АЛЕКСЕЙ СЛАПОВСКИЙ БЛИН-2 хохмедия в двух воздействиях ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА: ХЕРСАЧЕ, "олдовый хлипак и дуретик" ШНЫРЬ, "круглый мокрота, задумчивый человек с задатками философа, но мыслями дебила" ТИТИКАКА, "стрикер, стремное живаго" БЛИН, "карасист и бордец" ДОСЯ, "девушка вечного июня" БЛИНОВ, питатель ИРИНА БЛИНОВА, комбинат наук ВОЗДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ Сцена представляет огромную захламленную комнату. У задней стены - помост, что-то вроде больших нар. На этом помосте куча тряпья: старые одеяла, пальто, куртки и т.п. Под всем этим едва угадываются контуры спящих тел. Вот - шевеление. Кто-то копошится внутри. Наконец у ближнего края из-под тряпья вылезла встрепанная голова ТИТИКАКИ. Голова долго смотрит вперед. Затем Титикака откидывает одеяло слева, видит ноги в ботинках. Откидывает одеяло справа - тоже ноги. Понял, что не туда попал. Лезет под тряпье, копошится, появляется с другой стороны. Откидывает одеяло: опять ноги. Удивлен. Откидывает с другой стороны: голова Доси. Удовлетворен. Закрыв и голову, и ноги, усаживается поудобней и начинает зевать. Зевает с равными интервалами пять раз. На пятом разе застыл, прислушался к чему-то во рту. Лезет пальцами в рот, ощупывает. Заканчивает обследование, вытирает пальцы. Озирается. Лезет опять к краю нар привычным путем - не поверху, а под тряпьем. Высовывается, смотрит окрест, заглядывает под нары, видит стеклянную банку, полную окурков. Тянется, никак не может дотянуться. Думает. Откидывает одеяло, снимает ботинок со спящего, достает до банки ботинком, помаленьку двигает ее к себе. Пододвинул, бросил ботинок. Подумал. Взял ботинок, натянул на ту ногу, с которой снял его. Высыпал из банки содержимое, сортирует кучу: годные окурки в сторону, негодные в банку. Рассортировав, смел пепел и остатки окурков в банку, вытер руки, положил на ладонь годные окурки, смотрит, какой больше. Выбрал,сунул в рот, остальные ссыпал в карман. Ищет, чем прикурить. Видит на голом столе (на равном удалении от нар и авансцены) спички. Долго смотрит на них. Вставать не хочется. Обыскивает себя, нет ли у самого спичек или зажигалки. Нет. Смотрит на коробку, словно хочет приворожить ее, чтобы она сама к нему прилетела. Не удалось. Приподнимает тряпье, смотрит на ноги. Определил, кто есть кто. Тормошит. ТИТИКАКА. Шнырь! Шнырь! Шнырь! Шнырь! Шнырь! Шнырь мычит, просыпаться не хочет. Титикака, подумав, тормошит другого. ТИТИКАКА. Блин! Блин! Блин! Блин! Блин! Блин тоже не желает просыпаться. ТИТИКАКА (расталкивает третьего). Херсаче! Херсаче! Хер! Саче! Сачехер! Вздымается одеяло, Титикака отшатывается. Будит четвертого, вернее четвертую. ТИТИКАКА. Дося! Дося! Дося! Дося! Дося! Бесполезно. И он опять берется за Шныря. ТИТИКАКА. Шнырь! Шнырь! Шнырь! Шнырь! Шнырь! Копошится и появляется наконец на свет божий Шнырь. ШНЫРЬ. Достал! Чего тебе? ТИТИКАКА. Зажигалка или спички есть? ШНЫРЬ. А закурить? Титикака роется и дает ему окурок. Шнырь ищет в карманах. Не нашел. Увидел коробку со спичками на столе. ШНЫРЬ. Вон же. ТИТИКАКА. Пустая коробка. ШНЫРЬ. С чего ты взял? ТИТИКАКА. Помню, вчера была пустая. ШНЫРЬ. Может, это другая была? ТИТИКАКА. Если бы там были спички, они были бы у тебя. ШНЫРЬ. Это почему? ТИТИКАКА. Потому что ты всегда все тянешь. У кого по пять зажигалок сроду в кармане? И по десять коробок спичек? ШНЫРЬ. Привычка детдомовского детства. Но сейчас-то у меня ничего нет. ТИТИКАКА. Когда не надо, у тебя есть. А когда надо, у тебя сроду нет. Поищи, может вывалилось. Шнырь лезет под одеяло, копошится. ШНЫРЬ. Нет. ТИТИКАКА. У Доси надо спросить. ШНЫРЬ. Она спит. ТИТИКАКА. Все спят. Люди курить хотят, а они спят. Дося! (Расталкивает Досю.) ШНЫРЬ. Дося! ТИТИКАКА. Дося! ШНЫРЬ. Дося! Зовут все громче. Выползает Дося. Трет глаза. ТИТИКАКА. Зажигалку дай. ДОСЯ. Ее вчера Шнырь у меня спер. Сроду все прет. ШНЫРЬ. Не ври. У тебя сроду у самой ничего нет, переть нечего. ДОСЯ. А чего же спрашиваете тогда? ТИТИКАКА. А вдруг сейчас есть? Случайно? ДОСЯ. А закурить? Титикака выдает ей окурок. Дося обыскивает себя. ДОСЯ. Нет ничего. ТИТИКАКА. Блин! Блин! Блин! ДОСЯ. Блин! ШНЫРЬ. Блин! Долго попеременно выкликают и тормошат Блина. Выползает Блин. БЛИН. Сволочи. Я сон видел. ТИТИКАКА. Спички есть? Или зажигалка? БЛИН. Спички? ШНЫРЬ. Спички. БЛИН. Или зажигалка? ШНЫРЬ. Или зажигалка. Давай быстрей. БЛИН. А что лучше? ДОСЯ. Юморист нашелся. Давай быстрей, курить охота. Титикака авансом выдает Блину окурок. Блин ищет огонь. Не находит. БЛИН. Нет. Херсаче надо будить. У него-то должно быть. (Смотрит на стол.) А там что? ШНЫРЬ. Пустая коробка. Херсаче! ДОСЯ. Херсаче, вставай. ТИТИКАКА. Херсаче, мусорщики! Херсаче садится на нарах. ХЕРСАЧЕ. Между прочим, я давно не сплю и все слышу. А спичек и зажигалки у меня тоже нет. И сигарет нет. ТИТИКАКА. Сами ништяки курим. (Дает Херсаче окурок.) А все-таки поищи. Херсаче ищет. На лице выражение находки. ШНЫРЬ. Ну? Есть? Херсаче достает спичку. ШНЫРЬ. Спасибо! И что с ней делать? ХЕРСАЧЕ. А вон коробка. Принеси, будет огонь. ШНЫРЬ. А почему я? Я не против, но почему я? Я что, хуже всех? Сам говорил: у нас полное равенство! ХЕРСАЧЕ. Ладно. Пусть принесет тот, кто больше всех хочет курить. Пауза. Смотрят на коробку. ДОСЯ. Я в официантки не нанималась. ТИТИКАКА. А я свою работу сделал. Я ништяки собрал. БЛИН. Я бы принес. Но я не думаю, что больше всех хочу курить. ХЕРСАЧЕ. А я умею терпеть. БЛИН. Ну, и другие умеют. Не хуже тебя. Пауза. Смотрят на коробку. ТИТИКАКА. Кто в дабл первый пойдет, тот и захватит. ДОСЯ. Или на кухне есть. ХЕРСАЧЕ. Между прочим, там газ и зажигалка электрическая. Цивилизация. Комфорт! (Оглядывает окрестности, иронически.) Все как у людей. Пауза. Смотрят на коробку. ШНЫРЬ. А может, спичку обо что-нибудь? Я знал одного, о подошву зажигал. ХЕРСАЧЕ. Попробуй. ШНЫРЬ. Нет. У меня не получится. У меня никогда ничего не получается. ХЕРСАЧЕ. Я умею, но не хочу этим подчеркивать свое превосходство. Кто не умеет, но хочет рискнуть? БЛИН. Я. ХЕРСАЧЕ. Это поступок. (Передает ему спичку.) Блин осматривает ее. Снимает ботинок. Протирает подошву. ТИТИКАКА. Ничего не выйдет. Нужна кожаная подошва. У кого-нибудь есть кожаная подошва? Общий тихий смех. ДОСЯ. А я помню, в школе у нас о стекло зажигали. ШНЫРЬ. А где стекло? ДОСЯ. На окне. Общий смех. Дося тоже смеется. ТИТИКАКА (разувшись, осматривая ступню). Вот кожаная подошва! ХЕРСАЧЕ. Да... Из такой ботинки сшить, сносу не будет. Блин, действуй! ТИТИКАКА. Нет уж. Моя подошва, я сам! (Протирает ступню. Чиркает спичкой. Она загорается, Титикака быстро подносит огонь к окурку. Огонь гаснет.) Пауза. Все смотрят на стол. Звонок в дверь. Еще звонок. ШНЫРЬ. Кликает кто-то. Пауза. Звонки. ШНЫРЬ. Может, к нам? ХЕРСАЧЕ. Может быть. Но я сейчас никого не жду. (Шнырю.) Ты ждешь кого-нибудь? ШНЫРЬ. Нет. ХЕРСАЧЕ (Досе.) А ты? ДОСЯ. Сто лет дожидаюсь. ХЕРСАЧЕ (Титикаке). Может, ты кого-то ждешь? ТИТИКАКА. Еще вчера. ХЕРСАЧЕ. Все ясно. Это Блин у нас кого-то ждет. БЛИН. Никого я не жду. ХЕРСАЧЕ. Не лги. Ты ждешь маму и папу. Мама у тебя комбинат наук, а папа питатель. Он пришел напитать своего сына. БЛИН. Они даже не знают, что я здесь. Кто им мог сказать? ДОСЯ. Мало ли. В большом городе потеряться легко, но трудно. ШНЫРЬ. А может... (Умолкает.) ХЕРСАЧЕ. Ты что-то хотел сказать? ШНЫРЬ. Нет. ТИТИКАКА. Хотел, хотел. Он всегда хочет что-то сказать. Ты скрытный, Шнырь! Ты всегда что-то хочешь сказать, но молчишь! Я вот когда что-то хочу сказать, то сразу говорю. А ты молчишь. Ты нас не уважаешь, Шнырь! Ты презираешь нас! ШНЫРЬ. Я уважаю. Я просто... ХЕРСАЧЕ. Что - просто? Давай разберемся. Кто-то кликает в дверь, так? ШНЫРЬ. Так. ХЕРСАЧЕ. И ты говоришь: "а может..." - и умолкаешь. Что ты хотел сказать? Молчи, я знаю. Ты хотел сказать: а может это кто-то принес что-то приятное? Это ты хотел сказать? БЛИН. Колись, Шнырь! ШНЫРЬ. Я хотел просто... ХЕРСАЧЕ. Ты забыл одну из главных заповедей: не ждать и не надеяться. Только когда не ждешь - дождешься! ДОСЯ. Да ладно вам, пристали к мальчику! (Прислушивается.) А ведь не ушел. Топчется. Все-таки интересно, кто это? Опять звонки. ШНЫРЬ. Я ничего не жду, между прочим. Я просто хотел сказать: а может, у него, кто звонит, спички есть? Или даже закурить? ХЕРСАЧЕ. Это и значит надеяться, Шнырь, неужели ты не понимаешь? Это страшно глупо! Ты должен думать не о том, что у того, кто звонит, могут быть спички и закурить, наоборот, ты должен предполагать, что он пришел отнять у тебя последний окурок и последнюю спичку. И тогда никакая жизненная гадость не застанет тебя врасплох! И ты будешь заранее во всем - победитель! ТИТИКАКА. Херсаче, я тебя уважаю! БЛИН. А я считаю, что это неправильно. Что значит - должен? Должен - слово запрещенное! ДОСЯ. Херсаче, он тебя уел! ХЕРСАЧЕ. А разве у нас кто-то может кому-то запретить? Ты запрещаешь мне какое-то слово? ДОСЯ. Блин, теперь он тебя уел. БЛИН. Но тогда и Шнырю никто не может запретить надеяться! ДОСЯ. Херсаче, он опять тебя уел. ХЕРСАЧЕ. А никто и не запрещает! Я просто объясняю ему, что это неразумно. Но если он хочет надеяться - это его абсолютно личное дело, никто ему этого бессмысленного занятия запретить не может! ШНЫРЬ. Да не хочу я надеяться, чего вы пристали? Цепляются к каждому слову! Звонки. ТИТИКАКА. Предлагаю закрыть дискуссию и открыть дверь. (Смотрит на Шныря.) ШНЫРЬ. А почему я? Нет, я не против, но я что, хуже всех? ХЕРСАЧЕ. Откроет Дося. ДОСЯ. А гу-гу не го-го? Почему это? ХЕРСАЧЕ. Потому что у нас равенство. То есть все поровну. Титикака сделал свою работу: нашел ништяки. Я тоже сделал свою работу: нашел спичку. Шнырь тоже сделал свою работу: предложил открыть дверь. Ведь это он предложил, правда? Он сказал это, а речь - тоже работа. ДОСЯ. Зато Блин ничего не делал, пусть он открывает! БЛИН. Я могу. ХЕРСАЧЕ. Минутку. Действительно, остались ты и Блин. Но послать открыть Блина, а не тебя - значит признать твои особые права как женщины. То есть признать твое неравенство. Ты этого хочешь? ДОСЯ. Так бы сразу и сказал. Ладно, открою. БЛИН. Открою я. ДОСЯ. С какой стати? БЛИН. По справедливости. Ты тоже работала. ДОСЯ. Когда это? БЛИН. Только что. Ты спорила с Херсаче. Разве это не работа? Получается: Титикака собрал окурки, Херсаче нашел спичку, Шнырь предложил открыть, ты отказывалась, все что-то делали, один я ничего не делал. ХЕРСАЧЕ. Блин делает успехи! ДОСЯ (Блину). Между прочим я не потому, что дверь хочу открыть, а ради справедливости, между прочим, ты тоже работал: ты ботинок снимал и хотел об него спичкой ширкать. ХЕРСАЧЕ. Она права! Как же быть? Думаю. Отвечаю: дверь откроет Титикака! ТИТИКАКА. Ни фига себе! Да я больше всех работал! Я кроме окурки собрать еще спичку зажег о собственную родную ногу! ХЕРСАЧЕ. В этом и суть. Ситуация, когда полная справедливость невозможна, разрешается только одним способом: надо усугубить несправедливость. Ты в самом деле поработал больше всех. Следовательно, или другим надо что-то такое всем сделать, чтобы сравняться с тобой, а это в настоящих условиях невозможно, или уж тебе столько поработать, чтобы никому в голову не пришло говорить о справедливости! Ибо только полная несправедливость равна полной справедливости. Только абсолютная диктатура есть аналог абсолютной свободы. Согласен? ТИТИКАКА. Согласен только потому, что это полный идиотизм! Встает, тащится к двери, смотрит в глазок. ТИТИКАКА (Блину). Блин, ты будешь смеяться, но это в натуре твой папаша. Помнишь, ты его на улице показывал. Я запомнил. Это он. Впускать? ХЕРСАЧЕ. Почему бы и нет? Мы никого не боимся. Правда ведь, Блин? БЛИН. Конечно. ШНЫРЬ (Блину). А он у тебя курящий? БЛИН. Вовсю. ТИТИКАКА. Тогда добро пожаловать! (Блину.) Но ты пока все-таки скройся на всякий случай. Пусть сначала сигарет даст. Блин лезет под одеяло. Титикака открывает и, ежась, бежит тоже укрыться: холодно. Входит БЛИНОВ. БЛИНОВ. Добрый день... ХЕРСАЧЕ. А что это вы сразу хамите? БЛИНОВ. Не понял? ХЕРСАЧЕ. Добрый день! Кто вам сказал, что он добрый? Главное, он даже не спрашивает! Спросил бы: добрый день? - мы бы, может, сказали: да, добрый! А он сразу нагло утверждает: добрый день, говорит! ДОСЯ. Это обычная самоуверенность их поколения. БЛИНОВ. Это просто приветствие. Обычай. Могу по другому: здравствуйте. ДОСЯ. А если мы не хотим здравствовать? Ты кто вообще, от зачем пришел и за каким? БЛИНОВ. Понимаете... У меня сын пропал. ТИТИКАКА. Не въезжаю. Он печет на каком-то бормотушном сусле! БЛИНОВ. Что? ХЕРСАЧСЕ. Ты говоришь на каком-то непонятном языке. Что значит - сын пропал? Ты что, не умный ни разу? В школе не учился? Закон сохранения энергии знаешь? Ничто не может пропасть! ШНЫРЬ. У вас спички есть? БЛИНОВ. Спички? Должна быть зажигалка. Подойдет зажигалка? ШНЫРЬ. Подойдет. БЛИНОВ (шарит в карманах). Странно... Забыл... Сигареты вот есть. ТИТИКАКА. А зачем нам сигареты, если нечем прикурить? БЛИНОВ. А вот же у вас спички. (Подходит к столу, берет коробку спичек, открывает.) ТИТИКАКА. Что, есть спички? БЛИНОВ. Есть. ТИТИКАКА. И много? БЛИНОВ. Полная коробка. ТИТИКАКА (Шнырю.) Как же это ты проморгал? Шнырь пожимает плечами. Блинов дает спички Титикаке, тот берет их, а заодно и пачку сигарет. ТИТИКАКА. Экспроприация имущих в пользу неимущих. Все с наслаждением закуривают. ХЕРСАЧЕ. Так кого вы, говорите, ищете? БЛИНОВ. Сына. Игоря Блинова. Я его отец. А там мать, можно сказать, почти при смерти. ХЕРСАЧЕ. Что значит - можно сказать? Можно сказать - или при смерти? БЛИНОВ. Ей плохо. Предынфарктное состояние. Блин делает движение под одеялом. Помост скрипнул. Блинов делает шаг и всматривается. ТИТИКАКА. Ну и гадлость! Вообще на голову охромел! Затерся и обзыривает, как на хом попал! БЛИНОВ. Извините? ХЕРСАЧЕ. Вам говорят: если уж пришли в гости, а не домой, то ведите себя прилично. Не осматривайте чужих аппартаментов, это моветон. Я же ни впираюсь к вам домой и не осматриваю, как вы живете. ДОСЯ. Они все так! Нюхари, глазарики. А какое тебе дело, как другие живут? А? БЛИНОВ. Да никакого дела! Что-то вы какие... Вы эти самые... харкотики не употребляете? ШНЫРЬ (угрюмо). Начинается! Чуть-что - за вены цапать! (Все более распаляясь.) А кому какой настыр? Я сам по себе - и отшваркнитесь! Я сам поп - мой приход, мое ширево, мое курево, палюсь я, молюсь я или вообще тромбонулся, кому какое дело? Убью! Никого не убивает, падает на нары, стучит кулаками. Затихает. ХЕРСАЧЕ. Видите, до чего доводит блевета? Ни с того, ни с сего обвинили в употреблении... как вы сказали? Бархотики? БЛИНОВ. Харкотики. ХЕРСАЧЕ. Первый раз слышу! БЛИНОВ. Хорошо, хорошо. У меня один-единственный вопрос: не видели ли вы Игоря Блинова? Мать там с ума сходит, его месяц нет уже. ХЕРСАЧЕ. Опять вы на каком-то птичьем языке говорите. То пропал, то нет его. Пропасть он не мог. А что такое - нет? Как это - нет человека? Если он жив, он обязательно есть. И если даже мертв, он есть в памяти. Он есть вечно. БЛИНОВ (терпеливо). Скажем проще: он ушел из дома. ХЕРСАЧЕ. Так. Дальше. БЛИНОВ. Что дальше? ХЕРСАЧЕ. С вами говорить - как шланг глотать. Ушел - а дальше? БЛИНОВ. Не вернулся. ХЕРСАЧЕ. А с какой стати он должен был вернуться? БЛИНОВ. Ну... Это же его дом. ШНЫРЬ. Что, прямо дом? БЛИНОВ. Ну, квартира. ХЕРСАЧЕ. У него есть квартира? Он ее построил? Ему дало государство? Он ее купил? БЛИНОВ. Квартира принадлежит мне, его отцу. То есть нашей семье. То есть и ему тоже. Да не в этом дело! Он исчез неожиданно. У нас все было нормально. Я боюсь, он попал в дурную компанию. Я уже много где был. Случайно узнал ваш адрес... Вы его не видели? ХЕРСАЧЕ. Скорее всего видели. БЛИНОВ. То есть? ХЕРСАЧЕ. Ну, он ведь ходит по улицам. И мы ходим по улицам. Вот и могли запросто увидеть Игоря Блинова, не зная, что он Игорь Блинов. БЛИНОВ. Я понимаю, вы любите шутить. Но поймите, это не шутки, мать его на глазах просто угасает, понимаете? Блин ворочается, вылезает. ТИТИКАКА. Не вынесла кишка поэта! БЛИНОВ. Ты?! Что ты тут делаешь? БЛИН. Живу. БЛИНОВ. С ними?! БЛИН. Что там... с матерью? БЛИНОВ. Она в шоке. Она в предынфарктном состоянии. Я сам... (И тут напряжение, в котором он пребывал столько времени, разом отпустило его: он увидел сына живым, он нашел его. И Блинов садится на стул, обхватив голову руками. Плачет.) ШНЫРЬ. Чего это он? ТИТИКАКА. Рыдает. ХЕРСАЧЕ. Клиника. ДОСЯ. Папа не привык жить. Блинов вдруг вскакивает, бросается к сыну, хватает его за грудки, сволакивает с помоста, трясет. Настроение его резко изменилось. БЛИНОВ. Ты подлец! Ты негодяй! Ты столько людей заставил страдать! Кто ты такой, чтобы из-за тебя... (Не находит слов. Отталкивает сына.) ХЕРСАЧЕ. Оклемалась зарытая собака и завыла! Не о сыне папа страдал, а о своем покое! БЛИНОВ (обращается к Херсаче). Ты! Кто ты такой?! Они еще дети, им, может, еще и двадцати еще нет... А ты! ТИТИКАКА. Лично мне нет даже еще и сорока! А уж ста лет и тем более! БЛИНОВ (Херсаче). А ты взрослый человек! Чем вы тут занимаетесь? Чем вы его удерживали? Я вас всех сдам в милицию! ШНЫРЬ. Шел человек на парню, попал в мусарню. БЛИН. Отец, давай без истерики. Пойдем поговорим. ХЕРСАЧЕ. Юноша боится сам себя. Юноша еще не привык к натуре. БЛИН. Не твое дело. (Отцу.) И на Херсаче не кричи. БЛИНОВ. На кого? ХЕРСАЧЕ. Это мое погоняло. Херсаче. Я - олдовый хлипак и дуретик. А это Шнырь. Круглый мокрота, задумчивый человек с задатками философа, но мыслями дебила. Титикака, стрикер, стремное живаго. Дося, девушка вечного июня. Ну, а этого вы знаете. По крайней мере так считаете. Это Блин, карасист и бордец. БЛИНОВ (прослушав рассеянно, ничего не поняв, сыну). Нет, но ты пойми. Ведь с ума сойти можно: ушел человек купить себе куртку - и пропал. Ты представляешь, о чем мы думали? Обокрали и убили! Подсунули харкотики! Под машину попал, наконец! ХЕРСАЧЕ. Опять харкотики какие-то... БЛИНОВ. Объясни хотя бы! БЛИН. Все просто. Я встретил этих вот людей. И они мне понравились. И я остался с ними. БЛИНОВ. И все? БЛИН. И все. БЛИНОВ. Не верю. Я не верю! Кто ты - и кто они? ХЕРСАЧЕ. Минуточку! Вы извините, но поскольку у нас очень много свободного времени, мы его очень ценим. Ну, как очень богатый человек дрожит над каждой копейкой. ДОСЯ. Над златом чахнет. ХЕРСАЧЕ. Вы уверены, что у вас действительно есть что сказать вашему сыну? Ведь смысл всякой речи - новая информация, не так ли? Иначе смысла нет! БЛИНОВ (сыну). Почему он вмешивается? О чем он говорит? БЛИН. Каждый говорит, что хочет. А ты, в самом деле, что скажешь новенького? БЛИНОВ. Так ставится вопрос? БЛИН. Именно так. БЛИНОВ. Хорошо. Я хочу сказать тебе... Я всю жизнь хотел, чтобы ты... БЛИН. Я это слышал. БЛИНОВ. Хорошо. Мне всегда казалось, что ты... БЛИН. Я это знаю. БЛИНОВ. Хорошо. Твоя мама... БЛИН. Я это знаю. БЛИНОВ. Что ты знаешь? БЛИН. Что она переживает, что я для нее единственная радость в жизни, что я был такой спокойный и хороший - и вдруг исчез, она этим потрясена и оскорблена. БЛИНОВ. Допустим. И как ты к этому относишься? БЛИН. К чему? БЛИНОВ. К тому, что она переживает? БЛИН. Никак. БЛИНОВ. Ты серьезно? БЛИН. Вполне. Это ведь она переживает. Кто ее заставляет переживать? БЛИНОВ. Она мать твоя! Понимаешь? БЛИН. Боюсь, у тебя устаревший взгляд на эти вещи. БЛИНОВ. На какие? БЛИН. Ты говоришь: она переживает из-за меня? А почему она не переживает из-за Шныря вот, например, или из-за Доси? Шнырь и Дося изображают недоумение, почему, в самом деле, за них не переживают? Нужно вообще иметь виду, что слушающие и в этой сцене, и в прочих, не пассивны, они реагируют мимически весьма живо. БЛИНОВ. С какой стати? Они посторонние люди для нее! БЛИН. Но ведь люди же! Я отличаюсь только тем, что она меня родила и считает своей собственностью. Она привыкла ко мне. То есть она переживает из-за утраты собственности и привычек. Разве нет? Ну, вот тебе пример: мы видим, как собачку переехала машина. (Его друзья тут же изображают, как собачку переехала машина.) Нам неприятно, нам жаль, но через минуту мы забываем. (Друзья показывают, как им жаль, но как они тут же забывают.) А если нашу собачку переедут - страшное горе! (Страшное горе друзей.) Но почему? Чем та собачка была хуже нашей? Значит, дело не в собачке, а в нас! Значит, переживания и все-такое прочее касаются не того, о ком переживают, а того, кто переживает! Вот и все. БЛИНОВ. Это ты говоришь? БЛИН. Это я говорю? БЛИНОВ. Что с тобой тут сделали? БЛИН. Ничего. Просто я понял суть многих вещей. БЛИНОВ. Каких вещей? При чем тут любимая собачка! Она твоя мать, она родила тебя! БЛИН. А разве я об этом просил? Я не просил ни ее, ни тебя. Вы совместно совершили акт насилия - и теперь требуете, чтобы объект насилия чувствовал себя виноватым? БЛИНОВ. О чем ты? Есть же какие-то... Какие-то основополагаемые... то есть основополагащие... тьфу! ТИТИКАКА (помогает). Основополага-ю-щи-я-щи-е-ся! БЛИНОВ. Да. Какой-то объект насилия... О чем ты? Ты ее сын, ты мой сын. ХЕРСАЧЕ. Собственность! БЛИН. Вот именно! Причем незаконная собственность. Притащили из роддома, не спросив меня, присвоили - и измываются, как хотят! ХЕРСАЧЕ. При полном попустительстве государства! БЛИН. Мать хоть родила меня, а ты-то с какой стати считаешь меня своей вещью? Вот ты дышишь. Выдох зарождается в твоем теле, да, но он тут же растворяется в общем воздухе! Точно так же твое семя есть выдох твоего организма, но как только оно отделяется от его организма, оно перестает тебе принадлежать! БЛИНОВ. Это ты говоришь? БЛИН. Это я говорю. БЛИНОВ. Не верю. Тут явно чье-то влияние. Это же полная дичь! ХЕРСАЧЕ. Отнюдь! Это откровения свободного от предрассудков ума! Кто находится под влиянием - это вы. Вы, я слышал, питатель? Питаете людей? БЛИНОВ. Допустим. ХЕРСАЧЕ. А кто вам внушил, что вы питатель? БЛИНОВ. Что значит внушил? Это моя профессия. ХЕРСАЧЕ. А зачем она? Люди, если захотят, напитаются без вас. У вас абсолютно бесполезная профессия, но вам кто-то внушил, что она нужна, потому что она существует тысячелетия. Вы жертва внушения! Вы несчастный человек. Питатель, отец, гражданин и так далее. На самом же деле - ни то, ни другое, ни третье. Вы убиты социумом и его запретами. Например, вам понравилась наша Дося. БЛИНОВ. С какой стати? (Досе.) То есть вы, конечно, симпатичная девушка. ДОСЯ (снегурочно-невинно, потупив глазки). Спасибо, дяденька. ХЕРСАЧЕ. Во-первых, Дося нравится всем. Это ее особенность. Во-вторых, вы бабник. Это по глазам видно. Вы вошли, увидели Досю - и только о том думаете, как бы обнять и поцеловать эту прелесть. А вместо этого завели идиотский, извините, разговор: мать, отец, вернись, сынок! Нет чтобы дать себе волю и сказать: красивая девушка Дося, ты нравишься мне, разреши обнять себя и поцеловать. ДОСЯ. И я, может быть, соглашусь. БЛИНОВ. Дичь какая-то. С какой стати я... ДОСЯ. Опять вы начинаете! С какой стати? Давайте попросту: я нравлюсь вам? БЛИНОВ. Нет, вообще-то... ДОСЯ. Да или нет? БЛИНОВ. Да. ДОСЯ. Вы хотите меня поцеловать? БЛИНОВ. Возможно, я не отказался бы, но существуют... ТИТИКАКА. Основополага-ю-щи-ю-щу-е-си-ся! ДОСЯ. Да или нет? Хотите или не хотите? БЛИНОВ. Хочу, но это еще не значит... Мало ло ли что я... ДОСЯ. Так целуйте, пока разрешаю, несчастный вы человек! Изображает готовность к принятию поцелуя. И Блинов даже невольно сделал шаг. Остановился. ШНЫРЬ. Слабо папаше. БЛИНОВ (Блину). Ты идешь или нет? БЛИН. Нет. БЛИНОВ. Тогда - счастливо оставаться. (Идет к двери. Останавливается. Думает.) Тогда я тоже остаюсь. БЛИН. Я все равно не вернусь. БЛИНОВ. Ну и что? Я просто решил остаться. Мне здесь понравилось. ХЕРСАЧЕ. Вообще-то это моя квартира... БЛИНОВ. Что? Кто сказал "моя"? Она - твоя собственность? Ты имеешь собственность? Ты имеешь территорию, на которой что-то разрешаешь или запрещаешь? Странно слышать! Разве здесь не может жить всякий, кто пожелает? ХЕРСАЧЕ. Лично мне начхать... БЛИНОВ. На том и порешим. Вы чхаете на меня, а я чхаю на вас! ТИТИКАКА. Только учтите, папа Блина, мы вас стесняться не будем! Мы будем ругаться матом, употреблять бархотики и заниматься беспорядочной половой жизнью. БЛИНОВ. На здоровье. ТИТИКАКА. Да? Серьезно? В самом деле? (Следующие слова он произнесет беззвучно, но совершенно ясно, что это набор нецензурных выражений. Произнес - и уставился на Блинова.) А тут и Дося разразилась тирадой, а за нею и Шнырь, а потом и Блин. Кривляясь и хохоча, они выливают на Блинова беззвучные потоки слов. Попутно показывая, как они употребляют бархотики и занимаются беспорядочной половой жизнью. Постепенно это переходит в танец. Музыка - соответствующая. (Лучше что-нибудь свое, родное: например, "Гражданская оборона".) Херсаче при этом посмеивается, но участия не принимает. Выдохлись. И тут Блинов пространно отвечает тем же - и хоть не слышно (или заглушается музыкой), но понятно, что искусством мата он владеет в совершенстве. ХЕРСАЧЕ. Ладно. Значит, ты хочешь быть равным среди равных? Ладно. Тогда, во-первых, у тебя будет погоняло: Блин. БЛИН. Блин - это я. ХЕРСАЧЕ. Ты теперь - Блинчик. ДОСЯ. Дискриминация! ХЕРСАЧЕ. Хорошо. (Блинову.) Тогда будешь Блин-два. Итак, Блин-два, в нашем товариществе полная свобода и беззаконие, но ты ведь не дурак, ты понимаешь, что никакое общество не может быть безразмерным. Поэтому существует ритуал приема, и ты обязан его выполнить. БЛИН. Надо так надо. Что делать? ХЕРСАЧЕ. Тебе нужно встать на середине комнаты лицом на восток... БЛИНОВ. А где восток? ХЕРСАЧЕ. Там, где тебе захочется. Это ведь люди выдумали: восток, запад. Ничего этого в природе нет. Итак! Блинов, потоптавшись, становится лицом на "восток". ХЕРСАЧЕ. Спустить штаны, при этом сняв одну штанину совсем. Блинов, поколебавшись, исполняет. ХЕРСАЧЕ. Теперь отвести обнаженную ногу назад и расправить руки, как птица в полете. Блинов решительно исполняет. ХЕРСАЧЕ. И трижды громко прокричать: вот такое я дерьмо! БЛИНОВ (азартно). Вот такое я дерьмо! Вот такое я дерьмо! Вот такое я дерьмо! (Смиренно.) Вс╦? Титикака ржет во все горло, Херсаче тоже смеется иронически.. Шнырь, плохо реагирующий на юмор, гыгычет больше за компанию. Блин криво ухмыляется. Дося задумчива. ХЕРСАЧЕ. Теперь ты наш друг и брат навеки. Поэтому гони деньги в общий комок. БЛИНОВ. У меня нет с собой денег. То есть мелочь какая-то. (Роется в пиджаке.) ШНЫРЬ. А клифт-то звериный... ТИТИКАКА. На десять серьезов хватит. (Роется в тряпье, дает Блинову ватник.) Будьте любезны. БЛИНОВ. В чем дело? ТИТИКАКА. Меняемся. Мы вам этот роскошный прикид, а вы нам - свой. БЛИНОВ. Зачем? Мой новый и кожаный, а это... ТИТИКАКА. Это хорошо, что новый и кожаный. Мы его продадим. Разве справедливо? У вас предмет роскоши, а нам нечего жрать и курить. И вообще. БЛИНОВ. Ладно. Хорошо. Я согласен. Я согласен. Я со всем согласен. Титикака дает ему ватник, Блинов снимает пиджак, Титикака бросает пиджак Шнырю, тот проворно хватает и скрывается. И тут же все превращаются в ожидание. Замирают. Смотрят на часы, что висят на стенке. На Блинова не обращают внимания, он же наблюдает во все глаза. Лишь сын мимоходом завел короткий разговор. БЛИН. Что тебе нужно? БЛИНОВ. Ничего. БЛИНОВ. Кстати, никакого ритуала нет. Над тобой издевались. БЛИНОВ. Я это понял. Блин отошел. ДОСЯ. Сколько можно ходить? Херсаче! У тебя часы стоят! ХЕРСАЧЕ. Они идут. ТИТИКАКА. Значит отстают. ХЕРСАЧЕ. А какая разница, позвольте вас спросить, идут они или отстают? ТИТИКАКА (раздраженно). Такая! То мы знали бы точное время, а то не знаем. ХЕРСАЧЕ. А что изменится от того, что мы будем знать точное время? БЛИН. Сейчас придет. Скоро придет. ХЕРСАЧЕ. А ты молчи, говнюк! Сейчас, скоро! Сейчас - это сейчас! А скоро - это почти никогда! В самом деле, когда же он придет? Это же с ума сойти, столько ходить! ТИТИКАКА. Придет, я его тырцну. Они начинают безостановочно бродить по комнате. Всем вдруг становится одновременно худо: зябко, тряско, тоскливо. ДОСЯ. Может, сбежал? ТИТИКАКА. Тогда я ему кишки выну. На руку намотаю. ДОСЯ. Сколько можно ходить? ТИТИКАКА. Заткнись! Ноет и ноет! ДОСЯ. Я не ною! Я просто говорю: сколько можно ходить? ТИТИКАКА. Час можно ходить! Два можно ходить! Сутки можно ходить! Год можно ходить! ХЕРСАЧЕ. Нет, он никогда не придет. Сволочь. ДОСЯ. Скотина. ТИТИКАКА. Тварь, тварь, тварь! БЛИН. Убить его мало! ХЕРСАЧЕ. Сколько можно ходить? ТИТИКАКА. Чего? ХЕРСАЧЕ. Я говорю: сколько можно ходить? ТИТИКАКА. И я говорю: сколько можно ходить? С этой фразой: "Сколько можно ходить?", повторяемой на разные лады, они безостановочно двигаются. Это становится речитативом. Один начинает: "Сколько... ", второй подхватывает: "можно...", третий выкрикивает: "ходить?!" Вдруг это выливается в пение на мотив "Happy birthday to you! Поют хором, поют все громче, до истерического крика. Блинов наблюдает в стороне, на лице его почти ужас. И тут появляется долгожданный Шнырь. ШНЫРЬ. Есть! К нему бросаются, целуют, обнимают, щиплют, дают по шее, тормошат. Тиская Шныря, толпой идут на кухню. Блин идет последним, останавливается, обращается к отцу. БЛИН. Ты подожди здесь. БЛИНОВ. Отчего же. Я тоже хочу. БЛИН. Лучше бы ты ушел. Что мать подумает? БЛИНОВ. Начхать, что она подумает. Подумает, что у любовницы застрял. У меня есть любовница, ты знаешь? БЛИН. Все я знаю. Ну, и ушел бы давно к ней. БЛИНОВ. Ни в коем случае! Мне нравится с ней... сам понимаешь что, но жить с ней еще хуже, чем с твоей матерью. К матери твоей я, по крайней мере, привык. И я ведь человек социального долга, ты же знаешь. А социальный долг мне велит каждую ночь ложиться в постель с женой. Ни она, ни я давно уже не понимаем, зачем это надо делать, но - делаем. БЛИН. Не смешно. БЛИНОВ. А кто смеется? Ну, угощайте меня! Я жажду! БЛИН. Ты зря стараешься. Я все равно не вернусь. Но я не думал, что ты... БЛИНОВ. Ты меня вообще еще не знаешь! Вперед! ЗАТЕМНЕНИЕ Очень странные плывущие звуки. Мерцание каких-то огоньков. И т.п. Появляется свет. Та же обстановка. На столе - большая бутыль с водой. Все спят под грудой тряпья. Груда зашевелилась. Титикака поднимается, смотрит на бутыль. Вставать неохота. Озирается. Ощупывает все вокруг. Тянет из тряпья какую-то веревку. Все тянет и тянет. Вытянул, смастерил что-то вроде аркана. Набросил на бутыль (возможно, не с первого раза). Резко дернул, бутыль слетела, Титикака хватает ее, долго и жадно пьет воду. До дна. И тут же она изливается из него обратно. Он встает и бредет в туалет. Просыпается Шнырь. Видит пустую бутыль. Взял, потряс, посмотрел на свет. Вода не появилась. Тем не менее он запрокидывает голову, приставив бутыль ко рту. Толку не добился. Еще раз осмотрел бутыль. Еще раз попробовал попить. Отбрасывает бутыль. Сползает с нар и на четвереньках, обследует углы, считая вслух: "Раз... Два... Три... Четыре... Пять..." ШНЫРЬ. Херсаче! Херсаче! Херсаче! Херсаче! ХЕРСАЧЕ (просыпается). Можно не орать? ШНЫРЬ. Пять! ХЕРСАЧЕ. Что пять? ШНЫРЬ. У тебя в комнате пять углов! ХЕРСАЧЕ. Иди поспи, будет опять четыре! ШНЫРЬ. Пять углов! Зачем ты это сделал? ХЕРСАЧЕ. Посчитай еще раз! ШНЫРЬ. Сам посчитай! Пять! (Слезливо.) Сволочь! Херсаче встает, идет, пошатываясь, начинает считать от угла, в котором на четвереньках стоит Шнырь. ХЕРСАЧЕ. Раз. Два. Три. Четыре. Все. ШНЫРЬ. Неправильно! Ты до меня не дошел! ХЕРСАЧЕ. Я там уже был. ШНЫРЬ. Значит, опять должен быть! Не издевайся надо мной! Пять углов! Зачем ты это сделал? ХЕРСАЧЕ. Я не нарочно. Успокойся. ШНЫРЬ. Не успокоюсь! Входит Титикака. ТИТИКАКА. В чем дело? ШНЫРЬ. Это его спроси! Пятый угол в комнате заделал! Зачем? Он нас всех погубить хочет! Он старый, хитрый! ТИТИКАКА. Шнырь, поправь крышу. Откуда пять? ШНЫРЬ. А ты посчитай! Ты отсюда начни, от меня! ТИТИКАКА (начинает идти от него, считает же со следующего угла). Раз. Два. Три... Ни фига себе! Херсаче, что за шутки, в самом деле? Три угла! Ты куда четвертый дел? ХЕРСАЧЕ. Один пять говорит, другой три! Офонарели совсем? ШНЫРЬ. Он до меня не дошел! (Титикаке.) Ты до меня не дошел, гад! ТИТИКАКА. Был я уже в твоем углу, я с него и начал! Зачем мне в него идти, если я в нем уже был? Не хватает одного угла, Херсаче! Колись давай, что за фокусы! ШНЫРЬ. Издевается он над нами, вот и все! Просыпается Дося, садится. За плечами ее возникает Блин. С закрытыми глазами он целует Досю в затылок, в шею, плечи. ДОСЯ. Хорош орать. Что случилось? ШНЫРЬ. Херсаче издевается над нами! Он углы поменял. Пять углов у комнаты стало! ТИТИКАКА. Не пять, а три! ДОСЯ. Сейчас разберемся. (Шнырю.) У тебя пять углов получилось? ШНЫРЬ. Я же говорю! ДОСЯ (Титикаке). А у тебя три? ТИТИКАКА. Вот именно! ДОСЯ. Значит, все правильно. Херсаче у тебя, Титикака, взял один угол и отдал Шнырю. ТИТИКАКА. А предупредить можно было? ШНЫРЬ. А я без лишнего обойдусь! ДОСЯ. Сейчас все будет в порядке. Встает. Блин тащится за ней, полуголый, все так же осыпая ее поцелуями, на что никто не обращает внимания. ДОСЯ. Шнырь, стой, где стоишь. Титикака, иди в следующий угол. Херсаче - в тот угол. А я в этом. Нас четверо? ХЕРСАЧЕ. Четверо. ДОСЯ. Каждый в своем углу? ХЕРСАЧЕ. В своем. ДОСЯ. Значит - опять стало четыре угла. ШНЫРЬ. Ура!... (Но тут же восторг сменился отчаяньем.) Пять! ДОСЯ. Почему пять? ШНЫРЬ (указывая на Блина). Он! ДОСЯ. Он лишний. Отвали! (Отталкивает Блина, тот пятится, пятится - и падает возле нар, при этом уцепившись за одеяло и стащив его со спящего Блинова.) Все уставились на Блинова. ШНЫРЬ. Это кто? БЛИН (рассматривая ботинки). Очень знакомое лицо. ХЕРСАЧЕ. Откуда он тут? ТИТИКАКА. От сырости завелся. Или Дося привела. ДОСЯ. С какой стати? ТИТИКАКА. Блина вон привела - и его привела. Сроду всех приводишь. ДОСЯ. Дать бы тебе по башке. ШНЫРЬ. Это пришелец. Он пришел нас убить. Давайте сами его убьем! (Поднимает пластиковую бутыль над головой Блинова.) БЛИН. Это мой отец, не трогай его. ТИТИКАКА. Чем докажешь, что он твой отец? БЛИН. Тем, что я говорю, что это мой отец. ХЕРСАЧЕ. Железная логика, убедил. Ладно, хватит стр╦ма. Блин-два, вставай! Блин-два! (Тормошит Блинова, Титикака помогает ему.) Блинов, очнувшись, с недоумением смотрит на Титикаку и вдруг дает ему тычка. Титикака с воем сваливается с нар. Блинов садится на постели. БЛИНОВ. Тьфу, черт... Я думал, приснилось! ТИТИКАКА. Он ударил меня! Он ударил меня кулаком по лицу! Все видели! Не успел зажиться, а уж мослы наточил! БЛИНОВ. Я нечаянно. Я еще спал. Думал, кошмар какой-нибудь. Я прошу прощения. ТИТИКАКА. Не прощаю! Другого бы простил, а его нет! ХЕРСАЧЕ. Блин-два, придется платить. БЛИНОВ. У вас что, око за око, зуб за зуб? Мне казалось, вы ближе к христианству. БЛИН. У нас каждый ближе к тому, к чему пожелает. ТИТИКАКА. Вот именно! Веками отцы лупили детей и приговаривали, что надо подставить вторую щеку! А на равных - слабо? Ты меня - а я тебя? по справедливости? А? А? БЛИНОВ. То есть ты хочешь меня тоже ударить? ТИТИКАКА. Вот именно. Не то чтобы хочу, но справедливость, справедливость! БЛИНОВ. Хорошо. (Встает.) Бей. Титикака подходит. ТИТИКАКА. Я ведь не шучу. БЛИНОВ. Я понимаю. ТИТИКАКА. Просто так нужно. БЛИНОВ. Я понимаю. ТИТИКАКА. И у нас нет никакого деления: старшие, младшие - и так далее. У нас равенство. БЛИНОВ. Я понимаю. ТИТИКАКА. И если ты меня опять потом стукнешь, тебя вообще тут убьют! ХЕРСАЧЕ. Титикака замокрел. ТИТИКАКА. Я? Да ни фуфочки! И бьет Блинова по лицу. БЛИНОВ. Мы в расчете? ТИТИКАКА. Вполне. БЛИН (отцу). Слушай, уходи. На что ты рассчитываешь? Зачем придуриваешься? БЛИНОВ (не обратив внимания, бодро). Итак!.. Что у вас тут делают по утрам? Об умывании и чистке зубов я не спрашиваю. ТИТИКАКА. И напрасно. Я на прошлой неделе зубы чистил. Как сейчас помню. ШНЫРЬ. А я еще весной умылся. ХЕРСАЧЕ. По утрам у нас думают, как добыть денег. БЛИНОВ. Что, уже кончились? ШНЫРЬ. Давно. Еще вчера. БЛИНОВ. Ну, и какие способы добывания? ХЕРСАЧЕ. Много. Попрошайничество. Взаймы взять без отдачи. Продажа вещей, если есть что продать. Воровство. БЛИНОВ. И воровство? БЛИН. И воровство. ШНЫРЬ. Осень настала, холодно стало, птички дерьмо перестали клевать... Люди шапки нацепили. ХЕРСАЧЕ. Шнырь, ты прав. Люди нацепили шапки! Шапки, сделанные из несчастных животных: песцов, ондатр, куниц, бобров! Убивают безмозглых животных, чтобы прикрыть свои безмозглые головы! БЛИНОВ. Я думал, вы отвергаете все виды насилия, в том числе и воровство. БЛИН. Ты нас с кем-то спутал. Понятия юридической законности для нас не существует. БЛИНОВ. Я понимаю. Но дело не в законе. Представьте: вы украли шапку. Или другую вещь. Человек становится злым. И вымещает зло на других. То есть воровством вы множите зло. Разве не так? ХЕРСАЧЕ. Как можно умножить то, чего и без этого дополна? Это во-первых. Во-вторых, мы делаем благое дело. Представь: идет человек в шапке. Идет и идет. Никто его не трогает. Он приходит домой, снимает шапку и не знает, какой он, злой или добрый. Тут жена подает ему чай и случайно проливает ему на брюки. Он в ярости убивает жену. Рыдает - но поздно. Я не знал, на что я способен! - кричит он в суде. Поздно. Его расстреливают. Теперь другой вариант: мы срываем с него шапку. Он злится, орет, кричит милицию, в общем, так теряет лицо, что через несколько минут самому становится совестно. Он идет домой и думает: какой я злой и мелкий, оказывается! Нет, надо держать себя в руках! И когда жена прольет ему кипяток на брюки, он сдержится и не убьет ее. То есть, срывая с человека шапку, мы спасаем его от убийства. Если же он добрый, он и так жену не убьет - и из-за шапки переживать не будет. Понимаешь, Блин-два? И шапки наши, и жены целы! ТИТИКАКА. Это все теория. Пора бы попробовать. ХЕРСАЧЕ. Блин-два, ты слышал? Хорошо бы тебе боевое крещение принять. БЛИНОВ. То есть украсть шапку? Сорвать с чьей-то головы? (Смеется.) Нет, я не сумею. Я лучше что-нибудь... Я лучше взаймы возьму, у меня много друзей. ТИТИКАКА. Взаймы ты потом возьмешь. БЛИНОВ. Нет, но какая разница? ХЕРСАЧЕ. Разница простая: или ты идешь и делаешь это - или уходишь навсегда. Мы выкинем тебя отсюда. И если ты попытаешься вернуться с мусорщиками, все мы выбросимся из окна. Вместе с твоим сыном. Ответь: ты хочешь быть таким, как мы, или это только твой понт? БЛИНОВ. Я хочу. Но я не сумею сорвать шапку. ТИТИКАКА. Научим! Вот смотри: человек в богатой песцовой шапке. (Напяливает на себя какой-то малахай.) Идет по улице. (Медленно прохаживается по комнате.) Шапку надо сорвать. Твои действия? БЛИНОВ. Это день или ночь? ТИТИКАКА. День. И люди вокруг. БЛИНОВ. Удобней вечером на безлюдной улице... ТИТИКАКА. До вечера далеко, деньги нужны сейчас. БЛИНОВ. Хорошо... Я незаметно иду за этим человеком... ТИТИКАКА. Ни в коем случае! Люди в песцовых шапках задом чуют опасность! Ты не успеешь дотронуться, он обернется и тебя убьет! БЛИНОВ. Сомневаюсь. Но - допустим. Тогда я подхожу сбоку. ТИТИКАКА. Ага, щас прям! Взял и подошел! А он уже заранее видит, что кто-то поперек людей на него прет! БЛИНОВ. Логично. Тогда я просто иду ему навстречу, как все идут. ТИТИКАКА. Так! БЛИНОВ. Я даже не смотрю на него. ТИТИКАКА. Правильно! ХЕРСАЧЕ. Ничего подобного! Именно надо смотреть ему в глаза. Надо улыбаться ему, как своему знакомому! ТИТИКАКА. Не понял! Херсаче, не гони пыль! ХЕРСАЧЕ. Человек идет в новой песцовой шапке. Нам же не нужна старая? ШНЫРЬ. Не нужна. ХЕРСАЧЕ. Он идет в песцовой шапке и думает о шапке. Он только что купил эту шапку, весь свет клином сошелся на этой шапке. Он не о судьбах мира думает, не о бедах человечества, он всей своей головой думает о шапке. И в каждом человеке он видит вора! Воры, воры, всюду воры! Он в боевой готовности! Поэтому нужно его обескуражить. Отвлечь от мыслей о шапке. И вот он видит человека, который улыбается ему, как родному. Он забывает о шапке, он мучительно вспоминает, где он видел этого человека. Вот тут-то и надо хватать шапку и бежать со всех ног!... Ну? Пробуем? Блинов пожимает плечами. Титикака изображает прохожего. Блинов идет ему навстречу, улыбается, раскидывает руки. БЛИНОВ. Ба, кого я вижу! Пытается сорвать шапку, но Титикака хватается за нее. ТИТИКАКА. Караул! Мусорщики! Граждане! Товарищи! Хватайте его! Грабеж! БЛИНОВ (смеется). Это нечестно. ТИТИКАКА. Все честно! И ты, Херсаче, неправ, если уж человек помнит о шапке, он никогда о ней не забудет. Я этих сволочей в песцовых шапках наизусть знаю! ШНЫРЬ. А как же тогда? БЛИНОВ. А очень просто! (И вдруг срывает шапку с Титикаки, который опустил руки.) Вот и все. ДОСЯ. Браво! ХЕРСАЧЕ. Но нужно еще убежать! Кругом толпа - и все мечтают изловить вора. Беги! Беги! Ну! Вор, вор, держите его! Блинов, как в игре, мечтеся по комнате, уворачиваюсь от хватающих рук. Игра становится все азартней. Куда бы он ни бросился, ему преграждают путь, но не хватают его, а отталкивают, бросают его друг другу, встав в круг. Наконец он почти обманул, вырвался, бежит к двери - и тут Блин, до этого не принимавший участия в игре, дает ему подножку. Блинов падает. Лежит у косяка неподвижно. ХЕРСАЧЕ. Видишь, Блин-два, не так все просто! Вставай, тренировка окончена. Пауза. ШНЫРЬ (чуть приблизившись). У него из головы кровь текет. ХЕРСАЧЕ. Надо говорить: течет. ШНЫРЬ. Я и говорю. Все пятятся от лежащего Блинова. ЗАТЕМНЕНИЕ ВОЗДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ Мизансцена конца первого воздействия. ХЕРСАЧЕ. Так. Все молчат! Полный штиль! Я знаю, что сейчас будет. Крики, слезы, оправдания, страх и тому подобное. Отставить! Пусть этим занимаются закомплексованные обыватели. Да, нам его жаль. Но не больше, чем себя. Он побыл с нами, посмешил нас немного, будем ему за это благодарны. Теперь его нет. Это не плохо и не хорошо, это никак. Блин, посмотри на меня. Разница между смертью человека близкого и дальнего условна, поскольку ушел дальний или близкий - его нет, пустота. Впрочем, у тебя теперь даже меньше проблем. Разве не так? Только не ври, не думай о том, что ты ДОЛЖЕН чувствовать! Загляни в себя и скажи честно, что ты чувствуешь на самом деле! БЛИН. Я еще не понял. ХЕРСАЧЕ. Это естественная реакция. Ты просто не дозрел, чтобы все воспринимать с абсолютным спокойствием. Включая собственную смерть. Ведь ты готов к ней? БЛИН. Да. ШНЫРЬ. Убрать его надо. На нас подумают. ТИТИКАКА. Куда убрать? И зачем? Светиться? Найдут, на нас свалят. А так - лежит и лежит, мы его не трогаем. Он ведь сам. Все ведь видели. Я готов дать показания. Даю показания. Гражданин Блинов в состоянии белой горячки и черной меланхолии разбегался и стучался головой о косяк, пока косяк не рассыпался по полу и его собирали по крупинке, чтоб хватило на два-три дымка. ДОСЯ. А может, "скорую помощь" вызвать? Может... ХЕРСАЧЕ. Я щупал пульс, пульса нет. ДОСЯ. Может, ты не там щупал? ХЕРСАЧЕ. Попробуй сама. Пауза. ШНЫРЬ. В общем так. Вы как хотите, а я пошел. ТИТИКАКА. Куда это, Шнырь? ШНЫРЬ. Я трупов боюсь. У меня нервы слабые после детдома. У меня припадок будет сейчас. Упаду и тоже об косяк. Зачем вам второй труп? (Вдруг его начинает конвульсивно корежить). Видите? (Хрипит.) Начинается уже! Мама! Асса! Ассалам алейкум! (Прервав конвульсии.) Так что... Увидимся когда-нибудь. (И, опять задергавшись, уходит.) Выходит. ТИТИКАКА. Мне это нравится! У него слабые нервы! Он сирота! Ушел - и нет проблем! А другие за него отвечай! Нет уж, нет уж, извините! Еще групповое убийство повесят! Кстати, кто ему подставил подножку, а? Я ни на кого не показываю пальцем, я просто спрашиваю! (Вдруг - доверительно - Блину.) Вот что, Блин. Я хоть и не сирота, но нервы у меня еще хуже, чем у Шныря. Мне их как раз родители издергали. Мне лучше уйти - для твоей же пользы. Меня расколют за полчаса. И я тебя сдам. Я тебя выдам, понимаешь? Мне лучше уйти, понимаешь? БЛИН. Понимаю. ТИТИКАКА. Не обижаешься? БЛИН. Не обижаюсь. ТИТИКАКА. Ты мудрый человек! Выходит. И тут же появляется. ТИТИКАКА. Да, забыл сказать! Не знаю, что там у Шныря, а у меня же шизофрения, все чисто, по бумажке, я от армии из-за нее откосил! Мне в тюрьму нельзя, у меня там крыша совсем рухнет! Так что - никак! Выходит. Пауза. ДОСЯ (Херсаче). Твоя очередь. ХЕРСАЧЕ (Блину). Надо бы тоже что-нибудь сказать напоследок, но терпеть не могу многословия. Можно я уйду молча? БЛИН. Можно. ХЕРСАЧЕ. Потому что все слова в этой ситуации - ложь и фальшь. Я мог бы сказать, что мне придется хуже всех, потому что вс╦ произошло в моей квартире и потому что я самый старший. Мог бы подвести теоретическую базу. Сказать, например, что свобода предполагает вольный выбор между предательством и верностью и что я выбираю предательство по принципу свободы выбора. Но я не хочу этого говорить. Я скажу только, что я просто трус. Не больше и не меньше. Я просто боюсь. БЛИН. Я понимаю. ХЕРСАЧЕ. Я всю жизнь не терпел лжи и фальши. БЛИН. Конечно. ХЕРСАЧЕ. Я всю жизнь хотел стать самим собой. БЛИН. И ты достиг этого. ХЕРСАЧЕ. Именно. Если я уйду, я останусь самим собой, то есть трусом, потому что я по натуре трус. А если останусь, то перестану быть самим собой, я буду лицемерно изображать из себя смельчака, не являясь таковым. Ты понимаешь? БЛИН. Вполне. ХЕРСАЧЕ. Надеюсь, ты уважаешь меня больше оставшегося самим собой, хоть и не оставшегося с тобой, чем оставшегося с тобой, но при этом переставшего быть самим собой? БЛИН. Конечно. Ты уйдешь или нет? Херсаче уходит. БЛИН (Досе). А ты? ДОСЯ. Я останусь. Страха у меня нет. БЛИН. Может, жалеешь меня? ДОСЯ. Немного. Больше - его. БЛИН. Ты знаешь, что я здесь из-за тебя? ДОСЯ. В каком смысле? БЛИН. Во всех. ДОСЯ. Ты над трупом отца в любви объясниться хочешь? БЛИН. Почему бы и нет? Странно... Мне его даже жаль, оказывается. Конечно, это привычка. Но не только. Он, вообще-то, не самый плохой отец был. БЛИНОВ (приподнимаясь). Спасибо. ДОСЯ. Живой. Я почему-то так и думала. То есть не верилось. И уже готова была поверить, а вы - живой. Это называется - не успела испугаться. БЛИНОВ (морщась, щупая голову). Рад за тебя. А где все? Разбежались? (Блину.) Ты, значит, думал, что я до смерти зашибся? БЛИН. Вроде того. БЛИНОВ. И как ощущения. Неприятно, наверно? БЛИН. Хлопот много. Милиция, разборки. Потом хоронить тебя, а я не знаю, как это делается. БЛИНОВ. Мать схоронила бы. БЛИН. Иди, кстати, домой. В больницу зайди, перевяжут. БЛИНОВ. До свадьбы заживет. А ты по дому не соскучился? БЛИН. Нет. Значит, ты все-таки ради меня стараешься? БЛИНОВ. Да начхать мне на тебя. Просто вижу, что ты скучаешь по дому. БЛИН. Ерунда. ДОСЯ (присаживается к Блинову). Нет, но как приятно, что вы живой. Я даже прямо почему-то радуюсь. БЛИНОВ. Может, я понравился тебе? ДОСЯ. Очень может быть. БЛИНОВ (гладит ее по голове). Ты похожа на мою дочь, которой у меня нет. Я очень хотел дочь. ДОСЯ. Сплошной Фр╦йд. То есть ты хочешь в моем лице как бы трахнуть свою дочь? БЛИНОВ. Нет. Я теперь рад, что у меня нет дочери. Я смотрю на тебя и думаю, как бы я сейчас относился к ней. ДОСЯ. Горькое сожаление? БЛИНОВ. Отнюдь. Я смотрю на тебя спокойно. С теплой ласковой ненавистью. С родственной брезгливостью. Или с отстраненным любованием. Не могу понять. Главное: я не уважаю тебя. ДОСЯ. Удивил! БЛИНОВ. Нет, это в самом деле удивительно. Только вчера мне казалось, что я уважаю людей. То есть не казалось, это было. Это вообще какая-то аномалия моего характера. Я уважал людей, несмотря ни на что. ДОСЯ. К чему это ты? БЛИНОВ. К тому, насколько быстро все меняется. Сейчас я абсолютно другой человек. Кажется, что такого: переспать одну ночь в свинском состоянии, на свинском логове, не раздеваясь... Но этого хватило. Я не уважаю себя. И это, оказывается, высшая степень мира и согласия с самим собой. Я впервые собой доволен - потому что ничего от себя не требую! Я перестал уважать своего сына - и испытал огромное облегчение. Вот она, свобода: никого не любить, никого не уважать! Господи, дошло на старости лет! Дося, я до того тебя не уважаю, что даже в самом деле тебя хочу поиметь. Но так, между прочим, как кошку погладить. ДОСЯ. Ты гладь, гладь. Блинов гладит ее по голове. ДОСЯ. Ничего? Не противно? БЛИНОВ. Шелковистые волосы... Приятно. И все равно я тебя не уважаю и не хочу любить. Знаешь, у меня была куча неприятностей из-за женщин. Я ведь изменял жене. Но всякий раз это было так мучительно! Изменяя ей, я продолжал ее уважать. Больше того, я уважал ту женщину, с которой изменял, страшная глупость! И они, кстати, довольно быстро бросали меня. Я не мог понять, почему, я ведь такой добрый, ласковый... Теперь понял: своим уважением я напрягал их. Я заставлял каждую относиться к себе как к человеку. А зачем им это надо? ДОСЯ. Для разнообразия бывает интересно. БЛИНОВ. Неужели и ты хочешь, чтобы к тебе относились как человеку? ДОСЯ. Я же говорю: для разнообразия. БЛИНОВ. Дося, Дося, Дося... Ты нравишься мне, Дося. Что удивительно, ты здесь в грязи и смраде, но божественно чиста. К тебе ничего не пристает. Иди ко мне, моя радость, иди ко мне. Целуются. БЛИН. Слушай... Мне, конечно, все равно... Ты бы матери позвонил. Она знает, где ты? БЛИНОВ. Не в замес. БЛИН. Намотай проворот. БЛИНОВ (насмешливо). Чираборда! Не земная труда тебя ганит (кивает в сторону окна), а чпокаешься ты о бацкой мерлушке (кивает на Досю). БЛИН (вскакивает). Чачава бы завзал? БЛИНОВ. Бордо и завзал. БЛИН (призывая его встать). Вертикенься! Му? БЛИНОВ (обнимая Досю). Фафлуй. Ми ни си кафно и жукно. БЛИН (угрожая, хватая стул). Дарбенду бою кодогду! ДОСЯ. Кирись, Блинчик, ни на нум. Въял? БЛИН (взмахивая стулом над ними). Дарбенду бих на круских, на би ба бу бе! Блинов, не вставая, применяет довольно примитивный прием: берет ногу сына своими ногами в "ножницы" - и валит. Блин лежит довольно долго. Встает. Выходит. БЛИНОВ. Дося, Дося, Дося... Господи, я как Адам, честное слово. Все отпало от меня. Я голый и телом, и душой. Времени нет, обязательств нет. Ничего нет. ДОСЯ. Я есть. БЛИНОВ. Ты есть. ДОСЯ. И ты есть. Целуются. Приоткрывается входная дверь, заглядывает Титикака. За ним маячит Шнырь. ЗАТЕМНЕНИЕ Утро. Груда тел под кучей тряпья. Шевеление. Чьи-то стоны. Резко поднимается проснувшийся Шнырь. Дикими глазами смотрит вперед. Вдруг начинает сбрасывать одеяла и куртки, раскрывая спящих. Встает на ноги, ходит по нарам, что-то ищет. Переворачивает лежащих, смотрит в их лица. ХЕРСАЧЕ. В чем дело, Шнырь? ШНЫРЬ. Ищу. ХЕРСАЧЕ. Чего ты ищешь? ШНЫРЬ. Чего надо, то и ищу! Понемногу просыпаются все, за исключением Доси и Блинова, которые в центре мирно спят в обнимку. Одетые, непременно одетые, г.г. режиссеры! ТИТИКАКА. Шнырь шныряет, шнырево ищет. В самом деле, ты чего ищешь-то? ШНЫРЬ. Ага, скажи тебе, ты тоже будешь искать! ТИТИКАКА. Мне это не надо. ШНЫРЬ. Это всем надо. ДОСЯ. Мне - нет. ХЕРСАЧЕ. И мне нет. Заранее отказываюсь. ШНЫРЬ. Врете вы все! Заранее - ага, а потом - ага! Знаю я вас! Да где же это! ХЕРСАЧЕ. У меня. ШНЫРЬ. Отдай! Это мое! Отдай! ХЕРСАЧЕ. Я отдам, только скажи, что. ШНЫРЬ. Пусть другие отвернутся. ХЕРСАЧЕ. Отвернитесь. Дося, Блин и Титикака отворачиваются. ШНЫРЬ. А точно отдашь? ХЕРСАЧЕ. Точней, чем речь глухонемого. Но ты должен все-таки сказать, что именно. Потому что мало ли что у меня есть! Ну? ШНЫРЬ (не сразу, но решается, открывает рот - и в изумлении выпучивает глаза; изумление переходит в отчаяние). Забыл! Сволочи! Зубы мне заговорили! Надо позарез, жить не могу, отдайте, гады! ТИТИКАКА. Да что отдать, Шнырь, что? ШНЫРЬ. А это вам лучше знать! Нарочно зубы заговорили, чтобы я забыл! Гады! (Падает, бьется в припадке. С ним не могут совладать.) Просыпается Блинов. Встает. И резким пинком ноги отключает Шныря. ХЕРСАЧЕ. Так и поувечить можно. БЛИНОВ. Мой друг спецназовец научил меня когда-то этому удару. Очень помогает, когда человеку плохо. Человек просто отключается. А когда очнется - ему уже хорошо. Он уже тихий и спокойный. Тебе тоже помочь? ХЕРСАЧЕ. С какой стати? БЛИНОВ. Мне показалось, тебя что-то беспокоит. ХЕРСАЧЕ. Меня ты беспокоишь. Лишнее на себя берешь. БЛИНОВ. Я возьму на себя столько, сколько захочу. Кто бы ванну налил? (Достает сигареты, закуривает.) ТИТИКАКА (подходит, протягивает руку за сигаретой). Могу я налить. БЛИНОВ (игнорируя его руку). Вот и налей. ХЕРСАЧЕ (Титикаке). Ты что, в прислужники ему нанялся? ТИТИКАКА. Ни фига. Просто душу продам, когда курить хочу. А у него есть. И в чем дело вообще? Кто говорил, что у нас свобода совести? А что такое свобода совести? Это значит свобода ее иметь или не иметь! Получив сигарету, выходит. БЛИНОВ (протягивает сигареты Херсаче). Угощайся. ХЕРСАЧЕ. Обойдусь. (Однако, не выдержав, будто делая одолжение, берет сразу несколько сигарет, этим как бы компенсируя невольное унижение.) БЛИНОВ (сыну). А ты - бросил? БЛИН. Раньше у нас все было общее. БЛИНОВ. Что такое раньше? Раньше - это не теперь, а теперь это не раньше. Вчера был дождь, а сегодня мороз. Все меняется, Блин. БЛИН. Тебе тоже не всю жизнь будут взаймы давать. Узнают твои друзья, что ты бомжуешь и... И деньги кончатся. БЛИНОВ. Тогда пошлю тебя сшибать шапки. БЛИН. Не смешно. БЛИНОВ. А почему тебе все время кажется, что хочу тебя рассмешить? Шнырь приходит в себя, садится. Трет голову. ШНЫРЬ. Нашли? БЛИНОВ. Что? ШНЫРЬ. Ну, что искали? БЛИНОВ. Нашли. ШНЫРЬ. Это хорошо. Тогда Я посплю. (Ложится.) Является Титикака. ТИТИКАКА. Ванна готова, извольте мыться! БЛИНОВ (Досе). Королевишна моя, очнись! Пора купы-купы! (Целует просыпающуюся Досю, она нежится.) Звонок в дверь. БЛИНОВ. Отп╦рто! Входит Ирина Блинова. ИРИНА. Ну вот и нашла... Наконец-то... (Прислонившись к косяку, закрывает глаза.) Пауза. Блинов сидит на нарах между потягивающейся Досей и улегшимся подремать Шнырем. Херсаче садится на подоконник. Блин - сбоку, в углу, оперевшись спиной, сунув руки в карманы. Титикака присел на корточки, вид - любопытствующий. ИРИНА. Ну? Идем домой? (Блинову.) Почему не позвонил? Что случилось? БЛИНОВ (со странным удивлением). Ирина?! Это ты? ИРИНА. Что с тобой? Что это за девка? БЛИНОВ. Чудеса! Мы не виделись несколько дней, а мне кажется - несколько лет. Нет, серьезно! Я к тебе давно привык, я перестал различать, какая ты. И вдруг вижу: довольно еще молодая интересная женщина! Это приятно. ИРИНА (на Досю). Кто это? БЛИНОВ. Даша, она же Дося. Я не влюбился, нет, но мне с ней хорошо. (Остальным.) Знакомься, хлипол! Это моя ужина, она же ширина. Она же долгота и широта. То есть мои бытовые измерения. Знакомься, Ирэн, это мои, как бы сказать... Сожители! Вот Херсаче, олдовый хлипак и дуретик, владыка этого лыка. Это Шнырь, круглый мокрота, задумчивый человек с задатками философа, но мыслями дебила. Это Титикака, стрикер, стремное живаго. Это Блин, карасист и бордец. Бревнует меня к Досе. Впрочем, ты с ним знакома. БЛИН. Перестань. ИРИНА (сыну). Игорь, что с ним? БЛИН. Просто тр╦кнулся, вот и все. ИРИНА. Ладно. Я страшно устала, я сижу на лекарствах. Дома поговорим. БЛИНОВ. Иди домой, Блинчик. Тебе же хочется. ХЕРСАЧЕ. Иди, Блинчик. Тебя давно тянет к бочаре. Навармишься ватером, запушишься, набьешь бемоль! БЛИН. Мама, ты иди, мы потом придем. Ты не беспокойся. ИРИНА. Я не могу. Я дня больше так не проживу. Я просто сдохну, понимаете? (Блинову.) Надо поговорить. БЛИНОВ. Говори. Разве кто тебе мешает? ИРИНА. Нет, ты определенно сошел с ума. Не могу же я при них. БЛИНОВ. Почему? Они прекрасно все понимают. Они даже знают, о чем ты хочешь спросить. (Титикаке, протягивая ему сигарету - но еще не давая.) Титикака, голубчик, о чем хочет спросить моя жена, как ты думаешь? ТИТИКАКА (вскакивает). Она хочет спросить... Я думаю, она хочет спросить, нарочно ли вы застряли здесь, чтобы спасти сына - или почему-то другому. БЛИНОВ (Ирине). Верно? ИРИНА. Нет. ТИТИКАКА. Как нет, как нет! Ведь это же хотели спросить, это же! ИРИНА. Я не собираюсь здесь это обсуждать! ТИТИКАКА. Но я ведь угадал? Угадал ведь? ИРИНА. Допустим, угадал. Титикака радостно хватает сигарету из руки Блинова. ИРИНА. Что здесь происходит? Я ничего не понимаю. БЛИНОВ. Здесь происходит жизнь. ИРИНА. Хорошо. Поговорим после. Я ничего не соображаю сейчас. Пойдемте домой, а? БЛИНОВ. А зачем? ИРИНА. Что с тобой? БЛИНОВ. Нет, давай разберемся. Ты говоришь: домой. Дома нет, есть квартира. Что такое квартира? Три комнаты, три жилые ячейки из кирпича и бетона среди сотен таких же. Зачем они? ИРИНА. Что с тобой? С тобой все в порядке? БЛИНОВ. Чтобы это понять, тебе надо поговорить со мной. Ты согласна? ИРИНА. Допустим. БЛИНОВ. Итак, я рассуждаю. Зачем мне эти ячейки? Да, еще есть кухня, туалет, ванна. На кухе варится и воняет пища, то есть та мерзость, без чего ни одно существо не может жить. Кабала голода! Хочу ли я на кухню? Нет. Я могу найти свои калории и в другом месте. Хочу ли я в сортир? Да, но мне все равно, в какой. А в ванну? То же самое - была бы вода. Идем дальше. В этих ячейках есть разные вещи. Нужны они мне? Нет, потому что у меня богатое воображение. Я закрываю глаза и могу представить все, что хочу. Идем дальше. В одной из трех ячеек живет мой сын. Когда его там нет, мне неспокойно. Когда он там - мне спокойно, хотя я туда не захожу, я не общаюсь с ним, потому что он не общается со мной. Но мне спокойно. Идем дальше. Зал. Или лучше сказать - зала! Там ковер на полу - и телевизор. На ковер приятно поставить босые ноги. В телевизор приятно смотреть. Но гораздо приятней положить босые ноги на бархатистый живот юной женщины, а вместо телевизора смотреть в ее глаза. Идем дальше. В спальню. В спальне женщина. Жена. То есть как во всякой порядочной семье. Зачем спальня? Чтобы в ней спать. Почему именно в этой спальне? Почему именно с этой женщиной? ИРИНА. Перестань. Очень тебя прошу. Не знаю, что с тобой происходит, но очень прошу - замолчи. БЛИНОВ. Кого ты стесняешься? Повторяю: они все понимают! Я не против вернуться домой, я просто хочу понять, зачем? Ты считаешь, что я немного свихнулся? Проверь это. Объясни мне, зачем мне нужно вернуться домой - и сразу станет ясно, нормальный я или нет. Если нормальный, я пойму. Итак - зачем? ИРИНА. Глупый вопрос. БЛИНОВ. Очень глупый. ИРИНА. Это твой дом. БЛИНОВ. Совершенно случайно. Родился бы я чукчей, я жил бы в чуме - или как там это называется? Яранга? ХЕРСАЧЕ. Это одно и то же. БЛИНОВ. Нет, это не довод! Почему я обязан жить в этом доме, объясни? Вот под нами живут Глебовы, муж и жена. Мы с Глебовым часто встречаемся на лестнице, курим. Выпивали даже вместе. Ты знаешь, что нравишься ему? А мне нравится его жена. Но вот мы поднимаемся по лестнице и вместо того, чтобы мне пойти к его жене, которая мне нравится, а ему к тебе - на вечерок, скрасить жизнь! - мы привычно и скучно расходимся по своим квартирам! Может, нас ждет разная пища? Нет, примерно одинаковый набор калорий. Может, в наших квартирах наш ждет какой-то сюрприз? Никаких - кроме неприятных. ИРИНА. Я думала, ты умнее. БЛИНОВ. Нет, я не настолько дурак, чтобы быть полностью откровенным. Я даже скажу, что люблю тебя особенной супружеской любовью - и это чистая правда. Я вот смотрю на тебя - и любуюсь, и хочу тебя. ИРИНА. Прекрати! БЛИНОВ. Ты должна сказать: продолжай! Разве ты сама не хочешь меня? Ответь честно, здесь все свои. Мы много раз сходились без любви, сейчас, я чувствую, мы просто умираем друг по другу! Лови момент! Вот у этих ребят все просто, у них юноша говорит девушке: давай - и она соглашается или нет. И все! И им наплевать, есть ли кто рядом. Это когда люди совокупляются без любви, надо запираться, чтобы не было стыдно, а когда по любви, пусть видят все! Иди ко мне! (Досе.) Ты не против? ДОСЯ. Да ради бога! БЛИНОВ (Ирине, беря ее за руку, ведя к нарам). Забудь условности, забудь все! Я нужен тебе? Отвечай прямо. ИРИНА. Тут посторонние... БЛИНОВ. Отвечай прямо! ИРИНА. Да, нужен. Она оглядывается на сына, словно у него хочет узнать ответ, что же происходит с Блиновым. Тот отворачивается. БЛИНОВ. Я тебя уверяю, это будут такие моменты, каких в твоей жизни никогда не было! (Обнимает ее.) ИРИНА (опомнилась, пытается вырваться). Пусти! Отпусти меня! Ты с ума сошел! Игорь, пошли домой, пусть он тут бесится! БЛИНОВ. Какое домой? Останься тоже здесь, плюнь на все, останься здесь, со мной, с Досей! Ты ее полюбишь, она такая, что в нее даже женщины влюбляются! (Чуть ли не насильно валит ее на постель. Ирина сопротивляется, Блинов довольно грубо преодолевает сопротивление.) Блин, невнятно вскрикнув, бросается на отца, оттаскивает его. Титикака приходит на помощь, вдвоем они держат Блинова. БЛИНОВ. Да здравствует свобода проявлений! Свободу гуманистическому эгоизму! На волю узников совести. (И вдруг смеется - совершенно разумным смехом. После этого становится абсолютно спокойным.) Ну, хватит, хватит, мальчики. Игры кончились. Все, я сказал. Вы же видите, я абсолютно спокоен! Это глупая шутка. Ирина, прости меня. Да пустите, чудаки, вы что? Титикака и Блин отпускают его. Ирина отвешивает ему пощечину. Он целует ее руку. БЛИНОВ. Прости. Так было нужно. И я слегка заигрался. Ты же знаешь меня: артистизм натуры! Я страшно соскучился по тебе. Все в порядке. И за Игоря не волнуйся, если он не пойдет домой сейчас, то скоро вернется. Он просто влюбился. В девушку, от которой хотел бы троих детей. Но она этого не хочет. ДОСЯ. Может, захотела бы. От тебя. Если б ты не был такое дерьмо. Блин в это время незаметно выходит. БЛИНОВ. Вот те на! А где твоя любовь, Дося? ИРИНА. Ты хочешь продолжить? БЛИНОВ. Извини. (Всем.) Прощайте, ребятки. Приятно было с вами. Если вы в ближайшее время не сдохнете, то обязательно будете жить. И поймете, что нет ничего лучше не того, чего нет, а того, что есть, а если станет скучно, можно временно поменять то, что есть, на то, чего нет, сказав себе, что это то, что есть. Я понятно выражаюсь? ХЕРСАЧЕ. Проваливай, философ. ТИТИКАКА. Сигарет оставьте, если не жалко. БЛИНОВ. На здоровье! (Бросает ему пачку. Озирается, повышает голос.) Игорь, ты идешь? Не обманывай себя, тебе здесь ничего не нужно, кроме Доси, а Досе ты не нужен. Где он, в сортире, что ли? ТИТИКАКА. Он на кухне наверно. (Идет туда, возвращается.) Нет его там. И окно открыто. Пауза. ХЕРСАЧЕ. А в окно ты не выглядывал? Вниз не смотрел? Я тебя спрашиваю! ТИТКАКА. Не ори! Никуда я не смотрел. Я высоты боюсь. Садится у стены. Немая сцена: все застыли в мертвых позах, взгляды всех обращены в одну точку - туда, где предположительно находится окно кухни. ГОЛОС ПО РАДИО. Уважаемые зрители! Просим не волноваться! Блин остался жив. Он упал на дерево, два месяца пролежал в больнице, а потом уехал куда-то далеко, то ли в Каракумы, где устроился стрелочником на железной дороге, то ли завербовался пасти верблюдов в Ханты-Мансийской области. У Доси тоже долгое время было все хорошо, она умерла только через пять месяцев от передозировки наркотиков. Помер и Херсаче, но гораздо позже, через год, и вполне нормальной смертью - от сердечной недостаточности в возрасте тридцати четырех лет. Титикака попал в психушку и счастлив... Блинов живет с женой Ириной на удивление мирно и славно, продолжая изменять ей, к чему она стала относиться гораздо спокойней. Он успешно занимается питательством, она бросила работу и морально его поддерживает. Вроде, вс╦. Фигуры остаются неподвижными, но тут просыпается и садится Шнырь. Да, Шнырь! Шнырь поразил всех: женился на женщине, у него родился сын! Шнырь страшно счастлив, не зная, что через восемнадцать лет, в две тысячи девятнадцатом году, сына убьют в ходе российско-казахского пограничного конфликта. Но это, повторяем, будет потом, а пока все хорошо. Всего вам доброго. Присутствующие на сцене вместе с вышедшим забинтованным Блином счастливо улыбаются. Публика умиленно хлопает и вполголоса смирно обсуждает проблемы наркомании, отцов и детей - и чего бы такого съесть на ужин по возвращении домой... осень 999 ??Алексей Иванович Слаповский 410 600, Саратов, пр. Кирова (Немецкая), 46, кв. 33 тел. 845-2- 732 -789 30