Ершов П.М., Ершова А.П.

Потребностно-информационный подход

к проблемам воспитания

ЧАСТЬ 1

I

Благовоспитанный человек всегда доброжелателен по отношению к людям, с которыми ему приходится вступать во взаимоотношения. При этом он никогда не теряет своего человеческого достоинства.

Доброжелательность, о которой идет речь, требует ограничений. Требует ограничений и чувство собственного достоинства, потому что и то и другое, доведенные до максимальных степеней (неограниченные), ведут к результатам прямо противоположным благовоспитанности.

Еще И.И. Мечников когда отметил, что любовь матери к своему ребенку именно вследствие безграничности может привести к пагубным последствиям. Очевидно и то, что гипертрофированное чувство собственного достоинства – самовлюбленность или необоснованное самодовольство – противоположны дружественности, а, значит, и благовоспитанности.

Согласно разработанной академиком П.В. Симоновым и П.М. Ершовым потребностно-информационной теории, как доброжелательность, так и чувство собственного достоинства вытекают из присущих всем людям (за исключением случаев патологии) потребностей. Это, прежде всего, социальные потребности в справедливости - потребности в осуществлении своих прав и обязанностей по отношению к социальной среде, как в самом широком, так и в самом узком смысле представлений об этой среде. Отстаивание своих прав мы называем потребностями “для себя”, заботу о своих обязанностях – потребностью “для других” (См.: Симонов П. В., Ершов П. М. Темперамент. Характер. Личность. М., Наука, 1984; а также Ершов П.М. Потребности человека. М., Мысль, 1990).

Сущность благовоспитанности заключена в уравновешенности двух противоположных начал: осуществлении своих прав (“для себя”) и выполнения своих обязанностей, своего долга (“для других”).

Практически мы всегда имеем дело с большими или меньшими отклонениями от идеального равновесия, и чаще всего – с преобладанием притязаний на права над выполнением долга. Отсюда и возникают основные проблемы воспитания. Как и почему формируются крен в пользу прав и в ущерб обязанностям? Каковы пути и средства преодоления этого крена – пути и средства достижения равновесия?

II

Поступки любого человека, вплоть до мельчайших и мгновенных, всегда продиктованы его естественными потребностями, но в бесконечном многообразии этих поступков, во всех его действиях, из которых каждое практически неповторимо, они выступают в разнообразных трансформациях, которые являются следствием не только самих исходных потребностей, но также и информации, поступающей и поступавшей в прошлом, в продолжении всей жизни человека.

Так как прошлой опыт каждого человека неизбежно своеобразен, то восприятие и оценка им всякой новой информации тоже неизбежно своеобразны. Они всегда окрашены той или другой эмоцией. Эмоции окрашивают процесс трансформации в любой исходной потребности в конкретные поступки и действия. Эмоции выступают в единстве с трансформированными и исходными потребностями, как причины и мотивы поступков или действий, продиктованных не информацией и не оценкой ее, а лежащими в их основе потребностями.

Так возникает педагогически опасная иллюзия произвольности действия и представления об эмоции и сознании как о первопричинах поступков и действий.

III

Все исходные потребности человека естественны и законны. Это подтверждается тем простым фактом, что ни одну из них не ликвидировать, ни создать естественными средствами невозможно. Только оперативным средствам кастрации можно ликвидировать половую потребность. Конечно, физическим воздержанием (голодом, например) через усиление витальных потребностей, можно ослабить потребность в справедливости ( социальные) или потребность в познании ( идеальные ). Но даже подобными средствами исходные потребности в сущности не ликвидируются. Они лишь оттесняются на более или менее длительный срок, сокращаются в силе, подавляются.

Потребностно-информационная теория, классифицируя потребности человека, сводит их к относительно небольшому числу исходных. А именно: к трем основным, двум промежуточным и двум вспомогательным.

Основные:

1. Витальные. Их можно назвать “биологическими”, поскольку они присущи всем живым организмам с различиями в содержании у различных биологических видов.
2. Социальные. Они опираются на потребность в справедливости, потребность каждого человека занимать определенное место в человеческом обществе, “в умах людей”, по выражению Паскаля.
3. Идеальные. Опираются на потребность бескорыстного познания, необходимость знать и понимать окружающий человека объективный мир.

Промежуточные:

4. Этнические – принадлежность не только человечеству в целом, но и к определенному роду, потребность в родственных связях по этническому и национальному признакам. В потребностях этих витальные неотделимы от социальных: первые расширены до вторых, вторые сужены до первых – обе выступают как единая целостная потребность.
5. Идеологические. (Гегель назвал их “религиозными”). Здесь социальные выступают в единстве с идеальными. Они заключаются в объединении людей на основе совпадающих по содержанию норм удовлетворения потребностей идеальных. Последние выступают как условие удовлетворения социальных потребностей, которые укрепляются, обосновываются и усиливаются, единством представлений о достигнутом знании истины.

Вспомогательные:

6. Воля. Потребность преодоления преград и препятствий самих по себе, существующая в зачаточном виде у животных и обнаруженная Павловым как “рефлекс свободы”, является стимулом развития, расширением сферы применения своих сил

( см.: Симонов П. В. Предыстория воли // Наука и жизнь, 1970. №7)

7. Потребность в вооружении. Присущая всем животным – но в наибольшей степени и в наиболее богатом содержании - человеку, потребность в накоплении средств и способов удовлетворения перечисленных выше исходных потребностей, поскольку любая из них без применения необходимых средств не может быть удовлетворена.

Именно эту человеческую потребность нам придется рассматривать, специально останавливаясь на ее различных трансформациях, вследствие ее универсальности и значимости ее роли в том, как именно все другие исходные потребности трансформируются в мотивы и цели того или иного содержания.

Но человек редко осознает движущую им исходную потребность; осознается им не она, а та цель, в которую она трансформируется.

Прединформированность человека входит в состав его вооруженности – это те знания, которыми человек фактически, действительно располагает и которые неразрывно связаны со всей сложившейся структурой его потребностей. Структурой, хотя и возникшей из трансформации небольшого числа общечеловеческих исходных потребностей, но всегда неповторимо своеобразной. Одной из причин этого своеобразия является и генетическая наследственность. Она обнаруживается во врожденных, больших или меньших способностях к той или иной деятельности. Эту предрасположенность (например, музыкальность или склонность к рисованию, к технике и т.п.)можно и следует рассматривать как вооруженность врожденную. Она неизбежно, а иногда и всегда сказывается на ней, хотя сама является специальной особой вооруженностью и особой потребностью в специфическом вооружении.

Прединформированность человека в целом можно членить на три уровня: подсознание, сознание, сверхсознание (см.: Симонов Н. В. Сознание, подсознание , сверхсознание // Наука и жизнь, 1975, 12; Ершов П. М. Потребности человека. М., Мысль, 1990. С.24-26). Соотношение этих трех уровней удобно показать, понять и усвоить на примере иностранного языка.

Данного иностранного языка я не знаю; он не входит в состав моей прединформированности.

Я этот иностранный язык изучаю. Я ввожу в свое сознание знание данного языка. Мое сознание приступило к освоению этого вооружения.

Я освоил этот язык настолько, что могу читать текст на нем без словаря и переводить с этого языка на родной, специально этим не без труда занимаюсь. Я могу даже думать пользуясь этим языком. Новый язык вошел в состав моих знаний на уровне сознания.

Я свободно читаю на этом языке: понимаю говорящих на нем и сам легко в обиходной речи и в мышлении пользуюсь им. Язык вошел в мою прединформированность на уровне подсознания.

Я не только свободно читаю, говорю, пишу и думаю на этом языке, но могу творить на нем художественный текст (поэтический или прозаический). Я овладел языком на уровне сверхсознания. Теперь я могу обогащать этот язык метафорическим его применением.

В подсознании – прединформированность, вошедшая в автоматику, не нуждающаяся в употреблении понятий. Это знания, тем или иным путем (часто без употреблений слов) вошедшие в повседневный бытовой обиход и употребляемые без их осознания.

Прединформированность сознания состоит из множества знаний, которые субъект может передать другому человеку теми или другими средствами коммуникаций – языком, условными знаками, жестикуляцией и т. п.

Свою прединформированность на уровне сверх сознания сам субъект не понимает и в сущности не знает. Это – знания не понимаемые, а только впервые возникающие, творимые вновь и впервые на основе всей прочей прединформированности сознания, подсознания и практического опыта в целом. Стимулом их возникновения и возбудителем сверхсознания являются, с одной стороны, повышенная сила потребности, с другой – отсутствие средств ее удовлетворения в сознании и подсознании.

Поэтому проявление сверхсознания можно считать индикатором доминирования одной потребности над другими подобно тому, как эмоция является индикатором потребности и соответственно значительности вновь полученной информации.

Более или менее устойчивую деятельность сверхсознания называют вдохновением, но ее же проявления называют интуицией. Иногда, менее ярко, она выступает как догадка и догадливая изобретательность. Продуктивность и содержание всех этих проявлений сверхсознания, - выступающих неожиданными вспышками. Подобными “озарениями”, - зависят, разумеется, от того, удовлетворению какой именно по содержанию доминанте они служат, а также т тем, в какой мере они опираются на прединформированность сознания и подсознания ( ведь самые вдохновенные труды по созданию вечного двигателя неизбежно бесплодны, а изобретение давно изобретенного, общеизвестного полезны). Причем, и догадливость, и изобретательность, и интуиция могут проявляться в процессе удовлетворения самых разнообразных потребностей.

IV

Согласно “информационной теории эмоций”, вспышки сверхсознания вызывают яркую и сильную положительную эмоцию (см.: Симонов П. В. Эмоциональный мозг. М., Наука, 1981; Симонов П. В., Ершов П. М. Темперамент, характер, личность. М., Наука, 1984).

Казалось бы, “третий уровень” не есть прединформированность в настоящем смысле слова; но она – факт потенциальной возможности развития и расширения прединформированности, возникающей на ходу, мгновенными вспышками. И в трансформациях потребностей ее роль бывает решающей. Поэтому она может и должна быть включена в состав вооружения человека. Так как вся прединформированность человека в целом выполняет служебную роль в процессе трансформации и удовлетворения потребностей человека, богатство и содержательность каждого ее уровня – “этажа” содействуют и целесообразности трансформаций и полноте удовлетворения потребностей.

Но бывает и так, что уровни эти смещаются и сверхсознание успешно выполняет роль прединформированности в целом, вопреки значительным пробелам на “первом” и “втором” этажах. В этом и обнаруживается зависимость сверхсознания не только от подсознания и сознания, но в наибольшей степени от силы доминирующей потребности. Теперь сверхсознание опирается преимущественно на доминанту и на подсознание. Иллюстрацией тому служит детское творчество и изобретательность и в искусстве. При этом обычно проявляется и врожденная вооруженность – природные способности, как ребенка, так и взрослого.

Подобное смещение уровней ведет к соблазну противопоставлять сознание сверхсознанию, которое при этом обычно отождествляется с подсознанием и именуется “бессознательным”; отсюда и склонность противопоставлять вооруженность врожденную вооруженности приобретаемой.

Такое противопоставление на практике ведет к умалению роли обучения (вооружения сознания), а далее – к уродливым трансформациям естественных потребностей детей со всеми вытекающими отсюда последствиями. Потребностно-информационная концепция позволяет уделять надлежащее внимание всем звеньям прединформированности и в особенности тем, которые необоснованно игнорируются подходами односторонними.

V

При разности постоянно функционирующих человеческих потребностей, при чрезвычайно сложной динамике и богатстве прединформированности человека и при обилии постоянно поступающей извне новой информации, чем же он – человек – практически в каждое данное время занимается? Какие поступки и действия совершает? И почему именно эти, а не другие?

Ответ потребностно-информационной теории на эти вопросы опирается на идеи, предложенные А.А. Ухтомским, К.С. Станиславским и П.П. Павловым. Ухтомскому принадлежит теория доминанты (важное значение ее для педагогики раскрыто в работах М.Г. Ярошевского). Понятие “сверх-сверхзадачи”, введенное в театральный обиход К.С. Станиславским, подразумевает именно “доминанту”, как идеал увлеченности артиста своим искусством в течение всей его творческой жизни. (Цепочка: задача персонажа в данной сцене – сверхзадача персонажа, как направление его жизни – сверх-сверхзадача артиста, работающего над ролью и над собой для совершенствования своего искусства, - подробно разработана в трудах К. С. Станиславского).

Мы видим, в сущности, два варианта доминант: ситуационная доминанта, целиком поглощающая человека в данное время – по Ухтомскому; и доминанта жизни как постоянная цель человека – по Станиславскому.

Потребностно-информационная концепция вводит третье понятие – “практическая доминанта". Ее можно понимать как “равнодействующую” первых двух. Она приближается более или менее то к одной из них, то к другой, а чаще всего бывает достаточно далека и от той и от другой. В самом деле – часто ли любой из нас бывает действительно и в полной мере под властью ситуационной доминанты? А многие ли из нас и часто ли отдают себе отчет о доминанте своей жизни? Да и отдают ли его себе вообще?..

У каждого человека множество мотивов, побуждений, желаний и интересов, в которые трансформировались естественные исходные потребности. Их обилие растерзало бы каждого человека на множество разнообразных устремлений и он не схватил бы ни одного зайца, погнавшись сразу даже не за двумя, а за семью зайцами, к тому же беспрерывно размножающимся.

Этой трагикомической ситуации противостоит присущая всем живым сложным организмом (а потому относящаяся к одной из трансформаций витальных – биологических потребность в экономии сил. Она побуждает выбирать и заниматься преимущественно той трансформацией исходных потребностей, которая представляется ему не только достаточно значительной, но и наиболее практически достижимой в данных наличных обстоятельствах. Выбор этот в решающей степени определяется вооруженностью.

Например: вы хотите послушать по радио определенную программу, но у вас испортился радиоприемник. Вы знаете, как можно его починить и сами его исправляете; вы сами не владеете радиотехникой, но знаете, что ваш зять может его починить и обращаетесь к нему; рядом с вами находится мастерская или магазин и у вас есть деньги отдать радиоприемник в срочный ремонт или купить новый. Во всех этих случаях вы достаточно вооружены, но в одном случае это собственные знания и умения, а в другом – это хорошие отношения с человеком, “вооруженным” нужным знанием, в третьем – это уровень материальной обеспеченности, богатства.

Функционирование потребности в экономии сил во всех случаях корректируется не только силой исходной потребности и вооруженностью, но также и другой вспомогательной общечеловеческой исходной потребностью – волей, точнее: ее силой. Чем сильнее у человека эта вспомогательная потребность – воля – тем вероятнее приближение практической доминанты к доминанте жизни. Чем слабее воля, тем ближе обычно практическая доминанта к насущной необходимости или доминанте ситуативной. Но она – практическая доминанта того или иного содержания – категорически необходима любому человеку. Она предохраняет от растраты сил в одновременной погоне за бесчисленным множеством разбегающихся зайцев.

Мы полагаем, что потребность в практической доминанте есть именно то, что И.П. Павлов называл “рефлексом цели”. Долгое существование человека без всякой цели практически невозможно и приводят к ощущению глубокого дискомфорта, пустоты своего существования.

Практические доминанты обычно и осознаются более или менее отчетливо как цели, хотя причины их возникновения остаются неосознанными.

VI

Любой нормальный бодрствующий человек всегда занят той или другой практической доминантой. Он всегда что-то делает. Среди его занятий могут быть противоречащие и его собственным интересам и потребностям человечества в целом. Это – занятия вредные; могут быть дела, ему “выгодные”, но социально вредные; дела ему бесполезные, но и окружающим безвредные; занятия вредные для него, но полезные другим; дела, полезные и ему лично, и человечеству в целом и т.д. Дела эти по содержанию и конкретному составу своему бесконечно разнообразны, но все они – трансформации исходных естественных потребностей, обычно выступающих в таких сочетаниях и комбинациях, в которых одна исходная неотделима от одной или нескольких других. Эти комбинации и осложнения мы рассматриваем как разной силы давление на одну, преобладающую потребность в данной практической доминанте, потребность других – субдоминантных. Так, на биологические доминанты почти всегда оказывают давление потребности социального происхождения. На трансформации социальных потребностей бывает очевидно давление потребностей как витальных, так и идеальных; трансформации последних в практических доминантах, вероятно, неизбежно испытывает давление социальных, и т. п.

Ограничению в удовлетворении потребностей служат общественно-исторические нормы их удовлетворения. В каждую определенную историческую эпоху и в определенной общественной среде эти нормы, как их целостная общая структура, образуют культуру данной эпохи и данной общественной среды. В нее входит структура запретов и ограничений. Воспитание обычно понимается именно как внедрение и усвоение культуры – данной структуры и норм поведения – ограничений удовлетворения потребностей на основе трансформации исходной идеологической потребности.

Человечество не может существовать без нравственности, без морали и без представлений о долге каждого человека перед обществом. Все это функционирует в общественно-исторических нормах. Исторический опыт человечества свидетельствует о необходимости и плодотворности, несмотря на то, что в основе их лежит иллюзорное представлением о свободе воли, и как раз невозможность человеческого существования без норм морали, нравственности и долга делает необходимой и продуктивной иллюзию свободы воли. (Симонов П.В. Детерминизм и свобода выбора // Методические проблемы физиологии высшей нервной деятельности. М., 1982; Симонов П.В., Ершов П.М. Темперамент, характер, личность. М., 1984).

Но мы полагаем, что на современном уровне развития человеческого познания речь может идти уже не о повышении норм удовлетворения потребностей, а о повышении уровня самих потребностей, точнее – о культуре практический доминант, о сознании почвы, исключающей возможность возникновения вредных и бесполезных практических доминант, всегда более или менее полезных как индивиду, так и среде, к которой он принадлежит.

От воспитания культуры запретов и унификации человековедение должно рано или поздно перейти на следующую ступень – культуру продуктивной трансформации практических доминант. Разумеется, такой прогноз в наши дни выглядит утопией.

VII

“Человековедение” как наука еще едва-едва зарождается. В частности, неизвестен онтогенез человеческих потребностей. Он происходит неуправляемо, кажется даже – хаотически и в этом главное зло и главная опасность для человечества конца ХХ века, обладающего оружием уничтожения, несравнимым ни с чем, что когда-либо было в его распоряжении.

Но в имеющихся представлениях об онтогенезе человеческих потребностей можно все же заметить некоторые проблески, намекающие на возможность дальнейшего познания. Мы видим два таких “проблеска”, причем они, так сказать, противоположны по своему содержанию.

Первый. Негативный. Как бы ни протекал онтогенез потребностей современного “среднего” человека (т.е. большинства людей, населяющих нашу планету), у подавляющего большинства он приводит к прочной социальной доминанте с настаиванием на своих правах, а не на обязанностях. Хорошо, если эти социальные доминанты трансформируются в практические доминанты, при которых искомые права (“для себя”) приобретаются путем выполнения долга (“для других”). Но они, такие практические доминанты, бывают различны и по силе, и по величине. Пока они скромны – касаются ближайшего окружения, - они достигаются малыми простейшими делами, в них виден путь к праву через выполнение долга. Но по мере усиления и расширения притязаний на права (“для себя”) расширяется в сфере долга, долженствующая эти права обеспечить, и теперь границы между выполнением долга и уклонением от него делаются все более трудно определимыми и уловимыми и далее все легче делаются видимостью, вводящей в заблуждение. При этом на социальную доминанту обычно все сильнее оказывают давление потребности биологические, в виде “семейного эгоизма” – заботы не только о себе, но и о ближайших родственниках.

Человеческие потребности вообще, а социальные в особенности обладают свойством ненасытности. Поэтому скромные притязания при сколько-нибудь благоприятных условиях имеют склонность расширяться, и при достаточной силе они обычно растут в величине и делаются все большими притязаниями на все больший диапазон прав. Вслед за этим в вооруженности все большее место занимает не деловая квалификация, а взаимоотношения – поиски и укрепление “выгодных” отношений. “Деловое” содержание взаимодействий все больше вытесняется притязаниями “позиционными” (о “деловых” и “позиционных” вариантах общения см.: Ершов П. Режиссура как практическая психология. М. 1972). Таким путем естественные человеческие потребности выступают в практических доминантах как явления карьеризма, формализма, бюрократизма, сервелизма, лицемерия, угодничества и других уродливых трансформаций здоровой человеческой природы.

Таково одно, негативное, явление онтогенеза человеческих потребностей. Будущей науке предстоит ликвидировать эти явления, как уродство, как болезнь, и можно надеяться, что задача будет решена, как в наше время уже ликвидированы или побеждены многие болезни: оспа, чума, бешенство и др. Пока эта проблема не нашла глобального решения, традиционный путь запретов сокращения и преодоления болезненных трансформаций естественных потребностей в практических доминантах является основным.

Разумеется, успех определяется и тем, каково место в данном общественном строе сил прогрессивных и, следовательно, - насколько и как преодолевается стихийность трансформаций потребностей внедрением норм их удовлетворения. Этого добивался и Руссо, и Песталоцци, и Макаренко, и многие другие мыслители и практики педагогического мастерства и искусства. Успехи в этой борьбе очевидны – не будь их, не могло бы существовать и норм как общественно-исторического явления. Но, разумеется, всегда хотелось бы, чтобы все реже здоровая исходная потребность трансформировалась в общественно бесполезную, а тем более – во вредную практическую доминанту.