Пьеса предоставлена Ольгой Амелиной (Библиотека драматургии -
http://lib-drama.narod.ru)

Александр ВОЛОДИН
Старшая сестра

Издательство "Ingwar&Velimir"
Санкт-Петербург — лето, 2003

ПЕРВОИСТОЧНИК
"Советская драматургия"
Ленинград: Лениздат
1978 год

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Комната, где живут сестры. На одном конце стола занимается Лида (она учится в девятом классе). На другом конце занимается Надя, одновременно она вытирает посуду. Ей лет двадцать пять.
Лида, не отрываясь от дела, свистнула. Надя, не поднимая головы, ответила ей.
Телефонный звонок.
НАДЯ. Сиди.
ЛИДА. Если Кирилл, я подойду.
НАДЯ (взяла трубку). Да? Она занимается. В школе поговорите. (Положила трубку.)
ЛИДА. Кто?
НАДЯ. Пиши.
ЛИДА (пописала). У тебя плохое настроение.
НАДЯ. Ничуть.
ЛИДА. А все-таки?
НАДЯ. И все-таки.
ЛИДА. Из-за Огородникова?
НАДЯ. Зря я с ним связалась.
ЛИДА. Почему, если он тебя куда-нибудь приглашает, это ему доставляет удовольствие — пожалуйста, ты согласна. Подарки — другое дело, это уже к чему-то обязывает. Надеюсь, он ведет себя корректно?
НАДЯ. Корректно, пиши.
ЛИДА (отложила тетрадь). Эта лошадь кончилась, дайте мне другую. Наденька, ты все равно ходишь, вынь синенькую тетрадку из портфеля.
НАДЯ (подала ей портфель). Что теперь?
ЛИДА. Доклад к диспуту. Я уже половину написала. Осталось три вопроса: честно ли сейчас стоять в стороне, стоит ли работать ради денег и где твое место в строю?
НАДЯ. Господи, как же ты будешь отвечать?
ЛИДА. Не беспокойся.
НАДЯ. Тогда пиши.

Звонок в дверь.

НАДЯ (с досадой). Я его отправлю, пускай позже придет.
ЛИДА. Он будет торчать где-нибудь на улице, я не смогу заниматься.

Надя идет открывать. Лида посмотрелась в зеркало, перекинула косу на грудь, потом на спину, снова на грудь.
Входят Надя и Кирилл.

НАДЯ. А Лида как раз занимается, пишет доклад.
КИРИЛЛ. Ничего, я посижу. (Сел в сторонке.)
НАДЯ. Не мешай ей.
ЛИДА. Он не мешает, наоборот. Вот слушай: "В чем счастье нашей жизни? Счастье в труде. Некоторые считают, что нельзя отказываться от личного счастья во имя труда. А я считаю, что можно". Тут нужен пример, я пока оставила место. "Трудиться для себя — это не приносит удовлетворения, надо трудиться для других. В этом смысле можно считать, что участие в сборе металлолома или бумаги — это тоже счастье. У нас человек не может быть несчастлив, потому что ему предоставлены все возможности".
КИРИЛЛ. А ты счастлива?
ЛИДА. Я? (Подумала.) Нет. Но если бы я была негром в Америке?
КИРИЛЛ. Нет слов.
ЛИДА. Пришел и все опошлил.
НАДЯ. Ты пиши. (Кириллу.) А ты лучше поговори со мной.
КИРИЛЛ. С удовольствием! Надо сознаться, что если бы вы учились в нашей школе, то еще неизвестно, как бы решилась моя судьба.
ЛИДА. Он говорит правду.
НАДЯ. Занимайся. Вот ты спросил, счастлива ли она. Почему? Ты уверен, что нет?
КИРИЛЛ. На свете счастья нет, но есть покой и воля.
НАДЯ. Мне кажется, сказать: "Я счастлива" — просто неудобно, как бы сознаешься, что большего тебе от жизни не нужно, ты довольна тем, что есть. Поэтому Лида тебе так и ответила. Но все-таки хорошо, когда человек умеет радоваться и тому, что есть. Каждый раз вечером, когда я ложусь спать, мне немножко жалко: вот еще один день прошел, осталось на один меньше...

Звонок в дверь. Надя открывает. Это Ухов.

ЛИДА. Здравствуйте, дядя Митя.
НАДЯ. Ужинать будете? Я вам здесь накрою. Лида занимается.
УХОВ. Лида занимается. (Сел. Лиде.) Подай-ка...
ЛИДА. Где там, что? (Пошли на кухню.)
УХОВ (вслед). Ищи. (Кириллу.) Похвались, как ты там отличился по литературе.
НАДЯ. Зачем! Я тогда вам ничего не буду рассказывать.
КИРИЛЛ. А я не стыжусь. Я действительно считаю, что Наташа Ростова не может служить положительным образом, потому что она... в сущности, самка. Влюбилась в одного, потом — в другого, потом — в третьего, потом народила детей, и больше ей ничего не нужно.
УХОВ. Где же ты это прочитал?
КИРИЛЛ. Это моя собственная гипотеза. Существует же свобода мнений.

Лида принесла ужин, накрывает на стол.

УХОВ. Видела, как рассуждает? За стилягами не гонись. Вчера было модно широкие брюки, сегодня модно узкие брюки, а завтра — опять широкие. Так всю жизнь и будут брюки перешивать.
КИРИЛЛ. Если бы человечество не совершенствовало свою одежду, мы до сих пор ходили бы в звериных шкурах.
УХОВ. Слышала?
КИРИЛЛ. Я не стиляга. Но я видел, как стиляга спас тонувшую девушку.
УХОВ. Врешь.
КИРИЛЛ. Ну, вру. Важен принцип.
НАДЯ. Видишь ли, Кира, ты можешь понять, что Наташа Ростова плохая. Ты можешь понять, что Наташа Ростова хорошая. Ты только не можешь понять, какая она на самом деле.
УХОВ. Что вы ему толкуете! Он же умнее всех. Вот, мол, Я! С большой буквы.
КИРИЛЛ. Что делать, человечество в среднем умнеет. По сравнению, например, с десятым веком сейчас каждый нормальный человек — гений. А через тысячу лет все будут гении по сравнению с нами.
УХОВ. Возносишь, ниспровергаешь, философствуешь. Только все это кустарно.
ЛИДА. Кирилл, молчи.
КИРИЛЛ. Обезьяна превратилась в человека, когда научилась различать, на что надо обращать внимание, а на что — не надо.
НАДЯ. А вот это уже грубо.
КИРИЛЛ. Простите, пожалуйста, кого я меньше всего хотел обидеть, так это вас.
НАДЯ. И это ты нехорошо сказал.
КИРИЛЛ (встал). Тогда все, отхожу на заранее подготовленные позиции. До свидания. (Ушел.)
УХОВ. Я признаю, что он умный парень и способный к математике. Но если в эти годы у человека нет обыкновенной порядочности, для меня все остальное теряет значение. Такая удача — мне удалось познакомить его с профессором Кашкиным. А теперь выяснилось, что он говорит Кашкину обо мне гадости. Перевирает мои слова и сам удивляется, какой я глупый. (Лиде.) Не прикидывайся, тебе это известно.
ЛИДА. Он просто преувеличивает. Любит гиперболы, на него никто не обижается.
УХОВ. Гиперболы, эффекты. Имей в виду, что через несколько лет эффекты полиняют. И все свои непомерные претензии, всю свою неудовлетворенность он будет вымещать на окружающих. И в первую очередь на тебе. Извини, что я вмешиваюсь в твои дела, но вы слишком дорого мне достались. Три года я вас разыскивал по всем детским домам. Я вложил в вас несколько лет жизни, немножко здоровья и кусок своей души. Как в сберкассу. И хочу, чтобы это там было сохранено.
НАДЯ. Ничего, дядя Митя, вот уже Лида кончает школу. Я работаю. На стройке меня ценят. Без отрыва от производства я учусь в техникуме... Нас упрекнуть не в чем. Лида немного взбалмошная, но, может быть, оттого, что она одаренная натура. Кто знает, когда-нибудь она еще всех нас поразит и мы будем ею гордиться. А пока мы можем вам только обещать, что стыдиться за нас вам не придется ни в чем: ни в большом, ни в малом.
УХОВ (тронут). Замуж тебе пора.
НАДЯ. А я выйду. Мне и влюбиться-то нет времени. Днем работа, вечером учеба, да еще дорога туда-обратно.

Звонок в дверь.

(Лиде.) Открой.

В комнату вошел человек в плаще. Оглянулся. Это Огородников.

ОГОРОДНИКОВ. Как ваше имя и отчество?
НАДЯ. Надежда Георгиевна.
ОГОРОДНИКОВ. Я прошу вас позвонить моей жене и объяснить свое поведение.

Надя встала, растеряна.

НАДЯ. Дядя Митя, это товарищ Огородников из Стройуправления. Игорь Степанович, откуда вы знаете, где я живу?
УХОВ. Слышал, интересно познакомиться...
НАДЯ. Садитесь, только у нас не убрано.
ОГОРОДНИКОВ. Я хочу, чтобы вы объяснили мне эту дурацкую историю, в которую вы меня впутали.
НАДЯ. Какую историю?
ОГОРОДНИКОВ. Сегодня меня вызывали в партийный комитет.
НАДЯ. И что?
ОГОРОДНИКОВ. Я допускаю, что у вас игривый характер, но и в шутках должна быть мера.
НАДЯ. Не понимаю.
ОГОРОДНИКОВ. Меня обвиняют в том, что я преследую вас своими ухаживаниями.
НАДЯ. Боже мой, какая глупость! Мало ли о чем на стройке треплются девушки.
ОГОРОДНИКОВ. Давайте называть вещи своими именами.
УХОВ. Позвольте, после всего, что было, вы же ее в чем-то обвиняете?
ОГОРОДНИКОВ. А что, собственно, было?
НАДЯ. Да ничего же и не было. Я ведь сказала: это просто такая шутка.
УХОВ. Только не надо покрывать. Ты сейчас испугалась и отказываешься от своих же собственных слов.
ОГОРОДНИКОВ. Что она вам говорила?
УХОВ. Только то, что вы за нею ухаживали.
ЛИДА. Женатые за всеми ухаживают.
УХОВ. Но не все их поощряют.
ЛИДА. Она не поощряла.
ОГОРОДНИКОВ. Вы и здесь наболтали?
УХОВ. Не запугивайте ее.
ЛИДА. Зачем вы вмешиваетесь, вы же не знаете, что у них такое. Мало ли что!
НАДЯ. Не кричи на дядю.
ЛИДА. Дядя нас выходил, дядя дал нам жизнь, пускай теперь даст нам пожить свободно.
УХОВ. Тебе такая свобода нужна? Ее не будет! (Огородникову.) Если вас вызывали в партком, значит, есть за что.
ОГОРОДНИКОВ. Меня вызывали потому, что туда обратилась моя жена. (Наде.) Когда я вас приглашал в Таллин? Куда я вас возил на машине? В какие я вас водил рестораны?
НАДЯ. Это я просто фантазировала. Как я могла подумать, что ваша жена узнает про всю эту ерунду да еще пойдет в партком.
ОГОРОДНИКОВ. Так вот, теперь пойдите туда вы и пофантазируйте обратно.
НАДЯ. Игорь Степанович, я не могу этого сделать. Вы скажете, вам поверят. Если уж вам не поверят, то кому же!
УХОВ. Не понимаю. Значит, ты им наврала?
НАДЯ. Если хотите — называйте так.
ОГОРОДНИКОВ. А как же это еще называть!
НАДЯ (с готовностью). Ну, наврала.
УХОВ. Как наврала? Зачем? Умалишенная!.. Ни с того ни с сего опорочить человека! Я должен знать, зачем это тебе понадобилось.

Надя молчит.

ОГОРОДНИКОВ. Надежда Георгиевна, я прошу вас позвонить моей жене и объяснить ей все.
НАДЯ. Конечно.

Огородников набирает номер.

Сейчас? Я еще не готова. Я не знаю, что говорить.
ОГОРОДНИКОВ. Назовите свою фамилию, говорить будет она.
НАДЯ. А потом?
ОГОРОДНИКОВ. По обстановке. (В трубку.) Вера, сейчас с тобой поговорят.
НАДЯ (в трубку). Здравствуйте, это говорит Резаева, учетчица...

В трубке заклокотал женский голос. Надя хочет вернуть трубку Огородникову, но тот отстранился. Когда голос смолк, Надя сказала:

Я целиком с вами согласна. Но это недоразумение. Я пошутила. Это такая шутка.

Активная реплика в трубке, короткие гудки станции.

ОГОРОДНИКОВ. Что она сказала?
НАДЯ. Неразборчиво.
ОГОРОДНИКОВ. Благодарите судьбу за то, что у меня мягкий характер. (Не прощаясь, ушел.)
УХОВ. Так. Красивая история. Что ж, теперь тебя могут обвинить в клевете? Этого не хватало.
НАДЯ. Ничего не будет.
УХОВ. Откуда ты знаешь? Что он за человек — может быть, он негодяй. Зачем ты все это придумала?
ЛИДА. В какой-то степени это можно понять.
УХОВ. Нормальный человек этого не может понять.
ЛИДА. Просто немножко похвалилась.
УХОВ. Зачем похвалилась? Кем похвалилась? Ты его видела?
ЛИДА (сокрушенно). Да...
УХОВ. Какое-то запоздалое детство. (Наде.) Я понимаю, тебе в свое время не довелось подурачиться вволю. Так ты решила наверстать теперь? Мало того, своими фантазиями морочишь голову сестре. Погоди, жизнь еще стукнет дубинкой по ее одаренному лбу. Самобытный талант. Всюду таланты. Полным-полно талантов. Молись на нее, молись! (Ушел.)
НАДЯ. Заниматься.

Лида села на свое место. Видит, что сестра расстроена, свистнула. Надя не ответила.

ЛИДА. Представляю, как тебе хочется оборвать поводья и поскакать по холмам. Твоя беда в том, что я все время сижу у тебя на шее.
НАДЯ. Ничего, я привыкла.
ЛИДА. А тут еще дядюшка. Разумеется, мы его должники по гроб жизни. Но он давал нам деньги на хлеб, а ты ему неизвестно на что десятку с получки.
НАДЯ (махнула рукой). А! Разве в этом дело?.. Все это ерунда, не имеет решительно никакого значения. Для нас с тобой важно совсем другое... (Напевая веселую синкопированную песенку, швырнула со сноровкой учебник на диван, переставила свой стул.)

Лида подхватила песенку, швырнула свой портфель туда же.

Ну, покажи, как ты войдешь. Я комиссия, там дверь.

Лида исчезает за дверью, входит.

Фамилия?
ЛИДА. Резаева.
НАДЯ. Громко, ясно. Они устали, перед ними проходят десятки. Ты должна остановить внимание на себе.
ЛИДА (громко). Резаева.
НАДЯ. Так. Что вы будете читать?
ЛИДА. Отрывок из "Войны и мира".
НАДЯ. Отрывок из романа "Война и мир".
ЛИДА. Отрывок из романа "Война и мир".
НАДЯ. Не спеши. Пауза. Пускай они на тебя посмотрят. У тебя хорошие данные. Так. Сосредоточилась. Можешь начинать.
ЛИДА. " — Только еще один раз,— сказал сверху женский голос, который сейчас узнал князь Андрей.
— Да когда же ты спать будешь? — отвечал другой голос.
— Я не буду, я не могу спать, что же мне делать? Ну, последний раз...
Два женских голоса запели какую-то музыкальную фразу, составляющую конец чего-то.
— Ах, какая прелесть! Ну, теперь спать, и конец.
— Ты спи, а я не могу,— отвечал первый голос, приблизившийся к окну. Она, видимо, совсем высунулась в окно, потому что слышно было шуршанье ее платья и даже дыханье. Все затихло и окаменело, как и луна, и ее свет, и тени. Князь Андрей тоже боялся пошевелиться, чтобы не выдать своего невольного присутствия.
— Соня! Соня! — послышался опять первый голос.— Ну как можно спать! Да ты посмотри, что за прелесть! Ах, какая прелесть! Да проснись же, Соня,— сказала она почти со слезами в голосе.— Ведь этакой прелестной ночи никогда, никогда не бывало!"
НАДЯ. Что ты на меня смотришь, мне давно уже нравится все, что ты делаешь. Может быть, даже надо еще сильней. Помнишь, ты рассказывала, у тебя было такое желание: прожить только месяц, но вовсю! А потом взять и умереть. Ведь Наташа Ростова точно такая и есть! Не каждый человек способен испытать счастье. А она может извлечь для себя радость из чего угодно — из того, какая сегодня ночь, какое небо! Вот она и говорит: "Соня, Соня, ну как можно спать!"
ЛИДА. "Соня! Соня! Ну как можно спать! Да ты посмотри, что за прелесть!.." Надька, а может, мы просто ненормальные? Ведь скорей всего ничего не получится, никуда меня не примут, просто по теории вероятности. Ведь это скорей всего!
НАДЯ. Не получится, тогда и будем думать.
ЛИДА. Если даже меня вдруг и примут, это тоже еще не все. Иногда мне кажется, будто я действительно что-то могу. Но иногда мне становится страшно... Что мы делаем, чем все это кончится? С тобой же нельзя говорить на эту тему трезво, ты как оглашенная, ты все давно решила за меня! Дядя правильно говорит: быть средним инженером — куда ни шло, но быть посредственной артисткой? Это стыдно!
НАДЯ. Было бы стыдно, если бы тебе нужна была слава, успех. У тебя другая цель — давать людям радость. Давать людям радость — разве этого можно стыдиться? Наоборот, будет плохо, если ты ничего не проверишь, ни в чем не убедишься и сама зароешь свой талант в землю. Вспомни, как мы в Омске ходили с тобой в театр. Такое везение: над детским домом шефствует театр! Это один случай на тысячу. Нас бесплатно пускали на утренники. Мы все время ждали: через семь дней, через пять дней, через три дня мы идем в театр!.. Если у нас случалась какая-нибудь неприятность, мы не падали духом, мы знали: через два дня мы идем в театр!.. Когда в зале гасили свет и снизу освещали занавес, он становился как будто прозрачный, он как бы сам светился, помнишь? Ты смотрела на сцену, еще была маленькая, ничего не понимала, а глазенки — вот такие!.. И вот теперь — столько потрачено сил, столько переговорено, столько бессонных ночей — ты вдруг чего-то испугалась? Заранее, без всякой причины, ни с того ни с сего?.. Продолжай.
ЛИДА. "Соня,— сказала она почти со слезами в голосе.— Ведь этакой прелестной ночи никогда, никогда не бывало!.."

Затемнение.

Комната, где происходят приемные испытания в театральную студию. За столом комиссия: председатель, актриса, режиссер Кузькин. На стуле в ожидании сидит Лида. Поступающий, внешность которого, к сожалению, не соответствует образу, читает монолог Чацкого.
ПОСТУПАЮЩИЙ. А вы! О боже мой! Кого себе избрали?
Когда подумаю, кого вы предпочли!
Зачем меня надеждой завлекли?
Зачем мне прямо не сказали,
Что все прошедшее вы обратили в смех?!
Что вам постыла даже память... ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Что память даже вам постыла...
ПОСТУПАЮЩИЙ. Что память даже вам постыла
Тех чувств, в обоих нас движенья сердца тех,
Которые во мне ни даль не охладила,
Ни развлечения, ни перемена мест.
Бежал! Дышал! Им жил! Был занят беспрерывно... ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Довольно.
ПОСТУПАЮЩИЙ. Да, довольно! С вами я горжусь своим разрывом!..
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Хватит, хватит, довольно.

Молодой человек застенчиво простился и ушел.

(Лиде.) Пожалуйста. Ваша фамилия?
ЛИДА (подошла). Резаева.
КУЗЬКИН. Ну, что вы прочитаете? Может быть, стихотворение?
ЛИДА. Стихотворение Мартынова. В белый шелк по-летнему одета
Полночь настает,
На Садовой, в переулке где-то
Человек поет,
Слышите? Не рупор, не мембрана
Звуки издает,
Громогласно, прямо, без обмана
Человек поет!
Он поет, и отвечает эхом
Каждая стена,
Замолчал и разразился смехом,
Вот тебе и на!
Он хохочет, петь большой любитель,
Тишине грозя,
Это ведь не громкоговоритель,
Выключить нельзя!.. (После паузы.) Когда я волнуюсь, у меня чего-то не хватает, и никто не скажет, чего у меня не хватает.
КУЗЬКИН. Ничего, мы разберемся. Теперь, пожалуйста, прозу.
ЛИДА. Отрывок из "Войны и мира". (Поправилась.) Отрывок из романа "Война и мир".

Свет гаснет.
Когда он зажегся, Лиды в комнате нет. Члены комиссии совещаются. В комнату входит Надя. Она взволнована.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Что вы, девушка?
НАДЯ (сильно пала духом). Я вот... к товарищу Кузькину.
КУЗЬКИН (оживился). Да, да, я вас слушаю.
НАДЯ. Вы меня не помните?
КУЗЬКИН (вспомнил, но не то). Как же, как же.
НАДЯ. У меня к вам только маленькая просьба. Только что вы слушали девушку, у нее легко возбудимая психика. С одной стороны, это хорошо, но, с другой стороны, о ее способностях никак нельзя судить по тому, что она показала в таком состоянии.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Хорошо, мы это учтем.
КУЗЬКИН. Постойте, как ваша фамилия? На "ээ", на "ээ"!
НАДЯ. Моя? Резаева.
КУЗЬКИН. Резаева, вы же когда-то ходили в студию при Дворце культуры.
АКТРИСА. Саша, покороче...
КУЗЬКИН. Потом что-то исчезли...
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Товарищи, нельзя ли отложить? Мы работаем.
КУЗЬКИН. Евгений Петрович, она очень способный человек.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Дойдет очередь, мы ее послушаем.
КУЗЬКИН. Я прошу, чтобы вы ее послушали сейчас. Даю слово, вы не пожалеете.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Как вы умеете усложнять любое простое дело.
АКТРИСА. Давайте что-нибудь решать, идет время.
КУЗЬКИН. Три минуты! Три минуты! (Наде.) Пожалуйста, читайте.
НАДЯ. Я?
КУЗЬКИН. Только быстро, в вашем распоряжении три минуты.
НАДЯ. Я... Зачем? Вы меня не поняли, я пришла с сестрой. Резаева Лида. (Зовет.) Лида!
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Не надо Лиду, не зовите.
НАДЯ. Вы ее только что слушали...
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Мы помним, а теперь мы хотим послушать вас.
КУЗЬКИН. Читайте, читайте.
НАДЯ. Что читать? Я ничего не помню.
КУЗЬКИН. То, что вы читали тогда, во Дворце культуры. Только вон туда встаньте.
НАДЯ. Я ничего не помню.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Не помните — тогда не надо. Давайте следующего.
КУЗЬКИН. Ну что-нибудь, что-нибудь вы помните?
НАДЯ. Я помню, только это не художественная проза, это отрывок из статьи.
КУЗЬКИН. Что делать, давайте отрывок из статьи.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Давайте отрывок из статьи.

Комиссия приготовилась слушать.

НАДЯ. Сейчас вам показывалась девушка, Резаева. У нее легко возбудимая психика...
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Читайте! Читайте!
НАДЯ. "Театр?.. Любите ли вы театр так, как я люблю его, то есть всеми силами души вашей, со всем энтузиазмом, со всем исступлением, к которому только способна пылкая молодость, жадная и страстная до впечатлений изящного? Или, лучше сказать, можете ли вы не любить театра больше всего на свете, кроме блага и истины? Не есть ли он исключительно самовластный властелин наших чувств, готовый во всякое время и при всяких обстоятельствах возбуждать и волновать их, как воздымает ураган песчаные метели в безбрежных степях Аравии? Что же такое, спрашиваю вас, этот театр?.. О, это истинный храм искусства, при входе в который вы мгновенно отделяетесь от земли, освобождаетесь от житейских отношений!.. Вы здесь живете не своею жизнию, страдаете не своими скорбями, радуетесь не своим блаженством, трепещете не за свою опасность; здесь ваше холодное я исчезает в пламенном эфире любви... Но возможно ли описать все очарования театра, всю его магическую силу над душою человеческою?.. О, ступайте, ступайте в театр, живите и умрите в нем, если можете!.." (И, выполнив то, что от нее просили, снова.) Прошу вас, послушайте мою сестру!
КУЗЬКИН. Это статья Белинского.

Председатель подозвал Надю к столу. Она присела.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Как вас зовут?
НАДЯ. Надежда.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Надежда.
АКТРИСА. Сколько вам лет?
НАДЯ. Двадцать шесть.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Учитесь, работаете?
НАДЯ. Работаю учетчицей на строительстве, учусь в строительном техникуме.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. На каком курсе?
НАДЯ. На втором.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Да, вопрос.
АКТРИСА. Когда вы кончите студию, вам будет тридцать лет. Вы об этом подумали?
НАДЯ. Я вообще не думала поступать! Я пришла с сестрой...
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Что ж, пока можете идти. До свидания.
НАДЯ. До свидания.
ВСЕ. До свидания.

Надя пошла.

АКТРИСА. Вот что такое индивидуальность. Это к нашему спору.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Я говорил о тех, что хочет на копейку пятаков купить. А в искусстве так не бывает, в искусстве бывает наоборот.
КУЗЬКИН. Я был прав?
АКТРИСА. Начнет играть, когда ей будет уже за тридцать...

Затемнение.

Надя и Лида вернулись домой. Оповещенный о случившемся, к ним пришел дядя.
УХОВ (смеется). Как у нее духу хватило! Я, говорит, сестра. Давайте я вам за нее расскажу... Девочки, вы извините, что я не переживаю, но ведь потешно получилось, а?
ЛИДА (улыбаясь через силу). Действительно, получилось смешно. Я не сдала, а Надя сдала, прямо комедия. Я с треском провалилась, а она пошла — раз! — и всех поразила.
НАДЯ. Могла ли я подумать! Если бы мне кто-нибудь сказал об этом раньше, я бы расхохоталась. Я бы сошла с ума! Лида, это, наверное, нехорошо, но я чувствую что-то непонятное. Все-таки удивительно! Значит, во мне что-то есть?.. Боже мой, кто мог ожидать! Кто мог подумать!.. Нет, это просто смешно. Просто смешно!.. (Хохочет.)
УХОВ (смеется). Ну, Надежда, в артистки пойдешь? Только надо выбрать профиль. Что ты будешь делать: петь, плясать? Я бы на твоем месте лучше пошел в балет. (Изображает балетную фигуру.) Техникум, надеюсь, не бросишь? Можешь же совмещать умственный и физический труд?
ЛИДА. Конечно, бросит.
УХОВ. Молчи, дарование. Ты свое сказала.
ЛИДА. После того чуда, которое произошло, надо быть кретином, чтобы отказаться.
УХОВ. Может быть, мне тоже попытать счастья на подмостках? (Поет.) "О, дайте, дайте мне свободу, я свой позор сумею искупить!"

Надя, которая до сих пор хохотала, вдруг заплакала.

Надюха, ты что, правда, затосковала? Неужели ты можешь думать об этом серьезно?
ЛИДА. А почему бы и нет?
УХОВ. Уймись!.. Надюша, ты ли это? Да бог с тобой, кончишь техникум — иди куда хочешь, хоть в грузинский ансамбль. Еще два года — и у тебя будет специальность, у тебя будет материальная база, у тебя будет все.
ЛИДА. Все — это еще не все.
УХОВ. Только не думай, что я тебе враг, хочу помешать. Это не так. Но вы сами говорили, что слава вам не нужна. Почему тебя не устраивает самодеятельность? Народные театры всюду есть. Если на то пошло, скажи, кто лучше сыграет рабочего, артист или рабочий?
ЛИДА. Тогда получается: чтобы этому рабочему сыграть Отелло, он должен сначала задушить свою жену?
УХОВ. Спорить научилась, научись басни читать. (Наде.) Тебе известно, каково сейчас артистам? Когда нет пьес, нет ролей, нет ничего! У нас в квартире живет артистка Мартынова.
ЛИДА. Сравнили.
УХОВ. А что? Некогда она была очень популярна. А теперь? Приходи к нам, она тебе расскажет. Где надежды? Где восторги? Ничего нет. Бабочка-однодневка.
ЛИДА. Ничего нет, значит, ничего и не было. Ермолову помнят с девятнадцатого века.
УХОВ. Молчи, пускай она говорит. Когда она доучится в своей студии, ей будет тридцать лет.
ЛИДА. Семнадцатилетних девушек она и не собирается играть. Достаточно других ролей.
УХОВ. Это все красиво, пока мы зрители: пришли, похлопали и отправились спать. А ты будешь переживать, почему сегодня хуже похлопали, чем вчера.
ЛИДА. А завтра лучше похлопают, чем сегодня.
УХОВ. На грандиозные успехи не рассчитывай. Пока ты проявишь себя, тоже пройдет немало времени. Нет уже той непосредственности, того обаяния. А это зрители ценят больше всего.
ЛИДА. Неправда. Зачем вы говорите о том, чего не знаете!
УХОВ. Забыл: тебе же это все известно — четверть века за кулисами. (Наде.) О себе не думаешь, подумай о сестре. Будете жить двое на одну стипендию. Ей, что же, в институт не поступать, искать работу? Или опять рассчитывать на меня? Я старый человек!..

Некоторое время все молчат. Потом Надя поднялась, достала свой учебник, как обычно — какую-то домашнюю работу, и села за стол. Дядя подошел к ней, потрепал по голове.

НАДЯ. И ты за дело.

Лида села напротив, выложила тетради.

УХОВ. Может быть, я не прав?
НАДЯ. Нет, дядя Митя, к сожалению, вы правы.

Некоторое время Ухов смотрит на них, потом тихо, стараясь не помешать, уходит. Сестры сидят так же, как в начале действия.

Прошло два года.

Лида учится в институте. Надя уже техник-строитель. Сейчас Лида лежит в постели, она нездорова. Рядом на стуле — телефон. Надя в нарядном платье причесывается перед зеркалом.

ЛИДА (по телефону). Обсуждали в группе, обсуждали на бюро, обсуждал Димка из большого комитета, и ничего, никаких результатов. Группа остается совершенно разобщенной. "Здравствуй — прощай" — такие отношения. Почему у нас появились аристократы? А разрываются одни активисты?
НАДЯ. Лида, очень шумно.
ЛИДА (тише). Тут нужен телефон, я попозже позвоню. (Положила трубку.) Я тебе не мешаю, когда ты говоришь.
НАДЯ (покружилась перед ней). Как одежка?
ЛИДА. Как ты можешь? Придет человек, специально с такой целью. Будет тебя разглядывать... Я бы не смогла.
НАДЯ. Пару лет назад, когда я работала учетчицей и верила в искусство, я бы тоже не смогла. Теперь — другое дело. Теперь я взрослая женщина. Очень взрослая женщина. Теперь я могу. Сейчас не так просто выйти замуж. Если девушка не эффектная, не стильная, на нее внимания никто не обратит.
ЛИДА. Наконец дошло.
НАДЯ. Правда, женятся все равно на скромных. (Повернулась.) Ничего?
ЛИДА. Ничего.
НАДЯ. А так?
ЛИДА. Зачем намазалась?
НАДЯ. Мне уже пора, это тебе не нужно. Дворничихина дочка говорит, что ты подводишься. А я говорю: отмойте ее, такая же останется. (Надела туфли на высоких каблуках, прошлась.) Смеряй-ка температуру. (Подсела к сестре.) Не связывалась бы с Кириллом, была бы здорова. Надеюсь, это тебе послужило уроком. Ты помнишь свое обещание?
ЛИДА. Помню.
НАДЯ. А если он опять будет к тебе подбиваться, ты его что?..
ЛИДА. Спущу с лестницы.
НАДЯ. Какой идиот мальчишка, из-за него ты чуть не рассталась с жизнью. И ради чего! Не ради какого-нибудь важного дела, не ради близкого человека — только ради его собственного большого самолюбия и бахвальства. А я бы что тогда делала? Без тебя? Тебе это не приходило в голову? Ну его, лучше занимайся общественной работой. (Посмотрелась в зеркало.) Так еще ничего. (Стерла помаду.) А так — уже так себе.

Звонок в дверь.

ЛИДА. Жених пришел.

Надя вышла, вернулась.

НАДЯ. Кирилл.
КИРИЛЛ (вошел). Здравствуйте.
НАДЯ. Здравствуй.
КИРИЛЛ (Лиде). Лежишь?
НАДЯ. Лежит. Как развлекаешься?
КИРИЛЛ. Что касается театра, то хожу в кино.
НАДЯ. Что за книжка?
КИРИЛЛ. Специальная.
НАДЯ. Это здесь о тебе?
КИРИЛЛ. Там где-то, на тридцать седьмой, что ли, странице, внизу сноска.
НАДЯ (открыла). Так: "Этот простой вывод выражения для дополнительного члена формулы пять принадлежит студенту К. Бобышеву". (Вернула.) Как хорошо, что у тебя случайно оказалась с собой эта книжка.
ЛИДА. Что с Колей?
КИРИЛЛ. Поправляется.
ЛИДА. Игорь?
КИРИЛЛ. Лежит. Вера встала, все в порядке.
НАДЯ. Все в порядке.
КИРИЛЛ. Более или менее.
НАДЯ. Все кончилось благополучно. А если бы кончилось неблагополучно? Что бы ты ответил Колиной маме? Что бы ты ответил мне?
КИРИЛЛ. Лучший способ избегать опасностей — не выходить из дому. Жить вообще опасно.
НАДЯ. Можно подвергнуть свою жизнь любой опасности, но ради какой-то цели! Вы шли не для того, чтобы что-то увидеть, узнать. Для вас не существовала природа, для вас не существовали даже товарищи, их здоровье и жизнь. Бездумно ломились через лес, через тундру, лишь бы скорее куда-то выйти. Куда? Зачем?
КИРИЛЛ. Риск. Победа над силами природы.
ЛИДА. Ты врал, что хорошо изучил маршрут. Ты имел о нем самое туманное представление.
НАДЯ. Местные вам говорили: "Возвращайтесь обратно, сейчас там не пройти". Ах, не пройти! Тем интереснее.
КИРИЛЛ. Я никого не заставлял идти дальше. Я предложил разделиться.
ЛИДА. На это не пошли из ложного стыда.
НАДЯ. Ты знал, что на это никто не согласится.
КИРИЛЛ. Тогда озеро было уже совсем близко.
НАДЯ. Зачем тебе нужно было озеро? Кто тебя там ждал?
ЛИДА. Все равно же мы не дошли, вернулись? Поплелись обратно!

Вошел Ухов. Молча слушает.

КИРИЛЛ. Что вы хотите мне доказать? Что я виноват? Я это знаю. Вы хотите меня наказать? Тогда не смущайтесь, говорите все, что думаете! Все равно вы не накажете меня больше, чем я сам себя наказал.
ЛИДА. Надя, ты слышишь? По-моему, это можно учесть.
УХОВ. Так. Ты его уже оправдываешь. Все готова оправдать, что бы он ни натворил. Понятно. А ну, Кирилл, уходи отсюда.
ЛИДА. Зачем вы его прогоняете? Кирилл, ты ко мне пришел, не слушай! Надя, скажи, чтоб он его не прогонял.
УХОВ. Я бы таких гнал из института. Уйди отсюда, Надежда, скажи ему.

Надя молчит.

Ты воспитала свою сестру, как хотела. Видела, что из этого получилось? Но на этот раз прошу тебя: поверь мне. Пока не поздно. Скажи, чтобы он оставил ее. Ты потом поймешь, что я был прав.
НАДЯ. Кира, оставь ее. Ты же мне говорил, что меня уважаешь!
КИРИЛЛ (поднялся). Хорошо. Я ухожу. Для успокоения могу дать слово, что больше вы меня не увидите. Я не подойду к вашей сестре на пушечный выстрел. (Ушел.)
ЛИДА (бросилась за ним. Ухов уложил ее обратно). Что вы наделали! Он же ненормальный. Он теперь и правда не подойдет ко мне на пушечный выстрел.
НАДЯ. Может быть, это и к лучшему.
ЛИДА. Что вы о нем знаете? Он совершенно не такой человек, как тебе кажется. В девятом классе он месяц ходил мимо наших ворот, стеснялся ко мне подойти.
УХОВ. Это было детство. Это прошло и не вернется.
ЛИДА. Наконец решился: "Я хочу с тобой поговорить". Я — ему: "Пожалуйста". А он испугался. "Только не сейчас, завтра".
УХОВ. А какой он стал теперь? И будет еще хуже. В молодости свое тщеславие легко потешить. Достаточно взять и всех удивить: вот я какой. А когда перестанут удивляться, тогда что?

Позвонили в дверь.

Все, кончены разговоры. Это Володя. (Пошел открывать дверь и ввел застенчивого человека лет тридцати.) Тот самый Владимир Львович, который хотел с тобой познакомиться. А это та самая Надя. Только ты его не пугай, он скромный человек.
НАДЯ. Садитесь. Чаю хотите?
ВОЛОДЯ. Спасибо. Не стоит.

Пауза.

НАДЯ. Ну, расскажите что-нибудь.
ВОЛОДЯ. Что мне рассказывать — живу, работаю... Лучше вы что-нибудь расскажите. Вы с сестрой росли в детском доме, это интересно.
НАДЯ. Ничего интересного.
ВОЛОДЯ. Все-таки.
НАДЯ. Я не люблю это вспоминать.
ВОЛОДЯ. Но у вас героический характер. Вы еще сами были девочкой, а на руках — младшая сестра. У меня в жизни не было особенных трудностей — живу, работаю...
НАДЯ. Вот и расскажите.
ВОЛОДЯ. Что же мне рассказывать?
НАДЯ. Ну, как живете...
ВОЛОДЯ. Лучше уж вы расскажите, это, во всяком случае, интереснее.
НАДЯ. Я вообще не люблю вспоминать.
УХОВ. Она стесняется.
НАДЯ. Может, все-таки поставить чаю?
ВОЛОДЯ. Спасибо, я не хочу.
НАДЯ. Ну, тогда я не знаю.

Ухов включил проигрыватель, дал понять, что Володя должен пригласить Надю. Они танцуют вальс. Лида смотрит на них дико. Володя смутился. Ухов снова усадил их.

УХОВ. А у вас есть о чем поговорить. О кинокартинах, о книгах. Володя тоже книголюб. Только не надо стесняться.
ВОЛОДЯ. Вы читали "Над пропастью во ржи"?
НАДЯ. Последнее время мне некогда было читать. Днем работала, вечером училась.
УХОВ. Что же, так ничего и не читала? Я в это воскресенье приходил, ты что-то читала.
НАДЯ. Может быть, "Былое и думы"?
УХОВ. Ну, это серьезно. Ты же что-то более легкое читаешь? Не стесняйся, скажи.
ВОЛОДЯ. Вы говорите: работали и учились. Вот и расскажите, это же, наверно, трудно?
НАДЯ. Училась и училась, что рассказывать. Я больше люблю слушать.
УХОВ. Да...
НАДЯ. Я все-таки поставлю чай.
УХОВ. Отстань от него со своим чаем.
НАДЯ. Не кричите на меня.
УХОВ. Потому что ты нескладеха.
НАДЯ. А что тут такого? Пришли гости — хозяйка должна первым долгом угостить, предложить чаю. Это всем известно!
УХОВ. Хорошо, хорошо...
ВОЛОДЯ (встал). Дмитрий Петрович, зачем же так, я могу выпить чаю.
НАДЯ (холодно). Ладно. Начнем сначала.
УХОВ. Что — сначала?
НАДЯ. Все.
УХОВ. Надежда, не забывайся.
НАДЯ. Садитесь.
ВОЛОДЯ (сел). Что же, мне спешить некуда.

Ухов в сердцах повернулся к ним спиной.

НАДЯ. Простите за любопытство, кем вы работаете?
ВОЛОДЯ. Я работаю под началом Дмитрия Петровича. Должность невыразительная, просто инженер.
НАДЯ. К чему такое унижение? Инженер по-французски — изобретательный человек.
ВОЛОДЯ. А я и не знал.
УХОВ (доволен). Ты с ней поговори, поговори, ей и не то известно!
НАДЯ. Еще один вопрос, хотя это и нескромно.
ВОЛОДЯ. Спрашивайте.
НАДЯ. Какая у вас ставка? Это интересно.
УХОВ. Зачем тебе это?
ВОЛОДЯ (покраснел). Сто пятьдесят.
НАДЯ. Это без прогрессивки?
ВОЛОДЯ. Без.
НАДЯ. Живете с папой и мамой?
ВОЛОДЯ. С родителями.
НАДЯ. Вам неприятно, что я это спрашиваю?
ВОЛОДЯ. У меня отдельная комната, окна во двор, солнечная сторона.
НАДЯ. Это большое удобство. У меня, к сожалению, не такие блестящие данные. Работаю техником-строителем. Ставка пока восемьдесят рублей.
ВОЛОДЯ. Меня это не интересует.
НАДЯ. Почему, вы должны знать. Сначала я была учетчицей на строительстве, в этом году окончила техникум без отрыва от производства — словом, прошла большую жизненную школу.
УХОВ. Хозяйственная, хозяйственная.
НАДЯ. Больших претензий у меня нет, я вообще считаю, что ум женщины — скромность. Когда со мной знакомятся, то первое впечатление, что это — миловидная девушка с какой-то изюминкой. Хотя и говорят, что она несовременная, дикарка. Но потом начинают понимать, у нее доброе сердце... Правда, у меня один недостаток — это возраст.
УХОВ. Не такой уж недостаток, не преувеличивай.
НАДЯ. Но так за кого-нибудь замуж я бы не пошла. За мной ухаживал один маляр. У его родителей хозяйство под Тулой. Он мне говорил: "Пускай ты городская, но самостоятельная". Но я не пошла. Потому что для меня самое главное — это человек... Ну, что же это мы все о делах. Хотите, я вам потанцую? (Встала, потянулась, начала рассеянно пританцовывать. Она танцует сначала машинально, потом все более азартно, хрипло подпевая себе. В ее движениях избыток сил, природное изящество и злость.)
УХОВ (смеется, но обеспокоен). Ты не смотри, она просто так. Она и на танцы-то не ходит.

Надя устала, села на стул.

НАДЯ. Ну и все, идите.
ВОЛОДЯ. Почему? Вы так поразительно это проделали. И так похоже! И так смешно!..
НАДЯ. Господи, неужели вы сами не можете найти себе девушку, знакомитесь каким-то диким способом. Или вы так уж стесняетесь? Понравится кто-нибудь, сразу перестанете стесняться.
ВОЛОДЯ. А я, собственно, уже перестал.
НАДЯ. Или вы просто не уверены в себе, решили рубить сук по плечу?
УХОВ. Что ты болтаешь! Володя захотел с тобой познакомиться. Где он может тебя увидеть? На стройке? Туда нужен пропуск. Домой тоже так не ворвешься, здорово живешь. Как он может тебя узнать?
НАДЯ. Ну и узнал, ну и до свидания.
ВОЛОДЯ (встал). Прошу прощения. Может быть, вы разрешите к вам заходить?
НАДЯ. Не стоит.
ВОЛОДЯ. Извините за непрошеный визит.
НАДЯ. Ничего.

Володя ушел. Ухов ткнул Надю ладонью в лоб, пошел за ним. В комнате стало тихо. Надя подошла к Лидиной кровати.

Какая дурацкая история.

Лида молчит.

Смешно, правда?
ЛИДА. Почему? Кажется, ты ему приглянулась.
НАДЯ. Ты не сердись за Кирилла. Я думаю, что так будет лучше.
ЛИДА. Может быть, лучше.
НАДЯ. И дядя так считает.
ЛИДА. Может быть, он прав.
НАДЯ. Плохого я тебе не хотела. Ты веришь?
ЛИДА. Я верю.
НАДЯ. Я хочу тебе только счастья. Может быть, я ничего не понимаю, может быть, я ничего не знаю, тогда прости меня!.. Как все стало трудно. Помнишь, как мы жили в детском доме? Ты ничего не помнишь, это ужасно. Там все жили как при коммунизме. Один раз воспитатели хватились — в столовой нет корок от мандаринов. Оказывается, старшие не едят, оставляют мандарины младшим. (Все с большим возбуждением, с тоской.) А помнишь? В коллективе плохое настроение — трубить общее собрание! Помнишь, как ты упала, у тебя было сотрясение мозга, в день нашей годовщины. Совет решил: отставить праздник! Не может быть в одном доме горе и радость. Дежурство по тишине. Бюллетень здоровья каждые три часа. Четырнадцать дней без памяти! Первое слово: "Хочу клюкву". Сообщение по радио: "Хочет клюкву". Все друг друга поздравляют. Постановление десять процентов заработка на подарок врачу. Встреча под оркестр. Помнишь, каждый месяц день рождения. Ляля, Лена, Леля, Лиля, Лида — все на букву "л", все вместе, какая разница! Говорят, у нас нет родителей. Мы дети войны, мы дети всего народа. Вынесли знамена. Мы стоим под знаменами... Неужели этого никогда больше не будет в нашей жизни? Неужели никогда!..

Занавес

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Прошло еще два года. В знакомой нам комнате признаки возросшего благополучия. Лида чертит. Надя читает. Здесь же Ухов, поглядывает на племянниц, удовлетворен.

ЛИДА (довольная ходом своей работы, болтает). Я говорю... Как правило, задачки по теории механизмов мальчишки решают девчонкам. Уникальный случай, когда, наоборот, Димка за помощью обратился ко мне. На первом курсе я перед ним преклонялась, а на четвертом поняла, что он дурак. Не в фигуральном смысле, а просто дурак. Это было для меня открытие.
НАДЯ. Не мешай.
ЛИДА. Что читаешь?
НАДЯ. "Робинзона Крузо".
ЛИДА. Нам ее во время войны читали — как он пищу себе добывал, очень было злободневно.
НАДЯ. Что-то ты развеселилась не к добру.
ЛИДА. У меня такая установка: когда солнце есть и я его вижу — мне хорошо. Мне плохо, если солнце есть, а я его не вижу. (Накрыла чертеж газетой.) Здесь ничего не трогать.
НАДЯ. Куда?
ЛИДА. Договорилась с Кириллом, куда-нибудь сходим.
НАДЯ. Втроем, или у тебя тоже пара?
ЛИДА. Какая разница, втроем, впятером...
УХОВ. В наше время это не имело значения, теперь другое дело.
ЛИДА. Между прочим, дядя, я вам давно хотела сказать. Профессор Кашкин прочитал его работу, от восторга ходил по потолку. Он сказал, что это будет напечатано в "Докладах Академии наук". Он сказал, что Кира закрыл целый раздел.
УХОВ. Закрыл?
ЛИДА. Закрыл — значит, исчерпал. Это хорошо.
УХОВ. Молодчина, можно только удивляться. А какие были вывихи у мальчишки.
ЛИДА. Что делать, в юности часто против чего-то протестуют, стремятся во что бы то ни стало утвердить свою личность. Но бывали случаи, когда именно такие вот отчаянные потом приносили человечеству пользу.
УХОВ. Побольше бы пользы, поменьше бы странностей... Какая у него жена, ничего?
ЛИДА. Ничего.
УХОВ. Как на внешность?
ЛИДА. Терпимо.
УХОВ. Все-таки какой он оказался оперативный. Сколько же времени он с ней гулял?
ЛИДА. Не знаю.
НАДЯ. Нашли тему для разговора, надоело.
УХОВ. Что ты злишься? Все время готова на кого-то обидеться. Хуже всего постоянное уныние без особых на то причин. Что тебя угнетает, скажи!
НАДЯ. У меня пониженное давление.
УХОВ. Сейчас повысится. Знаешь, зачем я к тебе пришел?
НАДЯ. Зачем?
УХОВ (достает из бокового кармана пачку денег). Вот что я тебе принес. Все твои десятки, как в банке.
НАДЯ. Дядя Митя, я не для того вам давала, чтоб вы возвращали. Мы вам столько должны, деньгами не расплатишься.
УХОВ (тронут). Возьми, будет тебе на приданое. Мне много денег не нужно, с меня довольно ставки. Мне нужно только доброе отношение. Моя беда, что у меня нет собственных детей. Сначала боялся, что рано, потом боялся, что поздно, потом вопрос отпал сам собой. Так что у меня не осталось другого выхода, как полюбить вас. (Сунул деньги ей в сумку, поцеловал в щеку.) Веселей! Теперь вы встали на ноги, я хожу к вам, на вас радуюсь.

Звонок в дверь. Лида открыла. Это Кирилл.

КИРИЛЛ. Здравствуйте.
УХОВ. Мое почтение.
ЛИДА (надела пальто). Мы сразу пойдем.
УХОВ. Что такое? Как ты принимаешь гостя! А мы его не отпустим. Разденься, проходи. (Провел Кирилла в комнату.) Почему без жены, зачем прячешь ее от нас? В другой раз приходи с женой, а то не пустим.
КИРИЛЛ. Постараюсь.
УХОВ. Слушай, ты на каком курсе, на четвертом? И уже печатаешь труды? Силен.
ЛИДА. Только не захваливайте, он зазнается. Он, кажется, имеет к этому склонность.
НАДЯ. Пойдемте, дядя Митя.
УХОВ. Куда, я только что пришел!
ЛИДА. Надя, мы сейчас уходим.
НАДЯ. Сидите. Чем дрожать в парадном. Поесть захотите — в буфете.
УХОВ. Постой, почему в парадном, не понимаю...
НАДЯ. Потом поймете.
УХОВ. Но все-таки!
НАДЯ. Надоело. Надоело. (Вышла, хлопнула дверью.)

Ухов постоял в замешательстве, вышел за ней. Лида стоит в пальто у стены. Кирилл — в другой стороне комнаты. Они не подходят друг к другу и теперь. Между тем за окном начинает смеркаться.

ЛИДА. Обыкновенный осенний день. Потом забудется, как другие осенние дни... А может быть, мы сами себя обманываем. Конечно, мы друг другу нужны. Совсем не видеться мы бы, наверно, не смогли. И вот, чтобы удержать друг друга, чтобы не потерять, мы скорей говорим старое надежное слово "люблю". А это не любовь. Это, может быть, даже лучше, сильнее, но просто этому еще не придумали названия.

Кирилл не отвечает.

Ты со мной согласен?
КИРИЛЛ. Нет.
ЛИДА. Это было, конечно, ты меня любил, я знаю. Но сейчас — совсем другое. Когда-нибудь мы вспомним и сами будем смеяться... Ты что-то сказал?
КИРИЛЛ. Нет.
ЛИДА. Но ты ни в чем не виноват. Тебя отсюда прогнали. Потом тебе кто-то понравился, это естественно. Ты женился. Ты же ничего не знал. Ты даже не знал, что мы еще встретимся!
КИРИЛЛ. Отвратительное положение. Я ненавижу вранье. Я почти никогда не врал, помнишь, в школе я попадал из-за этого в дурацкие истории. То же самое в институте. И вдруг я начал систематически врать. То есть не врать, меня никто ни о чем не спрашивает, просто вести двойную жизнь, как шпион, работающий на два государства. Мне тошно, я хочу заорать во всю глотку — я виноват, казните меня! Но что делать, я не могу откладывать это все на другую жизнь, ее не будет. Я никому ничего не могу сказать. Почему? Потому что я подонок? Нет, потому что мне жалко ее. Я вынужден слушать, как ты несешь какую-то околесицу о любви и дружбе, и не могу захохотать, потому что мне тебя тоже жалко...

Лида через комнату побежала к нему и обхватила руками за шею.

ЛИДА. Ничего, нас двое. Вдвоем это легче. Только надо все время помнить, что нас двое...

Они стоят обнявшись, слабо различимые в сумерках. В комнате стало совсем темно.
Когда свет загорелся, на сцене за накрытым столом сидят Надя, еще одна женщина, девушка с прической колдуньи и молодая подсобница со своим ухажером. Это прежние подруги, с которыми работала до окончания техникума Надя. На женщинах прозрачные шарфики ярких расцветок, на коленях они держат новые сумочки.

ЖЕНЩИНА. А мы думали, ты зазналась, забыла нас... Господи, сколько денег извела! Водка столичная, зачем? Московская не хуже. Правда, Федя? Шарфики — почем штука? Откуда у тебя деньги завелись, откройся?
НАДЯ. Выиграла.
ЖЕНЩИНА. Много?
НАДЯ. Гулять — неделю хватит.
ЖЕНЩИНА. Гулять. А потом?
НАДЯ. А потом будем думать отдельно.
ЖЕНЩИНА. Брось ты, все равно сложимся, отдадим.
НАДЯ. Молчи, мне эти деньги легко достались. Я лучше другие наживу.
ЖЕНЩИНА. А может, ты с горя?
НАДЯ. И горе есть.
ЖЕНЩИНА. Какое?
НАДЯ. Сестра. И больше не спрашивай. Давайте лучше я вам спою! И я была девушкой юной,
Сама не припомню когда,
Я дочь молодого драгуна,
И этим родством я горда.
Трубили горнисты беспечно,
И лошади строились в ряд,
И мне полюбился, конечно,
С барсучьим султаном солдат. Девочки! Как я по вас соскучилась! Единственное, на что я способна, это на дружбу. Как я могла не заходить к вам столько времени! Давайте выпьем за дружбу. Только все пьем. Это за дружбу, за встречу...

Выпили.

(Колдунье.) Похудела.
КОЛДУНЬЯ. В вырез проскакиваю. То одно плечо, то другое, то оба вместе.
НАДЯ. Много неприятностей?
КОЛДУНЬЯ. Много. Сегодня подсчитала: пять мелких и одна крупная.
НАДЯ. Какая же крупная?
КОЛДУНЬЯ. Что делать — глупая девушка, но она красивая. И она в первую очередь всем нравится.
НАДЯ. Тебя, Неля, бог не обидел. Фигура у тебя как раз идеальная.
ЖЕНЩИНА. Мужчина может быть худой, а женщина должна быть полная. Правда, Федя?
ФЕДЯ. Давно устарело, все наоборот...
НАДЯ. Неля, помнишь, я у тебя платье на вечер просила, а ты не дала? Я тогда ночь не спала.
КОЛДУНЬЯ. Помню.
НАДЯ. Забудь.
ЖЕНЩИНА. Она и сейчас не лучше. Жадничает, копит на приданое, а с ней больше двух раз все равно никто не ходит.
КОЛДУНЬЯ. А вам какое дело? Надя, скажи, чтобы меня не звали Колдунья, у меня имя есть.
НАДЯ. Не обижайте Нелю. (Поет.) И первым любовным туманом
Меня он покрыл, как плащом,
Недаром он шел с барабаном
Пред целым драгунским полком.
Мундир полыхает пожаром,
Усы палашами торчат,
Недаром, недаром, недаром
Тебя я любила, солдат!.. ЖЕНЩИНА. Пой! Пой, пока в стенку не застучат... Федя, а ты что за Ниной не ухаживаешь?
ДЕВУШКА. Он ухаживает, только незаметно.
НАДЯ. Товарищи, а где сейчас Огородников?
ЖЕНЩИНА. А, любовь не ржавеет?
НАДЯ. Разыграть его, что ли, по старой памяти? Телефон никто не знает?
ЖЕНЩИНА. Огородников все там же, в Стройуправлении. Пиши: три четверки, три семерки.

Надя записала, но тут же чиркнула спичкой и сожгла бумажку.

НАДЯ. Ладно, что было, то прошло... Вот беда, всю жизнь я сначала думала о своей сестре, потом уж — о себе. Я ради нее от всего отказалась. А теперь она выросла, завела роман с женатым человеком (Поет.) Я юных годов не считала,
Любовь раздавая свою,
За рюмкой, за кружкой удалой
Я прежние песни пою.
Пока еще глотка глотает,
Пока еще зубы скрипят,
Мой голос, мой голос тебя прославляет,
С барсучьим султаном, солдат! ФЕДОР. Перевод Маршака?
НАДЯ. Не знаю.
ЖЕНЩИНА. Головастый парень, любого затолкает.
ДЕВУШКА. Ладно вам захваливать.
ЖЕНЩИНА. Ну, ты чего, он все равно тебя не стоит.
НАДЯ. Ведь я чуть не стала артисткой! И сама от всего отказалась. Ради чего! Ради того, чтобы теперь моя сестра путалась с женатым человеком? Меня же совсем уже приняли в театр!
ЖЕНЩИНА. Наверно, учли, что ты в самодеятельности участвовала.
НАДЯ. Да ничего там не учитывали! Неужели не может быть, что у меня просто способности! Они мне велят: читай басню. А я ничего уже не помню, только одну статью помню. Говорят — что-нибудь, что-нибудь, давай статью. И вот я стою и читаю: "Любите ли вы театр так, как я люблю его, то есть всеми силами души вашей, со всем энтузиазмом, со всем исступлением, к которому только способна пылкая молодость, жадная и страстная до впечатлений изящного?.." Ну, там есть старомодные выражения. "Или, лучше сказать, можете ли вы не любить театра больше всего на свете, кроме блага и истины? (В сильном волнении.) Не есть ли он властелин наших чувств, готовый во всякое время и при всяких обстоятельствах волновать их, как воздымает ураган песчаные метели в безбрежных степях Аравии?.." А что, если пойти к ним и сказать: возьмите меня. Мне не надо денег, я так буду работать.
ЖЕНЩИНА. Ну уж, даром-то.
НАДЯ. Прямо бы в ноги им: вы меня помните? Я понимаю, я для вас небольшое приобретение — я не так молода, у меня нет специального образования... Но ведь я ни на что не претендую! Только не гоните меня, только не отсылайте домой...

Прошло несколько месяцев. Надя стоит в своей комнате, поглощенная какой-то внутренней работой. Ухов сидит в углу, опершись лбом на руку, закрыв глаза.

НАДЯ. Доброе слово и кошке приятно.
УХОВ. Твоя мать неплохо пела. В этом отношении ты пошла в нее. Но она была инженер-технолог. Твой отец тоже имел музыкальные способности. Но он был инженер-строитель. Я в молодости увлекался художественной фотографией. Но я инженер. Век техники, С этим надо считаться. А это — пожалуйста! В свободное время.
НАДЯ. Доброе слово и кошке приятно.
УХОВ. Летела, летела и села.
НАДЯ. Большая роль или маленькая — в театре все важно одинаково.
УХОВ. Если одинаково, что ж они тебе большую не дали? Ведь годы идут. Ты не девочка, тебе время учить, а не учиться, что-то отдавать, а не только получать. Или ты двести лет собираешься жить, как черепаха?
НАДЯ. Доброе слово и кошке приятно.
УХОВ (с сарказмом). Доброе слово и кошке приятно!
НАДЯ (вкрадчиво). Доброе слово и кошке приятно.
УХОВ. Ты говорила с Лидой?
НАДЯ. Нет.
УХОВ. Так и будет продолжаться?
НАДЯ. Что вы у меня спрашиваете?
УХОВ. Ты не должна была пускать его в дом.
НАДЯ. Какая разница, где они будут встречаться.
УХОВ. На улице, в подворотне, где угодно, только не здесь!

Звонок в дверь.

Открой. Ромео и Джульетта пришли.

Надя открыла. Входит молодая женщина. Это Шура.

ШУРА. Здравствуйте.
НАДЯ. Здравствуйте.
ШУРА. Я жена Кирилла.
УХОВ. Очень хорошо. Очень кстати. Я рад. (Одевается и уходит.)
ШУРА. Какой странный. Вы Надежда Георгиевна, Лидина сестра, да? Я догадалась. Будем знакомы. (Пожала руку Наде, говорит быстро и очень весело.) Вдруг предложили два билета на концерт. Надо бежать, а Кирилла нет. А я знаю, что он часто заходит к вам. Я даже поинтересовалась, где вы живете. Но вижу — только напрасно побеспокоила. Если разрешите, я посижу немного, отдышусь. А то у вас лестница...
НАДЯ. Конечно.
ШУРА. Здесь ли еще билеты? Такая рассеянная, то забуду ключи, то затеряю библиотечную книгу. Тетради — это у меня неразрешимая проблема. Один раз спутала — принесла в класс чужие тетради. Я работаю учительницей в школе. Так эти тетради буквально съедают все время, ничего не остается на воспитательную работу. Знаете, сейчас растет интересное поколение! Такие крохи — а уже с юмором! Учителя — серьезные люди, а ученики — юмористы. Отсюда сколько до Невского — минут двадцать? Хотя я без него все равно не пойду. Как-то пошла в кино одна — чуть не потеряла сознание от скуки. А он меня то и дело бросает на произвол судьбы.
НАДЯ. А у вас веселый характер.
ШУРА (смеется). Знаете, есть такая легенда: Тамерлан осадил один город, послал туда гонца, потребовал мешок золота. Дали. Еще раз послал гонца. Тот возвращается ни с чем: "Жители плачут, говорят — больше ничего нет".— "Ну, если плачут, значит, еще есть". И правда, собрали еще мешок. Тогда Тамерлан спрашивает: "Как там настроение?" Гонец говорит: "Смеются, песни поют".— "Ну, раз смеются, значит, действительно ничего не осталось". (Пауза. Как бы успокоенная, гостья тронула Надю рукой.) Это шутка... Ну, что же, концерт пропал. Может быть, и к лучшему, пойду домой, засяду за тетрадки. (Встала.) Тогда до свидания. Желаю творческих успехов.
НАДЯ. Подождите. Видите ли, Кирилл действительно довольно часто к нам заходит. Он дружит с Лидой, еще со школьных лет...
ШУРА. Я знаю, я знаю. Вы не понимаете, у нас с ним такие отношения, довольно свободные. Дело в том, что я сама мало куда хожу. И было бы глупо привязывать его к своей юбке. Я не люблю об этом говорить, но дело в том, что я быстро устаю, у меня неважное сердце.
НАДЯ. Мне кажется, Шура, что Кирилл больше сюда ходить не будет. Он ходит, собственно, к Лиде...
ШУРА (быстро). Ну да, я знаю, я знаю.
НАДЯ. А теперь они поссорились.
ШУРА. Это ерунда, все ссорятся.
НАДЯ. Нет, мне кажется, что они серьезно поссорились.
ШУРА. Это правда?

В прихожей послышались голоса Лиды и Кирилла.

НАДЯ. Во всяком случае, больше он сюда приходить не будет.

Кирилл и Лида вошли. Шура отвела глаза в сторону, молчит. Потом заторопилась.

ШУРА. Не удивляйся. Мне вдруг дали два билета в Филармонию, я думаю: где ты? Прибежала сюда, перепугала Надежду Георгиевну. Но теперь мы уже все равно опоздали. Даже к лучшему, пойду домой, засяду за тетрадки. Ты посиди здесь, отдохни, я тебя не тащу. А я побежала. (Наде.) Извините за непрошеное вторжение. У вас там не трудный замок? (Ушла.)
НАДЯ (Кириллу). Догони ее. Она здесь стоит, на улице. Иди.
КИРИЛЛ. Я вернусь.
ЛИДА. Завтра.
НАДЯ. Нет.
ЛИДА (Кириллу). Ладно, потом.

Кирилл ушел.

НАДЯ. Больше он сюда не придет. Завтра вы распрощаетесь.
ЛИДА. Ни за что. В крайнем случае будет плохо нам двоим.
НАДЯ. Хуже будет не вам, а ей.
ЛИДА. Он не ей изменил. Он мне изменил. А теперь он ко мне вернулся. И все.
НАДЯ. Лида, так нельзя жить!
ЛИДА. Только так. Я пробовала жить по-вашему, у меня не получилось. Теперь я буду жить по-своему. Ты хотела прожить тихо и скромно и чтобы я тоже прожила тихо и скромно? Мы только мошки, мы ждем кормежки? Это вы прогнали Кирилла. Он ни в чем не виноват. Здесь его не поняли, тогда он с кем-то познакомился, и она его поняла. Все естественно. Мне надо было не слушать вас. Я должна была догнать его на лестнице и притащить обратно! Что делать, придется мне не послушаться тебя теперь. Я понимаю. Ты рассуждаешь здравым смыслом. Правда, не своим, а дядиным. Но, как видишь, мне это не принесло счастья. Может быть, тебе принесло? Не знаю. Когда тебя брали учиться, ты не пошла, решила, что это неблагоразумно. А теперь? Если бы тебе было двадцать лет, смазливая мордочка, можно было бы как-нибудь проехать. А если этого нет? Доброе слово и кошке приятно? Это твой идеал?

Надя размахнулась, темнея от злости, не глядя куда, хлестнула Лиду рукой. Лида смотрит на нее молча, потом пошла прочь, устроилась поудобнее и заплакала. Надя все стоит.

НАДЯ. Я виновата. Я это знаю давно. Я ничего не имею права от вас требовать. Встречайся с ним, люби его, живи как тебе лучше.

Лида поднялась, собирается.

Куда ты?
ЛИДА. Мне пора.
НАДЯ. Не уходи. Не надо сейчас, побудь дома.
ЛИДА. Пусти! (Освободилась, ушла.)
НАДЯ (постояла и с коротким стоном, словно у нее подкосились ноги, рухнула на кровать. Сжав веки, она мотает головой и повторяет все одно). Что делать? Ну что делать? Ой, ну что же делать?

Прошло время. Сестры помирились.

НАДЯ. "Это уж закон судеб-с... Что предначертано, того человек не может-с..." (Иначе.) "Это уж закон судеб-с..."
ЛИДА. Как ты странно говоришь. Надо твердо, уверенно! "Это уж закон судеб-с. Что предначертано, того уж человек не может-с!".
НАДЯ. Ты же ничего не знаешь — ни пьесу, ни роль, как ты можешь меня учить!
ЛИДА. Я не учу, просто мне кажется, что это нужно произнести более твердо, сама фраза требует. Благодарю бога, что сия чаша меня миновала!
НАДЯ (помолчала. Но когда Лида вышла отворить дверь, повторила более твердо). "Это уж закон судеб-с..."

Входит Колдунья.

КОЛДУНЬЯ. Надя, я вчера была в театре.
НАДЯ. Что же ты мне не сказала! Я бы тебе дала контрамарку.
КОЛДУНЬЯ. Ничего, я удобно сидела, купила билет.
НАДЯ. Понравилось, нет?
КОЛДУНЬЯ. Очень понравилось.
НАДЯ. У меня маленькая роль. Когда выходят девушки, я в сиреневом.
КОЛДУНЬЯ. Сначала мне показалось, что ты в красном, потом разглядела. Я боялась, что тебя не будет слышно, такой большой зал. Когда ты сказала: "Доброе слово и кошке приятно",— так хорошо, так тихо сказала,— у меня из глаз полились слезы. Действительно, доброе слово!.. Ты знаешь, как ко мне относятся в общежитии. Когда тебя невзлюбят, потом трудно разубедить. Но помнишь, ты пришла к нам и сказала мне доброе слово. И ушла. Хотя у меня все и по-прежнему... А дальше, во втором действии, ты так покачала головой и говоришь: "Любовью оскорбить нельзя". Действительно, если бы тебя полюбил даже плохой человек, то ведь все равно любовью оскорбить нельзя.
НАДЯ. Неля, я так рада, что ты пришла. С сестрой я сейчас не общаюсь, вообще замкнулась. Наверно, потому, что мне очень не везет. Помнишь, я говорила: лишь бы взяли, я буду на все согласна. Нет, видно, человек неблагодарное животное. Вот мне уже и мало этого, вот мне уже и плохо. Я попробовала приготовить большую роль, показала — не понравилось. Попробовала другую, третью — то же самое. Может быть, со мной что-то произошло, раньше я была другая. Я помню, как я ходила по улицам, смотрела на окна и пыталась вообразить: что, если б я жила здесь? Какая бы я была? Вокруг меня уже другие люди, из окна видно другую улицу, другие дома, другие деревья, я сама другая, у меня все другое... Но это было давно. Теперь я не смотрю на окна, мне некогда. А жизнь бежит себе, каждый день новая. Танцуют по-новому, целуются по-новому... Я так рада, что ты пришла. Ты посидишь, ладно?
КОЛДУНЬЯ. Посижу, посижу.
НАДЯ. Может быть, все-таки попробовать еще одну роль, рискнуть на один глаз?.. (Взяла гитару.) Давно не пела. Я сама с собой не люблю петь, а дома — некому, в театре — тоже ни к чему. Вообще я замкнулась... (Поет.) Оделась туманом Гренада,
Все дремлет вокруг,
Все манит к свиданью,
Открой же вентану, Эльвира,
Не медли, друг мой милый.
Час любви улетает напрасно!..

Затемнение.
Время покатилось дальше.

Воскресенье. В комнате один Ухов. Он вырезает из газеты статью, приговаривая: "Слушай, Карлос! Я требую, чтоб улыбнулся ты!.."
Зазвонил телефон.
УХОВ. Да?.. Ее нет дома. Что передать? (Записал на листке.)

Еще раз зазвонил телефон. То же самое... Пришла Надя.

Садись и сиди, я все сделаю сам.
НАДЯ. Где Лида?
УХОВ. Пошла к Кириллу, наряжалась тут... Нет, все-таки Шура оказалась благородным человеком. Никаких сцен, никому ничего не сказала, взяла и ушла. Куда уехала, к родителям?
НАДЯ. Не знаю.
УХОВ. Хоть и некрасиво все это получилось — ну ладно уж. Решили так решили. Они тоже достаточно помучились, хватит.
НАДЯ. Была на выставке детского рисунка. Все странно, смешно, необузданно... Но если вдуматься — именно то, чего мы, взрослые люди, никак не можем добиться.
УХОВ. Когда же теперь Лида к нему переедет?
НАДЯ. Не знаю.
УХОВ. Шут с ними, может, отметить как-то это дело? Особенно называть не надо, так, в узком кругу. Или — потом, когда вся бумажная процедура закончится?
НАДЯ (разглядывает рисунок). Нарисован сеятель. Голова куда-то повернута, нос крючком, извернулся, бросает невесть куда. И такая вот улыбка! Он сеет. Он рад. Он верит в будущее! Вот это искусство. Как этому научиться, не знаю...
УХОВ. Научишься, научишься. Отдыхай. Скоро на спектакль. То ничего не давали, а то как насели, как будто никого, кроме тебя, нет. Другие ничего не делают, а ставка в полтора раза больше. Звонили из "Огонька". Интересно, что им нужно. Звонил Филиппов. Это тот Филиппов, который снимается в кино?
НАДЯ. Тот.
УХОВ. Хороший артист, хорошо играет. Звонила какая-то Маргарита. Это не Маргарита Алигер?
НАДЯ. Нет, просто Маргарита.
УХОВ. Наконец откликнулась "Смена". Ты читала?
НАДЯ. Читала.
УХОВ. Поместили неудачно, в самом углу. Но хорошо написали, как ты пришла и сказала: "Я хочу играть Лауру". Правда, они не написали, что ты не в первый раз пришла, а в десятый, но так даже лучше. Пришла и сказала... Когда я брал вас из детского дома, вы были такие крохотные, худенькие, как два солдатика в одинаковых платьицах. Мог ли я думать, что вас ждет такая судьба? Одна кончает институт, отличница, в личном плане худо ли хорошо ли — тоже как-то определилось. Другая — ну, другая просто знаменитость!.. В твоей жизни все переменилось. Тебе надо о многом подумать.
НАДЯ. Я думаю.
УХОВ. Думать мало, надо действовать...

Входит Володя.

ВОЛОДЯ. Здравствуйте.
УХОВ (без воодушевления). А... Ну, ничего, садись.

Володя сел. Он и Надя в той же мизансцене, что и в прежний его приход.

ВОЛОДЯ. Вы меня помните?
НАДЯ. Помню.
УХОВ. Извините — я продолжу. Думать, Надя, мало, надо действовать. Был у вашего директора, был у вас в месткоме, оставил заявление, что ты нуждаешься в квартире.
НАДЯ. Зачем?
УХОВ. Сама же ты об этом не хочешь говорить?
НАДЯ. Не хочу.
УХОВ. А надо. У вас в театре есть люди, которые ничего не играют, а живут в прекрасных квартирах.
НАДЯ. Кто? Где? Почему это вас беспокоит?
УХОВ. Сказала бы спасибо, что я избавил от этих разговоров тебя.
НАДЯ. Я не хочу квартиру, мне не нужно квартиру.
УХОВ (Володе). Слышал?

Володя улыбнулся, покачал головой.

Тебе сейчас не нужно. Ну, Лида у нас переселяется, теперь комната твоя. Но ведь придет время — и ты выйдешь замуж. Или ты решила остаться старой девой? А? (Володе.) Я не прав?
ВОЛОДЯ (смущаясь). Разумеется.
УХОВ. Что же тогда? Будете ютиться в этой комнате?
НАДЯ. Придет время — будем думать.
УХОВ. Время уже пришло. Тебя будут посещать люди, может быть иностранцы. По тебе будут судить, как живут советские артисты.

Володя застенчиво кивает головой.

НАДЯ. А вы что киваете? Перестаньте, ей-богу.
ВОЛОДЯ. Не придавайте значения.
УХОВ. Скромность украшает только в первый момент. А потом к тебе начинают относиться так, как ты сама себя поставила. На завистников не обращай внимания, завидовать все равно будут.
НАДЯ. Я прошу вас, не вмешивайтесь в мои дела.
ВОЛОДЯ. Надежда Георгиевна, я понимаю, что мой прошлый приход был неприличен... унизителен для нас обоих.
УХОВ. Вспомнил. Ты извини, она сейчас спешит.
ВОЛОДЯ. Вы тогда посмеялись надо мной и были правы. Теперь мне хочется поговорить с вами серьезно.
НАДЯ. О чем?
ВОЛОДЯ. Вы тогда спросили, в чем дело, может быть, я так стесняюсь, неуверен в себе? Это правда, я не очень уверен в себе. Я больше всего не люблю людей самодовольных, самоуверенных. Если это в человеке есть — все, он для меня не существует. Но в то же время моя неуверенность не означает, что я действительно ни на что не способен. Одним словом, если бы вы узнали меня поближе, то, может быть, вы бы даже примирились с этим недостатком... Может быть, это неуместно, что я вам все это говорю.
УХОВ. Прости меня, Володя, но именно неуместно. Зачем ей это знать — все твои подробности, подумай сам!
ВОЛОДЯ (Наде). Но у меня нет другого выхода. Едва ли вы захотите увидеть меня еще раз, так хотя бы я не буду себя ругать за то, что ничего не сказал.
УХОВ. Ну, все. Сказал — и довольно, ей уже пора собираться, а она даже не отдохнула. Неужели трудно понять!

Володя встал.

ВОЛОДЯ. До свиданья.
НАДЯ. Подождите, Володя, побудьте у нас, пожалуйста.
УХОВ (отошел). Ну, не знаю...
ВОЛОДЯ. Я понимаю, это глупо. Вы и тогда надо мной посмеялись, теперь же у вас такие успехи...

Пришла Лида.

УХОВ. Где же твой жених?
ЛИДА (взглянула на Володю). Что-то слишком много женихов.
ВОЛОДЯ (деликатно). Я пошел.
НАДЯ. Но вы приходите...
УХОВ. Ладно, ладно, как-нибудь заглянет.
НАДЯ. Приходите завтра.
ВОЛОДЯ. Я приду. (Ушел.)

Лида, не раздеваясь, сидит с авоськой в руках.

НАДЯ. Разденься.
ЛИДА. Я была у него дома. Я в первый раз была у него дома. Не надо было к нему ходить. Во всяком случае — не теперь. И я кое-что поняла.
НАДЯ. Что ты поняла?
ЛИДА. Знаешь, я всегда думала о Шуре только в определенной плоскости. А теперь я кое-что начала понимать.
НАДЯ. Что, что ты поняла?
ЛИДА. Только вы, дядя, не слушайте. Вы все истолкуете наоборот. Понимаешь, когда я вошла к нему в комнату и огляделась... Это комната, где живут два человека, не как в общежитии, а два дружных, два похожих, два близких человека. Двое, понимаешь? Я это почувствовала сразу. Но может быть, это мне показалось.
НАДЯ. Тебе показалось.
ЛИДА. Мы пили чай, разговаривали, а он слонялся по комнате и посматривал по углам. Как по пустой комнате, понимаешь? Я была рядом, здесь, а он слонялся по пустой комнате. Я раньше думала, что его женитьба — только лишь неприятное обстоятельство, которое осложняет наши отношения, а оказывается, это было совсем-совсем не так. У него был дом, была семья, несмотря ни на что.
УХОВ. А говорила, что я не пойму. А я понял.
ЛИДА. Что вы поняли?
УХОВ. Что ты стала взрослая, стала умная, теперь я могу тебя уважать.
ЛИДА. Все эти годы она была, эта семья, и незаметно становилась для него все нужнее, хотя он об этом даже не подозревал! А теперь он это вдруг почувствовал, хотя не сознается даже самому себе. Вот что я поняла. Тогда я сказала: "Схожу в магазин". Пошла и не вернулась. И больше я к нему не пойду. Я не могу. Пускай берет отпуск за свой счет, едет за женой и привезет ее обратно.
УХОВ. Виноват, ничего не понимаю. Ровным счетом ничего! Столько лет прятались по чужим парадным, вырывали минутку, чтобы встретиться, мучили себя, мучили Шуру — до чего довели человека,— уехала, не сказала ни слова, устранилась с вашей дороги, мол, будьте счастливы... Думаешь, ей было это легко? Я все время был против, ты знаешь. И вот вы добились своего. Через столько препятствий, через столько страданий, людям все равно все уже известно, люди знают все... и вот теперь — она не может. Почему? Неизвестно. Что произошло? Ничего. Кирилл — большой человек, редкий талант, не бросайся — пробросаешься! Ничего не понимаю! Сегодня у вас одно, завтра — другое. Если вы нигилисты, так уж будьте нигилисты до конца!
НАДЯ. Дядя, оставьте ее, она разберется сама. Мы все равно не можем жить по-вашему. Мы не умеем, у нас не получается.
УХОВ. Ничего, ничего, получится.
НАДЯ. Нет, я все-таки хочу, чтобы вы поняли. Мы ни за что не будем жить по-вашему. Это исключено. Мы никогда не будем жить по-вашему. Лучше уж совсем не жить!..
УХОВ. Дуры...
НАДЯ. Дуры...
УХОВ (понял, что пока им все равно ничего не втолковать). Мы еще продолжим наш разговор. (Ушел.)
НАДЯ. Лида, я знаю, тебе трудно. Я... уважаю тебя.

Лида молчит.

Занавес