|
Пьесы:
Владимир Забалуев Алексей Зензинов
СТРАНА ЖЕЛАНИЙ
Радиопьеса
Премьера радиопьесы состоялась 28 августа 2002 года на Костромском ВГТРК.
Действующие лица: Мужчина
Мальчик
Девушка
Часть первая.
Контрольная за четвертьОтдаленный шум города. Где-то там ездят автомобили, слышны голоса людей, потом вдруг срабатывает автосигнализация. После этого сразу становится тише, будто кто-то, раздраженный этим навязчиво-гнусавым звуком, прикрыл окно. Слышен голос Мужчины.
Мужчина. Помню, в одном дурацком фильме из жизни америкашек я услышал фразу, что в супружеской постели нас не двое, а шестеро, потому что всегда нужно учитывать родителей с той и другой стороны. Я посмеялся, а потом задумался: выходит, когда я один, меня трое? И как-то мне стало... кисло. Вот сейчас, к примеру, я хочу рассказать про одноклассницу - а буду, выходит, рассказывать про мать. А если б рассказывал про приятеля - на самом деле, имел бы в виду отца. А если я захочу рассказать про своего кокера Филю - кого я буду иметь в виду? В этом-то вся заморочка... А одноклассница... Что одноклассница?.. И какая она мне одноклассница, она давно уже бывшая одноклассница...
Нарастающий гул детских голосов. Отдельные слова неразличимы, улавливается только общий ритм бегущей прямо на нас толпы детей. Постепенно выделяется голос Девушки. "Славик, Славик!" - зовет она. - "Славик, зацени".
Бывшая одноклассница... Какого хрена!
Девушка. Идея возникла, как пожар, как один единственный выход из лесной топи. Блеск решения - изящного, простого, неотразимого - должен был ослепить даже Славика, неисправимого болтуна и скептика.
Удар по клавишам фортепьяно.
В опустевшем холле общежития я играла перед вахтершей свой первый фортепьянный концерт, и впервые он не показался мне полным убожеством. Полгода в консерватории не прошли даром.
Удар по клавишам фортепьяно.
Мужчина. Консерватория и обсерватория - потешные словечки из детских анекдотов. Нет, рассказать не могу. Тот, мелкий, запросто расскажет. А я - нет. Ну, вылезай! Шишел-вышел.
Девушка.
Раз, два, три, четыре, пять!
Я иду искать!
Кто не схоронился -
Я не виноват.
Кто за мной стоит,
Тот огнем горит.
Мальчик (откашливается). Короче, такое дело. Сумерки, февраль, синева какая-то в воздухе. Снег такой рыжий, изъеденный дворницкой солью.
Слышно, как где-то вдалеке поют романс "На заре ты ее не буди".
И тут навстречу она - с родителями. Родители, как родители - только держались солиднее, чем мои. Ну, так они вроде бы и места какие-то важные занимали. Папа, кажется, заведовал гаражом... Не помню каким, неважно. Заведовал, так говорили парни, у которых отцы работали в этом гараже, шоферили. И говорили так, что становилось ясно: ее папочка - не чета прочим отцам. А мама ... Ладно, про маму после, тем более, она тут совсем не при чем. Главное, эта фифа, одноклассница, идет за ручку с предками и ест мороженое. Смотрит на меня, как Онегин на эту дуру, Ларину... И уходит. И оставляет взволнованным без всяких видимых причин.
Девушка. Общежитская комната, открытая форточка и смутный запах оттепели, запах весны и поминок по скоротечной сессии. Слава тебе, Господи, никого нет рядом, никто не пристанет с бабскими разговорами, не потянет за рукав пить чай или на картах гадать. О чем гадать, люди добрые? И так ясно, что ни зги не видно!..
Удар по клавишам фортепиано.
Мальчик. Весь вечер я ходил какой-то необычный - не то чтобы на крыльях летал, но чувствовал себя почти всемогущим, как Фантомас, или чтобы вам было понятнее, Бэтмен.
Мужчина. Многие твои сверстники часто трепались про телепатию. Что интересно, каждый знал приёмчики, с помощью которых можно любому передать в голову какие-то мысли или внушить какую-нибудь чушь... А вот у тебя был кое-какой практический опыт, сын ошибок трудных. И даже не ошибок, а скуки.
Мальчик. Если ты еще не забыл, в школе проходила добрая или недобрая, для кого как, половина жизни. Классы были человек по сорок, спросить домашнее задание у каждого в отдельности учихи успевали от силы раз или два за четверть. Времени на самокопание, фантазии о том, каким я стану (смешок) и прочую ерунду было непотребно много. (Снова смеется).
Мужчина (смеется вместе с Мальчиком). Да уж, непотребно много. Пять-шесть уроков одного школьного дня вмещали в себя этого самого времени больше, чем было, есть и будет на всю оставшуюся после школы жизнь.
Мальчик. Подожди, дай я! Ты и не помнишь толком-то... Вторая четверть, правильно? Зима. В черных окнах, как в зеркале, отражается вся классная комната...
Мужчина. ...с тусклыми лунами плафонов, сорока учениками и классной нашей руководительницей. Не в том смысле классной, что клевой, хотя... Короче, урок чтения, и Лидияафанасьна или там Гальмихална вызывает к доске, скажем, Машу. И говорит: прочти нам стихотворение поэта Пушкина "Зимняя дорога". В этот момент я решил на практике использовать свои знания про телепатию. Я начал эту Машу или Иру сверлить взглядом. Гипнотизирую, а про себя декламирую первую строфу Пушкина - только с ошибкой.
Девушка.
"Сквозь волнистые туманы
Пробирается луна.
На печальные поляны
Льет печальный свет..."
Мальчик. Луна, луна, луна!
Мужчина. И произошло чудо - для окружающих, не для меня. Хотя окружающие ни о чем таком не знали. Ира или Лена ошиблась - так, как я ей приказал.
Девушка. Льет печальный свет... луна...
Мальчик. Я не успел похвастаться своим успехом перед соседом, а Марьиванна говорит...
Девушка. Костя, не таращь глаза - вредно!
Мужчина. Я сразу понял: наша классная... в смысле руководительница - тоже владеет телепатией - умеет читать мысли. Я этого тогда не умел. А если честно, и сейчас не научился. Зато она не могла приказывать на расстоянии. А я мог. В тот февральский вечер я мысленно приказал однокласснице утром следующего дня подойти ко мне и поцеловать. При всех. В щеку. Поцелуи в губы казались тогда полным развратом.
Удар по клавишам фортепиано.
Девушка. С полки, заставленной учебниками и нотами, на меня, любимую дочь, смотрит мама - такая молоденькая, такая хорошенькая. Мама-мамочка, какая же замечательная ты была шестнадцать лет назад! Салют, мама, жди меня и стереги раскрытый чемодан, папку с нотами и плацкартный билет на столе: поезд в 8.35, вагон пятый, место восьмое.
Удар по клавишам фортепиано.
Мальчик. Я всю ночь не спал. Пацаны-одноклассники могли не поверить, что ничего такого не случилось, что это не какая-нибудь там любовь-до-гроба-дураки оба, а самый что ни на есть научный эксперимент. А еще было жаль одноклассницу. Угораздило же ее, дурочку, втюриться в меня...
Мужчина. Да, жалко ее, соплюшку... Так вот она меня и не поцеловала. И вся она в тот день излучала вызывающее пренебрежение. По виду - пренебрежение к парням, чьи отцы не заведовали гаражами. И вообще, ко всему миру, где никто и ничем не заведует. Но я заподозрил, что презрение это адресовалось персонально мне.
Мальчик. Вот так прошла моя любовь - первая или третья, смотря как судить. Я был влюблен ровно 14 часов. Для седьмого класса - рекорд оперативности. Правда, потом были более впечатляющие результаты - пять минут и даже меньше.
Мужчина. А тогда между вами все кончилось. И ты со спокойной душой вернулся к друзьям, книгам, гулянью-болтанью, телевизору, кино, окончательному разрешению мировых проблем и прочим прелестям подростковой жизни. (Смеется).
Мальчик (подхватывая его смех). Да, тогда я вернулся к прелестям подростковой жизни. Сам-то понял, что сказал? Может, хоть мне признаешься...
Мужчина. Ладно, а ты сам-то как думаешь - правы засранцы психологи, когда говорят, что каждого из нас - трое? А если правы, получается, что я тогда предал одно из трех своих "я". И это "я" не подало виду, жило себе, как ни в чем не бывало, дразнило меня, точнее, два других моих "я". После восьмого класса отделилось от меня и ушло в музыкальное училище. А потом - в консерваторию.
Мальчик. Вот ты говоришь - "оно", а сам помнишь, что это, все-таки, была она. И думаешь - а вдруг это я показал ей дорожку, которая привела... туда, куда привела?
Мужчина. У меня был еще один опыт.
Мальчик. Двоюродный брат, редкостный раздолбай, привел домой девушку. И видно было, как он ее обожает, и как бережно держит за руку, и какая она... хорошая... Девушка...
Девушка. Я не хорошая, я просто честная...
Мужчина. Лучше б она была стервой. Стервы предсказуемы, с ними знаешь, чего бояться, где погладить, куда увести. А эта была честной...
Мальчик. И тут на меня, совсем еще маленького, что-то нашло. "А где та, с которой ты был в прошлый раз?" - спросил я.
Мужчина. Кто?
Мальчик. Вот скажите, откуда взялась эта зловредность, мелкая такая подлятинка? Не было никаких прошлых разов. А главное - откуда я знал, как ударить больнее всего?
Мужчина. Девушка убежала на кухню. Потом ушла совсем. А еще позже я узнал, что она устроила истерику и с братом больше не встречалась. А он через год бросил школу...
Мальчик. Ушел в армию...
Мужчина. Вернулся...
Мальчик. Стал алкоголиком...
Мужчина. Лечился в ЛТП...
Мальчик. А уже в ваше время его нашли повешенным в квартире, в той самой комнате, где встретились я, он и та девушка.
Мужчина. И я думаю: а может, все началось в тот зимний вечер? Он ведь тоже как бы мое "я" - только мужского рода.
Мальчик. А тут - женщина. Девушка. Девочка. Они же еще более впечатлительные. И скрытные.
Мужчина. И мне хочется встать на колени и просить прощения. У него и у нее. То есть - у одного своего "я" и у другого своего "я". Короче, у себя самого. И я не знаю, смогу ли я, то есть они, себя простить? Я даже представляю, как это было, тогда у нее.
Удар по клавишам фортепиано.
Девушка. В подъезде никого нет - добрый знак, значит, все идет, как нож по маслу. А вот и восьмой этаж, обитая клеенкой дверь с бронзовыми цифрами "4" и "5" и два звонка, один из которых не должен работать. (Звонок.) До и си-бемоль. (Смеется.) Оказывается, оба работают! (Звонок.) До и си-бемоль! (Звонок.) До и си-бемоль!! (Звонок.) До и си-бемоль!!! (Пауза.) Ладно, переведем дух и оставим в покое ни в чем не повинные звонки, звоночки, звонища, подойдем к окну. (Мурлычет себе под нос) "Татьяна, русская душою, сама не зная, почему..." Какое стекло грязное... А вот и Славик с новой девочкой заворачивает во двор со стороны гастронома.
Удар по клавишам фортепиано.
Дергается, сбивается на скачки сердце и требуется, требуется время, чтобы его успокоить, утишить, а фигурки уже у самого подъезда. Я распахиваю настежь окно - "Славик, Славик!" - и как дура царственно машу рукой онемевшей, задравшей головы аудитории.
Мальчик. Замысел свершился.
Мужчина. Все прямые сошлись в одной точке.
Девушка. Ничтожный отрезок времени - и я начинаю отсчет этажей в обратном порядке...
Мужчина. ...а там внизу - никакой не Славик...
Девушка. ...и восьмое место в плацкартном вагоне - наверху, а я с детства боюсь высоты, и надо бы обменять билет, а впрочем, поздно и все равно.
Снова слышен все тот же романс Варламова. Он звучит умиротворенно, нежно, сладкозвучно - как могут звучать только русские романсы с их невыплаканной печалью по пропащей жизни.
Часть вторая.
Косточка и фоксажСлышен слабый шум дождя.
Мужчина. Босые пятки на холодном полу. Спирали галактик - разводы грязи на половицах. Бурая тряпка в углу. Пилоткой, что ли, он пол моет? И не вожатый он вовсе. Прикидывается вожатым, а сам шпион. Каждый вечер у себя за стенкой (шуршание бумаги), шифровки пишет. (Скрип половиц) Потом ходит, мается, может, покаяться? Напишет, подумает (звук спички, чиркающей о коробок), раз - и спалит, нет больше улики. (Сопение десятка детских носов, потом щелчок выключателя) Пора, господин Смит, за работу. Закрыл дверь - и в лес. В лесу - рация, в лесу - агенты. А утром - снова на отряд. "А когда вы спите?"
Мальчик. А я вообще не сплю.
Девушка. А он вообще не спит.
Мужчина. Так, попался. Он все понял. Пореветь, что ли? (То ли плачет, то ли подхихикивает.) Хочу домой! А шпион: бу-бу-бу... Хочу домой! А в лагере - дождь. И в городе - тоже. Мокрый асфальт. Лужи вокруг фонаря. Песочница.
Девушка. Вы, наверное, в детстве тоже читали такой рассказ, про сливу. Точнее, про сливовую косточку. (Меняет голос, подражая интонациям учительницы) "Книга для чтения", страница 15. Домашнее задание. Кто хочет читать? Нет, читать будет Славик.
Жужжанье мухи, придавленный шепот детей, шаги учительницы.
Мальчик. Лев Николаевич Толстой. "Косточка. Быль. Купила мать слив и хотела их дать детям после обеда. Они лежали на тарелке. Ваня никогда не ел слив и все нюхал их. И очень они ему нравились".
Мужчина. Подлость какая, мировая, можно сказать, несправедливость...
Мальчик. "Очень хотелось съесть. Он все ходил мимо слив. Когда никого не было в горнице, он не удержался, схватил одну сливу и съел".
Мужчина. А мальчик ходил-ходил кругами, а потом взял одну и, конечно, схавал. Мой сын так бы сказал: "схавал", если б у меня был сын, да.
Мальчик. "Перед обедом мать сочла сливы и видит, одной нет. Она сказала отцу. За обедом отец и говорит: "А что, дети, не съел ли кто-нибудь одну сливу?" Все сказали: "Нет". Ваня покраснел, как рак, и тоже сказал: "Нет, я не ел". Тогда отец сказал: "Что съел кто-нибудь из вас, это не хорошо; но не в том беда. Беда в том, что в сливах есть косточки, и кто не умеет их есть и проглотит косточку, то через день умрет. Я этого боюсь". Ваня побледнел и сказал: "Нет, я косточку бросил за окошко".
Мужчина. Нет. Совсем не так! Тут надо сказать очень серьезным, и даже печальным голосом, с тайной внутренней скорбью, вот так. (Откашливается.) Кхе-кхе. В сливовой косточке содержится страшный яд, очень сильный. И если какой-нибудь человек ... и тут надо со значением посмотреть на мальчика ... если какой-нибудь человек проглотит ее, он обязательно умрет. Представляете, папахен, а? Намекнуть так прозрачно пацану, напугать его до тошноты, до спазм в желудке, а? А мальчик торопливо так: я, дескать, косточку в окно выплюнул. И последняя фраза в этом рассказе, я ее на всю жизнь запомнил:
Мальчик. "И все засмеялись, а Ваня заплакал".
Мужчина и Девушка смеются.
Его Ваней звали, мальчика этого, со сливой. Нет, но папахен-то, а? Просто подонок, расчетливый такой садист. Я кого угодно простить и понять могу, воров там, рецидивистов, насильников даже. Но папочку этого... Хотя вот я недавно прочитал Библию, самое начало, про райский сад и яблоко. И я не то чтобы полюбил этого папу, но начал его понимать немного. Ему не жалко было сливы, и яблок тоже, просто он такой весь принципиальный, с убеждениями. Хотя чего я про какого-то придуманного отца, мой папа однажды тоже со мной пошутил, вот те здрасте.
Тренькание велосипедного звонка.
Мои родители увлекались фотографией. В то время было модно ходить в походы или просто ездить по стране, и обязательно с фотоаппаратом. "Зенит", или "Киев", или там "Салют". И у родителей была фотолаборатория, в кладовке, и всякие химикаты. И вот я однажды выхожу к взрослым на кухню и спрашиваю: а что будет, если фоксаж съесть? Слово "фиксаж" трудное, я переврал его для удобства, получилось: "фоксаж". Что, спрашиваю, будет, если его съесть, фоксаж-то? А отец серьезно и грустно мне говорит: помрешь.
Громкие женские всхлипы.
Мужчина. Круги света на дощатом потолке. Кровать жесткая. Не кровать - койка, как в армии. И мальчик-шизофреник в отряде. Расскажи кому - со смеху помрут!..
Слышен смех Девушки.
Уже неделю ревет белугой: "Хочу домой!.. первый раз в лагере"... Как дождь, так не спит, паршивец. Мама, говорит, в городе промокнет, заболеет, и забрать его из лагеря будет некому.
Слышен смех Девушки.
Кому он нужен, недоделанный? К тому же - лунатик. Ходит с закрытыми глазами промежь кроватей-постелей. И будить его нельзя. Нельзя, говорят, будить лунатика, когда он идет по краю крыши. Иначе, говорят, упадет и разобьется на фиг.
Мальчик. И я, весь белый, и как мне тогда казалось, насквозь отравленный фоксажем, медленно потащился вдоль стенки в свою комнату, на диван - помирать.
Женские всхлипы. Слышно, как где-то вдали духовой оркестр играет один из тех маршей, от звуков которых хочется забраться с головой под одеяло, лежать и ждать, пока не затихнет музыка.
Мужчина. Да ну ее, эту практику. И водку - не хочу. И спирт - тоже. Кому - спирт медицинский, а кому медсестра-медсестричка. Моя ночь, мой праздник! И шизофреник-лунатик в соплях и мурашках. Все, забыть. Не было его. Не бы-ло. Сосны, трава-мурава, дверь медпункта.
Шум дождя становится более явственным.
Мальчик. Едва я вытянулся на кровати, и приготовился к смерти, как привалил отец. Знаешь, сказал он, на целом свете есть одно-единственное противоядие против фоксажа, но - для сильных духом мужчин и ни для кого больше. Надо взять грязную половую тряпку, намочить ее и положить себе на лицо... Я страшно обрадовался, дождался, когда отец уйдет на кухню и будет там чему-то смеяться, прокрался в ванную, схватил тряпку и начал тереть ею лицо. Мне казалось, так надежнее, чем просто лежать с тряпкой на физиономии.
Шум дождя, заполняющий собой все пространство.
Вот такую корку отмочил мой папаша. Это вам не косточка от сливы! Вы не поверите, но в тот раз я на него совсем не обиделся. Я узнал от мамы, что фиксаж вовсе не ядовитый и я, стало быть, не умру. В тот вечер я поверил, что не умру никогда.
Девушка. Сосны, трава-мурава, беседка. На колени сажусь. Обнял, кофточку расстегивает. А где-то там, за дождем, баржа на реке. Медленно, медленно...А пальцы - к соскам все ближе. Ой... холодные ...опять. Все, сейчас встану и скажу: хороший-ты-парень-жаль-мы-так-поздно-встретились-и-у-меня-уже-есть-парень-больше-не-надо-встречаться-сегодня-в-последний-раз.
Сквозь шум дождя слышно, как движется по реке баржа. Предупредительный гудок.
Три недели до свадьбы, жених не сегодня - завтра приедет, а этот недоделанный любовью занимается словно из-под палки. И молчит, зараза, молчит, молчит, молчит!.. Нет, сначала говорил много. Трепался, языком чесал, балаболил. В первую ночь, в этой вот беседке. А за рекой - гирлянды огней городских. Сегодня вот - мгла, а тогда - так и было. Ей-Богу, так и было! "Знаешь"... Нет, не скажу. (Поет.)
Мой костер в тумане светит,
Искры гаснут на лету...
Ночью нас никто не встретит,
Мы простимся на мосту.
Мужчина. Когда октябрьским вечером бригады "Скорой" привезли из разных концов города трое носилок, прикрытых медицинской клеенкой от дождя и невольных взглядов, некому было удивиться этой новой, не назначенной встрече. Мальчик, пока его молодуха-мать распевала в гостях романсы, нашел и истребил все снотворное, что отыскалось в квартире.
Мальчик. Студент, очевидно, безумно пьяный, зачем-то забрел на дебаркадер, упал в реку и захлебнулся.
Девушка. Девушку, двух дней не дотянувшую до конца медового месяца, зарубил топором муж, рыжий-рыжий-конопатый прапорщик-связист Славик, душа-парень, из тех, что мухи не обидят.
Пауза.
Мужчина и Мальчик (декламируют хором, нараспев).
Шли часы и вдруг отстали,
Мы на поезд опоздали!
Отвечает нам мудрец:
Девушка. "Всё! Считалочке конец!"
Тренькание велосипедного звонка.
Мальчик. За других не скажу, но слива с ядовитой косточкой, и убийственный этот фоксаж помогли мне как-то подготовиться. Когда ты - ребенок - вдруг узнаешь, что жизнь конечна, у всех, у родителей и даже у тебя, несправедливость устройства мира впервые заставляет тебя плакать, по-серьезному, по-взрослому, спрятавшись от всех в кладовке, то есть фотолаборатории. И никто не видит твоих слез, только изодранные и почему-то не выброшенные в мусорное ведро неудавшиеся фотографии смотрят на тебя рваными глазами.
Шум дождя стихает, и вот уже мы слышим ровный, монотонный звук одной единственной падающей капли. Как будто на кухне неплотно завернули кран.
Часть третья.
Мама, я пойду погуляю?Потрескивание, которое издает игла, поставленная на виниловую пластинку. Голос Аллы Пугачевой: "Я несла свою беду по весеннему по льду..."
Мальчик. Однажды я начал самостоятельную жизнь. Перестал брать деньги на пиво у родителей. Не спрашивал больше у друзей, а как поступить, если случится так-то и так-то. Бросил выискивать в книгах мысль, которая вдруг возьмет да озарит светом истины всю мою основательно расстроенную жизнь. Сразу я и не заметил: обретая независимость, я окончательно и бесповоротно становлюсь рабом - рабом так называемых жизненных обстоятельств. Эти самые жизненные обстоятельства похожи на толпу, которая окружает тебя со всех сторон, хихикает, наступает на ноги и все теснее сжимает кольцо.
Хихиканье сразу нескольких голосов и шарканье приближающихся шагов.
(Шепотом.) И ведь что больше всего?.. Хочется заорать, что есть мочи. (Деликатно откашливается и вдруг орет истошно) Да пошли вы со своей любезностью! В гробу я видал вашу заботу обо мне!
Эхо и тишина.
Правильно, не за чем горло драть. Ни одна падла не отзовется. Где те люди, которых ты знал в детстве? Где твои друзья, с которыми ты недавно корешился в институте?
Мужчина. И вот что происходит дальше. Как молодого специалиста, тебя отправляют работать учителем в деревню. На выходные ты ездишь домой, в город. И вдруг ты замечаешь, что время, которое в детстве тянулось, в школе - длилось, в институте - бойко бежало, это время остановилось. Или идет - но только по кругу.
Девушка. И становится страшно. И жалко себя. И начинаешь искать причину, где-то там, на стороне. Ищешь - и не находишь. Но однажды что-то начинает припоминаться. Как будто ты уже был здесь и проговаривал свою судьбу... С кем-то... Или сам с собой... Когда ты сам себя проиграл в карты. Кому? Самому себе.
Мальчик. Сейчас мы разыграем, как это было. А если даже ошибемся - не беда. Всегда можно раскинуть картишки заново.
Звук стульев, сдвигаемых к невидимому столу. Звон бутылок и стаканов.
Девушка. Лучше всего я помню первых четверых. Первый мужчина научил меня курить, а на вопрос "как дела?" отвечать: "ништяк". Второй мужчина... он же первый, от кого я сделала аборт. От третьего всегда пахло парикмахерской. А вот четвертый...
Мальчик. Раздавать или как?
Девушка. А то!
Мужчина. Согласен.
Девушка. Кстати, всем привет! Ну, мои хорошие - у меня шестёра. Значит, мой ход. (Шлепает картой по столу.)
Мальчик. Салют! А я вот так! (Шлепает картой.)
Мужчина. Здравствуй и держи вальта... (Бросает свою карту.)
Девушка. А что такие вы такие грустные?
Мужчина. Так погода... Девятка треф... И лампа горит... как-то не так.
Мальчик. Эх, тоска-матушка... Вот такой будет моя жизнь в глухомани. Приду из школы... а мы пикенцию скинем... сниму вонючие портянки, вспомню, что денег нету, выну бутылку самогона и буду пить горькую, как забубённый пьяница. Десятка бубён!
Девушка. Да ну тебя!
Мальчик. А потом пройдет год. А вот я козырями...
Мужчина. Или больше.
Мальчик. Или два.
Мужчина. Или больше.... Скину-ка я восьмерочку...
Мальчик. Или три, если тебе охота. Уеду я в город, меня прямо на вокзале поймают, обреют и - в армию... Мне заходить?.. Вернусь я оттуда...
Мужчина. А тебе уже двадцать семь.
Мальчик. А мне уже двадцать семь. Все забыл, за душой ни полушки, работать не хочу и не умею. Пойду сторожем на вокзал... Ты чем ходишь? Ты хоть соображаешь, чем ходишь?.. Там опущусь окончательно: обрасту лишаями, заработаю белую горячку, начну пить денатурат.
Мужчина. А однажды пьяный в доску заснешь на рельсах, и поездом тебе отрежет ноги... Беру...
Мальчик. Да, стану я безногим. Буду ползать по электричкам и петь. (Поет.)
Подайте, подайте, копейку!
Один я остался, один.
Я Льва Николайча Толстого
Незаконнорожденный сын.
Пахал он с крестьянами землю
И ел на конюшне овес,
А рОман его "Воскресенье"
Читать невозможно без слез.
Однажды покойная мама
На энту конюшню пришла,
Случилась ужасная драма...
Тарам-там-тарам-там-тара.
Так подайте ж, подайте копейку,
Один я остался, один.
Я Льва Николайча Толстого
Незаконнорожденный сын.
Граждане, подайте копеечку жертве великой русской литературы.Мужчина и Девушка аплодируют.
Ну, ладно, ладно! Голоса у нас слабые, но противные... А вот я тузом козырным!.. Значить, стану я петь и мелочь клянчить, а после сойдусь с местной дурочкой, Катькой-забулдыгой, будем жить душа в душу, я буду попрошайничать, вдвоем - пропивать, а она будет сдавать бутылки в перерыве между вытрезвителями.
Мужчина. А потом ты умрешь... Беру...
Мальчик. Да, напьюсь, упаду лицом на асфальт и захлебнусь в блевотине.
Девушка. Фи, как невкусно... Я вышла...
Мужчина. На вкус и цвет... Значит, мой ход?
Мальчик. Нет, я, пожалуй, не умру. Меня откачают. Я буду кататься на тележке по вокзалу, выпрашивать у студентов родного вуза гривенник и талдычить: подайте бывшему выпускнику альма вашей матер! (Наливает из бутылки) А студенты, сволочи, будут смеяться и говорить: экий ты забавник, Серёня! Или Мишаня... В общем, употреблять мое имя в уменьшительно-ласкательной, вульгарной форме.
Мужчина. Нет, они будут звать тебя по отчеству... Крою...
Мальчик. Да?... Может быть... Ну, по отчеству, так по отчеству. Только вместо денег будут класть в руку старую жвачку, а за шиворот совать окурки.
Девушка. Вот напридумали, делать вам, мужикам, нечего, лишь бы страсти нагнать!
Мальчик (посмеиваясь). Вот такая жизнь, милая, такая вот жизнь. Ну, что там у нас получается?
Мужчина. Получается, что ты дурак.
Мальчик. Сам ты дурак!.. Что там у тебя?
Шлепанье карт по столу.
А ведь и в самом деле, дурак. Елы-палы, вот дубина!
Девушка. Выходит, нам целоваться.
Звук упавшего со стола стеклянного стакана.
Блин! И вот всегда так...
Мужчина. Однажды ночью я вспомнил, как стоял под фонарем около медпункта в опустевшем пионерском лагере, обнимал воспитательницу третьего отряда, и никак не мог решиться.
Девушка. Холодно!
Мальчик. Да, а ты ничего не накинула даже. Прижмись крепче!
Мужчина. Какие загадки таились в этой девице, которая всю смену была воплощением скромности, а напоследок, точно слетев с катушек, подцепила кудрявого губошлепа и повела его пить воду? Вот стоит она в полном недоумении, приоткрыв губки, готовые к тому, чтобы хоть в ночь перед отъездом вкусить запретной сладости.
Девушка. Холодно!
Мальчик. И волосы у тебя такие пушистые! Наверное, трудно заплетать.
Мужчина. Тоже мне, говна пирога! Разнюнился, масенький, не сказали ему военной тайны. Мамусеньку он не слушал, не с той девочкой дружил, хотел сорвать цветочек, да укололся. Ой, больно, ой, сил нет!
Мальчик. И волосы у тебя такие пушистые! Наверное, трудно заплетать.
Девушка. Не шути!
Мальчик. И вся ты такая красивая! И глупая...
Мужчина. Идиоты несчастные, прекратите! Это не смешно, не смешно, совсем не смешно! Как вы не можете понять, что тогда, в детстве не узнали самого важного. И теперь, всякий раз начиная заново все тот же рассказ, вы не можете придумать, а чем же он кончится?
Девушка. Холодно!
Мужчина. Ладно, начнем все по новой. Значится, экспозиция такая: страна празднует Октябрьскую революцию. Слева над снежным полем - отсветы, там чудит-куролесит молодежный туристский комплекс. Справа в мутное, вьюжное небо врезается в воздух белый дым из черной дачи, в которой накурено, хоть топор вешай. Там, в чаду и угаре, словно подбитый броненосец, обречено нагружается водкой Славик, брошенный Настин хахаль. А где-то за перелесками и белой поляной, в высотном доме на окраине областного центра отсиживает под арестом деспотичной матери после вчерашнего безобразного перепоя лучшая Настина подруга, у которой Настя просто так, за здорово живешь, увела кавалера.
Девушка. Есть у тебя силы?
Мужчина. Я быстро оцениваю обстановку-обстановочку: снег по колено, ветер, и вообще условия, мягко говоря, не те. Но если женщина просит, если женщина на пределе...
Девушка. Уведи меня из этой безумной жизни. Спаси меня от этих людей.
Мужчина. Эх, черт, думаю я. Красиво она меня поддела. Надо выкручиваться, и тоже с достоинством и шиком.
Девушка. Пойдем в город - ко мне домой.
Мужчина. Я еще не решил, в какой момент лучше всего бросить ее, бросить, пока она не успела сделать это со мной, бросить не слишком поздно, не слишком рано, не раскрывая карт до последней минуты.
Девушка. Ну, идем?
Мужчина. Идем! А как же Славик?
Мальчик. Да, а как же я?
Девушка. Славик, алле-гоп! Ну же, помоги!
Мальчик. Не ломайся...
Выстрел.
Девушка. С первого раза! Как ты его, а? Наповал.
Мальчик. Нравится?
Мужчина. Не вопрос.
Мальчик. Расскажешь об этом маме?
Пауза.
Мужчина. Как раз тем летом мама начала стареть. У нее появилась маниакальная страсть варить и печь по утрам. Она вставала, как и раньше, в шесть, шла на кухню и готовила завтрак, обед, ужин - все сразу.
Девушка. Ну, сын, как ты? Последнее время ты какой-то закрытый.
Мужчина. Горелые блины, пересоленный борщ, совершенно невозможное месиво из крупы, консервов, макарон. Мясо, уже отдававшее душком, варила под гарнир из пшенной каши, а когда видела, что к нему никто не притрагивается, тушила под сметаной в духовке. Когда ей говорили, что это несъедобно, она волновалась до слез, сердилась и кричала, что съест все сама. На окне теперь неделями киснул молочный суп, зарастала плесенью картошка, но каждое утро варилось, жарилось, пеклось что-то новое.
Девушка. Слушай, я тут общалась с соседкой. У нее дочь - кончила консерваторию, хозяйственная, порядочная. Может, вам познакомится? Что скажешь?
Мужчина. Еще она узнавала адреса и телефоны по обмену, листки объявлений валялись по всем столам, на кухне и в комнатах. Она жаловалась подругам и родне, что не хочет менять теплую и удобную квартиру с телефоном в прекрасном районе, но куда деваться, сын растет.
Девушка. Ты ничего не понимаешь! Я же для тебя стараюсь, о ком мне еще заботится? О себе? Место на кладбище я уже купила!
Мужчина. Она выстраивала все новые и новые цепочки обмена, а когда ей что-то предлагали, волновалась, говорила, что нас облапошат, мы все потеряем, уходила в темную комнату и сидела там на кровати, всхлипывая... И тогда я понял, что пропаду с этой женщиной, и с другими женщинами тоже. И я сбежал... У меня никого не было роднее - собственно, они и были мое "я". И я их кинул - их, или себя, не знаю. Я просто взял билет до Москвы, сел на поезд, и две никогда не сходящиеся колеи увели меня в другое время и новую жизнь.
Слышен гудок поезда. Затем - объявление в метро: "Осторожно, двери закрываются. Следующая станция - Академическая".
Не знаю, что стало с ними, с теми, кто был частью меня. Не знаю, что стало с матерью, жива она или нет...
Мальчик. Есть такой старый анекдот. Один мужик жалуется другому: вот не слушал я, что мне в детстве мама говорила. Ну, и что теперь? - спрашивает тот. - Не знаю, отвечает первый, я же говорю: не слушал.
Девушка. А хочешь, я тебе расскажу, чем сердце успокоится и чем все дело кончится?
Мужчина. Не надо...
Девушка. А придется... Перед смертью мама попросила у меня прибор, которым измеряют время. (Тиканье часов.) Я взяла ее старенькие ручные часы и положила на постель, так, чтобы она их увидела. Она показала глазами: нет, не то. (Часы тикают громче.) Я принесла ей будильник, новый, китайский, очень яркий. Нет, сказала она, это просто часы, они отсчитывают часы и минуты, но это совсем другое, ненастоящее. А мне нужен прибор, который покажет, сколько времени мне осталось.
Мужчина. Не знаю, что стало с Мальчиком - со мной, маленьким. Запретил себе думать об этом... А когда подпирает изнутри, зажмуриваю глаза и отгоняю наваждение...
Девушка. Меня запирали в квартирах дальних родственниц, мне не давали денег и выбрасывали косметику в помойное ведро, но я все равно удирала к нему. Проходило два дня, точнее, две ночи и он опять заявлялся пьянущий, с какой-то непотребной девкой в обнимку, говорил, что теперь она будет здесь жить и чтобы я выметывалась. Первый раз я расцарапала этой шалаве всю фотокарточку, а потом спряталась в туалете и ревела, как морская корова. Потом мне стало жалко его - он напивался, потому что не хотел со мной спать и не знал, как отказаться. Хуже всего было на рассвете, я открывала глаза и видела, как он стоит босой, под горевшей всю ночь люстрой, что-то бормочет и пытается обнять кого-то, какую-то загробную тень. Её больше нет, кричала я, она умерла, повесилась, выпрыгнула из окна, сдохла при родах. Нет, говорил он, это я умер.
Мальчик. Нет, это я умер.
Мужчина. Не знаю, что стало с ней... С той, другой, которая единственная, и все время повторяющаяся... Нет, тут нужно деепричастие несовершенного вида прошедшего времени. "Повторявшаяся".
Девушка. Вот, голубушка, итог всему, сказала я медсестре. Моча с кровью. Наши анализы говорят о прожитой жизни лучше всяких автобиографий и дневников.
Металлическое позвякивание медицинских инструментов.
Когда мне дали наркоз и велели считать вслух, я считала не овец, не слонов и не кроликов. Первый мужчина, научивший меня курить, а на вопрос "как дела?" отвечать: "ништяк". Второй мужчина, он же первый, от которого я сделала аборт. Третий, от него всегда пахло парикмахерской. Я не успела дойти до четвертого, лампа вспыхнула очень ярко и я увидела того губастого, с которым обжималась под фонарем в опустевшем лагере, но я уже стала бабочкой и летела на свет, и все не могла долететь.
Мужчина. Однажды вечером я пришел домой, включил телевизор...
Заставка программы НТВ "Сегодня". Затем задним фоном идут вечерние новости.
...сел за стол, взял бумагу и ручку и... начал составлять мартиролог. Вышло два списка. В первом, пока что относительно коротком, те, кто утонул, кого убили под Ачхой-Мартаном, зарезали в подъезде, на операционном столе, кто был сбит украинской ракетой над Черным морем или сгорел в притоне, обкурившись до бесчувствия. Они удалились из моей жизни сами, с ними все понятно, хотя и с ними не все понятно, точнее - не все понятно со мной. Но есть второй список, я не смог его дописать, счет получался на сотни, если не на тысячи. В нем те, кого я вычеркнул из жизни сам. Я их вычеркивал, но они существовали как часть моего я, а значит, это тоже своего рода убийство. Была такая считалочка: "Шишел-мышел, взял да вышел". (Шепотом.) Мы рассчитались, игра закончена.
Снова, как и в начале радиопьесы - нарастающий гул детских голосов. И снова - из общего шума мы выделяем голос Девушки: "Славик, Славик! Славик, зацени".
Все вместе, или каждый по одиночке, мы - выжили. Наверное, мы просто поняли: жить, оно, конечно, труднее, потому что красиво уйти не стоит ничего, а красиво жить - почти невозможно. И все-таки жить... правильнее, что ли... Правильнее - звучит как-то по-детски, но ничего взрослого тут не скажешь.
Голос Девушки: "Раз, два, три, четыре, пять. Я иду искать. Кто не схоронился - я не виновата. Кто за мной стоит, тот в огне горит". Школьный звонок. Голос Мальчика: "Ну, вот, опять не успели!". Снова звонок - гул и топот ног. Третий звонок - тишина.
Конец
© Владимир Забалуев и Алексей Зензинов, 2002-2003.
© Сетевая Словесность, 2002-2003.
