ТИПИЧНЫЙ ВОРОБЕЙ
Пьеса в 2 действиях 6 картинах.
Действующие лица:
ВИКТОР - режиссёр театра. Талантлив, «на него ходят», его любят - в провинции любят всё подряд. Типичный воробей: птица, но дальность и высота полёта ограничены финансовыми возможностями театра. А если честно, - конституция такая, и вносить в нее поправки большая морока. Грузноват.
ИРИНА - не актриса и не Муза, а просто жена Виктора. Не знает, как вести себя на людях, - это невольно вызывает запретные мысли.
АЛЬБЕРТ ВИКТОРОВИЧ - отец Виктора. Ничего в жизни не вершил, но многое понимал, особенно женщин. «Друг».
КИРЮША ПОДШИБИХИН - единственный в городе порядочный человек, но в пример его никто не ставит, потому что Кирюша жестоко пьёт. На то есть тайная причина личного характера.
ВЕРА АРКАДЬЕВНА - говорят, перевелись роковые женщины и их куда-то вытеснили нынешние государственные преобразования и сопутствующие им страсти, - это неправда.
ПЕРВАЯ ЖЕНЩИНА - в принципе, все они одинаковы!
ВТОРАЯ ЖЕНЩИНА
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Картина 1.
Театр. Репетиция. Ряд стульев в тёмном зале. Пульт режиссёра: лампа, бумаги, сигареты. ВИКТОР АЛЬБЕРТОВИЧ.
ВИКТОР. Не то! Не то, не то! Вы играете подлый быт, а пьеса о процессе развала души! Желудок, печень, почки, сердце, душа. Органы помните, а про душу забыли! Ему не надо было задавать себе эти вопросы... (Прислушался.) Что? Да, я говорил. Жить, жить надо, всеми порами вбирать жизнь. А у нас борьба, или за честь, или за справедливость. Никто не знает, говорят, холмы у нас такие... И не понять, и не измерить, - кто только ни пробовал. Ну, не знаю, как вам еще объяснять, если вы не понимаете! Быт пожирает время, - это мы прошли, да? И не просто время, время - категория философская, а конкретный отрезок, отпущенный каждому - уже в этом трагедия. Сартра, Камю, Кьеркегора читали? Завидую: счастье познания у вас впереди. Так вот, этот страшный зверь пережевывает нас, грешных и праведных, и процесс пережевывания идет, оказывается, непрерывно - очень неприятная хреновина... Что?.. Это тоже не имеет значения, - где-то во дворцах едят устрицы и трюфеля, а страдают так же, как мы в коммуналках наедине с гороховым супом. Случается, что и стреляются. Мы в туалетах вешаемся, а они из разовых пистолетов стреляются, чтобы не заразиться! Ваш герой задумался нечаянно и все понял. Теперь слышит человек, как оно чавкает! Никто не слышит, а он слышит. А страдает от того, что понимает, а не от самого быта. Процесс пережевывания идет, а в жизни ничего не происходит. Чехов лучше всех в этом разобрался. Играйте вековой гнет понимания, а не гнет быта - он-то и спасает нас от безумия. Это очень русская пьеса, не могу понять, откуда она взялась? Еще раз, пожалуйста. Вы только что разговаривали с женщиной, вы развитый человек и умеете изобразить полное внимание к даме... Нет-нет, так не пойдет, да чем же вы слушаете в конце-концов? Умеете изобразить! Ну вот, теперь лучше. Женщина любит, когда ее внимательно слушают, потому что живет дважды: когда в ее жизни что-то происходит и когда она рассказывает как все было. Наши герои - умные люди и знают правила этой игры... Есть, убедили. А теперь идите, просто идите по своим делам. Вы не Гамлет, не решайте мировые проблемы, - идите в магазин за сигаретами, в мэрию за печатью. И вдруг остановились! Не так, не ногами остановились, а всем собой! Не то! Двадцать лет город видит эти ваши заслуженные позы! Не натолкнулись, а просто забыли двинуть ногой! И вторая повисла. Вы злитесь: ну вот, теперь еще об этом надо думать! Что она выдумала? Разобраться бы сразу, но ее уже нет. Как всегда. Пик жизни прошел, недавно, но прошел. Уникальный период: и посредственность и дурак вдруг осознают, что они все знают, понимают и понимают правильно! Как должно быть. Мудрость подвалила неожиданно. А синусоида поползла вниз, дальше спуск и проживание, вялый повтор. А когда-то волновало, да еще как! Тут оно, то самое, и начинается, о чем нельзя думать. Пока получалось, но она расчетливо выбрала момент и ударила! Застала врасплох. Вы и не знали, что она умеет рассчитывать - еще как умеет, все женщины это умеют. Женщина – это еще возмездие за право жить. Что? Товарищ? Да, товарищ и брат! Вот почему вы забыли сделать шаг. Играйте точно. Седьмая картина, а в пьесе еще ничего не произошло, трупом и не пахнет, этого взгляда как будто и не было вовсе, финал не прописан, - все как катилось, так и катится, но что-то изменилось, и жить так дальше, оказывается, нельзя. Нельзя не почему-то, а просто нельзя! А обмен веществ продолжается! Обмен мыслями, вещами, деньгами, - все доказательства налицо, а человека уже нет! Интересно, да? По-моему, очень интересно, это о главном, а не о выборах. Импрессионизм: размыто, мерцательно, много воздуха, слова в разряженном пространстве, невесомость. Дилемму «быть или не быть» играть можно каждый раз иначе. Стали на свои места... (В этот промежуточный момент к нему тихо подошла ПЕРВАЯ ЖЕНЩИНА. Нашла паузу, что-то шепчет на ухо. Точно так, как в репетируемой пьесе, сначала ВИКТОР делает вид, но как-то незаметно в его руках уже какая-то бумажка и ее, оказывается, надо читать!) Я в этих числах ничего не понимаю, извольте объяснить!
ПЕРВАЯ ЖЕНЩИНА. Этот врач, мой старинный приятель, убедительно просил сказать вам как можно деликатнее.
ВИКТОР. Врач убедительно просил, - и где вы таких слов набралась? Очень деликатно просил? Ну, так говорите, деликатно, но говорите, я занят! (ПЕРВАЯ ЖЕНЩИНА что-то шепчет, но ВИКТОР весь на сцене.) Все к смерти, - даже когда бежим вприпрыжку за хорошенькой попкой! Ваш герой это понял, а вы никак! (ПЕРВОЙ ЖЕНЩИНЕ.) Я и не знал, что он сдавал какие-то анализы. Ах, да, перед санаторием! Это показатель чего, вы говорите? А что такое РОЭ, я где-то встречал... А по-моему, он вполне здоров, раз со своим приятелем водочку в каждый чистый четверг попивают и готовят обращение к людям планеты, - разве так бывает? Ну, хорошо, я сам зайду к доктору. Когда, вы говорите, он принимает? Спасибо. (ПЕРВАЯ ЖЕНЩИНА уходит, а ВИКТОР никак не может сосредоточиться.) Не то! И вообще, театр у нас или приемное отделение? Отвлекают, отвлекают... Значит, так, открытие первое... Есть чувства, о которых нельзя рассказать доступно, и это хорошо. Но очень хочется, вот мы и гоняем по сцене костюмы на плечиках, между ними происходят всякие «тру-ля-ля», а в конце эффектное «ба-бах!» из того самого, которое нам завещали. Три часа зал преет и ждет, когда оно выстрелит. Здесь все по-другому. Фиг вам, а не «ба-бах!», господа хорошие. Не будет никакого «ба-бах!», тут думать надо, - очень полезное занятие. Еще раз. (Опять вспомнил.) Черт возьми, не могу! Екатерина Максимовна! (Как Конек Горбунок, появляется ВТОРАЯ ЖЕНЩИНА.)
ВТОРАЯ ЖЕНЩИНА. Я вас слушаю, Виктор Альбертович.
ВИКТОР. Вот, почитайте, только что принесли, нашли время. Не понимаю, как пропустили, кто-то за это отвечает?
ВТОРАЯ ЖЕНЩИНА. Лично я. Тоже не могу понять, Виктор Альбертович, хоть убейте!
ВИКТОР. Вы, кажется, когда-то врачевали, переведите, что это значит?
ВТОРАЯ ЖЕНЩИНА. Сейчас, очки одену... Одну минутку... Так, полный анализ крови... А это что? Ага, обследование... Обследование... Судя по фамилии, речь идет о вашем отце?.. Полный анализ крови...
ВИКТОР. Полный анализ крови, а не поэма «Мцыри»! Не дурите, Екатерина Максимовна, вы уже читали, иначе как бы допустили, - как будто я вас не знаю! Что здесь не так?
ВТОРАЯ ЖЕНЩИНА. Вы как скажете, Виктор Альбертович, как скажете! Обследование... РОЭ... (Вдруг положила руки на плечи ВИКТОРА.) Виктор, можно я ничего не скажу - почему всегда я? Прости. (Уходит.)
ВИКТОР. Ч-черт, только этого не хватало! Перерыв, господа актеры! Стоп! Минутку. Случай из жизни, мораль сами. Гроза, дело было на даче. В комнату, где находились мужчина и женщина, вплыла шаровая молния. Огромная энергия, направленная вовнутрь, - это знают все. Не убьет при одном условии... Мужчина погиб, нарушил единственное условие. Женщина молчит. Прочитал в журнале. Мораль. Думайте, думайте, а не анекдоты рассказывайте.
Картина 2.
АЛЬБЕРТ ВИКТОРОВИЧ, КИРЮША. «Час истины».
АЛЬБЕРТ ВИКТОРОВИЧ. (Поднимает стакан.) Ну, что, Кирюша Подшибихин, - за разум! Мой любимый тост. Вернее, за светоч разума! Вот в чем наша трагедия: хотим сказать одно, а говорим совсем другое, - могучий язык оттенки передает, а смысл путаете. Забываешь, за что начинал, за здравие или за упокой. Хочешь, расскажу эпизод из трудовой биографии, как я за фонетику и морфологию пострадал? А ты пей, пей! Сразу после института работал я на судоремонтном заводе в одном почтенном городе. Завод супер, один из самых прославленных, - ордена, знамена, куда там! Везде лозунги: «Морзаводец! Укрепляй, совершенствуй, помни!» - ну, и так далее, как раньше умели. Мое дело инженерить. Выполняй функциональные обязанности - и все у тебя будет: квартира на заводском бугре, «Жигуль», если не снимут с очереди за нарушение библейской заповеди «не возжелай», чтобы не застукали, своя жена будет из архитектурного отдела, - этот сераль специально держали, чтобы арканить молодых специалистов. Ну ты же помнишь, было такое время. Не могу! Как увижу слово «морзаводец» - кровь закипает! Говорю: люди, «морзаводец» неправильно, исторически и грамматически! Ну совсем не в дугу, это про свечной заводец можно было сказать, а про человека - ну никак!
КИРЮША. А как надо?
АЛЬБЕРТ ВИКТОРОВИЧ. Да как угодно: морзаводовец, заводчанин, морзаводский… Смотрю, набычились. Ну, а тебе какая разница? Я, молодой бычок, тоже уперся. Нет, говорю, разница есть. Как крикнешь, так и аукнется: назвали народ смердами - на три века от Европы отстали! Ага, так ты еще и умный! Пошел по заводу слушок, стали как-то значительно на совещаниях посматривать. К отделу научной организации труда как к галере навечно начальником приковали, в какую-то отселенку запихнули, с расширением жилплощади - но пожизненно! Как бы по ошибке в психушку два раза вызвали. Дамочки архитектурного живо-живо перестроились: кому аленушкин анфас, кому волнующий зад, а мне, бедному, брезгливый профиль. Вот так, брат, безвинно страдания принял. И все-таки, за разум, будь он неладен! Без него прямиком в канализацию смоют! Ну что, Кирюша Подшибихин, это тебе до ободочка. Питие расширяет кругозор и проблематику мышления. По-офицерски умеешь? Ладно, потом научу склянки отбивать. За светоч разума! За то, чтобы он хоть когда-нибудь осветил тот путь, который мы штурмовали.
КИРЮША. Ну ты наворотил со своим светочем - ни колом, ни соколом. С тобой, Альберт Викторович, пить можно только теоретически, - такое наговоришь под выдох! Люди говорят, в санатории перегрелся до неузнаваемости.
АЛЬБЕРТ ВИКТОРОВИЧ. Люди дураки, - аксиома. Да ты закусывай, мне-то что, я постоянно думаю, мозг все градусы сжигает. Всю ночь могу пить - и никаких патологоанатомических изменений, сам удивляюсь.
КИРЮША. Надо куда-нибудь показаться, чтобы зафиксировали официально. В Книгу рекордов мог бы попасть, нацию прославить.
АЛЬБЕРТ ВИКТОРОВИЧ. Пить, Кирюша, могу сколько угодно, только с одним условием: чтобы беседовать и обмениваться мыслями о глобальном. Не понимаешь? Вот, допустим, ты, Кирюша Подшибихин, а у тебя было такое, чтобы за две недели полностью поменялось мировоззрение? За две недели! Даже меньше, - это с дорогой.
КИРЮША. Видно, санаторий тебе противопоказан, Альберт Викторович. Мировоззрение. Это смотря что иметь в виду. Когда я в армии служил, у нас старшиной роты был старшина Чуприй, как сейчас помню.
АЛЬБЕРТ ВИКТОРОВИЧ. Причем тут старшина роты: я о чём спросил, ты не понял?
КИРЮША. Лично я?
АЛЬБЕРТ ВИКТОРОВИЧ. Да, лично ты, - на кого я сейчас смотрю?
КИРЮША. Допустим, на меня. Ты продолжай, продолжай, слушать интересно, только глобальных вопросов не надо.
АЛЬБЕРТ ВИКТОРОВИЧ. Не пойму: пьян ты или нет?
КИРЮША. По-моему, нет, я тебя хорошо вижу и даже слышу, вернее, наоборот. Хотя не понимаю, но это еще ничего не значит. Как ты говоришь: отнюдь!
АЛЬБЕРТ ВИКТОРОВИЧ. Тогда ответь: может такое быть, чтобы за две недели человек полностью поменял свое мировоззрение? Твое мнение?
КИРЮША. Лично мое? Мировоззрение - вещь серьезная. За две недели говоришь?.. Это без дороги ты имеешь ввиду?
АЛЬБЕРТ ВИКТОРОВИЧ. Напряги мозг, Кирюша, и весь хмель пройдет!
КИРЮША. Неужели? Ни разу не пробовал. Нет, я себя знаю: надо сконцентрироваться на чем-нибудь жизненно важном. Мировоззрение. Нет, не потяну, спроси о чем-нибудь конкретном.
АЛЬБЕРТ ВИКТОРОВИЧ. Ладно, тогда скажи: как ты понимаешь космос, веришь, что он для человека есть в широком понимании?
КИРЮША. Специально не даешь сконцентрироваться, да? Ладно, вопрос принят. Куда-то же эти ребята летают, да еще стыкуются… Так-са, как ответить, я же тебя знаю: скажи, что в космос верю – вопросами засыплешь, скажи не верю – хреновину какую-нибудь пришьешь! Знаю, к чему ты клонишь… Ответ такой: есть. Но лично меня туда не тянет, я к тяготам привык.
АЛЬБЕРТ ВИКТОРОВИЧ. Ну, батенька, не ожидал, честное слово, не ожидал! Какой роскошный ответ! Растешь дружище, не напрасно с тобой занимаемся. А теперь маленький, но встречный вопросик.
КИРЮША. Так нечестно, Альберт Викторович!
АЛЬБЕРТ ВИКТОРОВИЧ. Нет-нет, маленькое уточнение. Вот ты сказал, что к тяготам привык, да? А насчет этих самых тягот ничего не замечаешь, так сказать, иррационального? Что это за тяготы такие, что все только о них и говорят? Тебя это не настораживает? От красот этого чудного мира, от щедрот этой дивной земли никто в особый восторг не приходит, все жалуются на тяготы! В то же время ученые утверждают, что ресурсы человеческого мозга используются не более чем на пять процентов. А девяносто пять, - это что, подарок в нагрузку? Может это они и куролесят с тяготами? А мы их водочкой научились отключать, под невесомость косим, а? Выходит, что тяготы эти мы сами и создаем, в целях полной поголовной занятости! А может к этой черепушке скафандр был когда-то привинчен? Наскальные рисунки найдены.
КИРЮША. У меня лично лишних мозгов нет: где на зелье шибануть, - над этой проблемой у меня все сто процентов надрываются.
АЛЬБЕРТ ВИКТОРОВИЧ. Шутки шутками, но я уверен, Кирюша, что мы тут залетные, слишком много несоответствий. Ну, взять хотя бы смерть, - разве это не вульгарно? Это же какое конструкторское бюро пылесосило: аминокислоты, опыление, оплодотворение, спирали, гены, гениальное устройство организма с невероятными по сложности связями - и все это когда-то коту под хвост! Аминь! Нет, ты не подумай, я и эволюцию допускаю.
КИРЮША. Вполне нормальное явление, наукой доказано.
АЛЬБЕРТ ВИКТОРОВИЧ. Не совсем так, но, допустим, на миллионы лет все списать можно! Но милостивые государи, извольте же ответить на простой вопрос: если исходный материал жизни один – белок, - откуда же эта тьма фантастических форм летающих, плавающих, думающих, бегающих, рыкающих и поющих дивными голосами и звуками? По образованию я кибернетик, и говорю тебе как профессионал, - этого не должно быть!
КИРЮША. Так-са, во-первых, успокойся, сам себя не отравляй. Я не понял: почему ты сказал, что основа всему белок, я всегда считал, что желток!
АЛЬБЕРТ ВИКТОРОВИЧ. Чандала, умолкни! Тужатся, тужатся в своих стерильных лабораториях - и ни одной амебы, ничего, чтобы хоть чуть-чуть копошилось! Отнюдь! Значит, ребята, либо вы о чем-то умалчиваете, либо передергиваете. А не лучше ли признаться честно: Создатель знал, что творил, но сие есть тайна непостижимая, а мы такая же плесень, как и все, только научились задавать вопросы!
КИРЮША. Так-са, ну ты кузнечик, ну ты распрыгался! Скажи лучше, кого ты в санатории на этот раз опылил?
АЛЬБЕРТ ВИКТОРОВИЧ. Эх, жаль, убийство у нас не поощряется, я бы тебя убил за нелюбознательность. Живи, инфузория!.. (Наливает.) «Эрго бибамус!» По латыни тоже не понимаешь? «Итак, выпьем!» Начинай учить! Эрго бибамус, - запомнил? Закрепим. (Пьют.)
КИРЮША. Ну, расскажи, что тебе, жалко? Фи-фи или фо-фо? Опять на грязи познакомился? Где бы мне такие болота найти?
АЛЬБЕРТ ВИКТОРОВИЧ. Фи-фи, фо-фо, болота, - ну и представления у тебя! Женщинам друг нужен, вот и приходится за всех отдуваться! Для этого и ездить никуда не надо.
КИРЮША. Справляешься? Помощник не нужен?
АЛЬБЕРТ ВИКТОРОВИЧ. Когда живешь в средней полосе, на этих грустных российских холмах, это одно, а вот как на юг попадешь, как постоишь на кромке этих стихий, - э, батенька, разница великая! Идешь, допустим, по набережной Ялты - цивилизация! Монте-Карло, а чуть в сторону глянешь - нагромождение диких скал до самого неба, а сверху еще снегом покрыто, представляешь? Бывает летом: солнце, а оттуда снежная пыль на город сыплет, если ветер поменялся. А с другой стороны оно гукает: гу-гу, гу-гу. Не быстрей и не медленней! Миллионы лет гу-гу, гу-гу, - ему все равно, кто по набережной топает: то ли греки, то ли мы, грешные, то ли иностранцы, то ли инопланетяне. А над головой то, что мы небом называем. Это у нас небо, а там космос, а под ним декорации из облаков! Начинаешь себя чувствовать.
КИРЮША. Иностранцы сильно от наших отличаются?
АЛЬБЕРТ ВИКТОРОВИЧ. Прилично. Соотечественнику в глаза глянешь - сразу видно, что из следственного изолятора выпустили. Ему сейчас массу проблем надо решать, а у тех везде родина, детский сад на прогулке. В пансионат вечером придешь, процедуры принял, поужинал, куда-то же идти надо - идешь по аллеям опять к нему, а оно гу-гу, гу-гу. Задумываться начинаешь. Ты думаешь, там лечат? Херня все эти процедуры-моцедуры, - вот когда задумываться начинаешь и себя чувствовать, вот тогда в организме начинает что-то происходить, может даже и оздоровительное.
КИРЮША. А она стоит, на набережную облокотилась и тоже случайно задумалась, да?
АЛЬБЕРТ ВИКТОРОВИЧ. Может и так. Тогда и начинаешь понимать, что среди всего этого нагромождения…
КИРЮША. (После паузы.) Ты мысль, мысль не теряй!
АЛЬБЕРТ ВИКТОРОВИЧ. Есть вечность, брат. И ты в ней всегда одинок. А единственная реальность в этом безобразии - это трепетание одного одинокого сердца, когда оно почувствует такое же. Чувство - вот единственная реальность. Если это допустить, тогда хоть как-то можно объяснить этот мир, - очень крутая мысль между прочим, советую запомнить. Любовь - это не способ размножения, а всего лишь досадное совпадение по форме. Творец был лукав, вот почему и несчастных так много.
КИРЮША. (Наливает.) Ну, ты копнул, ну, обобщил! Эрго бибамус! За несчастных!
АЛЬБЕРТ ВИКТОРОВИЧ. Правильные слова стал употреблять, я рад. Сейчас принесу из кабинета одну книженцию, проштудируешь на больную голову, потом обсудим. У каждого интеллигентного человека должен быть рабочий кабинет. Рабочий кабинет - место свято, туда никто не имеет права входить. Там человек размышляет. Не ждет, когда в мозгу что-то проскрипит, а неспешно обобщает события и наблюдения дня.
(Входит ИРИНА, невестка АЛЬБЕРТА ВИКТОРОВИЧА.)
ИРИНА. Здравствуйте. Давненько вас не видела, Кирюша.
КИРЮША. (Вот когда он трезвеет!) Лично меня?.. Да так, знаете ли, дела, то да се.
ИРИНА. Альберт Викторович, я войду, мне надо кое-что взять. Не волнуйтесь, я ненадолго. (Вошла в кабинет, но остановилась у двери.)
АЛЬБЕРТ ВИКТОРОВИЧ. Вот так запросто взяла и вошла! А что поделаешь, - невестка. Еще одна проблема: не умеем понимать женщин, думаем, что они такие же, как мы. Отнюдь! Например: зима, стужа, а она в шелковых чулках, пальтишко чуть выше колен, юбка чуть выше пальтишка, ну, и так далее. Я не про Ирину, а вообще. Вот что ты на это скажешь?
КИРЮША. Так-са, лично я? Удобно, наверное?
АЛЬБЕРТ ВИКТОРОВИЧ. Удобно. Одень пальто на трусы и погуляй в метель! Так они обращают на себя наше внимание, представляешь?
КИРЮША. Охренеть можно!
АЛЬБЕРТ ВИКТОРОВИЧ. Можно, но не хренеют! Природа учла. А мы ни ухом, ни рылом: теплые кальсоны, шаровары, пару штанов, кожан и айда сдавать посуду!
ИРИНА. (Вполне могла не объявляться.) Хоть один человек понимает.
АЛЬБЕРТ ВИКТОРОВИЧ. Да, наблюдательный. Это вы никак понять не можете, что мужики сейчас стали деловыми, они моментом пользуются, капусту стригут, дело ставят, и никто за ваше глубокое декольте дерзким взглядом не стреляет, и под паневу кривым оком не озорует. Так что надежды ваши дамские напрасны, а жертвы бессмысленны! Не насытится око зрением, а сердце желанием, как говорили в старину. Лучше потерпеть, а потом выписать две сразу, чтобы надолго запомнилось.
ИРИНА. Ну, вы наворотили! Можно вас на минутку, Альберт Викторович?
АЛЬБЕРТ ВИКТОРОВИЧ. На двадцать пять секунд. (Уходит.)
ИРИНА. Что это с вами сегодня, я вас не узнаю? Вы человек тонкий, вам цинизм не идет. Честно говоря, мне неприятно.
АЛЬБЕРТ ВИКТОРОВИЧ. Решил пококетничать. Что-то не так, Ирина, не так! И никто ничего не замечает!
ИРИНА. Так это же хорошо! Вам-то что?
АЛЬБЕРТ ВИКТОРОВИЧ. Поражаюсь: ко всему человек привыкает, даже к угрызению совести.
ИРИНА. К этому в первую очередь. Вы сильно изменились.
АЛЬБЕРТ ВИКТОРОВИЧ. Все говорят.
ИРИНА. А что в санатории случилось? Опять? Да говорите, говорите, мы же свои! Вы человек легкий, неопасный, друг. Что-то чрезвычайное или полнолуние и пальмы спровоцировали?
АЛЬБЕРТ ВИКТОРОВИЧ. Ирина, честное слово, я к ней даже не прикасался!
ИРИНА. Что?! Что вы сказали? (Заходила, заволновалась, взбесилась.) Я как чувствовала, я как знала! Ну, и как же ее зовут? В глаза смотрите!
АЛЬБЕРТ ВИКТОРОВИЧ. Вера Аркадьевна. Неборская Вера Аркадьевна, я в гостиничной книге прочитал. Пятьсот шестнадцатый номер.
ИРИНА. Вера, да еще Аркадьевна, - куда нам, Иринам Ивановнам! Не прикасался, - докатились!
АЛЬБЕРТ ВИКТОРОВИЧ. Ира, это не интеллигентно.
ИРИНА. Да?! Ну, а что мешало прикоснуться? Ожегов боитесь? На меня смотрите!
АЛЬБЕРТ ВИКТОРОВИЧ. Да так как-то, не было особой необходимости.
ИРИНА. «О полдень жизни, дивная пора!» - декламировали? Помолчали бы лучше! (Ушла неожиданно.)
АЛЬБЕРТ ВИКТОРОВИЧ. (Возвратился к другу, взопревший.) Как знал, как знал!.. Хочешь как лучше…
КИРЮША. А невестке в кабинет, значит, разрешается?
АЛЬБЕРТ ВИКТОРОВИЧ. Кирюша, скажи «Бе-е-е!»
КИРЮША. (Охотно.) Бе-е-е! Пожалуйста, могу еще раз: бе-е-е! Но на вашем месте я бы откликнулся, коллега.
АЛЬБЕРТ ВИКТОРОВИЧ. (Ему иногда и собеседник не нужен.) А если говорить строго - ни одной собственной мысли, ни одного поступка, так, кукарекал в урочный час. Заложник случайных обстоятельств. Функционировал исправно. Тогда я задаю себе вопрос: а если бы и этого не было? Это хорошо, что оно меня настигло, - что бы тогда значила моя жизнь? Убери это страдание, это трепетание сердца, - что остается? Бытовуха, тягомотина, влачение дней.
КИРЮША. Так-са, предлагаю за влачение дней, за влачение ни разу не пили. Эрго бибамус!
АЛЬБЕРТ ВИКТОРОВИЧ. Бибамус. Зачем, зачем он послал нам это испытание? Но, наконец, и я освободился от скверны, наконец, обрел. Не возжелай! Хорошо говорить. А сколько было в этой длинной и грешной жизни, сколько раз говорил, что на этот раз это оно, настоящее. И все прах. Одни взгляды в слезах прощания - все, что осталось. Какой-то снег, какие-то пальмы…
ИРИНА. (Выходит из кабинета.) Как вы мне надоели!
КИРЮША. Ирина Ивановна, простите великодушно, я же не знал. Айн момент.
АЛЬБЕРТ ВИКТОРОВИЧ. Сидеть! Ирина, это не интеллигентно! И вообще, что ты знаешь об этом человеке? А ведь перед тобой личность почти легендарная! Хочешь, расскажу, как мы познакомились? Уверен, тебе эта история понравится. Садись, это дерьмо ты не пьешь, поэтому не предлагаю. Представь: отчетно-выборное собрание огромного завода, подписание коллективного договора. Завод лучший в отрасли, в президиуме высшие управленцы из главка, техупра и даже замминистра!
КИРЮША. Так-са, Альберт Викторович, вы не правы, ну когда это было?
АЛЬБЕРТ ВИКТОРОВИЧ. Молчать! Знамя вручили, фанфары отгремели, записные ораторы произнесли преданные речи, в сердцах запылал огонь сопричастности, - не смейся, действительно так было! И вдруг в нарушение регламента слово берет бригадир монтажников Подшибихин. Президиум заулыбался, решили, что хорошо подготовленная импровизация, - тогда это ценили. Оратор поправил микрофон, освоил трибуну и поведал! Досталось, как говорится, всем сестрам по серьгам, никого не пропустил из ближних и средних. Казалось, сорвал аплодисменты и домой, домой, домой… Но, видно, тайну ораторского искусства древние греки унесли с собой: Подшибихин взялся за высокое руководство, а в конце повернулся к президиуму всем корпусом и от своего имени постановил: «Тираны мира, трепещите! А вы проснитесь и внемлите, восстаньте, падшие рабы!» Делегаты единогласно опупели. Я, как тиран местный и мелкого калибра, сидел на фланге президиума, рядом с трибуной, и сделал вид, что мне досталось только рикошетом, и в силу легкости контузии предложил поаплодировать. Президиум озабочено похлопал, а рабам что - лишь бы начальству понравилось и успеть до закрытия двадцать пятого гастронома.
КИРЮША. Потому что козлы, им хоть фанеру жевать, лишь бы мозгами не думать!
ИРИНА. (Расхохоталась, да так, что живо представилось, какой она могла быть при другом раскладе судьбы. Обняла, да как жарко, поцеловала, - Кирюшу Подшибихина не целовали с начала малой приватизации, теперь еще об этом надо мозги надрывать!) Браво! Браво, браво, браво! Кирюша, я вас люблю!
КИРЮША. Говорил же этим козлам, - сколько можно терпеть, а им лишь бы на амбразуры бросаться! Вообще-то я давно хотел… Если бы я знал, что вам это так понравится…
АЛЬБЕРТ ВИКТОРОВИЧ. Ах, Кирюша, хотят все, а ты сделал - и теперь до конца дней своих можешь пить водочку и получать заслуженные дамские поцелуи. (Пауза. Опять.) Кто-то утешается толерантностью, гордится умением созидать компромиссы и плюрализм, а сам тихонько подворовывает. Потом оно все равно тебя настигнет. Когда поверишь, что можно сойти с неба, опуститься в бездну житейского ада, успокоить всех грешников жертвой и снова вернуться на небеса… Это специально так устроено, чтобы никто не ужаснулся. У тех, кто не задумывается, свое счастье, не суди их. Вопрос - ответ, вопрос - ответ, вопрос… А с высоких небес спокойный голос: «Тюкай свое дело, человече, бабайка просто так никого не отпустит». Верно, говорю, Кирюша Подшибихин? Верно-то верно, но никак не могу сопрячь две очевидности, - вот что раздирает.
ИРИНА. Зануда, я вас таким не люблю.
АЛЬБЕРТ ВИКТОРОВИЧ. И правильно делаешь. Это только для тебя красивой небо специально голубое.
ИРИНА. Пора расходиться, иначе вы сегодня какой-нибудь манифест подпишете! Да и Виктор скоро придет, а он этого не любит.
АЛЬБЕРТ ВИКТОРОВИЧ. Хоть бы легкий маразм или маленький склероз, - нет же, изволь каяться в полном сознании! Прошу меня извинить, удаляюсь для раздумий. Один ты, Кирюша, в этом городе собеседник. Оставляю даму на тебя. А вас, мадам, прошу меня не беспокоить! Это вы умеете. Табу. (Уходит.)
ИРИНА. Обязательно до такого состояния, да?
КИРЮША. «Любовь травами не лечат», Ирина Ивановна, это еще греки сказали. Правильно, травы тут не причем, мы свои рецепты знаем: плеснуть в больную грудь двести граммов сивухи или бормотухи, а потом половинку огурца задумчиво пережевать и проглотить. Вторую половинку оставить на завтра.
ИРИНА. Кирюша, ты это про что? Какая любовь, какие греки?
КИРЮША. Так-са, сразу на «ты»! Это я про вас, разве непонятно?
ИРИНА. И давно это началось?.. (После паузы кирюшиной обиды.) А пьешь зачем?
КИРЮША. Лечусь амбулаторно, на пару с Альбертом Викторовичем.
ИРИНА. Я серьезно.
КИРЮША. Чтобы соответствовать образу, для маскировки.
ИРИНА. Пока получается, даже я не заподозрила. И не возмущать спокойствия, да? Благородные люди так и поступают.
КИРЮША. Естественно.
ИРИНА. Ты же так долго не протянешь, посадишь здоровье, дальше что?
КИРЮША. Так-са, а долго и не надо! Пытку терпеть, да еще долго, ого, - мы так не договаривались! Хоть болезнь моя не заразная и взглядом не передается - поосторожнее, Ирина Ивановна, я человек азартный!
ИРИНА. Осмелел как сегодня, я тебе знаки какие-то подавала?
КИРЮША. (Изумленно.) Так-са, не понял?.. Так вы же первая! Кто пять минут назад целовал?.. Ну, блин, бабы! Да если хотите знать, меня последний раз целовали еще в начале малой приватизации! И то за свой же ваучер неделю ходил уговаривал, а у мадам то сын из лагеря вернулся, то шеф срочную работу дал на дом, чтобы от налоговой отбиться, то у нее месячные, то квартальные. А я зубы каждый день чищу! Сначала бартер предложила, а потом закружила, стерва! Сейчас фирму возглавляет, делает вид, что не узнает. Кстати, кто-то сегодня в любви признавался или мне послышалось?
ИРИНА. (Устала хохотать.) Значит, ты в меня влюблен? И давно? Нет, не верю!
КИРЮША. Блядь буду, Ирина Ивановна, шесть с половиной лет! Прошу пардону. Правильно говорят: как человек думает, так и выражается!
ИРИНА. Поклялся? А что, хорошо получилось.
КИРЮША. Так-са, не понял, а что это вы все смеетесь? Ну, поклялся, а что, по Конституции запрещено любить замужних женщин? Что-то я такого не слыхал!
ИРИНА. (Рассмеялась невпопад.) Наверное, так еще никто не объяснялся: ужасно глупо, но очень убедительно. Кирюша, тебе не стыдно?
КИРЮША. Так-са, ну, я попал! За мои личные чувства мне же должно быть стыдно, - извините! Это мои чувства, моя интеллектуальная собственность, как говорит Альберт Викторович Вот дождусь вашего великого режиссера и скажу: я люблю твою жену, причем давно и сильно, - он что, милицию вызовет, в суд притянет?
ИРИНА. Он скажет, что у тебя хороший вкус, или что-то в этом роде.
КИРЮША. Вот дурдом!
ИРИНА. А вот эту глупость мог бы и не говорить, тут все нормально!
КИРЮША. Но могли бы и без Альберта Викторовича, хоть он мне и друг.
ИРИНА. А вот дураков совсем не люблю!
КИРЮША. А их никто не любит, поэтому и откладывал объяснение. Пора, мне тут делать нечего. (Засобирался уходить.)
ИРИНА. С ним что-то происходит, ты заметил? Иногда как бы заговаривается.
КИРЮША. Ага. Тут все заговариваются. Сегодня, знаете, что выдал? Любовь, говорит, не способ размножения, а всего лишь совпадение: Создатель пошутил, а мы мучаемся. Лично я полностью с этим согласен. Действительно, крутая мысль.
ИРИНА. Так и сказал?
КИРЮША. (Стукнул клятвенно в грудь, но вовремя остановился.) Б... Истинно так.
Картина 3.
АЛЬБЕРТ ВИКТОРОВИЧ, ВИКТОР.
ВИКТОР. Пойми, наконец: это не вопрос твоего или моего мужества! И литературные глупости оставь, я давно на все смотрю иначе. Наворотили слов, а правды ни на грош!
АЛЬБЕРТ ВИКТОРОВИЧ. Согласен, но объясни: зачем вторгаться в тайны? Царствования я тебе не завещаю, практической необходимости тоже нет… Взял - и сказал! Ах, Виктор, Виктор, как ты об этом пожалеешь.
ВИКТОР. Это я знаю.
АЛЬБЕРТ ВИКТОРОВИЧ. Перестань, что ты знаешь? Что такое старость? Когда садится зрение, чтобы не видеть, как стареет любимая женщина, а разум цепляется за подлые мелочи, чтобы не понимать близости конца? Этого нельзя знать, это надо испытать. Зачем сказал, это жестоко. А, впрочем, я догадываюсь. Всегда мы соперничали, все во мне тебе было не так.
ВИКТОР. Неправда, я тебя люблю. Прав я или не прав - это уже произошло. Может это начало чего-то, не знаю. Никто ничего не знает. Учим, судим, а ничего не знаем! Я терзаю актеров, а сам ничего не знаю! Но я хочу.
АЛЬБЕРТ ВИКТОРОВИЧ. И ты решил провести эксперимент, - понимаю. Но поверь, сейчас для меня все потеряло смысл, прошлое скуксилось и стало враждебным. А люди, которые останутся? Да я перестал видеть их лица! Все стало враждебным, нет любви. Это называется одним словом - «паника»! К сожалению, у меня сохраняется разум. Еще две недели, так тебе сказали твои врачи. Но запомни, Виктор: я буду умирать в полной ясности ума!
ВИКТОР. Не мучь меня, теперь об этом лучше не говорить. Сегодня первый день, все изменится, я в это верю. Да, мы соперничали, но будь до конца хорошим соперником. Отец, пойми, ты жил неправильно, никто тебе этого не скажет, а я скажу. Пойми и смирись, а лучше покайся. Наведи в душе порядок, еще есть время. Я не имел права говорить тебе правду. Взял на душу великий грех, - знаю. Но я знаю, ради чего это сделал. Ну, и обижайся!
АЛЬБЕРТ ВИКТОРОВИЧ. (Опять на него наехало.) Что была жизнь? Да за кого угодно, за что угодно - одной лишь голой веры ради. Глупо. Вдруг кажется: я юноша, стою почти что гол, всем напоказ - и вовсе нету страха. Так оно и было. Вначале. На что ушли все силы? А может, так и надо? Извини, устал, одному надо побыть. Ты хотел куда-то идти - иди. (Пауза.) Вот расплата за вольнодумство, вот оно, возмездие! Докукарекался. Господи, как страшно! Скажи, чтобы в кабинет никто не входил.
ВИКТОР. Отец, ты сказал «Господи» - ты его действительно чувствуешь?
АЛЬБЕРТ ВИКТОРОВИЧ. Всем говори, что уехал по делам, придумай что-нибудь.
(Уходит в свой кабинет, навсегда закрыв за собой дверь.)
(Как-то необычно - потому что трезвый - входит КИРЮША.)
КИРЮША. Здравствуй, Виктор, тут вот какое дело: я специально пришел, чтобы сказать тебе лично, что люблю твою жену Ирину Ивановну. Давно и сильно.
ВИКТОР. Ну и денек, и в театр ходить не надо! Да ты присаживайся, в ногах правды нет.
КИРЮША. Ее нигде нет, кроме того, что я тебе только что сказал.
ВИКТОР. Ты прав, до правды не докопаешься. И давно это у вас началось? Я все-таки муж, должен знать.
КИРЮША. Что именно, не понял?
ВИКТОР. Что что? Поладили вы давно?
КИРЮША. Виктор, надеюсь, ты понимаешь - я мог бы и не говорить?
ВИКТОР. Умные люди так и поступают.
КИРЮША. У дураков все иначе. Короче: я тогда был выпимши, а она что-то такое сделала, что на нее напало не знаю… В общем, поцеловала, ну и всякие слова, которые в таких случаях, - ты режиссер, надеюсь, понимаешь. Это все Альберт Викторович подстроил, но, сам понимаешь, он не виноват. Я ей тоже соответственно, ну ты знаешь, как это бывает. А раз такое дело, сам понимаешь, мужчина должен за себя отвечать.
ВИКТОР. Естественно. А я думал, вы тут с отцом международные вопросы решаете. Для меня это полная неожиданность. Сегодня уже вторая, две полных неожиданности в один день - перебор.
КИРЮША. Только ты ничего такого не воображай и не вздумай делать выводы, - тут взаимностью и не пахнет, а я отвечаю только за себя!
ВИКТОР. Спасибо, успокоил. А чем же пахнет? Пока что слышу только запах перегара. Мой друг, пауза слишком затянулась, отвечать будешь?
КИРЮША. Так-са, я не понял, на что ты намекаешь? Я открытым текстом сказал о своих личных чувствах к твоей жене Ирине Ивановне, а ты мне перегар какой-то шьешь! Тебе доверили культуру в народ внедрять, ты должен отличать!
ВИКТОР. Извини. Тогда вопрос первый: ты уверен, лично ты уверен, что любишь Ирину Ивановну давно и сильно?
КИРЮША. (Клятвенно кулаком в грудь.) Бля... Тьфу, что я заладил!
ВИКТОР. Ей ты признавался так же? Вот это я влип, - мою жену любят давно и сильно, клянутся самым дорогим, а я ничего не знаю!
КИРЮША. Ну, а ты-то тут причем? Только не надо выражение лица изображать, дело не в словах.
ВИКТОР. Допустим. Ты насчет взаимности что-то говорил? Про запахи.
КИРЮША. Ноль внимания, кило презрения, - к моему великому сожалению. А насчет того случая, это все Альберт Викторович подстроил, хоть я его и предупреждал! Но я же не тихушник какой-то, тем более, пообещал сгоряча, что сам скажу. Конечно, проще было не говорить, но ты же знаешь, какая она - задирать меня начала.
ВИКТОР. Какая она я, оказывается, не знаю, но вкус у тебя хороший!
КИРЮША. Стоп! Ты действительно не знаешь, а вот она угадала, что ты так и скажешь: «Вкус у тебя хороший»! Как сговорились!
ВИКТОР. Ну что, Кирюша, скажу тебе как режиссер режиссеру: если тебя предугадывают - это финиш, займись чем-нибудь техническим или физическим. И кто - женщина! Родная жена! Пора вешаться на театральной люстре, я был о себе совсем другого мнения.
КИРЮША. Вешаться, конечно, не надо, тем более на люстре, до нее все равно не допрыгнешь. Но хреново - полностью с тобой согласен.
ВИКТОР. Отец прав, в этом городе ты самый благородный человек: и согрешишь, и покаешься, и от рокового шага отсоветуешь. Что же нам делать? Вот ты посмел полюбить красивую, но замужнюю женщину, я бы не смог, кишка тонка! Ибо раб есм. Как подумаешь, сколько мороки, риска, последствий, сцен с монологами и диалогами - упаси Господь! С такими гирями не полетаешь. Я и так тяжел на подъем, от премьеры до премьеры из последних сил. Это другие парят в струях признания, а я типичный воробей - ни дальности, ни высоты полета. Одно оперение.
КИРЮША. Ну, а если соответствующие обстоятельства и какая нибудь подмигнет: айда в кусты, - неужели бы сдрейфил?
ВИКТОР. Только цветочки нюхать, честно говорю!
КИРЮША. Ну, это уже перебор! А я думал в театре актерочки шмыг налево - шмыг направо.
ВИКТОР. Не без того, конечно, но мы же говорим про любовь, - или как?
КИРЮША. Извини, это я так, по недоразумению ляпнул.
ВИКТОР. Поаккуратнее надо выражаться. Ну, так что же нам делать?
КИРЮША. Честно говоря, хрен его знает!
ВИКТОР. Я же просил! Не забывай, что речь идет о моей жене!
КИРЮША. А у меня тоже стаж: годами виду не показывал. Блажь, думаю, пройдет, - а оно все никак! Ты бумаги оформил и владеешь двадцать четыре часа в сутки, триста шестьдесят дней в году и пожизненно, а мне от пьянки до пьянки хоть одним глазом глянуть и голос услышать, - сравни! Мне лично кажется, ее никто не понимает! А?
ВИКТОР. Естественно. Я, например, специально не стремлюсь, - когда не понимаешь и до конца не знаешь – это уже интрига, интерес, неожиданность.
КИРЮША. Так-са, не понял. Сложный ты человек, Виктор, очень сложный, с тобой опасно. На то, что ты сейчас сказал, я лучше промолчу.
ВИКТОР. Не сложный, а умный! У меня работа такая, режиссер должен быть умным, иначе его не утвердят художественным руководителем театра! Не обязательно талантливым, но умным - это как минимум! За всех приходится думать, о, тебе об этом лучше не знать, ты бы с горя запил! Сколько у всех амбиции, о степени одаренности я лучше промолчу.
КИРЮША. Это хуже нет.
ВИКТОР. То-то и оно! Слушай, у меня где-то коньячок хороший завалялся, может заквасим? Спектакля сегодня нет, вечер свободен. Поговорим, обсудим, - что молчишь?
КИРЮША. Даже не знаю, что ответить, я же по какому вопросу пришел, что обсуждать? И как она на это посмотрит?
ВИКТОР. По-моему, она должна быть только рада. Все вопросы надо решать цивилизовано, согласен? Да и вообще, это ее проблемы, сама виновата.
КИРЮША. Не понял?
ВИКТОР. Сиди, я сейчас. Кстати, мне еще один вопрос надо с тобой обсудить.
КИРЮША. А что, один мы уже обсудили?
ВИКТОР. Потом, потом! Порыскай в шкафу, может лимончик добудешь.
КИРЮША. (После ухода ВИКТОРА поразмышлял, поразмышлял, но пошел добывать лимон.) Не нравится мне это, с интеллигенцией только свяжись. Выведать что-то хочет. (Входит ИРИНА.)
ИРИНА. О, Кирюша! Тебя что, уже подселили? А где же вещи?
КИРЮША. (Продолжает рыскать в шкафу.) Мадам, может не надо? Виктор попросил помочь.
ИРИНА. Сам не справляется?
КИРЮША. Я прошу меня не подтрунивать, сами как-нибудь разберемся. Кстати, я ему все сказал, а то вы еще подумаете!
ИРИНА. И как он отреагировал?
КИРЮША. Промолчали бы лучше. Хочет повеситься на люстре в театре.
ИРИНА. Надеюсь, не во время вечернего спектакля?
КИРЮША. Я отговорил. Кстати, не как муж, а то вы еще возомните, а как режиссер. За то, что угадали, как он мне ответит.
ИРИНА. Как режиссер? Это он после каждой премьеры обещает.
КИРЮША. А вот лично я не вижу в этом ничего хорошего! Ни для кого.
ИРИНА. А мне нравится, что ты лично меня непосредственно любишь. Я тебе верю.
КИРЮША. Вам лишь бы смеяться… Где у вас лимоны, в конце концов? Есть в этом доме хоть один лимон или нет?
ВИКТОР. (Входит.) Ого! Чтобы на Ирину Ивановну кто-то повысил голос! Пусть знает, кто в доме хозяин! Нашего полку прибыло! Ириша, давай заквасим по этому поводу. Сегодня у меня спектакля нет, посидим, выясним отношения, потом пойдем с Кирюшей в тир на пневматических винтовках стреляться, - сколько той жизни?
ИРИНА. Виктор, что происходит с Альбертом Викторовичем?
ВИКТОР. (Резко подошел к ИРИНЕ, обнял, что-то прошептал на ухо.) Я узнал об этом только вчера.
ИРИНА. (Зарыдала.) Я предчувствовала! Он знает, да? Ты ему сказал? За все отомстил!
ВИКТОР. Ты не права.
ИРИНА. За все, за все отомстил!
ВИКТОР. Поговорим потом, у нас гость, Ирина. Я предложил выпить, не будем усложнять. Ириша! Я тебе все объясню.
ИРИНА. В другой раз. Кирюша, - кофе, чай?
КИРЮША. А какой смысл? Ирина Ивановна, только честно, - что-то случилось?
ИРИНА. Случилось. Обними меня, Кирюша, ты в этом городе лучше всех.
ВИКТОР. Я ему сегодня то же сказал. Сюда, Ириша. Где там наши рюмки? Никуда не ходи, шоколад есть, больше ничего не надо. Лимоны еще не созрели. (Наливает, все молча пьют.)
КИРЮША. Неужели? Как же так?
ВИКТОР. Две недели, не больше.
ИРИНА. И ты ему об этом сказал!
ВИКТОР. Да. А надо быть добрым, да?.. (Наливает и пьет один.) Ведь не знаем даже, как надо воспринимать эту жизнь, я уже не говорю: как жить!
ИРИНА. Решил узнать, а тут такой случай.
КИРЮША. Так-са, я тут есть или меня нету? Виктор, может я чего-то не понимаю, - а какая была необходимость? Нигде же не принято? Всем человекам это известно.
ВИКТОР. А крайняя необходимость!
КИРЮША. Всегда знал, что ты опасный человек. Что ж получается: он знает, мы тоже знаем, ничего сделать нельзя. Но это же Альберт Викторович, ты это понимаешь?
ВИКТОР. Да, я злодей.
ИРИНА. Ты о ком думал, о нем или о себе? Только честно?
ВИКТОР. Очень честно? Не знаю. Но я хочу понимать, хочу, чтобы другие понимали чем надо дорожить, а на что не обращать внимания. Я знаю, что и это ничего не изменит, но пусть хоть один догадается, что это нам было дано. Мы так и останемся сумасшедшими, но, может, мы будем умными сумасшедшими? Вот я и сказал, - никто мне этого не простит.
КИРЮША. Когда я служил в армии, у нас старшиной роты был старшина Чуприй…
ИРИНА. Подшибихин, умолкни! (Виктору.) Считаешь, что все объяснил?
ВИКТОР. Когда придет мой срок и кто-то мне об этом скажет, я не обрадуюсь, нет, но поблагодарю. Я часто ловлю себя на мысли, что в познании жизни внедрена либо ошибка, либо обман, - мы приходим и уходим, так и не поняв, что это было.
КИРЮША. Альберт Викторович тоже это говорит! И что девяносто процентов мозга, а не решают ни одной проблемы!
ВИКТОР. Я хочу верить, - и не могу! Но ведь хочу! Но не могу! Кто же меня таким создал? Что в этом не так?.. Зачем театр? Чтобы обезьянничать? Кому нужно? Абсурдность показать, разве что…
ИРИНА. Хоть что-то начинаю понимать. Заехал ты, Виктор. Зачем оно тебе? Служи своему делу, развлекай народ, все тобой довольны.
КИРЮША. Может, я не в масть, но Альберт Викторович убежден, что мы тут залетные! Не мое, конечно, дело, но почему бы не вставить свои пять копеек?
ИРИНА. Это вы с Альбертом Викторовичем залетные, к остальным это не относится.
ВИКТОР. Кстати, Ирина, зайди к нему, пожалуйста.
ИРИНА. Сказал, вот теперь сам и заходи.
ВИКТОР. Не можешь, так и скажи.
КИРЮША. По-моему, ему сейчас никто не нужен. Извиняюсь, у меня дела. Я всегда считал тебя опасным человеком, Виктор. (Уходит.)
ВИКТОР. Полностью с тобой согласен.
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Картина 4.
Прошло некоторое время. Все, что должно было случится, случилось. Завтра премьера, а сегодня последний прогон. Пульт режиссера - лампа, бумаги, сигареты. ВИКТОР.
ВИКТОР. Не начинайте, а продолжайте, - это не одно и то же. Второе действие, а ничего не понятно. Ну и что, всю жизнь плетем какие-то кружева, не зная, что получится. Делаем вид, что знаем, договорились. Еще раз. Въехали, продолжаем. Держи его взглядом. Молодец, выдержала. Внимание, уже не догадывается, он точно знает! Петр Владимирович, я должен видеть глаза! Глаза дай! Здесь автор недобрал, а ты сыграй и покажи себя. Жестокие слова этой женщины рикошетят, не принимай их на грудь, ты не хоккеист. Ее слова не должны ни ранить, ни удивлять. Теперь ты все по-другому воспринимаешь. Она жалит, кусает, а тебе не больно. Ты ее жалеешь! Сейчас он всех людей жалеет… Продолжайте биться! Не дискутируйте, а бейтесь насмерть!.. Тишина, кто там ходит! Молодцы оба… Смотришь на нее в упор, но уже видишь совсем другую женщину, - молодец, догадался! Получилось! Теперь играйте свободно… (Вдруг зарыдал, упав головой на руки.) Петр Александрович, дорогой мой, обещай, что это место все время будешь так играть. Обещай мне это. (Рыдает.)
Картина 5.
Поздний вечер. Входит ВИКТОР. Он с премьеры, в растрепанных чувствах.
КИРЮША сидит, пригорюнившись, он сильно сдал.
ВИКТОР. О, привет! А чего не заходишь? Ах, да…
КИРЮША. Решил подождать. Как премьера?
ВИКТОР. Все нормально. Зал бушует, не расходится, - что-то не припомню такого. Артистов продержал с утра и без обеда, - думал в обморок будут падать на сцене. Сказали, что я узурпатор. Ничего не буду больше ставить.
КИРЮША. Ты всегда это говоришь. Я рад. Жаль, костюма нет, я бы пришел.
ВИКТОР. Заходи, Ирина придет не скоро. Осталась держать оборону, а я сбежал. А как твои дела? Что-то ты, брат, совсем сдал.
КИРЮША. Взял и ушел, - нехорошо!
ВИКТОР. Переживут. Пойдем квасить!
КИРЮША. Только ты не подумай, что я специально.
ВИКТОР. Не подумаю. Присаживайся. Слушай, вот бы разыскать ту даму, ну, о которой он рассказывал.
КИРЮША. Опомнись, знаешь, сколько у него их было?
ВИКТОР. Но эту надо найти. (Разливает коньяк.) Иногда мне кажется, что нас хотят истребить, а сегодня посмотрел в зал и понял: вряд ли это удастся. За премьеру, будь она неладна!.. (Пьют.) Что скажешь насчет дамы?
КИРЮША. Ну, вспоминал, и что из этого? До совокупления у них не дошло, насколько я понял, - даже наоборот.
ВИКТОР. До совокупления, - это сейчас в обиходе такое понятие?
КИРЮША. В обиходе другое понятие, это я покультурней.
ВИКТОР. А «даже наоборот» что значит?
КИРЮША. А хрен его знает! Он на одном конце набережной, она на другом - и этого чувства передать невозможно! Море - гу-гу, горы дыбом. Эрго бибамус!
ВИКТОР. Бибамус… (Пьют.) Ну, говори, говори!
КИРЮША. Вот и все. И ни-ни, никакого соприкосновения, никаких желаний. А по небу декорации плавают. Человек был на излете, ты чего-то другого ожидал? Пей, не будь дурнем. Альберт Викторович тоже любил в недра ввинчиваться и в небесах парить, тогда его никакой алкоголь не брал!
ВИКТОР. Нет, человек должен знать, куда не надо соваться. Сокрыто - не суйся, и проживешь счастливо. А если не очень, то там за всё воздастся. (Частит разливать коньяк.)
КИРЮША. Ирине оставь.
ВИКТОР. Про Ирину не забываешь, разбираешься кто такое хорошо, а и кто такое плохо.
КИРЮША. Мы, кажется, договорились относиться цивилизовано? Я - это я, а ты муж, владей на здоровье! Но чувства уважай, понял?
ВИКТОР. А в небе декорации, значит?.. Из облаков, наверное? За это надо выпить!
КИРЮША. Я свою долю Ирине Ивановне придержу.
ВИКТОР. Не смеши, у меня этого добра целый ящик. Интеллигентные люди от ящика до ящика живут, вплоть до последнего. (Пауза.) Даже не поговорили ни разу, представляешь? И про тебя ни разу не вспомнил.
КИРЮША. Я не обижаюсь, мы наговорились. Молился, - не замечал?
ВИКТОР. Он и раньше этого не делал. В самые последние дни обращался, но не так, чтобы ниц, а беседовал, как мы с тобой. Нет, один раз перекрестился! «Пожалуйста, - говорит, - если тебе это обязательно».
КИРЮША. Ай-яй-яй, кто же так к Творцу обращается? Эх, Альберт Викторович, дерзкий человек был.
ВИКТОР. В какой-то степени я тоже творец, дерзаю создавать подобие человеческих страстей.
КИРЮША. Читаю иногда, тебя хвалят.
ВИКТОР. В провинции все подряд любят. Давно я мечтал об этом дне. Чтобы не рожи строить, не со шпагами гоняться и могучими текстами греметь, а заставить задуматься. Не хотят расходиться. Что, растерялись? Это я их растревожил, хоть один раз получилось.
КИРЮША. Ну, и слава Богу, пей и радуйся.
ВИКТОР. А вот тут ошибочка: они радуются, а мне одна грусть и пустота.
КИРЮША. Тогда за грусть!
ВИКТОР. (Никак не может освободиться от навязчивой идеи.) Давай сделаем так: ты с Ириной съездишь в тот санаторий и найдете Веру Аркадьевну, или как там ее. Меня в разгар сезона не отпустят, а тебя одного отправлять рискованно. Заодно с Ириной Ивановной разберетесь, вот вам и испытание, - хорошо я придумал?
КИРЮША. Мы уже разобрались.
ВИКТОР. Если передумает, постарайся устоять.
КИРЮША. Все шутишь. Ты же хороший хлопец, Виктор, юмор понимаешь, деятеля из себя не строишь, скажи коротко и честно: что тебя так мучит? Да гори он пропадом, твой театр!
ВИКТОР. Запомни, дружище: честного ответа никто требовать не вправе, - отсюда вся путаница! Даже когда человек захочет ответить честно, вряд ли это получится. Что меня мучает? Коротко и, насколько это возможно, честно между людьми, - гордыня! Задрала! Понемножку ею страдают все, кроме дураков, но особенно она достает главных режиссеров театра.
КИРЮША. А дурака в главные режиссеры не утверждают, - я помню, помню. Коротко, ясно, но непонятно.
ВИКТОР. Про декорации в небе ты вспомнил, а про трепетание одинокого сердца забыл? Когда первый раз рассказывал, это была важная деталь. Ну, ладно, готовься к командировке. И внимательно следи за Ириной Ивановной. По-моему, она штучка. Бди, понял?
КИРЮША. Бдю в оба! Когда я служил в армии, у нас старшиной роты был старшина Чуприй…
ВИКТОР. Попридержи, расскажешь в дороге Ирине Ивановне.
КИРЮША. Ладно. А сейчас чем думаешь заняться?
ВИКТОР. Сегодня я настроен серьезно, даже телефон отключил. Значит так: никаких закусок, чтобы не отвлекаться! Я за коньяком, а ты постарайся добыть хоть один лимон!
КИРЮША. Я видел, на рынке грузин продавал саженцы, прямо с плодами! Честное слово!
ВИКТОР. А вот это во благо! Посадим дерево в кадушку, вот здесь, и навсегда решим вопрос. А заодно и проблему пепельницы. Говорят, растению нужны зола и пепел. Если бы не лень думать, человек мог бы такой круговорот в природе накуролесить!
КИРЮША. Иногда мне кажется, ты, Виктор, что-то такое про эту жизнь знаешь, что даже неловко быть таким тупым.
ВИКТОР. Утешься, приятель, - я даже не знаю, как ее воспринимать!
КИРЮША. Не понял. Так тоже нельзя, тем более, что ты начальник. Что-то знать надо. Не знаешь - спроси втихаря. Вот мы с Альбертом Викторовичем, царство ему небесное, мы многие вопросы жизни разбирали, и даже весьма-весьма!
ВИКТОР. Теперь со мной будешь разбирать, согласен? Вопрос первый для разбега: какой в этой жизни смысл?
КИРЮША. Ну, не знаю.
ВИКТОР. Зачем человек подковал блоху, зачем завоевал полмира, зачем сжег прекрасный город Карфаген, зачем изобрел... ну, не знаю что.
КИРЮША. Спиртной напиток, - не важно!
ВИКТОР. Каждый захотел выделиться, показать какой он, - улавливаешь мысль?
КИРЮША. С первого раза. Вот ты создал спектакль, в театре сейчас трам-тарарам, а тебе ни холодно, ни жарко, - как это понимать?
ВИКТОР. Что ты хочешь этим сказать, гегемон несчастный. Думаешь, мне безразлично? Да что ты в этом понимаешь!
КИРЮША. Ничего, не мое это дело. Но вопрос я задал правильный, а ты перешел на личности и оскорбления. Театр там? Там. Люди аплодируют и волнуются? Волнуются. А ты здесь и спокоен, - что из этого следует?
ВИКТОР. Извини, но так тоже нельзя. Ни холодно, ни жарко, - сказанул, тоже. А следует то, что… То, что ничего я не создал. А ведь предчувствие было. Слепил что-то - и сошло. Гип-гип-уря! А пьеса странная, хотя написана не очень умело. Что этот парень там зарыл?.. Выходит, что я не докопался. Вот, оказывается, почему я сейчас здесь.
КИРЮША. По-моему, за это надо выпить. Сегодня не разгадал - завтра разгадаешь, подумаешь и разгадаешь.
ВИКТОР. У меня сейчас кризис.
КИРЮША. Финансовый?
ВИКТОР. Нет, классический сплин.
КИРЮША. Это хреново.
ВИКТОР. Скажи, положа руку на сердце: ты собой доволен? Ты любишь себя? Только честно.
КИРЮША. Вообще-то да, а вот за что - сказать не могу, тайна. И ты ее знаешь.
ВИКТОР. А вот я себя не люблю, и это очень давнее и стойкое чувство. Объяснился я себе очень давно. Это очень тяжело, - каждый день выпрыгивать из собственных штанов.
КИРЮША. А зачем это делать?
ВИКТОР. (Спокойно, как никогда.) Ну, как зачем, - любви каждому хочется.
КИРЮША. Так-са, сначала просто гордыня, потом сплин какой-то… Он еще устал выпрыгивать из собственных штанов в день по два раза, а я должен все это выслушивать и понимать, блин! Да лучше я пить брошу! С Альбертом Викторовичем и то было проще! Живи и радуйся, что еще надо?
ВИКТОР. А ты радуешься? Только не спеши с ответом, перемотай жизнь в обратном направлении... Вспомни, что тебя позавчера обрадовало? Сегодня? А в ноябре? А в тысяча девяносто девятом году? Хоть что-нибудь наковыряй. Можешь отвечать.
КИРЮША. Ага, разогнался! Один пытал-пытал, теперь второй взялся! Скажу тебе по-простому: была бы у меня такая жена, я бы и на работу не ходил! Посадил ее на диван, сам напротив сел на скамеечку - и полный балдеж! Перекинулся мнением насчет погоды или политики - и опять балдеж!
ВИКТОР. Ну, хорошо, хорошо, я завтра так и сделаю... Подумаю и разгадаю, первый раз, что ли?.. А пока, а пока надо снять с репертуара – и вот это правильно! Так, отключить телефон я догадался, теперь надо восстановить связь с очагом культуры. Имеем связь - уже легче. Хотя завтра выяснится, что лучше бы она не восстанавливалась. Но это будет завтра…
КИРЮША. Витек, ты что, сдурел? Положи трубку!
ВИКТОР. Бутылка в шкафу, - функционируй. (В трубку.) Алло? Екатерина Максимовна, это я. Ну и гвалту у вас! Прикройте дверь и слушайте меня внимательно. Хорошо, хорошо, спасибо. Давно я не слышал у вас такого голоса, нарадовались? Нарадовались, спрашиваю? Чую из трубки запах шампанского. Кто у нас главный режиссер, помните? Ну и память у вас! Пишите. Завтра утром по обычной схеме: на радио, телевидение, в афишах! Отменяются все премьерные спектакли до… до… на неопределенное время. Приказ художественного руководителя, и так далее. А сегодня празднуйте, принимайте поздравления, извинитесь за меня, скажите, что нездоровится. И ни-ни, понятно? Ирину Ивановну распорядитесь доставить домой на самой шикарной машине, она у нас редкий гость. И проследить, чтобы не вскружила голову кому-нибудь из начальства, она у меня штучка! Хочу вам сделать комплимент. Есть у меня друг, самый порядочный человек в городе, только с головой у него не все в порядке. Когда Ирина Ивановна спрашивает, что он будет пить, - чай или кофе, - знаете, как он отвечает? А какой смысл? Вы никогда не задаете вопросов, Екатерина Максимовна, - это ваше бесценное качество. А какой смысл, верно? До завтра. (Кладет трубку.) На плечах этой женщины весь театр держится, представляешь?
КИРЮША. Ну и паразит, что ж ты меня так опозорил?.. (Пауза.) Отменяешь, значит? Что, нашел ошибку? Когда ж это ты успел?
ВИКТОР. Между первой и второй. Ты сам мне посоветовал.
КИРЮША. Я?! У тебя же кризис, сам сказал! Ну и веди себя тихо.
ВИКТОР. Кирюша, я тебе роль предлагаю. Молчи и слушай. Идет спектакль, все ходят, жутко переживают, говорят справедливые слова, женятся и умирают. Та-ра-рам, как ты сегодня сказал. Ты сидишь на сцене за отдельным столиком с правой стороны, у самой рампы. Да, у самой рампы, может в глубине, это надо пробовать и пробовать, не могу пока сказать. Сидишь и пьешь пиво, или читаешь газету. Нет, газету убираем.
КИРЮША. И пиво тоже, я пиво не пью, ты же знаешь.
ВИКТОР. Кружка будет пустая. Только не говори: а какой смысл? Ты всех слушаешь, стараешься понять. Вдруг встаешь. Когда тебе не понятна мотивация их поступков, ты встаешь и говоришь: «Извините, не понял?» Они замирают… Один, два, три… и продолжают беситься, как будто ничего не случилось. И так до следующего эпизода, понял?
КИРЮША. А следующий когда?
ВИКТОР. Я же сказал: когда тебе станет непонятна мотивация их поступков! Решаешь ты сам. Репетиция завтра в одиннадцать. Кстати, а почему ты все время говоришь «так-са», это что-то значит? «Так-са, не понял?» Может, так и оставить? Я подумаю.
КИРЮША. Так-са, не понял, - это только для репетиции, а для публики играть не надо? Я же с первого раза разберусь что к чему, в дальнейшем какие могут быть вопросы?
ВИКТОР. Я до сих пор не разобрался. Я! Разобрался – молчи, пей пиво. Но играть честно!
КИРЮША. Сидеть на сцене, сосать пустую кружку, - это все бесплатно?
ВИКТОР. Нет, ну почему же? В штат я тебя взять не могу, но в конце месяца в кассе будешь что-то получать.
КИРЮША. Не что-то, а деньги! И желательно после каждого спектакля.
ВИКТОР. Подшибихин, а может до спектакля и каждый день? И не сидеть на сцене, а работать на полную катушку, понял? Ты у меня еще поплачешь, это я здесь такой добрый.
КИРЮША. А почему обязательно с пивом? Ну ладно, ладно, согласен! Почему бы не попробовать, я сейчас как раз не очень занят. За Верой Аркадьевной уже ехать не обязательно?
ВИКТОР. В первую очередь! В этот четверг.
КИРЮША. Извини, но я же не Фигаро: и роль учить и в командировку ехать. Если Ирина Ивановна не согласится - я один не поеду! Не имеете права использовать артиста в личных целях!
ВИКТОР. А если согласится?
КИРЮША. Тогда другое дело, - производственная необходимость!
Картина 6.
ИРИНА. (По телефону.)
ИРИНА. Екатерина Максимовна, миленькая, а нельзя ли кого-нибудь послать, пусть бы поискал. Позвоните на вахту, может он выходил и сказал куда. Марине он никогда ничего не говорит! А вы его утром видели? Репетиция прошла нормально? Она, как всегда, в зале? Как вы не поймете, я жена и должна знать, где мой муж! Тем более, что Кирюша, то есть Кирилл Сергеевич, должен скоро на обед прийти! Ой, как будто вы не знаете! Погубит она его, чует мое сердце! Екатериночка Максимовна, ну хоть вы скажите, может я дура, - ну что в ней такого? Он же не бабник и никогда бабником не был, это все знают. Он и меня замечает через раз, - хуже нет с творцом жить! Не скажите, все равно жалко, - муж все-таки! Пьеса идет нормально? Кирилл Сергеевич не портачит? На «бис»? Не могу поверить! А мне ничего не говорит. Пожалуйста, если найдете, пусть позвонит, чтобы я знала. Виктор Альбертович, конечно, кто ж еще? О, извините, звонок, это Кирилл Сергеевич, он в два часа на обед, ни разу не опоздал! Только это между нами, да, Екатериночка Максимовна? Побежала открывать. (Кладет трубку, про себя.) Вот женщина! И как она все запоминает? Иду, иду, не терпится тебе. (Уходит и возвращается с КИРЮШЕЙ ПОДШИБИХИНЫМ.) В ванну мыть руки, целоваться потом!
КИРЮША. Пока руки вымоешь - и целоваться расхочется. Владелец не бузил?
ИРИНА. Представляешь, в театре найти не могут! Отутюжила, открахмалила, сама видела: сел рядом с водителем - и как в воду! Ты его на репетиции видел?
КИРЮША. Я на большой сцене не был, меня сегодня дрессировали как говорить губами и выталкивать воздух.
ИРИНА. Это правда, что тебя на «бис» вызывают? Екатерина Максимовна сказала, а ты что молчал? Наживешь себе, вот увидишь.
КИРЮША. Сама Екатерина Максимовна, надо же! Виктор настоящую роль обещает, роль эпизодическая, но принципиальная, он очень на меня рассчитывает, - так и сказал!
ИРИНА. Садись, у меня все готово.
КИРЮША. Ты что, не слышала, что я сказал? Мне настоящую роль обещают!
ИРИНА. Я рада.
КИРЮША. (Даже отодвинул тарелку.) Ничего себе ответ! Теперь я не удивляюсь, что у вас с Виктором не ладится. Роль, - знаешь, что для человека значит получить роль?
ИРИНА. Она все время там?
КИРЮША. Сидит незаметно, на самом заднем ряду. Между прочим, они никогда не бывают вместе, так что успокойся.
ИРИНА. Я уверена, что он к ней даже не прикасался!
КИРЮША. Виктор голову потерял, это факт, но совсем не так, как положено.
ИРИНА. Он очень одинокий человек, а борется со всем миром. Наверное, она это понимает. Обратил внимание, какие у нее глаза? Улыбается и молчит. С таким участием слушает, а сама молчит! Ах, Виктор, Виктор…
КИРЮША. Так-са, Ирина Ивановна, я терплю, терплю, а потом как сделаю выводы!
ИРИНА. Нет-нет, выводов не надо! Проголодался?
КИРЮША. Есть маленько. Сегодня ребят встретил, зовут в бригадиры. Я как сказал, что искусством занимаюсь, они чуть жо… не по! Бля бу! Извини, это я по инерции. Господи, хоть бы на сцене не сорваться. Вообще-то, хорошее дело искусство, мне нравится, но там же все чокнутые! Не так чокнутые, как под чокнутых косят. Мне-то что, я играю честно, я всегда деньги честно зарабатываю, ты же знаешь.
ИРИНА. Будь осторожен, они артисты, а ты настоящий. Это сразу чувствуется. Ревности будет!
КИРЮША. Сам разберусь. Вот когда научусь губами воздух выталкивать, стану артистом, а они как были, так и останутся настоящими артистами, - вот тогда мне труба. Ты думаешь, я не понимаю? Кирюша Подшибихин знает про эту жизнь все, что положено знать!
ИРИНА. А Виктор на обед никогда не приходит, все время в буфетах перехватывает.
КИРЮША. Любовь любовью, а обед по расписанию! Я не заслуженный и не народный, а вполне нормальный человек, так что перестраивайся!
ИРИНА. Слушаюсь и повинуюсь!
КИРЮША. А ты знаешь, иногда мне кажется, что я бы некоторые места лучше сыграл, чем тот же Владимир Павлович. Вот ему от Виктора достается, мама дорогая! Если бы Виктор меня так бомбил, я бы пришел домой и повесился! Слушай, откуда он все это знает?
ИРИНА. Талантливый! Много думает, мучается!
КИРЮША. А я эпизодический, не талантливый, и ничем не мучаюсь!
ИРИНА. И что из этого следует? Ну, договаривай!
КИРЮША. Неизбежное недоразумение: зачем ты его на меня променяла?
ИРИНА. Ну, допустим, не до конца.
КИРЮША. Вот бабы, а? Ты подумала, что ты сказала? Да еще с таким выражением лица! Ты знаешь, что такое ехидна?
ИРИНА. Нет, не знаю. Наверное, какая-то красивая птица? А ты ее хоть раз видел?
КИРЮША. Но ты же знаешь, что такое ехидное, причем женское, выражение лица?
(В момент первой разборки входит ВИКТОР. Он заметно изменился.)
ВИКТОР. Ну вот, я так и знал: в обед лучше домой не приходить! Ну, что вы не поделили? Кирюша, перестань, ты что, женщин не знаешь? Все они одинаковые!
ИРИНА. Кроме одной.
ВИКТОР. Правильно понимаешь, когда хочешь.
КИРЮША. Не понял: насчет женщин на репетициях вы совсем другое говорите!
ВИКТОР. Приехали! Сравнил! Там искусство, театр! Театр!
КИРЮША. А я как там оказался?
ВИКТОР. Кирюша, перестань! Это все ты, Ирина! Мир! Сооруди что-нибудь по быстрому, а мы из нетленного запаса кое-что достанем.
КИРЮША. Нет уж, извините, надо выбирать что-то одно: или квасить из нетленных запасов или служить искусству! У меня после обеда занятие по пластике и артикуляции.
ВИКТОР. Все ты правильно сказал, но интеллигентные люди должны уметь сочетать, не нами это придумано, и мы не должны позволить, чтобы на нас оборвалась связующая нить! Такой прекрасный день, осень, листьев по колено! Рыба золотая, почему все такие взвинченные? Мы же умные люди, служим одному святому делу, наш общий друг тоже приобщился, - это же прекрасно! Ирка, я сегодня такой ход придумал! Меняем все акценты, но никаких трюков! Я не штукарь, и трюки не люблю. Сама увидишь, больше ничего не скажу! Я доволен, это бывает редко, но сегодня случилось! Я никак не мог понять, что его так гнетет? Этот пафос безысходной печали, откуда он? Я убежден, что автор даже не читал Альбера Камю, но как просто и с каким сердечным чувством сказал о любви и смерти как едином - и в пьесе это есть. Я доволен, доволен, доволен!
ИРИНА. Виктор! Почему тебе все равно? Да, я плохая жена, я наделала много ошибок, но как ты можешь не обращать на это внимания? Ты хоть иногда замечаешь меня?
ВИКТОР. (Разочарованно.) Ну, вот, как будто нельзя без этого! Все жены мира говорят, что если бы на них обращали внимание… И ты туда же! Вот не можешь, чтобы не огорчать!
ИРИНА. Погубит она тебя, - чует мое сердце.
ВИКТОР. Прямо таки погубит, как будто других слов нету! Чуть что - сразу погубит!
ИРИНА. Безумец, ты хочешь совершить какой-то подвиг? Мало тебе примеров?
ВИКТОР. (Упрямо.) Это называется творческий подъем! Всю жизнь ждешь этого момента, и вот порадовались! Спасибо!
ИРИНА. Ты ее любишь, да? Любишь?
ВИКТОР. Как банально, Господи, как банально! Я же ничего у тебя не выспрашиваю, хотя замечаю, что Кирилл Сергеевич стал навещать нас слишком эпи-зо-ди-чески! Ну и что, разве можно запрещать? Ирина, это совсем не то, что ты думаешь. (Пауза.) Отпусти меня к ней, прошу. Вдруг она уедет, как же я тогда, нет, у меня ничего не получится!
ИРИНА. Наконец! Но ты к ней даже не прикасался, - как-то не было особой необходимости?
ВИКТОР. Да, это правда! Можешь понимать, когда хочешь! Может быть, я ее и люблю, но она не имеет к этому никакого отношения, вот так! Понимаешь, да? А тебя я люблю давно, и это уже проверено, - я все-таки мужчина, хоть и режиссер.
КИРЮША. Так-са, прошу прощения: я здесь есть или меня здесь нету?
ИРИНА. Господи, да что же это за женщина такая, - по ней сходят с ума, а. прикоснуться нет никакой особой необходимости? Кирюша, ты человек нормальный, - что это значит? Ты это понимаешь?
КИРЮША. Как тебе сказать... Когда регулярно квасишь, ре-гу-ляр-но, повторяю, то дурные мысли в голову не лезут, - это я могу подтвердить.
ВИКТОР. Кто квасит? Кто квасит? И это говорит Подшибихин!
КИРЮША. Ошибаетесь, это говорит Кирилл Сергеевич Подшибихин!
(Неожиданно входит ВЕРА АРКАДЬЕВНА, - только ее в самом конце пьесы не хватало!)
ВЕРА АРКАДЬЕВНА. Ой, как у вас шумно! Здравствуйте. А я звоню, звоню. О чем это вы так горячо спорите, интересно?
ИРИНА. О любви, не хотите присоединиться?
ВЕРА АРКАДЬЕВНА. Нет, что вы, я этой темы боюсь.
ВИКТОР. (Подбегает со стулом.) У нас всегда такое итальяно, не обращайте внимания. Присаживайтесь, пожалуйста. Мы иногда отключаем телефон, вернее, я всегда это делаю, - извините.
ВЕРА АРКАДЬЕВНА. Это вы извините, что я к вам ворвалась. (Пауза.) Кирилл Сергеевич, скажу вам честно: в спектакле вы лучше всех! Когда мы ехали в поезде, вы были совсем другим человеком. Оказывается, вы талантливый! Для меня полная неожиданность.
КИРЮША. Тогда я лечился.
ВЕРА АРКАДЬЕВНА. Вы так непосредственно играете, я прямо влюбилась в вашего героя!
КИРЮША. Я играю Кирилла Сергеевича, это вы непосредственно в меня влюбились, мадам, - поздравляю. Я подумаю над этим.
ИРИНА. В другой раз, наш общий друг! Виктор Альбертович с Верой Аркадьевной - в кабинет, там вам никто не будет мешать, а мы с Кириллом Сергеевичем идем покупать тахту, вдруг пригодится.
ВИКТОР. Тахту? Обычно мы советуемся… Ну, это и не важно, тахту так тахту, в кабинет так в кабинет! Прошу.
ВЕРА АРКАДЬЕВНА. Нет-нет, что вы! Я пришла попрощаться, к сожалению, уезжаю.
ВИКТОР. То есть, как «уезжаю»? Вам хорошо говорить. К сожалению! Так не уезжайте! Кто решил вам уезжать?
ВЕРА АРКАДЬЕВНА. Вы такой смешной, Виктор Альбертович, - это я решила.
ВИКТОР. Ну вот, как что – сразу уезжать! Одна решила тахту покупать, другой уезжать вздумалось, что за день сегодня! Прошу в кабинет. Прошу, прошу!
ВЕРА АРКАДЬЕВНА. Нет-нет, решительно нет, а то ваша жена еще подумает...
ВИКТОР. Ничего она не подумает, у нее тахта в голове!
ВЕРА АРКАДЬЕВНА. Виктор Альбертович, разве так можно, не ожидала от вас!
(ИРИНА подошла к ВЕРЕ АРКАДЬЕВНЕ, долго на нее смотрит.)
ИРИНА. А вы действительно странная… Я уверена, мы подружимся.
ВЕРА АРКАДЬЕВНА. Вы знаете, Ирина, я все время прихожу некстати, - прямо наваждение какое-то! И так на протяжении всей жизни!
ВИКТОР. Никуда вы не уедете, пока мы не поговорим! Прошу.
КИРЮША. Так-са, а нам что делать?
ВИКТОР. Вы же хотели покупать тахту, вот и идите! Только не знаю, что вы с ней будете делать?
КИРЮША. Разберемся.
ИРИНА. Я передумала. (Дружески берет ВЕРУ АРКАДЬЕВНУ под руку, уходят в кабинет.) Пойдемте, поговорим? Пожалуйста. Мужики, не бузить! Вот его кабинет. Хорошо здесь, да? Альберт Викторович никого сюда не впускал. Никого! Присаживайтесь, где вам удобно. А это мое любимое место... В настоящее время... Говорят, вы бываете на каждой репетиции, что-то интересное получается?
ВЕРА АРКАДЬЕВНА. Очень. Надрыв ужасный. Может, я нехорошо разбираюсь, но мне кажется, на театре сейчас совсем другое... И вообще, так никто еще не ставил. Сидишь со страхом в сердце - герои ходят по грани, как неразумные дети, никто не может за себя постоять.
ИРИНА. Что же вы замолчали, мне интересно.
ВЕРА АРКАДЬЕВНА. Может, поэтому я так устала, рассчитывала больше побыть в вашем городе, но вдруг передумала.
ИРИНА. Чего-то боитесь?
ВЕРА АРКАДЬЕВНА. Да. Я так и не научусь лгать, поэтому лучше сказать правду: ваш муж оказывает на меня воздействие.
ИРИНА. Я это знаю. И вы оказываете на него большое воздействие.
ВЕРА АРКАДЬЕВНА. Я не говорю, что влюбилась.
ИРИНА. Он тоже не допускает этой мысли.
ВЕРА АРКАДЬЕВНА. Вот и вся причина, почему я уезжаю, - от греха подальше!
ИРИНА. Да, вы не такая, как все. Обычно эту банальность говорят нам мужчины, они знают, на какую наживку ловить. Я принесу кофе. Или чай? Кирилл Сергеевич на такой вопрос знаете, как отвечает - «А какой смысл?» Раньше так отвечал.
ВЕРА АРКАДЬЕВНА. Он очень интересный человек, вы и сами это знаете, да?
ИРИНА. Я принесу кофе.
(В соседней комнате.)
ВИКТОР. (Достает из «уникальной коллекции».) Никуда не денется твоя артикуляция, скажешь, что со мной занимался!
КИРЮША. Извините, Виктор Альбертович, но я к работе отношусь честно. Всегда.
ВИКТОР. Значит, проведем занятие здесь: ты говори, а я буду поправлять. Кто у нас главный режиссер?
КИРЮША. Ты. То есть, вы. Вообще-то, я завязал, но если для дела надо, я готов.
ВИКТОР. А саженец с лимонами так и не купил, негодяй? Творить надо, а не разговоры разговаривать!
ИРИНА. (Проходит с подносом.) Мужики, кофе, чай?
КИРЮША. На ваше усмотрение, Ирина Ивановна.
ИРИНА. Кирилл, ты что мне обещал?
ВИКТОР. Не приставай к человеку! Два кофе без сахара!.. (ИРИНА уходит, мужчины «дегустируют».) Мой тебе совет: никогда ничего ей не обещай, да ты что, у нее такая память! У меня правило: я в этой жизни не понимаю ничего, но я знаю одну Ирину Ивановну, зато Ирина Ивановна знает все! Неплохо придумано, да?
КИРЮША. Ты как-то говорил, что и ее толком не знаешь? Что-то я вас не пойму.
ВИКТОР. Ну, Кирюша, нельзя же так прямолинейно! Давай лучше поговорим о пьесе, ты заметил, как поменялись акценты? Мне очень важно именно твое мнение. Кстати, мне Ирина сказала, что когда-то, еще в советское время, ты с трибуны обратился к президиуму со словами «Тираны мира, трепещите!», - это правда?
КИРЮША. С бодуна можно и не такое отмочить.
ВИКТОР. Все равно, - это гениально! Я обязательно это внедрю! Пей, я пропущу, чтобы мысль не терять. Обрати внимание: в пьесе все как бы подвешено, в ней нет отношения к настоящему времени, все говорят и заранее любят только будущее, все ради него, - но это же нонсенс! Как можно любить то, о чем ты ничего не знаешь? Для меня это принципиально.
КИРЮША. Что тут будет, мама дорогая! Виктор Альбертович, лично я советую тебе хорошенько приготовиться как раз к своему будущему!
ВИКТОР. Так-так, оригинальное начало, не ожидал. У Альбера Камю есть замечательная мысль… Я как-нибудь расскажу тебе об основных идеях экзистенциализма. Там есть о чем поспорить, но продолжай, продолжай. По-твоему, лучезарное будущее компенсирует те страдания...
КИРЮША. Виктор, Виктор, неужели ты не понимаешь, что сейчас Ирина Ивановна принесет нам чай или кофе, потом зайдет в кабинет, а там эта Вера Аркадьевна, с которой у тебя непонятно что...
ВИКТОР. Ровным счетом ничего, это совсем не то, что вы думаете!
КИРЮША. Они поговорят, поговорят, может даже поплачут в обнимочку, и сдаст она тебя, как фраера, этой самой золотой Вере Аркадьевне! Ты же умный человек, главный режиссер, что ж ты этого не видишь?
ВИКТОР. Так-са, не понял: как это – сдаст?
КИРЮША. А так это, под расписку о невыезде! Или оженит под Вивальди, или гражданским браком повяжет!
ВИКТОР. Что за бред, я уже женат, и давно!
КИРЮША. Это ты так считаешь. Вере Аркадьевне твоей золотой приспичило срочно уезжать, пришла прощаться. Это ей не терпится, чтобы то, о чем я тебе толкую, случилось как можно скорее. Альберт Викторович научил меня в женской психологии разбираться, - у них все наоборот. Я человек честный, и поэтому тебя предупреждаю: видеть надо, что происходит! В театре ты орел и тигр, а дома... Мне, например, обидно.
(Входит с подносом ИРИНА.)
ИРИНА. Ваш кофе. Не очень, не очень налегайте. Виктор, не забывай, что у тебя сердце. (Уходит в кабинет.)
КИРЮША. (Вдогонку.) А у него их два! Видишь, когда вспомнила?
ВИКТОР. Волнуется, что же тут такого?
КИРЮША. Правильно, ей же надо сдать тебя в полном порядке. А ты морально готовься. К новой жене привыкать не так-то просто.
ВИКТОР. Позвольте, но у меня старая есть, и она меня вполне устраивает! Я вовсе не собираюсь ничего менять!
КИРЮША. Первая реакция всегда такая бурная, мне это знакомо. Представляю, что еще будет. А вот бутылочку мы подальше, тебе сегодня еще такое предстоит! Пей кофе. Кстати, мы с Ириной Ивановной специально этот вопрос не обсуждали, чтобы потом не было разговоров. Я человек честный… Насчет тахты - это она сама.
ВИКТОР. О чем не было разговоров?
КИРЮША. О настоящем, прошедшем и будущем! В театре, например, все знают, один вы остались.
ВИКТОР. То «вы», то «ты»! Давай переменим тему разговора, прошу тебя как друга! Да, я действительно привязался к Вере Аркадьевне. Мне кажется, когда она в зале – я совсем другой, и репетиция идет совсем по-другому. И то, что я поменял акценты, это ведь все под ее влиянием, хотя она не догадывается. Но ведь это вовсе не значит, что обязательно нужно жениться и прочее! Наоборот, Ирина ничего не понимает в театре, и я это очень ценю. Настоящий художник должен быть свободным. Альбер Камю сказал бессмертные слова…
КИРЮША. Вам решать. Полностью менять акценты в спектакле вам нравится, а как жениться… Не знаю, не знаю, лично я к своей работе отношусь всегда одинаково. Личная жизнь это одно, а работа есть работа!
ВИКТОР. А как же Ирина: я человек порядочный…
КИРЮША. Это уже не ваша забота, вы мои чувства знаете, так что прошу не беспокоиться.
ВИКТОР. У меня и в мыслях ничего такого не было - и вот нате! В конце концов, я эту Веру Аркадьевну совершенно не знаю! Что за постановка вопроса!
КИРЮША. Да тише ты, еще услышит! Узнаешь, жизнь длинная, еще такое узнаешь!
ВИКТОР. Но чего ради, мне и так неплохо!
КИРЮША. В память об отце, он ее просто боготворил! Представляешь, как он был бы рад?
ВИКТОР. Представляю, представляю… Он и Ирину Ивановну боготворил. Или это твоя фантазия, или вы сговорились. Куда ты убрал коньяк? В конце концов, кто в этом доме хозяин? Как все нелепо, - фу!
КИРЮША. Говори тихо, иначе все испортишь.
ВИКТОР. (Ожесточенно.) У меня и в мыслях ничего такого не было!
КИРЮША. Виктор, ты повторяешься. Мне-то что, а женщины этого не любят. Одна тебя уже изучила наизусть.
ВИКТОР. Я служу искусству, а не отдельным женщинам! Я принадлежу театру!
(Из кабинета выходит ИРИНА.)
ИРИНА. Господи, а я думаю: кто это там так расшумелся?.. (Охорашивает ВИКТОРА.) Такой неопрятный стал, ужас! Представляешь: Вера Аркадьевна, - это же как красиво звучит! Неборская! Если покопаться в родословной, там, наверное, такие корни… Чувствуется, - настоящее! Ты ей нравишься, сразу виден вкус.
ВИКТОР. Рыба золотая, что я тебе плохого сделал?
ИРИНА. Молчи, мне лучше знать, что тебе надо. Всегда так было, согласен?
ВИКТОР. Ты хочешь со мной развестись, Ирина.
ИРИНА. А ты хочешь пойти на безнравственность, - это что-то новенькое! Кирилл Сергеевич, вы слыхали?
КИРЮША. Нет уж, меня в это не вмешивайте! Все, что надо было, я сделал, все что будет надо - сделаю с превеликим удовольствием, а пока решайте без меня! (Отходит.)
ИРИНА. (ВИКТОРУ.) А ты о Вере Аркадьевне подумал? Она ведь просто так никогда не согласится! Ты знаешь, зачем она пришла?
ВИКТОР. Кирюша мне сказал.
ИРИНА. И правильно сделал! Не волнуйся, все формальности я возьму на себя.
ВИКТОР. Так хорошо все было. Ты ничего не смыслишь в театре, - это так удобно.
ИРИНА. Будет еще лучше, вот посмотришь! Ты думаешь, мне тебя не жалко? Но я не такой эгоист, как ты! Прежде всего, я думаю о ком? О тебе!
ВИКТОР. Ириша, а как же ты без меня, ты же ничего не умеешь, ты же пропадешь, Ирина!
ИРИНА. Не все сразу, давай сначала решим твой вопрос, - Вера Аркадьевна ждет. Что за непоследовательный человек! Вот что значит судьба! А все Альберт Викторович, он как чувствовал!
ВИКТОР. Ты его любила?
ИРИНА. Ну ты даешь, - как можно было не любить Альберта Викторовича!
КИРЮША. (В стороне, волнуясь.) Мама дорогая! Ну, сейчас начнется!
ВИКТОР. (Упрямо.) Я не о том.
ИРИНА. (С легкостью отражая выпад.) Не выдумывай, у тебя сейчас о другом должна голова болеть. Да или нет?
ВИКТОР. Это надолго?
ИРИНА. (Вопрос застал ее врасплох.) Кто ж знает?.. (Разрыдалась было на плече у ВИКТОРА, но вовремя спохватилась.) Ну всё, всё, нечего нюни разводить. Значит, так, Виктор, сейчас пойдем в кабинет, там будет серьезный разговор. Веди себя достойно и молча, чтобы мне не было стыдно за бесцельно прожитые годы. Понял? Будет что-то непонятно - молчи, потом я или Вера Аркадьевна все тебе объясним. И запомни: все делается для твоей пользы и во благо твоему ненаглядному театру! Она тебя возродит, вот увидишь!
ВИКТОР. Ты говорила, что она меня погубит.
ИРИНА. Сначала погубит, потом возродит. Ты готов?
ВИКТОР. Нет. Я не хочу никаких перемен.
ИРИНА. Ты с ума сошёл! Кирилл Сергеевич, объясните ему!
КИРЮША. Я все давно объяснил.
ИРИНА. Виктор, прекрати этот детский лепет! Возьми себя в руки. (ВИКТОР обнимает себя очень артистично.) Кирилл Сергеевич, закрой, пожалуйста, за нами и жди условного сигнала, помнишь? (В кабинете на пороге.) А вот и наш дорогой Виктор Альбертович! (Тихо.) Не сутулься!
КОНЕЦ.
2000 г.
г. Севастополь
тел.: (0692) 373-469
Е-mail: mik-rezanov@narod.ru