В.Забалуев и А.Зензинов _ Время Я
Время Я - tIme - Le temps c'est moi - Die Zeit ist Ich - Il tempo sono io - El tiempo soy io
Remember when you were young
You shone like the sun
Pink Floyd "Wish you were here"
Действующие лица:
Мужчина
Мальчик
Девушка
Сцена, похожая на внутреннее пространство заброшенного сельского клуба, куда
стаскивали и сваливали ненужные вещи: полу-разломанные фанерные стенды,
предназначавшиеся для того, чтобы нести в массы наглядную агитацию; железная
лестница, уходящая вверх, к колосникам; старое концертное фортепиано и аккордеон; два
ряда сколоченных стульев, на которых сидели собравшиеся на праздничный концерт
колхозники; черная классная доска; массивный телевизор белорусской сборки; пара
раскладушек; вешалка, похоже, стоявшая когда-то в сельской амбулатории и
гинекологическое кресло, оттуда же; матерчатая ширма; сдутая резиновая лодка с веслами
и много еще разного хлама; книжный шкаф с книгами и фотографией какой-то женщины,
дверной косяк без двери. Но главное - огромное табло с переворачивающимися щитками и
четырьмя окнами для цифр. Кому-нибудь это напомнит счетчик в такси, другому -
настольный календарь, что подгоняет ход дней и месяцев, а спортивный болельщик узнает в
этой конструкции бесстрастного Судию, гильотину советских стадионов: один сухой
щелчок - и сразу - другой счет в игре.
Первый тайм
На сцене - Мужчина и Девушка. На табло - «1978».
Мужчина. В каком-то дурацком фильме из жизни америкашек я услышал фразу, что в
супружеской постели нас не двое, а шестеро, потому что всегда нужно учитывать родителей с
той и другой стороны. Я посмеялся, а потом задумался: выходит, когда я один, меня трое? И
как-то мне стало… кисло.
Вот сейчас, к примеру, я хочу рассказать про одноклассницу - а буду, выходит,
рассказывать про мать. А если б рассказывал про приятеля - на самом деле, имел бы в виду
отца. А если я захочу рассказать про своего кокера Филю - кого я буду иметь в виду?
В этом-то вся заморочка…
А одноклассница… Что одноклассница?… И какая она мне одноклассница, она давно
уже бывшая одноклассница, а это согласитесь, не одно и то же.
Конечно, она у нас выделялась и в какие-то годы была лучшей ученицей. Потом ее
обскакала Галька Иванова. Потом она ушла от нас - сначала в музыкальную школу. Ну, а
потом… (Отходит в сторону, включает телевизор, на котором не видно ничего, кроме
«снега», и, усевшись на стул, смотрит на экран).
Девушка. Идея возникла, как пожар, как один единственный выход из лесной топи.
Блеск решения - изящного, простого, неотразимого - должен был ослепить даже Славика,
неисправимого болтуна и скептика.
Появляется Мальчик с большой тряпичной куклой в руках.
В опустевшем холле общежития я полчаса играла перед вахтершей свой первый
фортепьянный концерт, и впервые он не показался мне полным убожеством. Если взглянуть
на мир с птичьего полета - что, собственно, я и собиралась проделать, не вся жизнь была
ошибкой, и эти полгода в консерватории не прошли даром.
Мальчик садится за фортепиано и, изображая, как кукла стучит по клавишам
тряпичными кулачками, наигрывает сладкозвучнейший русский романс, например, этот:
Мальчик (поет).
AmDm E7 Am
На заре ты её не буди,
Dm G C
На заре она сладко так спит;
A7 Dm E7 F
Утро дышит у ней на груди,
Dm E7 Am
Ярко пышет на ямках ланит.
Скажу вам то, что ни ей, ни кому другому не говорил. Я в нее влюбился. Правда,
ненадолго.
Дело было в восьмом классе. Я возвращался откуда-то - точнее, болтался, в смысле
гулял. Еще не вечер, но на улице - февраль, так что приближение вечера было заметно, синева
какая-то в воздухе. Снег такой рыжий, весь изъеденный дворницкой солью. И тут навстречу
она - с родителями.
Родители, как родители - только держались солиднее, чем мои. Ну, так они вроде бы и
места какие-то важные занимали. Папа, кажется, заведовал гаражом… Не помню каким,
неважно. Заведовал, так говорили парни, у которых отцы работали в этом гараже, шоферили.
И говорили так, что становилось ясно; ее папочка - не чета прочим отцам. А мама … Ладно,
про маму после, тем более, она тут совсем не при чем. Главное, оба ее предка шли вместе, и
эта фифа, одноклассница, тоже важность на себя напустила. Идет, держит отца за руку, и ест
мороженое.
Мне стало завидно - мороженое тогда было… Нет, не роскошью, но - праздником. А
кому приятно видеть праздник на чужой улице?
И вот, когда вся их семья мимо меня пропилила, одноклассница, с каким-то
особенным смыслом изогнувшись, не прекращая - заметьте - не прекращая лизать
мороженное - кинула на меня ленивый взгляд.
И пошла дальше. И оставила меня взволнованным без всяких видимых причин. (Снова
начинает играть.)
И подушка её горяча,
И горяч утомительный сон,
И, чернеясь, бегут по плечам
Косы лентой с обеих сторон.
А вчера у окна ввечеру
Долго, долго сидела она
И следила по тучам игру,
Что, скользя, затевала луна.
Девушка. На лестнице меня перехватил - скорее по привычке, чем в надежде на успех
- бедный армянский мальчик Гагик. Бедолага, тоже задержался с отъездом на каникулы. Не
самый плохой мальчик в общежитии, и мать моя женщина, как он напыжился, когда я
остановилась и стрельнула в его сторону парой двусмысленных фраз. Какая встреча, Гагик!…
Нужна мужская рука, Гагик!.. Мальчик рванул на кухню за солью, а я выскользнула из
общежития, из тепла, из жизни Гагика. А перед самым уходом зачем-то подергала - надежно
ли заперта - дверь в комнату.
Мальчик. Весь вечер я ходил какой-то необычный - не то чтобы на крыльях летал, но
чувствовал себя почти всемогущим, как Фантомас, или чтобы вам было понятнее, Бэтмен.
Лет в десять я влюбился в красавицу Флёр. Была такая героиня в детской книжке про
путешествие в иную галактику. У нее, если верить картинке, была необыкновенно белая кожа
и невероятно длинные ресницы. (Подходит к книжному шкафу, достает из нее книгу,
листает.) К сожалению, это другое издание - в нем нет нужной картинки. (Убирает книгу в
шкаф.) Зато я могу показать вам кое-что другое.
Дело в том, что еще раньше - а может, не раньше, а как раз после, сейчас уже не
вспомнить (достает из кармана фотокарточку и начинает сравнивать ее то с куклой, то с
Девушкой) - я влюбился по фотографии в польку, с которой переписывалась моя сестра. Эта
полька была другая, чем окружавшие меня женщины, девушки, девочки. И мир вокруг нее на
фотографии был как будто в польских приключенческих фильмах, то есть совсем другой.
Глядя на нее и на этот новый мир, я словно попадал в ту галактику, где летала красавица
Флёр. Получается, полька и девушка из книжки были соседками - по времени и пространству.
Потом пришли еще несколько фото сестринской подружки по переписке, но я остался верен
тому единственному, самому, первому снимку… В общем, всякое было…
Но чтобы влюбиться в живую девчонку - да еще в свою одноклассницу!… Такого
позора со мной не случалось. (Сажает куклу на один из стульев).
Девушка (Подсаживаясь к кукле). В кино крутили французскую комедию с Пьером
Ришаром, и я вдруг догадалась: это тоже своего рода разминка перед выходом на помост, на
трибуну, на эшафот... (Смотрит на Мальчика, тот предлагает ей руку и вместе они
прогуливаются по сцене).
Потом была неизбежная обратная дорога, мимо обшарпанных кирпичных стен и
некрашеных деревянных заборов, стыдливо прикрытых плакатами и облепленных
горчичниками объявлений, по февральской рыжей кашице, столь же непохожей на
вчерашний снег, как я вчерашняя на себя - нынешнюю. Дорога показалась мне на удивление
долгой. Кругами, кругами, словно воронка водоворота, она засасывала и возвращала меня в
общежитие, до которого в обычный день - рукой подать. (Останавливается, Мальчик, пожав
плечами, отходит в сторону).
Гагика и след простыл - оскорбился, мужчинка. Я спокойно вошла в комнату,
распахнула форточку и вдохнула смутный запах оттепели, запах весны и поминок по
скоротечной сессии. Слава тебе, Господи, никого нет рядом, никто не пристанет с бабскими
разговорами, не потянет за рукав пить чай или на картах гадать. О чем гадать, люди добрые?
И так ясно, что ни зги не видно!..
Мальчик. Тогда многие мои сверстники часто трепались про телепатию. Что
интересно, каждый знал приёмчики, с помощью которых можно любому передать в голову
какие-то мысли или внушить какую-нибудь чушь... Болтология, конечно. А вот у меня был
кое-какой практический опыт, сын ошибок трудных. И даже не ошибок, а скуки.
Если вы еще не забыли, в школе у нас проходила добрая или недобрая, для кого как,
половина жизни. Классы были человек по сорок, спросить домашнее задание у каждого в
отдельности учихи успевали от силы раз или два за четверть. Времени на самокопание,
фантазии о том, каким я стану и прочую ерунду было непотребно много. Мне сегодня
кажется, что пять-шесть уроков одного школьного дня вмещали в себя этого самого времени
больше, чем было, есть и будет на всю оставшуюся после школы жизнь.
Итак, представьте себе, вторая четверть. Зима. В черных окнах, как в зеркале,
отражается вся классная комната с тусклыми лунами плафонов, сорока учениками и классной
нашей руководительницей. Не в том смысле классной, что клевой, хотя и не наоборот…
Короче, урок чтения, и Лидияафанасьна или там Гальмихална вызывает к доске, скажем,
Машу. И говорит: прочти нам стихотворение поэта Пушкина «Зимняя дорога». (Вместе с
куклой подходит к классной доске).
В этот исторический момент я решил на практике использовать свои знания про
телепатию. Я начал эту Машу или Иру сверлить взглядом. Гипнотизирую, а про себя
декламирую первую строфу Пушкина - только с ошибкой. (Раскачиваясь в обнимку с куклой,
делает вид, что декламирует).
Девушка (декламирует вслух, словно в трансе).
«Сквозь волнистые туманы
Пробирается луна.
На печальные поляны
Льет печальный свет…»
Мальчик. И только вместо слова «она» я повторяю: «луна», «луна», «луна!»
И произошло чудо - для окружающих, не для меня. Хотя окружающие ни о чем таком
не знали. Ира или Лена ошиблась - и ошиблась так, как я ей приказал.
Девушка (декламирует вслух, словно в трансе).
«Льет печальный свет… луна…»
(Недоуменно останавливается и потирает лоб).
Мальчик. Я не успел похвастаться своим успехом перед соседом, а Марьиванна
говорит:
Девушка (строго, как настоящая Марьиванна). «Костя, не таращь глаза - вредно!»
Мальчик. Я сразу понял: наша классная… в смысле руководительница - тоже владеет
телепатией - умеет читать мысли. Я этого тогда не умел. А если честно, и сейчас не научился.
Зато она не могла приказывать на расстоянии. А я мог. (Бросает куклу на пол).
В тот февральский вечер я мысленно приказал однокласснице утром следующего дня
подойти ко мне и поцеловать. При всех. В щеку. Поцелуи в губы казались тогда полным
развратом.
Девушка (подходит к книжному шкафу). С полки, заставленной учебниками и
нотами, на меня, любимую дочь, смотрела мама - такая молоденькая, такая хорошенькая.
(Обращаясь к фотографии.) Мама-мамочка, какая же замечательная ты была шестнадцать
лет назад, когда мы с тобой и папой жили в Петропавловске-Казахстанском…
«Салют, мама!» - говорю я (отворачивается) и начинаю собираться на «бенефис» -
скорую акцию возмездия. Подходящее название, никто ни о чем не догадается, даже Славик,
который сейчас - ни сном, ни духом. (Обращаясь к фотографии, машет рукой, и кладет в
раскрытый чемодан паку с нотами и плацкартный билет) Салют, мама, жди меня и стереги
раскрытый чемодан, папку с нотами и плацкартный билет на столе: поезд в 8.35, вагон пятый,
место восьмое. (Проходит через дверной косяк и оглядывается).
Когда я вышла, солнце уже садилось, розовыми оставались одни фасады высотных
зданий, а оттаявший за день снег начинал подмерзать.
Мальчик. С утра я слегка психовал. Пацаны-одноклассники могли не поверить, что
ничего такого не случилось, что это не какая-нибудь там любовь-до-гроба-дураки оба, а
самый что ни на есть научный эксперимент. А еще, хоть я сам себе в этом не признавался,
было жаль одноклассницу. Угораздило же ее, дурочку, втюрится в меня... (Поднимает куклу,
со вздохом смотрит на нее, целует, плюется в сторону).
В тот день в школе она меня так и не поцеловала. И вся она излучала вызывающее
пренебрежение. По виду - пренебрежение к парням, чьи отцы не заведовали гаражами. И
вообще, ко всему миру, где никто и ничем не заведует. Но я заподозрил, что презрение это
было адресовано персонально мне. (Откидывает куклу в сторону и вытирает руки носовым
платком.)
Вот так прошла моя любовь - первая или третья, смотря как судить. Я был влюблен
ровно 14 часов. Для седьмого класса - рекорд оперативности. Правда, потом были более
впечатляющие результаты - пять минут и даже меньше.
А тогда все между нами кончилось. Я со спокойной душой вернулся к друзьям,
книгам, гулянью-болтанью, телевизору, кино, окончательному разрешению мировых проблем
и прочим прелестям подростковой жизни.
Но сейчас я иногда думаю - а вдруг это я во всем виноват? (Подбирает куклу и, волоча
ее за шкирку, начинает подниматься по ступеням железной лестницы).
Девушка. В подъезде никого не оказалось - добрый знак, значит, все идет, как нож по
маслу. А вот и восьмой этаж, обитая клеенкой дверь с бронзовыми цифрами «4» и «5» и два
звонка, из которых один не должен работать. Я нахально и быстро играю на кнопках звонков,
как на клавиатуре баяна: до и си-бемоль. (Мальчику.) Оказывается, оба работают! (В зал.) До
и си-бемоль! (Мальчику.) Ты не прав, Славик, абсолютный музыкальный слух полезен даже
при наличии слуха гармонического. (В зал.) До и си-бемоль!! (Мальчику.) И абсолютно
гармоническое наслаждение безнаказанностью хулиганства… (В зал.) До и си-бемоль!!!
(Мальчику.) И предчувствие расплаты за другую, куда более рискованную проделку…
Мальчик (остановившись на одной из ступенек лестницы). Вы-то как думаете -
правы засранцы психологи, когда говорят, что каждого из нас - трое? А если правы,
получается, что я тогда предал одно из трех своих «я». И это «я» не подало виду, жило себе,
как ни в чем не бывало, дразнило меня, точнее, два других моих «я». После восьмого класса
отделилось от меня и ушло в музыкальное училище. А потом - в консерваторию.
Я говорю √ «оно», хотя, конечно, это, все-таки, была она. И меня гложет мысль - а
вдруг это я показал ей дорожку, которая привела… туда, куда привела?
Я почему так думаю. У меня был еще один опыт.
Однажды мой двоюродный брат привел домой девушку. Вообще-то, он был раздолбай,
плохо учился, а по правде, не учился вовсе, хулиганил, не слушался дедки с бабкой. Но в тот
раз он искренне волновался и видно было, как он обожает этой чудесное создание - свою
девушку.
И тут на меня, совсем еще маленького, что-то нашло. «А где та, с которой ты был в
прошлый раз?» - спросил я. Вот скажите, откуда взялась эта зловредность, мелкая такая
подлятинка? Не было никаких прошлых разов. А главное - откуда я знал, как ударить больнее
всего своего ближнего?
Девушка убежала на кухню. Потом ушла совсем. А еще позже я узнал, что она
устроила истерику и с братом больше не встречалась. А он через год бросил школу… Ушел в
армию… Вернулся… Стал алкоголиком… Лечился в ЛТП... А уже в наше время его нашли
повешенным в квартире, которую он продал каким-то темным личностям, в той самой
комнате, где встретились я, он и та девушка.
И я думаю: а может, все началось в тот зимний вечер? Он ведь тоже как бы мое «я» -
только мужского рода.
А тут - женщина. Девушка. Девочка. Они же еще более впечатлительные. И скрытные.
И тогда мне хочется встать на колени и просить прощения. (Встает на колени перед
куклой, молтивенного сложив руки) У него и у нее. То есть - у одного своего «я» и у другого
своего «я». Короче, у себя самого. И я не знаю, смогу ли я, то есть они, себя простить? Я даже
представляю, как это было, тогда у нее. (Хватает куклу и бегом бежит вверх, скрываясь где-
то над сценой).
Мужчина выключает телевизор, садится за фортепиано и начинает наигрывать
романс.
Мужчина. Идея возникла, как пожар, как единственный выход из лесной топи. Блеск
решения - изящного, простого, неотразимого - должен был ослепить даже Славика,
неисправимого болтуна и скептика. (Поет, аккомпанируя себе).
И чем ярче играла луна,
И чем громче свистал соловей,
Всё бледней становилась она,
Сердце билось больней и больней.
Оттого-то на юной груди,
На ланитах так утро горит.
Не буди ж ты её, не буди,
На заре она сладко так спит.
Девушка. Вот теперь можно перевести дух и оставить в покое ни в чем не повинные
звонки, звоночки, звонища, подойти к окну. И там, мурлыча под нос подходящие к случаю
строчки - «Татьяна, русская душою, сама не зная, почему» - сквозь грязные стекла с трудом
различить долгожданную парочку, которая выворачивает во двор со стороны гастронома.
Дергается, сбивается на скачки сердце и требуется, требуется время, чтобы его
успокоить, утишить, а фигурки уже у самого подъезда. Я распахиваю настежь окно, явившись
всему февралю, кричу: «Славик, Славик!» и, как дура, царственно машу рукой онемевшей,
задравшей головы аудитории.
Вместе. Замысел свершился, все прямые сошлись в одной точке, и требуется
ничтожный отрезок времени, чтобы приступить к отсчету этажей в обратном порядке, и
вдруг догадаться, что там внизу - никакой не Славик, и восьмое место в плацкартном вагоне -
наверху, а (она) я с детства боялась высоты, и надо бы обменять билет, а впрочем, поздно и
все равно.
Сверху с глухим стуком падает тряпичная кукла. На табло сбрасываются цифры -
остаются одни нули. Затемнение.
Второй тайм
На табло - «1983».
На сцену выходит Девушка, осматривается, и, став лицом к стенке, закрывает глаза
руками и декламирует считалочку:
Раз, два, три, четыре, пять!
Я иду искать!
Кто не схоронился -
Я не виноват.
Кто за мной стоит,
Тот огнем горит.
На сцену выходит Мужчина, на груди его повязан красный галстук, на голове
нахлобучена пилотка. В длинных черных трусах, босиком, он встает перед раскладушкой.
Из-за другой кулисы на сцену выходит Мальчик - в белой рубашке, красной пилотке,
красном галстуке и черных очках. Он садится на раскладушку. Слышен слабый шум дождя.
Девушка (по-прежнему стоя спиной к залу, поет).
Am Dm E7 Am
Мой костер в тумане светит,
Dm E7 Am
Искры гаснут на лету…
Dm G C
Ночью нас никто не встретит,
Dm E7 Am
Мы простимся на мосту.
Мужчина. Мальчик посмотрит на свои босые ноги и заскользит взглядом по спиралям
галактик - разводам грязи на половицах. Час поздний, свидетелей никого, а вожатый
мальчика - шпион, и только прикидывается вожатым. Мальчик все знает, мальчик все
слышал, потому что мальчикова палата тут же, за стенкой. После отбоя в вожатской комнате,
на конспиративной квартире, горит свет, шуршит бумага, ложатся на стол шифровки-
донесения. Скрипят половицы - неспокойна шпионская совесть, нет-нет, да и появится
мысль: не раскаяться ли - повиниться в содеянном, и рука начинает выводить строки
признания, тут же сминает бумажку в комок и поджигает ее, небрежно чиркнув спичкой.
Скрипит дверца тумбочки - пальцы привычно ищут холодный металл пистолета. И только
ребята-мальчики на соседних койках начинают хором сопеть-насвистывать, щелкает
выключатель - вожатый-шпион выходит из корпуса на веранду. В лесу спрятана рация, в лесу
ждут агенты-связные. Потом, в первых утренних лучах, вожатый возвращается в корпус и
будит-поднимает ребят на зарядку. Вообще-то, он хороший, хоть и шпион. «А когда вы
спите?» - рискованно-неосторожно спросил однажды мальчик. «Я не сплю», - грустно
улыбнулся шпион, ни о чем не догадавшись.
Мальчик. Вы, наверное, в детстве тоже читали такой рассказ, про сливу. Точнее, про
сливовую косточку. Как один мальчик очень хотел съесть сливу, но сливы были только для
гостей, лежали в вазочке, на виду, вроде бы возьми и съешь, но никак нельзя, гости вот-вот
придут, и темные, словно накачанные соком сливы лежат и не даются, хотя чего проще -
взять и проглотить, не жуя, чтобы не заметили, но нельзя. Подлость какая, мировая, можно
сказать, несправедливость… А мальчик ходил-ходил кругами, а потом взял одну и, конечно,
схавал. Мой сын так бы сказал: «схавал», если б у меня был сын, да.
Девушка (спиной к зрителю).
Тай, тай,
Налетай,
Начинай,
Интересную игру!
Тот, кто опоздает -
В небо улетает.
Мальчик. Вот он эту сливу схавал, и тут сразу заявились гости, раньше, конечно, не
могли пожаловать. Гости… А папа этого мальчика, представляете, сразу просек, что сливы-то
одной не хватает, ушлый такой папусик, и говорит… Тут надо сказать очень серьезным, и
даже печальным голосом, с тайной внутренней скорбью, вот так. (Откашливается.) Кхе-кхе.
В сливовой косточке содержится страшный яд, очень сильный. И если какой-нибудь человек
… и тут надо со значением посмотреть на мальчика … если какой-нибудь человек проглотит
ее, он обязательно умрет. Представляете, папахен, а? Намекнуть так прозрачно пацану,
напугать его до тошноты, до спазм в желудке, а? А мальчик торопливо так: я, дескать,
косточку в окно выплюнул. И последняя фраза в этом рассказе, я ее на всю жизнь запомнил:
«Все засмеялись, а Ване стало стыдно». Его Ваней звали, мальчика этого, со сливой. Нет, но
папахен-то, а? Просто подонок, расчетливый такой садист. Я кого угодно простить и понять
могу, воров там, рецидивистов, насильников даже. Но папочку этого… Хотя вот я недавно
прочитал Библию, самое начало, про райский сад и яблоко. И я не то чтобы полюбил этого
папу, но начал его понимать немного. Ему не жалко было сливы, и яблок тоже, просто он
такой весь принципиальный, с убеждениями. Хотя чего я про какого-то придуманного отца,
мой папа однажды тоже со мной пошутил, вот те здрасте.
Мужчина (переминаясь с ноги на ногу). Мальчик вспомнит, для чего его привели в
вожатскую комнату, и испугается. А вдруг он проговорился шпиону? И уже через секунду
перестанут существовать не заправленная кровать, обрезки бумаги, спирали галактик на полу,
и слезы-слёзоньки закроют на время картину-калейдоскоп шпионской жизни. «Я хочу
домой!» Что-то угрожающе-утешающее станет говорить вожатый, а мальчик, всхлипывая,
начнет вслушиваться в шаги дождя и словно наяву увидит знакомый пейзаж из окна своего
дома: мокрый асфальт, радужные лужи вокруг фонаря, песочницу. (Закрывает лицо руками,
то ли плачет, то ли подхихикивает).
Девушка (не оборачиваясь, поет):
Ночь пройдет, и спозаранок
В степь далеко, милый мой,
Я уйду с толпой цыганок
За кибиткой кочевой.
Мальчик. Мои родители увлекались фотографией. В то время было модно ходить в
походы или просто ездить по стране, и обязательно с фотоаппаратом. «Зенит», или «Киев»,
или там «Салют». И у родителей была фотолаборатория, в кладовке, и всякие химикаты. И
вот я однажды выхожу к взрослым на кухню и спрашиваю: а что будет, если фоксаж съесть?
Слово «фиксаж» трудное, я переврал его для удобства, получилось: «фоксаж». Что,
спрашиваю, будет, если его съесть, фоксаж-то? А отец серьезно и грустно мне говорит:
помрешь.
Девушка (не оборачиваясь).
Эни-бени-рики-факи,
Тараc-Бульба-смики-смаки,
Энс-бэнс-кузма-тэнс,
Бамс!!!
Мужчина (Решительно подходит к раскладушке, спихивает с нее Мальчика и
укладывается сам, положив руки под голову). Раскинувшись на кровати, вожатый бесцельно
изучает круги света на дощатом потолке. У вожатого в отряде - мальчик-шизофреник.
Расскажи кому - со смеху помрут!.. С первого дня ребенок-шизофреник ревет белугой: «Да-
а... Вам-то что, а я в лагере в первый раз! Как домой охота!..» Мальчик места себе не находит
от того, что в городе тоже может пойти дождь, и мама промокнет, ведь она всегда быстро
заболевает, а значит, не сумеет забрать его из лагеря, а тут еще дежурные на воротах все
перепутают и не прибегут в отряд, когда она приедет. В придачу ко всему мальчик-
шизофреник оказался еще и мальчиком-лунатиком. Когда вожатый сидел-посиживал с
медсестрой-медсестричкой, в медпункт прибежали здоровые мальчики и наперебой
затараторили, что мальчик-лунатик ходит с закрытыми глазами промежду кроватей-постелей,
а они боятся его разбудить, потому что лагерный дядя-электрик объяснил им, что, мол,
нельзя будить человека-лунатика, когда он идет по краю крыши, иначе человек-лунатик
упадет и разобьется.
Мальчик. И я, весь белый, и как мне тогда казалось, насквозь отравленный фоксажем,
медленно потащился вдоль стенки в свою комнату, на диван - помирать.
Девушка (не оборачиваясь).
Топор-топор,
Сиди как вор!
Пила-пила,
Лети как стрела!
Мужчина. Сегодня, как и вчера, вожатый отмахнется от своих прямых обязанностей,
от дневника педагогических наблюдений, от досужих разговоров с коллегами-вожатыми.
Вожатый пойдет на свидание с медсестрой-медсестричкой, хотя его ночь - его праздник! -
уже подло отравлены видением раздетого ребенка в соплях и мурашках. Мальчик, вот черти
накачали, мог заметить смятую кровать, кавардак на столе, немытый пол, расшвырянные по
комнате вещи. (Обращаясь в зал.) Кто-нибудь в курсе, интересуются ли мальчики-лунатики и
мальчики-шизофреники деталями вожатского быта?
Мальчик подходит к вешалке, снимает куртку и облачается в нее. Шум дождя
становится более явственным.
Мальчик. Едва я вытянулся на кровати, и приготовился к смерти, как привалил отец.
Знаешь, сказал он, на целом свете есть одно-единственное противоядие против фоксажа, но -
для сильных духом мужчин и ни для кого больше. Надо взять грязную половую тряпку,
намочить ее и положить себе на лицо… Я страшно обрадовался, дождался, когда отец уйдет
на кухню и будет там чему-то смеяться, прокрался в ванную, схватил тряпку и начал тереть
ею лицо. Мне казалось, так надежнее, чем просто лежать с тряпкой на физиономии.
Мужчина. Опасно перегруженный мыслями, вожатый накинет на себя куртяшку,
щелкнет выключателем и, звякнув застекленной дверью, спустится через веранду на мокрую
траву-мураву и скользкие стежки-дорожки. Сквозь сосны еще издалека будет видна
освещенная дверь медпункта, и лихорадочное ожидание встречи, более схожее с ожиданием
ожидания, заглушит бесплодное чувство неловкости и вины.
Девушка берет аккордеон, проводит рукой по клавишам, для пробы извлекает
несколько звуков.
Мальчик. Вот такую корку отмочил мой папаша. Это вам не косточка от сливы! Вы
не поверите, но в тот раз я на него совсем не обиделся. Я узнал от мамы, что фиксаж вовсе не
ядовитый и я, стало быть, не умру. В тот вечер я поверил, что не умру никогда.
Девушка (запевает).
На прощанье шаль с каймою
Ты на мне узлом стяни.
Как концы ее, с тобою
Мы сходились в эти дни.
Подходит к Мужчине, всматривается в него, потом отворачивается, говорит
медленно, словно не находя подходящих слов.
Хорошенькая медсестричка позволит усадить себя на колени, обнять, расстегнуть
кофточку. Невидимая баржа будет двигаться в непроницаемой дождливой пелене, слепые
пальцы - прокладывать путь к твердым соскам. Тело снова вздрогнет от вкрадчивого
прикосновения. Все произойдет, как и прежде, без слов и междометий, без монологов и
диалогов, и у медсестры будет время обдумать-обмыслить-обмозговать, когда и в какой
момент она поднимется и скажет: хороший-ты-парень-жаль-мы-так-поздно-встретились-и-у-
меня-уже-есть-парень-больше-не-надо-встречаться-сегодня-в-последний-раз.
(Поет.)
Кто-то мне судьбу предскажет?
Кто-то завтра, сокол мой,
На груди моей развяжет
Узел, стянутый тобой?
(Быстро, на грани истерики.) Угораздило же меня за три недели до свадьбы спутаться
с этим закомплексованным, который любовью занимается словно из-под палки и молчит,
зараза, молчит, молчит, молчит!.. Нет, сначала он говорил много, много говорил, сыпал как
из рога изобилия, но лишь в первую ночь, в этой же беседке, только за синей излучиной реки
видны были гирлянды дальних городских огней. В сегодняшней мгле так иллюминация
кажется вдвойне нереальной, но ведь так оно и было, истинный крест, так и было! «Знаешь»,
- улучив момент, скажет медсестра шепотом и до боли закусит губы, потому что увидит
поднятые к ней глаза.
Мой костер в тумане светит,
Искры гаснут на лету…
Ночью нас никто не встретит,
Мы простимся на мосту.
Все трое подходят к доске. Девушка, Мальчик и Мужчина по очереди пишут милом на
доске, зачитывая вслух:
Девушка. Таня + Ваня.
Мальчик. = Любовь до гроба.
Мужчина. Дураки оба.
Все трое уходят за кулисы и по очереди вывозят на сцену три тележки, на которых
лежат какие-то тела, накрытые клеенкой.
Мужчина. Когда октябрьским вечером бригады «Скорой» привезли из разных концов
города трое носилок, прикрытых медицинской клеенкой от дождя и невольных взглядов,
некому было удивиться этой новой, не назначенной встрече.
Приоткрывает клеенку на первой тележке, так, чтобы он видел лицо лежащего на
ней человека, а зал - не видел.
Мальчик, пока его молодуха-мать распевала в гостях романсы, нашел и истребил все
снотворное, что отыскалось в квартире.
Мальчик приоткрывает клеенку на второй тележке.
Мальчик. Студент, очевидно, безумно пьяный, зачем-то забрел на дебаркадер, упал в
реку и захлебнулся.
Девушка приоткрывает клеенку на третьей тележке.
Девушка. Девушку, двух дней не дотянувшую до конца медового месяца, зарубил
топором муж, рыжий-рыжий-конопатый прапорщик-связист Славик, душа-парень, из тех,
что мухи не обидят.
Под нарастающий шум дождя Мужчина, Мальчик и Девушка под балетную музыку
катаются по сцене на тележках и хором декламируют.
Шли часы и вдруг отстали,
Мы на поезд опоздали!
Отвечает нам мудрец:
- Всё! Считалочке конец!
Мальчик. За других не скажу, но и слива с ядовитой косточкой, и убийственный этот
фоксаж помогли мне как-то подготовиться. Когда ты - ребенок - вдруг узнаешь, что жизнь
конечна, у всех, у родителей и даже у тебя, несправедливость устройства мира впервые
заставляет тебя плакать, по-серьезному, по-взрослому, спрятавшись от всех в кладовке, то
есть фотолаборатории. И никто не видит твоих слез, только изодранные и почему-то не
выброшенные в мусорное ведро неудавшиеся фотографии смотрят на тебя рваными глазами.
На табло сбрасываются все цифры - остаются одни нули. Затемнение.
Третий тайм
На сцене стоит Мужчина. Рядом на стуле с повязкой на глазах сидит Мальчик в
пляжной шапке с эмблемой «Макдональдса» и красной командирской звездой.
Мужчина. Вот так сорвется с языка - сны моего поколения, а потом объясняй, что это
за ёксель-моксель - мое поколение. Лучше уж по-другому: нам снились одинаковые сны. И
снова не верно. Что значит - одинаковые? Скажу проще: нам снились сны. И каждому свои:
цветные и однотонные, холодно-тоскливые и сладкие, как микстура от кашля. Только вот
что-то в них повторялось.
Одному парню, например, снилась ядерная война.
Сигнал воздушной тревоги, рев пролетающих над землей реактивных самолетов,
стрельба из зенитных орудий.
Так вот, он - со штыковой лопатой в руке (берет лопату), вокруг - бои, а наш славный
вояка ищет в учебнике по гражданской обороне описание противорадиационной щели, делает
замеры (берет из шкафа книгу) и копает землю, чтобы спрятать от лучевого удара свое
длинное тело, с которым ему мучительно жаль расставаться. Когда-то он служил в ВВС,
может, потому и действовал так четко.
Мальчик. Сейчас я вам расскажу, как узнал о смерти Юрия Гагарина. Накануне
тихого часа в детском саду мы с другом рисовали советские самолеты с красной звездой на
крыльях и фашистские самолеты со свастикой. Рядом с нашим самолетом я для красоты
нарисовал солнце. Так нельзя, сказал друг, вот у Гагарина самолет слишком близко подлетел
к солнцу и от этого загорелся бензин в баках. Я был потрясен, потому что впервые ощутил
красоту и неотразимость логического мышления. Года через два я узнал от родителей, кто
такой Гагарин.
Мужчина. Еще одному приятелю, большому юмористу, приснилось, что за поворотом
Волги встает ядерный гриб.
Ослепительная вспышка, затем надвигающийся гул.
В другой раз война застала его на даче. Вокруг пухнут атомные взрывы, а он надувает
резиновую лодку, плывет через реку, стреляет в людей, которые хватаются за борт, а потом
попадает в лес.
Тишина.
А теперь - маленькая реконструкция событий. Следите. Засекайте время! (Надувает
резиновую лодку и садится в нее.) Понимаете, почему это ерунда? Чтобы надуть лодку,
потребуется пять минут. Межконтинентальная ракета летит до нашего города 20 минут.
Ракета средней дальности - шесть минут. А школьный военрук, человек без малейшего
намека на чувство юмора, однажды сказал братцу-кролику Славику Селезневу, что на город
нацелено сразу шесть ядерных боеголовок.
Мальчик. Солнце пекло, мы купались с пацанами из нашего дома. Я лежал на горячем
песке, когда послышался гул самолета. «Представляешь, - тихо сказал сосед, - а вдруг это
война началась?» Я лег лицом к солнцу и попробовал представить, как все это может
произойти. И вдруг понял, что меня не станет.
Свет солнца, ослепительные блики на бледной синеве реки стали угрожающими и
зыбкими.
Мужчина. А вот наши предрассветные сны. Обмирая от ужаса, искать спасения и
распадаться на куски, молекулы, атомы, так и не успев забиться в укрытие, в погреб, в
подвал.
Зловещее тиканье метронома. Мужчина спускается в зал и встает между
проходами.
А можно с множеством других людей сидеть в большом темном помещении, ждать
чего-то, и вдруг узнать, что через сорок секунд мы все умрем.
Тиканье метронома.
Мальчик. Я долго не мог успокоиться и думал, как же быть дальше. Мысль о войне
настолько занимала меня, что позабыл обо всем на свете. А на следующий день поутру меня
озарило: силовое поле! Это выход! Я читал про него в книгах и почти понял, что это такое.
Нужно только немного напрячь мозги, кое-что спросить у учителя физики, и все будет в
порядке.
Еще в начале лета я решил стать бессмертным, и сейчас меня беспокоило, что надо
успеть сделать и то, и другое. «Только бы не забыть!» - несколько раз повторил я самому
себе.
В тот день мне хотелось спасти от войны и сделать бессмертными всех - даже тех
мальчишек из заречья, которые ловили меня и хотели избить.
Мужчина. Были сны совершенно потешные. Например, я прятался от поражающих
факторов ядерного оружия за стулом, завешенным байковым одеялом. Вы помните пять
поражающих факторов ядерного оружия? Я их со времен школы запомнил наизусть.
Загибайте пальцы: световое излучение, радиация, электромагнитный удар, ударная волна,
наведенная радиация... Все сошлось?
Накрывает стул байковым одеялом и прячется за ним.
А всего-то - спрятался за байковым одеялом, и будь здоров, не кашляй.
(Откашливается и запевает.)
«Солдатушки, бравы ребятушки,
Где же ваши деды?»
«Наши деды - славные победы,
Вот где наши деды!»
«Солдатушки, бравы ребятушки,
Где же ваши матки?»
«Наши матки - белые палатки,
Вот где наши матки!»
Мальчик. Спустя какое-то время, жарким днем парень из соседнего подъезда сказал
мне, что войны больше не будет. Почему? - спросил я. - «Потому что мы с Америкой
подписали договор, и теперь не будем нападать друг на друга». Я обрадовался, но сомнения
остались. Я к тому времени знал, что взрослые тоже могут нарушать обещания.
Мужчина (Поет).
«Солдатушки, бравы ребятушки,
Где же ваши жены?»
«Наши жены - ружья заряжены,
Вот где наши жены!»
Похожая история произошла с одним будущим учителем. Попал он на практику в дом
пионеров, отделенный бесконечным бетонным забором от экскаваторного завода и от всего
внешнего мира. Часы волоклись, как улитка, и вдруг в разгар безделья и маеты все услышали,
как гудят заводские гудки - помолчали, а потом снова загудели.
Далекие непрерывные гудки.
Народ не знает что делать: до заводской проходной без малого полтора километра, на
улицах в рабочее время безлюдно. Радио отсутствует, телевизор…
Включает телевизор - на нем сетка, слышен писк. Переключает программы - там
либо снежок, либо сетка. Выключает телевизор.
В общем, телевизора тоже, считайте, нет. Женщины, перепугавшись, тут же слиняли
по домам, а практикант вышел к реке и сел на скамейку, чтобы хоть перед смертью увидеть
настоящий ядерный взрыв.
Садится на один из стульев. Закуривает. Пауза.
Ну, сидит он, сидит. Проходит минут сорок, и ничего не случается. А после обеда
сотрудницы вернулись и говорят, что гудел и вовсе не завод, а пароход «Ласточка», который
режиссер Рязанов снимал для очередной своей кинокомедии. (Снова запевает.)
«Солдатушки, бравы ребятушки,
Где же ваши сестры?»
«Наши сестры - штыки, сабли остры,
Вот где наши сестры!»
Но больше всех я сочувствую братцу-кролику Славику Селезневу…
Подходит к Мальчику и встает сзади, положив руки ему на плечи.
…который и сейчас уверяет дружков-корешков, будто помнит, как впервые испугался
войны в нежном двухлетнем возрасте.
Мальчик. Сейчас, сейчас…
Из зрительного зала на сцену поднимается Девушка - в медицинском халате, с
марлевой повязкой на лице, в резиновых перчатках, с набором хирургических инструментов
на металлическом подносе.
Мужчина. К ним подошла смерть…
Мальчик. К нам подошла смерть…
Мужчина. … плавно, точно любимую сказку, рассказывает Славик.
Мальчик. К нашей семье и к остальным семьям в общежитии тоже. Я даже не плакал,
я просто засыпал и думал: только бы это не случилось, пока я сплю.
Девушка подходит к ним, отодвигает в сторону Мужчину, одной рукой обнимает
Мальчика и целует его в затылок через марлевую повязку.
Мужчина. В восьмом классе Славик прочитал в какой-то книжке про Карибский
кризис …
Мальчик. …В восьмом классе… Не мешай, я сам!
Девушка поворачивается к Мужчине и укоризненно прижимает палец к губам.
Но сперва я понял, что смерть похожа на маму… Вот мама вас обнимает, берет на
руки, рожает, если на то пошло. И смерть тоже - обнимает, берет на руки… И рожает - только
обратно… Но в тот раз постояла рядом с нами… со всеми… и ушла. И никого с собой не
увела. Так я думал.
Мужчина (Поет протяжно и грустно).
«Солдатушки, бравы ребятушки,
Где же ваши детки?»
«Наши детки - пули наши метки,
Вот где наши детки!»
Девушка отходит от Мальчика и уводит Мужчину за ширму. Слышен звон
инструментов.
Мальчик. А в восьмом классе я прочитал в какой-то книжке про Карибский кризис …
(Снимает с глаз повязку.)
На табло - "1962".
Я сопоставил детские ощущения с хронологией и понял, почему родители в те дни так
часто брали меня на руки, а меня самого колотило от ужаса, холода и отвращения. Мать
неохотно подтвердила мою догадку и проговорилась, что наслушавшись разговоров про
Кубу, бомбы и Америку, она с согласия отца сделала аборт, а я остался без братишки.
Из-за ширмы выходит Девушка в белом халате, сдирая с рук резиновые перчатки. На
табло сбрасываются все цифры. Остаются только четыре нуля.
Девушка треплет Мальчика по голове и ловким движением руки отодвигает ширму.
За ширмой - пустое гинекологическое кресло. Девушка раскланивается, как фокусник, и,
забрав инструменты, уходит за кулисы.
Всю жизнь мне его не хватает - того, кто даже имени получить не успел. Иногда мне
кажется, все, что я вижу - всего лишь сон моего не родившегося брата. А потом я становлюсь
трезвым до омерзения, и думаю: а не потребовать ли компенсацию? Но в суде захотят, чтобы
я предъявил урну из колумбария, показал могилу, собрал документы, подтверждающие, что
он был, обладал гражданскими правами и недвижимостью, получал социальное пособие или
повестку из военкомата, принадлежал какой-то национальности или конфессии, имеющей
преимущество при реабилитации или выезде за рубеж, скрывался от алиментов или потерял
все свои деньги в годы либеральных реформ. Международные трибуналы безмолвствуют, и
тогда я молча снимаю шапку и встаю по стойке «смирно», чтобы почтить память моего брата
- безымянного солдата ни кем не признанной третьей мировой войны.
Мальчик снимает с головы кепку с эмблемой «Макдональдса», прижимает ее к сердцу
и встает по стойке «Смирно!». Затемнение.
Четвертый тайм
Мужчина выходит на просцениум.
Мужчина. Однажды я начал самостоятельную жизнь…
На табло - «1986».
… перестал брать деньги на пиво у родителей - а это самая главная деталь мужского
суверенитета. Не спрашивал больше у друзей: а как поступить, если случится так-то и так-то.
Бросил выискивать в книгах мысль, которая вдруг возьмет да озарит светом истины всю мою
основательно расстроенную жизнь.
Я сразу и не заметил, как обретя независимость, окончательно и бесповоротно стал
рабом - рабом так называемых жизненных обстоятельств. Не знаю, как вам, а мне в тот
момент эти самые жизненные обстоятельства казались похожими на толпу, которая окружает
тебя со всех сторон, хихикает, наступает на ноги и все теснее сжимает кольцо.
Отворачивается, затем подбегает к краю сцены и сдавленным шепотом сообщает.
И ведь что больше всего?… Хочется заорать, что есть мочи: (Деликатно
откашливается и вдруг орет истошно.) «Да пошли вы со своей любезностью! В гробу я
видал вашу заботу обо мне!»
Закрывает глаза руками, затем опускает одну руку и глядит одним глазом. Опускает
вторую руку. Озирается по сторонам, будто ждет ответа.
Правильно, незачем горло драть. Ни одна падла не отзовется. Где те люди, которых ты
знал в детстве? Где твои друзья, с которыми совсем недавно ты корешился в институте?
Никого не осталось. Остались одни оборотни, тени. Протоплазма - бессмысленная и
беспощадная даже в своей любезности. (Отходит от края сцены).
В первом классе я случайно заглянул в учебник сестры - «Рассказы по истории
СССР»…
Подходит к книжному шкафу и вынимает из него книгу.
- и прочел его запоем… Как волшебную сказку.
Увлеченно читает книгу, чему-то мечтательно улыбается. Закрывает книгу и
прижимает ее к груди.
К величайшему моему огорчению, когда меня перевели в четвертый класс, вышло
новое издание учебника, и в нем волшебства и очарования было гораздо меньше. И так - по
нисходящей, пока история СССР не остановилась, словно будильник, который забыли
завести.
Одна фраза из сестринского учебника все же врезалась мне в память.
Листает книгу.
Про то, как древние русичи, наши предки - там так было написано, «наши предки»,
«наши отцы и деды» - в общем, как они сбросили «ненавистное ярмо татаро-монгольского
ига».
Перестает листать книгу.
Меня восхитили два слова √ «иго» и «ярмо» - они были древние, а значит то, что за
ними стояло, мне не грозило. А еще я живо представлял, как эти наши предки, отцы и деды,
сбрасывают с шеи ярмо и топчут его - рискуя поломать ноги.
Сладострастно топчет ногами невидимое монголо-татарское иго.
И вот что происходит дальше.
Убирает книгу в шкаф и возвращается на просцениум.
Ты заканчиваешь школу, потом институт. Как молодого специалиста, тебя отправляют
работать учителем в деревню. Старшие коллеги по работе, тоже специалисты, но уже
немолодые, предельно любезны и предупредительны к новичку… Ну, об этом я уже говорил.
На выходные ты ездишь домой, в город, по привычке заходишь в институтское общежитие, в
котором еще остались кое-какие твои знакомые.
И вдруг ты замечаешь, что время, которое в детстве тянулось, в школе - длилось, в
институте - бойко бежало, это время остановилось. Или идет - но только по кругу.
И становится страшно. И жалко себя. И начинаешь искать причину, где-то там, на
стороне. Ищешь - и не находишь. Но однажды что-то начинает припоминаться. Как будто ты
уже был здесь и проговаривал свою судьбу… С кем-то… Или сам с собой…
И расчищая от снега деревенский двор, а потом, заправляя дровами печку, ты
вспоминаешь другой вечер в институтском общежитии. Там была комната, четыре кровати,
стол, окно, сумерки за окном и дождь… Ты играешь в карты - а в карты нужно играть, когда
за окном непогода и темень, а внутри тепло и горит огонь - лучше живой, но можно обойтись
и настольной лампой.
На табло - «1983».
Мужчина озирается и вытаскивает из-за ширмы медицинскую тележку. Отходит в
сторону, удовлетворенно кивает. Идет за кулису и спускает с колосников лампу с
абажуром. Затем откуда-то из-за занавеса достает бутылку пива, два граненых стакана,
воблу и газету, кладет все это на стол.
Подумав, хлопает в ладоши. За сценой раздается шум дождя. Мужчина хлопает в
ладоши два раза. Шум дождя усиливается. Мужчина удовлетворенно кивает головой и
садится за стол.
Входит Мальчик. Садится напротив, жестом шулера достает из кармана колоду
карт, ловко перетасовывает ее и бросает за стол. Потом наливает в стакан пива, наливает
во второй стакан. Мужчина, не глядя, берет стакан, оба выпивают и начинают
разделывать воблу, не глядя друг на друга.
Входит Девушка в пальто. Смотрит на них, затем, зайдя за ширму, снимает пальто
и переодевается в домашний халат.
Девушка (переодеваясь). Лучше всего я помню первых четверых. Первый мужчина,
научил меня курить, а на вопрос «как дела?» отвечать: «ништяк». Второй мужчина… он же
первый, от кого я сделала аборт. От третьего всегда пахло парикмахерской. А вот
четвертый…
Она замолкает, подходит столу, поднимает бутылку, видит, что она пуста, и
ставит ее на стол. Отбирает у Мужчины стакан, делает глоток, отбирает у Мальчика
кусок воблы и присаживается к столу.
Мальчик. Раздавать или как?
Девушка. А то!
Мужчина. Согласен.
Мальчик раздает по шесть карт, открывает козырь.
Девушка. Кстати, всем привет! Ну, мои хорошие - у меня шестёра. Значит, мой ход.
(Выкладывает карту на стол.)
Мальчик. Салют! А я вот так! (Шлепает картой.)
Мужчина. Здравствуй и держи вальта… (Бросает свою карту.)
Далее весь диалог разворачивается по ходу игры.
Девушка. А что такие вы такие грустные?
Мужчина. Так погода. Дождь за окном.…. Девятка треф… И лампа горит… как-то не
так.
Мальчик. Эх, тоска-матушка… Вот такой будет моя жизнь в глухомани. Каждый день
- дождина. Приду из школы… а мы пикенцию скинем…, сниму вонючие портянки, вспомню,
что денег нету, выну бутылку самогона и буду пить горькую, как забубённый пьяница.
Десятка бубён!
Девушка. Да ну тебя!
Мальчик. А потом пройдет год. А вот я козырями…
Мужчина. Или больше.
Мальчик. Или два.
Мужчина. Или больше.… Скину-ка я восьмерочку…
Мальчик. Или три, если тебе охота. Уеду я в город, меня прямо на вокзале поймают,
обреют и - в армию. … Мне заходить?… Вернусь я оттуда…
Мужчина. А тебе уже двадцать семь.
Мальчик. А мне уже двадцать семь. Все забыл, за душой ни полушки, работать не
хочу и не умею. Пойду сторожем на вокзал.…. (Девушке.) Ты чем ходишь? Ты хоть
соображаешь, чем ходишь?…. Там опущусь окончательно: обрасту лишаями, заработаю
белую горячку, начну пить денатурат.
Мужчина. А однажды пьяный в доску заснешь на рельсах, и поездом тебе отрежет
ноги.… Беру…
Мальчик. Да, стану я безногим. Буду ползать по электричкам и петь.
Мальчик встает, вытаскивает из-под стола инвалидную тележку на колесиках и,
отталкиваясь от пола, ездит по сцене и поет:
Am Dm E7 Am
Подайте, подайте, копейку!
Dm E7 Am
Один я остался, один.
Dm E7 Am
Я Льва Николайча Толстого
Dm E7 Am
Незаконнорожденный сын.
Пахал он с крестьянами землю
И ел на конюшне овес,
А рОман его «Воскресенье»
Читать невозможно без слез.
Жена его Софья Ондревна
Дворянскую честь берегла,
Не ела крестьянскую пишшу,
На мягкой перине спала.
Однажды покойная мама
На энту конюшню пришла,
Случилась ужасная драма...
Тарам-там-тарам-там-тара.
Так подайте ж, подайте копейку,
Один я остался, один.
Я Льва Николайча Толстого
Незаконнорожденный сын.
(Останавливается лицом к залу и протягивает вперед руку). Граждане, подайте
копеечку жертве великой русской литературы.
Слезает с тележки, ногой заталкивает ее за кулисы, возвращается к столу и снова
включается в игру. Мужчина и Девушка аплодируют.
(Смущенно) Ну, ладно, ладно! Голоса у нас слабые, но противные… А вот я тузом
козырным! … Значить, стану я петь и мелочь клянчить, а после сойдусь с местной дурочкой,
Катькой-забулдыгой, будем жить душа в душу, я буду попрошайничать, вдвоем - пропивать, а
она будет сдавать бутылки в перерыве между вытрезвителями.
Мужчина. А потом ты умрешь.…. Беру…
Мальчик. Да, напьюсь, упаду лицом на асфальт и захлебнусь в блевотине.
Девушка. Фи, как не вкусно… Я вышла…
Мужчина. На вкус и цвет … Значит, мой ход?
Мальчик. Нет, я, пожалуй, не умру. Меня откачают. Я буду кататься на тележке по
вокзалу, выпрашивать у студентов родного вуза гривенник и талдычить: подайте бывшему
выпускнику альма вашей матер! (Наливает из бутылки, ставит два полных стакана перед
Мужчиной и Девушкой, а свой стакан накрывает сверху хлебной коркой.) А студенты,
сволочи, будут смеяться и говорить: экий ты забавник, Серёня! Или Мишаня… В общем,
будут употреблять мое имя в уменьшительно-ласкательной, вульгарной форме.
Мужчина. Нет, они будут звать тебя по отчеству.…. Крою…
Мальчик. Да?… Может быть… Ну, по отчеству, так по отчеству. Только вместо денег
будут класть в руку старую жвачку, а за шиворот совать окурки.
Девушка. Вот напридумали, делать вам, мужикам, нечего, лишь бы страсти нагнать!
Мальчик (посмеиваясь). Вот такая жизнь, милая, такая вот жизнь. Ну, что там у нас
получается?
Мужчина. Получается, что ты дурак.
Мальчик (обижается). Сам ты дурак!… Что там у тебя?
Мужчина открывает карту за картой, Мальчик по очереди их берет. Последние две
карты Мужчина кладет ему на плечи, как погоны.
Мальчик. А ведь и в самом деле, дурак. Елы-палы, вот дубина!
Девушка переворачивает бутылку кверху донышком, кладет ее на стол и вращает.
Горлышко бутылки показывает на нее. Она вращает бутылку еще раз - бутылка
показывает на мальчика, а если нет, Девушка рукой подправляет ее.
Девушка. Выходит, нам целоваться.
Мальчик молча смотрит в глаза Девушке. Она берет его за руку и отводит к левому
краю сцены. Там они повязывают красные галстуки и надевают на головы пилотки. Над
ними вспыхивает фонарь. Мужчина в этой время снова раздает на троих и начинает
играть, время от времени пересаживаясь на то место, где должен был бы сидеть другой,
отсутствующий игрок.
Мужчина. Однажды ночью я вспомнил, как стоял под фонарем около медпункта в
опустевшем пионерском лагере, обнимал воспитательницу третьего отряда, и никак не мог
решиться.
Девушка (Обнявшись с Мальчиком). Холодно!
Мальчик. Да, а ты ничего не накинула даже. Прижмись крепче!
Мужчина. Какие загадки таились в этой девице, которая всю смену была
воплощением скромности, а напоследок, точно слетев с катушек, подцепила кудрявого
губошлепа и повела его пить воду? Вижу, как сейчас, как стоит она в полном недоумении,
приоткрыв губки, уже готовые к тому, чтобы в ночь перед отъездом вкусить запретной
сладости.
Девушка. Холодно!
Мальчик. И волосы у тебя такие пушистые! Наверное, трудно заплетать.
Мужчина. Тоже мне, говна пирога! Разнюнился, масенький, не сказали ему военной
тайны. Мамусеньку он не слушал, не с той девочкой дружил, хотел сорвать цветочек, да
укололся. Ой, больно, ой, сил нет!
Мальчик. И волосы у тебя такие пушистые! Наверное, трудно заплетать.
Девушка. Не шути!
Мальчик. И вся ты такая красивая! И глупая…
Мужчина. Идиоты несчастные, прекратите! Это не смешно, не смешно, совсем не
смешно! Как вы не можете понять, что тогда, в детстве не узнали самого важного. И теперь,
всякий раз начиная заново все тот же рассказ, вы не можете придумать, а чем же он
кончится? (Швыряет карты на стол и встает).
Свет фонаря гаснет. Мальчик и Девушка, растерянные и поникшие, возвращаются к
столу и садятся. Мужчина запевает, Мальчик и Девушка постепенно присоединяются.
Am
С деревьев листья опадают, сикось-накось, накось-сикось.
Dm Am Dm Am Dm Am
Пришла осенняя пора, сентябрь-месяц, сама слякоть.
Робят всех в армию забрали, фулюганов, тунеядцев.
Dm Am
Настала очередь моя, главаря.
Пришла повестка на бумаге рваной, мятой, тувалетной,
Явится мне в военкомат с вещами, лысым, дальше - матом.
Маманя в обморок упала с печки задом.
Сестра сметану пролила по рубль сорок, все нормально.
Маманю долго приставляли к печке задом.
Сестра сметану собрала по рубль сорок, все нормально.
И я, молоденький мальчонка, лет семнадцать, двадцать, тридцать
сорок с гаком,
На фронт германский подался - тра-та-та.
Летят по небу бомбовозы, бомбы возють,
Хотять засыпать нас землей - с червями и навозом вместе.
А я, молоденький мальчонка, лет семнадцать, двадцать, тридцать,
сорок с гаком,
Лежу с оторванной ногой, и улыбаюсь, зубы рядом.
Бежит по полю синетарка, звать Тамарка,
Кричит, давай перевяжу я грязной тряпкой ради хохмы.
Бежит по полю Афросинья, морда синя, юбка тоже,
В больших кирзовых сапогах, на босу ногу, сорок первый, лично мерял.
И в синетарную машину «стюдебекер» влазит задом,
Дальше - матом…
Бежит по полю Афанасий, семь на восемь, восемь на семь,
С большим спидометром в зубах, скорость мерить, семь на восемь, восемь на
семь, рубль сорок, все нормально,
дальше - матом…
Мужчин грубо хватает Девушку за руку и тащит ее к правой кулисе. Мужчина и
Девушка оказываются в луче прожектора. Сверху сыплется густой снег. Мужчина целует и
лапает Девушку.
Мальчик, тайком подглядывая за ними, принимается возводить карточный домик.
Девушка (закрыв глаза). Холодно!
Мужчина. Значится, экспозиция такая: страна празднует Октябрьскую революцию.
Слева над снежным полем - отсветы, там чудит-куролесит молодежный туристский комплекс.
Справа в мутное, вьюжное небо врезается в воздух белый дым из черной дачи, в которой
накурено, хоть топор вешай. Там, в чаду и угаре, словно подбитый броненосец, обречено
нагружается водкой Славик, брошенный Настин хахаль. А где-то за перелесками и белой
поляной, в высотном доме на окраине областного центра отсиживает под арестом
деспотичной матери после вчерашнего безобразного перепоя лучшая Настина подруга, у
которой Настя просто так, за здорово живешь, увела кавалера.
Девушка (не открывая глаз). Есть у тебя силы?
Мужчина. Я быстро оцениваю обстановку-обстановочку: снег по колено, ветер, и
вообще условия, мягко говоря, не те. Но если женщина просит, если женщина на пределе…
Девушка (закинув голову для поцелуя). Уведи меня из этой безумной жизни. Спаси
меня от этих людей.
Мужчина. Эх, черт, думаю я. Красиво она меня поддела. Надо выкручиваться, и,
желательно, тоже с достоинством и шиком.
Девушка. Пойдем в город - ко мне домой.
Мужчина. Я представляю гостиную, журнальный столик, на котором так славно
смотрится натюрморт из пепельницы, набитой окурками и пеплом, двух чашек кофе на
блюдцах и плоской фляги коньяка. Я не знаю, какие подлянки эта красивая стерва прячет за
своей неподвижной, красивой улыбкой. Я еще не решил, в какой момент лучше всего бросить
ее, бросить, пока она не успела сделать это со мной, бросить не слишком поздно, не слишком
рано, не раскрывая карт до последней минуты.
Девушка (открывая глаза). Ну, идем?
Мужчина. Идем! А как же Славик?
Мальчик (продолжая строить карточный домик). Да, а как же я?
Девушка прижимает палец к губам Мужчины и поворачивается к Мальчику.
Девушка. Славик, алле-гоп!
Мальчик встает и прикалывает к груди последнюю оставшуюся карту - туз червей.
Девушка поворачивается к Мужчине, целует его и вытаскивает у него из-за пазухи
старинный кремневый пистолет.
Ну же, помоги!
Мальчик. Не ломайся…
Девушка поднимает руку с пистолетом, заставляя Мужчину навести прицел.
Выстрел. Мальчика бросает назад, но он удерживается на ногах, прикрыв рукой
сердце. Затем он отнимает руку - она в крови, и окровавленную карту осторожно кладет на
самый верх карточного домика. Мужчина и Девушка подходят к столу. Девушка трогает
лоб Мальчика, щупает пульс и, кивнув, отходит к просцениуму.
Мальчик. Нравится?
Мужчина. Не вопрос.
Мальчик. Расскажешь об этом маме?
Мужчина подходит к Девушке, которая смотрит на него, скрестив руки, затем
порывисто обнимает.
Мужчина. Как раз тем летом мама начала стареть. У нее появилась маниакальная
страсть варить и печь по утрам. Она вставала, как и раньше, в шесть, шла на кухню и
готовила завтрак, обед, ужин - все сразу.
Девушка (ероша волосы Мальчику). Ну, сын, как ты? Последнее время ты какой-то
закрытый.
Мужчина. Горелые блины, пересоленный борщ, совершенно невозможное месиво из
крупы, консервов, макарон. Мясо, уже отдававшее душком, варила под гарнир из пшенной
каши, а когда видела, что к нему никто не притрагивается, тушила под сметаной в духовке.
Когда ей говорили, что это несъедобно, она волновалась до слез, сердилась и кричала, что
съест все сама. На окне теперь неделями киснул молочный суп, зарастала плесенью картошка,
но каждое утро варилось, жарилось, пеклось что-то новое.
Девушка (обнимая Мальчика). Слушай, я тут общалась с соседкой. У нее дочь -
кончила консерваторию, хозяйственная, порядочная. Может, вам познакомится? Что
скажешь?
Мужчина. Еще она узнавала адреса и телефоны по обмену, листки объявлений
валялись по всем столам, на кухне и в комнатах. Она жаловалась подругам и родне, что не
хочет менять теплую и удобную квартиру с телефоном в прекрасном районе, но куда
деваться, сын растет.
Девушка. Ты ничего не понимаешь! Я же для тебя стараюсь, о ком мне еще
заботится? О себе? Место на кладбище я уже купила!
Мужчина. Она выстраивала все новые и новые цепочки обмена, а когда ей что-то
предлагали, волновалась, говорила, что нас облапошат, мы все потеряем, уходила в темную
комнату и сидела там на кровати, всхлипывая… И тогда понял, что пропаду с этой
женщиной, и с другими женщинами тоже. И я сбежал….
Вырывается из рук Девушки и бежит к краю сцены. Девушка, сгорбившись,
возвращается к столу и одним движением опрокидывает карточный дом.
Мужчина. У меня никого не было роднее - собственно, они и были мое «я». И я их
кинул - их, или себя, не знаю. Я просто взял билет до Москвы, сел на поезд, и две никогда не
сходящиеся колеи увели меня в другое время и новую жизнь.
Слышен гудок поезда. Затем - объявление в метро: «Осторожно, двери закрываются.
Следующая станция - Академическая».
Не знаю, что стало с ними, с теми, кто был частью меня. Не знаю, что стало с матерью,
жива она или нет…
Мальчик. Есть такой старый анекдот. Один мужик жалуется другому: вот не слушал
я, что мне в детстве мама говорила. Ну, и что теперь? - спрашивает тот. - Не знаю, отвечает
первый, я же говорю: не слушал.
Девушка. А хочешь, я тебе расскажу, чем сердце успокоится и чем все дело кончится?
(Берет у Мальчика колоду карт и начинает раскладывать пасьянс).
Мужчина. Не надо…
Девушка. А придется…
Перед смертью мама попросила у меня прибор, которым измеряют время. Я взяла ее
старенькие ручные часы и положила на постель, так, чтобы она их увидела. Она показала
глазами: нет, не то. Я принесла ей будильник, новый, китайский, очень яркий. Нет, сказала
она, это просто часы, они отсчитывают часы и минуты, но это совсем другое, ненастоящее. А
мне нужен прибор, который покажет, сколько времени мне осталось.
Мужчина. Не знаю, что стало с Мальчиком - со мной, маленьким. Запретил себе
думать об этом… А когда подпирает изнутри, зажмуриваю глаза и отгоняю наваждение…
(Зажмуривает глаза и закрывает их руками).
Девушка. Меня запирали в квартирах дальних родственниц, мне не давали денег и
выбрасывали косметику в помойное ведро, но я все равно удирала к нему. Проходило два
дня, точнее, две ночи и он опять заявлялся пьянущий, с какой-то непотребной девкой в
обнимку, говорил, что теперь она будет здесь жить и чтобы я выметывалась. Первый раз я
расцарапала этой шалаве всю фотокарточку, а потом спряталась в туалете и ревела, как
морская корова. Потом мне стало жалко его - он напивался, потому что не хотел со мной
спать и не знал, как отказаться. Хуже всего было на рассвете, я открывала глаза и видела, как
он стоит босой, под горевшей всю ночь люстрой, что-то бормочет и пытается обнять кого-то,
какую-то загробную тень. Её больше нет, кричала я, она умерла, повесилась, выпрыгнула из
окна, сдохла при родах. Нет, говорил он, это я умер.
Мальчик. Нет, это я умер.
Мужчина (Открывает глаза). Не знаю, что стало с ней… С той, другой, которая
единственная, и все время повторяющаяся… Нет, точнее будет деепричастие несовершенного
вида прошедшего времени: «повторявшаяся». Потому что если было в жизни совершенство,
оно осталось в прошлом.
Девушка. Вот, голубушка, итог всему, сказала я медсестре. Моча с кровью. Наши
анализы говорят о прожитой жизни лучше всяких автобиографий и дневников.
(Ложится на стол.) Когда мне дали наркоз и велели считать вслух, я считала не овец,
не слонов и не кроликов. Первый мужчина, научивший меня курить, а на вопрос «как дела?»
отвечать: «ништяк». Второй мужчина, он же первый, от которого я сделала аборт. Третий, от
него всегда пахло парикмахерской. Я не успела дойти до четвертого, лампа вспыхнула очень
ярко (лампа вспыхивает) и я увидела того губастого, с которым обжималась под фонарем в
опустевшем лагере, но я уже стала бабочкой и летела на свет, и все не могла долететь.
Хлопок. Лампа гаснет. Больше не видно ни стола, ни Мальчика, ни Девушки.
Мужчина. Однажды, скуки ради, я начал составлять мартиролог. Вышло два списка. В
первом, пока еще относительно коротком, те, кто утонул, кого убили под Ачхой-Мартаном,
зарезали в подъезде, на операционном столе, кто был сбит украинской ракетой с полутора
сотен других пассажиров «Ту-154» или сгорел в притоне, обкурившись до бесчувствия. Они
удалились из моей жизни сами, с ними все понятно, хотя и с ними не все понятно, точнее - не
все понятно со мной. Но есть второй список, я не смог его дописать, счет получался если на
тысячи. В нем те, кого я вычеркнул из жизни сам. Я их вычеркивал, но они существовали как
часть моего я, а значит, это тоже своего рода убийство. Была такая считалочка: «шишел-
мышел, взял да вышел». (Шепотом.) Мы рассчитались, игра закончена.
Спускается в проход между зрительскими креслами. В зале загорается свет.
Вот нас здесь… (называет примерное число зрителей). Или, если верить всем этим
психологическим штучкам-дрючкам (называет в три раза большее число). Минус два - это я
говорю за себя. Минус два - это в лучшем случае. Хотя, может быть, все наоборот, и сейчас в
зале кроме меня никого нет, потому что вы - не в счет, вы - часть меня.
Все вместе, или каждый по одиночке, мы - выжили. Наверное, мы всего лишь поняли:
жить, оно, конечно, труднее, потому что красиво уйти не стоит ничего, а красиво жить -
почти невозможно. И все-таки жить… правильнее, что ли… Правильнее - звучит как-то по-
детски, но ничего более взрослого не получается.
А коли выбор наш таков, давайте сверим время…
Смотрит на табло, где появляется дата текущего года. В это время на сцене
загорается свет. Мальчик и Девушка о чем-то деловито переговариваются и уходят за
кулисы. Появляются рабочие сцены и начинают разбирать декорации.
Итак, сейчас… (называет текущий год, месяц, день, час, минуту, сверяя часы). Не
знаю как вы, а мне… а я…
Мужчина в последний раз окидывает взглядом зрителей и, махнув рукой, по проходу
мимо кресел через центральный вход выходит из зрительного зала.
Конец.