У НАС В ЗООПАРКЕ
Пьеса в 2 действиях 8 картинах.
Действующие лица:
ЕЛЕНА
СЕРАФИМ
КИРИЛЛ
ДЖЕММА
АННА
ПЕРВЫЙ (ЖАН)
ВТОРОЙ (ВОВА)
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Картина 1.
Зима. Дача. ЕЛЕНА стучит в дверь. Тишина. Стучит в окно. Этюдник оставила на крыльце.
КИРИЛЛ. (Первый стук показался наваждением.) Стучат, что ли? Иду, иду! Сейчас...
ЕЛЕНА. Да откройте же, наконец!
КИРИЛЛ. (Открывает.) Вы кто? Заблудились? Ого, как холодно!
ЕЛЕНА. О-ч-чень холодно. В городе не чувствуется, а здесь дикость какая-то!
КИРИЛЛ. Да, здесь всё иначе. Проходите. Беспорядок, готовлюсь к протопке.
ЕЛЕНА. Н-ничего... Неужели живой огонь будет? Бр-р-р... Я присяду?
КИРИЛЛ. Раздеваться не советую. Располагайтесь сами. Извините, отвык ухаживать. И не умел, если честно.
ЕЛЕНА. Нашли чем гордиться. Раздевать женщин надо уметь!
КИРИЛЛ. А, теперь узнал! Как это вас сюда занесло? Елена, кажется?
ЕЛЕНА. Наконец-то. Бедные мои пальчики! Пошла я за своим ящиком. (Уходит и возвращается.) Выехала на пленэр, но не рассчитала возможностей. Вы недовольны, можете не отвечать - вижу. Серьёзно у вас всё. Полное отсутствие телевизора...
КИРИЛЛ. Мое изобретение, аналога нет.
ЕЛЕНА. А радио?
КИРИЛЛ. Тоже ноу-хау: Попов придумал, а я отменил.
ЕЛЕНА. Ой! Я, прямо взопрела от ваших слов! А с миром как общаетесь?
КИРИЛЛ. Трансцендентально. Мир сам по себе - я сам по себе. Помнится, я задал вопрос.
ЕЛЕНА. Как меня сюда занесло? Пришла поздравить вас с Рождеством.
КИРИЛЛ. А где калачи? Да и рановато, ещё три дня.
ЕЛЕНА. Тогда вернёмся к первой версии: пленэр, тюбики отогреть надо, вспомнила про вас.
КИРИЛЛ. Угадали, зимой на дачах никого, я один.
ЕЛЕНА. Видите как хорошо - я тоже одна.
КИРИЛЛ. Не ваш текст, никогда не играйте по чужим правилам.
ЕЛЕНА. Почему, азартная игра.
КИРИЛЛ. Я должен закрыть калитку.
ЕЛЕНА. Быстро же вы от меня устали!
КИРИЛЛ. Это правда. (Уходит и возвращается.) «Буря мглою небо кроет, вихри снежные крутя». Всю ночь мело.
ЕЛЕНА. Сколько бумаги извели за двести лет, - вы это хотели сказать?
КИРИЛЛ. Вы и мысли читать умеете? Ага, лучше так никто и не написал. Мне пора, собак кормить надо. Зимой на дачи никто не ходит, а кормить собак мне поручают.
ЕЛЕНА. А меня чаем угощать собираетесь?
КИРИЛЛ. Сначала хотел, а потом вдруг подумал, что вы откажетесь.
ЕЛЕНА. Не волнуйтесь, Кирилл, я со своими конфетами.
КИРИЛЛ. Это всё упрощает. Ждите, может скоро закипит.
ЕЛЕНА. А может и не закипит, да?
КИРИЛЛ. Вообще-то, должен.
ЕЛЕНА. Я сниму шубу?
КИРИЛЛ. (Помогает с явным неудовольствием.) Знаете, как солдат говорил? Бабуля, дай воды напиться, а то так есть хочется, что и переночевать негде.
ЕЛЕНА. Кирилл, вы идёте на рекорд учтивости.
КИРИЛЛ. Конфеты с собой - это на случай, если коньяком угощать будут?
ЕЛЕНА. Всё, рекорд пал! В вашем монастыре появился крамольный запах духов, и нахлынули воспоминания: духи, конфеты и коньяк, ля мур! Что, бывали времена? Я закурю, для полноты картины.
КИРИЛЛ. Ничего, всё равно проветривать после протопки.
ЕЛЕНА. Мне нравится ваша непосредственность.
КИРИЛЛ. Да, тут особо не заиграешься. Когда долго молчишь, всё становится более разумным, в этой жизни мы многое заболтали.
ЕЛЕНА. Но сами с собой вы как-то разговариваете?
КИРИЛЛ. До этого ещё не дошло.
ЕЛЕНА. Но размышляете же каким-то образом?
КИРИЛЛ. Размышления проходят без слов, не знаете разве?
ЕЛЕНА. Это общеизвестно или ваше открытие?
КИРИЛЛ. Я пошёл за дровами, а вы проверьте. (Уходит и вскоре возвращается.) Получилось?
ЕЛЕНА. Что-то получилось. Я вошла, вы вышли - выходит, я вас вытеснила. Вот так и приходит старость. Ма-ма! (Пауза.) Ну, скажите же, что неправда!
КИРИЛЛ. Слова - вот что мешает. «Мысль изречённая есть ложь». Уже ложь. (Пауза.) Ни раздеть, ни утешить, - вот вы нарвались, да? Смотрите, смотрите: вышел, негодяй, на промысел!
ЕЛЕНА. Мама, это же таракан!
КИРИЛЛ. Прусак, я называю его Австриец. Видите, почти до середины добежал. Разведка. Остановился, вычисляет... Ещё десять сантиметров, дальше опасно... Пока я сниму тапочек, пока замахнусь, он до плинтуса успеет. Мы договорились: веником не пользоваться, из углов не выметать. Точно рассчитал, хотите убедиться? (Срывает тапочек и несколько раз хлопает по полу.) Вот и всё, успел негодяй!
ЕЛЕНА. Не тапочком надо, что-нибудь другое в руке держите.
КИРИЛЛ. Правила менять нечестно - речь идёт о жизни.
ЕЛЕНА. На этом утренняя культурная программа завершена, насколько я понимаю?
КИРИЛЛ. А кормление собак?
ЕЛЕНА. Чужих, своей нет.
КИРИЛЛ. С собакой разговаривать нужно, а мне лень. Опять слова.
ЕЛЕНА. Кошмар, чем же вы живёте?
КИРИЛЛ. (Неожиданно серьёзно.) Воспоминаниями, о чём неважно, - только это и греет. Чем глубже - тем теплее, я как-то до двух с половиной лет дотянул. Запахи, кстати, помогли, - сушёное сено.
ЕЛЕНА. А будущее?
КИРИЛЛ. Как можно думать о том, чего не было, да ещё в нашей стране? И настоящего, кстати, нет. Пока о нём думаешь, оно становится прошедшим. И изрекать ничего не надо, верно?
ЕЛЕНА. Это как смотреть.
КИРИЛЛ. А вы способная, на лету схватываете!
ЕЛЕНА. А вы демагог и лодырь.
КИРИЛЛ. Не угадали, я приветливый, передайте это Серафиму Алексеевичу, пусть успокоится и не гоняет вас в такую даль, да ещё по такому морозу.
ЕЛЕНА. Передам обязательно. Какой вы проницательный. Чаю, вижу, мне не дождаться - он решил сегодня не вскипать. (Взялась за шубу.) Ну что ж, оставайтесь здоровы, человек без будущего.
КИРИЛЛ. Не нужны мы ему. Да и холодно там, неуютно. Еще костлявая где-то маячит, бр-р!
ЕЛЕНА. Об том стоит подумать. До свидания. Конфеты я оставляю.
КИРИЛЛ. Я уже свыкся с этой мыслью.
ЕЛЕНА. А это что?
КИРИЛЛ. Луковицы тюльпанов, уникальная коллекция, двенадцать лет создавал.
ЕЛЕНА. Почему же не высадили?
КИРИЛЛ. Потому, что не пора. Но скоро. Видите градусник - температурный режим строжайший.
ЕЛЕНА. Наука. Но с учтивостью у вас не очень. (Шубу пришлось одевать самой.)
КИРИЛЛ. Научился подавлять условные рефлексы. Я провожу, калитку всё равно закрывать нужно, чтобы два раза не ходить.
ЕЛЕНА. Проветрить не забудьте. (Выходят. КИРИЛЛ возвращается один. Остановился, потянул носом, обнаружил в руках лопату для расчистки снега, швырнул в сердцах.) Какого чёрта!
Картина 2.
ЕЛЕНА и СЕРАФИМ. Она пишет его портрет.
ЕЛЕНА. А ты знаешь, он обо всём догадался.
СЕРАФИМ. Этого следовало ожидать, ты не умеешь врать.
ЕЛЕНА. Тогда зачем поставил меня в такое положение?
СЕРАФИМ. Ну, извини.
ЕЛЕНА. Отличный ответ - «Ну, извини!» Серафим, иногда мне кажется, что ты его боишься.
СЕРАФИМ. В этой жизни я мало чего боюсь, ты это знаешь.
ЕЛЕНА. Он твой соперник? По чём? По жизненной позиции?
СЕРАФИМ. Зарыть себя на даче - в этом есть какая-то позиция?
ЕЛЕНА. По-моему, есть. Интересно, наши с тобой отношения имеют название?
СЕРАФИМ. Имеют. Неформальные отношение, ля мур.
ЕЛЕНА. Ты, обременённый семьей человек, можешь позволить себе это?
СЕРАФИМ. С некоторых пор мадам стала раздражительной. Могу. У нас свобода определяется возможностями. Опасная вещь, между прочим. К ней только стремиться хорошо. Не живётся тебе, Елена.
ЕЛЕНА. Почему, живётся. Но по твоим правилам.
СЕРАФИМ. И замолчала!
ЕЛЕНА. А один человек меня оборвал...
СЕРАФИМ. Не советовал играть по чужим правилам?
ЕЛЕНА. Ага, я попыталась кокетничать.
СЕРАФИМ. И получила?
ЕЛЕНА. Мгновенно! Он чувствует фальшь.
СЕРАФИМ. Этот со своего круга не сойдет!
ЕЛЕНА. Ты ушел в сторону, Серафим. И немножко опусти голову... Спасибо.
СЕРАФИМ. Ты там что, быка рисуешь?
ЕЛЕНА. А ведь он выпер меня из своего логова... Так стыдно. Может, по-своему он и положительный человек. Если бы ещё удачлив, но этого, точно, нет... А на неудачниках знак особый.
СЕРАФИМ. Женщины более жестоки, чем мужчины. Удивительно. И этим ты объясняешь свою неприязнь?
ЕЛЕНА. Этого слова я не говорила, Серафим Алексеевич, так что не шейте, не шейте!
СЕРАФИМ. Подразнить меня хочешь?
ЕЛЕНА. Он меня выпер, получилось это очень непосредственно и изящно. Мне было стыдно, что я, как казачёк в разведке, должна была что-то подсмотреть. Вот тебе и «Ну извини»!
СЕРАФИМ. А что я могу тебе ещё сказать?
ЕЛЕНА. Прошу тебя, опусти голову!
СЕРАФИМ. Однажды я послал его в Москву, в министерство. Дело было безнадёжное, как говорится, лежачее. В Москве его давно упаковали, стушевали с рельефом, придали историзм... Москва умеет оформлять исторические реальности.
ЕЛЕНА. Зачем послал?
СЕРАФИМ. Он был моим заместителем, тогда все так делали.
ЕЛЕНА. Этот советский трюк я знаю, ну и что?
СЕРАФИМ. А то: он на неделю зарылся в архивы, ветхие листки полистал, со всего снял копии... Мы же лодыри с первоисточниками возиться, всё от предшественников на веру принимаем. Через неделю мне оттуда звонок: что за монстра к нам прислал, он тут всех построил! А там такие ребята сидели, что вагон крымских даров прикатить надо, чтобы вопрос порешать!
ЕЛЕНА. А я понимаю, почему у него получилось.
СЕРАФИМ. Да? Как-нибудь расскажешь, я люблю загадочные явления в человеческих отношениях, я их коллекционирую.
ЕЛЕНА. Это раньше, а сейчас ты коллекционируешь деньги!
СЕРАФИМ. Это мой любимый вид спорта.
ЕЛЕНА. Не понимаю, зачем тебе столько?
СЕРАФИМ. Женщина! Никогда не говори со мной на эту тему, слышишь! Ты умная, но в этом ничего не понимаешь! (Примирительно.) Это очень жесткая борьба, в ней много риска, а результат непредсказуем. А потом, они дают власть - не всем же быть философами!
ЕЛЕНА. Я никогда этого не пойму. Если ты наберёшься терпения, то я объясню, как мало нужно человеку.
СЕРАФИМ. Демагогия! «Зачем тебе столько?», - демагогия, демагогия!
ЕЛЕНА. Успокойся. Помню, в детстве я считала, будто родители меня обманывают, что в семье мало денег. Переводила на мороженое - и получалось шикарное состояние!
СЕРАФИМ. У тебя до сих пор эта глупость сидит в голове.
ЕЛЕНА. Знаю.
СЕРАФИМ. То, что ты называешь деньгами...
ЕЛЕНА. Можешь не продолжать, Серафим, я не хочу этого знать! Сегодня для большинства людей какие-то мизерные числа пенсионных надбавок - это вопрос выживания. Иногда я чувствую себя как в зоопарке, только непонятно кто к кому пришёл.
СЕРАФИМ. Кто свободен, тот и пришёл. Свободные ходят куда хотят, остальные сидят за решёткой. (Другим голосом.) И ждут пополнения.
ЕЛЕНА. Ты хищник Серафим. Никогда не любила хищников, удивлюсь, что нас объединяет?
СЕРАФИМ. Хищник так хищник, для меня это комплимент. Процесс созидания капитала - отличное занятие для мужчины, в этом есть своя романтика. Елена – прекрасная!
ЕЛЕНА. (Упрямо.) Нет, что-то не так, Серафим. Ты умный, и должен понимать, что с тобой происходит. Я всегда стараюсь понять, что происходит с моей душой, для меня это важно. (Наливает себе коньяк.) Значит, пора заканчивать сеанс. Достаточно чуть выпить, начинаешь быть смелой.
СЕРАФИМ. (Тоже пьёт.) Хороший коньяк, жена его любит.
ЕЛЕНА. Молодец, что вспомнил про жену. Я серьёзно.
СЕРАФИМ. Не ревнуешь, это плохо.
ЕЛЕНА. Ты Кирилла давно не видел?
СЕРАФИМ. Почти три года.
ЕЛЕНА. Он не изменился, правда, я его плохо знала.
СЕРАФИМ. Такие не меняются.
ЕЛЕНА. И это тебя бесит. Хочешь ещё?
СЕРАФИМ. Я сам. Честно говоря, очень жалею, что послал тебя туда.
ЕЛЕНА. Кого ты проверял: меня, себя или его? Сам не знаешь.
СЕРАФИМ. Ладно, разберусь. Догадался, значит? Умный. А Женьку оставил и пошёл жить на дачу! А ведь они даже не в ссоре, мне сама говорила. Просто ушёл жить на дачу. Молча. Она годик поудивлялась - и уехала к дочери, за границу.
ЕЛЕНА. Ты так сказал: годик поудивлялась...
СЕРАФИМ. О, это ещё та семейка! Его видели несколько раз на рынке, продавал урожай, выращенный собственными руками!
ЕЛЕНА. Не верю!
СЕРАФИМ. И правильно делаешь, но это правда. Представляю, как на это смотрели те, кто знал его раньше, - вот разговоров было!
ЕЛЕНА. Не хочешь ему помочь?
СЕРАФИМ. Разве я не говорил? (Наливает, пьёт.) За тебя, талантливая! А случилось вот что... Тогда мы уже разбежались, и вдруг его дочери присылают вызов - они были в Бельгии на гастролях, и её там заметили. Вызов прислали, а деньги забыли. Вот он и забегал.
ЕЛЕНА. А тебе всё доносят?
СЕРАФИМ. Я устроил так, что ему упала какая-то сумма, как бы за прошлые наши дела. Сделал аккуратно, но он сообразил, как и на этот раз с тобой. А взять всё же пришлось, пришлось взять - ситуация была критическая.
ЕЛЕНА. Поблагодарил?
СЕРАФИМ. Он? О, да, отблагодарил! Остальное ты видела.
ЕЛЕНА. Ты знаешь каждый его шаг, от кого?
СЕРАФИМ. От своей жены Анны, у них любовь. Ты не то подумала. Без коньяка, без бассейна, с незапамятных времен. Не ля мур, а просто любовь.
ЕЛЕНА. Теперь он зализывает рану?
СЕРАФИМ. Вот-вот, в норе.
ЕЛЕНА. А что жена Анна знает про тебя?
СЕРАФИМ. То, что я считаю нужным, чтобы она знала.
ЕЛЕНА. А про меня?
СЕРАФИМ. «Здравствуй, милая моя, я тебя дождался», - зачем ей это?
(Звонок телефона.)
ЕЛЕНА. Кто это так поздно? Алло? Добрый... Что? Допустим. Хорошо, сейчас дам. Вас, Серафим Алексеевич.
СЕРАФИМ. Шутишь?
СЕРАФИМ. Вас, вас!
СЕРАФИМ. (Берёт трубку.) Да! Ну, привет... Звонят из Питера? До утра не могли подождать? Вот болваны, прости меня, господи! Да нет там никакой срочности, что я не знаю! Так и скажи: швартоваться, но документы не визировать! Я завтра сам с ними свяжусь... Послушай, а откуда ты... Положила трубку...
ЕЛЕНА. (Сначала сдержанно засмеялась, потом захохотала.) «Здравствуй, милая моя, я тебя дождался!» Какой ты глупый, Серафим Алексеевич. Ха-ха-ха. Видел бы ты своё выражение лица!
СЕРАФИМ. Ну, Анна Анатольевна, ну, тихоня! Рептилия подколодная, гюрза... Ну ладно... (В волнении заходил по мастерской, подошёл к станку, на котором задрапирована работа.) А это что? Можно?
ЕЛЕНА. Нет-нет, ни в коем случае!
СЕРАФИМ. Прячешь. После той поездки начала рисовать?
ЕЛЕНА. Не рисовать, а писать, сколько можно повторять! Как это в тебе сочетается, вот только что сказал: «Опасная вещь свобода, к ней только стремиться хорошо». Не сказал, а припечатал! И тут же «картину рисовать», туземец! (Неожиданно рассмеялась.) Первый раз вижу тебя таким растерянным. Мужик как мужик, ты мне понравился. Обыкновенный человек, а решаешь человеческие судьбы, тебе не страшно?
СЕРАФИМ. Откуда узнала?.. Не решаю, а даю направление. Каждый за себя решает сам, но большинству лень думать, легче плыть по течению.
ЕЛЕНА. (Упрямо.) Но можешь не дать направление?
СЕРАФИМ. Чаще всего это и происходит.
ЕЛЕНА. Или дать в другую сторону?
СЕРАФИМ. А об этом лучше не думать.
ЕЛЕНА. Ошибиться не боишься?
СЕРАФИМ. Повторяю: об этом лучше не думать. Я делаю конкретное дело и действую в интересах дела, а то, что ты спрашиваешь… Если бы все разумно и последовательно делали своё дело, не было бы этих дурацких вопросов!
ЕЛЕНА. Один уверяет, что размышление проходит без слов, другой умеет регулировать процесс думанья - кто кого дурит непонятно.
СЕРАФИМ. Сильным хочет быть каждый, но не у всех это получается, - остальные ведут красивые разговоры про честь и человеческое достоинство. Для меня предметы сии зело смутны, о них я судить не берусь. Если кто-то разбирается в этом лучше, мне что – повесится, что ли? Бери маслины, подлинник, как ты выражаешься. Отличаешь от подделки?
ЕЛЕНА. Отстань!
СЕРАФИМ. А я отличаю. За тебя, - последний оплот сопротивления!
ЕЛЕНА. Кто-то должен тебя остановить, Серафим, ты разогнался!
СЕРАФИМ. Остановиться сейчас? Да ты что! Уникальнейший момент для броска, как говорил наш вождь: «Вчера было рано, завтра будет поздно!»
(Входит ДЖЕММА.)
ДЖЕММА. Голландский сюжет: мастер и натура после сеанса! Уже под шафе?
ЕЛЕНА. Знакомься: Серафим Алексеевич.
ДЖЕММА. Тот самый, легендарный, от которого весь город дрожит? Джемма.
СЕРАФИМ. Джемма? А почему Джемма?
ДЖЕММА. Потому, что Повидла звучит хуже.
ЕЛЕНА. Ты «Овод» читал, Серафим?
СЕРАФИМ. Кино видел.
ЕЛЕНА. Отличный ответ, - классика! Ну что, натура, поздно, тебя ждут. Вот набросок, возьми для оправдания.
ДЖЕММА. Удаляюсь, не буду мешать пить на посошок. (Заглянула за подрамник.) Ого! Ма, ты чего это налепила? Вы пират?
СЕРАФИМ. В какой-то степени да.
ДЖЕММА. Молодец, ма, это ты схватила! Вместо галстука шейный платок напиши.
ЕЛЕНА. Галстук придется оставить, это, кажется, единственное, что похоже.
ДЖЕММА. Ну что ж, до свидания. Неприятно было познакомиться.
ЕЛЕНА. Джемма, не хами!
СЕРАФИМ. Нет-нет, я это люблю! Неприятно, а почему? Скажите, смелая, мне интересно.
ДЖЕММА. Не соответствуете, на портрете вы честнее.
СЕРАФИМ. Намного пиратистее? Так бы и сказали. Я за себя возьмусь. Я разграблю этот город, я завоюю побережье, но я оправдаю свой образ! Вы мне понравились, что я могу сделать для вас? Напишите, скажите, не стесняйтесь. Я могу, ей богу, могу.
ДЖЕММА. Ничего вы не можете.
СЕРАФИМ. Ошибаетесь. Спросите у матери, она меня знает. Или специально дразните?
ДЖЕММА. Я хочу выйти замуж. (Уходит.)
СЕРАФИМ. Не понял, а в чём проблема?
ЕЛЕНА. Уходи, Серафим, тебя ждут!
СЕРАФИМ. Да хоть намекни!
ЕЛЕНА. Я тебя провожу. Пить нельзя, любить нельзя, детей рожать нельзя - так тоже бывает. Одевайся. Ого, ты выпачкался, дай руку. (Делает тампон, вытирает.) Ничего себе, какая биография! Смотри, Серафим, тебя ожидает катастрофа, это почти неизбежно.
СЕРАФИМ. (Одёргивает руку.) Я тебя просил об этом?
ЕЛЕНА. А, так ты уже знаешь?
СЕРАФИМ. Случилось в одном купе ехать с какой-то знаменитой прорицательницей, насчет неизбежности она другое сказала - можно проскочить.
ЕЛЕНА. Но не так, как ты живёшь.
СЕРАФИМ. Я - Рыба, хитроумный и находчивый.
ЕЛЕНА. Если рыба, то форель, - всегда против течения и вверх по горным камням. Хочешь, Джемма посмотрит, её бог многих радостей лишил, зато руку читает - как книгу! Хочешь?
СЕРАФИМ. Если Джемма, я согласен, она мне выдаст!
ЕЛЕНА. Сейчас. (Уходит и возвращается с Джеммой.) Посмотри, какая у Серафима Алексеевича интересная рука. (Джемма быстро взглянула на одну руку, вторую, молча пошла к двери.)
СЕРАФИМ. Ничего не скажете?
ДЖЕММА. Вам надо забыть одного человека, иначе вы погибнете. Или погибнет он.
СЕРАФИМ. Но это не всё?
ДЖЕММА. Да, не всё. (Уходит.)
ЕЛЕНА. Ну, вы схватились, прямо насмерть. Живет человек, как может, ну и пусть себе живет, значит, ему так нравится. «Передайте Серафиму Алексеевичу, что я приветливый, и пусть вас не гоняет по такому морозу», - а глаза умные-умные!
СЕРАФИМ. Видишь, как издевается! Вас подвезти?
ЕЛЕНА. Спасибо, тут рядом. Пока.
(СЕРАФИМ целует ЕЛЕНУ и уходит.)
ДЖЕММА. (Входит.) Он тебя не любит, ты это знаешь?
ЕЛЕНА. Потому, что я этого не хочу.
Картина 3.
ДЖЕММА, СЕРАФИМ.
ДЖЕММА. Зачем было приходить, ведь знаете, что мать в мастерской. Кстати, ждёт вас, чтобы работать над портретом.
СЕРАФИМ. Донна Анна тоже ждёт расфуфыренная - мы приглашены на официальный приём в мэрию. Она думает, что я заторчал в мастерской. А я здесь, - всех перехитрил! Жене скажу, что был на сеансе, твоей матери скажу, что с женой на приёме.
ДЖЕММА. Ну и плохо! Один раз мы уже заставили всех волноваться целую неделю, - мать до сих пор со мной не разговаривает!
СЕРАФИМ. Аморально, жутко и нечестно! Кстати, объясни, как ты понимаешь: а что такое честно? Честно. Его везде ждут, а он общается с молоденькой девушкой. Общаемся, стоим в разных углах комнаты, как боксеры на ринге. Фу, как нечестно! Женат, но бегает на сторону: налево грешить - честно, направо разговоры разговаривать – нечестно. Или я запутался, или что-то неправильно в этой жизни изначально! Потерял ориентацию.
ДЖЕММА. Я уже заметила, ориентация у вас совсем другая.
СЕРАФИМ. Была. А сейчас никакой. Вот если бы я сейчас в своём лучшем костюме, рядом с красивой и строгой женой кому-то улыбался и говорил пустые слова, - это так надо. Хотя мерзко!
ДЖЕММА. Конечно, если в это время есть кому на это жаловаться.
СЕРАФИМ. Жена не понимает, какая польза от этих раутов, но она честно выполняет долг. Я знаю, какая польза от этих раутов, но я здесь. Жена любит другого, но она честно выполняет долг. Мне это известно, и она знает, что мне это известно, - и что же я? А я ничего, мне не до этого, у меня дела... Честно.
ДЖЕММА. Бедная женщина, как она терпит такого демагога?
СЕРАФИМ. Потому и терпит, что она не бедная женщина.
ДЖЕММА. У вас искривление в мозгах.
СЕРАФИМ. Могу себе позволить эту травму.
ДЖЕММА. Вы многое можете себе позволить, но не всё.
СЕРАФИМ. Почти всё.
ДЖЕММА. Но не всё.
СЕРАФИМ. Девочка, ты не права. А кому-то позволено всё? И как его зовут, кстати?
ДЖЕММА. Какая вам разница? Еще закажете.
СЕРАФИМ. Ты не говорила, мне интересно. Молодой, талантливый? Он хоть на гитаре играет?
ДЖЕММА. Не знаю.
СЕРАФИМ. А я играю! Я такой сякой, старый, седой и лысый, но на гитаре играю.
ДЖЕММА. Зато он ничего не боится, а вы боитесь.
СЕРАФИМ. А чего ему бояться, у него ничего нет. А у меня есть всё и я боюсь потерять.
ДЖЕММА. Вы не знаете, чего вам надо бояться.
СЕРАФИМ. А ты знаешь?
ДЖЕММА. Я всё про вас знаю.
СЕРАФИМ. Ах, да, ты же видела мою руку! Но молчишь?
ДЖЕММА. Маловато у вас шансов проскочить.
СЕРАФИМ. Второй раз мне говорят это слово: проскочить! Мне оно нравится.
(Входит ЕЛЕНА.)
ЕЛЕНА. (Удивленно.) Привет. А почему ты здесь, мы как договорились?
СЕРАФИМ. Ты ждала, да? Извини, я всё перепутал. Мне пора, дела, жена ждёт, сегодня ответственный день - раут в мэрии. В четверг приглашаю в бассейн.
ЕЛЕНА. Я помню.
ДЖЕММА. У меня аэробика.
СЕРАФИМ. (Целует ЕЛЕНУ.) Пока. До свидания, сообщница! Разоблачают меня сегодня налево и направо. (Уходит.)
ЕЛЕНА. Скажи, что происходит?
ДЖЕММА. Ничего, поговорили о том, о сём.
ЕЛЕНА. Между прочим, у него неприятности.
ДЖЕММА. Финансовые проблемы, у кого их сейчас нет?
ЕЛЕНА. Исчез на неделю, не оставил никаких координатов, - у них так не принято. Пока я тут с ума сходила, вы архитектурные памятники средней полосы России изучали?
ДЖЕММА. Нет. В Москве встречались с какими-то медицинскими светилами, у них международный симпозиум. Поверила? Не предупредила, потому что сама не знала. Всё получилось внезапно. Не звонила, - он не велел. «Я плакать не смею, мне он не велит»...
ЕЛЕНА. Ты про себя ничего не забыла?
ДЖЕММА. Он бы напомнил, ты же ему рассказала.
ЕЛЕНА. И чем всё кончилось?
ДЖЕММА. Пока ничем, ждём вызова на операцию.
ЕЛЕНА. А вообще? Как произошло, что вы так быстро спелись?
ДЖЕММА. Товарищеское участие, ты сама учила верить людям.
ЕЛЕНА. Но не до такой же степени!
ДЖЕММА. Про степень ты не говорила.
ЕЛЕНА. Значит, будем делать вид, что ничего не произошло?
ДЖЕММА. Это самое разумное.
ЕЛЕНА. Довериться незнакомому человеку!
ДЖЕММА. Ты всегда характеризовала его положительно, тебе-то я верю.
ЕЛЕНА. Извини, Джемма, ты уже взрослая и всё понимаешь. Знаешь, почему я взялась за его портрет?
ДЖЕММА. Знаю. Ты глупая женщина и знаешь только один способ изучить человека. По-моему, спасать его надо, а не изучать.
ЕЛЕНА. Ты тоже так считаешь? Но почему, почему? Ведь он такой уверенный, дела у него идут благополучно...
ДЖЕММА. Серафим часто говорит о каком-то человеке.
ЕЛЕНА. Вы уже на «ты»?
ДЖЕММА. Нет, просто мне нравится это имя, хотя оно совершенно не соответствует его характеру, а может и соответствует, и даже очень, - тут какая-то загадка.
ЕЛЕНА. Портрет не соответствует, имя не соответствует, - тебе ничего не кажется? Зачем тебе это, Джемма? Очнись!
ДЖЕММА. У вашего поколения, ма, есть одно слабое место. Вообще-то вы ребята ничего, монолитные, и всё у вас настоящее, но вы самозабвенно любите три вещи: идеи, трудности и красивые слова! Это в вас неистребимо. Учила вас жизнь, учила, -бесполезно!
ЕЛЕНА. Ты разговариваешь как с бабушкой, которая семечки на рынке продаёт!
ДЖЕММА. Вот и обиделась, а мы, молодые, не обижаемся, когда про нас всякие гадости говорят!
ЕЛЕНА. Оставим это. Может и хорошо, что ты пытаешься его понять, а вот насчёт «спасать», то это вряд ли тебе удастся.
ДЖЕММА. Пока что он меня спасает.
ЕЛЕНА. Бросил вызов жизни. Нашел себе посильную задачу...
ДЖЕММА. Ты ревнуешь.
ЕЛЕНА. Нет. Я уважаю в нём сильного человека, хотя и со знаком минус. От него всего ожидать можно. Первый раз поговорили после вашего бегства. Чего я только не передумала.
ДЖЕММА. Очень галантный мужчина, между прочим.
ЕЛЕНА. Когда влюблен, в остальных случаях он себя этим не утруждает. Баб у него знаешь сколько?
(Входит СЕРАФИМ.)
СЕРАФИМ. Представляете, пришлось брать такси! Жену бросил в клоаку, сам сбежал. Ты не забыла, что фотографии должны быть цветными? Четыре штуки, без уголка.
ДЖЕММА. Я уже всё сделала. Я же вам говорила, Серафим Алексеевич.
СЕРАФИМ. Да? А я подумал: вдруг забыла? Кофе бы сейчас...
ЕЛЕНА. Ну, всё. В жизни раз бывает восемнадцать лет. Я сварю. Да, а как же твой любимый вид спорта, - смотри, не разорись! (Уходит.)
СЕРАФИМ. (Будто после года разлуки.) Как поживаешь?
ДЖЕММА. Спасибо, ничего. А вы безумствуете?
СЕРАФИМ. Чуть-чуть.
ДЖЕММА. Безумствуете. А здоровье как?
СЕРАФИМ. В моторе дребезжание, а так ничего, слава богу.
ДЖЕММА. Говорят, на вас накатили?
СЕРАФИМ. Представляешь, на меня!?
ДЖЕММА. Не надо было усугублять.
СЕРАФИМ. Кто ж знал? Хочешь как лучше для себя, а там, когда-нибудь, и всем хорошо будете. Не понимают. Надоели. Всё надоело! Всё опротивело. Жаль, бросить нельзя, а то взял бы и послал всех подальше с их маклями! Привёл бы в порядок личную жизнь...
ДЖЕММА. Что мешает?
СЕРАФИМ. А кто ж меня любить будет, если я в неудачники запишусь? Слыхала, творческий человек, а предупреждает: смотри, не разорись.
ДЖЕММА. Жалеете?
СЕРАФИМ. Очень. Потерял независимость, непривычно. Плохо, когда себе не принадлежишь, не люблю я себя таким, ненавижу.
ДЖЕММА. Да что с вами, в конце концов?
СЕРАФИМ. Вот ты скажи, про что пишут в рассказах и стихах? Про любовь. Про что в песнях поют? Про любовь и только про любовь, и всё про какую-то левую, левую! Ни одной песни про капитал, учётные ставки, дивиденды и ликвидность, - это так надо?
ДЖЕММА. Серафим Алексеевич, что случилась?
СЕРАФИМ. Ни-че-го. Всё потеряло смысл.
ДЖЕММА. Серафим Алексеевич!
СЕРАФИМ. Аюшки?
ДЖЕММА. Мы же договорились!
СЕРАФИМ. Договорились. Но почему-то я опять оказался здесь! Жену бросил в клоаку, прилетел на такси... Зачем? А что я завтра выкину, какой ещё номер?
ДЖЕММА. Потерпите, пройдёт.
СЕРАФИМ. Это пройдет, а что останется?
ДЖЕММА. Вам переключиться надо, вы же волевой человек. Затейте что-нибудь, найдите вашего умного друга, ну, я не знаю, что вам сказать...
СЕРАФИМ. Один умный человек, и тот сумасшедший. Ты же говорила, что надо его забыть, иначе кто-то из нас погибнет!
ДЖЕММА. Я этого не говорила.
СЕРАФИМ. Как это не говорила, вот здесь оно написано и ты прочитала!
ДЖЕММА. Серафим Алексеевич!
СЕРАФИМ. Я же тебя ещё переспросил: но это не всё?
ДЖЕММА. А я вам ответила: да, не всё.
СЕРАФИМ. (После большой паузы.) Ты это специально, да?
ЕЛЕНА. (Входит.) Будь осторожен, Серафим, ты не умеешь проигрывать. Опять разогнался, остановись. Знаешь, что она имела в виду? Даже я поняла.
СЕРАФИМ. Пусть она мне сама это скажет.
ЕЛЕНА. Она говорила. Забудь одного человека, забудь её.
СЕРАФИМ. Пусть ещё раз повторит, только сейчас!
ЕЛЕНА. Джемма. (Пауза.) Джемма, скажи ему! Джемма, скажи ему сейчас! Скажи, прошу тебя!
Картина 4.
Пластическая сцена. ДЖЕММА, СЕРАФИМ. Очевидная неизбежность и очевидная невозможность сближения судеб. Пропасть лет, что пролегает между ними, забывается, если смотреть глаза в глаза, - и становится неодолимым препятствием при первом же шаге. И тогда остается одно: в дорогу!
Картина 5.
ЕЛЕНА работает над портретом. Звонок. Входит АННА.
ЕЛЕНА. Входите, не заперто: «Искусство принадлежит народу».
АННА. Ого, сколько тут всего всякого!
ЕЛЕНА. (Не отрываясь.) Ну, и как?
АННА. Очень интересно.
ЕЛЕНА. Интересно в зоопарке. Нравится?
АННА. Я не очень разбираюсь.
ЕЛЕНА. Я тоже. Но пытаюсь. (Оглянулась.) Подбородок бы вам подправить, могло что-то получиться.
АННА. По-моему, нормальный подбородок.
ЕЛЕНА. Да уж: срезанный подбородок и скулы повисли! Природа на шедевры торовата, обязательно даст отметину! А уж русскую физиономию боженька лепил в последнюю очередь, сильно устамши, и из всего, что осталась под рукой. И отпустил: живите, чада! Вот уж зашифровал, так зашифровал!
АННА. (Заглядывает через плечо.) Пытаетесь расшифровать?
ЕЛЕНА. Ага, пытаюсь.
АННА. А что, получилось.
ЕЛЕНА. Вы думаете? А я так не считаю.
АННА. Получилось, получилось.
ЕЛЕНА. Во-первых, надо знать натуру.
АННА. Имею счастье быть законной супругой.
ЕЛЕНА. Сказано простенько и со вкусом! Анна Анатольевна? Если скажу, что рада познакомиться, поверите?
АННА. Почему бы и нет?
ЕЛЕНА. Елена. А я как раз хотела заканчивать работу. Чай, кофе?
АННА. Спасибо. Поработайте ещё, хочу увидеть как это делается.
ЕЛЕНА. Пожалуйста, смотрите.
АННА. Нос не крупноват?
ЕЛЕНА. Это я специально.
АННА. Понимаю, - чтобы глазам было тесно.
ЕЛЕНА. Понимаете, он же у вас завоеватель.
АННА. У вас тоже.
ЕЛЕНА. Знаете, Анна, свой круг - это хорошо, но тоже надоедает. Мы, артисты, все с придурью!
АННА. Я об этом ничего не знаю. Да вы не оправдывайтесь, царапаться не будем.
ЕЛЕНА. Спасибо. Там в углу стопка картонов, посмотрите, кое-что найдёте для себя.
АННА. (Рассматривает один за другим картоны, вдруг остолбенела.) Когда это было?
ЕЛЕНА. Под Рождество. По памяти набросала. Он даже чаем меня не напоил. Дикарь.
АННА. С женщинами он не умеет.
ЕЛЕНА. Откуда я знала? Я ему за пять минут надоела, представляете?
АННА. А как вы к нему попали?
ЕЛЕНА. Как дура! Завоеватель казачка в разведку послал.
АННА. Неймётся ему, кому-то что-то хочет доказать.
ЕЛЕНА. Всё, аминь, не хочу я его больше писать, надоел! Где-то у меня есть коньяк, ваш любимый, кстати.
АННА. Это сказал, надо же! Не закрывайте, пусть смотрит.
ЕЛЕНА. И лимончик, правда, он не очень... У меня там ещё есть кое-что из закуски?.. Ах, да, конфеты есть! Этого дикаря угостила конфетами, так он сразу про коньяк вспомнил. Я же ещё и виновата осталась, представляете? Нашел соблазнительницу. Когда я работаю – ни-ни!
АННА. (Странно рассмеялась.) С женщинами он не умеет.
ЕЛЕНА. Ну что, трудами праведными и мы заслужили по стопочке.
АННА. Это вы труженица, а я лодырь, мне ничего делать не дают.
ЕЛЕНА. Ваше дело ублажать зверя.
АННА. Выходит, одна я с этим делом не справляюсь. Спасибо за помощь. За это и выпьем!
ЕЛЕНА. Наверное, такого тоста ещё никто не говорил. (Пьют.) Реализм - вот где требуется мужество, всё остальное выпендрёж! Посмотрите, сколько выдумано течений-направлений, а почему? А потому, что стакан воды на подоконнике написать толком не могут! Модерн!
АННА. Об этом мы потом поговорим. Как же так, Елена, да что же это такое, в конце концов! Не могу поверить. Ну, ладно, я, - жена, условный рефлекс, домохозяйка, рельеф местности... Но вы! Вы же такая глыба, талант - что же ему ещё, паразиту, нужно? И после всего, вы его рисуете? Да вам медаль надо повесить! Дочь ему подавай! Эксплуаиаиор.
ЕЛЕНА. Я его не рисую, Анна, я пишу портрет. Для меня это единственный способ узнать человека.
АННА. Вы такая... Я прямо не знаю, как и сказать... Давайте за вас, Елена? (Наливает.) За вас и за ваше бессмертное творчество! Видали, смотрит! Да что он понимает в женщинах!
ЕЛЕНА. А я пью за вас, дорогая Анна. За вас, за вашу неувядаемую красоту. За красивых и верных жён! Если бы не подбородок… И этого, своего дикаря, поставьте, пусть тоже видит! Лимончик берите, правда, он не очень. Фу! (Пьют.)
АННА. Я считаю, что двум умным женщинам всегда есть о чём поговорить, верно? А вы не надейтесь, царапаться не будем... Ой, у меня в голове сплошные волны… Это от лимона.
ЕЛЕНА. Анна, держитесь, сейчас я что-нибудь существенное принесу. Пусть они не думают, особенно этот дикарь! Чаем меня не угостил, представляете? (Уходит и приносит ещё один лимон.) Ешьте, Анна. Я тоже вместе с вами буду есть, - назло им! Подумаешь, нашлись герои, видали мы таких! И не с таких портреты писали!
АННА. Вот именно. Ещё по половинке, вы согласны? Хороший коньяк. Знает, что я люблю именно этот! Где-то ещё конфеты были, ну да чёрт с ними, только время терять! Пейте, Елена... Я хотела сказать: у вас конфеты были... Пить, так пить! Зачем конфетам пропадать?
ЕЛЕНА. Нет проблем. (Приносит конфеты.) Приносит, приносит, солить я их, что ли, буду? Ешьте. Круто мы, да? За вас, дорогая Анна! Насчет подбородка не обращайте внимания. Думаете, они в этом что-нибудь понимают?
АННА. А я пью за ваш талант! Серафим Алексеевич, конечно, редиска, но в женщинах о-очень и очень!
ЕЛЕНА. Нет, такую жену взять и бросить! Конечно, не в прямом смысле бросить, вы же не подумали... И на кого променять!
АННА. Нет-нет, Елена, вы не правы! Что такое жена? Жена - это так явление природы, что-то, давно состоявшееся... Только и слышишь: Елена нарисовала, Елена сказала... И вот, пожалуйста, - дочь ему подавай! Человек тебе поверил, ввёл в храм искусства, портрет с тебя, чурбана, рисует...
ЕЛЕНА. Я ему всё время говорила: человеку нужно совсем немного! Вот смотрю я на вас, Анна, и думаю: ну что ему, паразиту, ещё надо было? Смотрите, какая у вас грудь, шея тоже ничего, правда, подбородок подгулял... А ну, вот так повернитесь…
АННА. А по-моему, подбородок как подбородок, мне о нём никогда не говорили, даже мужчины.
ЕЛЕНА. Нашли ценителей!
АННА. Ну, всё равно...
ЕЛЕНА. А вот и не всё равно! Вы, Анна, даже не представляете, что они в нас видят! Я, как художник, вижу в вас образ, воспринимаю вас целиком, как есть, а они? Вы меня понимаете? Я вижу, с трудом, что вы меня не понимаете... То есть, я вижу, что вы меня понимаете с трудом. Вот представьте себе: вы мужчина, я женщина. Въехали? А теперь скажите, что вы во мне видите? Ну? Вот она, я, целиком, могу снять с себя этот дурацкий балахон, могу немного вздыбиться, - ну вы знаете, как это делается, не мне вас учить. Ну и что? А? Вот то-то и оно, а вы говорите! А я художник, я мастер, сижу тут одна в этой мастерской и пишу, пишу... Смотрю в эти глаза и пытаюсь понять: как они видят мир? Да я к холсту не притронусь, пока не пойму... Вы знаете, Анна, что такое мазок? Вот посмотрите, это мазок. А почему он такой, вы задумывались? Вы, Анна, когда-нибудь писали портрет?
АННА. У меня была пятерка по черчению.
ЕЛЕНА. Браво! 3а это надо выпить! Вы мне нравитесь, Анна, я в вас влюбилась! За пятерку по черчению! (Наливают и пьют.) Ну, мы даём, да, Анна?
АННА. Круто. Нет, мне интересно, вот вы берёте человека, садите его напротив... Не важно, чей это муж... И рисуете... Вы стараетесь передать черты лица, да?
ЕЛЕНА. Категорически нет! Я же вам говорила! Я вижу образ, а не чьего-то мужа! Вот, допустим, я пишу вас, сразу скажу: на образ вы не тянете - подбородок и всё такое, долго объяснять. С другой стороны, эти-то недостатки и делают нас, как говорят эти болваны, единственной и неповторимой! И кому он нужен, этот образ, вам он нужен?
АННА. Да гори он синим пламенем!
ЕЛЕНА. Вот это и отличает настоящее искусство от никому не нужных обобщений! Потому что если мы будем обобщать, то там уже маячит партийность в искусстве, - а это мы уже проходили! Вы, Анна, мне другое скажите: как у вас с этим дикарём? Только ничего не возражайте! Так и будем, молча и на расстоянии?
АННА. Не надо, Елена, прошу вас.
ЕЛЕНА. Но это так прекрасно! И этот про этого все знает! Ничего, пусть знает. жена тоже живой человек.
АННА. Это очень больно.
ЕЛЕНА. А по-моему, это единственное, ради чего стоит жить. Когда-нибудь вы будете вместе, я уверена.
АННА. Вовсе не обязательно, я бы не хотела об этом говорить.
ЕЛЕНА. Давайте выпьем за это? За это, не будем уточнять! Мы с вами очень умные женщины, я таких еще не встречала.
АННА. Нет, я не хочу. Он исчез, его не стало. Его не стало совсем.
ЕЛЕНА. Ну что вы, я видела его под Рождество!
АННА. И больше его никто не видел. Уже пять месяцев прошло. Его нет, я знаю.
ЕЛЕНА. И вы так просто это говорите?
АННА. Кто вам сказал, что просто? Это очень больно, это так больно, никто этого не поймет... Люди говорят слова, чтобы освободиться от боли. Я вас полюбила, а вы всё испортили. Это наша тайна. (К картону.) Да, странник?
ЕЛЕНА. Извините, но надо же что-то делать?
АННА. Надо? Кому надо?
ЕЛЕНА. Тем, кто его знает, всем нам!
АННА. А зачем, Елена? Я думаю, что его уже нет. А я живу, видите - живу, не кричу, не плачу. Жи-ву.
ЕЛЕНА. Как так можно, что вы говорите?!
АННА. Да не надо ничего говорить! Он всем мешал, при нём жить стыдно, теперь все должны почувствовать облегчение. Зачем искать - чтобы очистить совесть?
ЕЛЕНА. И вам это не нужно?
АННА. Я боюсь. Я боюсь думать о жизни, меня в неё поместили и сказали: живи. И я живу. Вы боретесь, чего-то достигаете, к чему-то стремитесь! Я этого не понимаю, я жи-ву!
ЕЛЕНА. Вот вы какая, вы не хотите играть в эти игры. Вот почему Серафим Алексеевич наш так растерялся. Я ему говорю: зачем тебе столько? Так он меня же и отругал! Меня, вы это понимаете?! Женщина, говорит, не лезь не в свои дела! Это я женщина? Вот вы, вы женственная, вы ни к чему не прикасаетесь, вы сладкая, а мы лошади со-ци-аль-ные! Мы думаем, работаем, творим!
АННА. Можно, я попробую дорисовать?
ЕЛЕНА. Вы говорили, что не умеете?
АННА. Я не пробовала. (Берёт кисть, работает над портретом.)
ЕЛЕНА. Когда я выпью, я никогда не берусь за кисть.
АННА. А я наоборот. У каждого это по-своему происходит.
ЕЛЕНА. У Серафима Алексеевича нет этой складки.
АННА. Есть, только её никто не видит. Ещё немножко налейте, правда, хороший коньяк?
ЕЛЕНА. Хороший, но не настолько, чтобы браться за незнакомое дело.
АННА. А вдруг получится? В творчестве главное - освободиться от страха.
ЕЛЕНА. Откуда вы знаете, что Кирилла уже нет?
АННА. У меня предчувствие. Не будем об этом.
ЕЛЕНА. Давно оно появилось?
АННА. Мне приснился сон, какие-то тюльпаны, очень красивые, необычные. Кирилл все деньги тратил на тюльпаны, откуда только их не выписывал, - он на этом помешался. Знаете, сколько у него было литературы по тюльпанам? А сон был страшный, я проснулась и поняла, что с ним что-то произошло.
ЕЛЕНА. Разве цветы могут напугать?
АННА. Цветы росли из него, он лежал, а они из него росли.
ЕЛЕНА. Прошу вас, не трогайте портрет!
АННА. Ещё чуть-чуть. Вот теперь он похож на человека, который сбежал от жены шесть дней назад. Похож?
ЕЛЕНА. Похож на бандита, который украл у меня дочь.
АННА. И куда они опять исчезли?
ЕЛЕНА. Куда-то за рубеж. Сначала её кладут на обследование, потом операция. Комбинированный порок сердца, ничего нельзя!
АННА. Что же он в ней нашёл, интересно?
ЕЛЕНА. Поражаюсь! Первое, что она ему сказала – «Неприятно было познакомиться», представляете?
АННА. О, Серафиму этот раздражитель только дай, как бык на красную тряпку рванул, да?
ЕЛЕНА. Бороду зачем намалевали?
АННА. Больше не буду. Однажды в отпуске он отрастил вот такую бородищу!
ЕЛЕНА. Теперь его ни один криминалист не узнает.
АННА. Его-то узнают... Уже пять месяцев! Пять месяцев…
ЕЛЕНА. Анна, что с вами? Анна... Господи, да у вас же нервный срыв. Голубушка не надо! Анна, успокойтесь, успокойтесь, прошу... Ничего с ним не могло случиться, он же никуда не ходил дальше своего логова.
АННА. Мы иногда созванивались... Он всё бросил, чужих собак перестал кормить... Вы его не знаете, не знаете, какой он глупый!
ЕЛЕНА. Погодите, погодите, я что-то читала про тюльпаны… В газете какая-то странная заметка. Нет, не помню. Да, в газете, совсем недавно... Ну, вспомни же, вспомни... (Роется в газетах.) Что-то такое странное: на спуске, недалеко от шоссе, на скале, на каком-то недоступном уступе, выросли тюльпаны. Какие-то необыкновенные, никто не может понять, как они там оказалась? Пассажиры шеи посворачивали, а с дороги к скале не подойти, потому что заросли кустарника непроходимые. Сверху тоже никак не спуститься. Я когда прочитала, сама удивилась, надо сходить посмотреть, подумала.
АННА. Какое это имеет отношение к Кириллу - не понимаю?
ЕЛЕНА. Зимой я видела у него луковицы, он сказал, что скоро будет высаживать. Кто-то же их посадил на уступе скалы!
АННА. А ещё этот сон... Значит, он мог упасть!
ЕЛЕНА. Нет, Анна, нет! Анна!
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Картина 6.
Поздний вечер. Силуэт скалы, на уступе которой едва заметен человек. Он притаптывает пятачок земли, готовится подниматься наверх. Это КИРИЛЛ.
КИРИЛЛ. Получилось, сбылась мечта идиота. Вот удивится народ, давно не удивлялся ничему хорошему. Куда же это девать? Дорогие же! Думал, тут побольше места. (Кладёт за пазуху.) Аккуратнее надо бы, ого - метров десять, не меньше. (Осторожно переставляет ноги с одного выступа на другой, цепляясь распростертыми руками. Вдруг из-под ноги срывается камень. Он судорожно разворачивается лицом к залу, вывернув руки где-то вверху - они едва держат.) Ну вот, кажется, это и случилось... А ведь знал. Так долго не продержишься... Можно что-то попробовать... Нет, лучше ничего не делать... Ого, как всё стало серьёзно. Караул… Что ж это я так, думал о себе лучше... Огни в окнах, машины бегают, людей вижу, а они меня нет, - обидно. Всё, что ли? И не крикнешь. Как Андрей Первозванный, только распят по собственной глупости. (Пытается пошарить ногой, но соскальзывает ещё ниже.) Замри же, наконец. А ведь конец... Зато сразу. Огни, дома, улицы, машины - всё вдруг стало чуждо и бессмысленно. Уйду, никто и не заметит. Повоняю немного - и в кругооборот. Не погребенным останусь, - вот где неожиданность. Всё не так, как у всех... А на скале цветы, сам о себе позаботился... Говорят, в последний момент что-то открыться должно неведомое... Жди! Мозги по камням - вот это отчетливо представляю. Когда вся жизнь скуксилась в одну точку, в ней уже ничего не поймешь. А ведь без всего можно было обойтись... Понял, когда ничего нельзя исправить... Ну, всё, замелькало. И всё счастливые картинки, жизнь как будто моя, непонятно только, где я был в это счастливое время... Пальцы совсем не держат... Головой вниз надо, хоть это сумей сделать... Значит, под открытым небом всё-таки - такой финал не прогнозировался даже в страшном сне. Полчаса назад так же ехал, в полной безопасности, а сейчас с Богом готовлюсь беседовать... Помни, помни, что надо сделать! Анна...
(Вдруг по скале резануло светом, где-то внизу остановилась машина. Голоса.)
ПЕРВЫЙ. Ненавижу, когда в багажнике что-то болтается. Опять дед свои железяки подсунул.
ВТОРОЙ. Ничего не заметил, когда сворачивали? Там на скале человек припечатался, руки и ноги вот так держит. Что ты на меня смотришь, - честно!
ПЕРВЫЙ. Пить меньше надо.
ВТОРОЙ. Жан, клянусь мамой, вон там, не на самом верху, а пониже! Он сейчас грохнется, так долго не постоишь. Руки вот так и видно, что из последних сил.
ПЕРВЫЙ. Порядок. Садись, погнали, нас дамы ждут. (Шум машины, снова свет фар.)
ВТОРОЙ. Вон там, вон там! Ну что, видел?
ПЕРВЫЙ. Ну, видел, - дальше что?
ВТОРОЙ. А вот теперь погнали, раз видел. Не люблю, когда меня за дурака держат. Ты чего стал?
ПЕРВЫЙ. (Выходит из машины.) А я не люблю, когда мне на мозги капают. Эй, что случилось? Ну что ты, идиот, молчишь, - что случилось, спрашиваю? Ну, как знаешь, моё дело спросить.
ВТОРОЙ. Погнали, Жан. Погнали, без нас там всё выжрут.
ПЕРВЫЙ. У нас буксир в тачке есть?
ВТОРОЙ. Нет, конечно. Что-то делать собираешься? Да ты что, там чума, сплошной непроходняк, Жан! Тем более ночью, оно тебе надо? Ты куда, Жан?
ПЕРВЫЙ. Заткнись! (Вдруг раздаётся выстрел, звук тормозов.) Извини, старик, по-другому ты бы не тормознул. В штаны не наложил - ну и слава богу! Мадам, приношу извинения. Буксир нужен и, вообще, помощь. Там на скалу какого-то парня занесло, мы случайно заметили. Не откликается, видно совсем дела хреновые. Отсюда бесполезно, тут чума. Если объехать Лазаревскую, от поликлиники направо, знаешь? До обрыва можно добраться, там грунтовка, я эти места знаю. Мы тоже спешим, нас дамы ждут - но что я там делать буду, если он у меня перед глазами стоять будет вот с такими руками? Не кричу, а объясняю! Могу и убрать, но я вижу, ты слов не понимаешь. Спасибо, мадам, ему с вами крупно повезло. Делаем так: своего я здесь оставлю, пусть светит. А ты обогнешь - и сверху. Сейчас приду. Вот что, Вова: включи подфарник и направь на то место, а мы попробуем сверху, понял? Вот тебе пушка, периодически пуляй, но так, чтобы рядом, смотри ж, не сними, я тебя знаю. Потом объясню. Мы погнали наверх, приступай! (Шум машины, пауза. Выстрел, ещё один.) Погнали, погнали, он там на мизинцах висит!
Картина 7.
ЖАН и ВОВА играют в карты, гоняют видик, пьют.
ЖАН. Посмотри, как он там?
ВОВА. (Заглядывает за дверь, возвращается.) После такого стресса сутки отсыпаться будет. Ненормальный какой-то. Я его спрашиваю, кто тебя туда подсадил, тебе что, делать нечего было? Знаешь, что он мне ответил? Цветы сажал, тюльпаны, нормалёк, да? Утром надо доктора вызвать, а то ещё отвечать придётся.
ЖАН. Где-то я эту рожу видел, не могу вспомнить...
ВОВА. Ты заметил, как он дёрнулся, когда я ему сказал: до седых волос дожил, а дуркуешь, как пацан.
ЖАН. И что из этого?
ВОВА. Ну, а ты как думаешь, - чему он удивился?
ЖАН. Да говори, говори, что ты вокруг да около!
ВОВА. Он ещё не знает, что седой, - это моё такое мнение.
ЖАН. Прекрати!
ВОВА. Точняк, я слыхал, так бывает - за час человек поседеть может. А если в него ещё палить из пушки! Кстати, чего ты меня стрелять заставил?
ЖАН. Иначе бы он не продержался. Когда тело ждёт отверстия, откуда в нём только силы берутся, по себе знаю. Кажется, вспомнил, меня его белая башка сбивала! Плесни, Вова.
ВОВА. (Наливает.) Ну-ну, кто же он?
ЖАН. Этот кадр долгое время работал в одной связке с Серафимом. Знаешь такого? Мозговой центр. Говорят, благодаря ему Серафим знамёна брал, на нём вся гора держалась.
ВОВА. Я тогда дитём был, не помню. А что потом?
ЖАН. Потом Серафим всё под себя сгреб, другие игры пошли, этот оказался лишним. Интересно будет с таким человеком пообщаться. Если это действительно он, то какого хрена там оказался?
ВОВА. У тебя какой-то план?
ЖАН. Ага, с Серафимом у меня всегда были плохие отношения, я бы хотел их ещё ухудшить. Все знают, что золотой телёнок, его пасти и пасти, а вот никто подступиться не может! Это же не нормально!
ВОВА. Умеет! Читал недавно интервью, его корреспондент спрашивает: вы богатый человек? Знаешь, что он ответил?
ЖАН. Читал. А говорят, что он ещё и бабник. Этого я никогда не пойму, как умеют люди сочетать? «У меня есть машина, дача, лодка», - ну, не паразит?
ВОВА. Жаль, женщины газет не читают.
ЖАН. С этим альбиносом останешься до утра, вот ключи. Никуда не отпускай, жди звонка. Коньяк знаешь где, в случае чего позови Терезу, она своё дело знает. Пока. Надо с мыслями собраться, а ты мне на нервы действуешь. И никакой инициативы, понял?
Картина 8.
АННА, ЕЛЕНА, ДЖЕММА, СЕРАФИМ. День рождения!
АННА. Кворум есть, все свои на месте. В этом расширенном семейном кругу я воспользуюсь небольшим преимуществом первой хозяйки. Серафим, прощу внимание! Все, кого ты любишь, на месте?
ЕЛЕНА. На данный момент.
АННА. Но кто тебя любит, все тут... Вернее, так: тут те, кто тебя любит! Но не все, конечно.
СЕРАФИМ. У меня на этот счет совсем другое мнение.
АННА. Ты ставишь меня в затруднительное положение, Серафим, я не могу соорудить тост. Именинник, - молчи!
СЕРАФИМ. Чувствую, именинника сегодня побьют.
ЕЛЕНА. Не побьем, мы договорились.
ДЖЕММА. За себя я ручаюсь, Серафим Алексеевич: я так вам благодарна за всё, что вы для меня сделали.
АННА. Для себя сделали, - так точнее.
СЕРАФИМ. (Как бы не расслышав.) Как говорят наши украинские партнеры, «нэма за що»!
ЕЛЕНА. Серафим Алексеевич, мы с Аннушкой создали шедевр и хотим вам его преподнести. Этот портрет - плод коллективного творчества. Весьма и весьма, но условно и аллегорически чувств больше в два раза, и от души, - от одной и от второй.
АННА. Да-да, ровно в два раза. На следующий раз я буду работать самостоятельно, по клеточкам.
СЕРАФИМ. Клеточки сделай потолще, к тому времени это будет актуально.
ЕЛЕНА. Мы очень старались, но чувства захлестывали. (Снимает драпировку.) Это как бы внутренний мир...
АННА. То есть, наизнанку.
СЕРАФИМ. Блестяще. Блестяще. Че Гевара перед казнью? А может, Степан Разин, дайте рассмотреть.
ЕЛЕНА. Это вы, Серафим Алексеевич, не узнали?
СЕРАФИМ. Я? Но тут видно, что человек перед казнью! Девочки, это самосуд!
ЕЛЕНА. Скрывали мы свои чувства, Аннушка, скрывали, а всё таки прорезалось! Таков закон искусства: скрыть можно всё, кроме чувств.
АННА. Все зависит от настроения и закуски.
ДЖЕММА. Ма, дай кисть, я бабочку на плече нарисую.
СЕРАФИМ. Последнее «прости» - отличная мысль!
ДЖЕММА. Мы, кажется, говорили о чувствах.
СЕРАФИМ. Дай человеку кисть, тебе жалко?
Каждый должен внести свою лепту. Так и не успела я тебя приватизировать, Серафим. Ладно, мы график составим, а ты его утвердишь, чтобы не было накладок.
ДЖЕММА. Зачем, зачем вы так, ведь это пошло! Извините, я не имела права... (Убегает.)
ЕЛЕНА. Вот такие мы. Я сейчас. (Уходит.)
АННА. Вот кто тебя по-настоящему любит, Серафим.
СЕРАФИМ. Я очень старался не уронить честь нашей семьи. Но это проходит очень быстро, мы-то с тобой это знаем.
АННА. Но ты голову потерял напрочь, я даже не предполагала, что ты это способен.
СЕРАФИМ. Бес в ребро. У молодости такие козыри - любой может сыграть ва-банк. Капканы, со всех сторон капканы, когда тебе за пятьдесят. Ну, давай делать вид, что это не так, давай криводушничать, да? Эх, Анна, Анна, если бы ты могла... (Звонок телефона.) Извини. Да, я слушаю. Так. Так. А что мешало заправиться? Как это не пустили, у нас же фрахт? И правильно сделали, у них эта халява не проходит, а ты что думал? Надо было предусмотреть. Ты мне ответь: надо было предусмотреть или нет? Не забывай, капитан, ты не цукровые буряки на сахарный завод везёшь, они наверняка уже выслали свои рефрижераторы, и будут минута в минуту! И ты мне ответишь за каждую минуту простоя, понял? Из своего кармана, понял? Спасибо за поздравление. Подарок я вычту. Иди и уговори. Берут все, капитан, это я тебе по большому секрету говорю. Ну, поздравил. Жду сообщений, только не таких, понял? (Кладёт трубку.) Сволочь.
АННА. «Эх, Анна, Анна, если бы ты могла…»
СЕРАФИМ. Прекрати! Ты тоже хороша, так что давай не будем! Я не знаю, что такое любовь, единственная, Анна, я действительно не знаю, поэтому я честно задаю вопрос: почему время от времени с нами это случается, уж если приспичит, то приспичит! Но это же не касается настоящего чувства, по судьбе, как у нас с тобой, об этом даже смешно говорить, - какое может быть сравнение! Ты же видишь, я себя не жалею, для меня благосостояние семьи - это все. Тут уж извините: любовь приходит и уходит, а деньги остаются и жизнь продолжается.
АННА. Как я устала от твоей демагогии, Серафим!
СЕРАФИМ. Ты же не хочешь выслушать!
ЕЛЕНА. (Входит.) Аннушка, пожалуйста, поговорите вы с ней!
АННА. Хорошо, только без нас не начинайте. (Уходит.)
СЕРАФИМ. (Наливает.) Надеюсь, ты не против?
ЕЛЕНА. За ваше здоровье, Серафим Алексеевич! (Пьют.)
СЕРАФИМ. Серафим Алексеевич, - каждый старается укусить! Какие вы мстительные!
ЕЛЕНА. Да, ситуация у вас, не дай бог!
СЕРАФИМ. Нормальная ситуация, ты сама меня в неё вогнала.
ЕЛЕНА. Я?
СЕРАФИМ. А кто же, именно ты.
ЕЛЕНА. Видела я демагогов, но такого!
СЕРАФИМ. Знаешь, семья, долг, обязанности - для меня это святое. Но что касается настоящего чувства - по душе, по судьбе… Помнишь, ты сказала: если бы ты знал, Серафим, как мало нужно человеку! Честно говоря, тогда я тебя не понимал. А всё потому, что деньги, деньги, гонка без конца и края! Семья, положение!
ЕЛЕНА. Кто-то из нас в бреду, это точно. Ты понимаешь, Серафим, кому ты говоришь эти слова, и это после всего-всего?! Мы договорились никогда не касаться этой темы, и вдруг ты сам, да ещё в таких выражениях!
СЕРАФИМ. А потому, что по-настоящему я, оказывается, любил только тебя!
ЕЛЕНА. Ну уж, только не меня! Ты температуришь или с кем-то меня спутал! Ку-ку, это я, как тут у вас?
СЕРАФИМ. У нас всё о“кей!
ЕЛЕНА. Знаешь, что значит написать портрет? Это значит научиться читать мысли человека, которого написал. А сейчас я опять тебя не знаю, и дело не в том, что ты сейчас нагородил. С тобою что-то происходит, я угадала?
СЕРАФИМ. Да, происходит, но заметила это только ты! Подо мной что-то закачалось, Елена, а откуда - не знаю. В последнее время сдал несколько позиций, крепких позиций, - я этого не люблю.
ЕЛЕНА. Ты опять за своё, а только что говорил, что тебя губит эта гонка!
СЕРАФИМ. Говорил я правильно, но и ты меня пойми: я должен знать, откуда опасность, и только ты можешь мне помочь.
ЕЛЕНА. Перестань, я в этом ничего не понимаю!
ДЖЕММА. (Входит.) Не помешала? Анна Анатольевна просит помощи, у неё там что-то пригорает.
ЕЛЕНА. Бегу! (Уходит.)
ДЖЕММА. Ситуация у вас, Серафим Алексеевич, не дай бог! Мне так вас жаль!
СЕРАФИМ. Нормальная ситуация, ты сама меня в неё вогнала.
ДЖЕММА. Я? Побойтесь бога, Серафим Алексеевич! Я не хотела!
СЕРАФИМ. Не понимаю, как это тебе удалось затащить меня в свои сети?
ДЖЕММА. Я знала, что так будет, но я не хотела.
СЕРАФИМ. Знала?
ДЖЕММА. Я предупредила, ещё при первой нашей встрече, вы что, не поняли? Боролась сколько могла, потому что была больна. Теперь всё иначе. Я живу и не боюсь за свою жизнь, - вы не представляете, что это такое! И всем этим я обязана вам.
СЕРАФИМ. «Вы должны забыть одного человека», - ты о себе говорила? Но сказала не всё?
ДЖЕММА. Да, не всё.
СЕРАФИМ. Скажи сейчас.
ДЖЕММА. Я никогда не смогу вас забыть. Но вам это уже не нужно, да?
СЕРАФИМ. Давай перестанем враждовать, Джемма?
ДЖЕММА. Я о том же мечтаю, но это любовь, Серафим Алексеевич. В природе произошел сдвиг, вот мы и мучаемся.
СЕРАФИМ. Ты имеешь в виду разницу в годах?
ДЖЕММА. И это тоже.
СЕРАФИМ. (Странно рассмеялся.) Ну, такие препятствия преодолевать я умею. Не знаю, что это было, но то, что я на какое-то время освободился от земного тяготения, - это факт. Я рад, что хоть однажды это случилось. Всё чудесно, Повидла!
ДЖЕММА. А я вас совсем не боюсь. Знаете, что это значит?
СЕРАФИМ. А вот это очень плохо. Взаимная любовь, - только этого мне не хватало! Надо срочно поправлять дела. Пока я безумствовал, что-то закачалось под ногами, не пойму откуда.
(Звонок.)
ЕЛЕНА. (Вышла из кухни.) Звонят, что ли? Ты кого-то ждешь, Серафим?
СЕРАФИМ. О, нет, вас и так слишком много.
ЕЛЕНА. Я открою. (Уходит и через некоторое время, растревоженная, проходит на кухню.) Вот действительно сюрприз. (Выбегает.) Джемма, дай свои капли! Быстрее!
(Все на кухне. Входит КИРИЛЛ. Его не узнать: одет, улыбчив и совсем другие глаза.)
КИРИЛЛ. (Кладет цветы на стол.) Куда это все убежали? А где хозяйка?
СЕРАФИМ. (Входит.) Ого! Вот кого не ожидал! А что это на голове - мода такая?
КИРИЛЛ. Да: чёрные туфли, синий галстук, белая голова. С днем рождения, Серафим. Ты как-то омолодился, что ли...
СЕРАФИМ. Всё женщины, женщины, надо соответствовать.
КИРИЛЛ. Доведут они тебя.
СЕРАФИМ. Когда успел перекраситься?
КИРИЛЛ. За один час всё случилось. Что там, на кухне, происходит?
СЕРАФИМ. Анне нездоровится. Стоять! И расслабься... Так и не научился расслабляться при слове «Анна». (Наливает.) А теперь поздравь, как положено. Я жду.
КИРИЛЛ. Поздравляю. (Пьют.)
СЕРАФИМ. Маслины бери, ты их любишь. Ну-ну, расскажи, как это можно за один час поменять окрас? Я люблю слушать такие небылицы, я их коллекционирую. Не забывай, ты у меня в гостях, один раз в году я имею право... Кстати, за тебя ходили в собор свечки ставить, видишь, как тебя любят. Меня пока что тоже любят, я делаю для этого всё возможное.
КИРИЛЛ. Я читал твоё интервью, - ты делаешь всё наоборот.
СЕРАФИМ. Ты прав, за это интервью мне досталась от любящих женщин. Я слышал, ты живешь в полной гармонии?
КИРИЛЛ. Пытаюсь в собственной душе навести порядок.
СЕРАФИМ. Тут ты меня опередил: я хочу сначала дело поставить, а потом со всем остальным разобраться.
КИРИЛЛ. Боюсь, до остального очередь не дойдёт, на этом месте все спотыкаются. Узнай, что там?
СЕРАФИМ. Они сейчас выйдут.
(Из кухни выходят ЕЛЕНА и ДЖЕММА.)
ЕЛЕНА. (Долго-долго глядит на КИРИЛЛА.) Анна спрашивает, что с вами произошло?
ДЖЕММА. Вы видели смерть?
КИРИЛЛ. Можно и так сказать.
ДЖЕММА. И теперь вы не отшельник и всё любите?
КИРИЛЛ. Нет, я люблю только людей, но очень люблю. Серафим, ты меня проводишь? Всего доброго. Передайте Анне, что я хочу её повидать.
СЕРАФИМ. От этой встречи я не жду ничего хорошего. Присмотрите за ней.
(СЕРАФИМ и КИРИЛЛ уходят.)
ДЖЕММА. Таким я его и представляла. Неужели можно так любить?
ЕЛЕНА. И кто это спрашивает!
ДЖЕММА. Откуда же я знала...
ЕЛЕНА. Не знала, а рванула с чужим мужиком на край света! Смотри, Джемма, всё Анне Анатольевне расскажу!
ДЖЕММА. Он вёл себя как джентльмен, мама!
ЕЛЕНА. Не знаю, я за рубеж не езжу и джентльменов не видела! Все они до половины одиннадцатого джентльмены!
ДЖЕММА. У каждого свой опыт. Ма, ей-богу! Клянусь матерью!
ЕЛЕНА. Ты серьёзно? И что, ни-ни?
ДЖЕММА. После операции - поцеловал.
ЕЛЕНА. Первые два вечера мы тоже только об импрессионистах, а потом ничего не помню. Джентльмен, говоришь... Это он специально, чтобы потом дыхнуть без него не могла.
ДЖЕММА. Так оно и есть, ма! Сейчас я действительно не могу без него жить! Сегодня, пока вы на кухне возились, я ему призналась. Знаешь, что он мне сказал?
ЕЛЕНА. Что же ты замолчала?
ДЖЕММА. Только взаимной любви мне не хватало! Получила.
ЕЛЕНА. Пошутил, наверное?
ДЖЕММА. Я же не дура! Правду говорят, что все мужики обманщики!
ЕЛЕНА. Значит, было всё-таки?
ДЖЕММА. Нет! Да ты просто ревнуешь!
ЕЛЕНА. (После большей паузы.) Ну, Серафим Алексеевич, наконец-то и ты попался! Перегорел наш паренёк, пойду Аннушке расскажу. Ничего, дочка, у тебя всё ещё будет.
ДЖЕММА. Он сказал, что это я во всём виновата. И что по-настоящему он любит только меня!
ЕЛЕНА. Мне он то же самое сказал. Уверена, что он и Аннушке успел признаться. Сегодня у него день рождения, и всем хотел сделать приятное.
ДЖЕММА. Неужели так можно? Фу, как гадко!
ЕЛЕНА. Джентльмен. Но чует моё сердце, что этот друг сыпанет ему угля за пазуху, вот увидишь! На Рождество у него были прекрасные темные волосы, представляешь?
ДЖЕММА. Что же могло такое случится?
( Входит АННА.)
ЕЛЕНА. Представляете, Анна, он совсем седой, совсем-совсем! Да и вообще, он так изменился, прямо другой человек!
АННА. Я это предчувствовала. Они ушли?
ЕЛЕНА. Наконец-то встретились.
СЕРАФИМ. (Входит. Долго-долго расхаживает по комнате.) Мне сделали предложение.
АННА, ЕЛЕНА, ДЖЕММА. (Вместе.) Какое?
СЕРАФИМ. Очень заманчивое. Стать председателем коммунизма в нашем районе. Но сначала нужно разориться.
ДЖЕММА. Мне кажется, это перспективная идея.
ЕЛЕНА. Вообще-то, смотрится красиво, только надо всё рассчитать и взвесить.
СЕРАФИМ. Все расчеты в этой папке. Если Кирилл берётся, его перепроверять не надо. Уже есть соучредители - правда, какие-то бандиты - но Кирилл утверждает, что это в прошлом, он их образумил. А ещё он уверен, что через три с половиной года вся страна приедет смотреть на этот феномен, экзотику он гарантирует. У нас будет...
ДЖЕММА. У нас в зоопарке наступит рай? (Иронично.) Серафим Алексеевич, а вы как считаете, для этого есть реальные предпосылки? Ну, что-то такое, за что можно зацепиться?
СЕРАФИМ. Он утверждает, что есть. Во-первых, всем надоел ад, и в рай повалят аж бегом. Во-вторых, высокий научный потенциал народа, он сам, ну и я, который его знает. Кстати, у Кирилла шестьдесят первый размер головы, как-то в Москве хотели ему шапку купить - кроме тюбетейки ничего не налезло!
АННА. И всё?
СЕРАФИМ. У него есть идеи как недостатки превратить в достоинства, то есть минусы в плюсы. Это он действительно умеет.
АННА. Плюс бандиты, они наведут порядок. Ну, и что ты?
СЕРАФИМ. Я сказал, что надо подумать, изучить всё в этой папке. (Открывает папку.) Видите, сколько материала, таблицы…
ДЖЕММА. Вы не боитесь?
СЕРАФИМ. Боюсь. А чтобы я не очень боялся, он уже со своими бандитами вытащил из-под меня две позиции! Я никак не мог понять, как это случилось.
АННА. Да, ты говорил. Вот так-то, девочки, партия слов на ветер не бросает. Сказала, что будем жить при коммунизме, - значит, будем! Хоть отдельно взятым районом, но будем!
ЕЛЕНА. Это он от напряжения мысли так побелел?
СЕРАФИМ. Говорит, какие-то экзотические тюльпаны на скале посадил, чуть жизни не лишился.
АННА. В газете писали.
СЕРАФИМ. Одно дело сделал, теперь коммунизмом вплотную занялся. Ну ладно, вы тут гуляйте, а я бумажки полистаю. Не обижайтесь. (Уходит. Возвращается, целует каждую.) Вы у меня хорошие девочки, только смотрите, много не пейте, у нас впереди ещё столько дел!
(Звонок телефона.)
ЕЛЕНА. Я возьму. Алло? Да. Да. Всё нормально. Анна, как ты себя чувствуешь? Говорит, хорошо. Только просьба к вам, Кирилл: в следующий раз, когда надумаете приходить в коммунизм звать, предварительно позвоните, ладно? Чтобы не так внезапно, и в обморок никто не падал. Вы специально за коммунизм взялись, чтобы всё было общее, я правильно поняла? По-другому не умеете? Да, у меня тоже есть свой интерес, поэтому считайте, что я с вами. В коммуне остановка!
ДЖЕММА. С капитализмом не получилось - может здесь прорежет!
КОНЕЦ.
Октябрь 1998 г.
г. Севастополь
тел.: (0692) 373-469
Е-mail: mik-rezanov@narod.ru