Бернард Шоу. Цезарь и Клеопатра

---------------------------------------------------------------------------- Перевод М. Богословской и С. Боброва Полн. собр. пьес в 6-и т. Т.2 - Л.: Искусство, 1979. OCR Гуцев В.Н. ---------------------------------------------------------------------------- История 1898

CAESAR AND CLEOPATRA

ПРОЛОГ

Врата храма бога Ра в Мемфисе. Глубокий сумрак. Величественное существо с головой сокола, излучающее таинственный свет, выступает из мрака в глубине храма. Бог с величайшим презрением окидывает взором современную аудиторию и после некоторой паузы обращается к ней со следующими словами: - Молчание! Умолкните и слушайте меня вы, чопорные маленькие островитяне! Внемлите мне вы, мужчины, что носите на груди своей белый папирус, на котором не начертано ничего (дабы изобличить младенческую невинность мозгов ваших). Слушайте меня вы, женщины, облекающиеся в соблазнительные одежды, вы, скрывающие мысли свои от мужчин, дабы они верили, что вы считаете их сильными и могущественными повелителями, тогда как на самом деле в сердце своем вы знаете, что они неразумные дети. Смотрите на мою соколиную голову, смотрите и знайте: я - Ра, который некогда был могущественным богом в Египте. Вы не можете пасть передо мною на колени, распростершись ниц, ибо вы стиснуты в тесные ряды и лишены свободы движения и не видите дальше спины сидящего перед вами; а к тому же ни один из вас не осмелится признать сие достойным и подобающим, пока не увидит, что и все остальные делают то же, - откуда и происходит, что в решительные минуты вы пребываете в бездействии, хотя каждый из вас говорит своему ближнему, что необходимо что-то сделать. Я не требую от вас преклонения, я требую лишь тишины. Пусть мужчины ваши не говорят, а женщины пусть не кашляют, ибо я желаю перенести вас далеко в глубь времен, за две тысячи лет, за могилы шестидесяти поколений. Вы, жалкие последыши, не мните себя первыми. Другие глупцы видели до вас, как солнце всходило и закатывалось, а месяц менял лицо свое и час свой. Чем были они, тем вы стали ныне, но далеко вам до их величия; пирамиды, воздвигнутые моим народом, стоят и по сей день, а эти кучи праха, что вы зовете империями, где в рабстве влачите вы дни свои, рассыпаются по ветру, хотя вы и заваливаете их телами сынов ваших, дабы скопилось побольше праха. Внемлите же мне, о вы, принудительно обученные! Узнайте, что, подобно тому как ныне у вас существует старая Англия и новая Англия и вы растерянно топчетесь между той и другой, так некогда, в те дни, когда люди поклонялись мне, существовал старый Рим и новый Рим, и между этими двумя Римами растерянно топтались люди. И старый Рим был мал и беден, свиреп и алчен и страдал многими пороками; но так как ум его был мал, а труд его был прост, он жил своим умом, и труд его спорился. И боги снисходили к нему, и помогали ему, и поддерживали его, и охраняли его; ибо боги проявляют терпение к малым. И вот старый Рим, словно нищий, очутившийся на коне, понадеялся на милость богов и сказал: "Увы мне! Нет ни величия, ни богатства в малости моей. Кто хочет богатства и величия, тот должен грабить бедных и убивать слабых!" И стали римляне грабить бедняков и овладели в совершенстве этим искусством, и завели законы, в силу которых деяния их считались пристойными и честными. А когда выжали бедняков своих досуха, они стали грабить бедняков других стран и присоединили эти страны к Риму и создали новый Рим, богатый и необъятный. А я, Ра, смеялся над этим, ибо мозги римлян остались все такими же, между тем как владычество их распространилось по всей земле. Так слушайте же меня, дабы понять то, что вы сейчас увидите. В те дни, когда римляне все еще топтались между старым и новым Римом, среди них явился могущественный воин, великий Помпеи. Но путь воина есть путь смерти, а путь богов - путь жизни; и поэтому бог к концу пути своего являет мудрость свою, а воин в конце пути своего оказывается глупцом. И вот Помпей стоял за старый Рим, где только воины могли достигнуть величия; но боги обернулись к новому Риму, в котором каждый человек, обладавший умом, мог сделаться тем, чем он хотел. И друг Помпея, Юлий Цезарь, был на той же стороне, что и боги: он видел, что Рим перерос владык своих - старых маленьких римлян. И Цезарь этот был великий краснобай и политик: он покупал людей словами и золотом, подобно тому как ныне покупают вас. А когда они перестали довольствоваться словами и золотом и потребовали побед и военной славы, Цезарь, уже не в юных летах, обратился к этому ремеслу; и те, что восставали против него, когда он заботился о благоденствии их, склонились перед ним, когда он стал убийцей и завоевателем. Ибо такова природа ваша, смертные. Что же до Помпея - он надоел своими успехами и тем, что он сам себя возомнил богом; ибо он толковал о законе, и долге, и о прочих вещах, которых не может касаться жалкая человеческая тварь. И боги улыбнулись Цезарю, ибо он смело жил жизнью, которую они даровали ему, и не хулил нас постоянно за то, что мы, созидая живое, не ведаем стыда, и не прятал деяний наших от людей, как если бы это было нечто постыдное. Вы хорошо знаете, о чем я говорю, ибо это один из ваших собственных грехов. И так случилось между старым и новым Римом, что Цезарь сказал: "До тех пор, пока я не нарушу закон старого Рима, мне не удастся получить свою долю во владычестве над ним, и дар владычествовать, дар, который мне дали боги, погибнет и не принесет плода". Но Помпей сказал: "Закон выше всего, и если ты нарушишь его, ты должен погибнуть". И сказал Цезарь: "Вот я нарушу его, и пусть, кто посмеет, убьет меня". И он нарушил закон Рима. И Помпей пошел на него, как сказано в ваших книгах, с великой армией, дабы изничтожить его и утвердить старый Рим. И Цезарь бежал через волны Адриатического моря, ибо великие боги хотели дать ему урок, тот же урок, что в свое время получите и вы, если вы так же будете забывать их и поклоняться этому пройдохе среди богов - Маммоне. И поэтому, прежде чем вознести Цезаря и сделать его владыкой мира, они захотели бросить его в прах к ногам Помпея и очернить лицо его перед всеми народами. Помпея же они возвеличили и вознесли выше прежнего - и законы его и его высокомерный ум, который пытался по-обезьяньи подражать богам. И сделали они это затем, дабы страшней было его падение. И Помпей отправился в погоню за Цезарем, и раздавил его всем величием старого Рима, и стал над ним и надо всем миром, подобно тому как вы стоите ныне с вашим флотом, что покрывает воды морские на тридцать миль. И когда Цезарь был низринут и повержен в прах, он поднялся в последний раз, дабы умереть с честью, и не отчаялся, а сказал: "Вот они против меня - и Помпей, и старый Рим, и закон, и легионы - все, все против меня; но высоко надо всем этим - боги; а Помпей - глупец". И боги засмеялись и похвалили его. И на полях Фарсалы совершилось невозможное: кровь и железо, на которых держится ваша вера, пали перед духом человека, ибо дух человека - это воля богов. И могущество Помпея рассыпалось в руке его, подобно тому как рассыпалось могущество державной Испании, когда она обратилась против ваших предков в те дни, когда Англия была мала, и жила своим умом, и полагалась на свой ум. а не на то, что она распространяет в газетах. И потому остерегайтесь, дабы какой-нибудь маленький народ, который вы обратили в рабство, не поднялся и не обратился в руках богов в бич, что обрушится на ваше хвастовство и вашу несправедливость, на ваши пороки и вашу глупость. Так хотите ли вы теперь узнать о конце Помпея, или вы будете спать, когда говорит бог? Внемлите словам моим, ибо Помпей отправился туда, куда и вы пошли ныне, - в Египет, где стояла римская армия, подобно тому как ныне там стоит британская армия. И Цезарь погнался за Помпеем в Египет; римлянин бежал, и римлянин гнался за беглецом: пес, пожирающий пса. И египтяне говорили: "Глядите, вот римляне, которые давали золото царям нашим и собирали с нас дань силой оружия своего, не они ли призывали нас быть верными им и предавать нашу родную страну. И вот теперь перед нами два Рима - Рим Помпея и Рим Цезаря. Которому же из них ныне должны мы хранить верность?" И в смущении своем они обратились к воину, который некогда служил Помпею, и знал пути Рима, и обладал всеми его пороками. И сказали ему: "Гляди, в твоей стране пес пожирает пса, и оба пса пришли к нам, дабы пожрать нас. Что ты можешь посоветовать нам?" И воин этот, которому было имя Луций Септимий и которого вы ныне увидите перед собой, ответил: "Вам надлежит тщательно взвесить, который из двух псов сильнее, и затем убить слабейшего в угоду сильному и тем завоевать его милость". И египтяне сказали: "Ты дал дельный совет, но если мы убьем человека, мы преступим закон и поставим себя наравне с богами, а этого мы не смеем делать. Но ты - римлянин: тебе привычно убийство, ибо у тебя страсть господствовать. Не возьмешься ли ты вместо нас убить того пса, который послабее?" И Луций ответил: "Да будет так, ибо я сделал Египет отчизной своей и желаю, чтобы вы почитали и слушали меня". И египтяне сказали: "Мы так и думали, что ты не станешь делать этого безо всякой мзды; ты получишь свою награду". И вот Помпей прибыл в Египет и пристал к берегам его один, на маленькой галере, положившись на его закон и обычай. И народ Египта увидел, что Помпей поистине слабый и ничтожный пес; и едва он успел ступить на берег, как его встретил его старый соратник Луций Септимий, который одной рукой приветствовал его, а другой отсек ему голову; и сохранил эту голову, как хранят капустный кочан, дабы поднести ее в дар Цезарю. И род людской содрогнулся. А боги засмеялись: ибо Септимий был всего лишь мечом, отточенным рукой Помпея. И когда меч этот обратился против его собственного горла, боги сказали, что Помпею лучше было бы сделать Септимия хлебопашцем, а не столь доблестным и скорым на руку убийцей. И поэтому я снова говорю вам: остерегайтесь вы, которые все желали бы стать Помпеями, если бы осмелились; ибо война - это волк, и он может прийти и к вашей двери. Вам, кажется, наскучила речь бога? Вас снедает нечистое желание послушать о жизни порочной женщины? Или имя Клеопатры пробудило в вас это любопытство? О, вы глупцы! Клеопатра всего лишь дитя, которое шлепает нянька. И я, заботясь о благе ваших душ, хочу показать вам, как Цезарь, который пришел в Египет искать Помпея, нашел Клеопатру; и как принял он в дар кочан капусты, что некогда был головой Помпея; и что произошло между старым Цезарем и царицей-ребенком, пока он не покинул Египта и не проложил себе победный путь в Рим, чтобы затем быть убитым, подобно Помпею, людьми, в которых еще уцелел дух Помпея. Все это вы увидите и в невежестве своем будете удивляться тому, что за двадцать веков до ваших дней люди были такие же, как вы, жили и говорили, как вы, - не хуже и не лучше, не умнее и не глупее. И эти две тысячи лет, что минули с тех пор, - для меня, бога Ра, всего лишь мгновение; и то, что вы зовете сегодняшним днем, ничем не отличается от того дня, когда Цезарь впервые ступил на землю моего народа. А теперь я покину вас, ибо вы тупое племя и поучать вас - напрасная трата слов; и я бы не стал расточать их, не будь я богом, а природа богов такова, что они вечно борются с прахом и тьмой и своей неизбывной жаждой божественного вечно стремятся высечь из праха и тьмы новые и новые искры жизни и света. Итак, сидите спокойно на ваших сиденьях и молчите, ибо вы услышите сейчас речь человека, и, по вашему разумению, это был великий человек И не бойтесь, я больше не заговорю с вами; да поведают вам истинный ход истории те, кто участвовал в ней. Прощайте и не вздумайте рукоплескать мне! Храм исчезает в глубоком мраке.

ВАРИАНТ ПРОЛОГА

Октябрьская ночь на сирийской границе Египта в конце царствования XXXIII династии. 706 год по римскому летосчислению, 48-й до рождения Христова - по более позднему, христианскому исчислению. Яркий серебряный свет восходящего ночного светила разгорается на востоке. Звезды и безоблачное небо - наши современники, разве лишь на девятнадцать с половиной веков моложе, чем те, которые мы знаем. Но по их виду этого сказать нельзя. Внизу под ними - два весьма сомнительных завоевания цивилизации: дворец и солдаты. Дворец - старая низкая сирийская постройка из беленого ила - значительно менее уродлив, чем Букингемский дворец; и офицеры во дворце много культурнее, чем современные английские офицеры: так, например, они не имеют обыкновения выкапывать тела мертвых врагов и четвертовать их, как мы поступили с Кромвелем и Махди. Они разбились на две группы; одна с напряженным вниманием следит за игрой своего начальника Бельзенора, воина лет пятидесяти; он положил копье на землю около колена и, наклонившись, мечет кости, играя с молодым, лукавого вида, персидским наемником. Другая группа собралась вокруг одного из офицеров стражи, который только что рассказал непристойный анекдот (до сих пор пользующийся большим успехом в английских казармах), встреченный громовым хохотом. Всего их человек двенадцать; это молодые офицеры египетской гвардии, юноши из высокой аристократии. Они в красной одежде, с оружием и в доспехах, при этом, в отличие от англичан, они не стыдятся своей профессиональной одежды и не тяготятся ею - наоборот, они явно и высокомерно воинственны и гордятся своей принадлежностью к военной касте. Бельзенор - типичный ветеран, суровый и крутой; находчивый, усердный и исполнительный в тех случаях, когда требуется грубая сила; беспомощный и ребячливый, когда она не требуется; прекрасный сержант, неспособный генерал, никуда не годный диктатор. В современном европейском государстве, будь у него хорошие связи, несомненно подвизался бы на двух этих последних поприщах в силу своих заслуг на первом. Ныне, принимая во внимание, что Юлий Цезарь идет войной на его страну, он заслуживает сожаления. Не зная об этом, он весь поглощен игрой с персом, которого он, как чужеземца, считает способным и сплутовать. Его подчиненные - по большей части красивые юноши, их интерес к игре и к непристойному анекдоту довольно полно характеризует основной круг интересов, которыми они живут. Их копья стоят у стены или лежат на земле, готовые служить им в любую минуту. Угол двора образует треугольник; одна сторона его - это фасад дворца с его главным входом, другая - стена с воротами. Группа, слушающая рассказчика, находится около дворца, игроки - ближе к воротам. Рядом с воротами, у стены, большой камень, с которого нубиец-часовой может заглянуть через стену. Двор освещен факелом, воткнутым в стену. Когда хохот воинов, окружающих рассказчика, смолкает, перс, стоящий на коленях и выигравший этот кон, хватает ставку с земли. Бельзенор. Аписом клянусь, перс, твои боги благоволят тебе. Перс. А ну еще раз, начальник. Давай на все, отыграешься. Бельзенор. Нет. Довольно. Мне сегодня не везет. Часовой (выглянув наружу, берет наперевес свое копье). Стой. Кто идет? Все настораживаются. Незнакомый голос отвечает из-за стены. Голос. Гонец с дурными вестями. Бельзенор (кричит часовому). Пропустить! Часовой (опуская копье). Приблизься, гонец с дурными вестями. Бельзенор (пряча в карман кости и поднимая с земли копье). Принять с почестями этого человека. Он несет дурные вести. Воины хватают свои копья и строятся около ворот, оставляя проход для пришельца. Перс (поднимаясь с колен). Разве дурным вестям подобают почести? Бельзенор. Слушай меня, о невежественный перс, и учись. В Египте гонца с добрыми вестями приносят в жертву богам - как благодарственный дар; но ни один бог не примет крови посланца зла. Когда мы посылаем хорошую весть мы вкладываем ее в уста самого негодного раба. Дурные вести несет благородный юноша, который желает отличиться. Они присоединяются к тем, что стоят у ворот. Часовой. Иди, о юный воин, и склони голову в доме царицы. Голос. А ты намажь свое копье свиным салом, о чернокожий. Ибо еще не вспыхнет утро, как римлянин заставит тебя проглотить его по самую рукоять. Обладатель голоса - светловолосый щеголь, одетый иначе, чем дворцовая стража, но не менее вычурно, - смеясь, входит в ворота. На нем явственные признаки кровавой битвы: левая рука, на перевязи, выглядывает из разорванного рукава, в правой руке он держит римский меч в ножнах. Он важно шествует по двору. Перс справа от него. Бельзенор слева, стража толпится сзади. Бельзенор. Кто ты, осмеливающийся смеяться в доме царицы Клеопатры и пред лицом Бельзенора, начальника ее стражи? Пришелец. Я Бел-Африс, потомок богов. Бельзенор (торжественно). Привет, родич! Все (кроме перса). Привет, родич! Перс. Вся стража царицы - потомки богов, кроме меня, о чужеземец. Я перс, потомок многих царей. Бел-Африс (страже). Привет, родичи! (Персу, снисходительно.) Привет, смертный! Бельзенор. Ты с поля битвы, Бел-Африс! Ты, воин, здесь среди воинов. Ты не допустишь, чтобы служанки царицы первыми услышали твои вести. Бел-Африс. У меня нет иных вестей, кроме того, что всем здесь, женщинам и воинам, скоро перережут глотки. Перс (Белъзенору). Говорил я тебе? Часовой (он слушал их). Горе нам, горе! Бел-Африс (часовому). Успокойся, бедный эфиоп. Судьба в руках богов, которые сделали тебя черным. (Белъзенору.) Что тебе говорил этот смертный? (Показывает на перса.) Бельзенор. Он говорил, что римлянин Юлий Цезарь, который высадился с кучкой своих приверженцев у наших берегов, станет владыкой Египта. Он боится римских солдат! Стража презрительно хохочет. Бояться этого мужичья, что умеет только пугать ворон, да тащиться за плугом! Этих сыновей кузнецов, медников и кожемяк! Нам, благородным потомкам богов, посвятившим себя оружию! Перс. Бельзенор! Боги не всегда благосклонны к своим бедным родичам. Бельзенор (запальчиво, персу). А что же, мы один на один не справимся с рабами Цезаря? Бел-Африс (становится между ними). Послушай, родич. В бою один на один египтяне - боги в сравнении с римлянами. Стража (торжествующе). Ага! Бел-Африс. Но этот Цезарь не знает боя один на один, он бросает легион туда, где мы всего слабее, как бросают камень из катапульты. И этот легион подобен человеку с одной головой и тысячей рук, и он не знает бога. Я сражался с ним, и я знаю. Бельзенор (насмешливо). Они испугали тебя, родич? Стража гогочет, в восторге от находчивости своего начальника. Бел-Африс. Нет, родич. Но они меня сразили. Возможно, они испугались, но они раскидали нас, как солому. Стража угрюмо ворчит, выражая свое презрение и гнев. Бельзенор. А разве ты не мог умереть? Бел-Африс. Нет, это было бы слишком легко, чтобы быть достойным потомка богов. Да к тому же я и не успел. Все кончилось в одно мгновение. Они напали на нас там, где мы их меньше всего ждали. Бельзенор. Это значит, что римляне трусы. Бел-Африс. Им все равно, трусы они или нет: они бьются, чтобы победить. Гордость и честь войны неведомы им. Перс. Расскажи нам о битве. Как было дело? Стража (в нетерпеливом любопытстве обступает Бел-Африса). Да, да, расскажи нам о битве. Бел-Африс. Так вот узнайте: я недавно посвящен в стражу мемфисского храма Ра, я не служу ни Клеопатре, ни брату ее Птолемею, я служу великим богам. Мы двинулись в путь, чтобы узнать, зачем Птолемей прогнал Клеопатру в Сирию и как нам, египтянам, поступить с римлянином Помпеем, который только что прибыл в наши земли, после того как Цезарь разбил его под Фарсалой. И что же узнали мы? А то, что Цезарь уже идет сюда по пятам своего врага, а Птолемей убил Помпея и отрубил ему голову, дабы преподнести ее' в дар победителю. Стража потрясена. И еще мы узнали, что Цезарь уже здесь, ибо не прошли мы и полдня обратного пути, как увидели городскую чернь, бегущую от его легионов, которым она пыталась помешать высадиться на берег. Бельзенор. А вы, стража храма, вы не бросились в битву с легионами? Бел-Африс. Мы сделали все, что может сделать человек. Но раздался рев трубы, и голос ее был как проклятие Черной Горы. Потом увидели мы стену из щитов, надвигавшуюся на нас. Всякий из вас знает, как замирает сердце, когда идешь приступом на укрепленную стену. Каково же, если сама стена ринется на вас? Перс (захлебываясь, ибо он уже говорил это). Разве я тебе не говорил? Бел-Африс. Когда стена приблизилась, она превратилась в строй солдат - простых, грубых людей в шлемах, в кожаных одеждах и с нагрудниками. И каждый из них метнул копье; и то, которое летело на меня, пронзило мой щит, словно папирус. Глядите. (Показывает на перевязанную левую руку.) Оно бы проткнуло мне шею, но я нагнулся. И тут же они ринулись, сдвоив ряды, и их короткие мечи обрушились на нас вслед за копьями. Против таких мечей в рукопашном бою наше оружие бесполезно: оно слишком длинно. Перс. Что же ты сделал? Бел-Африс. Сжал кулак и что есть силы ударил римлянина в зубы. И оказалось, римлянин мой - простой смертный: он свалился оглушенный. Я проткнул его его же мечом. (Вытаскивает меч.) Вот - римский меч и кровь римлянина на нем. Стража (одобрительно). Хорошо! (Берут у него меч и передают из рук в руки, разглядывая его с любопытством.) Перс. А твои люди? Бел-Африс. Обратились в бегство. Рассыпались, как овцы. Бельзенор (в ярости). Трусливые рабы! Оставить потомков богов на растерзанье! Бел-Африс (с ядовитым спокойствием). Потомки богов не остались на растерзанье, родич. Поле боя досталось не сильным, но в беге одолел скорый. У римлян нет колесниц, но они послали тучи всадников в погоню, и те перебили множество. Тогда полководец нашего верховного жреца призвал двенадцать потомков богов и заклинал нас погибнуть в бою. Я подумал: лучше стоять, нежели задыхаться в беге и погибнуть от удара в спину. Я остался на месте с военачальником. Римляне оказали нам уважение; ибо никто не нападает на льва, когда поле полно овец, если он не знает, что такое честь и гордость войны, а римляне не знают этого. Так мы спаслись. И я пришел сказать вам, чтобы вы открыли ворота Цезарю; ибо не пройдет и часа, как подойдут его передовые отряды. Между вами и его легионами нет ни одного египетского воина. Часовой. О горе! (Бросает свое копье и бежит во дворец.) Бельзенор. Пригвоздить его к двери! Живо! Стража гонится за часовым, потрясая копьями, но он ускользает от них. Теперь твоя весть побежит по дворцу, как огонь по жнивью. Бел-Африс. Что же нам сделать, дабы спасти женщин от римлян? Бельзенор. А почему бы не убить их? Перс. Потому что за кровь некоторых из них пришлось бы поплатиться головой. Пусть лучше их убьют римляне. Это дешевле. Бельзенор (в благоговении перед его сообразительностью) О хитроумный! О змий! Бел-Африс А ваша царица? Бельзенор. Да. Мы должны увезти Клеопатру. Бел-Африс. А разве вы не собираетесь подождать ее приказаний? Бельзенор. Приказаний? Девчонки шестнадцати лет! Еще чего! Это вы в Мемфисе считаете ее царицей; а мы-то здесь знаем. Я посажу ее на круп моего коня. Когда мы, воины, спасем ее от рук Цезаря, пусть жрецы и няньки опять выставляют ее царицей и нашептывают ей, что она должна приказать. Перс. Выслушай меня, Бельзенор. Бельзенор. Говори, о мудрый не по летам. Перс. Птолемей, брат Клеопатры, враждует с ней. Продадим ему Клеопатру. Стража. О хитроумный! О змий! Бельзенор. Мы не смеем Мы потомки богов, но Клеопатра - дочь Нила И земля отцов наших не будет давать зерна, если Нил не поднимет свои воды и не напитает ее. Без даров отца нашего мы станем нищими. Перс. Это правда. Стража царицы не может прожить на жалованье. Но выслушайте меня, о вы, родичи Озириса. Стража. Говори, о хитроумный! Внемлите детищу змия! Перс. Разве не правда то, что я говорил вам о Цезаре, когда вы думали, что я насмехаюсь над вами? Стража. Правда, правда! Бельзенор (неохотно соглашаясь). Так говорит Бел-Африс. Перс. Так узнайте другое. Этот Цезарь - он очень любит женщин; они становятся ему друзьями и советчицами. Бельзенор. Фу! Владычество женщин приведет к гибели Египет. Перс. Пусть оно приведет к гибели Рим. Цезарь уже в преклонных летах. Ему больше пятидесяти лет, он утомлен битвами и трудом. Он стар для юных жен, а пожилые слишком мудры, чтобы боготворить его. Бел-Африс. Берегись, перс! Цезарь близко, как бы он не услыхал тебя. Перс. Клеопатра еще не женщина, и мудрости нет у нее. Но она уже смущает разум мужчин. Бельзенор. Верно! Это потому, что она дочь Нила и черной кошки от священного Белого Кота. Ну и что же? Перс. Продадим ее тайно Птолемею, а сами пойдем к Цезарю и предложим ему пойти войной на Птолемея, чтобы спасти нашу царицу, прапраправнучку Нила. Стража. О змий! Перс. И он послушает нас, если мы придем и распишем ему, какова она. Он победит и убьет ее брата, и воцарится в Египте, и Клеопатра станет его царицей. А мы будем ее стражей. Стража. О коварнейший из змиев! О мудрость! О чудо из чудес! Бел-Африс. Он явится сюда, пока ты здесь разглагольствуешь, о длинноязыкий. Бельзенор. Это правда. Испуганные вопли во дворце прерывают его. Скорей! Они уже бегут! К дверям! Стража бросается к двери и загораживает ее копьями. Толпа служанок и нянек показывается в дверях. Те, что впереди, пятятся от копий и вопят задним, чтобы они не напирали. Голос Бельзенора покрывает их вопли. Назад! На место! Назад, негодные коровы! Стража. Назад, негодные коровы! Бельзенор. Пошлите сюда Фтататиту, главную няньку царицы! Женщины (кричат во дворце). Фтататита, Фтататита! Иди сюда скорей. Говори с Бельзенором! Одна из женщин. Да подайтесь же вы назад! Вы толкаете меня на копья! На пороге появляется рослая мрачная женщина. Лицо ее покрыто сетью тонких морщин; большие старые, умные глаза. Она мускулистая, высокая, очень сильная; у нее рот ищейки и челюсти бульдога; одета как важная особа при дворе, говорит со стражей высокомерно. Фтататита. Дайте дорогу главной няне царицы. Бельзенор (с величавой надменностью). Фтататита, я Бельзенор, начальник царской стражи, потомок богов. Фтататита (вдвойне высокомерно). Бельзенор, я Фтататита, главная няня царицы, а твои божественные предки гордились тем, что изображения их живут на стенах пирамид великих царей, которым служили мои предки. Женщины злорадно смеются. Бельзенор (со злобной насмешкой). Фтататита, дочь длинноязыкого и оковращающего хамелеона, римляне на пороге! Вопль ужаса среди женщин; если бы не копья, они тут же бросились бы бежать. Никто, даже потомки богов, не может преградить им путь, ибо у каждого из них семь рук и семь копий в каждой. Кровь в их жилах - как кипящая ртуть. Жены их становятся матерями через три часа, а назавтра их убивают и едят. Женщины содрогаются в ужасе. Фтататита, преисполненная презрения к ним, пренебрежительно смотрит на солдат, она прокладывает себе дорогу сквозь толпу и идет, не смущаясь, прямо на копья. Фтататита. Тогда бегите и спасайтесь, о жалкие трусы, потомки грошовых глиняных божков, которых покупают рыбные торговки. Оставьте нас, мы сами позаботимся о себе. Бельзенор. Но прежде исполни повеление наше, о ужас рода человеческого! Приведи к нам Клеопатру-царицу. А потом иди куда хочешь. Фтататита (с насмешливой улыбкой) Теперь я знаю, почему боги взяли ее из наших рук. Воины в смятении переглядываются. Узнай же, глупый солдат, что ее нет с той поры, как закатилось солнце. Бельзенор (в ярости). Ведьма, ты спрятала ее, чтобы продать Цезарю или брату ее, Птолемею. (Хватает Фтататиту за руку и с помощью стража тащит ее на середину двора, бросает на колени и заносит над ней смертоносный нож.) Где она? Говори или... (Грозит перерезать ей горло.) Фтататита (свирепо). Тронь меня, собака! И Нил перестанет питать поля твои и в течение семижды семи лет обречет тебя на голод. Бельзенор (испуганно, но решившись на все). Я принесу жертвы. Я откуплюсь. Нет, постой! (Персу.) Ты, о премудрый, земля твоих отцов лежит далеко от Нила, убей ее. Перс (угрожая ей ножом). У персов один бог, и он любит кровь старых женщин. Где Клеопатра? Фтататита. Перс! Клянусь Озирисом, я не знаю. Я бранила ее за то, что она навлечет на нас дурные дни своей болтовней со священными кошками; она вечно таскает их на руках. Я грозила ей, что оставлю ее одну, когда придут римляне, в наказанье за ее непослушный нрав. И она исчезла, убежала, спряталась. Я говорю правду. Да будет Озирис мне свидетелем... Женщины (угодливо подхватывают). Истинная правда, Бельзенор! Бельзенор. Ты запугала девчонку. Она спряталась. Живо обыскать дворец! Обшарить все углы! Стража во главе с Бельзенором прокладывает себе путь во дворец сквозь толпу женщин, которые, не помня себя, бросаются в ворота. Фтататита (вопит). Святотатство! Мужчины в покоях царицы! Свято... (Голос ее обрывается, перс подносит нож к ее горлу.) Бел-Африс (кладет руку на плечо Фтататиты). Подари ей еще минуту, перс. (Фтататите, весьма внушительно.) Мать, твои боги спят или развлекаются охотой. И меч у горла твоего. Отведи нас туда, где спряталась царица, и ты будешь жить. Фтататита (презрительно). Кто остановит меч в руке глупца, если боги вложили меч в его руку? Послушайте меня вы, безумные юноши. Клеопатра боится меня, но римлян она боится еще больше. Есть только одна сила, которая для нее страшнее гнева царской няньки или жестокости Цезаря, - это Сфинкс, который сидит в пустыне и сторожит путь к морю. Она шепчет на ухо священным кошкам то, что ей хочется сказать ему. И в день своего рождения она приносит ему жертвы и украшает его маками. Так идите же в пустыню и ищите Клеопатру под сенью Сфинкса. Берегите ее больше жизни своей, дабы с ней не случилось худа. Бел-Африс (персу). Можно ли верить этому, о хитроумный? Перс. Откуда идут римляне? Бел-Африс. Через пустыню от моря, мимо Сфинкса. Перс (Фтататите). О мать вероломства, о язык ехидны! Ты придумала эту сказку, чтобы мы пошли в пустыню и погибли на римских копьях. (Заносит нож.) Вкуси же смерть! Фтататита. Не от тебя, щенок! (Ударяет его с силой под коленку, а сама бросается бежать вдоль дворцовой стены и исчезает в темноте.) Бел-Африс хохочет над упавшим персом. Стража выбегает из дворца с Бельзенором и кучкой беглянок, большинство тащит узлы. Перс. Нашли вы Клеопатру? Бельзенор. Она исчезла. Мы обыскали все закоулки. Нубиец-часовой (появляясь в дверях дворца). Горе нам! Увы! Горе нам! Спасайтесь! Бельзенор. Что еще там случилось? Нубиец. Украли священного Белого Кота. Все. Горе нам, горе! Всеобщая паника. Все бегут с воплями ужаса. В суматохе падает и гаснет факел. Топот и крики беглецов вдалеке. Тьма и мертвая тишина.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Та же мгла, которая поглотила храм Ра и сирийский дворец. Та же мертвая тишина. Настороженное ожидание. Но вот черная неподвижная мгла подергивается мягкой серебряной дымкой. Слышится странная мелодия: это колеблемая ветром арфа Мемнона поет перед восходом луны. Громадная полная луна встает над пустыней, озаряя широкий горизонт, на фоне которого смутно выступает огромная фигура; в расстилающемся лунном свете она постепенно принимает очертания Сфинкса, покоящегося среди песков. Свет становится все ярче, и теперь уже ясно видны открытые глаза истукана - они устремлены прямо вперед и вверх в бесконечном, бесстрашном бодрствовании; между его громадными лапами виднеется яркое пятно - груда красных маков, на которой неподвижно лежит девочка. Ее шелковая одежда тихо и мерно поднимаете на груди от дыхания - спокойного дыхания спящей, заплетенные волосы сверкают в лунном блеске, подобно крылу птицы. Внезапно издалека раздается смутный чудовищный гул - может быть, это рев Минотавра, смягченный далеким расстоянием, - и арфа Мемнона смолкает. Тишина, затем несколько далеких пронзительных звуков трубы. Снова тишина. Потом с южной стороны, крадучись, появляется человек. Восхищенный и изумленный этой загадкой ночи, он останавливается и замирает, погруженный в созерцание, но грудь Сфинкса с ее сокровищем скрыта от него огромным плечом истукана. Человек. Слава тебе, Сфинкс! Юлий Цезарь приветствует тебя! Изгнанный рождением на землю, я скитался по многим странам в поисках утраченного мира, в поисках существ, подобных мне. Я видал стада и пастбища, людей и города, но я не встретил другого Цезаря, ни стихии, родственной мне, ни человека, близкого мне по духу, никого, кто бы мог довершить дела моих дней и разрешить мои ночные думы. В этом маленьком подлунном мире, о Сфинкс, я вознесен столь же высоко, как и ты в этой безбрежной пустыне; но я скитаюсь, а ты сидишь неподвижен; я завоевываю, а ты живешь в веках; я тружусь и изумляюсь, ты бодрствуешь и ждешь; я смотрю вверх - и я ослеплен, смотрю вниз - и омрачаюсь, оглядываюсь кругом - и недоумеваю, тогда как твои взор всегда, неизменно устремлен прямо, по ту сторону мира, к далеким краям утраченной нами отчизны. Сфинкс, ты и я - мы чужды породе людей, но не чужды друг другу: разве не о тебе, не о твоей пустыне помнил я с тех пор, как появился на свет? Рим - это мечта безумца; а здесь - моя действительность. В далеких краях, в Галлии, в Британии, в Испании, в Фессалии, видел я звездные твои светильники, подающие знаки о великих тайнах бессменному часовому здесь, внизу, которого я нигде не мог , найти. И вот он, наконец, здесь, этот часовой - образ неизменного и бессмертного в бытии моем, - безмолвный, полный дум, одинокий в серебряной пустыне. Сфинкс, Сфинкс! Я поднимался ночью на вершины гор, прислушиваясь издалека к вкрадчивому бегу ветров - наших незримых детей, о Сфинкс, взметающих в запретной игре твои пески, лепечущих и смеющихся. Мой путь сюда - это путь рока, ибо я тот, чей гений ты воплощаешь: полузверь, полуженщина, полубог, и нет во мне ничего человеческого. Разгадал ли я твою загадку, Сфинкс? Девочка (проснувшись, осторожно выглядывает из своего убежища). Старичок! Цезарь (сильно вздрагивает и хватается за меч). Бессмертные боги! Девочка. Старичок, не убегай. Цезарь (совершенно ошеломленный). "Старичок, не убегай..." И это - Юлию Цезарю! Девочка (настойчиво). Старичок! Цезарь. Сфинкс, ты забыл о своих столетиях. Я моложе тебя, хотя голос твой - голос ребенка. Девочка. Полезай скорей сюда, а то сейчас придут римляне и съедят тебя. Цезарь (бежит, огибая плечо Сфинкса, и видит девочку). Дитя у него на груди! Божественное дитя! Девочка. Полезай скорей. Ты взберись по его боку, а потом ползи кругом. Цезарь (изумленный). Кто ты? Девочка. Я Клеопатра, царица Египта. Цезарь. Цыганская царица, ты хочешь сказать? Клеопатра. Ты не должен так непочтительно говорить со мной, а то Сфинкс отдаст тебя римлянам, и они съедят тебя. Лезь сюда. Здесь очень уютно. Цезарь (про себя). Какой сон, какой дивный сон! Только бы не проснуться. Я готов завоевать десять материков, чтобы доглядеть его до конца. (Карабкается по туловищу Сфинкса и, обогнув правое плечо, появляется на пьедестале.) Клеопатра. Осторожней! Вот так. Теперь садись. Вот тебе другая его лапа. (Усаживается поудобней на левой лапе Сфинкса.) Он очень могущественный и защитит нас. Только... (дрогнувшим, жалобным голосом) он не обращает на меня никакого внимания и ничего мне не рассказывает. Я очень рада, что ты пришел: мне было так скучно. А ты нигде здесь не видел Белого Кота? Цезарь (усаживается на правую лапу; в крайнем удивлении). Ты, значит, потеряла кошку? Клеопатра. Да, священного Белого Кота. Подумай, какой ужас! Я несла его сюда, я хотела принести его в жертву Сфинксу, но только мы отошли от города, его позвала черная кошка, и он вырвался у меня из рук и убежал. А как ты думаешь, может быть эта черная кошка и есть моя прапрапрабабушка? Цезарь (не сводя с нее изумленных глаз). Твоя прапрапрабабушка? Возможно. В эту диковинную ночь я ничему не удивлюсь. Клеопатра. Да, я тоже так думаю. Прабабушка моей прабабушки была черной кошкой от священного Белого Кота, а Нил сделал ее своей седьмой женой. Вот потому у меня такие волнистые волосы. И мне всегда хочется делать по-своему - все равно, хотят этого боги или нет. Потому что моя кровь - это воды Нила. Цезарь. А что ты тут делаешь так поздно? Ты живешь здесь? Клеопатра. Ну конечно нет. Я - царица. Я буду жить во дворце в Александрии, когда убью своего брата, который меня прогнал оттуда. Когда я стану совсем большая, я буду делать все, что хочу. Я буду кормить ядом моих рабов и буду смотреть, как они корчатся. А Фтататиту я буду пугать, что ее посадят в огненную печь. Цезарь. Гм... Ну, а сейчас почему ты не дома, не в постели? Клеопатра. Потому что сюда идут римляне, и они нас всех съедят. Ты ведь тоже не дома и не в постели. Цезарь (с убеждением). Нет, я дома. Мой дом - палатка. И я сейчас крепко сплю в своей палатке и вижу сон. Неужели ты думаешь, что ты существуешь на самом деле, ты, сонное наважденье, маленькая немыслимая колдунья? Клеопатра (хихикая, доверчиво прижимается к нему). Ты смешной милый старичок! Ты мне очень нравишься. Цезарь. Ах, ты мне портишь сон. Почему тебе не снится, что я молодой? Клеопатра. Я была бы очень рада, если бы ты был молодой. Только тогда я бы тебя, наверно, боялась. Мне нравятся юноши, у которых круглые, сильные руки. Но я боюсь их. А ты старый, худой и жилистый. Но у тебя приятный голос; и я рада, что есть с кем поболтать, хотя ты, наверно, немножко сумасшедший. Должно быть, это луна на тебя действует, что ты так глупо разговариваешь сам с собой. Цезарь. Как? Ты слышала? Я возносил мольбы великому Сфинксу. Клеопатра. Да это вовсе не великий Сфинкс. Цезарь (в крайнем огорчении смотрит на истукана). Что? Клеопатра. Это милый, малюсенький, крохотный Сфинксик. Что ты! Великий Сфинкс - он до того большой, что у него целый храм стоит между лапами. А это мой дорогой Сфинксик. А скажи, как ты думаешь, у римлян есть такие колдуны, которые могут нас колдовством унести отсюда? Цезарь. Что? Неужели ты боишься римлян? Клеопатра (совершенно серьезно). Ох, они нас съедят, если только поймают. Они - варвары. Их вождя зовут Юлий Цезарь. У него отец - Тигр, а мать - Пылающая Гора. А нос у него, как хобот у слона. Цезарь невольно трогает себя за нос. У них у всех длинные носы, клыки слоновьи и маленькие хвостики. И семь рук, и по сотне стрел в каждой; а едят они человечину. Цезарь. Хочешь, я покажу тебе настоящего римлянина? Клеопатра (испуганно). Нет, не пугай меня. Цезарь. Не все ли равно, ведь это только сон... Клеопатра (возбужденно). Нет, не сон, не сон. Вот смотри. (Вытаскивает шпильку из волос и колет его несколько раз в руку.) Цезарь. Ай! Перестань! (Гневно.) Как ты смеешь! Клеопатра (оробев). Ты ведь говорил, что ты спишь. (Чуть не плача.) Я только хотела доказать тебе... Цезарь (ласково). Ну, полно, полно, не плачь. Царицам нельзя плакать. (Потирает уколотую руку и удивляется совершенно реальному ощущению боли.) Что это, правда, наяву? (Ударяет рукой по истукану, чтобы проверить себя. И ощущение оказывается настолько реальным, что он сбит с толку и растерянно бормочет.) Да я... (В совершенном ужасе.) Нет, немыслимо. Безумие, безумие! (Вне себя.) Скорее в лагерь, в лагерь! (Вскакивает и собирается спрыгнуть на землю.) Клеопатра (в страхе цепляется за него и не пускает). Нет, не оставляй меня! Нет, нет, нет, не уходи! Мне страшно, я боюсь римлян. Цезарь (волей-неволей убеждаясь, что он действительно не спит). Клеопатра, ты хорошо видишь мое лицо? Клеопатра. Да. Оно такое белое в лунном свете. Цезарь. Ты уверена, что это только от луны оно кажется белее лица египтянина? (Зловеще.) Ты не находишь, что у меня очень длинный нос? Клеопатра (отшатываясь от него и замирая в ужасе). Ой! Цезарь. Это римский нос, Клеопатра. Клеопатра. Ах! (С пронзительным криком вскакивает и, юркнув за левое плечо Сфинкса, прыгает на песок и, упав на колени, вопит и взывает к Сфинксу.) Раскуси его пополам, Сфинкс! Раскуси его пополам! Я хотела принести тебе в жертву Белого Кота - правда, я несла его тебе. Цезарь спускается с пьедестала, трогает ее за плечо. Ах! (Съеживается и закрывает лицо руками.) Цезарь. Клеопатра, хочешь, я научу тебя, что надо сделать, чтобы Цезарь не съел тебя? Клеопатра (умоляюще жмется к нему). Ах, научи, научи. Я украду драгоценности у Фтататиты и подарю тебе. Я повелю Нилу питать твои поля дважды в год. Цезарь. Успокойся, успокойся, малютка! Твои боги трепещут перед римлянами. Ты видишь, Сфинкс не смеет укусить меня. И если я захочу отдать тебя Юлию Цезарю, он не посмеет помешать мне. Клеопатра (жалобно уговаривая его). Нет, ты не отдашь, ты не отдашь, ты сам сказал, что не отдашь. Цезарь. Цезарь не ест женщин. Клеопатра (вскакивает, оживая надеждой). Что? Цезарь (внушительно). Но он ест девочек (она снова цепенеет) и кошек. Ты глупенькая маленькая девочка, и ты родилась от черной кошки. Значит, ты и девочка и кошка. Клеопатра (дрожа). И он съест меня? Цезарь. Да-а, если только ты не заставишь его поверить, что ты женщина. Клеопатра. Так найди же волшебника, который сделает из меня женщину. Может быть, ты сам волшебник? Цезарь. Возможно. Но на это потребуется много времени; а тебе в эту же ночь предстоит встретиться лицом к лицу с Цезарем во дворце твоих предков. Клеопатра. Нет, нет! Ни за что! Цезарь. Как бы сердце твое ни трепетало от ужаса, как бы ни был для тебя страшен Цезарь, ты должна встретить его как мужественная женщина и великая царица: он не должен видеть, что ты боишься. Если твоя рука дрогнет или голос прервется, тогда - мрак и смерть. Клеопатра стонет. Но если он найдет тебя достойной царствовать, он посадит тебя на трон рядом с собой и сделает тебя истинной владычицей Египта. Клеопатра (в отчаянии). Нет, он догадается, он увидит. Цезарь (с некоторой грустью). Женщины легко обманывают его. Их глаза ослепляют его. Он видит их не такими, какие они есть, а такими, какими ему хочется их видеть. Клеопатра (с надеждой в голосе). Так мы обманем его. Я надену наколку Фтататиты, и он примет меня за старуху. Цезарь. Если ты сделаешь это - знай, он проглотит тебя одним глотком. Клеопатра. А я сделаю ему сладкий пирог с моим волшебным опалом, а в тесте запеку семь волосков Белого Кота. И еще... Цезарь (прерывает ее). Фу, какая ты дурочка! Он съест твой сладкий пирог, да и тебя вместе с ним. (С презрением поворачивается и отходит.) Клеопатра (бежит за ним и цепляется за него). Ах, нет! Ну, пожалуйста, пожалуйста! Я сделаю все, что ты велишь. Я буду слушаться. Я буду твоя рабыня. Снова из пустыни доносится мощный рев, теперь уже совсем близко. Это буцина - римский военный рог. Цезарь. Слышишь? Клеопатра (дрожа). Что такое? Цезарь. Это голос Цезаря. Клеопатра (тащит его за руку). Так давай убежим. Идем, идем скорей. Цезарь. Со мной тебе ничего не грозит, пока ты не взойдешь на трон, дабы принять Цезаря. Веди меня туда. Клеопатра (радуясь, что можно уйти). Хорошо, хорошо. Снова слышен рог. Идем же скорей, идем, идем! Боги гневаются. Слышишь, как дрожит земля? Цезарь. Это поступь легионов Цезаря. Клеопатра (тащит его за собой). Вот сюда, да скорей же! И давай посмотрим, нет ли где здесь Белого Кота. Это он превратил тебя в римлянина. Цезарь. Неисправима, совершенно неисправима! Ну, идем! (Следует за ней.) Рев буцины становится все громче, по мере того как они, крадучись, пробираются по пустыне. Лунный свет гаснет, горизонт снова зияет черной мглой, в которой причудливо выступает громада Сфинкса. Небо исчезает в беспросветной мгле. Затем в тусклом свете отдаленного факела взору открываются высокие египетские колонны, поддерживающие свод величественной галереи. В глубине ее раб-нубиец несет факел. Цезарь следует за Клеопатрой, они идут за рабом. Проходя колоннадой. Цезарь с любопытством рассматривает незнакомую архитектуру и выступающие из мрака между колоннами, в свете бегущего факела, фигуры крылатых людей с соколиными головами и громадных черных мраморных котов, которые вдруг словно выскакивают из засады и так же внезапно прячутся. Галерея поворачивает за угол и образует просторный неф, где Цезарь видит направо от себя трон и за ним дверь, обе стороны трона возвышаются стройные колонны, каждой из них светильник. Цезарь. Что это такое? Клеопатра. Здесь я сижу на троне, когда мне позволяют надевать мою корону и порфиру. Раб поднимает факел и освещает трон. Цезарь. Прикажи рабу зажечь светильники. Клеопатра (смущенно). Ты думаешь, можно? Цезарь. Конечно. Ты - царица. Она не решается. Ну, что же ты? Клеопатра (несмело, рабу). Зажги все светильники. Фтататита (внезапно появляется позади трона). Остановись, раб! Раб останавливается. Фтататита строго обращается к Клеопатре, которая струсила, как напроказивший ребенок. Кто это с тобой? И как ты осмелилась распорядиться зажечь светильники без моего разрешения? Клеопатра от страха не может вымолвить ни слова. Цезарь. Кто это? Клеопатра. Фтататита. Фтататита (высокомерно). Главная няня цари... Цезарь (обрывая ее). Я говорю с царицей. Молчи! (Клеопатре.) Так-то твои слуги знают свое место? Отошли ее. А ты (обращаясь к рабу) делай так, как тебе приказала царица. Раб зажигает светильники. Клеопатра колеблется, боясь Фтататиты. Ты - царица; отошли ее. Клеопатра (заискивающе). Фтататита, милочка, пожалуйста, уйди - ну на минутку. Цезарь. Ты не приказываешь, ты просишь. Ты не царица. Тебя съедят. Прощай. (Делает движение, собираясь уйти.) Клеопатра (хватается за него). Нет, нет, нет! Не оставляй меня! Цезарь. Римлянам нечего делать с царицами, которые боятся своих рабов. Клеопатра. Я не боюсь. Правда же, я не боюсь. Фтататита. Посмотрим, кто здесь боится! (Угрожающе.) Клеопатра... Цезарь. На колени, женщина! Или ты думаешь, и я дитя, что ты осмеливаешься шутить со мной? (Показывает ей на пол у ног Клеопатры.) Фтататита, наполовину укрощенная, но вместе с тем взбешенная, медлит. Цезарь окликает нубийца. Раб! Нубиец подходит. Ты сумеешь отсечь голову? Нубиец кивает и восхищенно улыбается, показывая все зубы. (Цезарь протягивает свой меч в ножнах рукоятью вперед нубийцу, потом поворачивается к Фтататите и снова указывает на пол.) Ты опомнилась, женщина? Фтататита, уничтоженная, падает на колени перед Клеопатрой, которая не верит своим глазам. Фтататита (хрипло). О царица, не забудь слугу твою в день твоего величия! Клеопатра (вне себя от возбуждения). Прочь! Поди прочь! Вон отсюда! Фтататита поднимается и с опущенной головой пятится к двери. (Восхищенная этой покорностью, чуть не хлопает в ладоши, руки у нее дрожат. Внезапно она кричит.) Дайте мне что-нибудь, я отхлещу ее. (Хватает с трона змеиную кожу и, размахивая ею, как бичом, бросается за Фтататитой.) Цезарь мгновенно, одним прыжком, оказывается около Клеопатры и удерживает ее, пока Фтататита не исчезает. Цезарь. Вот как? Ты царапаешься, котенок? Клеопатра (вырываясь). Я хочу побить кого-нибудь. Я побью его. (Бросается на раба.) Вот! вот! вот! Раб опрометью бежит по галерее и скрывается. (Бросает змеиную кожу на ступеньки трона и, размахивая руками, кричит.) Вот теперь я настоящая царица! Настоящая царица - царица Клеопатра! Цезарь с сомнением покачивает головой: преимущество этого превращения кажется ему сомнительным, когда он взвешивает его с точки зрения общественного блага Египта. (Поворачивается и смотрит на Цезаря сияя, потом соскакивает с трона, подбегает к нему, вне себя от радости бросается к нему на шею и кричит.) О, как я люблю тебя за то, что ты сделал меня царицей! Цезарь. Царицам надлежит любить только царей. Клеопатра. Все, кого я люблю, будут у меня царями. Я тебя сделаю царем. У меня будет много молодых царей с круглыми, сильными руками. А когда они наскучат мне, я их запорю до смерти. Но ты всегда будешь моим царем. Моим милым, добрым, умным, хорошим, любимым старым царем. Цезарь. О мои морщины, мои морщины! И мое детское сердце! Ты будешь самой опасной из побед Цезаря. Клеопатра (опомнившись, в ужасе). Цезарь! Я забыла про Цезаря! (В смятении.) Ты скажешь ему, что я царица? Что я настоящая царица! Послушай (ластясь к нему), давай убежим и спрячемся, пока Цезарь не уйдет? Цезарь. Если ты боишься Цезаря, ты не настоящая царица. И хотя бы ты спряталась под пирамидой, он подойдет и поднимет ее одной рукой. И тогда... (Щелкает зубами.) Клеопатра (дрожит). Ой! Цезарь. Посмей только, испугайся! Вдалеке снова раздается рев буиины. Клеопатра стонет от страха. (Торжествующе восклицает.) Ага! Цезарь идет к трону Клеопатры. Ступай сядь на свое место. (Берет ее за руку и ведет к трону. Она так перепугана, что не может выговорить ни слова.) Эй, Титатота! Как ты зовешь своих рабов? Клеопатра (безжизненно опускается на трон, съеживается и дрожит). Хлопни в ладоши. Цезарь хлопает в ладоши. Входит Фтататита. Цезарь. Принеси одеяния царицы и ее корону. Позови служанок и обряди ее. Клеопатра (оживляясь и немного приходя в себя). Да, корону, Фтататита! Я надену корону. Фтататита. Для кого должна царица облечься в свои царские одежды? Цезарь. Для римского гражданина, для царя царей, Тотатита. Клеопатра (топая ногой). Как ты смеешь спрашивать? Иди и делай, что тебе приказано. Фтататита уходит, угрюмо улыбаясь. (Нетерпеливо, Цезарю.) Цезарь узнает, что я царица, когда увидит мою корону и одеяние, правда? Цезарь. Нет, откуда узнает он, что ты не рабыня, надевшая царское одеяние? Клеопатра. Ты скажешь ему. Цезарь. Он не станет меня спрашивать. Он узнает Клеопатру по ее гордости, мужеству, ее величию и красоте. Клеопатра смотрит на него с крайним сомнением. Ты дрожишь? Клеопатра (трясясь от страха). Нет... я... я... (совершенно угасшим голосом) нет. Фтататита и три женщины входят с царским одеянием. Фтататита. Из всех приближенных женщин царицы остались только трое. Остальные бежали. Они начинают одевать Клеопатру, которая подчиняется им, бледная, безжизненная. Цезарь. Ничего, ничего. Достаточно и троих. Бедному Цезарю обычно приходится одеваться самому. Фтататита (презрительно). Царицу Египта сравнить с римским варваром! (Клеопатре.) Будь смелей, дитя мое! Выше голову перед этим чужеземцем. Цезарь (любуясь Клеопатрой, возлагает ей корону на голову). Ну как? Сладко ли быть царицей, Клеопатра? Клеопатра. Не сладко. Цезарь. Подави свой страх - и ты завоюешь Цезаря. Близко ли римляне, Тота? Фтататита. Они на пороге, а стража разбежалась. Женщины (горестно стонут). О, горе нам, горе! По галерее бежит нубиец. Нубиец. Римляне в ограде! (Одним прыжком исчезает за дверью.) Женщины с воплями бросаются за ним. Фтататита смотрит со злобной решимостью. Она не двигается с места. Клеопатра еле удерживается, чтобы не броситься вслед за служанками. Цезарь держит ее за руку и сурово смотрит на нее, не сводя глаз. Она стоит, как мученица, обреченная на казнь. Цезарь. Царица должна одна встретить Цезаря. Скажи: да будет так. Клеопатра (белая, как полотно). Да будет так! Цезарь (отпуская ее). Хорошо. Слышен шум и тяжелый шаг вооруженных воинов. Ужас Клеопатры усиливается. Рев буцины раздается совсем рядом. Его подхватывает оглушительная фанфара труб. Это свыше сил Клеопатры, она издает вопль и бросается к двери. Фтататита безжалостно останавливает ее. Фтататита. Я вынянчила тебя. Сейчас ты сказала: "Да будет так!" И если бы даже тебе пришлось умереть, ты должна сдержать слово царицы. (Подводит Клеопатру к Цезарю, и он ведет ее, еле живую от страха, к трону ) Цезарь. Теперь, если ты дрогнешь... (Садится на трон) Клеопатра стоит на ступеньках почти без чувств, приготовившись к смерти. Римские солдаты с грохотом идут по галерее. Впереди знаменосец с римским орлом, за ним труба с буциной - рослый воин с рогом, обвивающимся вокруг его тела; медный раструб изображает воющую волчицу. Дойдя до нефа, они с изумлением глядят на трон, потом выстраиваются перед троном, выхватывают мечи и, потрясая ими в воздухе, кричат "Слава Цезарю" Клеопатра оборачивается и бессмысленно смотрит на Цезаря. Внезапная истина доходит до ее сознания, и она с воплем облегчения, рыдая, падает в его объятия.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Александрия. Зал в нижнем этаже дворца, переходящий в лоджию, куда ведут две ступени. Через арки лоджии видно, как сверкают в утреннем солнце волны Средиземного моря. Высокие светлые стены покрыты фресками, представляющими процессию египетских царей, изображенных в профиль, в виде плоского орнамента, отсутствие зеркал, искусственных перспектив, мягкой мебели и тканей делает это место красивым, простым, здоровым, прохладным или, как сказал бы богатый английский фабрикант, - бедным, голым, нелепым и неуютным, ибо цивилизация Тоттенхем-Корт-Роуд по отношению к египетской цивилизации - все равно что стеклянные бусы и татуировка по отношению к цивилизации Тоттенхем-Корт-Роуд Юный царь Птолемей-Дионис (десятилетний мальчик), которого ведет за руку его опекун Потин, сходит со ступеней лоджии. Двор собрался на царский прием. Придворные-мужчины и женщины разных племен и разного цвета кожи, но большей частью египтяне; некоторые из них значительно светлее - жители Нижнего Египта, другие, более смуглые, - уроженцы Верхнего Египта, среди них несколько греков и евреев. В группе по правую руку Птолемея выделяется наставник Птолемея - Теодот, группу по левую руку Птолемея возглавляет Ахилл - военачальник Птолемея. Теодот - маленький, высохший старичок, с таким же высохшим и сморщенным лицом, на котором, господствуя над остальными чертами, выделяется высокий, прямой лоб, он смотрит с проницательностью и глубокомыслием сороки и слушает то, что говорят другие, с придирчивой саркастичностью философа, внимающего ораторским упражнениям своих учеников. Ахилл - высокий красивый человек лет тридцати пяти, с роскошной черной бородой, курчавящейся, словно шерсть пуделя, умом не блещет, но вид имеет внушительный и не роняет своего достоинства. Потин - крепкий мужчина примерно лет пятидесяти, евнух, пылкий, энергичный, находчивый, умом и характером не отличается, нетерпелив и не умеет владеть собой, у него пушистые волосы, похожие на мех. Царь Птолемей на вид гораздо старше, чем английский мальчик тех же лет, но держится ребячливо, привык к тому, чтобы его водили на помочах, беспощаден и раздражителен и, подобно всем взращенным при дворе принцам, выглядит чересчур тщательно умытым, одетым и причесанным. Царя встречают церемониальными поклонами, он сходит со ступенек к тронному креслу, которое стоит направо от него, - это единственное сиденье во всем зале. Подойдя к креслу, он растерянно поглядывает на Потина, который становится по левую его руку. Потин. Царь Египта скажет свое слово. Теодот (пискливым голосом, который звучит внушительно только благодаря его самомнению). Внемлите слову царя! Птолемей (без всякого выражения; он, по-видимому, повторяет затверженный урок). Узнайте, все вы. Я - перворожденный сын Авлета - Певучей Флейты, который был вашим царем. Моя сестра Береника свергла его с трона и завладела его царством, но... но... (Заикается и смолкает.} Потин (тихонько подсказывает). Но боги не потерпели... Птолемей. Да, боги не потерпели, не потерпели... (Останавливается, и совершенно убитым голосом.) Я забыл, чего боги не потерпели... Теодот. Пусть Потин, опекун царя, скажет слово царя. Потин (с трудом подавляя раздражение). Царь хотел сказать, что боги не потерпели, чтобы беззаконие сестры его осталось безнаказанным. Птолемей (поспешно). Да, да, дальше я помню. (Снова начинает тем же монотонным голосом.) И вот боги послали чужеземца Марка Антония, римского начальника всадников, через пески пустынь, и он вернул трон отцу моему. И отец мой взял сестру мою Беренику и отсек ей голову. И ныне, после кончины отца моего, другая дочь его, сестра моя Клеопатра, похитила у меня царство мое и хочет завладеть моим троном. Но боги не потерпят... Потин предостерегающе покашливает. Боги... боги... не потерпят... Потин (подсказывает). Не допустят... Птолемей. Ах, да... не допустят сего беззакония, они предадут ее голову секире, как предали голову сестры ее. Но с помощью колдуньи Фтататиты она заворожила римлянина Юлия Цезаря и заставила его поддержать ее беззаконные притязания на египетское царство. Узнайте теперь, что я не потерплю... Я не потерплю... (Капризно, Потину.) Чего я не потерплю? Потин (выведенный из себя, со всем пылом страстно негодующего политика). Царь не потерпит, чтобы чужеземец похитил у него трон нашего египетского царства. (Возгласы одобрения.) Скажи царю, Ахилл, сколько воинов и всадников у этого римлянина? Теодот. Военачальник царя скажет слово. Ахилл. Всего два римских легиона, о царь! Три тысячи солдат и едва ли тысяча всадников. Двор разражается презрительным смехом, начинается оживленная болтовня; в это время в лоджии появляется римский офицер Руфий. Это рослый, сильный чернобородый человек средних лет, с маленькими светлыми глазами, решительный и грубый; у него толстые нос и щеки, но сам он весь словно выкован из железа. Руфий (со ступеней). Эй, вы там! Смех и болтовня сразу прекращаются. Цезарь идет. Теодот (с большим присутствием духа). Царь разрешает римскому военачальнику войти. Цезарь в простой одежде, но в венке из дубовых листьев, прикрывающем лысину, спускается из лоджии в сопровождении своего секретаря Британа, уроженца британских островов, человека лет сорока, высокого, внушительного, уже слегка лысеющего, с густыми, спадающими вниз каштановыми усами, подстриженными так, что их концы переходят в опрятные баки. Он аккуратно одет во все синее; за поясом у него кожаная сумка, чернильница из рога и тростниковое перо. Его серьезный вид, свидетельствующий о важности предстоящего им дела, находится в очевидном несоответствии с добродушием Цезаря, который разглядывает незнакомую обстановку с откровенным любопытством, а затем оборачивается к креслу царя. Британ и Руфий располагаются возле ступеней, ведущих к лоджии. Цезарь (смотрит на Потина и Птолемея). Кто царь, мужчина или мальчик? Потин. Я - Потин, опекун владыки моего, царя. Цезарь (ласково похлопывает Птолемея по плечу). Так это, значит, ты царь? Скучное занятие в твоем возрасте, а? (Потину.) Привет тебе, Потин. (Равнодушно отворачивается и медленно идет на середину зала, оглядываясь по сторонам и рассматривая придворных, пока не доходит до Ахилла.) А этот молодец кто такой? Теодот. Ахилл, военачальник царя. Цезарь (дружески, Ахиллу). А, военачальник, я тоже военачальник. Но я слишком поздно начал, слишком поздно. Желаю тебе здравствовать и одержать много побед, Ахилл. Ахилл. Как будет угодно богам, Цезарь. Цезарь (Теодоту). А ты, кажется... Теодот. Теодот, наставник царя. Цезарь. Ты учишь людей быть царями, Теодот. Умное занятие, ничего не скажешь. (Отворачивается, разглядывает богов по стенам, затем снова подходит к Потину.) А что здесь, собственно, такое? Потин. Палата советников царской сокровищницы, Цезарь. Цезарь. А-а, ты мне напомнил. Мне нужны деньги. Потин. Сокровищница царя оскудела, Цезарь. Цезарь. Да, я вижу, здесь всего одно сиденье. Руфий (грубо кричит). Дайте сюда кресло для Цезаря! Птолемей (застенчиво поднимается и предлагает Цезарю свое кресло). Цезарь... Цезарь (ласково). Нет, нет, мой мальчик. Это твое место. Сядь. Он заставляет Птолемея сесть. Между тем Руфий, оглядываясь по сторонам, замечает в углу изображение бога Ра, которое представляет собой сидящего человека с соколиной головой. Перед этим изображением стоит бронзовый треножник размером с табуретку, на нем курится фимиам. Руфий, с находчивостью римлянина и свойственным ему равнодушием к чужеземным суевериям, быстро хватает треножник, стряхивает курения, сдувает пепел и ставит его позади Цезаря, почти посредине зала. Руфий. Садись сюда, Цезарь. Придворные содрогаются, раздается свистящий шепот: "Кощунство!" Цезарь (усаживаясь). Так вот, Потин, поговорим о деле. Мне очень нужны деньги. Британ (неодобрительно: ему не нравится такой неофициальный тон). Мой повелитель хочет сказать, что у Рима законный иск к Египту по обязательствам, заключенным вашим почившим царем с триумвиратом. И долг Цезаря по отношению к отчизне заставляет его требовать немедленной уплаты. Цезарь (учтиво). Ах да, я забыл. Я не представил вам моих соратников. Потин,- это Британ, мой секретарь. Островитянин, с западного края мира. От Галлии - день пути. Британ чопорно кланяется. А это Руфий, мой товарищ по оружию. Руфий кивает. Так вот, Потин, мне нужно тысячу шестьсот талантов. Придворные ошеломлены, в толпе подымается ропот. Теодот и Ахилл безмолвно взывают друг к другу, возмущенные столь чудовищным требованием. Потин (в ужасе). Сорок миллионов сестерций! Немыслимо! В царской сокровищнице нет таких денег. Цезарь (ободряюще). Всего тысяча шестьсот талантов, Потин. Зачем считать на сестерции? Что купишь на одну сестерцию? Каравай хлеба. Потин. А за талант можно купить породистого коня. Мы переживаем смутное время, ибо сестра царя, Клеопатра, беззаконно оспаривает его трон. Царские подати не собирались целый год. Цезарь. Их собирают, Потин. Мои воины сегодня с утра занимаются этим. Снова шепот и общее изумление, кое-где среди придворных сдавленные смешки. Руфий (резко). Нужно платить, Потин. Что зря разговаривать. Вы и так отделаетесь недорого. Потин (язвительно). Возможно ли, чтобы завоеватель мира, Цезарь, терял время на такие мелочи, как наши подати? Цезарь. Друг мой, подати для завоевателя мира - самое главное дело. Потин. Так слушай, Цезарь, сегодня же сокровища храмов и золото царской казны отдадут литейщикам монетного двора перелить на монету и уплатить выкуп на глазах у всего народа. И пусть увидит народ, как мы будем сидеть у голых стен и пить из деревянных чаш. Да падет гнев его на твою голову, Цезарь, если ты принудишь нас к этому святотатству. Цезарь. Не опасайся этого, Потин: народ знает, как приятно пить вино из деревянной чаши. А я за твою щедрость готов уладить ваши споры из-за трона, если хочешь. Что ты скажешь на это? Потин. Если я скажу "нет", разве я остановлю тебя? Руфий (вызывающе). Нет. Цезарь. Ты говоришь, что дело тянется уже целый год, Потин. Можешь ты уделить мне на это десять минут? Потин. Ты сделаешь так, как тебе угодно, ясно. Цезарь. Хорошо, но сначала позовите Клеопатру. Теодот. Ее нет в Александрии, она убежала в Сирию. Цезарь. Не думаю. (Руфию.) Позови Тотатиту. Руфий (кричит). Эй, Титатота! Фтататита появляется в лоджии и надменно останавливается на ступеньках. Фтататита. Кто произносит имя Фтататиты, главной няньки царицы? Цезарь. Никто, кроме тебя, его произнести не может, Тота. Где твоя повелительница? Клеопатра, которая прячется за Фтататитой, выглядывает и смеется. Цезарь встает. Угодно царице почтить нас своим присутствием на минуту? Клеопатра (отталкивает Фтататиту и высокомерно становится на ее место). Я должна вести себя как царица? Цезарь. Да. Клеопатра тотчас же подбегает к трону, хватает Птолемея, стаскивает его с кресла и усаживается на его место. Фтататита опускается на ступеньки лоджии и пристально, с видом сивиллы, наблюдает эту сцену. Птолемей (в страшном огорчении, едва удерживаясь от слез). Цезарь, видишь, как она со мной обращается? И вот всегда так. Если я царь, так как же она смеет отнимать у меня все? Клеопатра. Не будешь ты царем, нюня. Тебя съедят римляне. Цезарь (тронутый отчаянием мальчика). Подойди сюда, мой мальчик, стань около меня. Птолемей идет к Цезарю, который снова усаживается на свой треножник и ласково берет мальчика за руку. Клеопатра, вскочив, пожирает их ревнивым взглядом. Клеопатра (с пылающими щеками). На тебе твой трон. Не нужен он мне (Бежит к Птолемею, который пятится от нее.) Иди сию же минуту и садись на свое место. Цезарь. Иди, Птолемей. Никогда не отказывайся от трона, когда тебе его предлагают. Руфий. Я надеюсь, Цезарь, у тебя хватит здравого смысла последовать собственному совету, когда мы вернемся в Рим. Птолемей медленно идет к трону, далеко обходя Клеопатру, явно опасаясь ее. Она становится на его место, рядом с Цезарем. Цезарь. Потин... Клеопатра (прерывая его). Разве ты не хочешь говорить со мной? Цезарь. Успокойся. Открой еще раз рот без моего разрешения, и я тебя съем на месте. Клеопатра. А я не боюсь. Царица не должна бояться. Съешь моего мужа. Посмотри, как он боится. Цезарь (вскакивая). Твоего мужа? Что ты говоришь? Клеопатра (показывая на Птолемея). Вот эту дрянь. Оба римлянина и бритт переглядываются, пораженные. Теодот. Цезарь, ты чужеземец, и тебе неведомы наши законы. Цари и царицы Египта не могут вступать в брак ни с кем, кто не их царской крови. Птолемей и Клеопатра - царственные супруги, ибо они брат и сестра. Британ (шокированный). Цезарь, это непристойно. Теодот (возмущенный). Что? Цезарь (снова овладевая собой). Прости его, Теодот. Он варвар и полагает, что обычаи его острова суть законы природы. Британ. Напротив, Цезарь, это египтяне варвары, и ты напрасно поощряешь их. Я говорю, что это позор. Цезарь. Позор или нет, мой друг, но это открывает врата миру. (Серьезно обращается к Потину.) Потин, выслушай мое предложение. Руфий. Слушайте Цезаря. Цезарь. Птолемей и Клеопатра будут царствовать в Египте вместе. Ахилл. А как быть с младшим братом царя и младшей сестрой Клеопатры? Руфий (поясняя). У них, оказывается, есть еще один маленький Птолемей. Цезарь. Ну что ж, маленький Птолемей может жениться на другой сестре, и мы им обоим подарим Кипр. Потин (нетерпеливо). Кому нужен Кипр? Цезарь. Это не важно. Вы возьмете его во имя мира. Британ (бессознательно предвосхищая идею более поздних государственных деятелей). Почетного мира, Потин. Потин (возмущенно). Будь честен, Цезарь. Деньги, которые ты требуешь, - это цена нашей свободы. Возьми их и дай нам самим уладить наши дела. Наиболее смелые из придворных (ободренные тоном Потина и спокойствием Цезаря). Да, да, Египет - египтянам! Собрание превращается в перебранку, египтяне все более и более распаляются. Цезарь все так же невозмутим, но Руфий хмурится и свирепеет, а Британ высокомерен. Руфий (презрительно). Египет - египтянам! Вы забываете что здесь стоит римская оккупационная армия, оставленная Авлием Габинием, который посадил на трон игрушечного царя. Ахилл (внезапно заявляя о своих правах). И которая ныне находится под моим началом. Я здесь римский военачальник, Цезарь! Цезарь (забавляясь комизмом положения). А также и египетский военачальник, не так ли? Потин (победоносно). Да, это так, Цезарь. Цезарь (Ахиллу). Значит, ты можешь пойти войной на египтян от имени Рима? И на римлян - на меня, если понадобится, - от имени Египта? Ахилл. Да, это так, Цезарь. Цезарь. А не скажешь ли ты, военачальник, на какой стороне ты находишься сейчас? Ахилл. На стороне права и богов. Цезарь. Гм. Сколько у тебя войска? Ахилл. Когда я двинусь в бой, враги узнают это. Руфий (воинственно). А воины у тебя - римляне? Если нет, то не важно, сколько их у тебя, лишь бы не превышало пятьсот на десять. Потин. Напрасно ты пытаешься запугать нас, Руфий. Цезарь терпел поражения раньше. Он может потерпеть его и теперь. Всего несколько недель тому назад Цезарь, спасая свою жизнь, бежал от Помпея. И, может быть, не пройдет нескольких месяцев, он побежит от Катона и Юбы Нумидийского, царя Африканского. Ахилл (с угрозой, подхватывая речь Потина). Что ты можешь сделать с четырьмя тысячами человек? Теодот (пискливым голосом, подхватывая слова Ахилла). И без денег? Уйдите прочь! Придворные (яростно кричат и толпятся вокруг Цезаря). Идите прочь! Египет - египтянам! Убирайтесь! Руфий жует бороду, он слишком взбешен, чтобы говорить. Цезарь сидит совершенно спокойно, точно он завтракает, а к нему пристает кошка, выпрашивая кусочек рыбы. Клеопатра. Почему ты позволяешь им так говорить, Цезарь? Ты боишься? Цезарь. Почему же, дорогая? Ведь то, что они говорят, - истинная правда. Клеопатра. Но если ты уйдешь, я не буду царицей. Цезарь. Я не уйду, пока ты не станешь царицей. Потин. Если ты не глупец, Ахилл, возьми эту девчонку, пока она не ушла у нас из рук. Руфий (вызывающе). А почему бы заодно не прихватить и Цезаря, Ахилл? Потин (отвечая на вызов, словно ему пришлась по душе эта идея). Неплохо сказано, Руфий. Правда, почему бы и нет? Руфий. Попробуй, Ахилл! (Кричит.) Эй, стража! Лоджия немедленно заполняется воинами Цезаря; обнажив мечи, они останавливаются на ступенях и ждут приказания своего центуриона, который держит жезл в руке. Сперва египтяне встречают воинов гордыми взглядами, но затем угрюмо, нехотя возвращаются на свои места. Британ. Вы все здесь пленники Цезаря. Цезарь (милостиво). О нет, нет! Ни в коем случае. Вы гости Цезаря, господа. Клеопатра. А почему ты не рубишь им головы? Цезарь. Что? Отрубить голову твоему брату? Клеопатра. А что? Ведь он же отрубил бы мне голову, если бы представился случай? Правда, Птолемей? Птолемей (бледный и упрямый). И отрублю, когда буду большой. Клеопатра борется в своем новообретенном величии царицы с неудержимым желанием показать язык Птолемею. В последующей сцене она не принимает участия, но наблюдает с любопытством и изумлением; она вся дрожит от детского нетерпения; когда Цезарь встает, она садится на его треножник. Потин. Цезарь, если ты попытаешься захватить нас... Руфий. Он сделает это, египтяне. Будьте готовы к этому. Мы захватили дворец, побережье и Восточную пристань. Дорога к Риму открыта. И вы пойдете по ней, если такова будет воля Цезаря. Цезарь (любезно). Мне не оставалось ничего другого, Потин, надо было обеспечить отступление моим собственным воинам. Но ты свободен и можешь идти, как и все другие здесь во дворце. Руфий (возмущенный этим милосердием). Как? И предатели? И вся клика? Цезарь (смягчая его выражения). Римская оккупационная армия и все остальные, Руфий. Потин (вне себя). Да... Но... но ведь... Цезарь. Что ты хочешь сказать, друг мой? Потин. Ты выгоняешь нас на улицу из нашего собственного дома. И с величественным видом заявляешь нам, что мы можем идти. Это вы должны уйти. Цезарь. Твои друзья на улице, Потин. Тебе там будет спокойней. Потин. Это подвох. Я опекун царя. Я шагу отсюда не сделаю. Я здесь по праву. А где оно - твое право? Цезарь. Оно в ножнах Руфия, Потин. И мне не удержать его там, если ты будешь слишком медлить. Возмущенный ропот. Потин (с горечью). И это римская справедливость! Теодот. Но не римская благодарность, полагаю? Цезарь. Благодарность? Разве я в долгу перед вами за какую-нибудь услугу, господа? Теодот. Разве жизнь Цезаря так ничтожна в его глазах, что он забыл, как мы ее спасли? Цезарь. Мою жизнь? И это все? Теодот. Твою жизнь, твои лавры, твое будущее. Потин. Он говорит правду. Я призову свидетеля, и он докажет, что, если бы не мы, римская оккупационная армия под предводительством величайшего воина мира держала бы ныне жизнь Цезаря в своих руках. (Кричит в лоджию.) Сюда, Луций Септимий! Цезарь вздрагивает, потрясенный. Если ты слышишь меня, приди сюда и подтверди мои слова Цезарю. Цезарь (содрогаясь). Нет, нет. Теодот. Да, говорю я! Пусть военный трибун принесет свидетельство. Луций Септимий, подтянутый, чисто выбритый, выхоленный, атлетического сложения человек лет сорока, в одежде римского воина, с правильными чертами лица, решительным ртом и тонким красивым римским носом, проходит через лоджию и становится перед Цезарем, который на миг закрывает лицо плащом, но затем, овладев собой, откидывает плащ и с достоинством смотрит на трибуна. Потин. Говори, Луций Септимий. Цезарь явился сюда, преследуя своего врага. Разве мы дали убежище его врагу? Луций. Едва нога Помпея ступила на египетский берег, голова его упала от меча моего. Теодот (со змеиной радостью). На глазах его жены и ребенка! Запомни это, Цезарь. Они видели это с корабля, с которого он только что сошел. Мы дали тебе полной мерой насладиться местью. Цезарь (в ужасе). Местью? Потин. Едва лишь галера твоя показалась у гавани, нашим первым даром тебе была голова твоего соперника, того, что оспаривал у тебя владычество над миром. Подтверди это, Луций. Разве это не так? Луций. Вот этой рукой, которая убила Помпея, я положил его голову к ногам Цезаря. Цезарь. Убийца! Так же убил бы ты Цезаря, если бы Помпеи победил при Фарсале. Луций. Горе побежденному, Цезарь. Когда я служил Помпею, я убивал людей не менее достойных, чем он, только потому, что он победил их. Пришла и его очередь. Теодот (льстиво). Это дело не твоих рук Цезарь, а наших; вернее, моих. Ибо это было сделано по моему совету. Благодаря нам ты сохранил славу милосердного и насладился местью. Цезарь. Месть! месть! О, если бы я мог унизиться до мести, к чему бы только не принудил я вас в возмездие за кровь этого человека. Они отшатываются, смятенные и пораженные. Он был моим зятем, моим старым товарищем. В течение двадцати лет он был владыкой великого Рима, в течение тридцати лет победа следовала за ним. Разве я, римлянин, не разделял его славы? Или судьба, которая заставила нас биться за владычество над миром, это дело наших рук? Кто я - Юлий Цезарь или волк, что вы бросаете мне седую голову старого воина, венчанного лаврами победителя, могущественного римлянина, предательски убитого этим бессердечным негодяем? И еще требуете от меня благодарности! (Луцию Септимию.) Уйди, ты внушаешь мне ужас! Луций (холодно и безбоязненно). Ха! Мало ли отрубленных голов видел Цезарь! И отрубленных правых рук, не так ли? Тысячи их были в Галлии, после того как ты победил Верцингеторикса. Пощадил ли ты их при всем твоем милосердии? Это ли была не месть? Цезарь. Нет, клянусь богами! О, если бы это было так! Месть - это по крайней мере нечто человеческое. Нет, говорю я. Эти отрубленные правые руки и храбрый Верцингеторикс, гнусно удушенный в подземельях Капитолия, были жертвами (содрогаясь, с горькой иронией) мудрой строгости, необходимой мерой защиты общества; долг государственного мужа - безумье и бредни, в десять раз более кровавые, нежели честная месть. О, каким я был глупцом! Подумать только, что жизнь людей должна быть игрушкой в руках подобных глупцов! (Смиренно.) Прости меня, Луций Септимий. Как убийце Верцингеторикса упрекать убийцу Помпея? Можешь идти с остальными. Или оставайся, если хочешь, я найду тебе место у себя. Луций. Судьба против тебя, Цезарь. Я ухожу. (Поворачивается и идет через лоджию.) Руфий (вне себя, видя, как ускользает его добыча). Значит, он республиканец! Луций (оборачивается на ступенях лоджии, вызывающе). А ты кто? Руфий. Цезарианец, как и все солдаты Цезаря. Цезарь (учтиво). Поверь мне, Луций, Цезарь не цезарианец. Будь Рим истинной республикой, Цезарь был бы первым из республиканцев. Но ты сделал выбор. Прощай. Луций. Прощай. Идем, Ахилл, пока еще не поздно. Цезарь, видя, что Руфий не владеет собой, кладет ему руку на плечо и отводит в сторону, подальше от искушения. Британ идет за ним, держась по правую руку Цезаря. Таким образом, все трое оказываются совсем близко от Ахилла, который надменно отворачивается и переходит на другую сторону, к Теодоту. Луций Септимий проходит между рядами воинов, выстроившихся в лоджии; Потин, Теодот и Ахилл следуют за ним в сопровождении придворных, которые весьма опасливо поглядывают на воинов, сомкнув ряды, воины уходят вслед за ними, довольно бесцеремонно подгоняя их. Царь остался один на своем троне, жалкий, упрямый, лицо у него передергивается и руки дрожат. Во время всей этой сцены Руфий свирепо ворчит. Руфий (глядя на уходящего Луция). Ты думаешь, он бы отпустил нас, если бы наши головы были в его руках? Цезарь. Как смею я думать, что он поступил бы более низко, чем я? Руфий. Ха! Цезарь. Если бы я во всем следовал Луцию Септимию, Руфий, и, уподобившись ему, перестал быть Цезарем, разве ты остался бы со мной? Британ. Цезарь, ты поступаешь неразумно. Твой долг перед Римом - лишить его врагов возможности причинять зло. Цезарь, которого чрезвычайно забавляют моралистические увертки его деловитого британского секретаря, снисходительно улыбается. Руфий. Что с ним спорить, Британ? Не трать понапрасну слов. Запомни одно, Цезарь: тебе хорошо быть милосердным, но каково твоим воинам? Ведь им завтра же придется драться с людьми, которых ты вчера пощадил! Ты можешь приказывать все, что тебе угодно, но я говорю, что твоя следующая победа будет резней из-за твоего милосердия. Я во всяком случае не буду брать пленных. Я буду убивать врагов тут же, на поле битвы, а потом можешь проповедовать милосердие, сколько хочешь. Мне уже не придется сражаться с ними. А теперь позволь, я посмотрю за тем, чтобы они убрались подальше. (Поворачивается и хочет уйти.) Цезарь (оглядывается и видит Птолемея). Как? Они оставили ребенка одного? Какой стыд! Руфий (берет Птолемея за руку и заставляет его встать). Идемте, ваше величество. Птолемей (вырывая руку у Руфия, Цезарю). Он хочет выгнать меня из моего дворца? Руфий (мрачно). Можешь оставаться, если хочешь. Цезарь (ласково). Иди, мой мальчик. Я не хочу тебе зла. Но среди твоих друзей ты будешь в большей безопасности. Здесь ты в пасти льва. Птолемей (уходя). Я боюсь не льва, а (глядит на Руфия) шакала. (Уходит через лоджию.) Цезарь (одобрительно смеется). Храбрый мальчуган! Клеопатра (завидуя, что Цезарь похвалил брата, кричит вслед Птолемею). Глупый щенок! Ты думаешь, это очень умно? Цезарь. Британ! Проводи царя. Сдай его на руки этому самому, как его, Потину. Британ идет за Птолемеем. Руфий (указывая на Клеопатру). А эта девчонка? С ней что делать? Ну, впрочем, полагаю, это можно предоставить тебе. (Уходит через лоджию.) Клеопатра (вспыхнув, поворачивается к Цезарю). Ты хочешь, чтобы и я ушла с остальными? Цезарь (несколько озадаченный, со вздохом идет к трону Птолемея, между тем как Клеопатра, вся красная, сжав кулаки, ждет ответа). Ты можешь поступить, как тебе нравится, Клеопатра. Клеопатра. Так, значит, тебе все равно, останусь я или нет? Цезарь (улыбаясь). Ну конечно, мне больше хотелось бы, чтобы ты осталась. Клеопатра. Больше? Гораздо больше? Цезарь (кивает). Больше. Гораздо больше. Клеопатра. Тогда я согласна остаться. Потому что ты меня просишь. Но я этого не хочу. Запомни это. Цезарь. Само собой разумеется. (Кричит.) Тотатита! Фтататита поднимает на него угрюмый взгляд, но не двигается с места. Клеопатра (фыркает). Ее зовут не Тотатита, а Фтататита. (Зовет.) Фтататита! Фтататита поднимается и идет к Клеопатре. Цезарь (запинаясь). Тфатафита простит неверный язык римлянина. Тота! Престольный город царицы будет в Александрии. Найми женщин, чтобы они прислуживали ей, и сделай все, что надо. Фтататита. Я буду правительницей царского дома? Клеопатра (резко). Нет, я правительница царского дома! Иди и делай, что тебе приказывают, а то я сегодня же брошу тебя в Нил, чтоб отравить бедняжек крокодилов. Цезарь (возмущенный). Нет, нет! Клеопатра. Нет да! Нет да! Ты слишком чувствителен, Цезарь. Но ты умный, и если ты будешь делать все, как я тебе говорю, ты скоро научишься править. Цезарь, совершенно остолбенев от этой дерзости, поворачивается на сиденье и смотрит на нее, не говоря ни слова. Фтататита мрачно улыбается, показывая великолепный ряд зубов, и уходит, оставляя их вдвоем. Цезарь. Клеопатра, я и впрямь думаю, что мне придется в конце концов съесть тебя. Клеопатра (опускается рядом с ним на колени и смотрит на него с жадным вниманием, наполовину искренним, наполовину притворным, желая показать, какая она стала умная). Ты теперь не должен со мной так говорить, точно я маленькая. Цезарь. С тех пор как Сфинкс познакомил нас вчера ночью, ты выросла. И ты уж думаешь, что знаешь больше, чем я? Клеопатра (пристыженная, спешит оправдаться). Нет. Это было бы очень глупо с моей стороны, конечно, я понимаю. Но только... (Внезапно.) Ты сердишься на меня? Цезарь. Нет. Клеопатра (не совсем веря ему). Тогда о чем же ты так задумался? Цезарь (поднимается). Мне надо идти работать, Клеопатра. Клеопатра (отшатывается). Работать? (Оскорбленная.) Тебе надоело разговаривать со мной, и ты это придумал, чтобы отделаться от меня. Цезарь (снова садится, успокаивая ее). Ну хорошо, хорошо. Еще минутку, а потом - за работу. Клеопатра. Работа? Какой вздор! Не забывай, что ты теперь царь. Я тебя сделала царем. Цари не работают. Цезарь. Ах, вот что! Кто тебя научил этому, котенок? Клеопатра. Мой отец был царь Египта. Он никогда не работал. А он был великий царь, он отрубил голову моей сестре, когда она восстала против него и захватила его трон. Цезарь. Так. А как же он получил свой трон обратно? Клеопатра (горячо, глаза у нее загораются). Я сейчас тебе расскажу. Прекрасный юноша с круглыми сильными руками пришел сюда через пустыни со множеством всадников. И он убил мужа моей сестры и вернул отцу его трон. (Грустно.) Мне было тогда только двенадцать лет. Ах, мне бы хотелось, чтобы он пришел теперь, когда я царица. Я бы сделала его своим мужем. Цезарь. Что ж, это можно будет как-нибудь устроить. Ибо ведь я послал сюда этого прекрасного молодого человека на помощь твоему отцу. Клеопатра (замирай от восторга). Так ты знаешь его? Цезарь (кивая). Знаю. Клеопатра. И он пришел с тобою? Цезарь отрицательно качает головой. (Страшно огорчена.) Ах, как мне хочется, чтобы он пришел! О, если бы он только пришел! Только бы мне быть чуть-чуть постарше, чтобы он не считал меня глупым котенком, как ты. Но, может быть, это потому, что ты старый? Ведь он на много, много-много лет моложе тебя, правда? Цезарь (словно давясь пилюлей). Да, несколько моложе. Клеопатра. А он согласится стать моим мужем, если я предложу ему? Как ты думаешь? Цезарь. Весьма вероятно. Клеопатра. Только мне не хочется просить. А ты не можешь его уговорить, чтобы он попросил меня и чтобы он не знал, что я этого хочу? Цезарь (тронутый ее невинностью и полный непониманием характера этого прекрасного молодого человека). Бедное дитя! Клеопатра. Почему ты так говоришь, будто жалеешь меня? Может быть, он любит кого-нибудь другого? Цезарь. Опасаюсь, что да. Клеопатра (глотая слезы). Тогда, значит, я буду не первая, кого он полюбит? Цезарь. Не совсем первая. Он пользуется большим успехом у женщин. Клеопатра. Ах, мне так хотелось бы быть первой! Но если он полюбит меня, я заставлю его убить всех остальных. Скажи мне, он все так же прекрасен? И его круглые сильные руки все так же сверкают на солнце, словно мрамор? Цезарь. Он прекрасно сохранился, особенно если принять во внимание, сколько он ест и пьет. Клеопатра. Нет, ты не должен говорить о нем такие грубые, низкие вещи! Потому что я люблю его. Он бог. Цезарь. Он великий начальник всадников и быстрее в беге, чем любой из римлян! Клеопатра. Как его настоящее имя? Цезарь (недоуменно). Настоящее? Клеопатра. Да, я всегда называла его Гор. Потому что Гор - самый прекрасный из всех наших богов. Но мне хочется знать его настоящее имя. Цезарь. Его зовут Марк Антоний. Клеопатра (мелодично). Марк Антоний... Марк Антоний... Марк Антоний... Какое прекрасное имя! (Бросается обнимать Цезаря.) Ах, как я люблю тебя за то, что ты послал его на помощь отцу! Ты очень любил моего отца? Цезарь. Нет, детка. Но твой отец, как ты сама говоришь, никогда не работал. А я всегда работал. Так вот, когда он потерял свою корону, ему пришлось пообещать мне шестнадцать тысяч талантов за то, чтобы я вернул ему ее. Клеопатра. А он тебе заплатил? Цезарь. Не все. Клеопатра. Он правильно поступил. Потому что это уж слишком много. Весь мир не стоит шестнадцати тысяч талантов. Цезарь. Возможно, что это и так, Клеопатра. Так вот, те египтяне, которые работают, заплатили мне за это как раз столько, сколько он мог вытянуть из них. Остальное еще не уплачено. Но, так как похоже, что мне уже не видать этих денег, надо снова приниматься за работу. А ты пойди погуляй немножко и пришли ко мне моего секретаря. Клеопатра (ласкаясь). Нет, я хочу остаться с тобой, а ты мне расскажи про Марка Антония. Цезарь. Если я не примусь за работу, то Потин и все прочие отрежут нас от пристани, и дорога в Рим будет закрыта. Клеопатра. Мне все равно. Я не хочу, чтобы ты уезжал в Рим. Цезарь. Но ведь ты хочешь, чтобы оттуда приехал Марк Антоний. Клеопатра (вскакивая). О да, да, да! Я забыла! Иди скорей, принимайся за работу, Цезарь. И смотри, чтобы путь с моря был открыт для моего Марка Антония. (Бежит через лоджию, посылая воздушный поцелуй Марку Антонию через море.) Цезарь (поспешно идет на середину зала, к лестнице лоджии). Эй, Британ! (Сталкивается на верхней ступени с раненым солдатом.) Что случилось? Солдат (показывая на свою перевязанную голову). Вот, Цезарь. А два моих товарища убиты на рыночной площади. Цезарь (спокойно, но озабоченно). Так. Как же это случилось? Солдат. К Александрии подошла армия, которая называет себя римской армией. Цезарь. Римская оккупационная армия? Солдат. Да, под началом какого-то Ахилла. Цезарь. И что же? Солдат. Жители восстали против нас, как только эта армия вошла в город. Я был с двумя другими на рыночной площади, когда разнесся слух об этом. Они бросились на нас. Мне удалось пробиться, и вот я здесь. Цезарь. Хорошо. Рад, что ты жив. В лоджию поспешно входит Руфий, проходит мимо солдата и смотрит через арку на набережную внизу. Руфий, нас осаждают. Руфий. Как? Уже? Цезарь. Сейчас или завтра, какое это имеет значение? Этого нельзя было избежать. Вбегает Британ. Британ. Цезарь! Цезарь (перебивая его). Да, я знаю. Руфий и Британ спускаются из лоджии по обе стороны Цезаря, который задерживается минуту на ступенях, разговаривая с солдатом. Передай приказ, друг, чтобы наши вышли на набережную и были наготове возле галер. Пусть позаботятся о твоей ране. Ступай. Солдат поспешно уходит. (Сходит в зал, останавливается между Руфием и Британом.) В Западной гавани стоят несколько наших кораблей, сожги их. Руфий (смотрит на него непонимающим взглядом). Сжечь? Цезарь. Возьми все лодки, что стоят в Восточной гавани, и захвати Фарос, остров с маяком. Оставь половину наших людей охранять часть берега и набережную позади дворца - то есть наш путь домой. Руфий (с крайним неодобрением). Значит, отдаем город? Цезарь. Мы не брали его, Руфий. Мы удерживаем этот дворец и... какое это там здание рядом? Руфий. Театр. Цезарь. Так вот и его тоже. Оно господствует над побережьем. А остальное: Египет - египтянам! Руфий. Хорошо. Тебе лучше знать, я полагаю. Это все? Цезарь. Все. А те корабли еще не горят? Руфий. Будь покоен, я не стану терять времени. (Убегает.} Британ. Цезарь, Потин настаивает на разговоре с тобой. Мне кажется, его следует проучить. Он держит себя крайне вызывающе. Цезарь. Где он? Британ. Ждет снаружи. Цезарь. Эй, там, пропустите Потина! Потин появляется в лоджии, очень высокомерно проходит в зал и останавливается слева от Цезаря. Цезарь. Что скажет Потин? Потин. Я принес тебе наши условия, Цезарь. Цезарь. Условия? Дверь была открыта: тебе следовало уйти до того, как вы объявили войну. Теперь ты мой пленник. (Подходит к креслу и развязывает тогу.) Потин (презрительно). Я твой пленник? Да знаешь ли ты, что ты в Александрии и что царь Птолемей с армией, которая во сто раз превосходит твое маленькое войско, держит Александрию в своих руках? Цезарь (невозмутимо снимает с себя тогу, бросает ее на кресло). Ну что ж, друг, уйди, если сумеешь. И скажи твоим друзьям, чтобы они больше не убивали римлян на рыночной площади, а то мои солдаты, которые не обладают моим прославленным великодушием, пожалуй убьют тебя. Британ, предупреди стражу и дай мои доспехи. Британ выбегает. Руфий возвращается. Ну что? Руфий (показывает через арку лоджии на клубы дыма, поднимающиеся над гаванью). Смотри! Потин с любопытством подбегает к ступенькам и выглядывает. Цезарь. Как? Уже пылают? Невероятно! Руфий. Да, пять добрых галер, и при каждой барка, груженная маслом. Но это не я. Египтяне избавили меня от хлопот. Они захватили Западную пристань. Цезарь (с беспокойством). А Восточная гавань, маяк, Руфий? Руфий (внезапно разряжаясь бешеной руганью, сбегает к Цезарю и накидывается на него). Да разве я могу в пять минут погрузить легион на суда? Первая когорта уже на берегу. Больше сделать невозможно. Если тебе нужно скорей, пойди и делай сам. Цезарь (успокаивает его). Ну хорошо, хорошо! Терпение, терпение, Руфий. Руфий. Терпение! Кому здесь не терпится, мне или тебе? Разве я был бы здесь, если бы не мог наблюдать за ними через арку? Цезарь. Прости меня, Руфий, и (нетерпеливо) поторопи их как только можно... Его прерывает отчаянный старческий вопль. Этот вопль быстро приближается, и в лоджию врывается Теодот, который рвет на себе волосы и издает горестные душераздирающие возгласы. Руфий отступает, глядя на него в недоумении и удивляясь его безумию. Потин оборачивается и прислушивается. Теодот (на ступенях, потрясая руками). Ужас неслыханный! Горе нам, горе! Помогите! Руфий. Что такое? Цезарь (нахмурившись). Кого убили? Теодот. Убили? Да это хуже, чем гибель десяти тысяч человек! Утрата, непоправимая утрата для всего человечества! Руфий. Что случилось? Теодот (бросаясь к нему). Огонь перебросился с ваших кораблей. Гибнет величайшее из семи чудес мира! Горит Александрийская библиотека! Руфий. Фу-у! (Совершенно успокоенный, поднимается в лоджию и следит за посадкой войск на берегу.) Цезарь. Это все? Теодот (не верит своим ушам). Все? Цезарь, потомство сохранит о тебе память как о варваре-солдате, который был так невежествен, что не знал, какова цена книгам. Цезарь. Теодот, я сам писатель. И я скажу тебе: пусть лучше египтяне живут, а не отрешаются от жизни, зарывшись в книги. Теодот (падая на колени, с фанатизмом истинного книжника, со страстью педанта). Цезарь! Десять поколений сменятся одно другим, и за все это время однажды рождается бессмертная книга. Цезарь (непреклонно). Если она не льстит человечеству, ее сжигает палач. Теодот. Если не вмешается история, смерть положит тебя рядом с последним из твоих солдат. Цезарь. Смерть всегда так делает. Я не прошу лучшей могилы. Теодот. Но ведь это горит память человечества! Цезарь. Позорная память! Пусть горит. Теодот (вне себя). Ты готов разрушить прошлое? Цезарь. Да. И построю будущее на его развалинах. Теодот в отчаянии бьет себя кулаком по голове. Но послушай, Теодот, наставник царей! Ты, оценивший голову Помпея не дороже, чем пастух ценит луковицу, вот ты теперь стоишь передо мной на коленях, и слезы льются из твоих старых глаз, и ты умоляешь меня пощадить несколько твоих овечьих кож, исцарапанных знаками заблуждений! Я не могу сейчас уделить тебе ни одного человека, ни одного ведра воды; но ты можешь свободно уйти из дворца. Иди, ступай к Ахиллу и проси у него его легионы, чтобы потушить огонь. (Подталкивает его к ступеням и выпроваживает его.) Потин (многозначительно). Ты понимаешь, Теодот? Я остаюсь пленником. Теодот. Пленником? Цезарь. И ты будешь тратить время на разговоры, в то время как горит память человечества? (Кричит из лоджии.) Эй, там! Пропустите Теодота! (Теодоту.) Ну, ступай! Теодот (Потину). Я должен идти спасать библиотеку. (Поспешно уходит.) Цезарь. Проводи его до ворот, Потин. Скажи ему, пусть он внушит вашим людям, чтобы они, для твоей безопасности, не убивали больше моих людей. Потин. Моя жизнь дорого обойдется тебе, Цезарь, если ты захочешь отнять ее. (Идет вслед за Теодотом.) Руфий, поглощенный наблюдением за посадкой, не видит, что оба египтянина уходят. Руфий (кричит из лоджии на берег). Все готово? Центурион (снизу). Готово! Мы ждем Цезаря. Цезарь. Скажи им, канальям, что Цезарь идет. (Кричит.) Британник! (Это пышное производное от имени его секретаря - одна из обычных шуток Цезаря. Впоследствии это вполне серьезно и официально означало бы - завоеватель Британии.) Руфий (кричит вниз). Отваливай все, кроме баркаса! Становись на посадку, стража Цезаря! (Возвращается из лоджии в зал.) А где ж египтяне? Опять милосердие? Ты отпустил их? Цезарь (посмеиваясь). Я отпустил Теодота спасать библиотеку. Мы должны уважать литературу, Руфий. Руфий (в бешенстве). Да падет это безумие на голову безумца! Я думаю, что если бы ты мог вернуть к жизни всех перебитых в Испании, Галлии и Фессалии, ты бы сделал это, чтоб нам опять с ними драться и драться. Цезарь. Ты думаешь, боги не разрушили бы вселенной, если бы их единственной заботой было сохранить мир на ближайший год? (Руфий, потеряв терпение, с раздражением отворачивается. Цезарь внезапно хватает его за рукав и шепчет лукаво ему на ухо.) Кроме того, каждый пленный египтянин - это два римских солдата, которые должны стеречь его. Ясно? Руфий. А! Я должен был догадаться, что за этими высокими разговорами скрываются какие-то лисьи хитрости. (Отходит от Цезаря, раздраженно пожимая плечами, и идет в лоджию посмотреть на погрузку войск, затем уходит.) Цезарь. Что же это Британ спит? Я послал его за моими доспехами час тому назад. (Кричит.) Британник! Эй, ты, британский островитянин! Британник! Клеопатра вбегает через лоджию с мечом и шлемом Цезаря, которые она выхватила у Британа. Тот следует за ней с латами и поножами. Они подходят - она слева, Британ справа. Клеопатра. Я буду облачать тебя, Цезарь. Садись. Цезарь повинуется. Какие красивые эти римские шлемы! (Снимает с его головы венок.) Ах! (Покатывается с хохоту.) Цезарь. Что ты смеешься? Клеопатра. У тебя - лысина! (Она не договаривает и снова разражается хохотом.) Цезарь (почти рассердившись). Клеопатра! (Встает, чтобы Британ мог надеть на него латы.) Клеопатра. Так вот зачем ты носишь венок! Чтобы ее не было видно. Британ. Замолчи, египтянка, это лавры победителя. (Затягивает латы.) Клеопатра. Сам молчи, островитянин! (Цезарю.) Ты должен втирать в голову крепкий сахарный настой. Они будут расти. Цезарь (с кислой миной). Клеопатра, тебе приятно, когда тебе напоминают, что ты очень молода? Клеопатра (надувшись). Нет. Цезарь (снова садится и подставляет ногу Британу, который надевает ему поножи). Ну, а мне не нравится, когда мне напоминают, что я не молод. Хочешь, я отдам тебе десять моих лишних лет? Тебе будет двадцать шесть, а мне только... ну не важно. Согласна? Клеопатра. Согласна. Двадцать шесть, запомни. (Надевает на него шлем.) Ах, как красиво! Тебе в нем никак не больше пятидесяти. Британ (строго смотрит на нее). Ты не должна так говорить с Цезарем. Клеопатра. А правда, что, когда Цезарь поймал тебя там, на твоем острове, ты был весь-весь выкрашен синей краской? Британ. Синий цвет - это цвет бриттов высокого рождения. На войне мы окрашиваем наши тела в синий цвет. Наши враги могут снять с нас одежду, отнять нашу жизнь, но они не могут отнять у нас нашу респектабельность. (Поднимается с колен.) Клеопатра (держа в руках меч Цезаря). Дай я надену его на тебя. Теперь ты прямо замечательный! А в Риме есть твои статуи? Цезарь. Да. Немало. Клеопатра. Ты должен послать за одной и подарить мне. Руфий (возвращается в лоджию в страшном нетерпении). Ну, Цезарь, наговорился ты? Как только ты вступишь на борт, задержки не будет. Галеры наперегонки полетят к маяку. Цезарь (вытаскивая меч и пробуя лезвие). Хорошо ли он наточен, Британник? Под Фарсалой он был туп, как втулка от бочки. Британ. Рассечет волос египетский. Я точил его сам. Клеопатра (в внезапном страхе бросается на шею Цезарю, обнимает его.) Нет, нет! Неужели ты в самом деле идешь затем, чтобы тебя убили? Цезарь. Нет, Клеопатра, ни один человек не идет в бой затем, чтобы его убили. Клеопатра. А их убивают. Муж сестры моей был убит в бою! Ты не должен уходить. Пусть он идет. (Показывает на Руфия.) Все смеются над ней. Пожалуйста, пожалуйста, не уходи! Что же будет со мной, если ты больше не вернешься? Цезарь (внушительно). Ты боишься? Клеопатра (съежившись). Нет. Цезарь (спокойно и властно). Иди на балкон, и ты увидишь, как мы возьмем Фарос. Тебе следует приучаться смотреть на бой. Иди! Она идет, поникшая, и смотрит с балкона. Вот и хорошо. Ну, Руфий, марш! Клеопатра (хлопая в ладоши). А вот ты и не сможешь уйти, Цезарь! Цезарь. Что там еще? Клеопатра. Они осушают гавань, они сейчас вычерпают оттуда всю воду ведрами. Сколько солдат! Вон там. (Показывает налево.) Руфий (поспешно выглядывает). Верно. Египетская армия! Усеяли всю Западную гавань, как саранча. (Разозленный, подходит крупными шагами к Цезарю.) Это все твое проклятое милосердие, Цезарь! Их привел Теодот. Цезарь (в восторге от собственной проницательности). Я так и полагал, Руфий. Они пришли тушить огонь. Они будут возиться с библиотекой, а мы пока захватим маяк. (Решительно идет через лоджию в сопровождении Британа.) Руфий (с отвращением). Опять лисьи хитрости. Эх! (Бросается за ними.) Крики солдат внизу возвещают появление Цезаря. Центурион (внизу). Все на борт! Расступись! Дай дорогу! Снова крики. Клеопатра (машет шарфом из арки лоджии). Прощай, милый Цезарь! Возвращайся невредимый! Прощай!

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Набережная перед дворцом, обращенная на западную сторону Восточной гавани Александрии; отсюда открывается вид на остров Фарос, на одном конце которого, выступающем узкой косой, стоит знаменитый маяк - громадная квадратная башня из белого мрамора, сужающаяся кверху от этажа к этажу и заканчивающаяся сигнальной вышкой. Остров с материком соединен Гептастадием - это большая дамба длиной в пять миль, она примыкает к гавани с южной стороны. Посреди набережной стоит на посту римский часовой. В руке у него пилум, он с напряженным вниманием, прикрыв левой рукой глаза, смотрит на маяк. Пилум - это толстый деревянный кол в четыре с половиной фута длиной, с железным наконечником длиною примерно в три фута. Часовой так поглощен своими наблюдениями, что не замечает, как с северной стороны набережной приближаются четверо египтян-носильщиков, которые несут тюки свернутых ковров. Впереди идут Фтататита и сицилиец Аполлодор. Аполлодор - блестящий молодой человек лет двадцати четырех, красивый, с непринужденными манерами; он одет с вычурной изысканностью - в серо-голубую с бледным пурпуром одежду с украшениями из бронзы, оксидированного серебра, нефрита и агата. Вороненое лезвие его меча, отделанного не хуже, чем средневековые кресты, блестит в прорезях пурпурных кожаных ножен с филигранным узором. Носильщики вслед за Фтататитой проходят позади часового к ступеням дворца, где они складывают свои тюки и присаживаются на корточки. Аполлодор отстает от них и останавливаете, заинтересованный поведением часового. Аполлодор (окликая часового). Кто идет? Эй! Часовой вздрагивает, круто поворачивается с пилумом наперевес, теперь видно, что это маленький, жилистый исполнительный молодой человек с несколько старообразным лицом и волосами песочного цвета. Часовой. Что такое? Стой! Ты кто такой? Аполлодор. Я Аполлодор, сицилиец. О чем это ты задумался? С тех пор как я провел караван через караул у театра, я прошел мимо трех часовых, и все они до того заняты маяком, что ни один из них не окликнул меня. Это что, римская дисциплина? Часовой. Мы сторожим здесь не сушу, а море. Цезарь только что высадился на Фаросе. (Смотрит на Фтататиту.) А это что такое? Что это еще за египетская посудина? Фтататита. Усмири эту римскую собаку, Аполлодор. Скажи ему, чтобы он придержал язык в присутствии Фтататиты, царской домоправительницы. Аполлодор. Друг мой, это знатная особа, которая пользуется покровительством Цезаря. Часовой (на которого это не произвело никакого впечатления, указывая на ковры). А это что за добро? Аполлодор. Ковры для покоев царицы. Я выбрал их из самых лучших ковров в мире, а царица выберет лучшие из тех, что отобрал я. Часовой. Так ты, значит, торговец коврами? Аполлодор (задетый). Друг мой, я патриций. Часовой. Патриций! Хорош патриций, который держит лавку, вместо того чтобы носить оружие. Аполлодор. Я не держу лавки. Я служитель в храме искусства. Я поклоняюсь красоте. Мое призвание - находить прекрасные вещи для прекрасных цариц. Мой девиз - искусство для искусства. Часовой. Это не пароль. Аполлодор. Это всемирный пароль. Часовой. Я ничего не знаю насчет всемирных паролей. Или говори мне сегодняшний пароль, или проваливай назад в свою лавку. Фтататита, возмущенная его враждебным тоном, подкрадывается шагом пантеры и становится позади часового. Аполлодор. А если я не сделаю ни того, ни другого? Часовой. Проткну тебя пилумом. Аполлодор. Я готов, друг. (Обнажает свой меч и наступает на часового с невозмутимым изяществом.) Фтататита (неожиданно хватает часового сзади за руки). Воткни меч в глотку собаке, Аполлодор! Рыцарственный Аполлодор, смеясь, качает головой; он отходит от часового, опускает свой меч и идет к дворцу. Часовой (тщетно пытаясь вырваться). Проклятье! Пусти меня. Гей! На помощь! Фтататита (поднимая его на воздух). Проткни этого римского гаденыша! Насади его на свой меч! Центурион с римскими солдатами выбегают с северной стороны набережной. Они выручают товарища и отбрасывают Фтататиту так, что она катится кубарем по земле налево от часового. Центурион (невзрачный человек лет пятидесяти; краткая и отрывистая речь и движения; в руках жезл из виноградной лозы). Что такое, что здесь творится? Фтататита (Аполлодору). Почему ты не проткнул его? У тебя было время. Аполлодор. Центурион, я здесь по повелению царицы, ибо... Центурион (прерывая его). Царицы? Да, да. ( Часовому.) Пропусти его. И пропускай всех этих рыночных торговцев с товарами к царице. Но берегись, если ты выпустишь из дворца хотя бы одного из тех, кого ты не пропускал туда, хотя бы самое царицу. Часовой. Вот эта вредная старуха - она сильней троих мужчин - подговаривала купца заколоть меня. Аполлодор. Центурион, я не купец. Я патриций и служитель искусства. Центурион. Эта женщина твоя жена? Аполлодор (в ужасе). Нет, нет! (Спохватившись, учтиво.) Конечно, нельзя отрицать, что по-своему эта дама весьма замечательна, но (внушительно) она не жена мне. Фтататита (центуриону). Римлянин, я - Фтататита, домоправительница царицы. Центурион. Руки прочь от наших мужчин, красотка, или я сброшу тебя в гавань, хотя бы ты была сильней десяти мужчин. (Солдатам.) Марш на посты! (Уходит с солдатами.) Фтататита (провожая его злобным взглядом). Мы еще увидим, кого больше любит Изида - служанку свою Фтататиту или эту римскую собаку! Часовой (Аполлодору, показывая пилумом на дворец). Проходи. Да держись подальше. (Обращаясь к Фтататите.) Подойди хоть на шаг ко мне, древняя крокодилица, и я тебе всажу вот эту штуку (потрясает пилумом) прямо в глотку. Клеопатра (из дворца). Фтататита! Фтататита! Фтататита (смотрит с возмущением наверх). Отойди от окна, отойди от окна, здесь мужчины! Клеопатра. Я иду вниз. Фтататита (растерянно). Нет, нет! Что ты выдумала! О боги, боги! Аполлодор, прикажи твоим людям взять тюки. И следуйте за мной во дворец, скорей! Аполлодор. Повинуйтесь домоправительнице царицы. Фтататита (нетерпеливо носильщикам, которые нагибаются поднять тюки). Скорей, скорей, а то она сама придет сюда. Клеопатра выходит из дворца и бежит по набережной к Фтататите. О, лучше бы мне не родиться! Клеопатра (оживленно). Фтататита, ты знаешь, что я придумала? Мне нужно лодку, сейчас же. Фтататита. Лодку? Нет, и думать нечего. Аполлодор, поговори с царицей. Аполлодор (галантно). Прекрасная царица! Я - Аполлодор, сицилиец, твой слуга. Я принес тебе с базара на выбор три прекраснейших в мире персидских ковра. Клеопатра. Мне сейчас не нужно никаких ковров. Достань лодку. Фтататита. Что за прихоть? Кататься по морю ты можешь только в царской барке. Аполлодор. О Фтататита! Царственность не в барке, а в самой царице. (К Клеопатре.) Самая жалкая посудина в гавани станет царственной, едва нога ее величества коснется борта. (Поворачивается к гавани и кричит в море.) Эй, лодочник. Греби ко дворцу! Клеопатра. Аполлодор, ты достойный рыцарь мой. И я всегда буду покупать ковры только у тебя. Аполлодор радостно кланяется. Над парапетом набережной поднимается весло, и лодочник, бойкий круглоголовый парень, почти черный от загара, поднимается по ступеням справа от часового и останавливается с веслом в руке. Ты умеешь грести, Аполлодор? Аполлодор. Весла мои будут крыльями твоему величеству. Куда прикажет отвезти себя царица? Клеопатра. На маяк. Идем. (Сбегает по ступеням.} Часовой (преграждая путь пилумом). Стой! Тебе нельзя. Клеопатра (гневно вспыхивает). Как ты осмелился? 3наешь ты, что я царица? Часовой. Я повинуюсь приказу. Не велено пропускать. Клеопатра. Я скажу Цезарю, и он убьет тебя за то, что не повинуешься мне. Часовой. Он поступит со мной еще хуже, если я ослушаюсь моего начальника. Назад! Клеопатра. Фтататита, задуши его. Часовой (с опаской глядя на Фтататиту, размахивает пилумом). Не подходи, ты! Клеопатра (бросается к Аполлодору). Аполлодор, скажи твоим рабам, чтобы они помогли нам. Аполлодор. Мне не нужна их помощь, повелительница. (Обнажает меч.) Ну, воин, выбирай - чем будешь защищаться? Меч против пилума или меч против меча? Часовой. Римлянин против сицилийца, будь он проклят! На, получай! (Бросает свой пилум в Аполлодора, который ловко припадает на одно колено, и пилум со свистом пролетает над его головой, не причинив ему вреда. Аполлодор с криком торжества нападает на часового, который обнажает меч и, защищаясь, кричит.) Эй, стража, на помощь! Клеопатра, замирая от страха и восторга, прижимается к стене дворца, где сидят среди своих тюков носильщики. Лодочник в перепуге бросается вниз по ступеням, подальше от поединка, но останавливается так, что над парапетом набережной видна его голова, и следит за боем. Часовому приходится трудно, так как он боится, как бы на него не напала сзади Фтататита. Его искусство фехтовать довольно грубо и не блещет изяществом, тем более что, нанося удар и отражая выпад Аполлодора, он нет-нет да и замахивается на Фтататиту, чтобы отогнать ее. Центурион снова входит с несколькими солдатами. Аполлодор при виде этого подкрепления отскакивает назад, к Клеопатре. Центурион (подходя к часовому справа). Что здесь еще? Часовой (отдуваясь). Я бы отлично справился, коли бы только не эта старуха. Уберите ее от меня. Больше мне ничего не надо. Центурион. Докладывай по порядку. Что случилось? Фтататита. Центурион, он чуть не убил царицу. Часовой (грубо). И скорей убил бы, а не выпустил. Она хотела взять лодку и отправиться, как она сказала, на маяк. Я остановил ее, как было приказано. А она натравила на меня вот этого молодца. (Идет, поднимает свой пилум и возвращается обратно.) Центурион (Клеопатре). Клеопатра, я не хотел бы тебя огорчать, но без особого приказа Цезаря мы не смеем пропустить тебя за линию римских постов. Аполлодор. Скажи, центурион, а разве маяк теперь не в пределах римских постов, с тех пор как Цезарь высадился на Фаросе? Клеопатра. Да, да! Что ты на это ответишь? Центурион (Аполлодору). Ты, Аполлодор, благодари богов, что пилум не пригвоздил тебя к двери дворца за твое вмешательство. Аполлодор (очень любезно). Друг мой воин, я рожден не для того, чтобы меня убили с голь уродливым оружием. Если мне суждено пасть, так меня сразит (выхватывает свой меч) вот этот владыка всех клинков, единственное оружие, достойное служителя искусства. И так как ты теперь убедился, что мы не думаем выходить за пределы римских постов, дай мне прикончить часового и отправиться с царицей. Центурион (на гневное движение часового). Спокойствие! Клеопатра, я подчиняюсь приказу, а не хитроумным толкованиям этого сицилийца. Тебе должно уйти во дворец и заняться там этими коврами. Клеопатра (надувшись). Я не пойду. Я царица. Цезарь так не говорит со мной, как ты. Или центурионы Цезаря учатся манерам у судомоек? Центурион (хмуро). Я исполняю свой долг. Это все. Аполлодор. Царица, когда глупец делает что-нибудь, чего он стыдится, он всегда заявляет, что это его долг. Центурион (гневно), Аполлодор... Аполлодор (перебивая его, с вызывающим изяществом). Я готов дать тебе удовлетворение мечом в надлежащее время и в надлежащем месте. Художник всегда готов к поединку. (Клеопатре.) Послушайся моего совета, о звезда востока! Пока этим солдатам не придет приказ от самого Цезаря, ты - пленница здесь. Отправь меня с поручением к нему и с подарком. И прежде чем солнце, склонясь в объятия моря, пройдет половину своего пути, я привезу тебе обратно приказ Цезаря. Центурион (издеваясь). И ты, конечно, продашь царице ее подарок Цезарю? Аполлодор. Центурион, царица получит от меня без всякой мзды, как добровольную дань сицилийца, поклоняющегося египетской красоте, самый прекрасный из этих ковров для подарка Цезарю. Клеопатра (торжествуя, центуриону). Ты видишь теперь, какая ты неотесанная дубина! Центурион (отрывисто). Глупец скоро расстается со своим добром. (Солдатам.) Еще двоих на этот пост, и никого не выпускать из дворца, кроме этого молодчика с его товаром. Если он обнажит меч в пределах поста - заколоть! Марш на посты! (Уходит, оставляя двух лишних часовых.) Аполлодор (вежливо и дружелюбно). Друзья мои, не зайти ли нам во дворец и не утопить ли нашу размолвку в чаше доброго вина? (Вытаскивает кошель, позвякивая монетой.) У царицы нашлись бы подарки для всех вас. Часовой (очень угрюмо). Ты слышал приказ? Иди своей дорогой. Первый подчасок. Да, должен понимать. Убирайся. Второй подчасок (горбоносый мужчина, не похожий на своего товарища, у которого грубое, толстое лицо, с жадностью поглядывает на кошель). Не искушай бедняка. Аполлодор (Клеопатре). Жемчужина среди цариц! Центурион в двух шагах, а римский солдат неподкупен, когда на него смотрит его начальник. Мне придется отвезти твое поручение Цезарю. Клеопатра (задумчиво, уставившись на ковры). Эти ковры очень тяжелые? Аполлодор. Не все ли равно, тяжелы они или нет? У нас хватит носильщиков. Клеопатра. А как они спускают эти ковры в лодки? Просто бросают их? Аполлодор. В маленькие лодки, твое величество, их нельзя бросать, лодка может утонуть. Клеопатра. Вот в такую лодку, как эта? (Показывает на лодочника.) Аполлодор. Нет, эта уж слишком мала. Клеопатра. Но ты сумеешь отвезти в ней ковер Цезарю, если я пошлю? Аполлодор. Без сомнения! Клеопатра. И ты будешь осторожно нести его по ступеням? И будешь очень беречь его? Аполлодор. Положись на меня. Клеопатра. Ты будешь очень-очень беречь его? Аполлодор. Больше, чем свою голову. Клеопатра. Ты обещаешь мне, что посмотришь за носильщиками, чтобы они не уронили его, не бросали кое-как? Аполлодор. Положи в него кубок из самого тонкого стекла, что только есть во дворце, и если он разобьется, я заплачу за него своей головой. Клеопатра. Хорошо. Идем, Фтататита. Фтататита подходит. Аполлодор собирается сопровождать их. Нет, Аполлодор, ты не должен идти. Я сама выберу ковер. Жди здесь. (Бежит во дворец.) Аполлодор (носильщикам). Следуйте за этой особой (показывает на Фтататиту) и повинуйтесь ей. Носильщики встают и поднимают тюки. Фтататита (обращаясь к носильщикам так, словно это нечто нечистое). Сюда. И снимите обувь, прежде чем ступить на эту лестницу. Входит во дворец, за ней носильщики с коврами. Аполлодор тем временем подходит к краю набережной и смотрит на море. Часовые враждебно косятся на него. Аполлодор (часовому). Друг мой! Часовой (грубо). Молчать! Первый подчасок. Закрой пасть, ты! Второй подчасок (полушепотом, с опаской поглядывая на северный край набережной). Чего тебе не терпится? Не можешь подождать немного? Аполлодор. Терпение - достопочтенный осел о трех головах! Часовые ворчат. (Не проявляет ни малейшего страха.) Послушайте, вы что - за мной здесь наблюдаете или за египтянами? Часовой. Мы свое дело знаем. Аполлодор. Тогда почему же вы не делаете его? Глядите-ка, что там творится. (Показывает на юго-западную часть мола.) Часовой (желчно). Мне не нужны советы такого, как ты. Аполлодор. Чурбан! (Кричит.) Эй, там, центурион! Хо-хо! Часовой. Проклятье на тебя. Чего ты лезешь? (Кричит.) Хо-хо! Тревога! Тревога! Первый и второй подчаски. Тревога! Тревога! Хо-хо! Центурион бежит со своими солдатами. Центурион. Что такое еще? Опять на тебя старуха напала? (Видит Аполлодора.) Ты все еще здесь? Аполлодор (указывая снова туда же). Посмотри-ка, египтяне зашевелились. Они собираются отбить у вас Фарос. Вон они уже готовы напасть и с суши и с моря. С суши - по большому молу, с моря - из Западной гавани. Поворачивайтесь вы, воины! Охота началась. С разных сторон набережной раздаются звуки труб. Ага! Я говорил! Центурион (поспешно). Вы, двое лишних, передать тревогу на южные посты! Одному остаться на часах. Остальные - за мной! Живо! Два подчаска бегут в южную сторону. Центурион с солдатами - в противоположную сторону. Сейчас же вслед за этим раздается рев буцины. Четверо носильщиков выходят из дворца, неся свернутый ковер. За ними Фтататита. Часовой (с опаской поднимая пилум). Опять ты! Носильщики останавливаются. Фтататита. Потише, римлянин: ты теперь остался один. Аполлодор, этот ковер Клеопатра посылает в подарок Цезарю. В нем завернуто десять драгоценных кубков тончайшего иберийского хрусталя и сотня яиц священной синей голубки. Поклянись честью, что ни одно из них не будет разбито. Аполлодор. Клянусь головой. (Носильщикам.) Несите в лодку. Осторожней! Носильщики сходят с тюком по ступеням. Первый носильщик (смотрит вниз на лодку). Поостерегитесь, господин! Яйца, о которых говорит эта госпожа, весят, должно быть, каждое по фунту. Эта лодка не выдержит такой тяжести. Лодочник (в бешенстве вскакивает на ступени). О ты, злоязычный носильщик! Ты, противный естеству сын верблюдихи! (Аполлодору.) Моя лодка, господин, возила не раз по пять человек. Неужели она не свезет вашу милость да сверток с голубиными яйцами? (Носильщику.) Ты, облезлый дромадер! Пусть боги покарают тебя за твою злобу и зависть! Первый носильщик (флегматично). Я не могу бросить тюк, чтобы отдуть тебя. Но уж когда-нибудь я тебя подстерегу! Аполлодор (примирительно). Замолчите! Если бы эта лодка была всего-навсего щепкой, я бы все равно поплыл на ней к Цезарю. Фтататита (в тревоге). Заклинаю тебя богами, Аполлодор, не поступай неосмотрительно с этим тюком. Аполлодор. Не бойся ты, о почтеннейшая из химер. Я понимаю, что ему нет цены. (Носильщику.) Клади, говорю я, да поосторожней, или ты десять дней не будешь есть ничего, кроме палки. Лодочник спускается вниз, за ним носильщики с тюком. Фтататита и Аполлодор наблюдают с берега. Тише, сыновья мои! Тише, дети мои! (С внезапным испугом.) Да тише вы, собаки! Клади поровней на корму. Так! Хорошо! Фтататита (вопит одному из носильщиков). Не наступи на него. Не наступи! О ты, грубая скотина! Первый носильщик (поднимаясь по ступеням). Не волнуйся, госпожа. Все цело. Фтататита (задыхаясь). Все цело. Как только сердце мое не разорвалось! (Хватается за грудь.) Все четверо носильщиков поднялись и стоят на верхней ступени, дожидаясь платы. Аполлодор. Вот вам, голяки! (Дает деньги первому носильщику, который подбрасывает их на руке, чтобы показать остальным.) Они жадно толпятся вокруг и заглядывают, сколько он получил, уже приготовившись, по восточному обычаю, взывать к богам, проклиная жадность нанимателя. Но его щедрость ошеломляет их. Первый носильщик. О щедрый государь! Второй носильщик. О повелитель базара! Третий носильщик. О любимец богов! Четвертый носильщик. О отец всех носильщиков рынка! Часовой (с завистью, злобно замахиваясь на них пилумом). Пошли вон, собаки! Убирайтесь. Они убегают по набережной в северном направлении. Аполлодор. Прощай, Фтататита! Я буду на маяке раньше египтян. (Спускается вниз.) Фтататита. Пусть боги даруют тебе скорый путь и защитят мое сокровище! Часовой возвращается после погони за носильщиками, чтобы не дать Фтататите бежать. Аполлодор (снизу, в то время как лодка отчаливает). Прощай, доблестный метатель пилума! Часовой. Прощай, лавочник! Аполлодор. Ха-ха! Налегай на весла, бравый лодочник. Хо-хо-хо! (Он начинает петь на мотив баркаролы, в такт веслам.) - Сердце мое, крылами взмахни, Бремя любви, сердце, стряхни. Дай-ка мне весла, о сын черепахи! Часовой (угрожающе, Фтататите). Ну, красавица, иди-ка в свой курятник. Марш отсюда! Фтататита (падая на колени и протягивая руки к морю). Боги морей, вынесите ее невредимую на берег! Часовой. Вынесите кого невредимой? Что это ты плетешь? Фтататита (глядя на него зловеще). Боги Египта и боги Возмездия, сотворите так, чтобы этот римский болван был избит хуже всякой собаки начальником своим за то, что он недосмотрел и пустил ее в море. Часовой. Проклятая! Так, значит, это она в лодке? (Кричит в море.) Хо-хо! Лодочник! Хо-хо! Аполлодор (поет вдалеке). Будь свободным, счастливым будь, Злую неволю, сердце, забудь. Тем временем Руфий, после утренней битвы, сидит на связке хвороста перед дверью маяка и жует финики; гигантская вышка маяка поднимается слева от него, уходя в небо. Между колен у Руфия зажат его шлем, полный фиников; рядом кожаная фляга с вином. Позади него громадный каменный пьедестал маяка, закрытый с моря низким каменным парапетом, с двумя ступенями посредине. Массивная цепь с крюком от маячного подъемного крана висит прямо над головой Руфия. Такие же вязанки хвороста, как и та, на которой он сидит, лежат рядом, приготовленные для маячного костра. Цезарь стоит на ступенях парапета и тревожно смотрит вдаль, по-видимому, в довольно мрачном настроении. Из дверцы маяка выходит Британ. Руфий. Ну как, островитянин-бритт? Поднимался ты на самый верх? Британ. Да. Думаю, высота - около двухсот футов. Руфий. Есть там кто-нибудь? Британ. Старый сириец, который работает краном, и его сын, благонравный юноша лет четырнадцати. Руфий (смотрит на цепь). Ну-ну! Старик и мальчишка поднимают вот эту штуку? Да их там человек двадцать, наверно. Британ. Только двое, уверяю. У них там противовесы и какая-то машина с кипящей водой - не знаю, в чем там дело; это не британское изобретение. Они поднимают бочонки с маслом и хворост для костра на вышке. Руфий. А как же... Британ. Прости, я спустился, потому что к нам по молу идут гонцы с острова. Нужно узнать, что им надо. (Торопливо проходит мимо маяка.) Цезарь (отходит от парапета, посмеиваясь, явно не в духе). Руфий, это была безумная затея. Нас расколотят. Хотел бы я знать, как там идет дело с баррикадой на большой дамбе? Руфий (огрызается). Уж не прикажешь ли мне оставить еду и на голодное брюхо бежать туда, чтобы доложить тебе? Цезарь (нервничая, но стараясь успокоить его). Нет, Руфий, нет. Ешь, сын мой, ешь. (Снова выходит на парапет.) Руфий продолжает поглощать финики. Вряд ли египтяне настолько глупы, что не догадаются ударить по укреплению и ворваться сюда, прежде чем мы его доделаем. Первый раз решился на рискованный шаг, когда его можно было легко избежать. Не следовало мне идти в Египет. Руфий. А всего какой-нибудь час тому назад ты ликовал и праздновал победу. Цезарь (оправдываясь). Да. Я был глупцом. Опрометчивость, Руфий, мальчишество! Руфий. Мальчишество? Ничуть. На-ка вот. (Протягивает ему горсть фиников.) Цезарь. Зачем это? Руфий. Съешь. Тебе как раз этого не хватает. Человек в твоем возрасте всегда склонен раскисать натощак. Поешь и отхлебни вот этого. А тогда и поразмысли еще раз о наших делах. Цезарь (берет финики). В моем возрасте... (Качает головой и откусывает кусочек.) Да, Руфий, я старый человек, я износился. Это правда, сущая правда. (Погружается в грустные размышления и машинально дожевывает второй финик.) Ахилл - он еще во цвете лет. Птолемей - мальчик. (Жует третий финик, несколько приободряется.) Ну что ж, каждому свое время. И я взял свое, жаловаться не приходится. (Неожиданно оживившись.) А неплохие финики, Руфий. Возвращается Британ, он очень взволнован, в руках у него кожаная сума. (Уже опять стал самим собой.) Что еще? Британ (торжествующе). Наши доблестные родосйские моряки выловили сокровище. Вот! (Бросает суму к ногам Цезаря.) Теперь враги твои в наших руках. Цезарь. В этой суме? Британ. Дай договорить. В этой суме все письма, которые партия Помпея посылала в Египет оккупационной армии. Цезарь. Ну и что же? Британ (досадуя на то, что Цезарь так туго соображает). Ну вот, теперь мы будем знать, кто враги твои. Имена всех, кто замышлял против тебя, с тех пор как ты перешел Рубикон, могут оказаться здесь, в этих бумагах. Цезарь. Брось это в огонь. Британ (остолбенев, изумленно). Бросить?!! Цезарь. В огонь! Неужели ты заставишь меня тратить ближайшие три года моей жизни на то, чтобы осуждать и отправлять в изгнание людей, которые могут стать мне друзьями, если я докажу им, что моя дружба стоит дороже дружбы Помпея или Катона? О ты, неисправимый бритт-островитянин! Или я бульдог, чтобы лезть в драку только затем, чтобы показать, какие у меня крепкие челюсти? Британ. Но честь твоя - честь Рима? Цезарь. Я не устраиваю человеческих жертвоприношений моей чести, как ваши друиды. Не хочешь сжечь - давай я их швырну в море. (Поднимает мешок и бросает через парапет в волны.) Британ. Цезарь, это просто чудачество! Можно ли поощрять предателей ради красивого жеста и красивого словца? Руфий (вставая). Цезарь, когда островитянин кончит свою проповедь, позови меня. Я пойду взглянуть на машину с кипящей водой. (Уходит в помещение маяка.) Британ (с искренним чувством). О Цезарь, мой великий повелитель! Если бы я мог убедить тебя, что на жизнь надо смотреть серьезно, как это делают люди моей страны. Цезарь. А они действительно так смотрят? Британ. Разве ты не был у нас? Разве ты не видал их? Разве бритт будет говорить с таким легкомыслием, как говоришь ты? Разве бритт может пренебречь молитвой в священной роще? Разве бритт решится носить такую пеструю одежду, вместо одноцветной синей, как подобает всем солидным, достойным уважения людям? Ведь для нас это вопросы морали. Цезарь. Хорошо, хорошо, друг. Когда-нибудь, когда я устроюсь попрочнее, я, может быть, и заведу себе синюю тогу. А пока уж мне приходится выворачиваться как умею, на мой римский, распущенный лад. Аполлодор проходит мимо маяка. Это что такое? Британ (быстро оборачивается и с официальным высокомерием окликает чужеземца). Это что значит? Кто ты такой? Как попал сюда? Аполлодор. Успокойся, приятель. Я тебя не съем. Я приплыл на лодке из Александрии с драгоценными дарами для Цезаря. Цезарь. Из Александрии? Британ (сурово). С тобой говорит Цезарь. Руфий (появляясь в двери маяка). Что тут такое? Аполлодор. Слава великому Цезарю! Я Аполлодор, сицилиец, художник. Британ. Художник? Кто пустил сюда этого бродягу? Цезарь. Успокойся, друг! Аполлодор - именитый патриций, он художник-любитель. Британ (смущенно). Прошу прощения, благородный господин. (Цезарю.) Я понял так, что это его ремесло. (Несколько пристыженный, он уступает Аполлодору место рядом с Цезарем.) Руфий, окинув Аполлодора явно пренебрежительным взглядом, отходит на другой конец парапета. Цезарь. Привет тебе, Аполлодор! Что ты хочешь от нас? Аполлодор. Прежде всего поднести тебе дар от царицы цариц. Цезарь. От кого это? Аполлодор. От Клеопатры, царицы египетской. Цезарь (обращается к нему доверчиво, самым подкупающим тоном). Аполлодор, сейчас нам не время забавляться подарками. Прошу тебя, вернись к царице и скажи ей, что если все сложится удачно, я нынче же вечером вернусь во дворец! Аполлодор. Цезарь, я не могу вернуться. Когда мы подплывали к маяку, какой-то болван сбросил в море громадный кожаный мешок и сломал нос моей лодки. Я едва успел выбраться с ношей на берег, как эта жалкая скорлупка пошла ко дну. Цезарь. Сочувствую тебе, Аполлодор. Болвана мы накажем. Ну, ладно! Расскажи, что ты привез мне? Царица будет в обиде, если я не взгляну. Руфий. Разве есть время заниматься пустяками? Твоя царица - ребенок! Цезарь. Вот именно. Поэтому-то нам и нельзя огорчать ее. Что же это за подарок, Аполлодор? Аполлодор. Цезарь, это персидский ковер, красота из красот. И в нем, как мне сказали, голубиные яйца, хрустальные кубки и хрупкие драгоценности. Я отвечаю головой за мою ношу и поэтому не рискнул тащить ее сюда по узкой, лесенке с мола. Руфий. Можно поднять краном. Прицепи на крюк. Яйца пошлем повару, из кубков будем пить вино, а ковер пойдет на ложе Цезаря. Аполлодор. Краном? Цезарь, я поклялся беречь тюк с ковром, как собственную жизнь. Цезарь (шутливо). Тогда можно поднять вас обоих вместе. И если цепь оборвется, ты погибнешь вместе с голубиными яйцами. (Подходит к цепи и с любопытством рассматривает ее.) Аполлодор (Британу). Цезарь это серьезно говорит? Британ. Он разговаривает таким легкомысленным тоном потому, что он итальянец, но то, что он говорит, он делает. Аполлодор. Серьезно или нет, но он говорит дело. Дайте же мне отряд воинов, чтобы привести этот кран в действие. Британ. Предоставь кран мне, а сам ступай вниз и дожидайся, пока спустится цепь. Аполлодор. Хорошо. Вы сейчас увидите меня вон там. (Поворачивается к ним и красноречивым жестом показывает на небо.) Я взойду там, словно солнце, с моим сокровищем. (Уходит тем же путем, что и пришел.) Британ скрывается в помещении маяка. Руфий (ворчливо). Ты действительно намерен дожидаться здесь, чем кончится весь этот балаган? Цезарь (отходит в сторону, когда цепь начинает двигаться). Почему бы и нет? Руфий. Египтяне сейчас покажут тебе, почему нет, если только у них хватит ума броситься на нас с берега, пока мы не возвели укрепление. А мы здесь стоим и дожидаемся, как малые ребята, чтобы нам показали ковер с голубиными яйцами. Цепь с грохочущим лязгом поднимается над парапетом, затем, раскачиваясь, поворачивается вместе с краном и исчезает за маяком. Цезарь. Не бойся, о Руфий, сын мой! Едва только первый египтянин станет на мол, наши затрубят тревогу. И мы с тобой отсюда успеем добежать до укрепления раньше, чем египтяне с той стороны. Мы с тобой вдвоем, Руфий: я, старик, и ты, его старший сын. И старик будет там первым. Итак, успокойся! И дай-ка мне еще фиников. Аполлодор (с насыпи внизу). Эй-хо! Давай, тяни! О-хо-хо! Цепь поднимается и снова, раскачиваясь, появляется из-за маяка. Аполлодор висит в воздухе со своим тюком, паря над парапетом. (Поет.) Наверху, надо мной, синева в небесах, Не увидеть такой у красотки в очах... Эй, вы там! Стоп! (Перестает подниматься.) Поворачивай! Цепь возвращается снова к парапету. Руфий (кричит наверх). Ну, опускай! Цепь с ношей начинает опускаться. Аполлодор (кричит сверху). Осторожней! Тише! Не забудьте о яйцах. Руфий (кричит наверх). Легче! Эй, вы там! Тише, тише! Аполлодор со своей ношей невредимо опускается на кучу хвороста на парапете. Руфий и Цезарь помогают Аполлодору отцепить тюк. Руфий. Поднимай! Цепь с лязгом взвивается прямо над их головами. Британ выходит из маяка и помогает им развязать тюк. Аполлодор (после того, как они сняли веревки). Отойдите, друзья. Пусть смотрит Цезарь. (Распахивает ковер.) Руфий. Ничего тут нет, кроме кучи тряпок. Где же голубиные яйца? Аполлодор. Приблизься, Цезарь, и поищи их среди шалей. Руфий (обнажая меч). А, предательство! Не подходи, Цезарь! Я вижу, шаль шевелится, там что-то живое. Британ (обнажая меч). Змея! Аполлодор. Осмелится ли Цезарь вложить руку в мешок, где шевелится змея? Руфий (оборачивается к нему). Предатель, собака! Цезарь. Успокойтесь. Уберите ваши мечи. Аполлодор, твоя змея уж слишком ровно дышит. (Засовывает руки под шаль и освобождает оттуда чью-то голую руку ) Хорошенькая маленькая змейка! Руфий (вытягивая оттуда другую руку). А ну-ка, давай сюда и все остальное. Они вытаскивают за руки Клеопатру, и она садится среди шалей. Британ, шокированный, вкладывает свой меч в ножны и возмущенно пожимает плечами. Клеопатра (едва переводя дух). Ой, я чуть-чуть не задохлась. Ах, Цезарь кто-то на меня наступил в лодке, а потом на меня свалился с неба какой-то громадный, страшно тяжелый мешок. А потом лодка стала тонуть, а потом меня унесло куда-то в воздух и оттуда вниз... Цезарь (лаская ее, когда она, поднявшись, бросается к нему на грудь). Ну, ничего, ничего. Теперь уже все кончено, ты здесь, цела и невредима. Руфий. Н-да, а теперь, когда она здесь, что же нам с ней делать? Британ. Она не может оставаться здесь, Цезарь, без присмотра какой-нибудь матроны. Клеопатра (ревниво, Цезарю, который явно не знает, что с ней делать). Так, значит, ты не рад, что видишь меня? Цезарь. О нет, я-то очень рад, но вот Руфий очень недоволен, а Британ шокирован. Клеопатра (пренебрежительно). А ты отруби им головы, разве ты не можешь это сделать? Цезарь. Я боюсь, моя ласточка, что с отрубленными головами они будут мне гораздо менее полезны. Руфий (Клеопатре). Мы сейчас пойдем рубить головы кое-кому из твоих египтян. Ну, а что ты скажешь, если нас, неровен час, побьют и ты попадешь в плен к своему маленькому братцу? Клеопатра. Ты не должен покидать меня, Цезарь. Ты ведь не покинешь меня, правда? Руфий. Еще бы! Вот сейчас загремит труба, и тогда жизнь каждого из нас будет зависеть от того, ступит ли Цезарь на баррикаду прежде, чем до нее доберется кто-нибудь из египтян. Клеопатра. Ну и пусть они погибнут! Ведь это простые солдаты. Цезарь (внушительно). Клеопатра, когда загремит труба, каждый из нас, не щадя себя, понесет жизнь свою в руке и швырнет ее в лицо смерти. И среди всех моих солдат, которые доверили мне свою судьбу, нет ни одного, чья рука не была бы мне дороже твоей головы. Клеопатра совершенно уничтожена, глаза ее наполняются слезами. Аполлодор, ты отвезешь ее обратно во дворец. Аполлодор. Разве я дельфин, Цезарь, чтобы плавать по морям с юными девами на спине? Лодка моя погибла, а все ваши суда или у баррикады, или вернулись в город. Попробую окликнуть их - это все, что я в состоянии сделать. (Уходит на мол.) Клеопатра (глотая слезы). Мне все равно. Я не вернусь обратно. Я никому не нужна. Цезарь. Клеопатра! Клеопатра. Ты хочешь, чтобы меня убили. Цезарь (еще внушительней). Твоя жизнь, бедное мое дитя, мало кому нужна здесь, кроме тебя самой. Клеопатра не выдерживает, бросается на вязанки хвороста и плачет. Внезапно в отдалении поднимается сильный шум, сквозь него прорываете ч рев буцины и труб. Британ сбегает на парапет и смотрит на мол. Цезарь и Руфий обмениваются быстрыми, понимающими взглядами. Идем, Руфий. Клеопатра (вскакивает на колени и цепляется за Цезаря). Нет, нет, не оставляй меня, Цезарь! Цезарь вырывает свою одежду из ее рук. Ах! Британ (с парапета). Цезарь! Мы отрезаны. Египтяне подошли из Западной гавани и высадились между нами и баррикадой. Руфий (подбегая к нему). Проклятье! Верно, мы попались, как крысы в капкан! Цезарь (со скорбью в голосе). Руфий, Руфий! Мои солдаты на баррикаде, их окружают и с берега и с моря; я послал их на смерть! Руфий (возвращается с парапета, подходит к Цезарю справа). Н-да, вот к чему приводит эта возня с девчонками. Аполлодор (поспешно идет с мола). Взгляни с парапета, Цезарь. Цезарь. Мы смотрели, друг. Нам придется защищаться здесь. Аполлодор. Я бросил веревочную лестницу в море. Сюда они теперь не могут подняться. Руфий. А мы не можем уйти. Об этом ты подумал? Аполлодор. Не можем уйти? Почему? У вас же стоят корабли в Восточной гавани. Британ (с парапета, с надеждой в голосе). Родосские галеры уже повернули к нам. Цезарь торопливо подходит к Британу. Руфий (Аполлодору, нетерпеливо). А скажи-ка, пожалуйста, как же мы попадем на галеры? Аполлодор (вызывающе-весело и наставительно). Путем, который ведет всюду. Алмазным путем солнца и луны. Разве ты никогда не видал, как дети играют в сломанный мост? "Утки и гуси переправляются на ту сторону..." А? (Бросает плащ и шляпу и привязывает меч себе на спину.) Руфий. Что ты плетешь? Аполлодор. Сейчас покажу. (Кричит Британу.) Сколько отсюда до ближайшей галеры? Британ. Локтей триста. Цезарь. Нет, нет, они дальше, чем кажется в этом ясном воздухе глазам бритта. Около четверти мили, Аполлодор. Аполлодор. Прекрасно. Продержитесь здесь, пока я не пришлю вам лодку с галеры. Руфий. Что у тебя, крылья, что ли, есть? Аполлодор. Морские крылья, воин. Смотри! (Взбегает по ступеням на скат парапета между Цезарем и Британом, подпрыгивает и бросается головой вниз в море.) Цезарь (как мальчишка, в диком восторге). Браво, браво! (Сбрасывает плащ.) Клянусь Юпитером, я тоже! Руфий (хватает его). С ума сошел? Куда? Цезарь. Почему? Разве я плаваю хуже? Руфий (вне себя). Да разве может старый безумец плавать и нырять, точно молодой? Цезарь (отталкивая его). Старый?.. Британ (потрясенный). Руфий, что ты говоришь! Цезарь. Хочешь, отец Руфий, наперегонки до галеры за недельное жалованье? Клеопатра. А я? А я? Что со мной будет? Цезарь. Довезу тебя на спине, как дельфин, до галеры. Руфий, когда я вынырну, брось ее в воду. Я отвечаю. А после нее прыгайте вы оба. Клеопатра. Нет, нет, ни за что! Я утону. Британ. Цезарь, я человек и бритт, а не рыба. Мне нужна лодка. Я плавать не умею. Клеопатра. И я не умею. Цезарь (Британу). Тогда оставайся здесь, пока мы не отобьем маяк. Ну, Руфий! Руфий. Ты действительно решился на это безумие? Цезарь. За меня решили египтяне. А что делать? Ты только смотри, когда будешь прыгать. Я не хочу, чтобы твоя двухсотфунтовая туша свалилась мне на спину, когда я высуну нос из воды. (Взбегает на ступени и становится на выступе.) Британ (в смятении). Еще одно слово, Цезарь. Умоляю тебя, не показывайся в аристократическом квартале Александрии, пока не переоденешься. Цезарь (кричит в море) . Эй, Аполлодор! (Показывает на небо и поет на мотив баркаролы.) Облака блестят в синеве... Аполлодор (плывет вдалеке и подхватывает). И пурпур в зеленой волне... Цезарь (в восторге) . А-ах! (Бросается в волны.) Клеопатра (в страшном волнении бежит к ступеням). Дайте мне посмотреть, он сейчас утонет! Руфий хватает ее. Ай-яй-яй! (Она вопит, он швыряет ее в воду.) Руфий с Британом в восторге покатываются от хохота. Руфий (глядя вниз). Поймал ее, смотри! (Британу.) Держи эту крепость, бритт! Цезарь тебя не забудет! (Прыгает.) Британ (бежит на ступени и смотрит, как они плывут). Ну как, целы вы, Руфий? Руфий (издалека). Целы! Цезарь (далеко впереди него). Укройся около костра. И навали побольше дров на дверцу люка. Британ (кричит ему). Сделаю все и поручу себя богам моей отчизны. Радостные крики с моря. Британ в неистовом восторге. Лодка! К нему подошла лодка! Гип-гип-гип-ура!

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Окуновение Клеопатры в воды Восточной гавани произошло в октябре 48 года до нашей эры. В марте 47 года она, после полудня, в своих покоях, окруженная придворными дамами, слушает девушку рабыню, которая играет на арфе. Арфистка стоит посредине комнаты. Учитель арфистки - старик музыкант, у него изрезанное морщинами лицо, большой нависший лоб, седая борода, взъерошенные, щетинистые усы и брови; он с глубокомысленным и важным видом сидит на корточках на полу около музыкантши и следит за ее игрой. Фтататита восседает на своем посту у дверей, во главе маленькой группы женщин рабынь. Все сидят, за исключением арфистки: Клеопатра в кресле против двери, на другом конце комнаты; остальные - на полу. Придворные дамы Клеопатры - молоденькие женщины; из них наиболее выделяются Хармиана и Ирас, ее любимицы. Хармиана - маленький терракотовый бесенок, продолговатое лицо, быстрые движения, точеные ноги и руки. Ирас - пухленькое добродушное создание с копной рыжих волос; умом не блещет и рада похихикать по любому поводу. Клеопатра. А я могла бы?.. Фтататита (грубо, музыкантше). Замолчи, ты! Царица говорит. Музыка обрывается. Клеопатра (старому музыканту). Я хочу научиться сама играть на арфе. Цезарь любит музыку. Ты можешь научить меня? Музыкант. Без сомнения. Только я, и никто другой, могу научить царицу. Разве не я открыл тайну древних египтян, которые заставляли дрожать пирамиду, касаясь единой басовой струны? Все другие учителя обманщики, я не раз изобличал их. Клеопатра. Хорошо. Ты будешь учить меня. Сколько тебе надо времени? Музыкант. Не очень много. Всего четыре года. Я должен сначала посвятить твое величество в философию Пифагора. Клеопатра. А она (показывая на рабыню) посвящена в философию Пифагора? Музыкант. Она рабыня! Она выучилась, как учатся собаки. Клеопатра. Прекрасно. Я тоже хочу выучиться, как учатся собаки. Она играет лучше тебя. Ты будешь учить меня каждый день в течение двух недель. Музыкант поспешно поднимается и низко кланяется. А после этого всякий раз, когда я ошибусь, тебя будут бичевать. А если я буду так часто ошибаться, что за мной не поспеют бичевать, тебя бросят в Нил, крокодилам. Дайте арфистке золотую монету и отошлите их. Музыкант (растерянно). Но истинное искусство нельзя принуждать. Фтататита. Что? Ты осмеливаешься спорить с царицей? Убирайся! (Выталкивает его.) За музыкантом идет рабыня-арфистка под общий хохот приближенных женщин и рабынь. Клеопатра. Ну, так кто же из вас может позабавить меня? Есть у вас что-нибудь новенькое? Ирас. Фтататита... Клеопатра. Ах, Фтататита, Фтататита! Вечно Фтататита! Опять какие-нибудь небылицы, чтоб восстановить меня против нее? Ирас. Нет, на этот раз Фтататита проявила добродетель. Приближенные смеются, но не рабыни. Потин пытался подкупить ее, чтобы она пропустила его к тебе. Клеопатра (гневно). Ха, все вы торгуете моими аудиенциями! Точно я должна смотреть на тех, кто угоден вам, а не мне. Хотела бы я знать, сколько этой рабыне-арфистке придется отдать из своего золота, прежде чем она выйдет из дворца? Ирас. Если хочешь, мы тебе это узнаем. Приближенные смеются. Клеопатра (хмурясь). Вы смеетесь? Берегитесь, берегитесь! Когда-нибудь я сумею заставить вас служить мне так, как служат Цезарю. Хармиана. Горбоносый старикан! Опять хохот. Клеопатра (разъяренная). Молчать! Хармиана, тебе не пристало держать себя, как маленькой египетской дурочке! Знаете ли вы, почему я позволяю вам болтать в моем присутствии все, что вам придет в голову, вместо того чтобы обращаться с вами так, как обращалась бы Фтататита, будь она царицей? Хармиана. Потому что ты стараешься во всем подражать Цезарю, а он позволяет говорить ему все что вздумается. Клеопатра. Нет. А потому, что я спросила его однажды, почему он это делает? И он сказал: "Не мешай болтать твоим женщинам, и ты можешь многое узнать от них". - "А что же могу я узнать?" - спросила я. "Ты узнаешь, кто они", - сказал он. И, ах, если бы вы только - видели глаза его, когда он произносил эти слова! Вы прямо в комочки сжались бы, жалкие ничтожества! Они смеются. (Гневно накидывается на Ирас.) Над кем ты смеешься, надо мной или над Цезарем? Ирас. Над Цезарем. Клеопатра. Если бы ты не была дурой, ты бы смеялась надо мной; а если бы не была трусихой, ты не побоялась бы сказать мне это. Возвращается Фтататита. Фтататита, мне сказали, что Потин предлагал одарить тебя, если ты допустишь его ко мне. Фтататита (возмущенно). Клянусь богами предков моих.. Клеопатра (властно обрывая ее). Сколько раз приказывала я тебе, чтобы ты не смела отпираться. Ты готова целый день взывать к богам твоих предков и призывать их в свидетели своих достоинств, если бы я тебе позволила. Поди возьми его золото и приведи Потина сюда. Фтататита хочет возразить ей. Не спорь. Иди! Фтататита уходит. Клеопатра встает и в раздумье начинает годить взад и вперед, между креслом и дверью. Все поднимаются и стоят. Ирас (неохотно поднимаясь) Ах, как бы мне хотелось, чтобы этот Цезарь уже был в Риме. Клеопатра (угрожающе) Это будет плохой день для всех нас, когда он уедет туда. О, если бы я не стыдилась показать ему, что сердце мое столь же безжалостно, как сердце отца моего, я бы заставила тебя раскаяться в этих словах. Зачем это тебе, чтобы он уехал? Ирас. Ты делаешься при нем такой ужасно скучной, серьезной, ученой и фило-со-фичной. А в нашем возрасте это хуже, чем быть святошей. Приближенные смеются. Клеопатра. Перестаньте вы без конца кудахтать... Слышите! Прикусите языки. Хармиана (с насмешливой покорностью). Хорошо, хорошо! Видно, всем уж нам придется взять себе в пример Цезаря. Они снова хохочут. Клеопатра молча бесится и продолжает ходить взад и вперед. Фтататита возвращается с Потином, который останавливается на пороге. Фтататита (в дверях). Потин смиренно молит царицу преклонить слух... Клеопатра. Ну хорошо, хорошо! Довольно! Пусть он войдет. (Опускается в кресло.) Все садятся, кроме Потина, - он выходит на середину. Фтататита занимает свое прежнее место. Итак, Потин? Что слышно нового о твоих друзьях-мятежниках? Потин (надменно). Я не друг мятежу. К тому же пленник не знает новостей. Клеопатра. Ты пленник не больше, чем я, чем Цезарь. Вот уж шесть месяцев мой дворец осажден моими подданными. Тебе дозволено разгуливать по набережной среди воинов, а могу ли я ступить далее? Может ли Цезарь? Потин. Ты дитя, Клеопатра, и не понимаешь этого. Приближенные смеются. Клеопатра смотрит на него непроницаемым взглядом. Хармиана. Я вижу, ты не знаешь самой последней новости, Потин? Потин. Какой? Хармиана. Что Клеопатра больше уже не дитя. Хочешь, я научу тебя, как в один день сделаться много старше и много, много умнее. Потин. Я предпочел бы стать умнее, не старея, Хармиана. Так вот. Поднимись на вышку маяка и попроси кого-нибудь схватить тебя за волосы и бросить оттуда в море. Приближенные смеются. Клеопатра. Это правда, Потин. Немало самодовольства смоется с тебя, когда ты выйдешь из волн на берег. Приближенные смеются. (Гневно встает.) Идите прочь все! Я буду одна говорить с Потином! Фтататита, прогони их. Они, смеясь, выбегают Фтататита закрывает за ними дверь. Ты чего ждешь? Фтататита. Не подобает царице оставаться с глазу на глаз... Клеопатра (обрывает ее). Фтататита! Или надо принести тебя в жертву богам отцов твоих, чтобы ты узнала, что царица Египта - я, а не ты? Фтататита (негодующе). Вот и ты теперь такая же, как все. Тебе хочется быть тем, что эти римляне именуют передовой женщиной. (Уходит, хлопая дверью.) Клеопатра (садясь). Ну, Потин, зачем старался ты подкупить Фтататиту и проникнуть ко мне? Потин (смотрит на нее испытующе). Клеопатра, то, что мне сказали, - правда: ты изменилась. Клеопатра. Попробуй, поговори с Цезарем полгода день за днем, и ты изменишься. Потин. Все говорят, что ты без ума от этого старика. Клеопатра. Без ума? Что это такое? Лишилась рассудка? О нет! Я бы хотела его лишиться. Потин. Ты хотела бы лишиться рассудка? Что ты хочешь сказать? Клеопатра. Когда я была безрассудной, я делала то, что мне было приятно, когда не боялась, что Фтататита побьет меня. Но и тогда я обманывала ее и украдкой делала по-своему. Теперь, когда Цезарь дал мне мудрость, мне нет дела до того, нравится мне что-то или не нравится: я делаю то, что должно делать, мне некогда думать о себе. Это не счастье, но это величие. Если Цезарь уедет, я полагаю, что сумею управлять египтянами, ибо то, что Цезарь для меня, то я для окружающих меня глупцов. Потин (пристально смотрит на нее). Клеопатра, может быть, это тщеславие юности? Клеопатра. Нет, нет! Это не значит, что я так уж умна, а просто, что другие - слишком глупы. Потин (задумчиво). Да, это великий секрет. Клеопатра. Ну, теперь расскажи, что ты хочешь? Потин (в затруднении). Я? Ничего. Клеопатра. Ничего? Потин. Кроме того, чтобы просить тебя вернуть мне свободу. Это все. Клеопатра. Об этом ты пришел бы молить Цезаря. Нет, Потин, ты явился с умыслом, уповая на то, что Клеопатра все еще глупый котенок. А теперь, когда ты видишь царицу, твои замыслы разрушились. Потин (покорно склоняя голову.) Это так. Клеопатра (торжествуя). Ага! Потин (устремляя на нее проницательный взгляд). Так, значит, Клеопатра поистине царица, она больше не пленница, не рабыня Цезаря? Клеопатра. Потин, все мы - рабы Цезаря, все в Египте, хотим мы. этого или нет. И та, чьей мудрости открыто это, будет властительницей Египта, когда уйдет Цезарь. Потин. Ты все повторяешь, что Цезарь уйдет. Клеопатра. А если и так? Потин. Значит, он не любит тебя? Клеопатра. Любит? Потин, Цезарь никого не любит. Кого любим мы? Лишь тех, кого мы не ненавидим. Все люди чужды нам, все нам враги, кроме тех, кого мы любим. Но Цезарь не таков - он не знает ненависти, он дружит с каждым так же, как он дружит с собаками или детьми. Его доброта ко мне поистине чудо: ни мать, ни отец, ни нянька никогда не умели так заботиться обо мне, никто не делился со мной так просто своими мыслями. Потин. Разве это не любовь? Клеопатра. Любовь? Таков же будет он для любой девчонки, что встретится ему на пути в Рим. Спроси раба его, Британа, он так же добр к нему. Что говорить7 Спроси его коня. Его доброта не такова, чтобы любить что-то такое, что есть во мне, она просто в природе его. Потин. Как можешь ты знать, что он не любит тебя так, как мужчина любит женщину? Клеопатра. Я не могу заставить его ревновать. Я пыталась. Потин. Гм! Может быть, мне следовало бы спросить: а ты любишь его? Клеопатра. Как любить бога? И потом я люблю другого римлянина, я видела его задолго до Цезаря. Он не бог, он человек - он умеет любить и ненавидеть. Я могу заставить его страдать, и он может заставить страдать меня. Потин. И Цезарь знает это? Клеопатра. Да. Потин. И не гневается? Клеопатра. Он обещал послать его в Египет, чтобы угодить мне. Потин. Не понимаю этого человека. Клеопатра (с величественным презрением). Тебе - понять Цезаря! Где тебе! (Горделиво.) Я понимаю его - душой. Потин (поразмыслив, с величайшим почтением). Твое величество изволило допустить меня к себе. Что соизволит сказать мне царица? Клеопатра. А вот что. Ты думал, что, посадив моего брата на трон, ты будешь править Египтом, ибо ты опекун его, а он малыш и глупец? Потин. Так говорит царица. Клеопатра. Царица говорит тебе: Цезарь проглотит и тебя, и Ахилла, и брата моего, как кошка глотает мышь. Он накинет себе на плечи эту страну, как пастух накидывает на себя бурнус. А когда он сделает это, он уйдет в Рим, а Клеопатра останется править Египтом от имени его. Потин (яростно). Этого не будет. У нас тысяча воинов против его десяти. В море загоним мы и его и его нищие легионы. Клеопатра (с презрение и, поднимаясь). Ты мелешь вздор, как простолюдин. Ступай, веди свои тысячи. И поторопись, ибо Митридат Пергамский недалеко, и он ведет новое войско Цезарю. Цезарь сумел обуздать вас здесь с двумя легионами; посмотрим, что сделает он, когда у него будет двадцать! Потин. Клеопатра! Клеопатра. Довольно, довольно! Это Цезарь сбил меня, с толку, и я, следуя его примеру, позволила себе говорить с таким ничтожеством, как ты. (Уходит.) Потин, взбешенный, идет за ней. Появляется Фтататита и останавливает его. Потин. Дай мне уйти из этого ненавистного дома. Фтататита. Ты гневаешься? Потин. Да падут на нее проклятия всех богов! Она продала страну свою римлянину затем, чтобы выкупить ее своими поцелуями. Фтататита. Глупец, разве она не сказала тебе, что она ждет, чтобы Цезарь уехал? Потин. Ты подслушивала? Фтататита. Я позаботилась о том, чтобы честная женщина была на страже здесь, в то время как ты оставался с ней. Потин. Клянусь, богами... Фтататита. Кому здесь нужны твои боги! Здесь правят боги Цезаря. И какой толк, что ты приходишь к Клеопатре? Ты ведь египтянин. Она не желает слушать никого из своего народа. Она считает нас детьми. Потин. Да погибнет она за это! Фтататита (мрачно). Да отсохнет у тебя язык за такие слова! Иди! Пришли сюда Луция Септимия, убийцу Помпея. Он римлянин; может быть, она послушает его. Ступай! Потин (зловеще). Я знаю, к кому мне пойти... Фтататита (подозрительно). К кому же? Потин. К римлянину помогущественней, чем Луций. И запомни, домоправительница: ты думала, до того как явился Цезарь, что будешь со своей кликой править Египтом от имени Клеопатры; я воспротивился этому... Фтататита (прерывает его, бранчливо). Да, а ты думал, что ты с твоей кликой будешь править от имени Птолемея? Потин. Лучше я или даже ты, чем женщина с римским сердцем; а это то, чем стала теперь Клеопатра. Пока я жив, она не будет править. Запомни это! (Уходит.) Близится время обеда. Стол накрыт на кровле дворца; туда-то и поднимается Руфий, ему предшествует величественный придворный с жезлом; сзади идет раб и несет на руках инкрустированный табурет. Преодолев бесчисленные ступени, они, наконец, вступают под внушительную колоннаду кровли. Легкие занавеси протянуты между северными и восточными колоннами, дабы смягчить жар лучей заходящего солнца. Придворный подводит Руфия к одному из этих затененных мест. Шнур от занавесей висит между колоннами. Придворный (с поклоном). Римский военачальник будет ожидать Цезаря здесь. Раб ставит табурет около самой южной колонны и исчезает за занавесями. Руфий (усаживается, он несколько запыхался). Уф! Вот это лестница! Высоко ли здесь? Придворный. Мы на кровле дворца, о любимец побед! Руфий. Хорошо, что любимцу не нужно карабкаться еще выше. С противоположной стороны, пятясь, входит второй придворный. Второй придворный. Цезарь идет. Входит Цезарь. Он только что выкупался и облачился в новую пурпурную шелковую тунику; вид у него сияющий, праздничный. За ним идут два раба и несут легкое ложе - нечто вроде скамьи, украшенной тонкой резьбой. Они ставят его возле самой северной из затянутых занавесями колонн и исчезают. Оба придворных с церемонными поклонами следуют за ними. Руфий встает навстречу Цезарю. Цезарь (подходя к нему). А, Руфий! (Разглядывает его одеяние с восхищенным удивлением.) Новая перевязь! Новый золотой эфес на мече! Да ты подстригся! А бороду - нет, непостижимо уму! (Нюхает бороду Руфия.) Так и есть! Клянусь Юпитером Олимпийским, он надушился! Руфий (ворчливо). Ладно, ведь не для себя же я старался. Цезарь (нежно). Нет, Руфий, сын мой, для меня, конечно. Дабы почтить день моего рождения. Руфий (пренебрежительно). День рождения! У тебя каждый раз день рождения, как только надо умаслить какую-нибудь смазливую девчонку или утихомирить какого-нибудь посла. За последние десять месяцев у тебя их было семь. Цезарь (сокрушенно). Да, Руфий, это верно. Никак не могу отучить себя от этих маленьких хитростей. Руфий. Кто обедает с нами, кроме Клеопатры? Цезарь. Аполлодор, сицилиец. Руфий. Этот щелкопер? Цезарь. Полно. Этот щелкопер - забавный враль, всегда может рассказать что-нибудь, спеть песню и избавляет нас от труда расточать любезности Клеопатре. Что для нее два таких старых политика, эдакие лагерные медведи вроде нас с тобой? Нет, Аполлодор в компании - чудесный малый, Руфий, чудесный малый. Руфий. Да, он немножко плавает, немножко фехтует... Мог бы и хуже быть. Вот если бы он еще научился держать язык на привязи!.. Цезарь. Да пощадят его от этого боги. Ох, эта жизнь воина! Скучная, грубая жизнь - жизнь дела. Это самое худшее в нас, римлянах. Труженики, работяги, пчелиный рой, обращенный в народ. То ли дело краснобай с таким умом и воображением, которые могут избавить человека от необходимости вечно что-нибудь делать! Руфий. Гм, сунулся бы он к требе со всем этим после обеда! Ты замечаешь, что я пришел раньше, чем положено? Цезарь. Н-да, я сразу подумал, что это неспроста. Ну, что случилось? Руфий. Нас слышат здесь? Цезарь. Наше уединение располагает к подслушиванию, но это можно исправить. (Дважды хлопает в ладоши.) Занавеси раздвигаются, за ними открывается висячий сад, посреди которого стоит празднично убранный стол с четырьмя приборами - два на противоположных концах, два рядом. Конец стола, ближе к Цезарю и Руфию, уставлен золотыми ковшами и чашами. Величественный дворецкий наблюдает за целым штатом рабов, которые суетятся вокруг стола. По обе стороны сада идут колонны, и только в самой глубине - просвет, наподобие большой арки, ведущей на западный конец кровли, откуда открывается широкий горизонт. В глубине, посреди этой арки, на массивном пьедестале восседает бог Ра, с головой сокола, увенчанный аспидом и диском. У подножия его стоит алтарь из гладкого белого камня. Ну вот, теперь нас видят все, и никому не придет в голову подслушивать нас. (Садится на ложе, которое принесли рабы.) Pуфий (усаживаясь на свой табурет). Потин хочет говорить с тобой. Советую тебе повидаться с ним: тут какие-то козни среди женщин. Цезарь. А кто это такой, Потин? Руфий. Да этот, у которого волосы как беличий мех, - поводырь маленького царька, твой пленник. Цезарь (досадливо). И он не убежал? Руфий. Нет. Цезарь (грозно поднимаясь). Почему? Зачем ты стережешь его, вместо того чтобы наблюдать за врагом? Разве не говорил я тебе, что пленникам надо всегда давать возможность бежать, если о них нет особых распоряжений. Ртов у пас и без него немало. Руфий. Верно! Если бы у тебя было немного здравого смысла и ты позволил бы мне перерезать ему горло, наши рационы были бы целее. Но, как бы там ни было, он бежать не хочет. Три караула грозили ему, что проткнут его пилумом, если он снова попадется им на глаза. Что они еще могут сделать? Он предпочитает оставаться и шпионить за нами. Так же поступил бы и я на его месте, если бы имел дело с военачальником, страдающим припадками великодушия. Цезарь (которому нечего возразить, садится снова). Гм! И он хочет видеть меня? Руфий. Да. Я захватил его с собой. Он ждет там (показывает через плечо), под стражей. Цезарь. И ты хочешь этого? Руфий (упрямо). Я ничего не хочу. Полагаю, что ты поступишь так, как тебе нравится. Пожалуйста, не сваливай на меня. Цезарь (всем видом показывает, что он делает это только из желания угодить Руфию). Ну, хорошо, хорошо! Давай его сюда. Руфий (кричит). Эй, стража! Отпустите пленника, пусть он идет сюда. (Показывает рукой.) Иди сюда! Входит Потин и недоверчиво останавливается между ними, переводя глаза с одного на другого. Цезарь (приветливо). А, Потин! Добро пожаловать! Что у тебя нового сегодня? Потин. Цезарь, я пришел предостеречь тебя от опасности и сделать тебе одно предложение. Цезарь. Брось опасности, давай предложение. Руфий. А ну тебя с предложениями! Говори, какая опасность? Потин. Ты думаешь, Цезарь, что Клеопатра предана тебе? Цезарь (внушителоно). Друг, я сам знаю, что думаю. Переходи к твоему предложению. Потин. Я буду говорить прямо. Не знаю, какие неведомые боги дали тебе силу защищать дворец и небольшой клочок берега против целого города и войска. Мы отрезали тебя от озера Мареотиса, но ты выкопал колодцы в соленых морских песках и черпаешь оттуда ведрами пресную воду, и мы узнали, что боги твои непобедимы и что ты можешь творить чудеса. Я ныне не угрожаю тебе. Руфий (насмешливо). Вот как! Очень великодушно с твоей стороны. Потин. Да будет так. Ты - повелитель. Наши боги послали нам северо-западные ветры, дабы ты остался в наших руках, но ты сильнее их. Цезарь (ласково понукая его, чтобы он перешел к делу). Да, да, мой друг. Что же дальше? Руфий. Выкладывай приятель. Что у тебя на уме? Потин. Я хочу сказать, что в твоем лагере есть предательница, Клеопатра... Дворецкий (у стола провозглашает). Царица! Цезарь и Руфий встают. Руфий (в сторону Потина). Тебе надо было выложить все это поскорей, дубина! Теперь поздно. Клеопатра, в роскошнейшем одеянии, величественно появляется в арке колоннады и проходит мимо изображения Ра и мимо стола к Цезарю. Ее приближенные, возглавляемые Фтататитой, присоединяются к слугам у стола. Цезарь предлагает Клеопатре свое место Она садится. Клеопатра (живо, увидев Потина). А он что здесь делает? Цезарь (усаживается рядом с ней в самом приветливом расположении духа). Только что начал мне что-то рассказывать о тебе. Ты сейчас услышишь. Продолжай, Потин. Потин (в замешательстве). Цезарь... (Осекается.) Цезарь. Ну, говори. Потин. То, что я имею сказать, это для твоего слуха, а не для слуха царицы. Клеопатра (подавляя ярость). Есть средства заставить тебя говорить. Берегись! Потин (вызывающе). Цезарь не прибегает к этим средствам. Цезарь. Друг, когда человеку в этом мире не терпится что-нибудь сказать, трудность не в том, чтобы заставить его говорить, а в том, чтобы помешать ему повторять это чаще, чем нужно. Позволь мне ознаменовать день моего рождения дарованием тебе свободы. Прощай! Мы больше не встретимся. Клеопатра (гневно). Цезарь, твое великодушие безрассудно. Потин (Цезарю). Позволь мне побеседовать с тобой с глазу на глаз. Быть может, жизнь твоя зависит от этого. Цезарь величественно поднимается. Руфий (Потину). Осел! Теперь он пойдет ораторствовать! Цезарь (ораторским тоном). Потин... Руфий (прерывая его). Цезарь, обед простынет, если ты заведешь свою любимую проповедь насчет жизни и смерти. Клеопатра (внушительно). Замолчи, Руфий. Я хочу слушать Цезаря. Руфий (бесцеремонно). Твое величество уже слышало все это. На прошлой неделе ты это повторяла Аполлодору, и он думал, что это твое собственное измышление. Все величие Цезаря мигом исчезает; очень довольный, он снова садится и лукаво поглядывает на разъяренную Клеопатру. (Кричит.) Эй, стража! Выпустите пленника. Он свободен. (Потину.) Ну, марш отсюда! Не сумел воспользоваться случаем. Потин (запальчивый нрав которого берет верх над его осторожностью). Я буду говорить. Цезарь (Клеопатре). Видишь? Никакая пытка не вырвала бы у него ни слова. Потин. Цезарь, ты открыл Клеопатре искусство, с помощью которого римляне управляют миром. Цезарь. Увы, они не умеют управлять даже сами собой. Ну и что же? Потин. Что? Неужели ты так ослеплен красотой ее, что не видишь, как она жаждет царствовать над Египтом одна и всем сердцем ждет твоего отъезда? Клеопатра (вскакивая). Лжец! Цезарь (скандализованный). Что? Спорить? Пререкаться? Клеопатра (пристыжена, но вся дрожит от сдерживаемой ярости). Нет, я не унижу себя, не стану возражать. Пусть говорит. (Снова садится.) Потин. Я слышал это из ее собственных уст. Ты только орудие для нее: ты должен сорвать корону с головы Птолемея и возложить на ее голову. Предать нас всех в ее руки и себя тоже. А затем Цезарь может отправиться в Рим или во врата смерти, что вернее и ближе. Цезарь (спокойно). Ну что же, друг, все это так естественно. Потин (изумленный). Естественно? И тебя не возмущает предательство? Цезарь. Возмущаться? Что даст мне возмущение, о глупый египтянин? Стану ли я возмущаться ветром, когда он леденит меня, или возмущаться ночью, что заставляет меня спотыкаться в темноте? Стану ли я возмущаться юностью, когда она отворачивается от старости, или возмущаться честолюбием, которому претит низкопоклонство? Прийти и говорить мне об этом - все равно как если бы ты пришел мне сказать, что завтра взойдет солнце. Клеопатра (она больше не в силах сдерживаться). Но это ложь! Ложь! Я клянусь! Цезарь. Это правда, хотя бы ты клялась тысячу раз и верила тому, в чем клянешься. Клеопатра уже не владеет собой, лицо ее судорожно передергивается. (Желая загородить ее, Цезарь встает и обращается к Потину и Руфию.) Идем, Руфий, проводим Потина мимо стражи. Мне нужно сказать ему несколько слов. (Тихо.) Нужно дать царице время овладеть собой. (Громко.) Идем. (Уводит Потина и Руфия, беседуя с ними по дороге.) Скажи друзьям твоим, Потин, пусть они не думают, что я противник того, чтобы разумно уладить дела в стране... Они уходят, и конца фразы не слышно. Клеопатра (сдавленным шепотом). Фтататита, Фтататита! Фтататита (бросается к ней и успокаивает ее). Успокойся, дитя, не расстраивайся... Клеопатра (прерывает ее). Нас кто-нибудь слышит? Фтататита. Нет, голубка, говори. Клеопатра. Слушай меня. Если он выйдет из дворца, не показывайся мне на глаза! Фтататита. Он? По... Клеопатра (бьет ее по губам). Убей его так, как я убила имя его на устах твоих. Сбрось его со стены, пусть разобьется о камни! Убей, убей, убей его! Фтататита (оскаливаясь). Смерть собаке! Клеопатра. Если ты не сделаешь этого, скройся с глаз моих навеки! Фтататита (решительно). Да будет так! Ты не увидишь лица моего, пока глаза его не оденет мрак. Возвращается Цезарь с изысканно разодетым Аполлодором и Руфием. Клеопатра (Фтататите). Возвращайся скорей, скорей! Фтататита на секунду устремляет на свою повелительницу понимающий взгляд, затем мрачно проходит мимо Ра и скрывается. Клеопатра, словно газель, стремительно бросается к Цезарю. Так ты вернулся ко мне, Цезарь? (Ластясь к нему.) А я думала, ты рассердился. Добро пожаловать, Аполлодор! (Протягивает ему руку для поцелуя, другой рукой обнимает Цезаря.) Аполлодор. Клеопатра изо дня в день становится все более и более женственно-прекрасной. Клеопатра. Правда, Аполлодор? Аполлодор. О нет! Это еще далеко от правды. Друг Руфий бросил в море жемчужину - Цезарь выудил драгоценный алмаз. Цезарь. Цезарь выудил ревматизм, друг мой. Идемте обедать. Обедать! Идут к столу. Клеопатра (прыгая, словно козочка). Да, да, обедать. Какой обед я заказала для тебя, Цезарь! Цезарь. Да? Чем же ты угостишь нас? Клеопатра. Павлиньими мозгами... Цезарь (делая вид, точно у него слюнки текут). Павлиньи мозги, Аполлодор! Аполлодор. Это не для меня. Я предпочитаю соловьиные языки. (Подходит к столу и занимает место за одним из приборов, которые накрыты рядом.) Клеопатра. Жареный вепрь, Руфий! Руфий (облизываясь). Превосходно! (Занимает место рядом с Аполлодором, слева.) Цезарь (глядя на свое место, в конце стола, по левую руку от Ра). А где же моя кожаная подушка? Клеопатра (с другого конца стола). Я велела сделать тебе новые. Дворецкий. Эти подушки, Цезарь, из тончайшего мальтийского шелка, и набиты они розовыми лепестками. Цезарь. Розовыми лепестками? Разве я гусеница? (Сбрасывает подушки и усаживается на кожаную подстилку.) Клеопатра. Как не стыдно! Мои новые подушки! Дворецкий (склонившись у локтя Цезаря). Что прикажешь подать себе, Цезарь, дабы возбудить аппетит? Цезарь. А что есть у тебя? Дворецкий. Морские ежи, белые и черные морские желуди, морская крапива, лесные жаворонки, багрянки... Цезарь. А устрицы? Дворецкий. Конечно, есть и устрицы, Цезарь. Цезарь. Британские устрицы? Дворецкий. Британские устрицы, Цезарь. Цезарь. Тогда - устриц. Дворецкий, выслушав распоряжение, всякий раз делает знак рабу, и тот исчезает, чтобы привести его в исполнение. Я был когда-то в Британии, в этой легендарной западной стране. Это последний клочок суши на краю океана, омывающего мир. Я отправился туда на поиски их прославленных жемчужин. Но британские жемчужины оказались басней. Однако, разыскивая их, я нашел британские устрицы. Аполлодор. Потомство благословит тебя за это. (Дворецкому.) Мне - морских ежей! Руфий. А нет ли чего-нибудь посолидней для начала? Дворецкий. Дрозды со спаржей... Клеопатра (перебивая). Откормленные каплуны. Скушай каплуна, Руфий. Руфий. Вот это дело! Клеопатра (жадно). А мне - дроздов. Дворецкий. Какое вино соблаговолит выбрать Цезарь? Сицилийское, лесбосское, хиосское... Руфий (пренебрежительно). Все греческие вина. Аполлодор. Кто станет пить римское вино, когда есть греческое? Отведай лесбосского, Цезарь. Цезарь. Подайте мне мой ячменный отвар. Руфий (с величайшим омерзением). Фу, дайте мне моего фалернского. Ему подают фалернское. Клеопатра (надувшись). Пустая трата времени - устраивать для тебя обеды, Цезарь. Мои поварята не согласились бы сидеть на такой пище, как ты. Цезарь (уступая). Хорошо, хорошо! Попробую лесбосского. Дворецкий наполняет кубок Цезаря, затем Клеопатры и Аполлодора. Но когда я вернусь в Рим, я издам законы против этих излишеств и даже позабочусь, чтобы законы эти выполнялись. Клеопатра (умильно). Ну стоит ли об этом думать? Сегодня ты будешь, как и все другие: ленивым, разнеженным и добрым. (Протягивает ему руку через стол.) Цезарь. Ну хорошо, один раз я готов пожертвовать своим покоем. (Целует ее руку.) Ну вот! (Отпивает глоток вина.) Теперь ты довольна? Клеопатра. А ты больше не думаешь, что я только о том и мечтаю, чтобы ты уехал в Рим? Цезарь. Я сейчас ни о чем не думаю. Мои мозги спят К тому же, кто знает, вернусь ли я когда-нибудь в Рим/ Руфий (встревоженный). Как? Что? Этого еще не хватало. Цезарь. Что может показать мне Рим, чего бы я уже не видел раньше? Годы в Риме идут один за другим, ничем не отличаясь друг от друга, разве только тем, что я старею, а толпа на Аппиевой дороге остается все в том же возрасте. Аполлодор. То же и здесь, в Египте. Старики, пресытившись жизнью, говорят: "Мы видели все, кроме истоков Нила". Цезарь (загораясь). А почему бы нам не взглянуть на эти истоки? Клеопатра, хочешь, поедем со мной и проследим этот великий поток до его колыбели - там, в недрах неведомых стран? Оставим позади Рим - Рим, который достиг величия только затем, чтобы узнать, как величие порабощает племена и народы, коим не удалось стать великими. Хочешь, я создам для тебя новое царство и построю священный город - там, в лоне Великого Неведомого? Клеопатра (восхищенно). Да, да, сделай это! Руфий. Ну вот, теперь он завоюет всю Африку двумя легионами, пока мы доберемся до жареного вепря. Аполлодор. Нет, не смейся. Это благородный замысел: Цезарь, мечтающий об этом, не просто солдат-завоеватель, но творец и художник. Давайте придумаем имя священному городу и освятим его лесбосским вином. Цезарь. Пусть придумает сама Клеопатра. Клеопатра. Он будет называться: Дар Цезаря возлюбленной. Аполлодор. Нет, нет. Что-нибудь более величественное, такое, что обнимало бы весь мир, как звездный небосвод. Цезарь (прозаически). Почему не назвать просто: Колыбель Нила? Клеопатра. Нет. Ведь Нил - мой предок, и он бог. Ах, что я придумала! Пусть Нил сам подскажет имя. Давайте спросим его. (Дворецкому.) Пошли за ним. Трое мужчин в недоумении переглядываются, но дворецкий уходит, словно он получил самое обычное распоряжение. (Свите.) А вы удалитесь. Свита удаляется с почтительными поклонами. Входит жрец; в руках у него маленький сфинкс с крошечным треножником перед ним. На треножнике курится кусочек фимиама. Жрец подходит к столу и ставит сфинкса посредине. Освещение начинает меняться, принимая пурпурно-багряный оттенок египетского заката, словно бог принес с собой эту странно окрашенную мглу. Мужчины смотрят с твердой решимостью не поддаваться впечатлению, но, несмотря на это, они все же сильно заинтересованы. Цезарь. Что это за фокусы? Клеопатра. Ты увидишь. Это не фокусы. По-настоящему нам следовало бы убить кого-нибудь, чтобы умилостивить его, но, может быть, Цезарю он ответит и так, если мы совершим ему возлияние вином. Аполлодор (кивая через плечо в сторону Ра). А почему бы нам не обратиться вот к этому нашему сокологлавому приятелю? Клеопатра (тревожно). Ш-ш-ш!.. Смотри, он услышит и разгневается. Руфий (флегматично). Источник Нила, надо полагать, - это не в его ведении. Клеопатра. Нет. Я не хочу, чтобы кто-нибудь, кроме моего дорогого маленького сфинксика, придумывал имя моему городу, потому что ведь это в его объятиях Цезарь нашел меня спящей. (Томно смотрит на Цезаря, затем повелительно обращается к жрецу.) Иди! Я - жрица. И я имею власть взять это на себя. Жрец низко кланяется и уходит. Ну, теперь давайте вызывать Нил все вместе. Может быть, он стукнет по столу. Цезарь. Что? Стучащие столы? И такие суеверия существуют по сие время, на семьсот седьмом году республики? Клеопатра. Это вовсе не суеверие. Наши жрецы многое узнают от столов. Правда ведь, Аполлодор? Аполлодор. Да. Я объявляю себя обращенным. Когда Клеопатра - жрица, Аполлодор становится фанатиком. Твори заклинанье. Клеопатра. Вы должны повторять за мной. Пошли нам голос твой, отец Нил! Все четверо (вместе, поднимая кубки перед идолом). Пошли нам голос твой, отец Нил! В ответ раздается предсмертный вопль человека, полный смертельного ужаса. Потрясенные мужчины опускают кубки и прислушиваются. Тишина. Пурпурное небо темнеет. Цезарь, бросив взгляд на Клеопатру, видит, как она с горящим взором, полным благоговения и благодарности, выплескивает перед божком вино из кубка. Аполлодор вскакивает и бежит на край кровли, смотрит вниз и прислушивается. Цезарь (пронизывая взглядом Клеопатру). Что это было? Клеопатра (раздраженно). Ничего. Побили какого-нибудь раба. Цезарь. Ничего? Руфий. Готов поклясться, что в кого-то всадили меч. Цезарь (поднимаясь). Убийство? Аполлодор (машет им рукой, чтобы они замолчали). Тише! Вы слышали? Цезарь. Опять крик? Аполлодор (возвращаясь к столу). Нет, что-то грохнулось о землю. Как будто упало на берег. Руфий (мрачно, поднимаясь). Что-то такое с костями, похоже. Цезарь (содрогаясь). Замолчи, замолчи, Руфий. (Выходит из-за стола и идет к колоннаде.) Руфий следует за ним слева, Аполлодор справа. Клеопатра (по-прежнему за столом). Ты покидаешь меня, Цезарь? Аполлодор, ты уходишь? Аполлодор. Поистине, возлюбленная царица, у меня пропал всякий аппетит. Цезарь. Сойди вниз, Аполлодор, и узнай, что случилось? Аполлодор кивает и уходит, направляясь к лестнице, по которой пришел Руфий. Клеопатра. Должно быть, твои солдаты убили кого-нибудь. Что нам до этого? Ропот толпы долетает до них снизу. Цезарь и Руфий переглядываются. Цезарь. Нужно выяснить. Он собирается последовать за Аполлодором, но Руфий останавливает его, положив ему руку на плечо, и они видят, как с противоположного конца кровли шатающейся походкой идет Фтататита; на лице ее, в глазах, в уголках кровожадного рта тупое, пресыщенное выражение опьянения и довольства. У Цезаря мелькает мысль, что она пьяна, но Руфий хорошо понимает, какая красная влага опьянила ее. Руфий (понижая голос). Здесь какие-то козни между этими двумя. Фтататита. Царица да не отвратит очей от лица рабыни своей. Клеопатра секунду смотрит на нее, упиваясь этой лютой радостью, затем открывает ей объятия, осыпает ее неистовыми поцелуями, срывает с себя драгоценности и сует ей. Мужчины смотрят на эту сцену и переглядываются. Фтататита - сонная, осовелая - тащится, волоча ноги, к алтарю, падает на колени перед Ра и застывает в молитве. Цезарь подходит к Клеопатре, оставив Руфия у колонн. Цезарь (испытующе и настойчиво). Клеопатра, что случилось? Клеопатра (в смертельном страхе перед ним, но с необыкновенной умильностью). Ничего, возлюбленный Цезарь мой. (С болезненной нежностью, почти замирающим, голосом.) Ничего... Я ни в чем перед тобой не виновата. (Ласково подвигается к нему.) Милый Цезарь, ты сердишься на меня? Почему ты так смотришь на меня? Ведь я все время была здесь, с тобой. Как я могу знать, что случилось? Цезарь (в раздумье). Это верно. Клеопатра (с великим облегчением, стараясь подластиться к нему). Ну конечно верно! Он не отвечает на ее ласку. Ведь правда, Руфий? Ропот внизу внезапно переходит в угрожающий рев, потом затихает. Руфий. А вот я сейчас узнаю. (Крупными шагами стремительно подходит к алтарю и хватает Фтататиту за плечо.) Ну-ка, ты, госпожа моя, идем за мной. (Жестом приказывает ей идти впереди него.) Фтататита (поднимаясь и оглядывая его злобным взглядом). Мое место возле царицы. Клеопатра. Она не сделала ничего дурного, Руфий. Цезарь (Руфию). Оставь ее. Руфий (садясь на алтарь). Отлично. Тогда мое место тоже тут, а ты сам потрудись узнать, что там такое творится. Похоже, что в городе настоящий бунт. Цезарь (с серьезным неудовольствием). Руфий, не мешает иногда и повиноваться. Руфий. А иногда не мешает и поупрямиться. (Прочно усаживается, упрямо скрестив руки.) Цезарь (Клеопатре). Отошли ее. Клеопатра (жалобным голосом, стараясь задобрить его) Хорошо, сейчас. Я сделаю все, что бы ты ни попросил, все, что хочешь, Цезарь, все, что угодно, потому что я люблю тебя! Фтататита, уйди! Фтататита. Слово царицы - моя воля. Я буду рядом, если царице будет угодно позвать меня. (Уходит мимо Ра, тем же путем, каким пришла.) Руфий (следует за ней). Помни, Цезарь, твой телохранитель тоже будет рядом. (Уходит за ней.) Клеопатра, полагаясь на то, что Цезарь послушается Руфия, выходит из-за стола и садится на скамью у колоннады. Клеопатра. Почему ты позволяешь Руфию так обращаться с тобой? Ты должен проучить его, чтобы он знал свое место. Цезарь. Научить его быть моим врагом? И скрывать от меня свои мысли так, как ты их сейчас скрываешь? Клеопатра (снова охваченная страхом). Почему ты так говоришь, Цезарь? Ну правда, правда же, я ничего не скрываю от тебя. И ты напрасно так говоришь со мной. (Подавляет рыдание.) Я дитя по сравнению с тобой, а ты делаешься какой-то каменный только потому, что кто-то кого-то убил. Я не могу этого вынести. (Нарочно дает волю слезам. Он смотрит на нее с глубокой грустью и невозмутимой холодностью; она украдкой поднимает на него глаза, чтобы узнать, какое впечатление производят на него ее слезы; видя, что это его не трогает, она притворяется, будто делает над собой усилие и мужественно овладевает собой.) Ну, хорошо, я знаю, ты ненавидишь слезы. Я не буду плакать, чтобы не раздражать тебя. Я знаю, ты не сердишься, ты просто огорчен. Но только я такая глупенькая, я не могу ничего с собой поделать - мне больно, когда ты говоришь со мной так холодно. Конечно, ты совершенно прав: это ужасно - подумать, что кого-то убили или хотя бы ранили. И я надеюсь, что ничего такого не... (голос ее прерывается от его презрительного, испытующего взгляда.) Цезарь. Почему ты в таком страхе? Что ты сделала? Снизу на берегу раздается рев трубы. Ага, это похоже на ответ Клеопатра (дрожа, опускается на скамейку и закрывает лицо руками). Я не предавала тебя, Цезарь, клянусь! Цезарь. Я знаю. Я никогда и не полагался на тебя. (Отворачивается от нее и собирается уйти.) В это время появляются Аполлодор с Британом, которые тащат к нему Луция Септимия. За ними идет Руфий. (Вздрагивает.) Опять этот убийца Помпея! Руфий. Город обезумел. Они готовы разнести дворец и швырнуть нас всех в море. Мы захватили этого предателя, когда разгоняли толпу на дворе. Цезарь. Отпустите его. Они отпускают. Что оскорбило горожан, Луций Септимий? Луций. А чего мог ты ожидать другого, Цезарь? Потин был их любимец. Цезарь. Что случилось с Потином? Я даровал ему свободу, вот здесь, еще не прошло и получаса. Разве его не выпустили из дворца?. Луций. Его выпустили... из арки, с галереи, с высоты шестидесяти локтей, всадив ему пол-локтя стали между ребер. Он мертв, как Помпеи. Мы поквитались в убийствах - ты и я! Цезарь (потрясенный). Убит? Наш пленник? Наш гость? (С горьким упреком к Руфию.) Руфий! Руфий (с жаром, предваряя его вопрос). Кто бы это ни сделал, это был умный человек и друг тебе. Клеопатра явно смелеет. Но никто из нас не причастен к этому. Так что тебе нечего хмуриться на меня. Цезарь поворачивается и смотрит на Клеопатру. Клеопатра (бурно, поднявшись). Он был убит по повелению царицы Египта. Я не Юлий Цезарь - мечтатель, который позволяет всякому рабу оскорблять себя. Руфий сказал, что я поступила хорошо. Пусть также и другие судят меня. (Поворачивается к остальным.) Этот Потин домогался от меня, чтобы я вступила с ним в заговор, дабы предать Цезаря Ахиллу и Птолемею. Я отказалась. Он проклял меня и тайком пришел к Цезарю, чтобы обвинить меня в своем собственном предательстве. Я застигла его на месте. И он оскорбил меня - меня, царицу! - в лицо Цезарь не захотел отомстить за меня. Он снял с него вину и отпустил его на свободу. Разве я не вправе была отомстить за себя? Говори, Луций! Луций. Я не оспариваю. Но Цезарь не поблагодарит тебя за это. Клеопатра. Говори, Аполлодор. Разве я не права? Аполлодор. У меня только одно возражение, прекраснейшая. Ты должна была обратиться ко мне, твоему рыцарю, и в честном поединке я поразил бы клеветника. Клеопатра (пламенно). Пусть даже раб твой судит меня, Цезарь. Британ, говори. Разве я не права? Британ. Там, где предательство, ложь и бесчестие остаются безнаказанными, общество уподобляется арене, полной диких зверей, разрывающих друг друга на части. Цезарь не прав. Цезарь (со спокойной горечью). Итак, по-видимому, приговор против меня. Клеопатра (в исступлении). Слушай меня, Цезарь. Если во всей Александрии найдется хоть один человек, который скажет, что я не права, клянусь тебе - я прикажу моим собственным рабам распять меня на двери дворца. Цезарь. Если в целом мире, ныне или когда-либо, найдется хоть один человек, который поймет, что ты была не права, этому человеку придется или завоевать мир, как это сделал я, или этот мир распнет его. Снизу снова доносится рев толпы Ты слышишь? Те, что ломятся сейчас в ворота твоего дворца, тоже верят в отмщение и убийство. Ты убила их вождя, и они будут правы, если убьют тебя. Если ты не веришь, спроси этих твоих четырех советчиков. А тогда, во имя того же права (с величайшим презрением подчеркивает это слово), разве я не должен буду убить их за то, что они убили свою царицу, и быть убитым в свою очередь их соотечественниками за то, что я вторгся в отчизну их? И что же тогда останется Риму, как не убить этих убийц, чтобы мир увидал, как Рим мстит за сынов своих и за честь свою? И так до скончания века - убийство будет порождать убийство, и всегда во имя права и чести и мира, пока боги не устанут от крови и не создадут породу людей, которые научатся понимать. Неистовый рев, Клеопатра белеет от ужаса. Слушай же, ты, которую не должно оскорблять! Поди, приблизься к ним, послушай их слова. Ты узнаешь, что они горше, чем язык Потина. (Торжественно, облекаясь в непроницаемое величие.) Так пусть же царица Египта приступит ныне к отмщению, и да защитит она ныне сама себя, ибо она отреклась от Цезаря. (Поворачивается, чтобы уйти.) Клеопатра (в ужасе бежит за ним, падает перед ним на колени). Цезарь, ты не покинешь меня! Цезарь, ты будешь защищать дворец! Цезарь. Ты взяла на себя власть над жизнью и смертью. А я всего лишь мечтатель. Клеопатра. Но ведь они убьют меня! Цезарь. А почему бы им не убить тебя? Клеопатра. Сжалься! Цезарь. Сжалиться? Как же это вдруг случилось, что ничто не может спасти тебя ныне, кроме жалости? Разве она спасла Потина? Клеопатра вскакивает, ломая руки, и в отчаянии снова опускается на скамью. Аполлодор, в знак сочувствия, безмолвно становится позади нее. Небо теперь уже пышет ярким багрянцем и, постепенно угасая, затягивается бледно-оранжевой мглой, на фоне которой колоннада и священный истукан кажутся все темнее и темнее. Руфий. Цезарь, довольно ораторствовать. Враг у ворот. Цезарь (набрасывается на него, давая волю своему гневу). Да? А что удерживало его у этих ворот все эти месяцы? Мое безумие, как ты говоришь, или ваша мудрость? В этом Красном египетском море крови чья рука удерживала головы ваши над волнами? (Обращаясь к Клеопатре.) И вот, когда Цезарь говорит одному из них "Друг, иди и будь свободен!", ты, которая теперь цепляешься за мой меч ради спасения своей маленькой жизни, ты осмеливаешься тайком нанести ему удар в спину. А вы, воины и благороднорожденные честные слуги, вы забываете о благородстве и чести и восхваляете убийство и говорите: "Цезарь не прав". Клянусь богами, меня искушает желание разжать руку и предоставить всем вам погибнуть в этой пучине! Клеопатра (с коварной надеждой). Но, Цезарь, если ты это сделаешь, ты же сам погибнешь! Глаза Цезаря вспыхивают. Руфий (в сильном смятении). Ах, клянусь Юпитером, она подзадоривает его, эта гнусная маленькая египетская крыса! Ему ничего не стоит ринуться одному в город, и тогда всех нас здесь изрубят на куски. (С отчаянием, Цезарю.) Неужели ты бросишь нас, оттого что мы кучка глупцов? Ведь я убиваю без зла, я делаю это по инстинкту, как собака душит кошку. Все мы псы, что бегут по следам твоим; но мы служили тебе верно. Цезарь (смягчаясь). Увы, сын мой, сын мой Руфий! Вот мы и погибнем на улицах, как псы. Аполлодор (на своем посту, позади Клеопатры). Цезарь, я слышу в твоих словах глас олимпийца. И в словах твоих истина, ибо в них - высокое искусство. Но я не покину Клеопатру. Если нам суждено умереть, да не лишится она в последнюю минуту преданного сердца мужского и крепкой мужской руки. Клеопатра (всхлипывая). Но я не хочу умирать! Цезарь (грустно). О недостойная, недостойная! Луций (становится между Цезарем и Клеопатрой). Слушай меня, Цезарь. Может быть, это и правда недостойно, но я тоже хочу прожить как можно дольше. Цезарь. Ну что же, друг, наверно, ты переживешь Цезаря. Уж не думаешь ли ты, что я с помощью каких-то волшебных чар так долго держал армию вашу и целый город в страхе? Был ли я столь ненавистен им еще вчера, чтобы они, рискуя жизнью, поднялись против меня? Но сегодня мы убили их героя и швырнули им его труп. И теперь каждый из них готов разнести это гнездо убийц - ибо таковы мы, и не более того. Мужайтесь же и приготовьте ваши мечи. Голова Помпея упала, и голова Цезаря ныне готова упасть. Аполлодор. Цезарь отчаивается? Цезарь (с бесконечной гордостью). Тот, кто никогда не знал надежды, не может отчаиваться. В худой или в добрый час - Цезарь всегда глядит в лицо своей судьбе. Луций. Гляди же ей в лицо и сейчас, и она улыбнется, как всегда улыбалась Цезарю. Цезарь (с невольным высокомерием). Ты осмеливаешься ободрять меня? Луций. Я предлагаю тебе мои услуги. Я готов перейти на твою сторону, если ты примешь меня. Цезарь (внезапно снова спускаясь на землю, смотрит на него испытующим взглядом, стараясь угадать, что скрывается за этим предложением). Ты? В эту минуту? Луций (твердо). В эту минуту. Руфий. Ты думаешь, что Цезарь лишился рассудка и поверит тебе? Луций. Я не прошу его верить мне, пока он не одержит победы. Я прошу даровать мне жизнь и службу в войсках Цезаря. И так как Цезарь верен своему слову, я заплачу ему вперед. Цезарь. Заплатишь? Как? Луций. Доброй вестью, Цезарь. Цезарь угадывает на лету. Руфий. Какой вестью? Цезарь (с торжествующей, кипучей энергией, которая заставляет Клеопатру выпрямиться; она не сводит с него глаз). Какая весть, спрашиваешь ты, сын мой Руфий? Пришло подкрепление, какая еще может быть для нас добрая весть! Не так ли, Луций Септимий? Сюда идет Митридат Пергамский. Луций. Он взял Пелузий. Цезарь (в восхищении). Луций Септимий! Отныне ты у меня на службе. Руфий, египтяне увели из города всех солдат до последнего, чтобы не дать Митридату переправиться через Нил. На улицах только чернь, чернь! Луций. Это так. Митридат идет большой дорогой к Мемфису, он переправится через воды Нила выше Дельты. Ахилл даст ему бой у переправы. Цезарь (весь дерзновенье). Ахилл встретит там Цезаря! Смотри, Руфий. (Подбегает к столу, хватает салфетку, окунает палец в вино и начинает чертить план.) Руфий и Луций Септимий стоят рядом, низко нагнувшись над чертежом, ибо дневной свет уже почти угас. Вот дворец (показывает на план), вот театр. Ты (Руфию) возьмешь двадцать человек и выйдешь здесь, чтобы они подумали, что ты хочешь идти этой улицей (показывает), а в то время пока они будут осыпать вас камнями, вот здесь (показывает) и здесь пройдут наши когорты. Правильно ли я начертил улицы, Луций? Луций. Да, здесь финиковый базар... Цезарь (в возбуждении, не слушая его). Я видал их в тот день, когда мы пришли. Прекрасно! (Бросает салфетку на стол и снова идет к колоннам.) Спеши, Британ! Скажи Петронию, что в течение часа половина наших сил должна отправиться на кораблях к Западному озеру. С остальными я обогну озеро и выйду к Нилу, навстречу Митридату. Приготовь моего коня и вооружение. Иди, Луций, и передай приказ. Луций поспешно идет за Британом. Аполлодор, одолжи мне твой меч и твою правую руку на этот поход. Аполлодор. Охотно. И сердце мое и жизнь в придачу. Цезарь (стискивая его руку). Принимаю и то и другое. (Крепкое рукопожатие.) Готов ты на дело? Аполлодор. Готов служить искусству - искусству войны. (Бросается вслед за Луцием, совершенно забыв о Клеопатре.) Руфий. Да, это похоже на дело. Цезарь (воодушевленно). Не правда ли, сын мой единственный? (Хлопает в ладоши.) Рабы появляются и бегут к столу. Довольно этого отвратительного обжорства. Уберите всю эту гадость с глаз долой и убирайтесь вон. Рабы начинают убирать стол. Занавеси сдвигаются, закрывая колоннаду. Понял ты насчет улиц? Руфий. Думаю, что да. Во всяком случае, я пройду. Во дворе внизу оживленный призыв буцины. Цезарь. Идем же. Мы должны сказать слово воинам и воодушевить их. Ты - на берег. Я - во двор. (Поворачивается к лестнице.) Клеопатра (поднимаясь со своего кресла, где она сидела, забытая всеми, робко протягивает к нему руки). Цезарь! Цезарь (оборачивается). Что? Клеопатра. Ты забыл обо мне? Цезарь (снисходительно). Мне сейчас некогда, дитя мое, очень некогда. Когда я вернусь, мы уладим все твои дела. Прощай! Будь умницей и потерпи. (Уходит, очень озабоченный и совершенно равнодушный.) Клеопатра стоит, сжимая кулаки в немой ярости и унижении. Руфий. Игра кончена, Клеопатра, и ты проиграла ее. Женщина всегда проигрывает. Клеопатра (надменно). Иди! Ступай за своим господином! Руфий (на ухо ей, с грубоватой фамильярностью). Одно словечко сперва: скажи твоему палачу, что если бы Потин был убит половчее - в глотку, он бы не крикнул. Твой раб сплоховал. Клеопатра (загадочно). Откуда ты знаешь, что это был раб? Руфий (озадачен и сбит с толку). Но ты этого сделать не могла, ты была с нами. (Она презрительно поворачивается к нему спиной. Он качает головой и отдергивает занавеси, чтобы уйти.) Прекрасная лунная ночь. Стола уже нет. В лунном и звездном свете вырисовывается Фтататита, которая снова стоит коленопреклоненная перед белым алтарем Ра. (Отшатывается, бесшумно задергивает занавеси и тихо говорит Клеопатре.) Неужели она? Собственной рукой? Клеопатра (угрожающе). Кто бы это ни был, пусть враги мои остерегаются ее. Берегись и ты, Руфий, осмеявший меня, царицу Египта, перед Цезарем. Руфий (угрюмо смотрит на нее). Поберегусь, Клеопатра (Кивает ей в подкрепление своих слов и скрывается за занавесями, вытаскивая на ходу меч из ножен.) Римские воины (во дворе, внизу). Слава Цезарю! Слава! Слава! Клеопатра прислушивается. Слышен снова рев буцины и трубные фанфары. Клеопатра (кричит, ломая руки). Фтататита, Фтататита! Здесь темно, я одна! Иди ко мне! Молчание. Фтататита! (Громче.) Фтататита! Безмолвие. Клеопатра в панике дергает шнур, и занавеси раздвигаются. Фтататита лежит мертвая на алтаре Ра, с пронзенным горлом. Белый камень залит ее кровью. ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ Полдень. Празднество и военный парад на эспланаде перед дворцом. В Восточной гавани у набережной, почти вплотную к тем ступеням, откуда Аполлодор спускался со своим ковром в лодку, стоит пышно убранная, словно вся оснащенная цветами, галера Цезаря. Римская стража охраняет выход на сходни, откуда до середины эспланады, затем заворачивая на север, к главному входу во дворец, тянется красный ковер. На широких ступенях у входа толпятся приближенные женщины Клеопатры в своих самых ярких нарядах - это похоже на цветущий сад. Перед фасадом стоит дворцовая стража под началом все тех же щеголей, которым полгода назад в старом дворце на сирийской границе Бел-Африс возвестил о прибытии Цезаря. Вдоль северной стороны выстроились римские солдаты; позади них теснятся горожане и, поднимаясь на цыпочки, глядят через их головы на эспланаду, по которой, болтая, разгуливают начальники стражи. Среди них Бельзенор и перс, а также центурион с виноградным жезлом в руке. Центурион помят в бою, на нем тяжелые походные сапоги, и его совершенно затмевают египетские офицеры как своими непринужденными манерами, так и нарядной одеждой. Аполлодор прокладывает себе дорогу через толпу горожан и, дойдя до римской стражи, окликает центуриона. Аполлодор. Эй! Могу я пройти? Центурион. Пропустите Аполлодора, сицилийца. Стража расступается. Бельзенор. Близко ли Цезарь? Аполлодор. Нет. Он все еще на рыночной площади. Я больше не в состоянии был выносить этот солдатский рев. Когда полчаса подряд подышишь этим энтузиазмом, чувствуешь потребность глотнуть свежего морского воздуха. Перс. Расскажи нам, что там было? Он предал казни жрецов? Аполлодор. Это не в его обычае. Они вышли к нему навстречу на рыночной площади, посыпав главы свои пеплом, неся в руках своих идолов, и сложили богов своих к его ногам. Единственный, на кого стоило поглядеть, это был Апис: чудесной работы, из золота и слоновой кости. По моему совету Цезарь предложил за него главному жрецу два таланта. Бельзенор (в ужасе перед святотатством). Апис всеведущий!.. Два таланта!.. Что же сказал главный жрец? Аполлодор. Он взывал к милосердию Аписа и просил пять. Бельзенор. Апис не оставит это безнаказанным - голод и буря разразятся над страной. Перс. Фью! Почему же Апис не помог Ахиллу победить Цезаря? А что слышно о войне, Аполлодор? Аполлодор. Маленький царь Птолемей утонул. Бельзенор. Утонул? Как так? Аполлодор. Да, во время боя. Цезарь ринулся на них с трех сторон сразу и загнал их в волны Нила. Барка Птолемея потонула. Бельзенор. Поистине удивительный муж, этот Цезарь! Скоро он будет здесь, как ты думаешь? Аполлодор. Когда я уходил, он только что взялся улаживать еврейский вопрос. Гром труб с северной стороны и волнение среди горожан возвещают о приближении Цезаря. Перс. Скоро же он с ним расправился. Вот он приближается (Поспешно идет к своему посту впереди египетской стражи.) Бельзенор (следуя за ним). Эй, стража! Цезарь идет! Воины выравнивают ряды и становятся навытяжку. Аполлодор подходит к рядам египтян. Центурион (поспешно направляется к страже у сходней) Смирно! Цезарь идет! Цезарь, в полном параде, появляется с Руфи ем, за ними следует Британ. Солдаты встречают Цезаря восторженными криками. Цезарь. Я вижу, мой корабль ждет меня. Час прощания Цезаря с Египтом настал. Ну, Руфий, что мне еще осталось сделать перед отъездом? Руфий (по левую руку от Цезаря). Ты еще не назначил римского губернатора в эту провинцию. Цезарь (лукаво косится на него, но говорит совершенно серьезно). Что ты скажешь о моем избавителе и спасителе, великом сыне Евпатора, Митридате Пергамском? Руфий. Что сказать, кроме того, что он тебе еще понадобится? Разве ты забыл, что тебе придется на обратном пути сразить еще три или четыре армии? Цезарь. Да, это верно. А что бы ты сказал о себе? Руфий (недоверчиво). Меня губернатором? Ты бредишь! Ты же знаешь, что я сын вольноотпущенника. Цезарь (ласково). Разве Цезарь не нарек тебя своим сыном? (Обращаясь к толпе.) Внимание! Слушайте меня! Римские воины. Слушайте Цезаря! Цезарь. Слушайте, я сообщу вам о службе, звании и чине римского губернатора Египта. Служба - щит Цезаря. Звание - друг Цезаря. Чин - римский воин. Римские воины оглашают площадь торжествующими криками. Имя - Руфий. Снова крики. Руфий (целуя руку Цезаря). Да, я - щит Цезаря! Но что пользы от щита, если он не на руке Цезаря? Ну, не важно... (Голос у него прерывается, он отворачивается, чтобы овладеть собой.) Цезарь. Где островитянин мой, бритт? Британ (выступает из-за правого плеча Цезаря). Я здесь Цезарь. Цезарь. Кто повелел тебе, отвечай мне, броситься в бой у Дельты, издавая варварские крики твоей отчизны, лезть врукопашную один на четверых и непристойно поносить твоих противников египтян? Британ. Цезарь, я прошу простить меня за грубые слова, они вырвались у меня в пылу боя. Цезарь. А как же ты, не умея плавать, переплыл канал, когда мы ринулись на врага? Британ. Цезарь, я ухватился за хвост твоего коня. Цезарь. Это деяния не раба, Британник, а свободного человека. Британ. Цезарь, я рожден свободным. Цезарь. Но тебя зовут рабом Цезаря. Британ. Только будучи рабом Цезаря, обрел я истинную свободу. Цезарь (растроганный). Добрая речь! А я, неблагодарный хотел даровать тебе свободу. Но теперь я не расстанусь с тобой и за миллион талантов. (Дружески похлопывает его по плечу.) Британ, обрадованный, но несколько пристыженный, берет руку Цезаря и целует ее. Бельзенор (персу). Этот римлянин знает, как заставить людей служить себе. Перс. Да. Смиренных людей, которые не могут стать ему соперниками. Бельзенор. О хитроумный! О циник! Цезарь (заметив Аполлодора возле египетской стражи). Аполлодор, я поручаю тебе искусство Египта. Не забудь, Рим любит искусство и будет щедро покровительствовать ему. Аполлодор. Понимаю, Цезарь. Рим сам не создаст искусства, но он покупает и берет его себе всюду в тех странах, где его создают. Цезарь. Что? Рим не создает искусства? А мир - разве не искусство? Война - не искусство? Государство - не искусство? Цивилизация - не искусство? Все это мы даем вам в обмен на несколько безделушек. Ты заключаешь на редкость выгодную сделку. (Руфию.) Ну, что же еще должен я сделав перед отплытием? (С усилием старается припомнить.) Что-то еще осталось... что бы это такое могло быть? Ну что ж, видно, так уж придется оставить. Попутный ветер нельзя упускать. Прощай, Руфий! Руфий. Цезарь, тягостно мне отпускать тебя в Рим без твоего щита. Слишком там много мечей. Цезарь. Не все ли равно, друг. На обратном пути я закончу труд моей жизни; я уж достаточно пожил на свете. А потом, мне всегда как-то претила мысль умереть. Я предпочитаю быть убитым. Прощай! Руфий (вздыхая, потрясает руками, как бы беря небо в свидетели тому, что Цезарь неисправим). Прощай. Они жмут руки друг другу. Цезарь (машет рукой Аполлодору). Прощай, Аполлодор! И вы, друзья мои, прощайте все! На борт! С набережной на корабль перекинуты сходни. Когда Цезарь направляется к ним, Клеопатра, холодная и трагическая, выходит из дворца, проходит сквозь расступающуюся толпу своих приближенных и останавливается на ступенях лестницы. Она умышленно одета во все черное, без всяких украшений и драгоценностей, и производит разительное впечатление среди своей роскошно одетой свиты. Цезарь не замечает ее, пока она не начинает говорить. Клеопатра. А о Клеопатре не вспомнят при расставании? Цезарь (просияв). Ах, я же знал, что-то еще осталось. (Руфию.) Как же ты мог допустить, чтобы я забыл про нее, Руфий? (Спешит к ней.) Я бы никогда не простил себе, если бы уехал, не повидавшись с тобой. (Берет ее за руки и выводит на середину эспланады; она с каменным безучастием подчиняется этому.) Этот траур - по мне? Клеопатра. Нет. Цезарь (сокрушенно). А, какой же я недогадливый! Это по твоему брату? Клеопатра. Нет. Цезарь. По ком же? Клеопатра. Спроси римского губернатора, которого ты оставляешь нам. Цезарь. Руфия? Клеопатра. Да. Руфия. (С презрением показывает на него пальцем.) Того, кто будет править здесь именем Цезаря, по обычаю Цезаря, по тем законам жизни, которыми здесь похвалялся Цезарь. Цезарь (с некоторым сомнением в голосе). Он будет править как сумеет, Клеопатра. Он взял это дело на себя и будет его делать по своему разумению. Клеопатра. Значит, не по твоему разумению? Цезарь (озадаченно). Что ты понимаешь под моим разумением? Клеопатра. Без кары, без мести, без суда. Цезарь (одобрительно). А, это правильный путь! Единственно возможный путь в конце концов! (Руфию.) Держись его, Руфий, если сумеешь. Руфий. Да, я держусь его, Цезарь. Ты уже давно убедил меня. Но послушай меня. Ты сегодня отплываешь в Нумидию. Скажи мне, если ты повстречаешься там с голодным львом, ты не накажешь его, если он захочет тебя пожрать? Цезарь (недоумевая, к чему все это). Нет. Руфий. И ты не отомстишь ему за кровь тех, кого он уже успел пожрать? Цезарь. Нет. Руфий. Не будешь судить его за его преступления? Цезарь. Нет. Руфий. А что же ты сделаешь, чтобы уберечь свою жизнь от него? Цезарь (живо). Убью его, дружище! Безо всякой злобы, точь-в-точь так же, как и он убил бы меня. Но что это за притча о льве? Руфий. А вот. У Клеопатры была тигрица, которая убивала людей по ее повелению. Я опасался, как бы она не приказала ей в один прекрасный день убить и тебя. Так вот, не будь я учеником Цезаря, на какие благочестивые муки не обрек бы я эту тигрицу, каких только кар не придумал бы я для нее, чтобы отомстить ей за смерть Потина... Цезарь (восклицает). Потина?! Руфий (продолжает). И уж, конечно, я предал бы ее суду. Но я махнул рукой на все эти глупости... И безо всякой злобы просто перерезал ей горло. Вот почему Клеопатра явилась сегодня в трауре. Клеопатра (гневно). Он пролил кровь слуги моей Фтататиты. Да падет се кровь на голову твою, Цезарь, если ты оставишь это безнаказанным. Цезарь (убежденно). Пусть она падет на мою голову. Ибо ты поступил правильно, Руфий. Если бы ты облекся в мантию судьи и со всякими гнусными церемониями, взывая к богам, отдал бы эту женщину в руки наемного палача, чтобы тот казнил ее на глазах народа во имя справедливости, я бы теперь не мог без содрогания коснуться твоей руки. Но ты поступил естественно, ты просто заколол ее; и это не внушает мне отвращения. Руфий удовлетворенно кивает Клеопатре, безмолвно предлагая ей иметь это в виду на будущее. Клеопатра (по-детски негодуя в своем бессилии). Нет? Ну разумеется, ведь это римлянин убил египтянку. Весь мир узнает теперь, как несправедлив и порочен Цезарь. Цезарь (ласково берет ее за руку). Полно. Не сердись на меня. Мне очень жаль эту бедную Тотатиту... Клеопатра невольно смеется. Ага, ты смеешься! Значит - мир? Клеопатра (сердясь на себя за невольный смех). Нет! Нет! Нет! Мне просто смешно слышать, как ты ее называешь Тотатитой. Цезарь. Как? Ты все такое же дитя, Клеопатра! Или я так и не сделал тебя женщиной? Клеопатра. Нет, это ты сам большой ребенок. Ты заставляешь меня казаться дурочкой, потому что ты относишься ко мне несерьезно. Но ты поступил со мной дурно. И я тебе этого не прощу. Цезарь. Пожелай мне счастливого пути. Клеопатра. Не пожелаю. Цезарь (вкрадчиво). А какой прекрасный подарок я пришлю тебе из Рима. Клеопатра (гордо). Прекрасный! Какой же красотой может Рим удивить Египет? Что может дать мне Рим такого, чего не мог бы мне дать Египет? Аполлодор. Это правда, Цезарь. Если ты хочешь сделать действительно прекрасный подарок, мне придется купить его для тебя в Александрии. Цезарь. Друг, ты забываешь о тех сокровищах, которыми больше всего славится Рим. Их ты не купишь в Александрии. Аполлодор. Что же это за сокровища, Цезарь? Цезарь. Сыны Рима! Ну, Клеопатра, прости меня и пожелай мне доброго пути. И я пришлю тебе воина - римлянина с ног до головы и одного из самых благородных римлян; не старого, не такого, которого пора уже скосить долой; не с тощими руками и холодным сердцем, не прячущего плешивую голову под лаврами победителя, не согбенного под бременем мира, которое он взвалил себе на плечи, но бодрого, свежего, сильного, юного, который утром просыпается с надеждой, дни проводит в бою, а вечером пирует. Возьмешь ли ты такого в обмен на Цезаря? Клеопатра (замирая). А как зовут его? Цезарь. Может быть, Марк Антоний? Клеопатра бросается в его объятия. Руфий. Плохая мена. Продешевила ты, повелительница моя, променяв Цезаря на Антония. Цезарь. Итак, значит, ты довольна? Клеопатра. Ты не забудешь? Цезарь. Не забуду. Прощай! Вряд ли мы еще встретимся. (Целует ее в лоб; она очень растрогана и начинает всхлипывать. Он идет к кораблю.) Римские воины (когда он вступает на сходни). Слава Цезарю! Добрый путь! Цезарь всходит на корабль и машет рукой Руфию, который отвечает ему тем же. Аполлодор (Клеопатре). Не надо слез, возлюбленная царица моя. Они пронзают сердце слуги твоего. Он еще вернется. Клеопатра Надеюсь, что нет. Но все-таки я не могу не плакать. (Машет Цезарю платком.) Корабль отчаливает. Римские солдаты (обнажая мечи и потрясая ими в воздухе) Слава Цезарю!

ЦЕЗАРЬ И КЛЕОПАТРА

Пьеса была закончена в 1898 г. Хотя спектакль для регистрации авторского права состоялся в марте 1899 г. и три любительских представления были даны в Чикаго в 1901 г., на профессиональную сцену пьеса попала лишь несколько лет спустя - впервые в марте 1906 г. в Германии, в постановке Макса Рейнгардта. Затем состоялась нью-йоркская премьера (октябрь 1906 г.) и, наконец, в сентябре 1907 г. в провинциальном городе Лидсе - первое английское представление пьесы, в этом спектакле Цезаря играл выдающийся актер Дж. Форбс-Робертсон, для которого роль и была написана. После этого пьеса вошла в репертуар лондонского театра "Ройал Корт" в антрепризе Ведрена и Гренвилл-Баркера. В России первая постановка была осуществлена московским Малым театром (1909). Некоторые эпизоды пьесы вошли в сценическую композицию А. Таирова "Египетские ночи" в московском Камерном театре (1934). В 1945 г. режиссер Габриэль Паскаль снял цветной фильм по пьесе, в котором главные роли исполняли Клод Рейне и Вивьен Ли. В 1965 г. пьеса была поставлена в Театре им. Моссовета с Р. Пляттом в роли Цезаря. Пролог написан значительно позднее пьесы - в 1912 г. и представляет собой опыт театрального предисловия к пьесе. Обычно Шоу сопровождал авторскими декларациями печатные издания своих драм, в данном случае он сделал предисловие в форме пролога к спектаклю. Творческий замысел "Цезаря и Клеопатры" связан с борьбой Шоу против культа Шекспира и романтической драмы XIX в. После критики, которую он обрушил на Шекспира в своих театральных статьях, требовалось показать на деле, какою должна быть настоящая современная драма. Шоу избрал сюжет, соприкасавшийся с темой шекспировской пьесы "Антоний и Клеопатра". В его драме изображены события, предшествовавшие трагедии римского триумвира и египетской царицы. В прямое соперничество с Шекспиром Шоу не вступал - он не взял тот же сюжет, да и не стал бы этого делать, так как не в его вкусе было изображение больших любовных страстей. Исторические данные свидетельствуют о том, что, прибыв в Египет, Юлий Цезарь сделал шестнадцатилетнюю Клеопатру своей любовницей, а когда он уехал в Рим, она последовала за ним, и Цезарь нисколько не скрывал их близости; он открыто признал сына, которого она родила, дав ему имя Цезарион. У Шоу отношения Цезаря и Клеопатры лишены эротической окраски. Обращение к фигуре Цезаря связано со всем комплексом социально-политических и философских взглядов Шоу. Фабианская идея общественного развития, осуществляемого мирным путем интеллигентными руководителями, направляющими непросвещенные массы, оказалась связанной для Шоу с его интересом к Ницше. В своих книгах "Так говорил Заратустра" (1885) и "Воля к власти" (1888) немецкий философ прославлял сильную личность, свободную от всех установлений религии, морали и многовековых традиций общежития. В глазах Ницше такой "сверхчеловек" - гений, дающий волю врожденным стремлениям сладострастия, властолюбия и себялюбия. Столь крайняя форма анархического индивидуализма была чужда Шоу. Но идея выдающейся личности, вершащей судьбами мира, привлекала его. Воспользовавшись словом "сверхчеловек", придуманным Ницше, Шоу по-своему трансформировал идею немецкого мыслителя. Выдающийся исторический деятель у Шоу сочетает в себе ум, способность подчинять своей воле других, свободу от сентиментальной мещанской морали. С его точки зрения, гений - это человек, способный поднять человечество на более высокую ступень цивилизации. Воплощением этого идеала и является Юлий Цезарь в пьесе Шоу. Драматург признавался, что нашел портрет своего героя у немецкого историка Теодора Моммзена, который в своей "Истории Рима" (1886) создал весьма привлекательный образ Юлия Цезаря. Моммзен считал Цезаря гением, действовавшим в интересах народа и государства. В его глазах он являлся "демократическим диктатором". Милитаристские империалистические тенденции Моммзена были чужды Шоу, но живое драматическое изложение истории и облик Цезаря, созданный в книге, привлекли его внимание. Шоу близок к той характеристике Цезаря, которая дана немецким историком даже в деталях. Так, Моммзен пишет, что в Цезаре "всегда оставалась некоторая фатоватость манер... Тщательно прикрывал он лавровым венком, в котором в позднейшие годы появлялся публично, сильно огорчавшую его лысину, и, без сомнения, отказался бы не от одной из своих побед, если бы мог этой ценой получить обратно свои юношеские кудри". [Моммзен Т. История Рима, т. 3, 1941, с. 380.] Читатель сам может убедиться в том, как использовал Шоу эту деталь в обрисовке своего Цезаря Но существенны, конечно, не детали, а та реконструкция личности Цезаря, которую предложил немецкий историк. Шоу привлекало то, что, по мнению Моммзена, "Цезарь был до мозга костей реалистом и человеком рассудка, и все, что он предпринимал или делал, было проникнуто той гениальной трезвостью, которая составляет его глубочайшее своеобразие. Ей он обязан своим умением жить действительностью, не сбиваясь с пути из-за воспоминаний или ожиданий; той многосторонностью, с которой он схватывал все и управлял всем, что разум в силах понять, а воля - вынудить...; ей обязан был той замечательной веселостью, которая ему не изменяла ни в хорошие, ни в худые минуты; ей же, наконец, обязан он был совершенной самостоятельностью, которая не давала взять над ним верх никакому любимцу или любовнице, даже никакому другу. Но из этой же ясности ума проистекало то, что Цезарь никогда не строил себе иллюзий относительно силы судьбы и могущества человека; покрывала, деликатно скрывающего от людей недостатки их деятельности, для него не существовало. Как ни умно составлял он свои планы и обдумывал все шансы, его тем не менее никогда не покидало сознание, что во всем от счастья, то есть случая, зависит главное; и с этим, быть может, связано то, что он так часто бросал вызов судьбе и в особенности с отважным равнодушием неоднократно рисковал собой". [Моммзен Т. История Рима, т. 3, с. 380-381.] Однако Шоу не все принял в моммзеновской характеристике Цезаря. "Даже в позднейшие годы он имел любовные приключения и успех у женщин", - отмечал историк. [Там же, с. 380.] В изображении Шоу Цезарь получился пуританином. Драматург воспользовался лишь следующим замечанием Моммзена: "Но как охотно, даже будучи уже монархом, он ни ухаживал за женщинами, они были для него только игрушкой, и он не давал им приобрести ни малейшего влияния над собой; даже столь известные отношения его к царице Клеопатре обусловлены стремлением замаскировать слабый пункт в его политическом положении".[Там же.] Это было в духе Шоу, и он представил отношения своего Цезаря к Клеопатре примерно такими. В пьесе римский полководец, уезжая из Египта, чуть было не забыл с ней попрощаться. Он не увозит ее в Рим, как было в действительности, а обещает прислать ей Марка Антония - мужчину, который будет соответствовать романтическому идеалу возлюбленного. Цезарь в пьесе Шоу говорит о нем с иронией провидца. Антоний, как известно, подчинил свою волю Клеопатре, и это погубило его. Но мы ошиблись бы, усмотрев в пьесе Шоу только инсценировку исторических фактов, заимствованных у Моммзена. История послужила Шоу материалом для драмы, в которой он выразил свой идеал великого человека, действующего на благо общественному прогрессу, развитию жизни вообще. Он не строил иллюзий о том, будто выдающийся деятель непременно сам идеален. Герой Шоу лишен романтического ореола. Его обаяние состоит именно в том, что из всех персонажей пьесы он ведет себя наиболее естественно и разумно, иногда, впрочем, идя на рискованные поступки. Он не позирует, не строит из себя великого человека, а в самом деле возвышается над всеми остальными. Все прочие персонажи пьесы говорят и поступают как рядовые люди, ими движут простейшие эгоистические мотивы Цезарь лишен эгоизма, действует не импульсивно, а обдуманно, стремясь к определенной цели, которую никогда не упускает из вида Его цель - сделать мир разумнее и гуманнее, чем он был до сих пор. Цезарь понимает, что люди еще не созрели для этого, но, каковы бы они ни были, он стремится сделать их лучше. Герой и героиня пьесы непохожи друг на друга во многом. Но главное, что их отличает, - разное понимание власти. При всей своей проницательности, Цезарь ошибается, думая, будто Клеопатра еще не заражена пороком властолюбия. Он останавливает выбор на ней, а не на ее брате, и делает ее царицей в надежде, что ему удастся воспитать из нее идеального правителя, трезво мыслящего, разумного и гуманного. Он старается привить ей чувство независимости, но у Клеопатры оно превращается в деспотическое своеволие; учит ее действовать смело и решительно, когда надо устранять препятствия, а она прибегает к кровавой расправе над неугодным человеком; хочет привить ей гуманность, а она оказывается злобной и безрассудно мстительной. На глазах зрителей Клеопатра из девочки, находившейся под властью мамки, вырастает в царицу, и тогда в пьесе возникает контраст двух образов: заурядного деспота, знающего только один способ управлять - посредством силы, принуждения и расправ, и правителя поистине выдающегося, потому что его власть зиждется на уме, понимании обстоятельств, способности убеждать других. Цезарь у Шоу понимает, что в мире, как он есть, без принуждения и насилия не обойтись. Клеопатре это представляется не только естественным, но даже приятным. Для Цезаря обычные приемы власти - печальная и тяжелая необходимость, которой он всякий раз старается избежать. Таков главный идейный конфликт пьесы. Особо следует сказать о тональности "Цезаря и Клеопатры". Исторические драмы классиков мирового театра почти всегда более или менее трагичны. Пьеса Шоу резко отличается от них пронизывающим ее юмором, а подчас неподдельным весельем. Это жизнерадостное, оптимистическое произведение. Его не назовешь ни трагедией, ни даже трагикомедией. Историческая драма здесь смыкается с комедией. Образцами исторической комедии XIX в. были "Стакан воды" Эжена Скриба и "Мадам Сан-Жен" Викторьена Сарду. С этими и подобными им пьесами Шоу был хорошо знаком, так как они занимали видное место в репертуаре лондонских театров. Французским драматургам история представлялась истинной комедией, игрой личных интересов, собранием анекдотов о знаменитых людях. Они видели в ней фарс, участниками которого являются герои и масса, цепь событий, ни к чему не приводящих, ибо человеческая природа неизменна в своем ничтожестве, и умному человеку остается только смеяться над происходящим и извлекать из жизни максимум удовольствий. Но юмор Шоу не имеет ничего общего с юмором Скриба и Сарду. В "Цезаре и Клеопатре" комизм возникает постоянно из-за неразумности персонажей, неспособных трезво оценивать обстановку, самих себя и действовать должным образом. Эти смешные стороны в поведении людей видит Цезарь и помогает увидеть их нам. В основе юмора Шоу лежит не усталый скепсис французских драматургов, а жизнеощущение гуманиста и оптимиста, убежденного в высоких началах человечности. Этот юмор окрашен верой в то, что, несмотря на засилье глупости, жестокости и несправедливости, разум пробьет себе дорогу в жизни. Шоу упрекали за то, что его Цезарь слишком зауряден. "На самом деле, - замечал по этому поводу Шоу, - вопрос интересен вот с какой стороны: прав ли я, считая, что, рисуя подлинное величие, надо показать отнюдь не то, что человек подавляет в себе все человеческое во имя исполнения долга, - а ведь именно это делают ничтожества, когда их ставят на высокие должности (в наших родовитых семействах уже не хватает нужного числа выдающихся личностей),-а ведет себя естественно и делает то, что ему хочется? А это влечет за собой другой вопрос: не ошибался ли весь мир, следуя последние две с половиной тысячи лет своей теории морали?" [Shaw В. Caesar and Cleopatra. Ed. by A. Ward. L., 1960, p. 131.] Из сказанного Шоу явствует, что он видел в Цезаре не просто выдающуюся личность, а человека нового нравственного склада. Помимо социально-философского смысла, пьеса имела и злободневное политическое значение. В то время шла война английских империалистов против маленького народа буров. Экспансионистам своего времени Шоу противопоставил созданный им образ гуманного завоевателя и подлинного цивилизатора. Чтобы сделать контраст очевиднее, Шоу ввел в свиту Цезаря фигуру его секретаря Британа, наделив его складом мыслей и поведением, типичным для английских буржуа конца XIX в. Этот и другие анахронизмы, имеющиеся в пьесе, были, конечно, умышленными: Шоу хотел, чтобы зрители "Цезаря и Клеопатры" мысленно сопоставляли историю с современностью. ...как рассыпалось могущество державной Испании, когда она обратилась против ваших предков... - Речь идет о "Непобедимой армаде" - большом флоте, снаряженном в 1588 г. Филиппом II Испанским против Англии. Армада была рассеяна бурей и затем по частям разбита английским флотом. ...в Египет, где стояла римская армия, подобно тому как ныне там стоит британская армия. - В 1882 г. английские войска оккупировали Египет. Септимий Луций - римлянин, убивший полководца Помпея, когда тот, после поражения под Фарсалой, прибыл в Египет. ...они не имеют обыкновения выкапывать тела мертвых врагов и четвертовать их, как мы поступили с Кромвелем и Махди. - Тело вождя английской революции XVII в. Оливера Кромвеля, похороненное в усыпальнице королей - Вестминстерском аббатстве, было после реставрации Стюартов публично повешено, а затем обезглавлено. Тело вождя арабских повстанцев, боровшихся против английских завоевателей, Махди Мухаммеда Ахмеда (1848 - 1885), после подавления восстания (1898) было выброшено из могилы. Арфа Мемнона - статуя в Египте, известная также под названием "Поющий Мемнон", так как на рассвете под действием солнечных лучей, нагревавших камень после холодной ночи, она издавала различные звуки. Тоттенхем-Корт-Роуд - одна из центральных торговых улиц Лондона. Авлет - Толемей Авлет XII (в переводе "авлет" значит - игрок на флейте) - египетский царь, правивший в 80 -51 гг. до н. э. Изгнан из Египта, бежал в Рим и с помощью Помпея в 55 г. до н. э. вернулся на престол, казнив свою старшую дочь Беренику, которая правила во время его изгнания. ...предвосхищая идею более поздних государственных деятелей. - Имеются в виду слова английского премьер-министра Дизраэли "Почетный мир", сказанные им о результатах Берлинского конгресса 1878 г., на котором остров Кипр был передан Англии. Габиний Авлий (I в. до н. э.) - римский военачальник, помог египетскому царю Авлету вернуться на трон. Юба Нумидийский (I в. до н. э.) - царь, сторонник Помпея. После его поражения покончил самоубийством. Нумидия - государство в Северной Африке (на территории современного Алжира). Горит Александрийская библиотека. - Величайшее книгохранилище древности имело 400000 томов. Во время пожара в 47 г. до н. э. погибли ценнейшие книги античности. ...с тех пор, как ты перешел Рубикон...- В 49 г. до н. э. Цезарь, вопреки воле сената, перешел со своими легионами реку Рубикон, служившую границей между Цизальпинской Галлией и Италией, и тем самым начал гражданскую войну в Италии. С тех пор выражение "перейти Рубикон" означает: принять бесповоротное решение, совершить решительный поступок. Пифагор (ок. 580 - 500 гг. до н. э.) - древнегреческий философ-идеалист и математик. Пифагор и его ученики математически обосновали законы музыкальной гармонии. Митридат Пергамский - сын царя Митридата VI Евпатора (I в. до н. э.); вопреки политике своего отца, поддерживал римлян. Пергам - древний город в Малой Азии, один из крупнейших торговых культурных центров древности. Аппиева дорога - одна из наиболее знаменитых дорог в Древнем Риме, проложенная Аппием Клавдием в 312 г. до н. э. в морской порт Капую.