Вильям Шекспир. Юлий Цезарь (Пер.П.Козлова)

   Трагедия в пяти актах

   Перевод с английского П. Козлова
   Спб., Кристалл, 2002
   OCR Бычков М.Н. mailto:bmn@lib.ru

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

   Юлий Цезарь.

   Октавий Цезарь. |
   Марк Антоний. } триумвиры после гибели Цезаря
   Марк Эмилий Лепид. |

   Цицерон.
   Публий. сенаторы.
   Попилий Лена.

   Марк Брут. |
   Кассий. |
   Каска. |
   Требоний. |
   Лигарий. } заговорщики.
   Деций Брут. |
   Метелл Цимбер. |
   Цинна. |

   Флавий. |
   } трибуны
   Mарулл. |

   Артемидор, софист Книдосский.
   Предсказатель.
   Цинна - стихотворец.
   Другой стихотворец.

   Луцилий. |
   Титиний. |
   Mессала. } друзья Брута и Кассия.
   Молодой Катон. |
   Волюмний. |

   Варpон. |
   Клит. |
   Клавдий. |
   Стратон. } служители Брута.
   Луций. |
   Дapданий. |

   Пиндар, служитель Кассия.
   Кальпурния, жена Цезаря.
   Порция, жена Брута.

   Сенаторы, граждане, стража, служители.
   Место действия - Рим, Сарды, Филиппы.

АКТ ПЕРВЫЙ

СЦЕНА I

   Рим. Улица.
   Входят Флавий, Марулл и толпа граждан.

   Флавий

   Домой, лентяи! Разве нынче праздник?
   Скажите мне, не знаете вы, что ли,
   Что в будни вам, мастеровым, нельзя
   Ходить без внешних знаков ремесла?
   Ты кто такой?

   1-й гражданин

   Я, сударь, плотник.

   Марулл

   Так где ж отвес и кожаный передник?
   Зачем идешь ты в праздничном наряде?
   Эй, сударь, ваше ремесло какое?

   2-й гражданин

   Правду сказать, сударь, я ремесленник неважный, если сравнить меня с хорошим мастеровым.

   Марулл

   Твое ремесло? Отвечай прямо.

   2-й гражданин

   Ремесло, сударь, надеюсь, такое, что могу им заниматься без угрызения совести: я починяю грехи.

   Mарулл

   Какое ж это ремесло? Ты, плут шутливый, ремесло у тебя какое?

   2-й гражданин

   Нет, пожалуйста, сударь, не гневайтесь, не надрывайтесь так. Впрочем, если надорветесь, я вам помогу.

   Mapулл

   Что? Ты поможешь мне, грубиян?

   2-й гражданин

   Ну да, организую вам подметки.

   Mapулл

   Так ты, значит, чеботарь?

   2-й гражданин

   Да, только и живу шилом. И только шилом вмешиваюсь в дела торговцев и женщин. Я, по правде, врач старой обуви. Когда она в опасности, я ее выручаю из беды. Самых лучших людей, когда-либо ходивших на воловьей шкуре, мне случалось ставить на ноги благодаря своему ремеслу.

   Флавий

   Зачем же ты теперь не за работой?
   Зачем людей ты этих за собою
   По улицам таскаешь?

   2-й гражданин

   Я для того таскаю их за собою, чтобы они скорее износили свою обувь; таким образом я добуду побольше работы. Шутки в сторону: мы сегодня отложили работу, чтоб видеть Цезаря и выразить свой восторг по случаю его торжества.

   Марулл

   С чего восторг? С каким завоеваньем
   Вернулся он в отчизну? Где они,
   Те данники, что он привел в цепях,
   Чтобы свою украсить колесницу?
   Вы - камни, вы - бесчувственные твари!
   Суровые сердца жестоких римлян
   Забыли уж Помпея. Сколько раз
   Взлезали вы на стены и на башни,
   На окна, даже на вершины труб,
   Держа детей в руках, и целый день
   Сидели вы, с терпеньем ожидая,
   Когда начнется шествие Помпея
   По улицам ликующего Рима!
   Когда его являлась колесница,
   Восторженные клики раздавались;
   Они с такою силою звучали,
   Что самый Тибр в волненье приходил
   Среди своих отвесных берегов,
   Где ваши крики эхом повторялись.
   Зачем же вы так пышно разрядились
   И новый праздник создали, цветами
   Безумно усыпая путь того,
   Кто пролил кровь великого Помпея!
   Скорей домой спешите! На колени
   Падите пред богами, их молите,
   Чтоб отвратили страшную ту кару,
   Которую наверное накличет
   Неблагодарность ваша.

   Флавий

   Да, уйдите,
   Почтенные сограждане. Вам надо
   Тяжелый свой проступок искупить.
   Сверитесь, бедные, на берег Тибра.
   Пусть ваши слезы капают в него,
   Пока вода и в самом мелком месте
   Его высокий берег не затопит.

   Граждане расходятся.

   Расплавился подлейший из металлов:
   Они ушли, сознав свою вину...
   Ты путь свой к Капитолию направь,
   А я другою улицей пойду,
   Срывая украшенья и трофеи
   Везде, где только встретятся они.

   Марулл

   Но можно ль это сделать? Ведь сегодня,
   Как это знаешь, праздник Луперкалий.

   Флавий

   О, ничего! Нигде не оставляй
   Ты Цезаря трофеев. По домам
   Я буду чернь повсюду разгонять.
   Примеру моему и ты последуй!
   Мы Цезаря полет должны умерить,
   Из крыл его выщипывая перья;
   Не то он так поднимется высоко,
   Что скроется из глаз людских совсем
   И окует всех рабскою боязнью.

СЦЕНА II

   Площадь.
   Шествие с музыкой. Цезарь, Антоний (собирается
   участвовать в беге), Кальпурния, Порция, Деций,
   Цицерон, Брут, Кассий и Каска. За ними густая
   толпа, среди которой - предсказатель.

   Цезарь

   Кальпурния!

   Каска

   Пусть все умолкнут: Цезарь говорит!

   Музыка умолкает.

   Цезарь

   Кальпурния!

   Кальпурния

   Я здесь.

   Цезарь

   Когда Антоний
   Начнет свой бег, стань на его дороге. -
   Антоний!

   Антоний

   Что тебе угодно, Цезарь?

   Цезарь

   Ты не забудь коснуться на бегу
   Кальпурнии. Нам старцы говорят,
   Что будто бы бесплодные рождают,
   Когда в беге священном их коснутся.

   Антоний

   Могу ль забыть? Твои приказы, Цезарь,
   Немедленно всегда я исполняю.

   Цезарь

   Не прерывайте шествия; при этом
   Обычные обряды соблюдайте.

   Предсказатель

   О Цезарь!

   Цезарь

   Кто зовет?

   Каска

   Эй вы, молчите!

   Музыка умолкает.

   Цезарь

   Кто из толпы сейчас ко мне взывал?
   Чей это голос, музыку покрывший,
   Звал Цезаря? Ему внимать готов я.

   Предсказатель

   Тебе грозят бедою иды марта.

   Цезарь

   Кто этот человек?

   Брут

   Он предсказатель,
   Тебе совет дающий опасаться
   Ид марта.

   Цезарь

   Пусть приблизится ко мне!
   Его в лицо хочу я увидать.

   Кассий

   Приятель, выйди из толпы скорее
   И к Цезарю приблизься.

   Цезарь

   Что сказал ты?
   Свои слова ты повтори при мне.

   Предсказатель

   Тебе грозят бедою иды марта!

   Цезарь

   Он бредит. Бросим же его. Пойдем.

   Музыка. Все уходят, кроме Брута и Кассия.

   Кассий

   Ты разве не пойдешь смотреть на бег?

   Брут

   Охоты нет.

   Кассий

   Прошу, пойдем со мною.

   Брут

   Я не любитель игр; мне не хватает
   Веселости Антония. Тебе
   Помехой быть я не желаю, Кассий,
   И потому уйду.

   Кассий

   Послушай, Брут!
   Я с некоторых пор не замечаю
   В твоих глазах той нежности, той дружбы,
   К которым я привык. Ты с лучшим другом
   И скрытен стал, и холоден.

   Брут

   О Кассий,
   Поверь, ты ошибаешься. Мой взор,
   Быть может, омрачился, но тому
   Причиной служит внутренний разлад.
   Я жертвой стал тревожных, мрачных дум,
   Что меж собою в вечном разногласьи.
   Те думы лишь касаются меня
   И могут, для меня и незаметно,
   Влиять на обращение мое.
   Моим друзьям не надо огорчаться, -
   А в их числе и Кассия считаю -
   Моя холодность только знак того,
   Что бедный Брут в борьбе с самим собою
   Невольно забывает выражать
   Свою любовь к другим.

   Кассий

   Теперь я вижу,
   Что дурно изъяснил твою холодность,
   Благодаря которой я скрывал
   На дне души немало важных мыслей,
   Достойных обсуждения. Скажи,
   Ты можешь ли свое лицо увидеть?

   Брут

   Не _и_наче, как через отраженье
   Других предметов.

   Кассий

   Жаль, что нет зеркал,
   Способных твоему представить взору
   Сокрытые достоинства твои,
   Чтоб ты свое мог видеть отраженье!
   Не раз жалели лучшие из римлян,
   За исключеньем Цезаря, что Брут
   Не хочет глаз открыть, когда повсюду
   Царят насилие и произвол.

   Брут

   Меня вовлечь в опасность хочешь ты,
   Во мне стараясь мысли пробудить,
   Которых не имел я.

   Кассий

   Слушай, Брут!
   Посредством отраженья только можно
   Себя увидеть; зеркалом твоим
   Я буду и с смиреньем пред тобою
   Раскрою то, что о себе не знаешь.
   Во мне не сомневайся, милый Брут:
   Я не из тех, что с вечною насмешкой
   Глядят на жизнь. Я не из тех, что дружбу
   Позорят, перед каждым расточая
   Пустые уверения в любви.
   В глаза не льщу я людям, чтоб затем
   Их поносить; пиров я избегаю
   И дружбы с недостойными людьми
   Не завожу, а потому ты можешь
   Довериться мне смело.

   Слышны возгласы, звучат трубы.

   Брут

   Что за крики?
   Боюся я, что Цезаря народ
   Провозгласит царем.

   Кассий

   Боишься ты, -
   Так, верно, этого ты не желаешь?

   Брут

   О нет, хоть крепко я люблю его...
   Но ты зачем меня так долго держишь?
   Скажи ты мне, что сообщить хотел...
   Коль речь твоя общественного блага
   Коснется, и ты выбор мне предложишь
   Меж честью или смертью - выбор мой,
   Поверь, недолго ждать себя заставит:
   Я честь люблю, то знаете вы, боги,
   И к ней любовь сильнее страха смерти!

   Кассий

   Я знаю, Брут, что эта добродетель
   В твоей душе, и потому о чести
   С тобою я беседу поведу.
   Не знаю я, как думают другие
   И ты об этой жизни, но по мне
   Отраднее не жить, чем трепетать
   Пред существом, что вам во всем подобно.
   Мы родились свободными, как Цезарь,
   Мы одинаково вскормлены, как и он,
   Переносить мы можем зимний холод.
   Мне помнится, однажды в бурный день,
   Когда ревущий Тибр, покрытый пеной,
   Из берегов рвался в остервененьи,
   Мне Цезарь так сказал:
   "Дерзнешь ли, Кассий,
   Ты броситься в клокочущие волны
   И плыть со мной к условленному месту?"
   Ни слова не сказав, совсем одетый,
   Я бросился в бушующую реку
   И крикнул, чтоб он следовал за мною.
   Поплыл и он. Ревел и злился Тибр.
   Мы мощными руками рассекали
   Клубящиеся волны, от себя
   Отбрасывая их в борьбе тяжелой.
   Но вот вдруг Цезарь, цели не достигнув,
   Мне закричал: "О Кассий, помоги!
   Иль я пойду ко дну!" К нему подплыл я
   И Цезаря, что выбился из сил,
   Я вытащил из волн ревущих Тибра,
   Как некогда великий предок наш,
   Эней, из Трои вынес на плечах
   Анхиза престарелого. Теперь
   Он богом стал, и жалкий Кассий должен
   Сгибаться перед ним, когда небрежно
   Ему кивнуть угодно головой.
   В Испании, когда он в лихорадке
   Лежал, во время приступов ее
   Он весь дрожал; да, этот бог дрожал!
   С его трусливых губ сбежала краска,
   И взор, что целый мир приводит в трепет,
   Совсем померк. Я слышал, как стонал он;
   Его уста, которых изреченья
   Записывают римляне, шептали
   Так жалобно, как девочка больная:
   "Титиний, дай мне пить". Я удивляюсь,
   О боги, что такой тщедушный смертный
   Повелевает миром и один
   Над всеми первенствует.

   Брут

   Снова крики!
   В них вижу доказательство того,
   Что почестями новыми народ
   Осыпал Цезаря.

   Кассий

   Он, как Колосс
   Загромоздил наш узкий мир собою,
   А мы, созданья жалкие, снуем
   Меж ног его громадных и пугливо,
   Глядя кругом, могил бесславных ищем!..
   Поверь мне, Брут, что может человек
   Располагать судьбой, как хочет.
   Не в звездах, нет, а в нас самих ищи
   Причину, что ничтожны мы и слабы.
   Поставим рядом Цезаря и Брута -
   Что ж в Цезаре особенного есть?
   Зачем, ты объясни мне, это имя
   Должны мы слышать чаще твоего?
   Их рядом напиши - они друг другу
   В красе не уступают; рядом их
   Произнеси - и оба благозвучны;
   Коль взвесишь их - и оба полновесны.
   Ты ими заклинай - и так же сильно
   Подействует на чувства имя Брута,
   Как имя Цезаря. Скажите, боги,
   Какою же неведомою пищей
   Питается наш Цезарь, что так скоро
   И так ужасно вырос? Жалкий век!
   Ты опозорен, Рим! Утратил ты
   Способность создавать мужей великих!
   Случалось ли хоть раз, от дней потопа,
   Чтоб поколенье целое людей
   Прославилось одним лишь человеком?
   До сей поры сказал ли кто-нибудь,
   Что одного лишь мужа славный Рим
   В стенах своих обширных заключает?
   Теперь же - это истина. О Рим!
   Имея одного лишь человека,
   Ты опустел! А от отцов и дедов
   Слыхали мы, что жил когда-то Брут,
   Который, словно дьявола, тирана
   Не потерпел бы в Риме.

   Брут

   Я нисколько
   В твоей любви не сомневаюсь, Кассий.
   Отчасти я угадываю то,
   К чему меня ты побудить стремишься...
   Что думаю о нашем положеньи -
   Я сообщу тебе в другое время;
   Теперь же не расстраивай меня;
   Обдумаю, что сказано тобою,
   И выслушать готов, что остается
   Тебе сказать. Чтоб говорить о деле,
   Удобнее должны мы выбрать время,
   А до того довольствуйся и этим.
   Такие мы переживаем дни
   И столько бед мне видится в грядущем,
   Что мне отрадней было б превратиться
   В простого селян_и_на, чем носить
   Названье сына Рима!

   Кассий

   Счастлив я,
   Что слабыми словами мог извлечь
   Хоть _и_скру из души великой Брута.

   Брут

   Окончен бег; идет обратно Цезарь.

   Кассий

   Когда он будет мимо проходить
   Со свитой, Каску дерни за рукав -
   И он с обычной желчностью расскажет
   Все то, что было важного сегодня.

   Цезарь возвращается со свитой.

   Брут

   Так сделаю. На Цезаря взгляни:
   Его чело и пасмурно, и гневно;
   А остальные _и_дут, как рабы,
   Что выговор тяжелый получили.
   Кальпурния бледна, и Цицерон
   Такие искры мечет из очей,
   Как это мы видали в Капитольи,
   Когда ему противоречить смеет
   Какой-нибудь сенатор.

   Кассий

   Это все
   Нам Каска разъяснит.

   Цезарь

   Антоний!

   Антоний

   Здесь я.

   Цезарь

   Вокруг себя желаю я иметь
   Людей лишь тучных, с гладкою прической
   И ночью мирно спящих. Посмотри,
   Как Кассий истощен и худ. Опасны
   Такие люди.

   Антоний

   О, не бойся, Цезарь:
   Он благороден и благонамерен.

   Цезарь

   Желал бы я, чтоб он тучнее был;
   Но не боюсь его. Когда б со страхом
   Я был знаком, никто не мог бы мне
   Казаться так опасным, как сухой
   И злобный Кассий. Много он читает
   И любит наблюдать. В сердца людей
   Он взором проникает и умеет
   Угадывать их тайные желанья.
   Не любит игр он, вот как ты, Антоний,
   И музыку он слушать не охотник;
   Он редко улыбается и, если
   Порою улыбнется, то как будто
   Смеется над собой иль негодует
   На то, что в нем улыбка пробудилась.
   Такие люди вечно недовольны,
   Когда есть человек, что выше их,
   И потому они весьма опасны.
   Я говорю, чего бояться д_о_лжно,
   Но сам я не боюсь - я вечно Цезарь!
   Направо перейди, - на это ухо
   Я совершенно глух, - и мне скажи,
   Что ты, по правде, думаешь о нем.

   Цезарь и его свита уходят. Каска остается.

   Каска

   Ты дернул меня за плащ: ты, верно, хочешь поговорить со мной?

   Брут

   Да, Каска, расскажи нам, что случилось сегодня и почему Цезарь так не в духе.

   Каска

   Зачем? Ведь вы были с ним. Разве нет?

   Брут

   Если б был я с Цезарем, я не спрашивал бы тебя, что случилось.

   Каска

   Ему предложили венец, и, когда он был ему предложен, Цезарь оттолкнул его рукою - вот так, и народ стал выражать свою радость восторженными возгласами.

   Брут

   Почему раздались эти крики во второй раз?

   Каска

   По той же причине.

   Кассий

   Возгласы раздались трижды. По какому случаю слышались они в последний раз?

   Каска

   Все по тому же.

   Брут

   Разве три раза предлагали ему венец?

   Каска

   Да, три раза, и каждый раз он все тише и тише отталкивал его, и при всяком отталкивании мои честные соседи оглашали воздух радостными криками.

   Кассий

   Кто же предлагал ему венец?

   Каска

   Антоний.

   Брут

   Любезный Каска, расскажи нам обо всем этом подробно.

   Каска

   Хоть повесьте меня, но всех подробностей не могу припомнить. Я знаю только, что это была пустейшая комедия, на которую я не обратил особого внимания. Я видел, что Марк Антоний поднес ему венец, и не совсем венец, а маленькую коронку. Как я уже сказал, он оттолкнул его; но мне показалось при этом, что он это делает не без сожаления. Антоний во второй раз предложил ему венец - он опять его отклонил; на этот раз мне показалось, что он с трудом отделял от него свои пальцы. После этого Антоний в третий раз поднес ему венец, и в третий раз он отказался от него. После каждого отказа толпа выражала свою радость неистовыми криками, хлопала своими мозолистыми руками, бросала вверх пропитанные потом колпаки и так заразила воздух своим зловонным дыханием по случаю того, что Цезарь отказывается от венца, что Цезарь почти задохнулся: он лишился чувств и упал. Что касается меня, я не смеялся только оттого, что боялся надышаться зараженным воздухом, если открою рот.

   Кассий

   Ты говоришь, что с Цезарем сделалось дурно?

   Каска

   Да, он упал на площади с пеною у рта, и у него отнялся язык.

   Брут

   Это весьма возможно: он подвержен припадкам падучей болезни.

   Кассий

   Нет этой болезни у Цезаря, но мы все - и ты, и я, и честный Каска - подвержены ей.

   Каска

   Я не знаю, чт_о_ ты хочешь этим сказать, но я уверен в том, что Цезарь упал. И я тебя уверяю, что чернь рукоплескала ему и шикала совершенно так, как она это делает с актерами в театре, смотря по тому, насколько ей понравилась их игра.

   Брут

   Что он сказал очнувшись?

   Каска

   Еще до падения, когда он заметил, что народ радуется его отказам, он раскрыл ворот своего платья и предложил перерезать ему горло. Будь я ремесленником, я скорее бы согласился отправиться в ад со всякими злодеями, чем не исполнить немедленно его предложения. Потом он упал. Когда он пришел в себя, он попросил прощения у высокого собрания, если сказал или сделал что-нибудь неподходящее, надеясь, что оно припишет это его болезни. Три или четыре шлюхи, что стояли подле меня, воскликнули: "О, добрая душа!" - и простили его от всего сердца. Но это еще не имеет большого значения, так как они сделали бы то же самое, если бы даже Цезарь умертвил и матерей их.

   Брут

   И, опечаленный, оставил игры он?

   Каска

   Да.

   Кассий

   Не говорил ли Цицерон?

   Каска

   Да, но только по-гречески.

   Кассий

   По какому же случаю?

   Каска

   Этого я уж никак не могу объяснить, но те, которые понимали его, улыбались, покачивая головами; для меня же это было греческой тарабарщиной. Вот еще новость: Маруллу и Флавию рты зажали за то, что они срывали украшения с изображений Цезаря. Прощайте. Я бы мог сообщить еще много глупого, что было там наделано, да всего не припомнишь.

   Кассий

   Не хочешь ли поужинать со мной сегодня ночью, Каска?

   Каска

   Нет, не могу - я отозван в другое место.

   Кассий

   Так не придешь ли завтра к обеду?

   Каска

   Изволь, если буду жив, а у тебя не пройдет охота; но закажи такой обед, которым бы стоило подзаняться.

   Кассий

   Так я буду ждать тебя завтра.

   Каска

   Хорошо. Прощайте оба.
   (Уходит.)

   Брут

   Как неуклюж он стал; а помнишь, в школе
   Какой он был живой и шустрый малый?

   Кассий

   Таков он и теперь, когда участье
   Он в благородном деле принимает.
   А эту неуклюжесть на себя
   Накидывает только; в ней приправа
   К его остротам желчным; с нею легче
   Его слова переварить порою.

   Брут

   Быть может, так. Прощай.
   Коль хочешь, завтра
   К тебе приду, чтоб говорить о деле.
   Иль ты приди; я буду ждать тебя.

   Кассий

   Приду к тебе. А ты о том подумай,
   Каким стал свет.

   Брут уходит.

   Ты благороден, Брут,
   Но и тебя возможно отклонить
   От твоего прямого назначенья;
   Поэтому-то честным людям надо
   Сближаться лишь с подобными себе.
   Кто столько тверд, что выше обольщений?
   Меня не терпит Цезарь. Брута же он любит.
   И если б был я Брутом, а он - мною,
   Уверен я, не мог бы он меня
   На свой настроить лад. Я в окна Брута
   Хочу подбросить несколько записок,
   Написанных различно, чтоб он думал,
   Что разные их граждане прислали.
   Во всех упомяну я о надеждах,
   Что возлагает Рим на имя Брута,
   С намеками неясными на то,
   Как властолюбье Цезаря опасно!
   Мы ждем, о Цезарь, гибели твоей,
   Иль сами доживем до худших дней!
   (Уходит.)

СЦЕНА III

   Улица.
   Гром и молния. С разных сторон входят Цицерон и
   Каска с обнаженным мечом.

   Цицерон

   А, добрый вечер, Каска! Проводил ли
   Ты Цезаря домой? Но отчего
   Так трудно дышишь ты, дрожишь от страха?

   Каска

   А разве ты спокойным остаешься,
   Когда земля колеблется, как море?
   О Цицерон! Порой видал я бури,
   Когда ревущий вихрь валил на землю
   Столетние дубы; видал порою,
   Как гордый океан, вздымаясь гневно,
   Старался доплеснуть до грозных туч
   Дымящуюся пену волн своих;
   Но никогда до этой страшной ночи
   Я огненного вихря не видал.
   Иль небеса в войне междоусобной,
   Или хотят разгневанные боги
   Разрушить мир за все его неправды!

   Цицерон

   Что видел ты чудесного?

   Каска

   Недавно
   Какой-то раб - его в лицо ты знаешь -
   Вверх поднял руку левую свою;
   Она с такою силой запылала,
   Как если б двадцать факелов горело;
   И что ж - рука осталась невредимой.
   На льва наткнулся я близ Капитолья
   (С тех пор меча не вкладывал я в ножны);
   Он на меня взглянул и удалился,
   Меня не тронув. Тут наткнулся я
   На сотню женщин бледных, искаженных
   От ужаса. Они столпились в кучу.
   Клялися мне, что видели людей,
   Огнем одетых с ног до головы,
   Что мимо них по улицам сновали.
   Вчера ночная птица в самый полдень
   На площади уселась, оглашая
   Окрестности своим зловещим криком.
   Когда так много видится чудес,
   Нельзя сказать: "Естественны они".
   Уверен я, что горе предвещают
   Они местам, в которых проявились.

   Цицерон

   Действительно, все это очень странно;
   Но люди, объясняя иногда
   По-своему явления природы,
   В них видят то, чего в них вовсе нет.
   Придет ли завтра Цезарь в Капитолий?

   Каска

   Придет. Он даже поручил Антонью
   Тебе сказать, что будет.

   Цицерон

   Доброй ночи!
   Гулять нельзя, когда так грозно небо...

   Каска

   Прощай!

   Цицерон уходит. Входит Кассий.

   Кассий

   Кто здесь?

   Каска

   Сын Рима.

   Кассий

   Мне сдается,
   Что этот голос - Каски.

   Каска

   Слух твой верен.
   Какая ночь, о Кассий!

   Кассий

   Людям честным
   Она приятна.

   Каска

   Кто подумать мог бы,
   Что небеса так гневом воспылают!

   Кассий

   Подумать мог бы тот, кому известно,
   Насколько мир бесчестьем переполнен.
   Что до меня касается, ходил я
   По улицам и подвергал себя
   Опасностям ужасной этой ночи.
   Ты видишь, Каска, грудь я обнажил
   И подставлял ее ударам грома,
   Когда, синея, молнии сверкали
   И разверзали небо.

   Каска

   О, зачем
   Испытывать ты хочешь небеса?
   Живущие должны склоняться в страхе
   И трепетать, когда их поражают
   Предвестьем бед разгневанные боги.

   Кассий

   Ты духом пал; в тебе нет светлых чувств,
   Что римлянин носить в груди бы должен,
   Иль ты скрываешь их? Ты побледнел,
   Дрожишь и ужасаешься, глядя
   На странное негодованье неба.
   Но если б ты добрался до причин
   Всех этих сверхъестественных явлений, -
   Блуждающих огней, бродящих духов,
   Тех перемен, что в нравах замечаем
   Зверей и птиц, тех странных прорицаний,
   Что делают безумцы, старики
   И даже дети; грозных изменений
   Законов, что природой управляют, -
   Ты понял бы, что указует небо
   Тревожными явленьями своими
   На положение ужасное страны.
   Тебе назвать могу я человека,
   Который схож со страшной этой ночью:
   Он молнией сверкает, разражаясь
   Гром_о_выми ударами; могилы
   Он разверзает и рычит, как лев,
   Что в Капитольи. Этот человек
   Ничем других людей не превосходит,
   Но сделался так с_и_лен и так грозен,
   Что стал страшней явлений этой ночи

   Каска

   О Цезаре ты, верно, говоришь?

   Кассий

   Не в этом дело. С предками своими
   Теперешние римляне сходны
   Сложеньем и лицом, но дух отцов
   В них не горит и духом матерей
   Он заменился. В гнете ненавистном,
   Что давит нас, видна женоподобность,
   Благодаря которой терпеливо
   Мы все выносим.

   Каска

   Я от многих слышал,
   Что Цезаря провозгласить царем
   Сенаторы хотят, собравшись завтра.
   Венец царя везде носить он будет,
   Но только не в Италии.

   Кассий

   Я знаю:
   Будь правда это, где кинжал мой будет?
   От рабства Кассий Кассия избавит.
   О боги! С этим слабый полон сил!
   О боги! Этим деспотов свергают!
   Ни каменные башни, ни ограды,
   Ни душные темницы, ни оковы
   Не могут силу духа обуздать...
   И человек, коль цепи слишком тяжки,
   Всегда от них освободиться может.
   Пусть знает целый мир, как я то знаю,
   Что рабства груз, гнетущий жизнь мою,
   Когда хочу, всегда могу я свергнуть.

   Еще один удар грома.

   Каска

   Могу и я, и самый жалкий раб
   Имеет власть порвать свои оковы!

   Кассий

   Зачем же Цезарь хочет быть тираном?
   О, бедный! Он не мог бы волком быть,
   Когда б не знал, что римляне - бараны;
   Не стал бы львом, будь римляне - не серны;
   Кто хочет развести большой огонь,
   Сначала жжет солому. Жалок Рим
   И гнусен, если служит матерьялом,
   Чтоб освещать ничтожество такое,
   Как Цезарь! Замолчи, о голос скорби!
   Я, может быть, все это говорю
   Перед рабом, что цепь свою целует;
   Тогда я за слова свои отвечу.
   Но я вооружен и с равнодушьем
   Взираю на опасность.

   Каска

   Не забудь,
   Что с Каской говоришь ты, с человеком,
   Что на донос всегда смотрел с презреньем;
   Как друг тебе протягиваю руку;
   Сбирай людей, чтоб отвратить беду,
   И знай: никто так не пойдет далеко,
   Как я.

   Кассий

   Союз мы можем заключить.
   Уже я много римлян благородных
   Склонил на предприятье, что опасно,
   Но вместе с этим славно. Все они
   Под портиком Помпея ждут меня.
   В такую ночь ужасную нельзя
   По улицам ходить, когда стихии
   И пламенны, и грозны, и кровавы,
   Как дело, что хотим мы совершить.

   Каска

   Остерегись, идут к нам!

   Кассий

   Это Цинна -
   Я по походке узнаю его.
   Его бояться нечего - он друг.

   Входит Цинна.

   Куда спешишь ты, Цинна?

   Цинна

   Я тебя
   Везде ищу. С тобою, верно, Цимбер?

   Кассий

   Нет, это Каска. Он в союзе с нами.

   Цинна

   Весьма доволен этим. Что за ночь!
   Двоим или троим из нас случилось
   Свидетелями быть явлений страшных.

   Кассий

   Что, ждут меня?

   Цинна

   Да, Кассий. Как бы надо
   Уговорить и Брута к нам примкнуть!

   Кассий

   Об этом не заботься, добрый Цинна.
   Вот эту ты записку положи
   На преторское кресло, чтобы Брут
   Ее найти бы мог. Другую брось
   В его окно; а эту прилепи
   Ты воском к Брута старого стат_у_е.
   Затем приди ты к портику Помпея,
   Где нас найдешь. Скажи, Требоний там ли
   И Деций Брут?

   Цинна

   Все в сборе, только нет
   Метелла, что был послан за тобою.
   Сейчас твои записки отнесу.

   Кассий

   Исполнивши, спеши в театр Помпея.

   Цинна уходит.

   Мы до рассвета Брута посетим,
   Три четверти его уж в нашей власти;
   Еще одно свиданье - и он наш.

   Каска

   Его народ глуб_о_ко уважает:
   Участие его в союзе нашем
   Подействует, как бы волшебный жезл,
   Мгновенно обращая в добродетель,
   Что в нас могло б казаться преступленьем.

   Кассий

   Ты хорошо его значенье понял:
   Мы без него не можем обойтись...
   Пойдем. Мы до зари разбудим Брута,
   Чтобы его совсем уговорить.

   Уходят.

АКТ ВТОРОЙ

СЦЕНА I

   Рим. Сад Брута.
   Входит Брут.

   Брут

   Проснися, Луций! По теченью звезд
   Я не могу узнать, как близок свет...
   Проснися, Луций. Как хотел бы я
   Так крепко спать! Эй, Луций! Эй, проснись.

   Входит Луций.

   Луций

   Ты звал меня?

   Брут

   В рабочий мой покой
   Поставь светильник и, когда зажжешь,
   То приходи сказать.

   Луций

   Приказ исполню.
   (Уходит.)

   Брут

   Мы с ним должны покончить непременно...
   Не для меня нужна его погибель -
   Для блага всех она необходима...
   Венца он добивается. Насколько
   Его изменит он - вот в чем вопрос...
   При блеске дня ехидна выползает,
   И потому мы ходим осторожно...
   Венчать его? И что ж? - Уверен я,
   Что мы его снабдим опасным жалом,
   С которым он вредить по воле будет...
   Опасна власть, когда с ней совесть в ссоре;
   А Цезарь, если правду говорить,
   Рассудку никогда не подчинял
   Своих страстей. Смиренье, как известно,
   Лишь лестница для юных честолюбий;
   Кто вверх идет, лицо к ней обращает;
   Но лишь достигнет цели, к ней спиной
   Становится и смотрит в облака,
   С презреньем обращаясь к тем ступеням,
   Что помогли ему наверх взобраться.
   Так Цезарь может сделать; чтоб не мог -
   Мы это зло должны предотвратить...
   Опасности теперь не вижу я;
   Но, если мы его усилим власть,
   Он в крайность бросится. А потому смотреть
   Мы на него должны, как на змею,
   Что из яйца не вышла. Дать ей время
   Увидеть свет - и так же ядовита
   Она, как все другие змеи, станет,
   Ее убить должны мы в скорлупе.

   Возвращается Луций.

   Луций

   Зажег светильник. Подошел к окну,
   Ища кремень, и вот нашел письмо;
   Печать на нем цела. Я верно знаю,
   Что не было его, как спать пошел я.

   Брут

   Засни опять, еще до света долго.
   Не завтра ли настанут иды марта?

   Луций

   Не знаю.

   Брут

   Посмотри в календаре
   И дай ответ.

   Луций

   Сейчас пойду узнать.
   (Уходит.)

   Брут

   С такою силой молнии сверкают,
   Что я могу читать при свете их.
   (Читает.)
   "О Брут, ты спишь! Проснись, приди в себя!
   Ужели Рим... глаголь, рази, спасай!
   О Брут, ты спишь! От сна очнуться надо!"
   Такие письма с некоторых пор
   Подбрасывают мне довольно часто...
   "Ужели Рим..." Я так дополнить должен:
   Ужели Рим склонит покорно выю
   Под игом властелина? Никогда!
   Тарквинья предок мой из Рима выгнал,
   Когда его царем провозгласили...
   "Глаголь, рази, спасай!" Меня зовут
   Разить и действовать. О Рим! Клянусь,
   Что, если мне спасать тебя придется,
   Рукою Брута ты доволен будешь.

   Луций возвращается вновь.

   Луций

   Четырнадцать дней марта уж прошло...

   За сценой стук.

   Брут

   Благодарю! К воротам поспеши -
   Стучится кто-то.

   Луций уходит.

   Сна не знаю я
   С тех пор, как против Цезаря впервые
   Меня восстановить старался Кассий...
   Сравниться может время, что проходит
   Меж совершеньем тягостного дела
   И первым побуждением к нему,
   С тревожным сном иль грозным привиденьем:
   В то время дух и смертные орудья
   Между собою держат совещанье,
   И самый организм весь человека
   Подобен небольшому государству,
   В котором происходит возмущенье.

   Луций
   (возвращаясь)

   Тебя желает видеть брат твой, Кассий.

   Брут

   Один ли он?

   Луций

   Нет, с ним еще другие...

   Брут

   Их знаешь ли?

   Луций

   Ответить не могу:
   Так на глаза надвинуты их шляпы
   И в тоги так закутались они,
   Что лица их я разглядеть не мог...

   Брут

   Пускай войдут.

   Луций уходит.

   То з_а_говора члены.
   О заговор! Тебе и ночью стыдно
   Свое чело опасное открыть,
   Когда все злое движется свободно...
   Где днем тебе найти такой приют
   Настолько мрачный, чтобы спрятать в нем
   Свое лицо ужасное? Напрасно!
   Такого не ищи. Скрывай себя
   Улыбками и напускным радушьем;
   Коль выступишь ты в настоящем виде,
   То сам Эреб своим зловещим мраком
   Тебя не оградит от наказанья...

   Входят Кассий, Каска, Деций, Цинна, Метелл,
   Цимбер и Требоний.

   Кассий

   Здорово, Брут! Тебя мы беспокоим,
   Так дерзко нарушая твой покой...

   Брут

   Я час как встал; всю ночь я спать не мог...
   Знакомы ль мне пришедшие с тобою?

   Кассий

   Ты знаешь всех - и все они тебя
   Глубоко уважают. Их желанье,
   Чтоб о себе ты разделял бы мненье
   Всех благородных римлян: вот - Требоний.

   Брут

   Я рад ему.

   Кассий

   А вот - и Деций Брут.

   Брут

   Ему я также рад.

   Кассий

   Вот Каска, Цинна.
   А вот Метелл и Цимбер.

   Брут

   Всем очень рад.
   Скажите мне, какой заботы тяжкой
   Вас давит гнет, что сна лишились вы?

   Кассий

   Два слова я хочу тебе сказать.

   Брут и Кассий шепчутся.

   Деций

   Вот начинает уж восток светиться.

   Каска

   Ошибся ты.

   Цинна

   Недолго утра ждать:
   Меж облаками полосы седые -
   Предвестницы зари.

   Каска

   Сознайтесь сами,
   Что оба ошибаетесь. Заря
   Восходит ближе к югу. Там она,
   Куда мой меч указывает, если
   Принять в расчет, что лишь начало года.
   Два месяца пройдет и заниматься
   Она немного севернее станет.
   Теперь восток за самым Капитольем.

   Брут

   Поочередно все мне дайте руки.

   Кассий

   Наш уговор должны скрепить мы клятвой.

   Брут

   О нет, без клятв! Когда еще нам мало
   Народных бед и собственного горя,
   Когда нам мало тяжких испытаний
   Текущих дней, то лучше разойдемся
   И к праздному назад вернемся ложу.
   Пусть царствует надменный произвол,
   Пока мы все, по жребью, не погибнем.
   Но если в нас достаточно огня,
   Как я уверен в том, чтоб даже труса
   Воспламенить во имя общей пользы
   И робким женам мужества придать,
   Скажите мне, сограждане, зачем
   Нуждаться нам в стороннем побужденьи,
   Когда нас дело общее связало
   И нас влечет к восстанью? Нам порукой
   Молчанье римлян, что, раз давши слово,
   Не могут отступиться от него.
   К чему нам клятвы, если честь по чести
   Обет даем, что дело совершим
   Иль за него погибнем. Пусть клянутся
   Жрецы и трусы, слабые созданья,
   Что переносят всякие неправды
   И шлют им свой привет. Таких людей,
   Что заподозрить можно в темном деле,
   Вы заставляйте клясться; но, прошу вас,
   Не запятнайте наше предприятье,
   Наш благородный пыл - предположеньем,
   Что в клятве мы нуждаемся, чтоб слово
   Свое сдержать. Позорно сыну Рима
   Хоть только часть не совершить того,
   Что обещал. В рожденьи незаконном
   Его подозревать все будут вправе...

   Кассий

   Как думаете вы о Цицероне?
   Его не попытать ли? Я уверен,
   Что к нам в союз с охотою он вступит.

   Каска

   Им пренебречь не следует.

   Цинна

   Конечно!

   Метелл

   Серебряные волосы его
   К нам привлекут общественное мненье
   И в Риме нам сторонников прибавят.
   Подумают, что нашими руками
   Его советы мудро управляли,
   А также нашу юность и отвагу
   Его почтенный вид собой прикроет...

   Брут

   Нет, на него рассчитывать не надо...
   Он никогда участия не примет
   В том деле, что задумано другими.

   Кассий

   Так нечего заботиться о нем.

   Каска

   Он, правда, пригодиться нам не может.

   Деций

   Один ли Цезарь должен только пасть?

   Кассий

   Вопрос ты предлагаешь очень кстати...
   Я думаю, что будет пользы мало,
   Коль Марк Антоний, Цезаря любимец,
   Его переживет. Мы в нем найдем
   Опасного противника. Он много
   Имеет средств, как вам небезызвестно,
   Чтоб нам вредить. Предупредим опасность,
   И пусть Антоний с Цезарем падет.

   Брут

   Нет, проливать не надо столько крови!
   Неистовством мы заклеймим себя,
   Коль части тела станем отрубать,
   Сняв голову; Антоний же не больше
   Как Цезаря частица. Принести
   Для общего добра мы можем жертву,
   Но мясниками нам позорно быть.
   Мы против духа Цезаря восстали,
   А в духе крови нет. О, если б можно
   Покончить с духом Цезаря без крови!
   Но это невозможно без убийства.
   Друзья мои, сразим его мы смело,
   Но чужды кровожадности и гнева...
   Как жертву для богов, его низложим,
   Не растерзав его, как жалкий труп,
   Что годен для собак. Пусть сердце наше
   Последует примеру господина,
   Что с хитростью к убийству подстрекает
   Служителей своих, затем для вида
   На них же негодует. Через это
   Наш замысел не будет ненавистен.
   А все его сочтут необходимым
   Когда его в таком представим свете,
   Народ за исцелителей нас примет, -
   Не за убийц. Антоний же, поверьте,
   Забот не стоит ваших. Чем опасна
   Нам Цезаря рука, когда сам Цезарь
   Лишится головы?

   Кассий

   А все ж он страшен,
   Так Цезарю глуб_о_ко предан он.

   Брут

   Поверь, о нем и говорить не стоит;
   Коль Цезаря он любит, пусть умрет!
   С тоски по нем, - вот все, что сделать может.
   Он даже и на это не способен,
   Широкому разгулу предаваясь.

   Требоний

   Он не опасен - пусть себе живет;
   Он сам над этим после посмеется...

   Бьют часы.

   Брут

   Постойте, бьют часы!

   Кассий

   Пробило три.

   Требоний

   Нам время разойтись.

   Кассий

   Еще вопрос,
   Оставит ли свой дом сегодня Цезарь?
   Он с некоторых пор стал суеверен
   И мнение свое переменил
   О предсказаньях, снах и привиденьях...
   Таинственные зн_а_менья природы,
   Необычайный ужас этой ночи
   И авгуров его увещеванья -
   Ему прийти, быть может, помешают
   Сегодня в Капитолий.

   Деций

   Будь покоен!
   Коль он прийти не хочет, я его
   Заставлю изменить свое решенье.
   Он часто говорит, что носорога
   Обманывают деревом, слона -
   Посредством ямы, зеркалом - медведя,
   Капканом - льва, а человека - лестью...
   Когда ж я говорю ему, что Цезарь
   Льстецов не терпит, он со мной согласен,
   Не замечая, что я льщу ему.
   Я знаю, как за дело надо взяться,
   И в Капитолий приведу его.

   Кассий

   Мы все придем за ним.

   Брут

   К восьми часам
   Собраться мы должны, никак не позже.

   Цинна

   Опаздывать не надо.

   Метелл

   Гай Лигарий,
   За похвалу Помпею, получил
   От Цезаря тяжелую обиду
   И на него взбешен. Я удивляюсь,
   Что мы его забыли.

   Брут

   Друг Метелл!
   Зайди теперь к нему; меня он любит
   Не без причин. Скажи ему, чтоб он
   Ко мне пришел; с ним сговорюсь я.

   Кассий

   Вот занялась заря. Оставим Брута;
   Нам разойтись пора; но не забудем,
   Что нами здесь обещано: докажем,
   Что истые мы римляне.

   Брут

   Друзья!
   И весело, и бодро выступайте,
   Чтоб замысел не обнаружить наш...
   Как римские актеры, будьте тверды
   И преданы задуманному делу.
   Прощайте.

   Все уходят, кроме Брута.

   Луций, спишь? О, наслаждайся
   Медвяною росой отдохновенья...
   Забот не знаешь ты, ни тяжких дум,
   И потому твой сон так крепок.

   Входит Порция.

   Порция

   Брут!

   Брут

   Что это значит, Порция? Зачем
   Так рано встала ты? С здоровьем слабым
   На свежий воздух утра выходить
   Тебе опасно.

   Порция

   Вредно и тебе.
   Зачем тайком мое ты бросил ложе?
   За ужином вчера ты вдруг вскочил
   И зашагал по комнате, вздыхая,
   Скрестив в раздумье руки. На вопрос,
   Что сделалось с тобой, - суровый взгляд
   Ты бросил на меня. Когда ж опять
   Тебя спросила я, что это значит, -
   Ты голову свою руками стиснул,
   Нетерпеливо топая ногой.
   Я от тебя ответа не добилась:
   Когда свои расспросы продолжала,
   Ты гневным мановением руки
   Велел мне выйти. Я повиновалась,
   Боясь твое усилить раздраженье.
   Я думала, что просто ты не в духе,
   Что иногда случается со всяким;
   Но ты не ешь, не говоришь, не спишь,
   И если бы лицо твое подверглось
   Таким же переменам, как характер,
   Тебя узнать я не могла бы, Брут.
   Твоей печали скрытую причину
   Открой мне, повелитель дорогой.

   Брут

   Я болен, вот и все.

   Порция

   Ты слишком мудр,
   Чтоб против нездоровья не принять
   Необходимых мер.

   Брут

   Я это сделал.
   Вернись к себе и вновь предайся сну.

   Порция

   Когда Брут болен, можно ли ему
   Ходить полунагим, впивая сырость
   Туманного рассвета? Если Брут
   Недугом одержим, зачем покинул
   Здоровое он ложе, чтоб простудой,
   Что на него навеет холод ночи,
   Болезнь свою усилить? Нет, не верю.
   Душевною заразой болен Брут;
   Я, как жена его, имела б право
   Ее причину знать. О милый Брут,
   Перед тобой склоняю я колени...
   Во имя красоты, которой я
   Когда-то славилась; во имя клятв,
   Что ты передо мною расточал;
   Во имя нас навек соединившей
   Великой клятвы, что обоих нас
   В одно преобразила существо, -
   Молю тебя: открой мне скорбь свою.
   Скажи, каких людей сегодня ночью
   Ты принимал; их было шесть или семь;
   Они скрывали лица и во мраке.

   Брут

   Встань, милая.

   Порция

   Когда б ты был, как прежде,
   Мой милый Брут, скажи, зачем бы мне
   Склоняться пред тобою? Разве было
   Условие такое в нашем браке,
   Что тайн твоих я ведать не должна?
   Ужели для того мы сочетались,
   Чтоб только я и трапезу, и ложе
   С тобою разделяла и была
   Порою собеседницей твоей?..
   В предместьях ли расположенья Брута
   Влачиться я должна? О, если это так,
   Любовница я Брута, не жена...

   Брут

   Ты верная и добрая жена -
   И так же мне мила, как капли крови,
   Что движутся в моем унылом сердце.

   Порция

   Будь это правда, я бы тайну знала,
   Я женщина, но женщина такая,
   Которую Брут в жены выбрал. Я,
   Конечно, женщина; но я - Катона дочь
   И пользуюсь везде хорошей славой
   С таким отцом и мужем, верь мне, Брут,
   Храбрее я и тверже прочих женщин
   Скажи ты мне решения свои -
   И никому я тайны не открою.
   Я рану нанесла себе в бедро,
   Чтоб испытать себя. И если в силах
   Я перенесть безмолвно эту боль,
   Мне выдать ли коварно тайну мужа?

   Брут

   О боги! Я достойным быть хотел бы
   Такой жены.

   Стучатся.

   Какой-то слышен стук.
   Уйди на время, Порция. Ты скоро
   Узнаешь тайны сердца моего.
   Я выскажу тебе свои заботы
   И мысли, что меня тревожат так.
   Уйди скорей. - Кто там стучится, Луций?

   Порция уходит, появляются Луций и Лигарий.

   Луций

   Тебя больной какой-то хочет видеть.

   Брут

   То, верно, Гай Лигарий, о котором
   Мне говорил Метелл. Оставь нас, Луций.
   Как можешь, Гай?

   Луций уходит.

   Лигарий

   Я слабым языком
   Приветствую тебя.

   Брут

   О, как некстати
   Ты заболел и стал носить повязку.

   Лигарий

   Не болен я, коль подвиг благородный
   Имеет Брут в виду.

   Брут

   Такой имею.
   Но можешь ли ты выслушать меня?

   Лигарий

   Клянусь богами римского народа,
   Что с плеч своих стряхаю я болезнь.
   Мы все тебя зовем душою Рима!
   Потомок храбрый доблестного предка,
   Ты исцелил, как волхв, мой падший дух
   И я готов идти, куда прикажешь;
   Готов вступить в неравную борьбу,
   Надеясь на успех. Скажи, что делать?

   Брут

   Больным нам возвратить здоровье надо.

   Лигарий

   Здоровому иному не мешало б
   Послать болезнь.

   Брут

   И это надо сделать.
   Д_о_рогой расскажу тебе, в чем дело.

   Лигарий

   Иди ж - и с сердцем вновь воспламененным
   Пойду я за тобой, не зная даже,
   Чт_о_ надо совершить; но мне довольно,
   Что Брут меня ведет.

   Брут

   За мной иди.

   Уходят.

СЦЕНА II

   Зал во дворце Цезаря.
   Гром и молнии. Входит Цезарь в ночном одеянии.

   Цезарь

   Ни небо, ни земля сегодня ночью
   Покоя не нашли. Во время сна
   Кальпурния три раза закричала:
   "На помощь! Цезаря хотят убить!" -
   Эй, слуги!

   Входит слуга.

   Слуга

   Что угодно?

   Цезарь

   Сей же час
   Сказать жрецам, чтоб жертву принесли,
   И их ответ мне сообщить немедля!

   Слуга уходит. Входит Кальпурния.

   Кальпурния

   Ты выйти собираешься? Сегодня
   Не должен ты из дому отлучаться.

   Цезарь

   Я выйду. Мне тогда грозит опасность,
   Когда я к ней спиной; но лишь она
   Лицо увидит Цезаря, то сгинет.

   Кальпурния

   Ты знаешь, Цезарь, я не суеверна;
   Но страх меня берет, когда я вспомню,
   Чт_о_ видели мы сами нынче ночью...
   Ничто, в сравненьи с этим, те явленья,
   Что нынче стража видела в смущеньи!
   Средь улиц Рима львица окотилась...
   Могилы разверзались и усопших
   Выбрасывали вон. Средь облаков,
   Построившись в ряды и легионы,
   По правилам военного искусства,
   В огне сражались всадники; и кровь
   Текла на Капитолий. Битвы шум
   Был ясно слышен в воздухе; стонали
   Сраженные в бою - и ржали кони...
   По улицам сновали привиденья
   С унылым воем. Так необычайны
   Явленья эти, что я их страшусь.

   Цезарь

   Нельзя того избегнуть, что богами
   Назначено, - и Цезарь нынче выйдет.
   Явленья этой ночи угрожают
   Настолько ж мне, насколько и вселенной.

   Кальпурния

   Как нищий умирает - нет кометы;
   Но сами небеса, воспламеняясь,
   О смерти государей возвещают.

   Цезарь

   Трус и до смерти часто умирает;
   Но смерть лишь раз изведывает храбрый.
   Из всех чудес, что видел я в природе,
   Необъяснимее всего лишь то,
   Что людям смерть страшна, хотя все знают,
   Что все ж она придет в свой час урочный.

   Входит слуга.

   Какое мненье авгуров?

   Слуга

   Они
   Советуют тебе остаться дома:
   Они у жертвы сердца не нашли...

   Цезарь

   Явили это знамение боги
   Лишь для того, чтоб трусов пристыдить:
   И в Цезаре самом не будет сердца,
   Коль дома он останется из страха.
   Не быть тому. Опасности известно,
   Что Цезарь сам опаснее ее.
   Мы с нею львы, что в тот же день родились.
   Я старший и страшнейший. Выйду нынче.

   Кальпурния

   Увы! Самонадеянность твоя
   Напрасно губит мудрости советы.
   Останься дома. Всем сказать ты можешь,
   Что этому виной моя трусливость.
   Антония к сенаторам пошлем;
   Он скажет им, что ты сегодня болен.
   Молю тебя об этом на коленях.

   Цезарь

   Согласен я твою исполнить просьбу:
   Антония к сенаторам пошлю.

   Входит Деций.

   Вот Деций Брут - он передаст им это.

   Деций

   Приветствую тебя, великий Цезарь!
   Я за тобой пришел - идти в сенат.

   Цезарь

   Ты вовремя пришел, чтоб отнести
   Сенаторам приветствие мое
   И им сказать, что не приду сегодня;
   Что не могу - то лживо; что не смею -
   То лживее еще; скажи им просто,
   Что не приду.

   Кальпурния

   Скажи, что болен он.

   Цезарь

   Не может Цезарь лгать. Не для того
   Он шествовал везде победоносно,
   Чтоб старикам бояться правду молвить. -
   Им передай, что Цезарь не придет.

   Деций

   Но почему? Скажи, могучий Цезарь,
   Чтоб надо мной они не посмеялись,
   Когда я передам твои слова.

   Цезарь

   Причина та, что этого хочу я, -
   И этого довольно для сената.
   Но Децию, которого люблю,
   Открою настоящую причину.
   Кальпурния, жена моя, желает,
   Чтоб дома я остался. Ей приснилось,
   Что сотнями отверстий, как фонтан,
   Из статуи моей лилася кровь,
   Что римляне веселою толпою
   В ней руки омывали, улыбаясь.
   И этот сон ей кажется предвестьем
   Великих близких бедствий. На коленях
   Не выходить она меня просила.

   Деций

   Неверно истолкован этот сон:
   Он предвещает счастье и успех.
   Из статуи твоей струилась кровь,
   И римляне в ней омывали руки, -
   То значит, что собой великий Рим
   Ты оживишь, что ринутся к тебе
   Толпою знаменитейшие люди,
   Ища отличий, почестей и славы.
   Вот то, что этот сон обозначает.

   Цезарь

   Он хорошо тобою истолкован.

   Деций

   Ты убедишься в правде слов моих,
   Когда узнаешь, что сенат решил
   Венец царя поднесть тебе сегодня.
   И если скажешь ты, что не придешь,
   Он может изменить свое решенье;
   К тому ж, еще сказать в насмешку могут:
   "Отложим заседание сената,
   Пока супруга Цезаря увидит
   Благоприятный сон". Коль Цезарь будет
   Скрываться, то иной, пожалуй, скажет,
   Что Цезарь струсил. Из любви к тебе
   Так говорить осмеливаюсь я.
   Прости, что над рассудком верх берет
   Моя любовь.

   Цезарь

   Как мне смешны теперь
   Кальпурнии пустые спасенья...
   Мне стыдно, что я ей хотел поддаться. -
   Одеться дайте мне. Иду в сенат!

   Входят Публий, Брут, Лигарий, Метелл, Каска,
   Требоний и Цинна.

   За мной пришел и Публий.

   Публий

   Здравствуй Цезарь!

   Цезарь

   Здорово, Публий! Вот и ты как рано
   Поднялся нынче, Брут! Привет мой, Каска!
   А вот и Гай Лигарий. Лихорадка,
   Что так с тобой сурово обошлась,
   Враждебнее к тебе, чем Цезарь сам
   Который час?

   Брут

   Пробило только восемь.

   Цезарь

   Вас всех благодарю я за почет.

   Входит Антоний.

   Что вижу! И Антоний между нами,
   Хоть в пиршествах все ночи он проводит
   Привет ему!

   Антоний

   И Цезарю привет!

   Цезарь

   Пусть слуги приготовят все, что надо!
   Я виноват, что ждать вас заставляю
   Вот Цинна, вот Метелл, а вот Требоний. -
   Поговорить с тобою должен я,
   Не позабудь сюда зайти сегодня
   И ближе стань ко мне, чтоб о тебе
   Я не забыл.

   Требоний

   Исполню это, Цезарь!
   (В сторону)
   Так близко стану я, что пожалеют
   Твои друзья, что не стоял я дальше!

   Цезарь

   Друзья! Вина прошу со мной отведать -
   И как друзья отсюда выйдем вместе!

   Брут
   (в сторону)

   Не так, о Цезарь! Думая об этом,
   У Брута грудь сжимается от боли.

СЦЕНА III

   Улица близ Капитолия.
   Входит Артемидор, читая бумагу.

   Артемидор

   "Цезарь, остерегайся Брута, избегай Кассия, не подходи к Каске, следи за Цинной, не доверяйся Требонию, замечай, что будет делать Метелл Цимбер, тебя не любит Деций Брут, ты обидел Гая Лигария. У всех этих людей только одна забота, и она направлена против Цезаря. Если ты не бессмертен, то прими меры, чтоб оградить себя от них: безнаказанность порождает заговоры. Всемогущие боги да защитят тебя! Преданный тебе Артемидор".

   Здесь на дороге Цезаря я стану,
   И, как проситель, я вручу ему
   Бумагу эту. Больно мне, что доблесть
   Всегда живет у зависти в зубах.
   Прочтешь письмо, о Цезарь, и спасешься,
   А нет - Судьба с злодеями в союзе.
   (Уходит.)

СЦЕНА IV

   Другая часть той же улицы перед домом Брута. Входят
   Порция и Луций.

   Порция

   Прошу тебя, беги скорей в сенат;
   Не отвечай мне и беги скорей.
   Что ж ты стоишь?

   Луций

   Дай порученье мне...

   Порция

   Хотела б я, чтоб ты уже вернулся,
   Приказа моего не дожидаясь...
   (В сторону.)
   Не изменяй мне, верность! Между сердцем
   И языком моим воздвигну гору...
   Во мне мужчины дух, но с женской силой
   Как трудно тайну женщине хранить! -
   Ты здесь еще?

   Луций

   Что приказать изволишь?
   Скажи, зачем бежать мне в Капитолий?
   Какой ответ оттуда принести?

   Порция

   Здоров ли господин твой - ты узнай...
   Себя он дурно чувствовал сегодня...
   Заметь, что Цезарь делает и кто
   Вокруг него толпится? - Что за шум?

   Луций

   Я ничего не слышу.

   Порция

   Чу! По ветру
   Доносится как будто схватки гул
   От Капитолья?

   Луций

   Ничего не слышу.

   Входит предсказатель.

   Порция

   Иди сюда, любезный! Ты откуда?

   Предсказатель

   Я _и_з дому.

   Порция

   Который час теперь?

   Предсказатель

   Должно быть, час девятый.

   Порция

   В Капитолий
   Пошел ли Цезарь?

   Предсказатель

   Нет еще. Я вышел,
   Чтоб посмотреть на шествие его.

   Порция

   Есть у тебя прошение?

   Предсказатель

   Да, есть,
   И, если Цезарь будет к Цезарю так добр,
   Я попрошу его быть осторожней.

   Порция

   Но разве он в опасности?

   Предсказатель

   Быть может.
   Я многого страшусь. Затем прости...
   Здесь место слишком узко. Так всегда
   За Цезарем снует народа много,
   Так свита многочисленна его,
   Что могут задавить до полусмерти
   Больного старика. Я постараюсь
   Найти просторней место, чтоб успеть
   С ним говорить, когда пройдет он мимо.
   (Уходит.)

   Порция

   Теперь должна вернуться я домой.
   Как слабо сердце женщины. О Брут!
   Молю богов, чтоб помогли они
   Исполнить предприятие твое.
   Едва дышу. Я знаю, что у Брута
   Есть просьба, на которую отказом
   Ответит Цезарь. Я дрожу от страха. -
   Беги скорее, Луций! Поклонись
   Ты Бруту от меня, скажи ему,
   Что весела я, и с ответом
   Немедленно оттуда воротись.

   Уходят в разные стороны.

АКТ ТРЕТИЙ

СЦЕНА I

   Рим. Капитолий. Заседание сената.
   Толпа народа на улице перед Капитолием. В толпе Артемидор и предсказатель.
   Музыка. Входят Цезарь, Брут, Кассий, Каска, Деций, Метелл, Требоний, Циина, Антоний,
   Лепид, Попилий, Публий и другие сенаторы.

   Цезарь

   Ну вот и иды марта наступили.

   Предсказатель

   Да, Цезарь, но еще не миновали.

   Артемидор

   Привет тебе! Прочти бумагу эту.

   Деций

   Требоний также просит, чтобы ты
   Прочел его смиренное прошенье.

   Артемидор

   О Цезарь! Ты мое прочти сначала
   Оно тебя касается. Немедля,
   Прочти его.

   Цезарь

   Могу прочесть и после,
   Коль до меня касается оно.

   Артемидор

   Прочти его, минуты не теряя!

   Цезарь

   Он, верно, обезумел.

   Публий

   Прочь с дороги!

   Кассий

   Зачем ты подаешь свое прошенье
   На улице? Отправься в Капитолий!

   Цезарь входит в Капитолий, остальные следуют за ним.
   Сенаторы встают.

   Попилий

   Желаю вам сегодня я успеха!

   Кассий

   Успеха в чем, Попилий?

   Попилий

   До свиданья!
   (Подвигается к Цезарю.)

   Брут

   Что говорил тебе Попилий Лена?

   Кассий

   Он пожелал, чтоб наше предприятье
   Успехом увенчалось. Я боюсь,
   Что заговор открыт.

   Брут

   Следи за ним!
   Он к Цезарю подходит.

   Кассий

   Надо, Каска,
   Смелей разить. Боюсь предупрежденья.
   Что делать, Брут, коль заговор открыт?
   Иль Цезарю, иль Кассию домой
   Сегодня не вернуться. Коль известен
   Наш замысел, я умертвлю себя.

   Брут

   Не падай духом, друг! Попилий Лена
   Не намекал на наше предприятье.
   Ты видишь, он с улыбкой говорит -
   И Цезарь не меняется в лице.

   Кассий

   Требоний нам усердно помогает:
   Антония он в сторону отводит.

   Выходят Требоний и Антоний. Цезарь и сенаторы садятся.

   Деций

   Но где же Цимбер? Надо бы ему
   Свое прошенье Цезарю подать.

   Брут

   Подходит он; к нему скорей на помощь
   Мы двинуться должны.

   Цинна

   Ты первый, Каска,
   Свою поднимешь руку.

   Цезарь

   Все ль готовы?
   Чем недовольны вы? Какое зло
   И Цезарь, и сенат должны теперь
   Искоренить?

   Метелл

   О всемогущий Цезарь,
   Перед тобой смиренно я склоняюсь.
   (Падает на колени.)

   Цезарь

   Тебя предупредить я должен, Цимбер,
   Что подлое твое низкопоклонство
   И ползанье прийтись по вкусу могут
   Обыкновенному лишь человеку,
   Что может изменять свои решенья,
   Их превращая в детский произвол.
   Не думай, что и Цезарь так безумен,
   Что средствами, достойными глупцов,
   Слащавыми и льстивыми речами,
   Поклонами и ласкою собачьей
   Его умаслить можешь. Брат твой изгнан
   Законно. Если ты колена гнешь
   И жалко льстишь, чтоб я простил его, -
   Тебя, как пса, отталкиваю я.
   Не может Цезарь быть несправедливым
   И без причин решенья не изменит.

   Метелл

   Увы, мой голос веса не имеет!
   Ужель мой брат меж вами не найдет
   Заступника, что Цезаря упросит
   Его вернуть из дальнего изгнанья?

   Брут

   О Цезарь! Я твою целую руку,
   Но не из лести: я прошу тебя
   Его вернуть из ссылки.

   Цезарь

   Как, и Брут!

   Кассий

   Прощенья просим мы, прощенья, Цезарь!
   К ногам твоим склоняется и Кассий,
   О возвращенье Цимбера прося...

   Цезарь

   Будь я подобен вам, я уступил бы.
   Смягчиться может тот, кто сам способен
   Себе просить смягченья у других;
   Но неизменен я, как неизменна
   Полярная звезда: она недвижна -
   И в целом небе нет подобной ей.
   На небе много звезд; их всех не счесть,
   И все они блестят и все мерцают,
   Но лишь одна не изменяет места.
   Так и людей живет на свете много;
   Но люди - плоть и кровь, а потому
   Они и переменчивы, и слабы.
   Меж ними знаю я лишь одного,
   Который чужд минутных колебаний
   И вечно неизменен, - это я.
   Решив изгнанье Цимбера однажды,
   Не изменю я этого решенья...

   Цинна

   О Цезарь!

   Цезарь

   Прочь! Олимпа ты не сдвинешь.

   Деций

   Великий Цезарь!...

   Цезарь

   Даже Брут напрасно
   Передо мной колени преклонил.

   Каска

   Вы, руки, говорите за меня!

   Каска вонзает кинжал в шею Цезаря.
   Цезарь хватает его за руку, в это время и другие заговорщики
   вонзают в него кинжалы, последним ударяет его Марк Брут.

   Цезарь

   И ты, о Брут? Так умирай же, Цезарь!
   (Умирает.)

   Сенаторы и народ в смятении убегают.

   Цинна

   Свобода, воля! Нет тирана больше!
   По улицам провозглашайте это!

   Кассий

   Трибуны занимайте и кричите:
   Свобода, воля и освобожденье!..

   Брут

   Сенаторы и граждане, не бойтесь!
   Не обращайтесь в бегство: властолюбью
   Мы только оплатили старый долг.

   Каска

   Иди к трибуне, Брут...

   Деций

   Ты, Кассий, тоже.

   Брут

   Где ж Публий?

   Цинна

   Здесь, но потрясен глубоко.

   Метелл

   Сплотиться мы должны, чтоб дать отпор
   Коль Цезаря друзья на нас нагрянут...

   Брут

   Чт_о_ говорить о том! Не бойся, Публий!
   Тебе вреда мы сделать не хотим
   И никому из римлян. Так скажи им...

   Кассий

   Оставь нас, добрый Публий. Может быть,
   Нас поглотит народная волна
   И старости твоей не пощадит,
   Коль будешь с нами.

   Брут

   Да, уйди. Ответить
   Должны лишь те, что дело совершили.

   Трсбоний возвращается.

   Кассий

   Требоний возвратился. Где ж Антоний?

   Требоний

   Домой он убежал, объятый страхом.
   Мужчины, жены, дети - все рыдают
   И мечутся от ужаса, как будто
   Настал конец вселенной.

   Брут

   Мы узнаем
   Судьбы предназначенья. Всем известно,
   Что смерть - удел живущих.
   Жизнь продлить -
   Вот вся забота смертных.

   Кассий

   Кто похитил
   У жизни двадцать лет, похитил столько ж
   У страха смерти.

   Брут

   Если так, то смерть -
   Большое благо, и освободив
   От страха смерти Цезаря, мы с ним
   По-дружески, по-братски поступили? -
   Сюда идите, римляне! По локти
   В его крови свои омоем руки
   И, обратив мечи, пойдем на площадь,
   Кровавыми мечами потрясая,
   Пусть все кричат: "Свобода, мир и воля!"

   Кассий

   Сюда! Сюда! Омоем руки кровью...
   Века пройдут и сколько еще раз
   Высокое деянье наших рук
   Предметом представления послужит
   Средь царств грядущих дней, среди народов
   Неведомых еще.

   Брут

   И сколько раз
   По прихоти в крови склон_и_тся Цезарь,
   Что здесь лежит у статуи Помпея,
   Как жалкий прах.

   Кассий

   И каждый раз нас будут
   Спасителями родины считать...

   Деций

   Пора нам выступить.

   Кассий

   Пойдем за Брутом!
   Храбрейшие и лучшие из римлян
   Пойдут за ним.

   Брут

   К нам посланный идет,
   Антония сторонник.

   Входит слуга и становится на колени пред Брутом.

   Слуга

   Марк Антоний,
   Мой господин, велел мне перед Брутом
   Склонить колени и у ног его,
   Во прахе распростершись, так сказать:
   "Брут благороден, мудр, и смел, и честен,
   И Цезарь был могуществен и храбр,
   Величествен и любящ. Передай,
   Что Брута я люблю и почитаю;
   Что Цезаря боялся и любил,
   И уважал глуб_о_ко. Если Брут
   Поручится, что может безопасно
   К нему прийти Антоний, чтоб узнать
   Причину смерти Цезаря, Антоний
   Живого Брута более полюбит,
   Чем Цезаря усопшего, и с Брутом
   С усердием и верностью готов
   Вступить в союз, с ним разделяя вместе
   Случайности неведомой дороги".
   Так передать велел мне Марк Антоний.

   Брут

   Он римлянин и мудрый, и отважный;
   Его всегда я почитал таким...
   Скажи ему, что может он прийти,
   Что на его вопросы я отвечу
   И честью поручаюсь, что ему
   Не сделают вреда.

   Слуга

   Схожу за ним.
   (Уходит.)

   Брут

   Я знаю, что он будет нашим другом...

   Кассий

   Я этого желал бы; но его
   Невольно опасаюсь и навряд ли
   Предчувствием обманут буду я.

   Входит Антоний.

   Брут

   Но вот и он. - Антонию привет!

   Антоний

   О мощный Цезарь, ты лежишь во прахе!
   Пред славою твоих завоеваний,
   Триумфов и побед склонялся мир -
   И что ж ты стал теперь? Лишь горстью праха.
   Прости, прости! - Патриции, не знаю,
   Что делать вы намерены? Кого
   Приговорить еще решили к смерти?
   Когда меня хотите умертвить,
   То времени пристойней не найдете,
   Чем час кончины Цезаря; оружья -
   Пригоднее того, что обагрилось
   Чистейшею и лучшей кровью в мире...
   Коль вы меня считаете опасным,
   Я умоляю вас со мной покончить,
   Пока дымятся кровью ваши руки.
   Живи я сотни лет - и все не буду
   Так приготовлен к смерти, как теперь.
   Где лучше пасть, чем там, где Цезарь пал
   От рук людей, что век наш прославляют!

   Брут

   Антоний, ты от нас не требуй смерти!
   Ты судишь нас по делу наших рук;
   Мы кажемся жестокими тебе
   И алчущими крови; но ты видишь
   Лишь наши руки и деянье их;
   Сердца же наши скрыты от тебя.
   В них дышат сострадание и жалость;
   Огонь уничтожается огнем,
   И состраданье губит состраданье;
   Мы, из участья к римскому народу,
   К его страданьям, Цезаря убили...
   Но ты не бойся нас. Мы для тебя
   Имеем лишь свинцовые мечи
   И дружелюбно простираем руки
   К Антонию, его считая братом,
   Которого мы чествуем и любим.

   Кассий

   В разделе новых почестей участье
   Ты примешь наравне со всеми нами.

   Брут

   Толпу дай только время успокоить,
   Которая волнуется от страха,
   И я тебе открою, почему
   Я Цезаря убил, его любя.

   Антоний

   Я в мудрости не сомневаюсь вашей -
   И каждому из вас кровавую жму руку...
   Сначала Бруту, Кассию затем,
   Метеллу, Цинне, Децию, тебе,
   Отважный Каска, и тебе, Требоний;
   Последнему тебе пожал я руку,
   Но не последний ты в любви моей!.. -
   Патриции, что вам могу сказать?
   Значение мое так пошатнулось
   И на такой вступило скользкий путь,
   Что я боюсь вам показаться трусом
   Или льстецом. - Что я любил тебя,
   О Цезарь, это правда! Если ты
   На нас теперь взираешь, хуже смерти
   Покажется тебе, что твой Антоний,
   С убийцами твоими примиряясь,
   Кровавые их руки пожимает
   Перед твоим, лежащим в прахе трупом...
   Великий! Если б столько глаз имел я,
   Как ты зловещих ран, и столько слез
   Текло из них, как крови из тебя, -
   Мне в_о_ сто крат отрадней было б это,
   Чем с Цезаря врагами быть в союзе!
   Прости меня, о Юлий! Здесь ты пал,
   Олень неустрашимый! Здесь же рядом
   Стоят тебя заклавшие. Ты пал,
   Но смерть твоя их заклеймит позором.
   И этой крови им не смыть с себя. -
   Вселенная! Ты этому оленю
   Служила лесом, что собой он красил, -
   И вот, сраженный сборищем ловцов,
   Лежит он недвижимо.

   Кассий

   Марк Антоний!..

   Антоний

   Ты должен извинить меня, Гай Кассий:
   О Цезаре так скажут и враги, -
   О нем сказать не может меньше друг.

   Кассий

   Я не хулю тебя за те хвалы,
   Что Цезарю даришь ты, но желаю
   Узнать, какой союз мы заключили?
   Тебя считать ли другом, или нам
   Идти своей дорогой, без тебя?

   Антоний

   Зачем же я вам руку протянул?
   Отвлекся я, на Цезаря взглянув,
   Но я ваш друг и всех я вас люблю
   В надежде той, что вы мне объясните,
   Чем был опасен Цезарь и кому?

   Брут

   Не будь причин, убийство было б зверством;
   Но много их и все они так вески,
   Что будь ты сыном Цезаря, и то
   Они тебя могли бы убедить...

   Антоний

   Лишь этого от вас я добиваюсь.
   Еще прошу, чтоб разрешили мне
   На площадь труп перенести его...
   Его почтить хочу надгробным словом
   С трибуны так, как другу подобает.

   Брут

   На это мы согласны, Марк Антоний!

   Кассий

   Два слова, Брут.
   (Тихо.)
   Не надо соглашаться...
   Не знаешь ты, что делаешь. Народ
   Он может взволновать надгробным словом.
   Известно ли тебе, о чем он речь
   Намерен повести?

   Брут

   Не бойся, Кассий...
   С трибуны говорить я буду первый...
   И изложу причины, по которым
   Мы Цезаря убили. Я прибавлю,
   Что с нашего согласья говорить
   Антоний будет и что мы желаем,
   Чтоб Цезаря с почетом хоронили...
   Поверь, что это больше принесет
   Нам пользы, чем вреда.

   Кассий

   Все ж в этом мало
   Хорошего я вижу.

   Брут

   Марк Антоний,
   Труп Цезаря возьми! Не должен ты
   Нас осуждать в своем надгробном слове;
   Но Цезаря хвали ты сколько хочешь,
   Прибавив, что на это мы согласны.
   Коль нашего условья не исполнишь,
   Участвовать не будешь в погребеньи.
   Ты должен говорить с трибуны той же,
   Где буду я, когда окончу речь.

   Антоний

   Пусть будет так. Мне большего не надо.

   Брут

   Так приготовь же труп и к нам приди.

   Все уходят, кроме Антония.

   Антоний

   Прости меня, кровоточащий прах,
   Что ласков я и нежен с палачами!
   Такого мужа мир еще не видел!
   Проклятье тем, что в прах его повергли!
   Кровавые его зияют раны,
   Как уст немых алеющие губы.
   И слышу я пророческий их глас -
   Проклятье разразится над народом;
   Италия дымиться будет кровью
   От войн междоусобных и раздоров;
   Так будет много крови пролито,
   Ужасное так станет об_ы_денно,
   Что матери смотреть с улыбкой будут,
   Как на войне детей их четвертуют...
   От частых зверств, от частых преступлений
   В сердцах людей иссякнет состраданье.
   Дух Цезаря, о мщении взывая,
   С Гекатою, царицей мрачной ада,
   Над этою страной носиться будет,
   К убийству призывая гласом мощным
   И псов войны спуская, чтоб весь мир
   Узнал об этом гнусном злодеянье
   По смраду тел, лишенных погребенья...

   Входит слуга.

   Октавию ты служишь?

   Слуга

   Да, Антоний.

   Антоний

   Ему письмо послал недавно Цезарь.

   Слуга

   Письмо он получил и скоро будет.
   Тебе ж велел изустно передать...
   (Увидев труп Цезаря.)
   О, Цезарь!

   Антоний

   Печалью переполнен ты -
   Так отойди и плачь. В слезах зараза:
   В твоих глазах увидев жемчуг скорби,
   И я сдержать рыданий не могу.
   Твой господин далеко ли?

   Слуга

   Семь миль,
   Не более, ему пройти до Рима.

   Антоний

   Спеши назад и передай ему,
   Чт_о_ здесь произошло. Скажи, что Рим
   В унынье погружен; что Рим опасен
   И верного убежища теперь
   Октавью дать не может. Нет, постой!
   Сначала труп перенесем на площадь...
   С народом я намерен говорить,
   Чтобы узнать, какое мненье граждане
   О гнусном злодеяньи кровопийц.
   По этому судя, ты передашь
   Октавию о положеньи дел.
   Теперь же помоги мне труп убрать.

   Уходят, унося труп Цезаря.

СЦЕНА II

   Форум.
   Входят Брут и Кассий с толпою граждан.

   Граждане

   Мы объяснений требуем от вас!

   Брут

   Так следуйте за мной, друзья мои,
   Чтоб выслушать меня - толпу разделим.
   Ты, Кассий, на другую площадь стань.
   Пусть те здесь остаются, что хотят
   Услышать Брута; пусть идут другие -
   За Кассием. Мы объясним народу
   Причину смерти Цезаря.

   1-й гражданин

   Я Брута
   Послушаю.

   2-й гражданин

   За Кассием пойду я.
   Обоих услыхав, вернее можно
   Их доводы и объясненья взвесить...

   Кассий уходит счастью граждан. Брут всходит
   на трибуну.

   3-й гражданин

   Молчанье! На трибуну всходит Брут...

   Бpут

   Я прошу вас меня выслушать терпеливо до конца. Римляне, сограждане и друзья! Слушайте мою защиту и не нарушайте тишины, чтоб вы могли слышать мои слова. Верьте мне, не сомневаясь в моей чести, и заплатите дань уважения моей чести для того, чтоб вам можно было мне поверить. Судите меня, соображаясь с вашим разумением, и напрягите все ваше внимание, чтоб справедливее произнести свой суд. Если в этом собрании есть хоть один истинный друг Цезаря, то я скажу ему: любовь Брута к Цезарю не уступает его любви. Если этот друг спросит, зачем же Брут вооружился против Цезаря, - вот мой ответ: не оттого я это сделал, что любил Цезаря меньше, но лишь оттого, что любил Рим больше. Что было бы для вас лучше: видеть Цезаря живым и умереть рабами, иль видеть Цезаря мертвым и жить всем свободными гражданами? Так как Цезарь меня любил, я лью слезы о нем; так как успех улыбался ему, я радовался этому; так как он был отважен, я чествую его; так как он был властолюбив, я убил его. Я лью слезы за его любовь, я приветствую радостью его удачи, я чествую его за его доблести; за властолюбие же он поплатился смертью. Есть ли между вами такой низкий человек, что желает быть рабом? Если есть такой, пусть ответит: я только его оскорбил. Есть ли между вами такой дикарь, что не желает быть римлянином? Если такой найдется, пусть ответит: я только его оскорбил. Есть ли между вами человек столь гнусный, что не любит своей родины? Если есть такой, пусть ответит: только его я оскорбил. Я прерываю речь, ожидая вашего ответа...

   Граждане

   Брут, между нами такого нет!

   Бpут

   В таком случае я никого не оскорбил. Я так поступил с Цезарем, как и вы поступили бы с Брутом. В Капитолии записаны причины, побудившие убить Цезаря без умаления его славы и достоинств, а также без преувеличения вины, за которую он заслужил смерть. Вот и труп его, сопровождаемый Антонием.

   Входят Антоний и другие, неся труп Цезаря.

   Он не участвовал в его убиении, но воспользуется, однако ж, его смертью, так как займет место в республике; и кто бы из вас этого не сделал? Сказав это, я удаляюсь. Для блага Рима я умертвил своего лучшего друга и сохраняю кинжал, который я вонзил в него, чтоб им умертвить себя, если моей смерти будет нуждаться отчизна моя.

   Граждане

   Живи, о Брут! Живи, живи!

   1-й гражданин

   С триумфом
   Его домой нам следует вести.

   2-й гражданин

   Мы памятник должны воздвигнуть Бруту
   И с предками его поставить рядом.

   3-й гражданин

   Пусть Цезарем он будет!

   4-й гражданин

   Увенчаем
   В нем Цезаря все лучшее.

   1-й гражданин

   Домой
   Его проводим, воздух оглашая
   Приветственными криками.

   Брут

   Сограждане!

   2-й гражданин

   Молчите! Брут опять заговорил...

   1-й гражданин

   Молчите все.

   Брут

   Сограждане мои!
   Торжественных мне проводов не надо...
   Один пойду, но из любви ко мне
   Я вас прошу с Антонием остаться
   И выслушать его. Похвальным словом
   Он хочет память Цезаря почтить
   И получил на то согласье наше:
   Я вас прошу не уходить, пока
   Антоний не окончил речь свою.
   (Уходит.)

   1-й гражданин

   Останемся Антония послушать.

   3-й гражданин

   Пусть он займет трибуну. Мы готовы
   Его послушать. Начинай, Антоний.

   Антоний

   Я, Брута ради, вас благодарю.

   4-й гражданин

   Что он сказал о Бруте?

   3-й гражданин

   Он сказал,
   Что нас благодарит во имя Брута.

   4-й гражданин

   Почтительно советую ему
   О Бруте отзываться.

   1-й гражданин

   Цезарь был
   Властолюбивый деспот.

   3-й гражданин

   Счастлив Рим,
   Что от него избавился навеки.

   2-й гражданин

   Послушаем, что скажет Марк Антоний.

   Антоний

   О, римляне!

   Граждане

   Послушаем его!

   Антоний

   О, римляне, сограждане, друзья!
   Меня своим вниманьем удостойте!
   Не восхвалять я Цезаря пришел,
   Но лишь ему последний долг отдать.
   Дела людей, порочные и злые,
   Переживают их и часто также
   То доброе, что сделали они,
   С костями их в могилу погребают.
   Пусть с Цезарем так будет. Честный Брут
   Сказал, что Цезарь был властолюбив
   То был большой порок, коль это верно,
   И за него он тяжко поплатился.
   Я, с разрешенья Брута и других,
   Пришел сюда, чтоб Цезаря почтить
   Надгробным словом. Брут и все они -
   Почтенные и доблестные люди.
   Мне Цезарь другом был, и верным другом,
   Но Брут его зовет властолюбивым,
   А Брут - достопочтенный человек.
   Он пленных приводил толпами в Рим
   Их выкупом казну обогащая.
   Не это ли считать за властолюбье?
   При виде нищеты он слезы лил, -
   Так мягко властолюбье не бывает,
   Но Брут зовет его властолюбивым,
   А Брут - достопочтенный человек.
   Вы видели, во время Луперкалий,
   Я трижды подносил ему венец -
   И трижды от него он отказался.
   Ужель и это тоже властолюбье?
   Но Брут его зовет властолюбивым,
   А Брут - достопочтенный человек.
   Не для того я это говорю,
   Чтоб Брута опровергнуть; я хочу
   Лишь высказать пред вами то, что знаю...
   Не без причин его любили вы.
   Зачем же вы не плачете о нем?
   О здравый смысл!
   К зверям ты, верно, скрылся,
   А люди потеряли свой рассудок...
   Мое там сердце, где почиет Цезарь,
   И речь свою я должен перервать,
   Пока опять я не приду в себя...

   1-й гражданин

   Мне кажется; в его словах есть правда...

   2-й гражданин

   Как дело хорошо пообсудить, -
   С ним обошлись совсем несправедливо...

   3-й гражданин

   И я того же мненья. Может быть,
   Его заступит место еще худший...

   4-й гражданин

   Вы слышали, венца он не принял.
   Так почему ж он был властолюбив?

   1-й гражданин

   Коль это так, иным придется плохо!

   2-й гражданин

   Антоний все глаза свои проплакал...

   3-й гражданин

   Нет в Риме благородней человека,
   Чем Марк Антоний!

   4-й гражданин

   Слушайте его!

   Антоний

   Еще вчера повелевал вселенной
   Могучий Цезарь; он теперь во прахе
   И всякий нищий им пренебрегает...
   Когда б хотел я побудить к восстанью,
   К отмщению сердц_а_ и души ваши, -
   Я повредил бы Кассию и Бруту,
   Но ведь они - почтеннейшие люди;
   Я зла им не желаю; я скорее
   К усопшему несправедливым буду,
   К себе и к вам, чем повредить решусь
   Таким почтенным людям, как они.
   Но вот - пергамент с Цезаря печатью..
   Он найден мною в комнате, где Цезарь
   Делами государства занимался.
   То завещанье Цезаря. Когда б
   Узнали вы, чт_о_ в этом завещаньи
   (Но вам его читать я не хочу),
   Вы бросились бы раны целовать
   Заколотого Цезаря; вы стали б
   Его священной кровью окроплять
   Свои платки; просили бы на память
   Хоть волосок его и, умирая,
   Потомству своему, как дар бесценный,
   Вы завещали б это.

   4-й гражданин

   Марк Антоний,
   Нам завещанье Цезаря прочти!

   Все

   Мы знать хотим, что Цезарь завещает.

   Антоний

   Друзья мои! Прошу не волноваться!
   Не должен я читать вам завещанья.
   Зачем вам знать, как Цезарь вас любил...
   Не камень вы, не дерево, а люди;
   Людей же в исступленье приведет
   И в ярость - воля Цезаря. Вам лучше
   Не знать, что вы - наследники его.
   Узнай вы это, что тогда случится?

   4-й гражданин

   Мы Цезаря хотим услышать волю.
   Прочти нам завещание его!

   Антоний

   Я вас прошу повременить немного...
   Как жаль, что я о нем проговорился...
   Боюсь я, что невольно повредил
   Тем благородным людям, что вонзили
   Свои ножи в грудь Цезаря, боюсь!...

   1-й гражданин

   Эти благородные люди - просто изменники!

   Все

   Читай завещание, читай завещание!

   2-й гражданин

   Они убийцы, изверги! Читай завещание Цезаря!

   Антоний

   Так заставляете читать вы завещанье?
   Вкруг Цезаря убитого вы станьте,
   И в настоящем свете я его
   Представлю вам. Могу ль сойти с трибуны?

   Все

   Сойди с трибуны.

   2-й гражданин

   Можешь сойти.

   3-й гражданин

   Мы это разрешаем тебе.

   Антоний сходит с трибуны.

   4-й гражданин

   Окружим его.

   1-й гpажданин

   Не становитесь так близко к носилкам, не приближайтесь к трупу!

   2-й гражданин

   Дайте место Антонию, благородному Антонию!

   Антоний

   Не напирайте на меня; станьте подальше.

   Все

   Отодвиньтесь! Назад! Назад!

   Антоний

   Коль слезы есть у вас, обильным током
   Они теперь из ваших глаз польются.
   Всем этот плащ знаком. Я помню даже,
   Где в первый раз его накинул Цезарь:
   То было летним вечером, в палатке,
   Где находился он, разбив нервийцев.
   Сюда проник нож Кассия; вот рана
   Завистливого Каски; здесь в него
   Вонзил кинжал его любимец Брут.
   Как хлынула потоком алым кровь,
   Когда кинжал из раны он извлек!
   Она как будто бросилася в двери,
   Чтобы узнать, действительно ли Брут
   С враждебностью такой в них постучался;
   Он был любимец Цезаря. О боги!
   Известно вам, как Брута он любил!
   Удар, что Брут нанес, из всех ударов
   Был самый злой. Когда увидел Цезарь,
   Что Брут его разит, неблагодарность
   Сильнее рук убийц его сгубила:
   В нем разорвалось доблестное сердце,
   Лицо свое завесил он плащом
   И у подножья статуи Помпея,
   С которой кровь его ручьем лилась,
   Великий Цезарь пал. О, страшное
   Паденье это было! И вы, и я,
   И все мы пали с Цезарем; над нами
   Кровавая измена торжествует...
   Вы плачете? Я вижу, состраданье
   Проснулось в вас. Те слезы благодатны...
   Вы плачете, глядя на плащ его.
   Но вот - он сам, заколотый врагами...

   1-й гражданин

   О жалкий вид!

   2-й гражданин

   О доблестный Цезарь!

   3-й гражданин

   О скорбный день!

   4-й гражданин

   Изменники, изверги!

   1-й гpажданин

   О кровавое зрелище!

   2-й гражданин

   Мы им отмстим!

   Все

   Мести! Мести! Ищите изменников! Сожжем их! Убьем! Пусть ни один из этих убийц не останется в живых!

   Антоний

   Я прошу вас повременить, сограждане!

   1-й гражданин

   Молчите, слушайте Антония, благородного Антония!

   2-й гражданин

   Мы будем его слушать, мы пойдем за ним, мы готовы умереть с ним!

   Антоний

   Достойные и милые друзья!
   Я не хочу вас побуждать к восстанью!
   Те люди, что убийство совершили, -
   Почтеннейшие люди. Я не знаю
   Их личных побуждений. Без сомненья,
   Они изложат вам свои причины.
   Я не хочу вас отвратить от них!
   Нет красноречья Брута у меня.
   Бесхитростный и добрый человек я,
   Который друга искренне любил;
   И это знают те, кто разрешил
   Мне всенародно говорить о нем.
   Ни силы выражений, ни искусства
   Нет у меня; я не владею даром
   Людей воспламенять: но только правду
   Я говорю, и это вам известно...
   Вам Цезаря показывая раны,
   Я за себя прошу их говорить
   Немыми, помертвевшими устами.
   Когда б я Брутом был, тогда сумел бы
   Вас потрясти, сумел бы эти раны
   Заставить говорить: внимая им,
   Восстали бы и сами камни Рима!

   Все

   Мы все восстанем!

   1-й гражданин

   Мы сожжем дом Брута!

   3-й гражданин

   Пойдем отыскивать заговорщиков!

   Антоний

   Погодите, сограждане! Я еще не все вам сказал.

   Все

   Молчите, слушайте Антония, благородного Антония!

   Антоний

   Восстать хотите вы, не зная сами,
   Что вас влечет. Чем Цезарь заслужил
   Такое проявление любви?
   Вы главное забыли: завещанье,
   Оставленное Цезарем.

   Все

   Конечно...
   Прочти его: мы знать его хотим.

   Антоний

   Так вот оно, за Цезаря печатью.
   Друзья, внимайте! Каждому из вас
   Он завещает семьдесят пять драхм.

   2-й гражданин

   О благородный Цезарь! Мы отмстим за смерть его!

   3-й гражданин

   Порфироносный Цезарь!

   Антоний

   Прошу меня дослушать до конца!

   Все

   Молчите!

   Антоний

   Сверх того, он вам дарит
   Свои поместья, рощи и сады,
   Что он развел вдоль Тибра. Навсегда
   Он завещает вам свои владенья,
   Чтоб вы и ваши поздние потомки
   Могли бы ими пользоваться. Вот -
   Каков был Цезарь! Не найти второго!

   Все

   О, никогда! Мы в освященном месте
   Сожжем его останки, а затем
   Спалим дома злодеев головнями,
   Что от его останутся костра.
   Идем, идем, его поднимем труп!

   2-й гражданин

   Идите за огнем!

   3-й гражданин

   Ломайте скамейки!

   4-й гражданин

   Ломайте двери, окна! Ломайте все!

   Граждане уходят, унося труп Цезаря.

   Антоний

   Ты вспыхнул, бунт! Ты на ногах! Теперь
   Прими какое хочешь направленье.

   Входит слуга.

   Что скажешь мне?

   Слуга

   Октавий прибыл в Рим
   И с ним Лепид.

   Антоний

   Где ж он остановился?

   Слуга

   У Цезаря.

   Антоний

   К нему сейчас пойду я...
   Нам счастье улыбается. Как кстати
   Приехал он! Теперь всего добьемся

   Слуга

   Я слышал, что из Рима ускакали,
   Как бы ума лишившись, Брут и Кассий.

   Антоний

   Они узнали, верно, что народ
   Я поднял против них. Идем к Октавью!

   Уходят.

СЦЕНА III

   Улица.
   Входит поэт Цинна.

   Цинна

   Приснилось мне, что с Цезарем пирую.
   Меня гнетут тревожные мечты.
   Я не хотел сегодня выходить;
   Но что-то в даль меня влечет невольно.

   Входят граждане.

   1-й гражданин

   Как твое имя?

   2-й гражданин

   Куда ты идешь?

   3-й гражданин

   Где живешь?

   4-й гражданин

   Женат ли ты иль холост?

   2-й гражданин

   Отвечай отчетливо каждому!

   1-й гражданин

   Да, и коротко.

   4-й гражданин

   Да, и толково.

   3-й гражданин

   Смотри, говори только правду!

   Цинна

   Как меня зовут? Куда я иду? Где я живу? Женат ли я иль холост? Чтоб ответить каждому прямо и коротко, умно и правдиво, скажу вам толково: я холост.

   2-й гpажданин

   Ты этим хочешь сказать, что тот глупец, кто женится. Как бы тебе не пришлось солоно за этот ответ. Отвечай без обиняков.

   Цинна

   Отвечаю прямо: иду на похороны Цезаря.

   1-й гражданин

   Как друг или как враг?

   Цинна

   Как друг.

   2-й гражданин

   Вот это ответ прямой!

   4-й гражданин

   Где ты живешь? Короче!

   Цинна

   Отвечаю коротко: близ Капитолия.

   3-й гражданин

   Твое имя? Да смотри, не выдумывай!

   Цинна

   По правде, мое имя Цинна.

   1-й гражданин

   Рвите его на части: он - Цинна-заговорщик!

   Цинна

   Я Цинна-поэт, я Цинна-поэт!

   4-й гражданин

   Рвите его на части за его дурные стихи! Рвите его на части за его дурные стихи!

   Цинна

   Я не заговорщик Цинна.

   4-й гражданин

   Это все равно - его имя Цинна; вырвите только его имя из его сердца, а затем пусть идет, куда хочет...

   3-й гражданин

   Разорвем его, разорвем его! Где факелы, где головни? К Бруту! К Кассию! Жгите все! Пусть одни идут к дому Деция, другие к Каске, третьи к Лигарию! Идем, идем!

   Уходят.

АКТ ЧЕТВЕРТЫЙ

СЦЕНА I

   Рим. Комната в доме Антония.
   Антоний, Октавий и Лепид сидят вокруг стола.

   Антоний

   Итак - все, что отмечены, умрут.

   Октавий

   Лепид, твой брат; в числе приговоренных;
   На казнь его согласен ли?

   Лепид

   Согласен.

   Октавий

   Отметь его, Антоний.

   Лепид

   Я согласен
   С условием, чтоб Публию не жить,
   Который сын твоей сестры, Антоний.

   Антоний

   Умрет и он. Ты видишь - этим знаком
   Он осужден на смерть. Теперь, Лепид,
   В дом Цезаря сходи и завещанье,
   Оставленное им, нам принеси.
   Мы с общего согласия решим,
   Что из него мы выкинуть должны.

   Лепид

   Где ж вас найду?

   Октавий

   Иль здесь, иль в Капитольи.

   Лепид уходит.

   Антоний

   Он жалкий и бездарный человек,
   Лишь годный для посылок. Неужели
   Участье примет он в разделе мира
   И будет триумвиром?

   Октавий

   Так хотел ты
   И настоял на том, чтоб вместе с нами
   Он обсуждал, кому назначить смерть,
   Кого сослать.

   Антоний

   На то причины есть.
   Я дольше твоего живу на свете...
   Даря Лепиду почести, с себя
   Тяжелое мы сбрасываем бремя,
   Которое носить он всюду будет,
   Как золото - осел, кряхтя под ношей
   И нами погоняемый, по воле.
   Когда он принесет, куда укажем,
   Сокровища, с него мы снимем их;
   Его ж пошлем со стадом на луга,
   Где будет он, развьюченным ослом,
   Пастись, ушами хлопая.

   Октавий

   Однако,
   Он воин заслуж_е_нный и отважный.

   Антоний

   Таков мой конь, за что его кормлю я;
   Учу его скакать, вперед бросаться,
   Менять аллюр и делать повороты;
   Но все ж я управляю им, как знаю.
   С моим конем Лепид имеет сходство;
   Ему во всем руководитель нужен,
   И он один ступить не может шагу,
   Живет лишь подражаньями и занят
   Предметами, что никому не нужны
   И вовсе устарели. На него
   Смотри, как на орудье без значенья.
   Но мы теперь должны с тобой заняться
   Делами поважнее. Брут и Кассий
   Войска свои сбирают; к ним навстречу
   Мы выступить должны; сзовем друзей
   И на совете с ними пообсудим,
   Какие меры следует принять,
   Чтоб отвратить грозящую опасность
   И справиться с негласными врагами.

   Октавий

   Да, соберем совет; со всех сторон
   Враги нас окружают; я уверен,
   Что многие, встречающие нас
   С улыбками, погибель нам сулят.

   Уходят.

СЦЕНА II

   Палатка Брута в лагере близ Сард.
   Бьют барабаны. Входят Брут, Луциллий, Титиний
   и солдаты. Пиндар идет к ним навстречу. Луций -
   в некотором отдалении от них.

   Брут

   Ни с места!

   Луцилий

   Говори пароль! Стой смирно!

   Брут

   Что нового, Луцилий? Близко ль Кассий?

   Луцилий

   Недалеко. Он с П_и_ндаром прислал
   Тебе привет.

   Пиндар подает письмо Бруту.

   Брут

   Его письмо любезно.
   Твой господин, как замечаю, П_и_ндар,
   За это время сильно изменился.
   Я многими поступками его
   Глуб_о_ко недоволен и не знаю, -
   Чему их приписать: его ль вине,
   Иль злостным наущеньям. Если ж он
   Недалеко, мы можем объясниться.

   П_и_ндар

   Ты скоро убедишься, я уверен,
   Что он, как прежде, доблестен и честен.

   Брут

   Не сомневаюсь в том. Скажи, Луцилий,
   Как принял он тебя?

   Луцилий

   С большим почетом
   И вежливо, но в нем я не нашел
   Ни искренности друга, ни радушья.

   Брут

   Заметно охладел он. Так всегда
   Слабеющая дружба проявляет
   Усиленную вежливость. К уверткам
   Не прибегает искренняя дружба;
   Но лицемер, как бешеная лошадь,
   Уносится вперед и обещает,
   Чего сдержать не может. Если шпоры
   Вонзить в такую лошадь, испытанья
   Не выдержит она: опустит гриву
   И на землю повалится, как кляча.
   Войска ведет ли Кассий?

   Луцилий

   Подле Сард
   Пехота заночует; с ним же вместе
   Вся конница прибудет.

   Вдали слышен марш.

   Брут

   Вот и Кассий.
   Пойдем к нему навстречу.

   Слышна команда: "Стойте! Стойте!"

   Кассий

   Мой благородный брат, несправедливо
   Ты поступил со мной.

   Брут

   Клянусь богами,
   Я и врага напрасно не обижу!
   Могу ль я быть несправедливым к брату?

   Кассий

   Спокойствием ты думаешь прикрыть
   Свои неправды, Брут; но не позволю...

   Брут

   Не горячись и гнев свой удержи.
   В виду всех войск нам ссориться не надо -
   Они должны лишь нашу дружбу видеть.
   Вели им отступить; в моей палатке
   Твои упреки выслушать готов я...

   Кассий
   (обращаясь к Пиндару)

   Распорядись, чтоб наши легионы
   Немного отступили.

   Брут
   (Луцилию)

   Нашим также
   Ты отступить вели. К моей палатке
   Чтобы никто приблизиться не смел,
   Пока мы не окончим разговора!
   На страже станут Луций и Титиний.

   Уходят.

СЦЕНА III

   Палатка Брута.
   Входят Брут и Кассий.

   Кассий

   Я оскорблен уж тем, что Люцья Пеллу
   Ты осудил за взятки с граждан Сард,
   Хоть за него я лично заступился:
   Ходатайством моим ты пренебрег.

   Брут

   Ты оскорбил себя, прося о нем.

   Кассий

   В такое время смутное - безумно
   Преследовать людей за пустяки.

   Брут

   И о тебе самом дурные толки
   Везде распространились. Говорят,
   Что взятки ты берешь и недостойным
   Даешь места за золото.

   Кассий

   О боги!
   Я взяточником стал! Не будь ты Брут,
   Твои уста умолкли бы навеки!

   Брут

   Потворствуя такому лихоимству,
   Ты правосудье делаешь бессильным.

   Кассий

   Я? Правосудье?

   Брут

   Вспомни март,
   О, вспомни иды марта! Цезарь пал
   Во имя правосудья: кто из нас
   Его сразил не ради правосудья?
   И что ж? Я вижу с ужасом, что люди,
   Убившие первейшего из смертных
   За то, что он потворствовал ворам,
   Грязнят себя постыдным лихоимством
   И честь свою, и славу продают
   За пригоршни презренного металла!
   Я лучше бы хотел быть жалким псом,
   Что лает на луну, чем гражданином,
   В котором чести нет.

   Кассий

   Не забывайся!
   Обид переносить я не намерен.
   Тебя я старше службой и способней
   Распоряжаться здесь.

   Брут

   Напрасно, Кассий,
   Так думаешь...

   Кассий

   Я прав.

   Брут

   Ты в заблужденье.

   Кассий

   Не вызывай мой гнев - иль я забудусь,
   Побереги себя...

   Брут

   Ты жалок мне!

   Кассий

   Возможно ли?

   Брут

   Тебе намерен я
   Все высказать. Запальчивость безумца
   И яростные возгласы и взгляды
   Меня не остановят.

   Кассий

   Боги, боги!
   Ужель все это должен я терпеть?

   Брут

   Ты говоришь - "все это"? Нет, и больше.
   Твою гордыню должен я сломить.
   Показывай рабам, как грозен ты,
   Их заставляй дрожать перед собою, -
   Но уступать тебе я не обязан
   И сдерживать свое негодованье,
   Склоняясь в прах пред гневностью твоей.
   Клянусь, весь яд своей кипящей желчи
   Ты переваришь сам, хоть от того, быть может,
   В куски развалишься. Отныне будут
   Служить мне только смехом и забавой
   Твои пустые вспышки.

   Кассий

   Неужели
   Дошло уж до того?

   Брут

   Ты говоришь,
   Что лучший воин ты. Прошу тебя
   На деле доказать, что ты не хвастал.
   Меня утешишь этим. Я всегда
   Учиться рад у доблестных людей.

   Кассий

   Помилуй, Брут,
   Ты всячески ко мне несправедлив.
   Я не сказал, что я тебя способней,
   А только старше.

   Брут

   Если и сказал,
   Мне все равно.

   Кассий

   Сам Цезарь, будь он жив,
   Меня бы не посмел так оскорблять.

   Брут

   Ты сам бы не осмелился его
   Так из терпенья выводить.

   Кассий

   Кто, я?

   Брут

   Ты сам.

   Кассий

   Из страха, что ли?

   Брут

   Я не знаю,
   Но все бы не посмел так поступать ты.

   Кассий

   Не слишком полагайся на любовь,
   Что я к тебе питаю. Совершить
   Могу и то, о чем жалеть я стану.

   Брут

   Дела, уж совершенные тобой,
   Достойны сожаленья. Мне не страшны
   Твои угрозы, Кассий; предо мною
   Проносятся они, как легкий ветер,
   Что мне вредить не может: так я сильно
   Вооружен и доблестью, и честью.
   За золотом к тебе я посылал
   И получил отказ. Я не могу
   Прибегнуть к низким мерам, чтоб добыть
   То золото, в котором я нуждаюсь;
   Скорей готов я вычеканить сердце
   И в драхмы превратить всю кровь свою,
   Чем, обратившись к средствам незаконным,
   Крестьянина лишить последних крох.
   За деньгами я посылал к тебе,
   Чтоб жалованье выдать легионам, -
   И мне ты отказал. Такой поступок
   Достоин ли тебя? Когда бы Кассий
   Ко мне с подобной просьбой обратился,
   Такой ответ он разве получил бы?
   Пусть боги разорвут меня на части
   И на меня свои низвергнут громы,
   Коль стану я когда-нибудь, как скряга,
   Скрывать свои богатства от друзей!

   Кассий

   Отказа от меня не получал ты.

   Брут

   Нет, получил.

   Кассий

   Кто передал тебе
   Мои слова, их просто перепутал.
   О Брут, мое ты сердце растерзал!
   Друг должен другу немощи прощать,
   А ты преувеличиваешь их.

   Брут

   О, нет! Я только сделался их жертвой...

   Кассий

   Меня не любишь ты.

   Брут

   Лишь недостатки
   Твои я не люблю.

   Кассий

   Не должен друг
   Их замечать.

   Брут

   Лишь льстец не видит их,
   Хотя они с Олимп бы были ростом.

   Кассий

   Придите же, Антоний и Октавий,
   И Кассию лишь одному отметите.
   Он смерть зовет. Ему постыла жизнь:
   Он ненавидим тем, кого он любит;
   Он презираем братом, и его
   Поносят, как раба; его поступки
   Изучены и в памятную книжку
   Записаны, чтоб вечные попреки
   Ему бросать с презреньем. Я бы мог
   Из глаз моих с слезами вылить душу!..
   Вот - мой кинжал, и вот - нагая грудь;
   В ней сердце, что богаче руд Плутона
   И драгоценней золота. О, если
   Ты римлянин, его из груди вырви!
   Я, отказавший в золоте тебе,
   Взамен его - свое дарую сердце.
   Срази меня, как Цезаря сразил ты;
   Но, ненавидя Цезаря, сильнее
   Его любил ты, чем меня ты любишь.

   Брут

   Вложи кинжал в ножн_ы_. Сердиться больше
   Не буду на тебя. Что хочешь делай:
   С улыбкой я снесу и оскорбленье.
   С ягненком ты имеешь дело, Кассий,,
   В котором гнев огню кремня подобен:
   Когда его ударят, брызжут искры;
   Затем он охлаждается мгновенно.

   Кассий

   Я дожил до того, что стал для Брута
   Забавой и посмешищем, когда
   Меня томит тоска до полусмерти.

   Брут

   Я был не в духе сам, когда сказал то.

   Кассий

   Ты сознаешься в том? Так дай мне руку.

   Брут

   Бери и сердце с ней.

   Кассий

   О Брут!

   Брут

   Что скажешь?

   Кассий

   Ужели нет любви в тебе настолько,
   Чтоб мне простить запальчивость мою,
   Которую мне мать передала?

   Брут

   Прощаю все. Отныне, если Кассий
   Вспылит на Брута, Брут вообразит,
   Что это мать его пылает гневом,
   И этим оскорбляться уж не будет.

   Поэт
   (извне)

   Пустите! Полководцы не в ладу;
   Их оставлять не следует одних.

   Луций
   (извне)

   Нам никого не велено пускать.

   Поэт
   (извне)

   Лишь смерть одна меня теперь удержит.

   Входит поэт в сопровождении Луция, Луцилия и
   Титиния.

   Кассий

   Что хочешь ты? Зачем пришел сюда?

   Поэт

   Не ссорьтесь, полководцы, примиритесь!
   Друзьями будьте вновь, примите мой совет.
   Я много старше вас и лучше знаю свет.

   Кассий

   У циника всегда бездарный стих.

   Брут

   Уйди, бездельник, вон!

   Кассий

   Ты не сердись:
   Таков его обычай.

   Брут

   Жалкий шут!
   Для штук своих плохое выбрал время.
   Шутам таким не место на войне. -
   Ступай ты прочь.

   Кассий

   Уйди, уйди скорей!

   Поэт уходит.

   Брут

   Луцилий и Титиний, передайте
   Приказ вождям палатки разбивать:
   Мы заночуем здесь.

   Кассий

   Затем вернитесь
   И приведите к нам с собой Мессалу.

   Луцилий и Титиний уходят.

   Брут

   Подай вина мне, Луций!

   Луций уходит.

   Кассий

   Я не думал,
   Что можешь ты так сильно осерчать.

   Брут

   О Кассий, я глуб_о_ко огорчен.

   Кассий

   Законам философии своей
   Не верен ты, вниманье обращая
   На грустную случайность.

   Брут

   Лучше Брута,
   Поверь, никто перенести не может
   Душевной муки: Порция скончалась!

   Кассий

   Как, Порция?

   Брут

   Увы, ее уж нет!

   Кассий

   И пощадил меня в своем ты гневе?
   О, тяжкая и скорбная утрата!
   Что жизнь ее сгубило раньше срока?

   Брут

   Тяжелый гнет разлуки и боязнь,
   Что нам не одолеть своих врагов,
   Которые усилилися много.
   (Последнее известье получил я
   С уведомленьем о ее кончине).
   На ум ее подействовало это.
   В беспамятстве, в отсутствие прислуги,
   Она углей горячих проглотила.

   Кассий

   Итак, она скончалась?

   Брут

   Да.

   Кассий

   О боги!

   Входит Луций с вином и светильником.

   Брут

   Прошу прервать тяжелый разговор
   Дай кубок мне: в нем утоплю я горе...
   (Пьет.)

   Кассий

   На сердца зов готов ответить сердцем;
   Лей через край! Нельзя довольно выпить,
   Чтоб чествовать расположенье Брута.
   (Пьют.)

   Входят Титиний и Мессала.

   Брут

   Войди, Титиний! Здравствуй, друг Мессала!
   Вокруг светильника усевшись, потолкуем
   О нашем положенье.

   Кассий

   Ты скончалась,
   О Порция!..

   Брут

   Прошу о ней ни слова. -
   Мне пишут, что Октавий и Антоний,
   Собрали против нас большие силы
   И движутся к Филиппам.

   Мессала

   Мне об этом
   Писали то же.

   Брут

   Нет ли и других
   Каких-нибудь известий?

   Мессала

   Триумвиры
   Казнили сто сенаторов, велев
   Признать их вне закона.

   Брут

   В наших письмах
   Немного разногласья: по моим,
   Лишь семьдесят сенаторов погибло,
   И с ними вместе пал и Цицерон.

   Кассий

   И он погиб?

   Мессала

   Да, умер Цицерон!
   Проскрипция коснулась и его.
   Не получал ты писем от жены?

   Брут

   Не получал.

   Мессала

   И никаких известий
   О ней ты не имеешь?

   Брут

   Никаких.

   Мессала

   Я удивлен.

   Брут

   К чему твои вопросы?
   Ты не узнал ли что-нибудь о ней?

   Мессала

   Нет, ничего.

   Брут

   Как римлянин, ты должен
   Всю правду мне сказать.

   Мессала

   Узнавши правду,
   Как римлянин, перенеси ее:
   Твоя жена скончалась; смерть ее
   Была необычайна.

   Брут

   Если так,
   О Порция, прости! Мы все умрем...
   И ей грозила смерть когда-нибудь!
   Об этом мысль теперь дает мне силу
   С терпеньем перенесть утрату злую.

   Мессала

   Так именно великий смертный должен
   Переносить великую потерю!

   Кассий

   Не хуже вас все это знаю сам,
   Но я б не мог сдержать порывов горя.

   Брут

   Перенестись к живому делу надо!
   Не двинуться ли нам скорей к Филиппам?

   Кассий

   Я с этим не согласен.

   Брут

   Почему?

   Кассий

   Коль неприятель будет нас искать,
   Он утомит войска, истратит средства
   И повредит себе, тогда как мы,
   Спокойно оставаясь здесь на месте,
   И силы, и отвагу сбережем.

   Брут

   Хороший довод должен уступить
   Тому, который лучше. До Филипп
   Все населенье с тайною враждою
   Глядит на нас. Оно раздражено
   Поборами, взимаемыми нами.
   Коль неприятель явится сюда,
   К нему примкнут все те, что недовольны,
   И он тогда предстанет перед нами,
   Усиленный и духом ободренный.
   Чтобы лишить его всех этих выгод
   И не иметь в тылу враждебный округ
   Подвинемся немедленно к Филиппам.

   Кассий

   Но, добрый брат...

   Брут

   Еще прими в расчет,
   Что наши легионы в полном сборе
   И силы налицо, что наше дело
   Созрело совершенно; а враги
   Становятся сильнее с каждым днем.
   Добравшись до вершины, бойся склона!
   Дела людей, как волны океана,
   Подвержены приливу и отливу.
   Воспользуйся приливом - и успех
   С улыбкою откликнется тебе;
   С отливом же все плаванье твое
   В тяжелую борьбу преобразится
   С мелями и невзгодами. Для нас
   Настал прилив. Коль мы его пропустим,
   Нас верная погибель ожидает.

   Кассий

   По-твоему пусть будет! Близ Филипп
   Нагоним неприятеля.

   Брут

   В то время,
   Как рассуждали мы, глухая ночь
   Подкралась к нам. Заплатим дань природе
   Необходимым отдыхом. Не надо ль
   О чем-нибудь еще нам совещаться?

   Кассий

   Все решено; прощай! С зарею завтра
   Поднимемся и выступим в поход.

   Брут

   Дай мне раздеться, Луций! Доброй ночи,
   Почтеннейший Мессала! До свиданья,
   Титиний и тебе, любезный Кассий,
   Желаю от души покойной ночи.

   Кассий

   О милый брат! Как было тяжело
   Начало этой ночи; но надеюсь,
   Что никогда уж ссориться не будем!
   Не так ли, Брут?

   Брут

   Уладилась размолвка.

   Кассий

   Прощай же, брат.

   Брут

   Прощай, мой добрый Кассий.

   Титиний и Мессала

   Покойной ночи, Брут.

   Брут

   Прощайте все!

   Кассий, Титиний и Мессала уходят. Входит Луций.

   Брут

   Дай мне накинуть спальную одежду.
   Где лютню ты оставил?

   Луций

   Здесь, в палатке.

   Брут

   Ты спишь совсем. О, бедный! Не могу
   Тебя винить: ты бденьем утомлен.
   Зови других служителей моих;
   Пусть на подушках спят в моей палатке.

   Луций

   Варрон и Клавдий!

   Входят Варрон и Клавдий.

   Варрон

   Что тебе угодно?

   Брут

   В моей палатке нынче вы ночуйте;
   Я, может быть, вас ночью разбужу,
   Чтоб дать вам порученье к брату Кассью.

   Варрон

   Коль хочешь, мы и вовсе не заснем.

   Брут

   Нет, лягте спать; могу и передумать. -
   Ах, Луций! Посмотри, в ночной одежде
   Нашел я книгу, что искал везде.

   Варрон и Клавдий ложатся.

   Луций

   Я знал, что мне ее не отдавал ты.

   Брут

   Прости меня - я что-то стал забывчив;
   Не можешь ли ты сон преодолеть
   И что-нибудь на лютне мне сыграть?

   Луций

   Могу, коль это хочешь.

   Брут

   Да, мой милый.
   Я на тебя уж слишком налегаю;
   Но пользуюсь готовностью твоей.

   Луций

   Я долг лишь исполняю.

   Брут

   От тебя
   Не должен бы я требовать так много:
   Я знаю - юным силам нужен отдых.

   Луций

   Уж спал я.

   Брут

   И так хорошо ты сделал;
   Заснешь опять: тебя не задержу я.
   Останусь жив - ты будешь мной доволен.

   Луций поет, играя на лютне, и засыпает.

   Дремотою объяты эти звуки...
   О тяжкий сон! Свинцовою рукою
   Его коснулся ты. Спи, милый мальчик!
   Я твоего покоя не нарушу;
   Качаясь так, ты лютню разобьешь.
   Возьму ее. Покойной ночи, милый!
   Опять примусь за прерванное чтенье.

   Является дух Цезаря.

   Ночник горит, бросая тусклый свет...
   Кто это там? Какой-то страшный призрак
   Идет ко мне. Он, верно, порожден
   Лишь слабостью моих усталых глаз.
   О дух! Коль ты не сон воображенья,
   Скажи мне: гений ты, иль бог, иль демон?
   Ты кровь мою собою леденишь
   И волосы мои становишь дыбом.
   Скажи: кто ты?

   Дух Цезаря

   Я - дух, тебе враждебный.

   Брут

   Зачем явился ты?

   Дух Цезаря

   Чтобы сказать,
   Что встретимся мы снова близ Филипп.

   Брут

   Опять предстанешь ты?

   Дух Цезаря

   Да, близ Филипп.
   (Исчезает.)

   Брут

   Что ж, свидимся опять. Зачем ты скрылся,
   Когда в себя я начал приходить?
   Враждебный дух! С тобою продолжать
   Желал бы разговор. Проснися, Луций!
   Проснитесь все!

   Луций

   Настроить надо лютню.

   Брут

   Он думает, что все еще играет. -
   Проснись скорей!

   Луций

   Что приказать желаешь?

   Брут

   Зачем во сне так сильно ты кричал?

   Луций

   Кричал ли я - не знаю.

   Брут

   Может быть,
   Испуган ты каким-нибудь виденьем?

   Луций

   Нет, ничего во сне не видел я.

   Брут

   Ты можешь вновь заснуть. Проснися, Клавдий,
   И ты, Варрон!

   Оба

   Мы ждем твоих велений.

   Брут

   Что заставляло вас кричать во сне?

   Оба

   Кричали разве мы?

   Брут

   Вам, может быть,
   Приснилось что-нибудь?

   Оба

   Нет, ничего.

   Брут

   Идите же и брату от меня
   Вы поклонитесь; также передайте,
   Чтоб он пораньше выступил с войсками:
   Мы двинемся за ним.

   Оба

   Сейчас идем.

АКТ ПЯТЫЙ

СЦЕНА I

   Равнина близ Филипп.
   Входят Октавий, Антоний, и их войска.

   Октавий

   Сбылись мои надежды, Марк Антоний!
   Ты уверял меня, что неприятель
   Спуститься на равнину не посмеет,
   Оставив горы. Иначе выходит:
   Его войска уж близко и хотят
   Здесь, близ Филипп, теперь сразиться с нами,
   Не дожидаясь вызова.

   Антоний

   Понятна
   Причина их движенья: им бы лучше
   Другое место выбрать; но они
   Храбрятся и хотят нам доказать,
   Что не упали духом. Это только
   Один обман.

   Входит гонец.

   Гонец

   Готовьтесь, полководцы!
   Враги идут в порядке боевом,
   С знаменами развернутыми; надо
   Немедленно готовиться к отпору.

   Антоний

   Октавий, ты веди, не торопясь,
   Свои войска по левой стороне.

   Октавий

   Нет, я пойду по правой, а тебе
   Предоставляю левую.

   Антоний

   Зачем
   В решительный момент перечишь мне?

   Октавий

   Я не перечу: просто так хочу.

   Слышен марш. Барабаны. Входят Брут, Кассий,
   Титиний и Мессала с войсками.

   Брут

   Они хотят вступить в переговоры.

   Кассий

   Останься здесь, Титиний; мы же выйдем
   Чтоб перемолвить с ними.

   Октавий

   Марк Антоний!
   Нам не подать ли знак начать сраженье?

   Антоний

   Нет, Цезарь; отразить их лучше будет.
   Пойдем вперед, чтоб с ними говорить.

   Октавий

   Не трогайтесь, пока не дам сигнала.

   Брут

   У вас слова предшествуют ударам,
   Сограждане; не так ли?

   Октавий

   Мы не любим
   Слова, как вы.

   Брут

   Хорошие слова
   Плохих ударов лучше.

   Антоний

   Ты умеешь,
   О Брут, сопровождать хорошим словом
   И злейший из ударов. "Здравствуй, Цезарь!"
   Кричал ты, нож ему вонзая в сердце.

   Кассий

   О подвигах твоих судить не можем,
   Антоний; их и нет; но, что до слов,
   Они совсем ограбили пчел Гиблы,
   Оставив их без меда.

   Антоний

   Не без жал.

   Брут

   У них и жала отнял ты, и голос:
   Жужжа, как пчелы, но благоразумно
   Угрозы шлешь пред тем, чтобы ужалить...

   Антоний

   О изверги! Не так вы поступили,
   Когда кинжалы встретилися ваши
   У Цезаря в груди, зубря друг друга!..
   Как обезьяны, скалили вы зубы;
   Вы ластились, как псы, и, как рабы,
   У Цезаря вы ноги лобызали,
   Когда, как пес, подкравшись, гнусный Каска
   Его ударил сзади. О, льстецы!..

   Кассий

   "Льстецы"! Ну, Брут, благодари себя;
   От этих уст обиды бы не слышал,
   Когда б не пренебрег моим советом.

   Октавий

   Скорей приступим к делу. Этот спор
   Бросает в пот, но влага покраснее
   Должна его решить. Я вынул меч,
   Чтоб наказать убийц, и лишь тогда
   Вложу его в ножн_ы_, когда сторицей
   Отмщу за раны Цезаря; а их
   Всех было тридцать три! Не отомщу -
   Тогда другого Цезаря сразит
   Изменника кинжал.

   Брут

   Не бойся, Цезарь!
   Изменники убить тебя не могут,
   Коль их с собой ты не привел.

   Октавий

   Надеюсь,
   Не для того родился я на свет,
   Чтоб от кинжала Брута кончить дни.

   Брут

   О юноша! Когда б и лучший был ты
   Из рода своего, почетней смерти
   Найти бы ты не мог.

   Кассий

   Плаксивый школьник
   С развратником разгульным не достойны
   Такой высокой чести.

   Антоний

   Старый Кассий,
   Велю тебе молчать!

   Октавий

   Пойдем, Антоний!
   Изменники! Я в зубы вам бросаю
   Свой вызов. Если храбрости в вас хватит
   Принять сегодня бой, на поле битвы
   Мы встретимся; а если нет - придется
   Нам ждать, пока вы с духом соберетесь.

   Октавий, Антоний и их войска уходят.

   Кассий

   Дуй, ветер! Мчитесь, волны! Челн, несись!
   Гроза шумит и рок царит над нами...

   Брут

   Луцилий! На два слова.

   Луцилий

   Что прикажешь?

   Брут и Луцилий отходят в сторону.

   Кассий

   Мессала!

   Мессала

   Здесь я, Кассий.

   Кассий

   Друг Мессала,
   Сегодня день рожденья моего.
   Да, в этот самый день родился Кассий.
   Дай руку мне. Свидетелем ты будешь,
   Что нехотя сраженье принимаю,
   Как некогда Помпеи, ему вверяя
   Свои права, свободу и судьбу.
   Ты знаешь, я держался Эпикура;
   Теперь же это мненье изменил
   И стал отчасти верить в предвещанья...
   Когда из Сард мы вышли, два орла
   Спустились к нам, передовое знамя
   Сидением избрав. Из рук солдат
   Они охотно пищу принимали
   И до Филипп сопровождали нас.
   Сегодня их уж нет. Они умчались,
   И стаями зловещими над нами
   И вороны, и коршуны летают,
   Глядя на нас, как на свою добычу.
   Их тень ложится мрачным покрывалом
   Над нашими войсками, им суля
   Погибель неминучую.

   Мессала

   Не верь
   Примете этой.

   Кассий

   Верю лишь отчасти.
   Я духом бодр и встретить собираюсь
   Опасности без страха.

   Брут

   Так, Луцилий...

   Кассий

   О благородный Брут! Молю богов,
   Чтоб наша дружба старости достигла;
   Но так как переменчива судьба -
   И худшее обсудим. Если мы
   Сраженье проиграем, я с тобой
   В последний раз беседую. Скажи,
   Что ты тогда с собой намерен делать?

   Брут

   Я верен философии останусь,
   Которая Катона осуждает
   За то, что он самоубийством кончил.
   Не знаю почему, но я считаю,
   Что это и трусливо, и постыдно -
   Ускорить смерть, боясь того, что будет.
   С терпеньем ожидать решенья стану
   Тех высших сил, что миром управляют.

   Кассий

   Так, если мы сраженье проиграем,
   Ты пленником пойдешь средь улиц Рима?

   Брут

   Нет, Кассий! Брут душою слишком горд,
   Чтобы по Риму связанным пройти;
   Но этот день решителен: он кончит,
   Что иды марта начали. Не знаю,
   Мы встретимся ль опять, а потому
   Прими мое последнее "прости"!
   Прости навек, прости, мой добрый Кассий!
   Коль встретимся опять, мы улыбнемся;
   А нет, то хорошо, что мы простились.

   Кассий

   Прости навек, прости, о добрый Брут мой!
   Коль встретимся опять, мы улыбнемся;
   А нет, то хорошо, что мы простились.

   Брут

   Веди войска! О, если б можно было
   Вперед узнать, чт_о_ скажет этот день!
   Но хорошо и то, что он промчится:
   Тогда узнаем все. Вперед, вперед!

   Уходят.

СЦЕНА II

   Там же. Поле сражения.
   Входят Брут и Мессала.

   Брут

   Скачи, скачи, Мессала! Мой приказ
   Ты отвези всем дальним легионам:

   Громкий шум битвы.

   Пусть разом нападут; я замечаю,
   Что дрогнули Октавия войска.
   Еще напор - и мы их опрокинем.
   Скорее отвези им мой приказ!
   (Уходит.)

СЦЕНА III

   Другая часть поля сражения.
   Входят Кассий и Титиний.

   Кассий

   Гляди, Титиний! Трусы убегают...
   Я сделался врагом своих солдат:
   То знамя, что теперь держу в руках,
   У труса вырвал я, его убив!

   Титиний

   О Кассий! Слишком Брут поторопился,
   Преследуя Октавия. Увлекшись
   Успехом незначительным, все войско
   Он ринул на него; а нас совсем
   Антоний окружил.

   Входит Пиндар.

   Пиндар

   Беги, беги!
   Уж лагерь твой Антоний занимает...
   Беги, отважный Кассий!

   Кассий

   Этот холм
   Довольно отдален. Гляди, Титиний,
   Не там ли пламя, где мои палатки?

   Титиний

   Да, Кассий.

   Кассий

   Если любишь ты меня,
   На моего коня скорей садись
   И шпорь его, пока он не примчится
   К войскам, что там стоят; потом, не медля,
   Скачи сюда, чтоб я узнал наверно:
   Друзья ли там, друзья или враги?

   Титиний

   Я возвращусь к тебе быстрее мысли.

   Уходит.

   Кассий

   Ты, П_и_ндар, взлезь на самый верх холма
   (Я зрение имел всегда плохое)
   И, глаз своих с Титинья не спуская,
   Передавай мне все, что ты увидишь.

   Пиндар уходит.

   В теченье дня я первый раз вздохнул!
   Я чувствую, что время повернуло:
   Где начал, там и кончу. Жизнь моя
   Свой совершила круг. Какие вести?

   Пиндар

   О повелитель мой!

   Кассий

   Что видишь ты?

   Пиндар

   Со всех сторон Титиний окружен...
   К нему несутся всадники; однако
   Все шпорит он коня. Еще немного -
   Они его настигнут. Вот и он.
   Сошел с коня. Он взят. Отсюда слышн_ы_
   Их радостные крики.

   Кассий

   Возвратись!
   Довольно мне и этого. О, трус!
   Ты дожил до того, что лучший друг твой
   Беспомощно перед тобою гибнет...

   П_и_ндар возвращается.

   Приблизься, П_и_ндар. В плен тебя я взял
   У парфов. Жизнь твою я пощадил;
   Но ты мне поклялс_я_ все исполнять,
   Что прикажу. Теперь сдержи обет -
   И вновь свободным будешь. Этот меч,
   Что Цезаря сразил, вонзи мне в грудь...
   Не возражай. Держась за рукоять,
   Пронзи меня, когда лицо закрою...
   Рази смелей. Ты отомщен, о Цезарь!
   И тем мечом, что умертвил тебя!
   (Умирает.)

   Пиндap

   Свобода вновь досталась мне в удел;
   Но этою ценою не желал я
   Купить ее. Прости навеки, Рим!
   Тебя уж П_и_ндар больше не увидит.
   (Уходит.)

   Входят Титиний и Мессала.

   Мессала

   Один успех равняется другому...
   Октавия разбил отважный Брут,
   Как легионы Кассия - Антоний!

   Титиний

   Как будет рад услышать это Кассий!

   Мессала

   Где он стоял?

   Титиний

   Отчаяньем томим,
   Он с этого холма следил за битвой.
   С ним оставался П_и_ндар, раб его.

   Мессала

   Не он ли на земле лежит недвижно?

   Титиний

   О, горе! Так живые не лежат...

   Мессала

   Взгляни, не он ли это?

   Титиний

   Нет, Мессала,
   То Кассий был; но Кассия уж нет.
   Багряные лучи закат бросает
   Пред тем, чтобы во мраке потонуть.
   И Кассия последний день угас
   В его крови. Исчезло солнце Рима!
   Наш кончен день; готовится гроза;
   Опасности к нам близятся, а мы
   Не в силах с ними справиться. Сомненье
   В успехе предприятья моего
   Его сгубило.

   Мессала

   Горькая ошибка!
   О заблужденье! Ты - дитя унынья!
   Зачем воображенью человека
   Ты представляешь то, чего и нет?
   Твое зачатье быстро. Но, увы!
   Ты сч_а_стливо не можешь разродиться
   И губишь мать, зачавшую тебя.

   Титиний

   Где ж П_и_ндар?

   Мессала

   Поищи его, Титиний;
   А эту весть вонжу я в уши Брута;
   Могу сказать "вонжу", так как его
   Она сразит больней, чем острый нож
   Или стрела, пропитанная ядом.

   Титиний

   Ступай, Мессала, я же здесь останусь,
   Чтоб П_и_ндара искать.

   Мессала уходит.

   О, храбрый Кассий!
   Зачем меня послал ты? Разве я
   Твоих друзей не встретил, и они
   Победного венца мне не вручили,
   Чтоб передать тебе? Ужели ты
   Их радостных приветствий не слыхал?
   Но ты - увы! - все это дурно понял.
   Твое чело украшу я венцом,
   Что Брут, твой верный Брут, тебе прислал.
   Его приказ я исполняю этим.
   Спеши сюда, о Брут, и ты увидишь,
   Как друга я любил! Простите, боги,
   Что я обычай римлян соблюдаю:
   Его мечом я грудь свою пронзаю.
   (Умирает.)

   Трубы. Входят Мессала с Брутом, молодой Катон,
   Стратон, Волюмний и Луцилий.

   Брут

   Скажи, Мессала, где же труп его?

   Мессала

   Вот там - над ним склоняется Титиний.

   Брут

   Он вверх лицом лежит.

   Катон

   И он сражен!

   Брут

   О Юлий Цезарь! Ты еще могуч:
   Ты носишься над нами злобным духом
   И против нас самих ты обращаешь
   Оружье наше.

   Издали доносится шум битвы.

   Катон

   Доблестный Титиний!
   Пред тем, как пасть, ты друга увенчал!

   Брут

   Таких героев больше нет на свете!
   Прости, последний римлянин, прости!
   Не может Рим еще создать другого,
   Подобного тебе. Увы, друзья!
   Я не могу теперь его оплакать,
   Как он того достоин; но потом
   Для слез найдется время; да, найдется!
   Вы в Фассос отвезите труп его.
   Мы в лагере его не похороним,
   Чтоб духом не упасть. - Идем, Луцилий. -
   А ты, Катон, назад - на поле битвы!
   Войска ведите, Лабеон и Флавий!
   Теперь лишь три часа. Вперед, за мной!
   С врагом до ночи вступим в новый бой!

   Уходят.

СЦЕНА IV

   Другая часть поля битвы.
   Шум сражения. Входят солдаты обеих армий, сражаясь;
   затем - Брут, молодой Катон, Луцилий и другие.

   Брут

   Сограждане! Отваги не теряйте!

   Катон

   Меж нами трусов нет. Друзья, за мной!
   Пусть знают все, кто я. Я - сын Катона,
   Тиранов враг и друг своей отчизны.
   Я - сын Катона, слышите!
   (Бросается против неприятеля.)

   Брут

   Я - Брут,
   Я - Брут, отчизны друг. Узнайте Брута!
   (Удаляется, сражаясь.)

   Молодой Катон падает.

   Луцилий

   И ты погиб, о доблестный Катон!
   Ты кончил так же славно, как Титиний,
   И смертью доказал, что ты достоин
   Великого отца.

   1-й солдат

   Умри иль сдайся!

   Луцилий

   Сдаюсь, чтоб умереть.
   (Дает солдату деньги.)
   Прими, как дар,
   Все деньги, что со мной; но умоляю,
   Убей меня, прославься смертью Брута!

   1-й солдат

   Мы пленника такого не убьем.

   2-й солдат

   К Антонию беги, чтоб сообщить,
   Что в плен попался Брут.

   1-й солдат

   Сейчас отправлюсь.
   Но вот он сам.

   Входит Антоний.

   1-й солдат

   Мы Брута взяли в плен.

   Антоний

   Но где же Брут?

   Луцилий

   Он невредим, Антоний!
   Поверь, врагу не взять его живым.
   Я знаю, что его избавят боги
   От этого позора. Если Брута
   Найдете вы иль мертвым, иль живым,
   Все будет перед вами прежний Брут,
   Что сам себе всегда и всюду верен...

   Антоний

   Любезные, не Брута взяли вы;
   Но все ж то важный пленник. С уваженьем
   И дружбою к нему вы относитесь:
   Таких людей хотел бы я иметь
   В числе своих друзей, а не врагов...
   Разведайте, где Брут, убит ли он,
   Иль еще жив, и дайте знать о том
   В Октавия палатку, где я буду.
   (Уходит.)

СЦЕНА V

   Другая часть поля сражения.
   Входят Брут, Дарданий, Клит, Стратон и Волюмний.

   Брут

   Сюда, остатки жалкие друзей!
   У этих скал для отдыха присядем.

   Клит

   Стратилий факел взял, но не вернулся.
   Иль он в плену, иль нет его в живых.

   Брут

   Садись, о Клит! Убийство здесь в ходу
   И смерть царит кругом. Послушай, Клит!
   (Шепчет ему.)

   Клит

   Чтоб это сделал я - о, ни за что!

   Брут

   Так никому об этом ни полслова...

   Клит

   Скорей убью себя.

   Брут

   К тебе, Дарданий,
   Я с просьбой обращусь.
   (Шепчет ему.)

   Дарданий

   Мне ль это сделать?!

   Клит

   Дарданий!

   Дарданий

   Клит?

   Клит

   Скажи, что Брут просил?

   Дарданий

   Чтоб я убил его. Как он глубоко
   Задумался теперь.

   Клит

   Он полон горя,
   И слезы из очей его струятся...

   Брут

   О, добрый мой Волюмний! Я хочу
   С тобой поговорить.

   Волюмний

   Я слушаю.

   Брут

   Дух Цезаря ко мне явился дважды
   Во мраке ночи; первый раз близ Сард
   И прошлой ночью здесь. Я верно знаю,
   Что смертный час мой близок.

   Волюмний

   Ты не прав.

   Брут

   О нет! Не ошибаюсь я, Волюмний.
   Ты видишь, как превратно все идет,
   Мы к краю бездны пригнаны врагами.
   Не лучше ль броситься в нее самим,
   Чем ожидать, когда спихнут другие.
   Припомни, друг, мы вместе были в школе...
   Во имя нашей старой, тесной дружбы
   Прошу тебя, ты подержи мой меч,
   Чтоб на него я броситься бы мог.

   Волюмний

   Не может друг такой исполнить просьбы.

   Слышен шум битвы.

   Клит

   Бегите, полководцы, ждать нельзя!

   Брут

   Простите все - и ты, и ты, Волюмний!
   Стратон, ты спал все время, и с тобой
   Прощаюсь я. Сограждане, я счастлив,
   Что никогда на жизненном пути
   Мне не случалось встретить человека,
   Чтоб мне неверен был. Я побежден;
   Но этот день злосчастный принесет
   Мне больше славы, чем врагам моим
   Их жалкая победа. С вами разом
   Прощаюсь я. Язык мой скоро кончит
   Свое повествование о Бруте.
   Уж ночь висит над веждами моими
   И кости, что работали так много,
   Чтоб встретить этот час, покоя жаждут.

   Шум битвы. Слышны крики: "Бегите! Бегите!"

   Клит

   Скорей, скорей бегите!

   Брут

   Я за вами.

   Клит, Дарданий и Волюмний уходят.

   Стратон, прошу тебя со мной остаться!
   Ты человек хороший, и в тебе
   Я искры благородства замечал.
   Ты, отвернув лицо, держи мой меч,
   И на него с размаха ринусь я.
   Согласен ли мою исполнить просьбу?

   Стратон

   Дай прежде руку мне, затем прощай!

   Брут

   Прощай, Стратон! О Цезарь, успокойся!
   Тяжеле было мне твой век пресечь,
   Чем в самого себя вонзить свой меч!
   (Бросается на меч и умирает.)

   Шум битвы, трубят отступление. Входят Октавий,
   Антоний, Мессала, Луцилий и войско.

   Октавий

   Кто этот человек?

   Мессала

   Служитель Брута,
   Стратон. - Где господин твой?

   Стратон

   Он свободен,
   Как ты, Мессала: он рабом не будет,
   И победитель может только сжечь
   Холодный труп усопшего вождя.
   Один лишь Брут мог Брута превозмочь -
   И Брут один своей прославлен смертью.

   Луцилий

   Его найти могли вы только мертвым!
   Благодарю тебя, великий Брут,
   Что ты слова Луцилья оправдал!

   Октавий

   К себе я всех беру служивших Бруту.
   Согласен ли ко мне ты поступить?

   Стратон

   Спроси на то согласие Мессалы.

   Октавий

   Мессала, уступи его.

   Мессала

   Стратон,
   Нам расскажи, как Брут окончил жизнь.

   Стратон

   Он ринулся на меч, что я держал.

   Мессала

   Возьми его, Октавий! Он достоин
   Тебе служить: отважному вождю
   Он оказал последнюю услугу.

   Антоний

   Брут лучший был, достойнейший из тех,
   Что Цезаря убили. Все они
   Из зависти убийство совершили;
   Лишь он один из честных побуждений -
   Из ревности к общественному благу.
   Так жизнь его промчалась безупречно,
   Так лучшие начала в нем слились,
   Что миру возвестить сама природа
   Могла бы: "То был - человек!"

   Октавий

   Торжественно его мы похороним -
   Достойно добродетелей его.
   Внесите труп его в мою палатку;
   Пусть он лежит в убранстве полководца!
   Войскам усталым надо отдых дать;
   А мы пойдем трофеи разделять...

   Уходят.

1599

ПОСЛЕСЛОВИЕ

   ..."Юлий Цезарь" и "Гамлет", так мало по сюжету и внешней обстановке друг на друга похожие, написаны на одну тему, которая выражается восклицанием принца, не совсем точно, но тем не менее очень удачно переданным русским переводчиком в известных словах: "пала связь времен, зачем же я связать ее рожден". Это значит - прежняя, бессознательная, дающаяся нам всем даром вера в целесообразность и осмысленность человеческой жизни рушилась. Нужно сейчас же, немедленно найти новую веру - иначе жизнь обращается в непрерывную, невыносимую пытку. Но как это сделать? Где найти веру? И есть ли такая вера на земле?
   ...Плутарх, которого Шекспир знал в английском переводе Томаса Норта, казалось был лучшим советчиком в этом трудном деле. Плутарх прежде всего учитель, моралист. У него есть твердые незыблемые принципы, в основании которых лежит вера в нравственный миропорядок. Он глубоко убежден, что мораль всевластна и всесильна и что в сознательном подчинении долгу смертные могут найти достаточное утешение при каких угодно жизненных превратностях. Он приверженец Платона, и вслед за ним настойчиво проводит ту мысль, что можно вынести какую угодно несправедливость, только бы самому не быть несправедливым. Правда, мораль Плутарха, как и его учителя Платона, не безусловно чиста или, как говорят теперь в философии, не "автономна". Она освящается у него религией и находится под непосредственным покровительством богов. Свой диалог о "Позднем наказании безбожника" Плутарх, как и Платон некоторые свои, заканчивает фантастическим изображением загробного мира. Несправедливый человек, в его представлении, казнится не только бесплотной моралью, но и всемогущими богами. Да и не только в этом сочинении - почти во всех своих повествованиях Плутарх, по обычаю древних, замешивает небожителей в человеческие дела. Такому воззрению Шекспир, как сын XVII века и современник Бэкона, не мог, конечно, придавать серьезного значения. Для него плутарховские боги имели только символический смысл. Он, как теперь делаем мы все, совершенно отделил мораль от религии, но тем не менее не перестал ожидать от нее чудес и не отказался от мысли, что этому бесплотному богу, как и всем богам, можно и должно приносить жертвы - даже жертвы человеческие...
   Эта мысль и составляет содержание "Юлия Цезаря" - и, само собою, она связана не с личностью Цезаря, который менее всего способен своей жизнью оправдать такую идею, а с личностью его убийцы, благородного Брута. Брут своим поведением должен доказать, что тот, кто до конца решится следовать внушениям высокой морали, может не бояться ничего. В III-й сцене 4-го акта Брут с Кассием обмениваются следующими, обыкновенно незамечаемыми критикой словами:

   Брут. Кассий, у меня // Так много горя!
   Кассий. Если пред бедами//Случайными ты упадаешь духом, // То где же _философия_ твоя?

   Как видите, Шекспир считает, что у Брута была философия, которая научает смотреть в глаза какому угодно несчастью и мужественно выносить все "случайные беды". Не правда ли, завидная философия и стоит перечесть не только Плутарха, но и всех его учителей и какое угодно множество книг, чтоб только добыть это высокое учение! Ведь "случайных бед" Брута, о которых говорит Кассий, с избытком хватило бы на целый десяток самых добродетельных, самых римских мужей. Беды Брута начались еще задолго до того времени, как он решился вступить в заговор против Цезаря. Та же "философия", которая, по словам Кассия, столь многому может научить человека, уже не раз, все ссылаясь на свои божественные права, требовала от Брута жертв. Плутарх рассказывает, что во время борьбы Цезаря с Помпеем, Брут принял сторону Помпея, убившего его отца, ибо считал его дело - правым. А какую жизнь вел бедный Брут! Он не ел, не пил, не спал и даже во время походов, когда другие отдыхали и занимались своими частными делами, он проводил ночи напролет за чтением разных книг, утверждавших его в вере во всемогущество морали!
   Когда же Цезарь, друг и благодетель Брута, явился в Рим стал грозить древней свободе, мораль только кивнула своему верноподданному - ион все забыл и стал готовиться к жертвоприношению, разумеется человеческому. Мораль в этом случае куда требовательнее, чем обыкновенные языческие боги, которые считали себя вполне удовлетворенными какой-нибудь овцой или козленком, и только в редких, особенно торжественных, случаях требовали себе сотню быков. Морали подавай людей, и не одного, а много - и не первого встречного, а самое близкое и дорогое тебе существо - отца, мать, сына, друга... Для чего же морали все эти жертвы? С такими вопросами можно было обращаться к богам и боги иногда на такие вопросы отвечали, - но мораль стоит выше подобных вопросов: sic volo, sic jubeo - sit pro ratione voluntas. Шекспир это понимал превосходно, но его критики, к сожалению, не умели или не хотели понять этого. Не только современный Брандес, но даже и люди старой веры (да еще к тому немцы, следовательно идеалисты par excellence), Гервинус и Крейссиг или их доверчивый ученик француз Мезьер или англичанин Hudson, все считают возможным нападать на Брута за его безропотную и смиренную готовность исполнять веления морали. Брута называют "мечтателем", "непрактическим идеалистом", "плоским идеалистом"... Зачем, спрашивают, убил он Цезаря, когда и слепому было видно, что республику уже нельзя спасти и что свобода все равно погибла для Рима!..
   Но критики ошиблись в адресе: со своими упреками им нужно было обратиться не к Бруту, и даже не к Шекспиру, а непосредственно к самой морали: ведь из-за нее, только из-за нее кроткий по своей природе Брут пустился на злодейские дела...
   И не ради каких-нибудь целей: всякая цель должна быть безусловно исключена, иначе в чистое дело морали привносится - страшно сказать - эвдаймонистический элемент - и вся "автономия" оказывается пустым звуком. Пред Брутом и Шекспиром стоит незапятнанная идея долга во всей своей голубиной чистоте - и ей, этой идее, они приносят жертвы: они, ибо (и этого нельзя ни на минуту упускать из виду, если хочешь понять "Юлия Цезаря") Шекспир делает то же, что и Брут - складывает перед алтарем морали все, что ему было дорого, все, что у него было лучшего на земле.
   ...Этим и объясняется "прямолинейность" Брута, возбуждающая в критиках столько неудовольствия. Для Шекспира на одной чашке весов лежала человеческая жизнь - на другой требования высокой морали, и он сделал все, что было в его власти, чтоб перетянула вторая. Когда бы и зачем бы нравственность ни позвала Брута - он всегда готов отозваться на ее призыв. Другие участники заговора руководятся посторонними соображениями - честолюбием, ненавистью к Цезарю и т.д. Бруту же, как рассказывает Плутарх, "даже и враги не приписывали таких намерений". К убийству он питает отвращение; он не выносит даже лжи и притворства, которых требует характер предпринятого дела. Он хотел бы действовать прямо и открыто, он хотел бы избегнуть пролития крови. Но долг требует, - и он безропотно повинуется. Он говорит, обращаясь к Кассию и заговорщикам:

   Не будем мы, Кай Кассий, мясниками,
   Мы Цезаря лишь в _жертву_ принесем,
   Против его мы духа восстаем,
   А дух людей ведь не имеет крови.
   _О, если бы, его не убивая,
   Могли его мы духом овладеть!_
   Но он - увы! За этот дух страдая,
   Кровавой смертью должен умереть.
   Убьем его мы смело, _но без гнева_,
   Как _жертву_, приносимую богам...

   Бруту нельзя ни одну секунду действовать по тем побуждениям, по которым обыкновенно действуют люди. Ему нельзя ни сердиться, ни радоваться, он не вправе ни бояться, ни желать. Он должен повиноваться, он священнодействует, он приносит жертвы. У Фихте есть удивительные слова, - удивительные тем, что они необыкновенно отчетливо характеризуют "желательные" отношения человека к идеалу. "Я призван, говорит он, свидетельствовать об истине; моя судьба, моя жизнь ничего не значат; дело моей жизни значит бесконечно много. Я жрец-истины, я наемник ее, я обязан для нее все делать, на все дерзать, все вынести". Замените в этой красноречивой фразе слово "истина" словом "нравственность" и вы получите profession de foi Брута. И он жрец, и он наемник, и он обязался на все дерзать, все вынести ради своего идеала. Но ни в одном из монологов Брута нет того радостного, торжествующего стремительного пафоса, которым одушевлена речь Фихте.
   Наоборот, от слов Брута веет какой-то странной, мрачноватой подавленностью. Он не может говорить свободно, словно предчувствуя, что его вера, ради которой он дерзнет действительно на все, обманет его. И его предчувствия сбылись. Фихтевская философия, почерпнутая Шекспиром у Плутарха, тоже представляющего из себя огромные залежи de la pature de grandes ames, оказалась лишь книжной мудростью, которую нужно отвергнуть в критическую минуту жизни. Красноречивые слова об истине, добре и красоте способны наэлектризовать толпу в ярко освещенных залах - и здесь они уместны, здесь они заставляют биться восторгом тысячи молодых сердец. Но Шекспиру они не дадут, не могут дать ничего. "Есть многое на небе и земле, что не снилось учености" ученейших. Об этом Шекспир говорит уже в "Гамлете", написанном почти одновременно с "Юлием Цезарем". В "Гамлете" нет даже попытки разрешать жизненную трагедию традиционной моралью. Плутарх и все учителя мудрости отвергнуты. Гамлет столкнулся с духом, пришельцем из иных стран, и все прежние верования, убеждения, идеалы показались ему детскими измышлениями. Первою мыслью Гамлета после беседы с духом было:

   ...Мне помнить о тебе? Да, бедный дух,
   Пока есть память в черепе моем!
   Мне помнить? Да с страниц воспоминанья
   _Все пошлые рассказы я сотру,
   Все изреченья книг, все впечатленья,
   Минувшего следы, плоды рассудка
   И наблюдений юности моей_.
   Твои слова, родитель мой, одни
   Пусть в книге сердца моего живут
   Без примеси других, _ничтожных_ слов...

   А ведь "дух" в Гамлете не есть плод расстроенного воображения. И сам Гамлет и Шекспир отлично знают, что "иной мир" навсегда закрыт для нас: "страна безвестная, откуда путник не возвращался к нам". В наше просвещенное время оттуда утешения не приходят. В этом смысле мы все позитивисты до мозга костей - и не только не придаем значения чужим рассказам о такого рода чудесах, но даже отказались бы верить свидетельству своих собственных чувств, как бы осязательно оно ни было. Но мы позитивисты лишь на половину. Мы не принимаем духов, когда они являются к нам со словами помощи и ободрения - и отсылаем их прочь, как обманчивую иллюзию, как галлюцинацию. Но когда к нам, как к Гамлету, являются тени, чтоб пытать нас - мы ни на минуту не сомневаемся в их реальности; наши ученые заклинания беспомощны и бессильны... Никто из критиков ни разу ни обвинил Шекспира в том, что он позволил себе внести в реалистическую трагедию такой нелепый вымысел, как явление духа. Должно быть, мы чувствуем, что наша наука только отчасти справилась с суеверием старины. Она уничтожила рай, но ад принуждена была сохранить, да еще перевести его поближе к нам, сюда на землю, из потустороннего в посюсторонний мир.
   Это основной мотив всех трагедий Шекспира. В "Юлии Цезаре", он еще не вполне явственно слышен, так как поэт все старается уверить себя, что Брут, поступив в наемники к морали, попал в рай, а не в ад. Брут упорно стремится победить усилиями разума и воли страшный и безумный кошмар действительности. "Я не спал с тех пор, - говорит он, - как Кассий на Цезаря меня вооружил". Но тем не менее Шекспир не дает своему герою терять Душевное равновесие. Его речи к заговорщикам ясны и определенны; он предусматривает все подробности предприятия, он не хочет выполнить свой план как-нибудь, наскоро, лишь бы развязаться с ним. Нет, он все время остается на высоте задачи. Кассий предлагает заговорщикам поклясться друг другу в том, что они выполнят задуманное. Но Брут не хочет клятв. Это оскорбило бы высокую мораль, которой он служит. Ей нужно подчиняться свободно, а не в силу клятв.
   Кассий предлагает погубить Антония, который может оказаться коварным врагом. Другой на месте Брута принял бы это предложение: где там уже думать об отдельных жизнях, когда затевается государственный переворот! Но Брут ведь обязан считаться с моралью: она, как ревнивая любовница, требует, чтоб человек всегда о ней и только о ней одной думал. И Антоний спасен!.. Когда заговорщики расходятся, у Брута находится и ласковое слово для его слуги, Люция, и приветливая улыбка для жены, Порции, словно он не накануне страшного дела, словно наступающие иды марта будут одним из обыкновенных дней года. Брут всегда правдив, тверд и справедлив. После убийства Цезаря он обращается с речью к народу. И - единственный "быть может" в истории случай - в этой речи нет ни одного слова лжи и никаких ораторских украшений. Он мог сказать людям: смотрите, каков я - я ничего ни от кого не утаиваю. Наконец, в 4-м акте, в сцене ссоры с Кассием, вы видите, что Брут горячится, выходит из себя; но и тут он прав пред моралью: он негодует на Кассия за его недобросовестное ведение дела.
   О себе лично он никогда не думает! А ему известно, что судьба ко всем "бедам", им вынесенным, прибавила еще новую, страшнейшую: его бедная подруга жизни, Порция, тоже, в качестве дочери Катона, считавшая себя обязанной все вынести, на все дерзнуть ради морали, получив ложные известия о Бруте, отчаялась и умерла страшной смертью: проглотила раскаленный уголь. Но "философия" не велит Бруту смущаться. Все ей отдай, ничего не жалей. Она требует, чтоб ты убил Цезаря - убей Цезаря, хоть он и лучший твой друг. Она требует междоусобной войны - начни войну. Она приводит к тому, что любимая, ни в чем неповинная жена принуждена глотать горячие угли - и это прими. Она от тебя потребует, чтоб ты сам глотал огонь и при этом восторженно улыбался. И, если она этого от тебя добьется, она чуть-чуть подарит тебя снисходительной улыбкой и скажет то, что сказал Антоний о Бруте:

   Прекрасна была жизнь Брута; в нем стихии
   Так соединились, что природа может,
   Восстав, сказать пред целым миром: "это -
   Был человек".

   Всего только? - спросите вы. Когда Шекспир писал "Юлия Цезаря", он хотел думать, что этого достаточно, ибо был убежден, что ничего другого у жизни вырвать нельзя. Жизнь требует жертв - это уже не теория, не вымысел, не Плутарх, не Платон - но кому же их отдать? Неужели никому и ничему? Признать их бесцельными? Так не лучше ли снести их к алтарю морали и принять ее бездушную похвалу - все, что она может дать? Нет, хуже, в тысячу раз хуже. Это видно уже и в "Юлии Цезаре", где даже сам Брут, так беззаветно исполнивший свой долг, в последнюю минуту теряет охоту продолжать свое служение и отворачивается от высшего "абсолютного блага", так красноречиво описываемого в философских книгах. "О, Цезарь", - говорит он, - "я тебя убил не так охотно, как себя". Но в "Юлии Цезаре" этот диссонанс не заметен для беспечного уха, тем более, что он заглушается сказанным Антонием над трупом Брута надгробным словом. В "Гамлете" же нет и следа внешне твердых, брутовских речей и дается полная свобода отчаянию. В "Короле Лире" ставится в заключении трагедии страшный вопрос: "это ли обещанный конец?", а в "Макбете" герой, страшный убийца, который бы должен был не сметь и думать о себе и валяться в прахе пред высокой моралью, дерзает бросить вызов судьбе: "тебя, судьба, зову на поединок", восклицает он... От величайшего смирения Шекспир перешел к величайшему дерзновению. Не в этом ли смысл трагических переживаний? И не здесь ли нужно искать разгадку тайны трагической красоты?..
   Сказанным достаточно выясняется роль Брута в разбираемой нами трагедии. Что касается самого Цезаря - нужно признаться, что он, сравнительно, не удался Шекспиру. И, странное дело, очень долгое время критики не хотели замечать этого обстоятельства. Почему? Трудно сказать наверное: вероятно, авторитет Шекспира слишком импонировал им, и всем казалось неловким порицать то, что вышло из-под пера столь славного поэта. Теперь, однако, ослепление прошло. Брандес, например, даже позволяет себе по поводу Цезаря читать длинные нотации Шекспиру. Это, конечно, смешно: Цезарь у Шекспира вышел неживым и карикатурным - но, разумеется, не потому, что великому поэту не под силу было справиться со своей задачей, как думает Брандес. Может быть, если бы он взялся писать о Цезаре не в 1601-02 году, а пятью, шестью годами раньше, он изобразил бы его иначе. Но теперь, когда дело шло о торжестве "автономной морали", об "идее долженствования", как высшем принципе человеческой деятельности, Цезарь не мог занимать поэта ни как человек, ии как исторический деятель. Тем более, что и у самое о Плутарха он изображен в слегка комическом виде. Передавая, например, известный эпизод о том, как Цезарь был захвачен в плен морскими разбойниками и как он гордо и вызывающе вел себя в плену, Плутарх заключает свой рассказ следующим насмешливым замечанием: "... но разбойникам все это очень нравилось, и они в его дерзких выходках видели лишь одни невинные шутки". Такими ироническими замечаниями пересыпан весь рассказ Плутарха о Цезаре, и уже этого было бы достаточно для того, чтобы внушить Шекспиру недоверие к качеству Цезаревского величия. Но, даже и помимо того, Цезарь естественно должен казаться смешным человеку, который принужден искать себе последнего оплота в Бруте. Ибо торжество Цезаря - значит поражение Брута.
   Не менее загадочным, хотя уже совсем в ином смысле, выходит у Шекспира Антоний. Его фигура очерчена бесподобно, его речи - сплошь до последнего слова - перлы художественного творчества. Но, что поразительнее всего: у читателя остается впечатление, что Шекспир на время из-за Антония забывает своего Брута. Антоний близок поэту, он им невольно любуется и прощает ему все, даже его изменническую политику с Брутом. А ведь Антоний так же далек от автономной морали, как и Цезарь, - пожалуй еще дальше... Для него нормы не существуют. Он ничем не связан и боится только силы. Это великолепный образчик смелого, красивого и хитрого хищника. Пока Брут силен - Антоний угодливо склоняет перед ним колени. Но Брут отвернулся, опасный момент прошел и хищник, почуяв себя на воле, одним ловким, красивым и свободным прыжком бросается на своего укротителя. Из-за угла, из кустов, коварно, лживо, не считаясь ни с благодарностью, ни с иными высокими чувствами и правилами. Но в каждом его движении нас невольно поражает доверяющая себе, непокорная, непризнающая над собой чуждых законов, _самодержавная_ жизнь. Впечатление получается тем более захватывающее, что мы недавно, вслед за Шекспиром, спускались в душное и темное подземелье, где современная инквизиция, автономная мораль, пытала Брута, заставляла его глотать пылающие уголья... Конечно, и хищник не всегда верно рассчитывает: там, где он надеется на победу, его ждет нередко поражение. Но погибнуть в борьбе за свое право все же не так страшно, как признать себя бесправным существом, наемником - хотя бы морали:

   Все, все, что гибелью грозит,
   Для сердца смертного таит
   Неизъяснимы наслажденья -
   Бессмертья, может быть, залог.

   Брут не может знать этих неизъяснимых наслаждений - он борется не за себя, а за идею, за призрак, который люди сделали Богом. Брут - не цель, а средство, не жрец - а жертвенное животное.
   ...Еще есть одно, многоголовое действующее лицо в "Юлии Цезаре" - это народ, или, вернее, "толпа". Шекспир недаром заслужил славу "реалиста". Он нисколько не льстит толпе и не приукрашивает ее шаблонными добродетелями. У него она легкомысленна, изменчива, неблагодарна, жестока. Сегодня она бежит за колесницей Помпея, завтра орет "ура" в честь Цезаря, а еще через несколько дней умиляется речам его убийцы Брута, чтоб потом, поддавшись убеждениям Антония, требовать головы своего недавнего любимца. Непостоянством толпы принято возмущаться. Но, на самом деле, здесь, по-видимому, лишь осуществляется древнейший закон справедливости: око за око, зуб за зуб. Толпе, в сущности, нет никакого дела до Помпеев, Цезарей, Антониев, Сулл, как всем этим героям нет никакого дела до толпы. Сегодня хозяйничает Цезарь - хвала ему; завтра Антоний - можно пойти и за ним. Пусть только дают хлеб и зрелища. А об их заслугах вспоминать нет никакой надобности. Они и сами достаточно хорошо об этом помнят и награждают себя с истинно царской щедростью. Правда, иной раз в густые ряды честолюбцев затешется и честный, бескорыстный Брут. Но, у кого есть время и охота искать жемчужину в куче песка? Толпа - пушечное мясо для героев, герои - забава для толпы. Справедливость торжествует и занавес может быть опущен... {Воспроизводится (с сокращениями) по изданию: Библиотека великих писателей под редакцией С. А. Венгерова. Шекспир. Том III. Издание Брокгауз-Ефрона. С.-Петербург, 1903.}

   Л. Шестов