Михаил РЕЗАНОВ

ЭЛЕКТОРАТ

Детективная комедия в 2 действиях, 6 картинах,

с прологом и эпилогом

Действующие лица:

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ - человек без вчерашнего прошлого. Никогда ничего не отрицает.

ЛЕОНТИЙ ПИЛИПЧАК - гегемон. Отрицает всё.

ФИЛИПП АРЕФЬЕВ - борец, чемпион. Верит только в окончательную победу.

ЛЕОНИД - новый русский. Очень опасен, поэтому всего боится.

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ - сержант милиции, учится на юридическом                                                        факультете. Ему доверяют «пиф-паф».

ИВАН ФИЛИППОВИЧ - следователь. Всегда ставит себя на место преступника.

МАЙ ГРИГОРЬЕВИЧ - врач-травматолог, кандидат в депутаты. Больных называет «товарищи избиратели».

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА - его правая рука. Убеждена, что больных не следует называть «товарищи избиратели».

ЭЛЬЗА ПЕТРОВНА - человек-легенда.

НЯНЯ - безликий персонал травматологической больницы.

ПРОЛОГ

Квартира как квартира - гнёздышко. ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ в хорошем настроении, почти напевает, собирается где-то встретиться с женой и сделать дорогую покупку. Достал деньги, посомневался, потужил, оставил вопрос на потом, а деньги на столе. Зашёл в туалет, профункционировал, дёрнул цепочку, вышел. Жалко денег, а виноват туалетный бачок: вернулся, залез на унитаз, отодвинул чугунную крышку (!?), полез куда не надо, побежал за отвёрткой, поискал прокладку, - тут уж кто кого! Оно ему надо было? Звонит телефон.

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. Алло? Слушаю вас внимательно, Елена Петровна! Прекрасно! Она тебе нравится? Я рад. Правильно сделала, что отложила. Жди, лечу до тебе, мое серденько! О’кей. Три сотни хватит? Ого! Хорошо, беру четыре, - зайдём в кабак, обмоем шубу... Перестань, на то и деньги, чтобы тратить на любимых женщин. А я экономлю, на чём могу: жена и любимая женщина - в одном лице! Хочешь сюрприз? (Развернул трубку.) Ты что-нибудь слышишь? Сейчас поймешь, внимательно слушай! (Оставляет трубку, спешит в туалет, наклоняется, дёргает цепочку. О, боже! С бачка срывается чугунная крышка, и уже не Геннадий Владимирович, потенциальный покупатель шубы, а просто тело вульгарно вывалилось из туалета и очень криминально заняло всё пространство коридора, - отлетался Геша! Одно дело, когда шесть кг мандаринов в авоське, и совсем другое – шесть кг чугуна по голове! Венец природы по диагонали коридора, крышка за унитазом, а в трубке любимый голос: «Алло? Алло?» В отремонтированном бачке пошумело и перестало. Наша жизнь.)

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Картина 1.

Травматология. Палата №5. Уже не тело, а опять ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. Он так забинтован, что даже сам не знает, кто он на самом деле. Следователь ИВАН ФИЛИППОВИЧ аккуратно записывает показания пострадавшей стороны. Враждебной стороны тоже, но это покрыто тайной следствия.

ИВАН ФИЛИППОВИЧ. Жена утверждает, что вы собирались встретиться и произвести какую-то покупку. Вы это подтверждаете?

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. У меня нет поводов не доверять жене!

ИВАН ФИЛИППОВИЧ. И для этого вы приготовили деньги?

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. Жена утверждает это? Значит, правда. Я болен, понимаете, болен, а вы меня мучаете! Приготовил деньги, это же само собой разумеется! Или вышел указ президента о бесплатной выдаче шуб хорошеньким женщинам? Накануне выборов я не удивлюсь!

ИВАН ФИЛИППОВИЧ. Что было дальше? Постарайтесь вспомнить.

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. Зачем, зачем вам это? Я подавал прошение о помиловании?

ИВАН ФИЛИППОВИЧ. Прошение! Пока идет расследование. Ни одной зацепки, а вы не желаете говорить! Либо не хотите засветиться, либо чего-то боитесь - одно из двух.

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. Меня уже засветили! Навсегда! Навсегда!

ИВАН ФИЛИППОВИЧ. Геннадий Владимирович, не капризничайте, дважды к вам прихожу и ничего не проясняется.

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. Метод дедукции тут явно не подходит, примените что-нибудь человечнее!

ИВАН ФИЛИППОВИЧ. Человечнее, - ну вы запалили! Честно говоря, я сам в эту дедукцию не очень-то верю. Может, где-то за рубежом она и работает, не знаю, я не Пуаро. Да ведь обстоятельства, при которых вам нанесена черепно-мозговая травма, странные, Геннадий Владимирович, очень странные! Средь бела дня идут на мокрое - раз! В квартире что-то ищут, но четыреста долларов остаются лежать на самом видном месте, - хорошо мы живем! Вопрос: что искали? Может, вы резидент, тогда причём тут уголовный розыск? Ни на одном предмете ни одного постороннего пальчика, а это что значит? Это значит, что работал вас высокий профессионал. Но тогда вопрос как он вошёл в вашу квартиру сразу становится второстепенным! А телефонный звонок, - кому-то не терпелось, да? Но есть ещё одна сторона дела. Кого-то интересовали не деньги, и даже не ваша жизнь. При правильном покушении преступник, тем более такой профессионал, обязан был нанести контрольный удар или выстрел, это элементарно! Ни того, ни другого сделано не было. Откуда такое легкомыслие? Вижу, вас это не удивляет. Да, вы умеете скрывать свои чувства. Что вы за птица, а, Геннадий Владимирович?

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. Ах, оставьте свои остроты, ничего же не понимаете, насмотрелись детективов! Кстати, первое, что вы должны были сделать, - официально уведомить, что я могу не отвечать на ваши вопросы, если считаю, что мои показания могут быть… если мои показания... Что-то в этом роде, по телевизору показывали... Навсегда!

ИВАН ФИЛИППОВИЧ. Ёк-макарёк, давно такого не слыхал! Крепкий вы, однако, орешек. Может, у вас и личный адвокат есть?

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. Если бы вас чугункой по голове хлопнуло, вы бы так не шутили!

ИВАН ФИЛИППОВИЧ. Согласен. Кстати, удар был нанесен сзади, поэтому вряд ли вы знаете чем.

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. Меня осенило, так бывает. Цезарь умирает стоя. Навсегда!

ИВАН ФИЛИППОВИЧ. Всё шутите, бесстрашный человек! Ограбление исключается, на убийство тоже не похоже... Есть в этом деле что-то вызывающе дерзкое! Вы понимаете, что такое четыреста долларов?

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. Догадываюсь.

ИВАН ФИЛИППОВИЧ. Я к кому только ни обращался в управлении, все только руками разводят! Даже если политика! Кстати, в последнее время вы никуда не выдвигались? А может примкнули к чему-нибудь, не подумавши?

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. Я от вас устал.

ИВАН ФИЛИППОВИЧ. Что ж, отдыхайте, ваше право. По деталькам картинку собирать будем. А пока надо охрану ставить, чтобы вас ещё раз не осенило.

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. Вы серьёзно?

ИВАН ФИЛИППОВИЧ. Вполне, Геннадий Владимирович, вполне серьёзно. Отвечаем за жизнь каждого трудящегося, - официально с нас этой обязанности ещё никто не снимал!

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. А что, я трудящийся? Откуда же у меня деньги? Послушайте, это же обыкновенная бытовуха.

ИВАН ФИЛИППОВИЧ. На почве чувств? Давайте прокачаем и эту версию. Поставьте себя на место господина, которому так везёт! Сначала шерше ля фам, шерше ля фам, потом каким-то образом проникает в вашу квартиру, делает вам же «бум» по голове, шарит по столу, на котором лежат четыреста долларов нетрудового происхождения и демонстративно их не берёт: нате вам, будущий товарищ следователь, задачку! И что дальше? Молчите? Правильно делаете. Вот за что у нас покойников любят: они умеют хранить молчание и не мешают следователю работать.

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. Может, хотят пустить по ложному следу?

ИВАН ФИЛИППОВИЧ. Оставьте, для этого и полсуммы хватило бы! (Большая житейская пауза.) Ну, стольник бы лежал, стольник есть стольник, можно и покуражиться, - про любовь и верность мы знаем мало. Или полный кейс, пачками – тоже проблема. Новые туфли купишь, и то народ версии строит. Но четыре сотни! Это же идеальная сумма! Тут любой нормальный человек автоматически знает как поступить, - и это правильно!

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. Вы, я вижу, психолог.

ИВАН ФИЛИППОВИЧ. Я сыщик старой закалки, ставлю себя на место преступника и углубляюсь. Вот пятьсот - и уже совсем другая мотивация, пятьсот - это полтыщи... Но четыреста!

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. Морально, должно быть, тяжело в преступную патологию углубляться?

ИВАН ФИЛИППОВИЧ. (Углубился на миг.) Я бы не сказал. Опыт, он и в Африке опыт. А если по два месяца зарплату не платят, воображение знаете как работает!

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. Позвольте с вами не согласиться. Если человек честный, это ему стоит больших усилий. Но есть такие, которым... которые... у которых...

ИВАН ФИЛИППОВИЧ. Которые, которым, у которых! Вот вы и запутались в трёх соснах! Трали-вали – это пожалуйста, а правду говорить спряжения мешают. «Безумству храбрых поём мы славу!» В конце концов, это ваше право. Прошение вы действительно не подавали, рановато, у нас свой принцип: не вмешиваться в чужие разборки. Но жена ваша проявляет большую активность... Жена, жене, жену…

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. Я ей всё объясню.

ИВАН ФИЛИППОВИЧ. Попытайтесь. А человека приставить я обязан - в таких случаях они доводят дело до конца. Жена... И вдруг столько эмоций!

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. Прекратите! Жена Цезаря вне подозрений, слышите? Навсегда, навсегда!

ИВАН ФИЛИППОВИЧ. Ладно. Вот, возьмите, потом спасибо скажете. (Достаёт бронежилет.)

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. Я уже сейчас говорю: спасибо, не надо!

ИВАН ФИЛИППОВИЧ. Ладно, ладно, пятая палата печально известная, репутация у неё подмоченная, так что берите и помалкивайте.

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. Ого, сколько же здесь килограммов?

ИВАН ФИЛИППОВИЧ. Столько, сколько нужно. Я не уйду, пока вы не оденете это на себя!

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. Комедия какая-то! Может, вы и каску мне дадите?

ИВАН ФИЛИППОВИЧ. С этой части тела им вас не взять, это они уже прошли.

(Входит СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА, в руках шприц.)

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. О, давно не виделись! Здравствуйте, Иван Филиппович! Опять вы на моё дежурство попали, нехорошая примета!

ИВАН ФИЛИППОВИЧ. Здравствуйте, Светлана, здравствуйте! Два месяца не виделись, всё колете?

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. Кто-то же должен, а что толку? На животик перевернулись, больной! В левую, правую - выбирайте, пока есть возможность.

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. Колите в левую, ближе к сердцу. Раз и навсегда, навсегда!

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. Какой отважный! Опустили штанишки, больной, и перестали волноваться. Я это уже где-то видела!

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. А вам лишь бы боль причинить!

ИВАН ФИЛИППОВИЧ. Беспримерной храбрости человек, между прочим!

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. Сейчас проверим. Опять жилет, Иван Филиппович? Как будто поможет! Жилетик приподняли, больной, у меня игла не бронебойная! Расслабьтесь же, каменный прямо! Ну что, больно? Сейчас сюда с переломом бедра клоуна прикатят, всё веселее вам будет! Иван Филиппович, список обязательно, чтобы знать, кого можно впускать. Не так, как в прошлый раз, - мы же ещё и крайними оказались! (Уходит.)

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. Это что, серьёзно?

ИВАН ФИЛИППОВИЧ. А вы ещё не поняли? Советую ограничиться женой, остальным - только передачи.

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. Ага, отравят, и не будешь знать кто!

ИВАН ФИЛИППОВИЧ. (Явно озадачен - пришлось опять углубляться в непонятно кого.) А вам какая разница, дотошный какой! Вот хреновина, действительно, так ещё и проще!

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. Через кого угодно можно передать.

ИВАН ФИЛИППОВИЧ. Да знаю я, кому вы объясняете! Ладно, насчёт отравления вы пока никому не говорите, может не догадаются. Лежите, как ни в чём ни бывало. Странно, да? И все концы в воду! Ничего чужого не брать, на вкус ничего не пробовать, понятно?

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. Ага, а что с этим делать? Смотрите, сколько нанесли.

ИВАН ФИЛИППОВИЧ. Соседи будут, их угощайте.

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. Вот это по-христиански.

ИВАН ФИЛИППОВИЧ. (Собирается уходить.) Всё, как будто? А знаете, очень кстати, что вы так забинтованы. Не понимаете?

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. Что ж хорошего?

ИВАН ФИЛИППОВИЧ. А то, что вас узнать невозможно. Соседи будут, вы четвертый. Ага? К тому же, бронежилет. Шансы есть. Честно говоря, вы мне симпатичны. С другими подранками столько мороки, хуже женщин паникуют. Чуть дверь кто откроет - сразу в штаны! Вы у меня первый такой отчаянный!

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. Прямо уж... А что, бывало?

ИВАН ФИЛИППОВИЧ. В этой же палате! Вот видите, что с подоконником - рикошет!

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. Ой, мама!

ИВАН ФИЛИППОВИЧ. Седьмой калибр.

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. А, лучше об этом не думать. Верно?

ИВАН ФИЛИППОВИЧ. Да, вы птица высокого полёта! Я это сразу понял, как только на вас взглянул. Человека пришлю. Так внедрим, что вы и знать не будете. Уже поняли, наверное: я специально кругами, вокруг да около, вхожу в доверие.

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. Система ниппель: меньше знаешь - крепче спишь!

ИВАН ФИЛИППОВИЧ. Потом, потом! Расколоться решите - будем отслеживать конкретно по лицам. Тут всё платно, вас предупредили? Шприцы, бинты, лекарства - всё как на Западе! На этом не экономьте, а то так подлечат, что и киллер не понадобится.

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. Я в курсе, - навсегда!

ИВАН ФИЛИППОВИЧ. Не заметно. Светлана вам зубы заговорила и продырявила чем хотела, а вы даже не оглянулись! Интересоваться надо, если хотите выжить, это вам не прежние времена, когда всех подряд лечили! А у вас черепно-мозговая, с приветом можно остаться. Уже кое-что замечаю. «Прошение о помиловании!», Цезаря какого-то придумали... Зачем это вам, умный же человек? «Навсегда, навсегда!» А что в этой жизни навсегда, кроме потери вкладов? Не баловаться у меня! При резких движениях голова не кружится? Глаза мне ваши что-то не нравятся... (Достаёт пистолет.) Посмотрите сюда, прямо в дырочку... Сюда... Вверх... Вниз... Как будто, ничего. Зрачки, правда, расширенные.

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. (Входит с бельем для новенького.) Иван Филиппович, заканчивайте инструктаж, всё равно не поможет.

ИВАН ФИЛИППОВИЧ. Смотри, Светлана, не обижай, человек отчаянный.

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. А для нас все одинаковые, что те, кто, что те, кого! (Застилает кровать свежим бельём.) Раньше когда была нагрузка? Зимой в гололёд, или ЧП какое-нибудь со взрывом или пожаром - в это время ещё побегаешь! А так один, максимум два человека в палате. Дачники, или кто в частном секторе на амбразуры бросаются! Помню, интенсификацию объявили. Май Григорьевич собрал весь персонал: теперь, говорит, начнётся! «Огни большого города» видели? Начали мы лекарствами запасаться, все резервы перетрусили! Прошёл год, второй, так и не почувствовали, эту интенсификацию! Один герой соцтруда по пьяни с балкона упал, тогда побегали, даже занавеси на окнах повесили! Как вспомнишь, - вот была жизнь! А когда плюрализм начали внедрять, вот с него всё и началось! До сих пор полный этаж, полные палаты, иногда и в коридорах лежат! Хороший плюрализм: чуть что - сразу по голове! Сюда попадёт - не знаешь, лечить его или подождать что получится. Подумаю-подумаю и переметнусь, наверное, опять в роддом. Там сейчас, говорят, никакой нагрузки. Нахапают - и по блядям, рожать никто не хочет! Выметайтесь, Иван Филиппович, выметайтесь, чему бывать - того не миновать. (Уходит.)

ИВАН ФИЛИППОВИЧ. Не обращайте внимания, она всё время такая, сколько помню. Буду наведываться. Советую поразмышлять. Иногда даже полезно выйти из игры и слегка осмотреться. До свидания, прощайте вам не говорю. Даст бог - свидимся. (Уходит.)

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. (Вкатывает ЛЕОНТИЯ.) Вот мы и приехали! Теперь на кроватку, - прыг! Ну что, миленький, я вижу, ты уже совсем оклемался, молодец! Давай на кроватку, - прыг! Ну, что же ты? Давай, прыг на коечку!..

ЛЕОНТИЙ. Мадам, вы же видите, блин, у меня перелом...

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. Что видите, что видите? Закрытый перелом, подумаешь! Ты ещё не знаешь, как кости из ноги торчат, а у тебя всё как нарисовано! Давай, давай, - прыг, не ты первый! Рентген сделали, черепок тоже просветили, теперь как миленький вылечишься! Ну, давай, давай!

ЛЕОНТИЙ. Пожалуйста, помогите мне... Как же я «прыг», здесь высоко, блин...

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. Об этом раньше думать надо было. По вечерам возле жены сидеть надо, орешки ей щёлкать, телевизор смотреть, а не под машины бросаться!

ЛЕОНТИЙ. Мадам, здесь же высоко, блин!..

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. Ну, миленький, я тебя на руках переносить тоже не собираюсь - нам уже второй месяц деньги не платят! Давай, больной, всё у тебя получится, - оп! Ну, - оп! Да что же это такое, не хочет прыгать! Ты, блин, давай, прыгай, это только цветочки. У тебя все удовольствия впереди!

(В палату вбегает ЛЕОНИД.)

ЛЕОНИД. Вот тебе раз, он уже здесь! Ну, ты парень реактивный. А я его возле рентгена жду! Цирк. Вкатили в одну дверь, а выкатили, как дефицит, с чёрного хода! Во доктора дают! Эй, что вы с человеком делаете, он что, акробат у нас? Ножки, ножки возьмите. Вот так. А ты меня за шею... Оп, мягкая посадка!

ЛЕОНТИЙ. Спасибо, блин, ты настоящий друг...

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. Ну всё, гражданин, теперь попрошу выйти и не мешать, это зрелище не для слабонервных.

ЛЕОНИД. (Пятится, но из палаты не выходит.) Молчу, молчу, меня здесь нет! (Замечает внимательные глаза Геннадия Владимировича.) Привет, дружище! Не компромэ? Вот, хлопца на дороге сбил, представляешь? Свадьба уже назначена - оно мне надо было?

(Входит НЯНЯ. НЯНЯ и СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА производят с ЛЕОНТИЕМ нечто настолько энергичное и смелое, что тот только успевает ахать и восклицатъ: «мадам» и «блин». Ногу ниже колена проткнули проволокой, к проволоке привязали бечеву, протянули её через блок на спинке кровати и подвесили двухпудовую гирю. Всё это называется «лежать на вытяжке» до операции. Цапнули из вены, качнули туда какой-то бартер.)

ЛЕОНТИЙ. Мадам, мне же больно... Вы же не в цирке, мадам... Что вы там, блин, подвесили!..

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. Господи, какой беспокойный. И чего кричать? Всё, баюшки! (Притихшему в уголке палаты Леониду.) Эй, мужчина! Эй-эй, что это вы тут примостились? У вас что, дома нету? А ну, посмотрели на меня! Никакой страсти в глазах, вот мужики пошли! Сергеевна, дайте ему что-нибудь нюхнуть. Пойдёмте, мужчина, топ-топ, топ-топ! Смотрите, какой он у нас молодец, сам ходит!

ЛЕОНТИЙ. Мадам, вы что, уходите?

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. Спи! Мадам убежала с другим. Завтра потолкуем, как нам строить совместную жизнь. (Уходят.)

Картина 2.

Палата № 5 уже обжита. НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ с гипсовой ногой,

 но он сержант и под одеялом у него «пиф-паф». ФИЛИПП системой растяжек

 распят в виде буквы «ижица», но он удивительно подвижен и, если надо, умеет передвигать себя по палате, но зигзагообразно. ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ проявляет признаки интеллектуальной активности.

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. Ничего, чемпион, вы ещё вернётесь, вы ещё им покажете! Раньше я вас только по телевизору видел, вот не думал, что повезёт живьём познакомиться!

ФИЛИПП. (Он всё время что-то рисует и пишет.) Хоть один человек в меня ещё верит, и тот ранен в голову. На такой жратве и до ковра не доползёшь!

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. Берите в моей тумбочке всё, что видите, не стесняйтесь! Что вы на меня так смотрите, Николай Николаевич?

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. А что, нельзя? Удивляюсь...

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. И вы, пожалуйста, угощайтесь!

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Спасибо, поживу немного.

(В это же время на другом конце сцены, в операционной, напряженно «слесарят» МАЙ ГРИГОРЬЕВИЧ, СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА, ЭЛЬЗА ПЕТРОВНА и НЯНЯ. Пилят, сверлят, что-то привинчивают, пристукивают и зашивают размашистыми стежками. Затем вкатывают в палату и переносят на кровать ЛЕОНТИЯ. Ему на всё глубоко наплевать.)

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. Получите вашего хулигана. Оклемается - меня позовёте, попросит пить - чуть-чуть! (Уходят.)

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Этот проглот сразу есть попросит! Да, глушанули его серьёзно. Видали, присмирел, даже непривычно.

ФИЛИПП. Ничего, отойдет. А что у вас там, Геннадий Владимирович? Только мне не деликатесы, а калории и витамины сейчас нужны.

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. Да хоть всё берите! Когда-нибудь буду хвастать, что самого Филиппа Арефьева подкармливал. Обождите, я сам открою. Это ваш знаменитый тренер вчера приходил?

ФИЛИПП. Ага, тренер, твою мать! Не умеешь сам - научи других! Балда, а не тренер! Этому знаменитому тренеру пора уже белые штаны покупать и судейством на жизнь зарабатывать.

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Ну, это ты зря на Петра Максимовича, он же не виноват, что с тобой на ковре случилось!

ФИЛИПП. Интересно ты рассуждаешь, а кто же виноват? Ну, попал, попал на приём, что ж делать? На болевом корячиться, это, скажу я вам, очень скучное занятие. А Петр Максимович шипит, да так, что на весь зал слышно. «Помни, олимпийский год! Олимпийский год, не забывай!» Ну, вспомнил, а дальше что? В глазах олимпийские кольца, да? А если у меня в глазах черти вот с такими хвостами? Следующую указивку слышу: «Отдай ногу! Ногу отдай!» Ну, отдал. Крылья выросли и полетел, да?

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Фил, а как это случилось? У тебя же с Тёмкиным никогда проблем не было?

ФИЛИПП. А вот так и случилось. От тюрьмы и от сумы, как говорится... Да я этого Тёмкина три раза за год не гладя проходил, как прохожего делал! Да я его за человека не считал, какого цвета у него волосы не знаю! А мне говорили: Тема - ещё тот парень! На моём любимом приёме подловил, подлец! Я ещё ничего не успел понять, а он уже мой голеностоп через локоть дожимает!

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. Ужасно, ужасно!..

ФИЛИПП. Ага, момент не очень увлекательный, зато длинный. Но это ещё не всё! Пока я земной шар обнимал, он сзади перегруппировался и всем корпусом на голени повис! Совсем тоскливо стало. Хандра началась, никакого интереса к жизни... Стучать по ковру надо, а Пётр Максимович «отдай ногу» шипит и про то, что год олимпийский. Оказывается, Тема специально под меня какую-то связку разучил, через бедро и с обратным разворотом, потом захват ноги. (ФИЛИПП умудряется в своём Ж-образном положении показать новую связку Темкина.) Ну, а дальше уже был не я, а мешок с дерьмом! Когда шмякнулся плечом в ковёр, ключица, конечно, хряп... Всю диагональ ковра занял!

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. А что же Петр Максимович? Он должен был видеть твоё положение?

ФИЛИПП. Всё он видел, старый козёл. Что, я Петра Максимовича не знаю? Вчера мне признался, что самому стало интересно, что там Тема придумал. Говорит, что запомнил эту связку. Посмотрим, что он запомнил. Выйду, будем пробовать.

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. Вы собираетесь снова выйти на ковёр?

ФИЛИПП. Вот чокнутый, сами же говорили, что верите в меня!

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. Да, я так сказал, из гуманных соображений. Извините, у меня травма, мозги набекрень... Послушайте, оставьте вы это.

ФИЛИПП. Интересно, а куда же мне деваться, - снова попадать? На ЦэЭсе я должен размотать этого Тёмкина, как портянку! В мае сборы, а через два месяца Игры - вот где у меня должен быть пик формы! Это даже хорошо, что я здесь, пусть потолкаются телята между собой, очень полезное занятие! В тираж списали, прелестно. Они думают, что я тут потолок рассматриваю! Ну, я на вас нагряну, ребята, ох, нагряну!

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. Чем другим не пробовали заниматься?

ФИЛИПП. В смысле?

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. По-другому на жизнь зарабатывать.

ФИЛИПП. Ну, чокнутый, кто же такое дело бросает, тем более в год Олимпиады! Я же не того?

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. (Когда он горячится, сказывается травма головы.) Как, как вы сказали: в год Олимпиады? Мне нравится ваше простодушие! По-вашему, течение времени носит дискретный характер, да? Это кто, греки установили такую цикличность? Увы, к сакраментальному понятию времени греки относились с гораздо большим почтением! У греков, с их богами и героями, далеко не всё так просто, как мы вульгарно понимаем! Не пора ли нам, людям своего века, отбросить их махровый антропоморфизм, но позаимствовать неукротимый дух, создать какую-то гармоничную мировоззренческую систему? Я иногда слышу, прекрасно слышу, как натянуто звенит тонкая струна вечности! Ах, какой это прекрасный звук, какая прекрасная идея! А если не мы, тогда кто, эти яйцеголовые прагматики?.. Вот это уже будет навсегда! Навсегда!

ФИЛИПП. Во даёт дядя. Да, досталось вам по темечку, Геннадий Владимирович, иногда это чувствуется. Интересно, чем вы вообще занимаетесь?

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. О, это вы герой, а чем занимаюсь я - хоть сейчас не напоминайте! Перед Львом Николаевичем стыдно, - тоже русским считаюсь! Правда, новым. По морю яко по суше! Знать, где остановиться, легко с деньгами расставаться, ну и, конечно, нос но ветру. Сюжет незатейливый, финал известен, роли переходят от одних актёров к другим.

ФИЛИПП. Ну, пошла философия жёлтых огурцов. Я этого не люблю, меня эти пораженческие настроения только расхолаживают. (Снимает своё тело с растяжек, подвешивает больную ногу через здоровое плечо бинтом за шею. Вывихнутое плечо отстраняет в сторону - вверх, чтобы не мешало видеть направление. Костыль в руке, нога в шине, плечо в гипсе, - зигзагами и рывками эта конструкция возмущённо двинулась к выходу.) Пойду, погуляю, свежим воздухом дышать надо! Люблю раннюю весну, - что может быть краше! Там, за корпусом, такой миндаль классный - и тренажёр не нужен! Вчера так кисти нагрузил, прелесть! Вот если бы кто-нибудь помог верёвку перекинуть и закрепить, ух, клёво было бы! На любую группу мышц можно упражнений придумать! Всё тело можно вытянуть.

ЛЕОНТИЙ. (Оклемался от наркоза, очумело смотрит вокруг.) Фил, как только перекинешь верёвку, сразу образуется очередь желающих вытянуть тело. Ты им скажи, что я первый забил... Ух, как мне плохо... Пить, блин, дайте, хоть кто-нибудь... Поскорее.

ФИЛИПП. Я мигом! (Зигзагами уходит за водой. Пока принёс - Леонтий успел «уйти».) Эй, слышите, просыпайтесь, я воды принёс! Маловато, правда, но вам только маленькими глоточками можно... Хватит, хватит, а то Светлана Евгеньевна даст мне чертей!

(Как тень вошла СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА, кольнула в ЛЕОНТИЯ,

как в неодушевлённый предмет, и вышла.)

ЛЕОНТИЙ. Видали? Не успел, блин, в жизнь вернуться, уже закатала. Который час?

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Половина первого. А оперировали вас два часа десять минут.

ЛЕОНТИЙ. Ничего себе, чуть без обеда не остался! Посмотрим-посмотрим, что они тут начудили... Ого, какой шов, как армейский ботинок зашнуровали! А я думал, что в гипс упрячут. Интересно, что там внутри?

ФИЛИПП. А ну, покажите. Ого! Штырь какой-нибудь вставили, или пластину привинтили.

ЛЕОНТИЙ. Штырь! Ты ещё скажи гвоздь!

ФИЛИПП. Не верит. Ладно, я пошёл гулять. Что надо - говорите, не стесняйтесь. Срочность, правда, не гарантируется. Пока! (Удаляется.)

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Отключили-то хоть нормально или что-то чувствовали?

ЛЕОНТИЙ. Да ты что, я такой бы хай поднял! Ноль эмоций, как ключом по голове! Всё-таки великое дело, блин, наука. Режут тебя, как поросёнка, а тебе по барабану! Теперь всё позади, доктор сказал: покой! Хорошее слово, давно я про него мечтал, блин. Что-что, а этот подвиг я совершить сумею! Когда ещё такая возможность представится? На работе, блин, свет отключают, воду отключают, комплектующих нет, прокладок на двадцать два, самых ходовых, тоже нет, на пороните экономим! А тут лежи, как у бога за пазухой, и гори всё пропадом! Как ты думаешь, пластина там из дорогого металла?

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Не знаю, какая вам разница?

ЛЕОНТИЙ. Разница, блин, есть. Интересно, козёл, который меня сбил, придёт проведать, совесть в нём заговорит? Харч добрячий должен быть, иначе кость не срастётся. А там больничные, больничные, больничные! Потом ВТЭК-мэк, героические будни и возвращение, блин, к долбанной жизни...

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Вообще-то, я занимаюсь, а вы мне мешаете!

ЛЕОНТИЙ. Занимается он! Отдохни, блин, если дали такую возможность. (Геннадию Владимировичу.) Как кость срастётся, можно и на костыликах попрыгать, потом с лакированной палочкой по аллеям-бульварам, с легким паром, блин! По набережной, как белый человек. Навстречу студенточки, ха-ха, хи-хи, на скамейках одинокие дамочки в чёрных, блин, чулках. Сразу видно, что разведёнки. В руках книжка вверх ногами! Что там будет, блин! Получу больничные, куплю берет и трость. Буду ходить, как Станиславский, в творческом раздумье - на фотографии видел. Нет, он, кажется, в шляпе!

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. Везёт же людям, а тут голова, как будто её свинцом залили. Сквозь стену бы прошел, как бронеснаряд! Извините, как вас зовут? Меня Геннадий Владимирович.

ЛЕОНТИЙ. Короче, Геша. Очень приятно, а меня - Леонтий, ни туда, ни сюда. Ни Леня, ни Леша, блин. Своего тёзку ни разу не встречал. Фамилия Пилипчак. А тебя, друг, как?

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Николай Николаевич.

ЛЕОНТИЙ. Вот дурень, а? Посмотри на себя, ты же молодой хлопец, зачем тебе, блин, отчество?

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Я сержант милиции.

ЛЕОНТИЙ. Ого! Тогда другое дело, держи фасон!

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. А как это получилось, что вас машина сбила?

ЛЕОНТИЙ. Да очень просто, мало ли дураков на «Мерседесах»? Подхожу, блин, к дороге, а напротив мой троллейбус уже дверью пшикает и габаритами мигает. А переход нарисовали хрен знает где! Я через турникет, и руку держу. Дескать, ребята, прошу пардону, у меня тут ситуация с троллейбусом, сами видите! Вижу, успеваю юркнуть! Потом, помню, свет по глазам лупанул - и глухо, как в танке! Открываю глаза, вижу, блин, что спешить уже никуда не надо. Все в белых халатах, как в гастрономе, кто-то через моё живое колено проволоку шурует, на шампур надевает. Цирк! И при этом, блин, никакого ощущения счастья. Попал, и сопротивляться бесполезно. Ладно, думаю, делайте что хотите.

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. Мадам, мне же больно, мадам, вы же не в цирке!

ЛЕОНТИЙ. Да, что-то такое, помню, возражал. Теперь эта позиция позади, блин, теперь настоящая жизнь начинается! А, Николай Николаевич, начнём, блин, настоящую жизнь? Не всё мне здесь нравится, никакого уюта. Лежим, блин, как в гастрономе, одни белые халаты шастают! Надо бы скинуться на какой-нибудь простенький абажур, а? Вы как хотите, а я над своей кроватью картину повешу. У меня дома есть, там продукты питания так клёво нарисованы! Николай Николаевич, что ты там, блин, всё читаешь? Читака, блин!

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Уголовный кодекс!

ЛЕОНТИЙ. На дело собираешься?

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Учу, значит надо!

ЛЕОНТИЙ. Видал, Геша, какой он у нас! Молодой, да ранний. Понял, с чего начинается родина.

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. Оставьте его в покое, у человека сессия на носу! Давайте с вами местами поменяемся, не люблю возле окна.

ЛЕОНТИЙ. А я, наоборот, люблю обозревать жизнь с высоты птичьего полёта. Тем более, там, внизу, слышу, дамочки прогуливаются! Но предупреждаю: я не транспортабельный!

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. Ничего, я вас вместе с кроватью передвину. Сначала свою, вот так... А теперь вас, держитесь! (Передвигает кровати.)

ЛЕОНТИЙ. Ту-ту-у! Станция Березань! От передвижения мест сумма слагаемых, блин, не изменяется!

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Зато при вычитании результат может оказаться для вас плачевным!

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. Замечательно острое натуралистическое наблюдение! Пусть интуитивно, но вы уже допускаете дуалистический характер этой проблемы! У Николая Бердяева об этом сказано проще и точнее: «Натурализм может принять и спиритуалистическую форму». Здорово, да? В свою очередь, цитирую, если мне память не изменяет: «Спиритизм есть последовательный натурализм и рационализм, хотя он и пугает официальных позитивистов». Это как раз то, о чем вы и сказали! Согласитесь, позитивизм – вот что заставляет нас искать в свободном полете мысли прикладное и полезное! Всемирное тяготение, вернее… Как это слово в физике, подскажите… Ну? Вылетело из головы, вот что значит травма… Гравитация, черт бы ее побрал! Вот что делает нас похожими на домашних гусей в поднебесном мире при наличии крыльев, перьев и всего остального. Ого, мне пора на укол! Где же мои ампулы? «Всё своё ношу с собой». От окна немного тянет, учтите. Господи, как тривиально негодно то, что у древних почиталось сакраментальным. (Уходит.)

ЛЕОНТИЙ. Ни хрена себе, блин! Вы что-нибудь поняли? Чокнутый!

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Кто как может, так и выражается.

ЛЕОНТИЙ. Ты хочешь сказать, блин, что всё понял?

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Он сказал, что ходить на укол со своими ампулами неправильно.

ЛЕОНТИЙ. Вас в милиции и философии, блин, учат - первый раз слышу! А с ногой у тебя что?

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Так надо.

ЛЕОНТИЙ. Ну, камера попалась. Половину человека в памятник нарядили, а он даже не знает, что у него с ногой! Это что, блин, новый метод борьбы с кривоногостью или способ удаления волос такой, блин? Читака! Дашь мне, я себе тоже статью подберу.

(СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА вкатывает тележку с обедом.)

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. Так, это у нас пятая. Раненый на уколе, а где чемпион?

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Весенним воздухом пошлепал дышать.

ЛЕОНТИЙ. Пошёл за корпус верёвку к миндалю вязать, обещал к обеду все мышцы вытянуть.

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. Какие дурацкие у вас шутки, Пилипчак!

ЛЕОНТИЙ. Я серьёзно говорю. У вас миндаль за корпусом растёт?

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. Ну, растёт, и что?

ЛЕОНТИЙ. Он этот миндаль и присмотрел. Даже не попрощался. У Николая Николаевича спросите, если не верите! Я новенький, откуда бы я знал, что у вас там растет?

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. Как мне это надоело! Перейду в роддом! (Выбегает в коридор и сталкивается с ФИЛИППОМ.) Фил, сколько раз говорила не нарушать режим, всё Май Григорьевичу расскажу! Посмотри, на кого ты похож. Змей Горыныч настоящий! А у нас там женщины, дети, у всех нервы на пределе!

ФИЛИПП. Светлана Евгеньевна, брэк! Я уже здесь, примчался на потрясающий запах калорий! Просьбочка к вам, Светлана Евгеньевна. Не смогли бы вы попросить у завхоза метра два верёвки? Лучше два с половиной.

ЛЕОНТИЙ. Два семьдесят и кусок мыла! Ещё не верила...

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. Хоть вы помолчите, Пилипчак! (Разносит тарелки.) Я ещё не сумасшедшая, Фил, чтобы травмированным верёвку носить, тем более два с половиной метра!

ЛЕОНТИЙ. Человек не виноват, что у него голова большая!

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. Вы... Пилипчак... Я вам этого не забуду!

ФИЛИПП. Вы меня не поняли, Светлана Евгеньевна! За нашим корпусом растёт дерево...

ЛЕОНТИЙ. Называется миндаль... Ещё не верила!

ФИЛИПП. Отличный миндаль!

ЛЕОНТИЙ. Скажи ей, блин, правда ли, что ты хочешь верёвку привязать?

ФИЛИПП. Отлично получится, Светлана Евгеньевна, все группы мышц можно растянуть!

ЛЕОНТИЙ. (Обиженно.) Особенно шею. Скажешь правду, блин, ещё и виноватым останешься.

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. (Отталкивает ФИЛИППА.) Уйди, придурок, не мешай работать. У всех первый стол? У всех. (Ставит стаканы с компотом.) Фил, тебя Май Григорьевич перевёл для укрепления коллектива, а ты? Всё расскажу.

ЛЕОНТИЙ. (Вглядывается в тарелку.) Это жидкость для споласкивания пальчиков перед едой, да? Что, блин, уже ввели восточные обычаи?

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. Пилипчак, ешьте, что дают!

ЛЕОНТИЙ. Во-первых, блин, надо пожелать приятного аппетита! Значит, блюдо всё-таки...

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. Больной, не хотите - не ешьте, а в палате не бунтовать, это вам не броненосец «Потёмкин»!

ЛЕОНТИЙ. Куда вы тянете, оставьте, я с него анализ возьму, у меня в «водоканале» лаборантка знакомая!

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. Я вижу, ты ещё тот дружок, намаемся мы с тобой! А ты знаешь, сколько выделено из бюджета на здравоохранение? Ты телевизор смотришь, газеты читаешь или только под машины бросаешься?

(В палату входит ЛЕОНИД, всё слышит.)

ЛЕОНИД. Святые слова, от него не увернешься! А на здравоохранение выделено одиннадцать миллионов, надо бы знать!

ЛЕОНТИЙ. Извините, пожалуйста, но я не вижу, блин, где эти миллионы? (Тычет в тарелку.) Доктор сказал: кальций, микроэлементы, мясо, иначе бедро не срастется! А кто мне сюда их доставит, ты, блин, такой умный?

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. Пилипчак, блин, я уже два месяца без зарплаты, ты это знаешь?

ЛЕОНТИЙ. Зато когда-нибудь, блин, сразу целую гору денег отхватишь - и сберкассы не надо!

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. Издевается! Ещё и издевается! Май Григорьевич, Май Григорьевич, над нами ещё и издеваются! (Пытается выскочить вон.)

ЛЕОНИД. (Догоняет её за дверью.) Успокойтесь, успокойтесь, разве так можно? (Тихо.) Он мой, понятно?

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. Да я лучше в роддом пойду, там сейчас никакой нагрузки!

ЛЕОНИД. Полностью с вами согласен, попасть в роддом много ума не надо. (Положил в халат Светлане Евгеньевне какой-то подарок, отчего она сразу перестала психовать.) Вот и ладушки, будете вы в роддоме, поможем. Всё это отдайте в зоопарк, львам и тиграм, им без протеинов никак: линяют, худеют и вымирают, как мамонты! А тебе, тёзка, я кое-что посущественнее принёс. Шел мимо, дай, думаю, больного человека вкусненьким побалую. (Достаёт из сумки всякую всячину.) По-моему, ещё горяченькое, я специально в фольгу завернул.

ЛЕОНТИЙ. (Без паузы принимаясь за еду.) Не с пылу-жару, конечно, но сойдет. Молодец, что догадался, я только подумал...

ЛЕОНИД. Сосиски не остыли, тёзка?

ЛЕОНТИЙ. Нормалёк.

ЛЕОНИД. Нравится? Я люблю сначала отварить, а потом чуть-чуть подрумянить в сливочном масле. По-моему, ничего получилось?

ЛЕОНТИЙ. Зелёного горошка не хватает, в следующий раз не забудь.

ЛЕОНИД. Считай тему закрытой, порешаем запросто.

ЛЕОНТИЙ. Охотничья колбаса тоже неплохо смотрится. Главное, не пережарить, а то жир уйдет. (То ли вздох, то ли стон соседей.) Не трогай, сок я сам открою. Вообще-то, для бедра апельсиновый лучше.

ЛЕОНИД. Замётано, тёзка!

ЛЕОНТИЙ. Бедровая кость в организме самая толстая. Представляешь, блин, сколько ей всего нужно, чтобы срастись?

ЛЕОНИД. Всё в наших силах! Это гора с горой не сходятся. Главное - понимать друг друга, верно? Поел, а теперь отдыхай, у тебя был сложный день. Будь здоров! Никуда не денется твоя кость, не такие проблемы решали.

ЛЕОНТИЙ. Не прощаемся. Ужин у нас в шесть, понял? Специи не забудь.

ЛЕОНИД. Всем привет! Вечером поговорим, тёзка. (Уходит.)

ФИЛИПП. Неплохо иметь таких друзей. Меня весь город знает, а вот попал и лежу, как сломанный утюг. Все забыли, кто такой.

ЛЕОНТИЙ. Ты же сам слыхал - тёзка.

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Вам ничего не показалось? Странный он человек.

ЛЕОНТИЙ. Побольше бы таких странных. Посмотрим-посмотрим, что вечером будет. А, Николай Николаевич, подождём, блин?

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Кое-кто вечера может и не дождаться.

ЛЕОНТИЙ. И откуда такая зависть, что за люди? Геша сам предложил поменяться, при тебе же это было. Что же ты тогда не возмущался?

ФИЛИПП. Он вас спутал с Геннадием Владимировичем? Да?

ЛЕОНТИЙ. Дошло, наконец! Гешу сейчас с чёрным дроздом можно спутать.

ФИЛИПП. Почему же не признались, раз видели, что ошибается человек?

ЛЕОНТИЙ. Послушай, ты, свастика ходячая, если бы тебе горячие сосиски упали, ты бы сказал: извините, но моя фамилия Пилипчак, да? А Пилипчакам сосиски не положены! Ну, блин, логика! Вот вечером принесёт ужин, и Геша будет, тогда и объяснимся. Ну, блин, всё настроение испортил! Человек сказал: привет, тёзка, а вы же молчите, книги читаете. Я что, должен был сказать: пошёл вон, не нужно мне твоего привета, да, блин?

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Сами же говорили, что ни разу не встречали своего тёзку!

ЛЕОНТИЙ. Николай Николаевич, ты у нас, блин, полиция нравов, да? Видишь, Геша до сих пор с укола не пришёл, сосиски бы остыли. Я сам еле успел! И вообще, тут лечиться надо, а не стресс ловить. Я сам Геше всё объясню – чокнутый, всё равно ничего не поймёт.

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. А если он не спросит?

ЛЕОНТИЙ. А не спросит, так зачем человеку лишний раз нервы дёргать? Читал бы ты, блин, свой кодекс, может пригодится.

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Думаю, очень скоро.

(Входит ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ.)

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. Вчера укололи - не почувствовал, а сегодня до пятки прострелило.

ЛЕОНТИЙ. Это от настроения зависит и от состояния души, у меня так было.

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. Да ещё на голодный желудок. А вы уже отобедали? Посмотрим, чем они сегодня решили нас травить?

ЛЕОНТИЙ. Приятного аппетита! Ты не смотри, блин, что суп на вид такой невзрачно-прозрачный, жидкое и горячее очень полезная вещь, особенно при травмах.  Слышь, Татутхамон, тут приходил один твой тёзка, сосиски предлагал, ну, я не отказался, пока они горячими были. Откуда я знал, что ты так скоро с укола придёшь?

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. Сосиски - отличная вещь, особенно если их слегка поджарить... (Брезгливо ковыряет в тарелке.)

ЛЕОНТИЙ. Но я же не знал, что ты их тоже любишь. Теперь терпи до вечера, он обещал ещё раз зайти. Перехвати чего-нибудь, тут твоя тумбочка осталась. Чего в ней только нет! (Николаю Николаевичу.) Что ты на меня так смотришь, как будто в последний раз видишь?

(Входит СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА со шприцом)

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. Абрамов кто у нас? Вы? Попку готовьте!

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Да вы что, мне сам Май Григорьевич обещал, что ничего дырявить не будут! Иван Филиппович с ним договаривался!

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. Попрошу на живот, больной!

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Нет, ну обещали же! За что?

ЛЕОНТИЙ. За то, чтобы не был, блин, таким принципиальным! Как другим замечания делать, куда там, а как самому, блин, - сразу кипишь поднимать! Давай-давай, Николай Николаевич, игла небольшая, блин, не насквозь, а только до кости!

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. Вы ещё «мама» крикните! (Делает своё дело.) Не хотите лечиться - так и скажите, мне же ещё и легче!

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Ой! Ни за что страдать тут!

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. Как бы это всё унести, а, Светлана Евгеньевна, что-то нет аппетита.

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. (Уносит посуду) Всё Май Григорьевичу расскажу.

ФИЛИПП. (Выполняет упражнения своим распятым телом.) Я бы вам тоже советовал. Движение - это жизнь!

ЛЕОНТИЙ. А если человек не просто лежит, а дышит, отдыхает, это не жизнь? Он что, жмурик по-твоему? Интересная у тебя, блин, логика! Мне Май Григорьевич прописал полный покой, что я старательно выполняю.

ФИЛИПП. Вам же хуже потом будет, когда гиподинамию поймаете!

ЛЕОНТИЙ. Мне Май Григорьевич запретил делать резкие движения!

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. Мне тоже, но зато я много гуляю, я не ханжа, всё понимаю.

ЛЕОНТИЙ. Интересно, блин, с какой стати я должен отравлять свой постельный режим? Сказали покой - обеспечиваю организму покой, скажут летай - буду жужжать под потолком.

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Слушай, Фил, придумай и мне чего-нибудь на плечевой пояс, подкачаться бы надо!

ЛЕОНТИЙ. Ещё один, блин, не выдержал режима, придётся заложить.

(В палату входят МАЙ ГРИГОРЬЕВИЧ и СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА.)

МАЙ ГРИГОРЬЕВИЧ. Здравствуйте, товарищи избиратели! Жалуются на вашу палату, ай-яй-яй! Такой серьёзный народ, а что себе позволяете. Нехорошо себе позволять, ай-яй-яй, нехорошо! (Подходит к первому по кругу.) Как дела, чемпион? Ты что народ пугаешь, вешаться собрался, ай-яй-яй. Нехорошо вешаться, никуда не годится, сначала надо вылечиться как следует.

ФИЛИПП. Да кто вам эту глупость сказал, Май Григорьевич?

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. Я сказала. Кто у меня верёвку просил?

ЛЕОНТИЙ. И мыла у завхоза взять, я сам, блин, слыхал!

ФИЛИПП. Да у меня в следующем году Олимпийские игры, вы что?

МАЙ ГРИГОРЬЕВИЧ. Ладно-ладно, он у нас хороший мальчик. Видите, Светлана Евгеньевна, неправда оказывается, кто же перед Олимпийскими играми вешается? Сделай так... Ещё... Ещё... Неплохо. А сюда поднять можешь? Оп!

ФИЛИПП. Ой, больно же!

МАЙ ГРИГОРЬЕВИЧ. Чудненько. Оп! Терпи, терпи. В каком районе проживаешь? Оп! Ещё, ещё...

ФИЛИПП. Ой-ой! Вы уже пятый раз спрашиваете, - в Ленинском! Как мне это надоело!

МАЙ ГРИГОРЬЕВИЧ. В Ленинском? Чудненько, - мой избиратель. Не забыл, что у нас первого апреля будет?

ФИЛИПП. Май Григорьевич, больно же! Выборы!

МАЙ ГРИГОРЬЕВИЧ. Чудненько, хорошая память. Все процедуры делаешь? Что мы ему назначили, Светлана Евгеньевна? За кого голосовать будешь?

ФИЛИПП. Да больно же, больно... За вас, Май Григорьевич...

МАЙ ГРИГОРЬЕВИЧ. Хороший выбор, молодец!

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. Диадинамик - десять, парафин - десять, массаж правого бедра и массаж плечевого.

МАЙ ГРИГОРЬЕВИЧ. Чудненько. Добавьте ультразвук и витамины. Лечить так лечить! А насчёт верёвки ты, дружок, оставь. Только после первого апреля. С плечом твоим я намаялся. Как это ты умудрился? Поверни!

ФИЛИПП. Ой! Да как, когда он меня кинул, я уже в отключке был, мешок с дерьмом. А летел, наверное, через спину, вот так... (Пытается показать.) Не сгруппировался, и плечом в ковёр!

МАЙ ГРИГОРЬЕВИЧ. Ай-яй-яй, нехорошо плечом в ковёр, ключица на это не рассчитана. А плечи для того, чтобы пиджак ладно сидел, когда на избирательный участок пойдешь. Чудненько. (Переходит к следующему.) А это у нас кто?

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. Абрамов. Не хочет лечиться, безобразничает, специально мышцу сводит, чуть иглу не сломала.

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Кто специально, кто специально?

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. Ты! Чуть иглу не сломала!

МАЙ ГРИГОРЬЕВИЧ. Вот это да, ай-яй-яй! Нехорошо безобразничать, молодой человек! Не помню, что там у тебя, показывай!

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. В истории болезни у него прочерк.

МАЙ ГРИГОРЬЕВИЧ. Ну, до прочерка ему ещё жить и жить. (Отбрасывает одеяло.) А, вспомнил, тот самый! Спрячьте оружие, что за шутки! Гипс не беспокоит? Замуровали вас, как фараона. Ай-яй-яй, никому нельзя доверять. Просил же Зинаиду сделать со сгибом в колене! Ну, а как вообще, - граница на замке? Чудненько. Придётся потерпеть. Как говорили прежние умники, «под одеждой все люди голые». Очень справедливо: голые и травмированные.

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Харч слабый, Май Григорьевич.

МАЙ ГРИГОРЬЕВИЧ. Бюджет, дорогой товарищ, дело в бюджете. Поэтому и баллотируюсь, чтобы за бюджет бороться. В каком районе проживаешь?

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. В Нахимовском.

МАЙ ГРИГОРЬЕВИЧ. Вот видишь, в Нахимовском, а жалуешься. Ничего для нас интересного, Светлана Евгеньевна. Дальше кто?

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Май Григорьевич, ну хоть вы ей скажите!..

МАЙ ГРИГОРЬЕВИЧ. Ну, хорошо, хорошо. (Показывает в журнале.) Вот это и это можно не делать, он у нас и так кровь с молоком. Тем более, что не мой район.

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. Мы уже рыбным супом лечим, да, Май Григорьевич? Интересно у вас получается!

МАЙ ГРИГОРЬЕВИЧ. Кто у нас дальше? Это Чепиков?

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. Чепиков вот, они самовольно поменялись местами с этим. Это вообще! Чепиков ещё ничего, но любит философствовать - ужас! И плохо кушает.

МАЙ ГРИГОРЬЕВИЧ. Так-так, чудненько. Что, дружок, философствуешь? Ну, ничего, философствовать у нас разрешено, лишь бы банк не грабил. Эуфиллин, промедол, что мы ещё назначали?

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. Ноотропил. Вот его снимки.

МАЙ ГРИГОРЬЕВИЧ. Ага, спасибо. Чудненько, чудненько. Ого, какая у нас гематома чудесная, посмотрите, Светлана Евгеньевна. Но могло быть гораздо хуже. Дистрофик бил. В таких случаях делается контрольный удар. Наверное, что-то помешало, - не помнишь?

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. (Тема контрольного удара его раздражает.) Нет, не помню. Кажется, вы сожалеете об этом?

МАЙ ГРИГОРЬЕВИЧ. Какой занятный! Чудненько. Головокружение? Не поташнивает? Мне его глаза не нравятся, Светлана Евгеньевна.

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. Глаза, как глаза, меня уже пистолетом проверяли.

МАЙ ГРИГОРЬЕВИЧ. Ого, да он у нас ещё и остроумный! Чудненько. В каком районе проживаешь?

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. (После мучительной заминки.) Можно сказать, в Ленинском.

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Во даёт, дядя! Дурной-дурной, а сообразил!

МАЙ ГРИГОРЬЕВИЧ. Что вы говорите, очень-очень приятно! Ротик откройте... Язык показали... Ещё, ещё, забыли на минутку, что я ваш депутат... Чудненько, просто отлично! Светлана Евгеньевна, дайте, пожалуйста, товарищу Чепикову брошюрку, и Абрамову тоже, пусть знают наших! (Знакомит Геннадия Владимировича с брошюркой.) Вот это я, снимок, правда, пятилетней давности, «когда легковерен и молод я был». Это биография, тоже ничего особенного - учился, женился! А вот моя программа, с ней я бы попросил познакомиться внимательно. И не волнуйтесь, обязательно вылечим, это же в наших общих интересах! О, Господи, что это? (Поднимает одеяло, видит бронежилет.) А, Иван Филиппович постарался. Тяжёлый? У вас очень хорошие шансы. А местами зачем поменялись? (ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ нашептал ему что-то на ухо.) Что вы говорите, а я и не замечал! (Исследует подоконник.) Так уж и пристреляно! Не обращайте внимания, всё это ваша мнительность. И кушать, кушать, кушать. Чудненько.

ЛЕОНТИЙ. (Тоже с любопытством исследует расшлёпанный подоконник.) Не понял, а что это? Ну, блин, кино!

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. Лежите спокойно. Дойдёт и до вас очередь.

ЛЕОНТИЙ. Какая очередь, какого калибра? Не надо меня успокаивать, вы лучше скажите, что это?

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. Видите, Май Григорьевич, какой он?

МАЙ ГРИГОРЬЕВИЧ. Не стоит волноваться. Как говаривал легендарный Павел Степанович. «Не всякая пуля в лоб-с». Вы брошюрку, брошюрку читайте.

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. (Читает в брошюрке странный текст.) «Нас продали очень знатному молодому человеку, приближённому султана, холостому, хотя имевшему свой дом, но проводившему большую часть времени во дворе. Он был богат, у него было много слуг, лошадей, драгоценной посуды и платьев, но хозяйство было запущено, так как во всем доме не было ни одного пожилого человека и самым старшим оказался негр Баабам...»

МАЙ ГРИГОРЬЕВИЧ. Позвольте-позвольте, но это же не про меня! Негр Баа-бам... (Забирает книгу, листает.) Странно.

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. (Продолжает цитировать по памяти.) «Когда по вечерам хозяин оставался дома, у него собирались друзья, и это было пение, танцы, шутки, рассказы, сласти и фрукты, флейты и арфы до самой зари. Он был султанским кафешонком, был высок, строен, с орлиным носом и надменными глазами, и звали его Алишар».

МАЙ ГРИГОРЬЕВИЧ. А что, мне нравится. Допишите, Светлана Евгеньевна, димедрол, анальгин утром и вечером. Ничего, ничего, вот подлечим вас, и возглавите комитет по моему избранию, нам нужен человек с воображением. Следующий кто?

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. 0-хо-хо! Леонтий Пилипчак, всё время бунтует. Всего третий день, а уже замучил! Да я лучше в роддом пойду, там сейчас никакой нагрузки.

МАЙ ГРИГОРЬЕВИЧ. А, это тот самый, помню-помню. Не бунтуй, братец, нехорошо бунтовать! Заставил ты меня попотеть. Бедровая кость - это основа, а к основам нужно относиться с почтением. Нехорошо, братец, бедровую кость ломать, ай-яй-яй, нехорошо!

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. Вот его снимки, до и после операции.

МАЙ ГРИГОРЬЕВИЧ. Чудненько. Жена есть?

ЛЕОНТИЙ. А как этого избежишь?

МАЙ ГРИГОРЬЕВИЧ. Любишь жену?

ЛЕОНТИЙ. Куда же, блин, деваться?

МАЙ ГРИГОРЬЕВИЧ. Аккуратно отвечаешь, молодец. Мужественные слова. Жену лучше любить. Так вот, братец, так же, как ты вынужден любить свою жену, с сегодняшнего дня ты должен полюбить свою левую ногу. Любить её надо, защищать и лелеять! В каком районе живёшь?

ЛЕОНТИЙ. Что я, блин, совсем? В Ленинском, конечно!

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. (Тихо.) Ага, рядом с Малаховым курганом...

МАЙ ГРИГОРЬЕВИЧ. Ты смотри, какая у нас пятая палата - все как на подбор! Первого апреля свой манёвр знаешь?

ЛЕОНТИЙ. Обижаете, блин, в пять утра очередь займу, я везде первым люблю быть! Я ещё всю бригаду сагитирую и всех родственников. У моей жены два брата, плюс жёны - им по барабану за кого голосовать!

(Вбегает НЯНЯ.)

НЯНЯ. Май Григорьевич, Май Григорьевич, у этого, которого вчера привезли, с седьмой палаты, челюсть вот так упала и не поднимается!

МАЙ ГРИГОРЬЕВИЧ. Дальше пола не упадёт. Смотрите, какой избиратель. А вы, Светлана Евгеньевна, на него жалобы катаете! Вот смотрите, Леонтий, с каким переломом вы к нам поступили. (Показывает рентгеновские снимки.) Судя по всему, бампером вас долбанули.

ЛЕОНТИЙ. Да-а... Это и есть ваша знаменитая металлическая пластина?

МАЙ ГРИГОРЬЕВИЧ. Она самая, пришлось наложить чуть сбоку.

ЛЕОНТИЙ. Да-а, блин... А это что: раз, два, три, четыре... Девять штук, на шурупы похоже?

МАЙ ГРИГОРЬЕВИЧ. Вы правы, это и есть самые настоящие шурупы!

ЛЕОНТИЙ. (Оскорблено.) Как, блин, шурупы? Мне, живому человеку, вашему, блин, избирателю, обыкновенные шурупы? Через всю кость, блин? А это, с другой стороны, блин, острые концы торчат, это что, так и надо?! Поменьше не нашлось? Прямо в мясо!..

МАЙ ГРИГОРЬЕВИЧ. Товарищ избиратель, успокойтесь! В принципе, ничего страшного в этом нет, острые концы со временем обрастут тканью, и вы ничего не будете чувствовать.

ЛЕОНТИЙ. Вижу, блин, что скоро я вообще ничего не буду чувствовать.

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Уж это точно.

МАЙ ГРИГОРЬЕВИЧ. Кость у вас оказалась несколько тоньше, чем можно было предположить, а других шурупов у нас в настоящее время нет. Пришлось таким вот образом выходить из положения.

ЛЕОНТИЙ. И вы, блин, считаете, что вышли из положения! Так они же, блин, прямо в моё мясо воткнулись!

МАЙ ГРИГОРЬЕВИЧ. Во-первых, не в мясо, а в мышечную ткань, а мышечная ткань защищена фасцией. Ничего страшного, я вас уверяю!

ЛЕОНТИЙ. Братва, вы слыхали? Ему не страшно! Да что вы мне мозги лечите? Ну, блин, влип! Девять шурупов, прямо в мясо! Хорошо ещё, что с той стороны ноги не вылезли. Не постигаю. Я думал, что тут чудеса медицины, лазеры-мазеры, а они, блин, шурупы приспособили для лечения! Как по телевизору, то вы шурупы, блин, не показываете!

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. Пилипчак, будете выступать - я вам такой укол вкатаю, сразу выздоровеете!

ЛЕОНТИЙ. (Мгновенно сник.) Только это и умеете. «Дойдёт и до вас очередь!» - из автомата Калашникова. Или вы думаете, что я не понял чем подоконник, блин, расшлёпали? Расстрельная камера, блин!

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Доктор, можно вас на минутку? (Сообщает на ухо Май Григорьевичу что-то оперативное.) Светлана Евгеньевна подтвердит. А Иван Филиппович вас предупреждал, а его на эту мысль Геннадий Владимирович натолкнул.

МАЙ ГРИГОРЬЕВИЧ. Только этого нам не хватало! Опять, Светлана Евгеньевна, ЧП на вашем дежурстве! Что вам сказал этот тип, который сосиски приносил?

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. Ничего особенного. Не волнуйтесь, говорит, он мой.

МАЙ ГРИГОРЬЕВИЧ. Ну что, Николай Николаевич?

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Однозначно. Мой - значит амба. Он их перепутал. Непонятно только, почему Светлана Евгеньевна его сюда впустила? Ведь сказано же было!

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. Опять я виновата! А ты что смотрел, такой умный?

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Своего броненосца охраняю.

МАЙ ГРИГОРЬЕВИЧ. Ай-яй-яй,  нехорошо пускать, Светлана Евгеньевна, говорили же!

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. Я в это время с этим пикировалась и не заметила даже, как тот вошёл!

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Особенно после того, как он вам презентик всунул.

МАЙ ГРИГОРЬЕВИЧ. (Возвратился к Леонтию, поднял одно веко, второе.) Рот, пожалуйста, шире, ещё шире! Анализ крови срочно! Мочу и мазок, вы меня поняли? Срочно! Цито, цито!

ЛЕОНТИЙ. Что, блин, опять анализ? Вы же у меня цапнули полную пробирку! Мочу сдам, а кровь отказываюсь!

МАЙ ГРИГОРЬЕВИЧ. Ради вашей же безопасности, любезный.

ЛЕОНТИЙ. С Николая Николаевича кровь ни разу не брали, одну мочу. Вы думаете, я ничего не замечаю? Сегодня вы ему даже уколы отменили, что, не правда?

МАЙ ГРИГОРЬЕВИЧ. Чудненько, чудненько. Каталку срочно, няню срочно! В процедурную, цито, цито! Промывание желудка по полной схеме. До чистых вод! Слабительное, клизму. Я сам проверю!

ЛЕОНТИЙ. Май Григорьевич, за что?

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. Чтобы меньше хулиганил.

ЛЕОНТИЙ. Почему всё время меня, блин? Май Григорьевич, честное благородное, блин, я больше никогда не буду! Один раз на халяву поел - сразу промывание, сразу клизму! Ну, Николай Николаевич, блин, я вижу, подсадили тебя в нашу камеру. Ну, ты, блин, стукач!

МАЙ ГРИГОРЬЕВИЧ. Срочно! Сам всё проверю.

(МАЙ ГРИГОРЬЕВИЧ уходит. НЯНЯ вкатила каталку, побежала за чем-то важным, приволокла какую-то неправдоподобную клизму, увезла ЛЕОНТИЯ в процедурную.)

ФИЛИПП. Зачем на человека настучал, Ник, ему и так погано после операции.

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. А что здесь, собственно, произошло?

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. А вы не понимаете, да? Зачем здесь я, совершенно здоровый человек, тоже не понимаете?

ФИЛИПП. Извините, тут и дураку понятно, а уж вам!

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. Помилуйте, это какое-то недоразумение... Ах, да, кажется, начинаю понимать... Это вы, да? Господи, конечно, это вы! Как я сразу не догадался!

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. У вас вообще интересно получается: хочу - всё понимаю и выражаюсь нормально, и вдруг вы ничего не понимаете и ахинею несёте! Отчего же такое непостоянство?

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. Да, да, да, я скорее с вами соглашусь, действительно, недоразумение... Вы, господа, заметили, мы часто досадуем на себя, столкнувшись с какой-то сложной коллизией, и не в силах разобраться! Более того, нам кажется, что разрешать эти коллизии прерогатива каких-то особых людей, с какой-то иной организацией ума. И как охотно мы признаем, что такой ареопаг великих мужей воцаряется на каком-то государственном Олимпе! О, господа, если бы вы знали, кто там восседает! Но в то же время я убеждён, что уж вовсе неразрешимых коллизий вовсе и не существует, как, впрочем, и не существует ситуаций прозрачной ясности...

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Кум, скажи моей кобыле тпр-р-у! Опять симулирует!

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. Ну почему, почему вы не хотите ничего понимать! Беспомощность наша, уверяю вас, объясняется не отсутствием каких-то особых знаний и опыта - оставьте вы эти заупокойные агностические уничижения - скорее всего это недостаток терпения распутать сбившуюся пряжу. А с другой стороны, это наша несокрушимая вера в могущество пресловутого синтеза и анализа. Чепуха! По-моему, и Иван Филиппович, и вы, Николай Николаевич, и даже я - все мы заблуждаемся и горько страдаем от своей ошибки, а больше всех достаётся этому несчастному гегемону! И так всегда...

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Вот и попробуй с такого кадра снять толковые показания! Ты что-нибудь понял. Фил?

ФИЛИПП. Тише, он, кажется, заснул. Как тебе сказать, он все время говорит, что не надо самому себе пудрить мозги... Это если глубоко вникнуть... Тут я с ним, пожалуй, согласен. Вообще-то, довольно жутко...

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Что именно?

ФИЛИПП. В наше время думать, говорю, - жуткое дело! Само по себе это занятие, я имею в виду...

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. А ты что, никогда не думаешь?

ФИЛИПП. А когда? Две тренировки в день, режим, соревнования на выезде, плюс две сессии в году - я же ещё учусь, считается.

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. У меня не лучше. Специально напросился этого кадра пасти, иначе когда к сессии готовиться?

ФИЛИПП. Я догадался. А что с ним? Как будто не крутой, умные слова знает.

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Кто его поймет? Дали по темечку, на что-то намекнули или напомнили о чём-то, а у него не так замкнуло. Вот и выступает по восемнадцатому веку. Ты про переселение душ знаешь? Кто знает, кем он был в прошлой жизни?

ФИЛИПП. А за что дали?

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Пока непонятно. Что-то серьёзное, раз намекнули. Череп проломили, а баксы на самом видном месте лежали - даже не тронули.

ФИЛИПП. Круто. Может, политика?

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Вряд ли. Аналитики прокачивали. Говорят, четыреста долларов должны были взять при любом раскладе. Лихо закручено. Начальник управления так и сказал: это всем нам вызов, задета честь, размотать дело - вопрос принципа. Иначе летят к чертям все теории и основы! А без основ как? Хоть в отставку... А этот под шизу работает.

ФИЛИПП. Иногда он рассуждает вполне здраво. Вчера вечером, помнишь, затих, загрустил, потом строго так посмотрел и говорит: «А возле стадиона бочковое пиво лучше любого баночного, даже венгерского». Честно говоря, я сам баночное не люблю, поэтому, в принципе, согласен.

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Я записал, пусть аналитики разбираются...

ФИЛИПП. Да, ситуация...

(На каталке вкатывают обессиленного ЛЕОНТИЯ.)

ЛЕОНТИЙ. (От озноба прячется под одеяло.) Ну, блин, изверги, а не врачи, ну, враги, жаль, Иосифа на вас нету! А всё ты, Николаевич, ты настукал! Молодой, а такой, блин, принципиальный, куда там. Как пододеяльник, наизнанку вывернули, сволочи! Знобит, как пинчера на снегу, блин. Ну, попал! Утром два часа шурупы в ногу вкручивали, а после обеда промыли, блин, как суку, с двух сторон. К обеду жертвоприношение приготовили.

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Осмотрительнее надо быть, ничего не брать от незнакомых людей.

ЛЕОНТИЙ. А если я сейчас горячего чаю хочу, как тебя считать - знакомый ты или не знакомый?

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Нет у меня чая!

ЛЕОНТИЙ. Тогда нечего и голову морочить. Ну, камера, блин. (Вошедшей со шприцом СВЕТЛАНЕ ЕВГЕНЬЕВНЕ.) Светлана Евгеньевна, может быть, хоть вы, блин, скажете, почему вместо того, чтобы лечить, надо мной всякие эксперименты производят, причём в открытую, средь бела дня?

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. Я с грубиянами не разговариваю!

ЛЕОНТИЙ. Это что, в клятве Гиппократа так написано? Выборочно, да? Вежливых лечить, а с грубиянами не разговаривать?

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. А вы меньше болтайте. Готовьте попку!

ЛЕОНТИЙ. От вас только и слышишь: готовьте попку. Она, блин, всегда готова, скоро стоя спать буду. Фил, вот ты борец, человек прямодушный, скажи, почему они одного меня достают?

ФИЛИПП. Если док велел сдать кровь, надо было сдать, может не стали бы промывку делать. А вообще-то, напрасно вы местами поменялись.

ЛЕОНТИЙ. Так Геша же просил, как я мог убогому отказать?

ФИЛИПП. С Геннадием Владимировичем не так всё просто, советую об этом подумать. А пищу от незнакомого человека приняли совсем напрасно.

ЛЕОНТИЙ. Да это, блин, автоматически получилось. Раньше надо было предупреждать. Ну, блин, попал, ну, попал!

(Входит НЯНЯ с «уткой».)

НЯНЯ. Пи-пи, кому пи-пи?

ЛЕОНТИЙ. Мне, мать, неделю можешь не предлагать - выполоскали, как суку. Слышь, мать, скажи хоть ты, блин, - где я? Ладно, все равно своих не выдашь.

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Не шумите, Геннадий Владимирович спит.

ЛЕОНТИЙ. Уже давно проснулся, что я не вижу, как он ресницами дергает? Геша, может, это тебя кокнуть хотят, а мне напрасно, блин, достаётся?

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. По-моему, у вас проблемы с толерантностью.

ЛЕОНТИЙ. С чем-чем?

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. Когда нарушается критерий адаптации. Хоть что-то надо знать.

ЛЕОНТИЙ. Ну, ты, блин, выражаешься! Если рассуждать, блин, логически, как ты предлагаешь, что получается? Тебя, блин, под бинтами узнать нельзя. Ты это или не ты - непонятно. Согласен? Я вижу, ты и сам этого не знаешь. Я лежу на твоём месте. Еду приносят тебе, а тут я! Меня... Меня, блин, узнать можно... Но тебя-то в палате вообще нет, что он, считать не умеет? Не сходится, блин...

ФИЛИПП. Да к вам этот человек приходил, и обращался как к своему знакомому.

ЛЕОНТИЙ. Я его впервые вижу, можешь ты это понять?

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. Так это же он вас чуть жизни не лишил! Сбил машиной на троллейбусной остановке.

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. А вы откуда знаете?

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. Знаю. Он мне сам давече сказал.

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Давече! Вас только слушать. (Леонтию.) Если верить рассказу о том, как вас сбили, получается нормальное резонансное убийство.

ЛЕОНТИЙ. Перестань! Сбили нормально, как всех сбивают. Не надо было через турникет сигать и на дорогу высовываться там, где не положено! Для этого существует переход, а я всё время в этом месте нарушал.

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Вот вас и подследили.

ЛЕОНТИЙ. Да на хрен я кому нужен!

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Мало ли? На бытовой почве, на бизнесе.

ЛЕОНТИЙ. На бизнесе - жена только рада, что я на казённый харч попал!

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Вот вы и ответили: жена рада! Вот вам и казус прима, первопричина то есть.

ФИЛИПП. Шерше ля фам, дружище. Думай!

ЛЕОНТИЙ. Да ты мою жену хоть раз видел? Или ты думаешь, что я не знаю, что такое шерше ля фам? Её, мою верную, даже собака в родном дворе не признает. Геша, а куда это ты, блин, засобирался?

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. Пойду во двор, прогуляюсь.

ЛЕОНТИЙ. Геша, а, Геша, тебе же капельницу должны скоро ставить!

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. Ничего, успею.

ЛЕОНТИЙ. Геша, а под пижамой у тебя что? Можно посмотреть? (Резко наклоняется и задирает пижаму Геннадия Владимировича.) А вот и разгадка тайны, покрытой мраком! Бронежилет... Ты что, в Гренаду пошёл воевать? Никуда не пойдешь, пока не расскажешь, что тут происходит. Может, ты в бронежилете родился?

Картина 3.

Там же. Томительное ожидание вечернего визита.

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Сколько там времени, Фил?

ФИЛИПП. Двадцать минут шестого. Сегодня суп гороховый, я по запаху слышу. А ты уверен, что этот хмырь ещё раз придёт?

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. По теории должен. Ему надо убедиться, что дело сделано, а во-вторых, их тянет на место преступления. Наши будут не раньше половины седьмого, сейчас инструктаж, то да сё, мотор, как всегда, забарахлит...

ЛЕОНТИЙ. Хоть круть-верть, хоть верть-круть, - не сходится! Что ж он, блин, смотрел и не видел, что это не я? Вот если бы я был забинтован и лежал на гешином месте, а Геша был в это время на уколе - тогда другое дело. А может, действительно, меня хотят замочить? Но это же, как говорит Геша, нонсенс! Кому я нужен?

ФИЛИПП. Вы этому человеку понравились и он решил сделать вам приятное, даю вам честное слово!

ЛЕОНТИЙ. Тогда какого хрена, блин, меня промыли с двух сторон? Ещё один нонсенс? Геша, кончай газеты читать, ты не всё рассказал!

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. (Отложил газету.) Нет, вы подумайте, какой иезуитский план! Я знал, знал, что никакой битвы не будет, - они что-то придумают и всё сойдет на тормозах! Денонсировать договор, и когда, как раз накануне битвы! Потрясающая способность к мимикрии... Ведь они совсем не глупы, да, это нарочно... Специально позволяют смеяться над собой. О, этот план не так глуп, как кажется. Придумано гениально. Пока мы будем разбираться, колокол это или погремушка, всё уже произойдёт. А какое единодушие среди тех, кто не может договориться даже о регламенте! И так же единодушно проголосуют за отмену гимна! Скажут, что слов никто не знает, а музыка ничего не отражает! А на замену выдвинут «Спят усталые игрушки, книжки спят» как произведение, испытанное двумя поколениями и любимое мелким и крупным народом. Да, эта сговор. Ларошфуко прав: «Дружба кота и собаки - это союз против повара». Но тогда кто же мы в этой стране? Невежественные, обманутые, заблудшие, изнасилованные, брошенные на помойку своего века? Да-да-да! Такова расплата за наше прекраснодушие, господа!

ЛЕОНТИЙ. Нет, блин, уйду из этой камеры! Тут точно дурку поймаешь.

(Вбегает СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА.)

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. По-моему, кто-то идёт, кажется, тот самый...

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Всем внимание! Расслабиться! Просто лежим, лежим, как ни в чём ни бывало, у нас переломы. Леонтий, делайте вид, что вы Геннадий Владимирович.

ЛЕОНТИЙ. Ну, блин, дал задание. Я же не чокнутый!

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Ладно, не надо. Геннадий Владимирович, продолжайте говорить свою ахинею, а мы внимательно слушаем. Фил, ты делаешь отвлекающие маневры! (Чем-то металлическим и жутким передёрнул под одеялом.) Все готовы? Пусть входит.

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. Бегу! (Выходит из палаты и в коридоре сталкивается с ЛЕОНИДОМ.) Ой! Стой, кто идёт!.. Вы к кому?

ЛЕОНИД. (Оглядывается вокруг.) Это вы мне? Я в пятую, вы же меня знаете! Ненадолго, раз-два - и готово!

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. Вы не ответили, к кому вы идёте?

ЛЕОНИД. Понимаете, какое дело...

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. У вас там родственник?

ЛЕОНИД. Послушайте, я вам всё объясню...

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. Ваш друг?

ЛЕОНИД. В том-то и дело, что нет...

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. И не друг, и не брат, кто же он вам? К стене!

ЛЕОНИД. Что за дела, дайте же мне сказать! Мы с вами уже общались, вспомните! (Пытается вложить Светлане Евгеньевне в халат какой-то подарок, это ему легко удаётся.) Ох, эти условности! Благодарю. (Тщетно пытается пройти.) Пардон, опять что-то не так?

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. Руки на стенку!

ЛЕОНИД. О, господи, да что же это такое?.. (Роется в карманах)

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. (Снова не препятствует Леониду осуществить безнравственный поступок.) Руки!

ЛЕОНИД. Ну, это уже извините. Первый раз такое вижу. Что-то одно... (Поднимает руки к стене.) Пожалуйста, но там компот, сейчас прольётся!

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. Ноги шире! (Похлопала по карманам, потом прошлась по ногам трепетными руками, осталась довольна.) Проходите, вас ждут.

ЛЕОНИД. Мерси, я ненадолго.

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. Это уж как получится, наши скоро будут.

ЛЕОНИД. (Входит в палату. СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА входит следом и бесстрашно загораживает собою выход.) Привет всем скорбящим! Ехал мимо, дай, думаю, зайду, тёзку подкормлю!

ЛЕОНТИЙ. Опять ко мне?

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Нет, на этот раз это ко мне. (Эффектно, лишь слегка запутавшись, откидывает одеяло, а там «товарищ Макаров».) Руки!

ЛЕОНИД. (Уже привычно поднимает руки.) Сейчас опять компот прольётся... Что за невезуха сегодня, второй раз!

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Не двигаться!

ЛЕОНИД. Уже не двигаюсь, братан, чего орать на всю больницу? Там жаркое в горшочке, и не жалко вам?..

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Всё на тумбочку, живо!

ЛЕОНИД. Ну, нахал, я же не тебе принёс!

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Ко мне! Ближе, ещё ближе! (Соображает, что сидя на больничной койке, да ещё в гипсе, заломить Леонида ему будет неловко.) Подержите, пожалуйста. (Отдаёт ЛЕОНИДУ пистолет и обыскивает его по-настоящему.) Большое спасибо.

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. Я проверила, Николай Николаевич, почти ничего.

ЛЕОНИД. Ребята, ну это же не по правилам!

ЛЕОНТИЙ. Он, блин, Николая Николаевича учить собрался!

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Фил, изучи, что он там принёс?

ФИЛИПП. (Спортивной каракатицей рванулся к тумбочке.) Один момент, сейчас произведём полный анализ вещдоков.

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. Николай Николаевич, предупредите, что он может не отвечать на ваши вопросы, если считает… если считает… что его показания могут быть истолкованы не в его пользу. Вспомнил! До прихода своего адвоката...

ЛЕОНТИЙ. Татутхамон, кончай базар. Николай Николаевич сам знает.

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. И так сойдет, мы не за рубежом.

ФИЛИПП. Тут так пахнет, что я готов рискнуть жизнью и попробовать на зуб.

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. Что-то под белым соусом, если не ошибаюсь...

ЛЕОНТИЙ. Давай, блин, сначала разберёмся, к кому человек пришёл?

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. Да функционируйте же, Николай Николаевич, а то сейчас такое начнётся...

ЛЕОНИД. Господа, у вас тут что, кино снимают?

ЛЕОНТИЙ. У нас, блин, и людей убивают! Фил, дай-ка и мне понюхать!

ЛЕОНИД. Господа, ну хоть скажите за что? (Делает неосторожное движение и натыкается на ополченческий шприц СВЕТЛАНЫ ЕВГЕНЬЕВНЫ.) Ой, и вы тут? У вас что, одна банда? Вам же групповуху пришьют, ребята, не боитесь? Тёзка, тебя-то когда успели завербовать? Я же сам тебя чуть живого позавчера сюда притащил. Или в заложники взяли?

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Стойте спокойно, раз попались. Сейчас за вами приедут. Светлана Евгеньевна, позвоните, пусть поторопятся.

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. Слушаюсь! (Уходит.)

ЛЕОНИД. Ничего себе дисциплинка. Братан, а с предохранителя не снял, боишься все-таки.

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Извините, впопыхах забыл. (Снимает с предохранителя.)

ЛЕОНИД. Чтобы потом мне зачлось, понял?

ЛЕОНТИЙ. Зовут тебя, блин, как?

ЛЕОНИД. Левон, ты что, мы же с тобой тёзки! Ты меня что, забыл? Да, к травмированным лучше не попадать... Ну, вспомнил? Леонид я!..

ЛЕОНТИЙ. А я Леонтий. Так что тёзки, да не очень!

ЛЕОНИД. Перестань, какая разница? В наше время кто обращает внимание на такие пустяки?

ЛЕОНТИЙ. Разница, блин, такая, что по такому совпадению могут, блин, пришить, а могут и не пришить - это уж как Николай Николаевич посмотрит. А меня ты откуда знаешь?

ЛЕОНИД. Да я бы тебя, тёзка, триста лет не знал и не грустил бы по этому поводу, да вот приходится. Это же я тебя на проспекте долбанул!

ЛЕОНТИЙ. Ты? Ну, блин, даёшь... А сюда зачем приходишь?

ЛЕОНИД. Затем, что серьёзный разговор к тебе есть.

ЛЕОНТИЙ. А что, блин, обязательно сбивать? Так поговорить не мог?

ЛЕОНИД. Ты что, тёзка, я же не специально!

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Руки! Руки!

ЛЕОНИД. (Наконец, узнаёт Филиппа.) Ха! Так это же Арефьев, а я думаю, что за рожа знакомая? И ты в этой шайке, братан?

ФИЛИПП. Откуда вы меня знаете?

ЛЕОНИД. Ну даёт чемпион, да кто же тебя в нашем городе не знает! Не могу понять, оно тебе надо?

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. Отпустите его, Николай Николаевич, у меня от него уже голова болит. И, вообще, кажется, тут какое-то недоразумение. Это Иван Филиппович всё напутал...

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Помолчите, помолчите, кто бы говорил!

ФИЛИПП. Вообще-то, Ник, действительно, что-то не то!

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. А почему же он сразу не сказал, кто он на самом деле?

ЛЕОНИД. Потому, что хорошо воспитан. Не спрашивают - не отвечаю.

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. (Входит.) Никто трубку не берёт, Николай Николаевич.

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Зарплату, наверное, привезли. Теперь всё. Пока взаиморасчёты не сделают, за пульт никто не сядет! Потом ещё час машину заводить будут...

(В палату энергично входит МАЙ ГРИГОРЬЕВИЧ.)

МАЙ ГРИГОРЬЕВИЧ. Говорят, повязали?

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Да вот, поймали кого-то...

МАЙ ГРИГОРЬЕВИЧ. (С интересом обходит и осматривает ЛЕОНИДА, поднимает одно веко, второе.) Чудненько, Наклонись! Ого, какой гибкий! Ротик, пожалуйста... Матерый! (Бесстрашно, как в цирке, сунулся в рот.) Язык показали... Опустили одну руку, вторую... Можете поднять. Чудненько. Теперь обе вытянули перед собой. Пальчики! Пальчики тоже вытянули. У вас что там в руке, ампула с цианистым калием? Чудненько. Закрыли глаза, не подглядывать, сильнее зажмурились, потрогали кончик носа одной рукой, теперь второй, чудненько. Снайпер! Снова можете поднять обе руки. Присели. Чудненько. Ещё раз. Ого! Да, матёрый. В каком районе логово? В каком районе проживаешь, спрашиваю?

ЛЕОНИД. Всякое видел, бля, но такого сращения!.. На улице Гоголя.

МАЙ ГРИГОРЬЕВИЧ. Да? Поздравляю, вы, оказывается, тоже наш! Ну и денёк сегодня, а, Светлана Евгеньевна? Ручки можете поднять, тут вот этот товарищ всем заправляет. Ну-ну, как только освободитесь, прошу ко мне, в кабинет заведующего отделением, четвёртая дверь налево. Хорош, хорош! Кто бы мог подумать, на Гоголя! Везёт же сегодня. Светлана Евгеньевна, я в девятой.

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. Хорошо, Май Григорьевич.

МАЙ ГРИГОРЬЕВИЧ. Чудненько. Потом мне расскажете, чем тут закончится. И ещё вот что, э-э, как вас там. Вы всё равно не наш... Пожалуйста, без пиф-паф, если можно. Пулевые - не наш профиль. Конечно, если кость задета - тогда другое дело... Постарайтесь. (Леониду.) А у нас с вами большой разговор, товарищ гражданин! Буду вас вербовать, нам каждый штык дорог. Брошюрку Светлана Евгеньевна вам даст. Как говорится, война войной, а обед по расписанию. (Энергично уходит.)

ЛЕОНИД. Пахан? Откуда он, я же всех в городе знаю, бля. Не пойму, на кого вы замыкаетесь?

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. У нас филиал от первой городской.

ЛЕОНИД. Не слыхал...

ЛЕОНТИЙ. Ну, рассказывай, чего ты там принёс? Хоть послушаю.

ЛЕОНИД. Тебе же твой кореш сказал: жаркое в горшочке, под шубой что-то, компот. Ещё там чего-то жена собрала.

ЛЕОНТИЙ. Жена хоть ничего?

ЛЕОНИД. О-хо-хо! Там такая бодяга получается, тёзка... Представляешь, Каринка, стерва, развод не даёт. У неё второе дыхание ко мне открылось, как с цепи сорвалась. А новый мой тесть... Если я тебе скажу, кто мой будущий тесть, ты упадёшь! Так вот, он хочет на меня свой новый «Мерс» переписать, в качестве свадебного подарка. Но если он узнает, что я мастер пешеходов на рога одевать, большой фиг меня ожидает, а не «Мерс»! Ты думаешь, чего я тебя тут обхаживаю?

ЛЕОНТИЙ. Догадываюсь. Жаркое с цианистым калием - и никаких пострадавших!

ЛЕОНИД. Ты что, ненормальный? Мне же от тебя, живого и тёпленького, признание в суде нужно!

ЛЕОНТИЙ. Значит, сосиски всё-таки мне были предназначены?

ЛЕОНИД. Они тебе не понравились, тёзка?

ЛЕОНТИЙ. Да мне, блин, из-за твоих сосисок промывание сделали, вот с такой, блин, клизмой! Сейчас подо мной панцирная сетка не прогибается, можешь сам посмотреть, если не веришь. Я, блин, даже тень не отбрасываю, если хочешь знать. Николай Николаевич, скажи, пусть опустит руки, и так жить тошно!

ЛЕОНИД. (Охотно повинуется жесту НИКОЛАЯ НИКОЛАЕВИЧА.) Вообще-то я смышлёный, ребята, но не пойму, какие вы тут проблемы решаете?

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Светлана Евгеньевна, позвоните, чтобы не ехали!

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. Я и так к ним не дозвонилась.

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Всё равно дайте отбой, что я, своих не знаю!

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. Хорошо, Николай Николаевич. (Уходит.)

ЛЕОНИД. Ну, так что делать будем, шеф? Горшочек-то стынет!

ЛЕОНТИЙ. Запах как будто ничего, а, Фил? (Леониду.) Сам попробовать можешь?

ЛЕОНИД. Вообще-то, я не голоден, тёзка.

ЛЕОНТИЙ. А я, блин, голоден, но лучше быть голодным, чем мёртвым.

ЛЕОНИД. Тут я с тобой абсолютно согласен, тёзка! (Откушивает.)

 ФИЛИПП. (Тоже выхватывает из горшочка.) Риск - благородное дело!

ЛЕОНТИЙ. Хоре, хоре бакланить! Сейчас немного подождём, чтоб опять на клизму не попасть.

ЛЕОНИД. Смотри, остынет!

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Могу и я попробовать.

ЛЕОНТИЙ. Большой привет, ребята! А ты, стукач, на службе, так что вообще пролетаешь!

ЛЕОНИД. Да ешь, тёзка, мин нет. Кстати, из ГАИ никто не приходил?

ЛЕОНТИЙ. Пока нет, а что?

ЛЕОНИД. Да ты ешь, потом поговорим.

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. (Вбегает.) Тревога, там в фойе кто-то скандалит!

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. К нам рвётся?

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. Не знаю, я как услышала - сразу сюда!

ФИЛИПП. Что делать будем, Ник?

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Делаем вид, что ничего не происходит. Лечимся. (Щёлкает под одеялом.) Всем расслабиться!

ЛЕОНТИЙ. Стоп! Я так не согласен. Гешу узнать невозможно, а я лежу на его месте!

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Раньше нужно было об этом думать!

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. Мне что делать?

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Шприц!

ЛЕОНТИЙ. Бронежилет! Пусть Геша отдаст мне свой бронежилет!

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. (Прячась под одеяло.) Не забудьте сказать, что он может не отвечать на вопросы без своего адвоката!

ЛЕОНТИЙ. Ну, блин, опять я влетел! Николай Николаевич, стреляй на поражение! Ну, блин, сейчас начнётся!

ЛЕОНИД. В случае чего, тёзка, я тебя прикрою - ты мне вот так нужен!

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Светлана Евгеньевна, скажите, что Чепиков не в правом углу, а в левом! Идите!

ЛЕОНИД. И обыщите, как меня!

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. А вы станьте за дверь и действуйте по обстановке, опыт у вас есть.

ЛЕОНИД. Только слышишь, командир, меня в долю, понял?

(СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА уходит. Томительное ожидание.)

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. Свои! (Возвращается, устало садится.) Это в одиннадцатую палату.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ.

Картина 4.

Прошла неделя. Та же палата № 5. ФИЛИПП имитирует борцовские приёмы и что-то записывает. НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ собирает после чистки табельное оружие. ЛЕОНТИЙ лежит под капельницей. ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ в глубокой меланхолии складывает из  бумаги японских журавликов. Иногда он обращает ясный взор на одного из соседей. Тот кивает в знак согласия, что это навсегда, и в палате опять воцаряется покой.

ЛЕОНТИЙ. Ну, Фил, ну ты, блин, череп. Никогда не думал, что ты так быстро отремонтируешься.

ФИЛИПП. Не думать надо, а двигаться, истязать своё тело, тогда и результат будет. Человеческое тело, целиком и по частям, это тайна непостижимая. Я только здесь узнал свои возможности, а почему? А потому, что думать начал. Пропорции тела человека гениально вписываются в круг, помните рисунок Леонардо да Винчи? Вы думаете, что это случайно? Тело человека - это фантастика, его ещё изучать и изучать!

ЛЕОНТИЙ. А мне, блин, больше нравится женское тело изучать, жаль, не на ком. Одна Светлана со своими шприцами носится! Я как её вижу, сразу боль в левой ляжке чувствую! Геша, а куда это ты опять собрался?

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. Вы у меня спрашиваете, беспардонный человек?

ЛЕОНТИЙ. Нормально я спросил, а ты, блин, так и скажи - в туалет! Надеюсь, не навсегда-навсегда? А то кто же нам голубков будет делать?

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. Это не голубки, больной, а японские журавлики!

ЛЕОНТИЙ. Ах, какая большая разница!

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. Представьте себе, очень большая!

ЛЕОНТИЙ. Ладно, удачи тебе! Геша, а что сказать, если к тебе кто-то придёт?

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. (Поразмышлял повреждённой головой.) Пожалуй, вы ничего сказать не успеете. Меня зовут Геннадий Владимирович, между прочим! (Уходит.)

ЛЕОНТИЙ. Никак не пойму, он действительно дурной или придуривается? Иногда, блин, такое сморозит, что хрен поймёшь!

ФИЛИПП. Вовсе он не дурной и разговаривает нормально, это мы не понимаем. Вообще-то я бы советовал называть его, как и Николая Николаевича, по имени и отчеству.

ЛЕОНТИЙ. Ну, ты, блин, сравнил. У Николая Николаевича государственная пушка под одеялом, а этот - «навсегда, навсегда!»

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Он очень умный человек, но как будто из другой эпохи, я, например, не умею так сложно выражать мысли.

ЛЕОНТИЙ. А тебе это, блин, и не нужно. У нас в посёлке такой же как ты, старший сержант, только Федор Иванович, он, вообще, только два слова знает. «Ну-ну, рассказывай!» - и что, плохо ему живётся? Дом поставил на сто двадцать метров, все пристройки, полный двор всякого мычания. Две семьи держит. Одну законную, другую для души. И все считают, что участковому, блин, так и положено. Вот что значит пушку на ляжке иметь. А ты, блин, так жить никогда не будешь!

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. (Входит, убирает капельницу Леонтия.) Пилипчак, мне кажется, твоя жена специально кого-то наняла, чтобы тебя на дороге сбили! А что это с вашим Чепиковым? Встретил меня в коридоре и говорит: не советую заходить в пятую палату.

ЛЕОНТИЙ. Как будто сами не знаете, что с Чепиковым, нашло-наехало. Ну, блин, пока отлежишься тут, наберёшься горя от ума!

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. Вам, Леонтий Иванович, это не грозит! (Ушла.)

ЛЕОНТИЙ. По отчеству назвала! Интересно, откуда знает?

ФИЛИПП. Из истории болезни.

ЛЕОНТИЙ. А я уж подумал... Меня это первый раз.

(Входит ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ, взгляд сложный, демонический.)

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. Всё те же, всё то же! Навсегда!

ЛЕОНТИЙ. Геннадий Владимирович, мне кажется, что вы сейчас в туалете встретили Александра Сергеевича Пушкина, но не хотите нам об этом сказать!

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. Геннадий Владимирович, а не Геннадий Владимирович!

ЛЕОНТИЙ. А я, блин, как сказал? Ген-на-дий Вла-димирович.

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. Надо просто. Геннадий Владимирович.

ЛЕОНТИЙ. Ну, блин, точно, дурку поймаешь у вас! А когда вы «навсегда-навсегда», я, блин, молчу?

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. Кажется, есть только один способ заставить вас замолчать, и кто-то уже пытался это сделать! Навсегда! Навсегда!

ФИЛИПП. Светлана Евгеньевна даже назвала кто!

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. В наше время, уважаемый чемпион, ошибка в интонации голоса или в выражении лица иногда стоит жизни.

ЛЕОНИД. (Входит в палату с пакетом.) Слушайте, откуда он, почему всё знает?

ЛЕОНТИЙ. Не мешай, блин. Геннадий Владимирович нам мораль читает.

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. А вы, Николай Николаевич, демонстрируете нам надежность вашего рабочего инструмента, да?

ЛЕОНТИЙ. Видал, блин! Сейчас и Филу достанется!

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. Когда наш чемпион закончит трактат о том, как эффективно ломать хребет своему оппоненту, мы будем совершенно спокойны за нашу безопасность!

ФИЛИПП. (Миролюбиво.) Позвоночник ломать вовсе не обязательно, а вот науку побеждать осваивать придётся! Пока вы тут прохлаждались, я разработал новую концепцию схватки, принципиально новую, обращаю ваше внимание!

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. Осталось придумать философское обоснование истребления - и дело в шляпе!

ЛЕОНТИЙ. У нас тут, блин, театр без микрофона!

ФИЛИПП. За философию не знаю, но подход к ведению схватки менять придётся основательно. (Что-то записывает.) Да, бомбочку ведущим специалистам мира я приготовил очень конкретную!

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. А как великий тренер Пётр Максимович на это посмотрит?

ЛЕОНИД. Да, палата подобралась... Сейчас есть будешь или после лекции?

ЛЕОНТИЙ. Не мешай, блин! Горячее сейчас, всё остальное в тумбочку. Гранатовый сок не забыл?

ФИЛИПП. Ваш Пётр Максимович уже давно мышей не ловит, двадцать лет чистым приёмам в одном темпе учит - ну не смех? А наши допотопные контрприёмы ещё дедушка Харлампиев изобрёл. Вот и бодаемся на ковре, как козлы. А вот что я предлагаю, смотрите. Один пример. Сначала идёт имитация приёма, вот так, допустим... А теперь, когда я спровоцировал соперника на какое-то действие, идёт контрприём, но не обычный, а с двойным разрывом темпа. Вот в чём соль! Идите сюда, Геннадий Владимирович. Да не бойтесь, я ничего делать не буду, только в теории.

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. Нет уж, увольте. Вот, на здоровом товарище показывайте!

ФИЛИПП. Ладно, вы согласны? Да не шарахайтесь, когда-нибудь пригодится.

ЛЕОНИД. Не пригодится, для этого бабки существуют.

ФИЛИПП. Мало ли чего в жизни случается!

ЛЕОНИД. Это у дураков случается. Деньги для того и существуют, чтобы решать кто кого замочить должен.

ЛЕОНТИЙ. (Тщательно пережёвывая пищу.) Ну, постой, постой, тебе что, трудно?

ЛЕОНИД. Да, сложно у вас в травматологии. Показывай, орёл, что делать, только не увлекайся, чтобы я твоим соседом не стал. Ты не представляешь, как дорого это тебе обойдётся!

ФИЛИПП. Ладно вам пугать. Вот сюда, наклончик, как положено... Ага. Вот мы с вами бодаемся, месим друг друга... Вот я незаметно показываю вам своё намерение поймать ваше плечо, тут любой поверит! Потом вдруг отвожу вашу руку вот таким жёстким движением, а сам рывком иду куда надо, в ноги конечно. Но так как вы тоже не Петя и вас тоже чему-то учили, вы уводите подальше ноги, потом корпус и даёте мне провалиться. Вот так элементарно это делается... А сами, не будучи дураком, обхватываете меня и прогибом - через себя, вот так! Пока я через вас лечу, вы делаете обычный захват руки, а там уже удержание на болевом! Ну как, отбились? И никаких бабок не нужно.

ЛЕОНИД. Газовым пистолетом надёжнее. Хотя тоже неплохо.

ФИЛИПП. Это вы считаете, что неплохо. И Пётр Максимович так бы сказал! Но хреновенькими были ваши дела, особенно после того, как вы пошли на контрприём с прогибом. Вы уже ничего изменить не можете, а я с этого момента только начинаю своё настоящее действие! Причём, использую ваш же рывок! Но это уже высшая математика, долго объяснять. Главное, знать, что хочешь получить в итоге!

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. Так и по переписке можно бороться.

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. А как же ты раньше побеждал?

ЛЕОНТИЙ. Раньше он был просто сильный, а теперь ещё и головой придётся работать! Это ладно, блин, один на один. А вот, допустим, иду ночью, а навстречу двое. Парни с репетиции хорового кружка возвращаются, блин! Понимаешь?

ФИЛИПП. Так это же хорошо, что двое, а если ещё с дрыном, то вообще атас! Первое - быстро оценить местность. За несколько метров начинайте активно уступать дорогу. Подойдите сюда, Геннадий Владимирович! Вы, Леонид, здесь, Геннадий Владимирович рядом. Вас двое, у вас перевес, и вы обязательно будете чуть-чуть спешить, чтобы показаться друг перед другом, тут психология работает! Я уже убедил вас, что вежливо отклоняюсь вот сюда. Но так как у вас намерение подискутировать со мной, то вы поступаете вот так, слегка мешая друг другу. А я вдруг передумал уступать вам дорогу и возвращаюсь, но при этом как бы нечаянно захватываю вашу, Леонид, руку. Видите, она сама просится вам за спину? Теперь я вас культурно разворачиваю и прикрываюсь вами от Геннадия Владимировича. Теперь побегайте вокруг своего подельника, можете даже дрыном помахать!

ЛЕОНТИЙ. Ну, Фил, ты даёшь! Выходит, чем их больше, тем тебе же, блин, лучше?

ФИЛИПП. Если уметь.

ЛЕОНТИЙ. Фантастика! Ну, выйду, ну, разберусь, есть там у нас, блин, братва! Ну, Фил, ты череп!

ИВАН ФИЛИППОВИЧ. (Он давно вошёл в палату и наблюдает показательный урок.) Только обоих не калечь, одного оставь на размножение и утешение матери. Здравия желаю, товарищи травмированные! Смотрю, профилактика идёт полным ходом. Вашего подопечного не обижают, товарищ сержант?

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Никак нет, наоборот, это Геннадий Владимирович нападает.

ИВАН ФИЛИППОВИЧ. Да, он такой! На себе попробовал, теперь кому угодно голову проломит! Перечитал я вчера ваши показания, Геннадий Владимирович, и стало мне очень-очень стыдно. Да-с. (ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ мигом оказался на койке, сделал горящий взор, заволновался, готов был выбросить свой лозунг, но передумал.) А вот этого не надо, это мы уже проходили!

ЛЕОНТИЙ. Ну, блин, сейчас что-то начнётся!

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. Смею полагать, не за мою персону вам было стыдно?

ИВАН ФИЛИППОВИЧ. Как это мне может быть за вас стыдно? Вы что-то не то сказали. Для нас это слишком мудрёно.

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. Нет-нет, вы глубоко ошибаетесь или своего сердца не знаете. Русскому человеку очень свойственно чувство стыда, гораздо больше, чем другим народам! У нас всегда так: сначала цинизм и жестокость, а потом раскаяние и стыд. Мы как будто специально по этим ножам ходим, иначе нам скучно. Русский человек очень артистичен, да-да, он всю жизнь играет в каком-то необъятном спектакле, начало которого в глубине веков! Играет зло и насмешливо, при этом его мало заботят тяготы реальной жизни! Некоторым это даёт основание считать, что русский человек мало чувствителен к боли, но, боже мой, какая это неправда! Мы остро чувствуем боль, но только тогда, когда фальшивим и ошибаемся в роли! Зато как жестоко и яростно мы умеем насмехаться над малостью своего таланта! Вот отчего мы никогда не были и не можем быть счастливы. Позвольте, спросите вы, для кого же мы играем этот спектакль? Позвольте же и мне на этот вопрос не отвечать, - никто не знает этого! Может быть, для нашего, русского Бога? Как знать, как знать... Но это навсегда! Навсегда!

ЛЕОНТИЙ. Не верьте ему, товарищ капитан! Только что нормально разговаривал! Смотрите, смотрите, сейчас, блин, скажет. «Ах, как я устал!» и отвалит на боковую! Ну, блин, симулянт, я ещё такого не видел! Вот у кого учиться и учиться!

ИВАН ФИЛИППОВИЧ. Обожди, друг. Мы все прекрасно знаем то, о чём вы говорите, Геннадий Владимирович, актёр вы хороший. Но вот перечитал я давече ваши показания и нашёл там одно место... (Роется в папке.) Вот. Вы утверждаете, как естественный факт, что ударили вас именно чугунным предметом. Геннадий Владимирович, так и будем молчать?

ЛЕОНТИЙ. Говорите, говорите, он всё слышит, только притворяется. Этот способ мы прекрасно знаем, не первый день живём на белом свете!

ИВАН ФИЛИППОВИЧ. Тогда я не обратил на это внимания, но записал, как и положено, - вам, сержант, в науку! А вчера сам себе задал вопрос: а какие предметы из чугуна я знаю? Николай Николаевич, какие вы знаете предметы из чугуна?

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Ну, во-первых, я знаю, что чугун не современный материал. Раньше литье делали... Скамейки, ограды...

ЛЕОНТИЙ. Пушки, блин, ядра!

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Не мешайте! Что, из пушки, по-вашему? Что ещё из чугуна?.. Памятники тут не при чём...

ЛЕОНТИЙ. А туалетный бачок над унитазом старой конструкции, блин!

ИВАН ФИЛИППОВИЧ. Бачок - это ты гениально, друг, подцепил! У меня на это две недели ушло. Ну и?..

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Не вижу никакой связи... Стационарный бачок…

ЛЕОНТИЙ. Балда, блин! А крышка от бачка, ты думаешь, она золотая?

ИВАН ФИЛИППОВИЧ. Вот что значит непредвзятый взгляд! Сходил я ещё раз на вашу квартиру, Геннадий Владимирович, и обнаружил чугунную крышку, килограммов шесть потянет. Но оказалась она не там, где ей положено быть, а почему-то за унитазом. Лежит себе незаметно! А вот каким образом она туда попала, это вы нам сейчас должны рассказать.

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Постойте, вы хотите сказать, что это попытка...

ИВАН ФИЛИППОВИЧ. Банальный суицид, но способ, способ! Такой умной голове – крышкой от унитаза!

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. А почему тело обнаружено возле входной двери? Помните, мы проработали три версии?

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. (Кому понравится, когда тебя называют телом?) Какой цинизм!

ИВАН ФИЛИППОВИЧ. А вот и нетушки, товарищ сержант. Тело занимало очень спорное положение, как раз по диагонали коридора!

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Если некоторым образом сдвинуть крышку, сесть на унитаз, потом дернуть цепочку...

ЛЕОНТИЙ. Сначала перекреститься, блин!

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. По-моему, в этом что-то есть...

ИВАН ФИЛИППОВИЧ. А потом встать, натянуть брюки, застегнуть ремень, да? Хотя уже теплее, конечно. Ну, думай, думай, студент!

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Стоп! Брюки же можно не снимать! Ну, как?

ИВАН ФИЛИППОВИЧ. «Стиморол» - свежее решение!» Оно! Последний штрих! Ну что, Геннадий Владимирович? Сколько ниточке ни виться, да? Я от себя такого не ожидал. Грустно и печально, но надо признать... Собирайся, Николай Николаевич, пойдём докладывать начальству. Вот насмешим народ, до пенсии стыд расхлёбывать.

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. Если Бог захочет наказать, он лишает человека  разума.

ИВАН ФИЛИППОВИЧ. Это точно. Кого лишает, кому даёт. Поморочили вы нам голову, Геннадий Владимирович, поморочили. Человека с оружием возле себя держать заставили. Сейчас мне трудно сказать, за чей счёт отдыхал здесь товарищ сержант, это уж начальство пусть решает.

ЛЕОНТИЙ. Геннадий Владимирович, ну, ты даёшь! Что ж ты так себя довёл? Напрасно, Геша, совсем напрасно. Смотри, солнышко светит, народ пиво пьет, а жен-щи-ны, они и есть женщины, их много, а жизнь, блин, одна! И деньги, блин, тоже не главное, сегодня их много, а завтра, смотришь, бутылки сдавать надо! И брось ты эти идеи, живи, блин, проще!

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. Проще? В этой стране? Да в этой стране, блин... Неужели не очевидно, что надо же что-то делать? Ничего не понимаем, ничего! Да любой нормальный человек...

ЛЕОНТИЙ. Ну, зарядил, блин! И вообще, ничего делать в этой стране не надо, лежи спокойно, блин, и лечись! В этой стране, блин, все должны лежать и спокойно лечиться.

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. (Собирает вещи.) Главное - вовремя уйти! Товарищ капитан, а гипс как же?

ИВАН ФИЛИППОВИЧ. Гипс надо сдать, казённая вещь, кому-нибудь пригодится. Я сейчас. (Выходит. Возвращается со СВЕТЛАНОЙ ЕВГЕНЬЕВНОЙ.) Этого я забираю с собой. Отдохнул - пора и честь знать!

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. Здесь, Иван Филиппович, распоряжаетесь не вы, а Май Григорьевич.

ИВАН ФИЛИППОВИЧ. Света, это мой человек, ты же знаешь!

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. Это наш лучший больной, пусть Май Григорьевич сам решает. Вот кто бы этого забрал!

ИВАН ФИЛИППОВИЧ. У нас в наряд некого ставить, ты это понимаешь?

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. Прямо сейчас его уносить собираетесь? Хочу посмотреть, как это у вас получится...

ИВАН ФИЛИППОВИЧ. Начальство с докладом ждёт.

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. Лучших больных забирают, а кого не надо... Поставить в наряд вы его ещё сможете, а насчёт остального - не знаю.

ИВАН ФИЛИППОВИЧ. Сами разберёмся. Где его одежда, вещи?

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. В гардеробной. За вещами вы пойдёте?

ИВАН ФИЛИППОВИЧ. Я, кажется, не ординарец!

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Ещё чего не хватало, я сам!

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. Сам? Ну-ну, хотела бы я это видеть. (Уходит, унося разрезанный гипс.)

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Ого, как без гипса легко стало! (Неуверенно.) Ну что, я пошёл?

ИВАН ФИЛИППОВИЧ. Одна нога здесь, другая там, я подожду.

ЛЕОНТИЙ. Счастливого полёта!

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Пошёл я... (Делает шаг и падает навзничь.) Вот это да, колено не гнётся!

ИВАН ФИЛИППОВИЧ. Что, забыл как ходят?

(Входят МАЙ ГРИГОРЬЕВИЧ и СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА.)

МАЙ ГРИГОРЬЕВИЧ. Этот? Ну, я так и знал. Здравствуйте, товарищи избиратели! Поднимаемся, дружище, вот так... Что, не сгибается? Чудненько, чудненько. Не сгибается, надо же, я так и знал! Вот что значит классическая гиподинамия!

ФИЛИПП. Я же тебе говорил, Ник, двигайся, и как можно больше. Говорил, хуже будет!

МАЙ ГРИГОРЬЕВИЧ. Молодой человек абсолютно прав. Что же вы не слушались? Имеем мощнейшую контрактуру. Удивительно! Смотрите, Светлана Евгеньевна, какой яркий пример. Просто бревно, а не колено! Извините, а это кто? В каком районе проживаете, молодой человек? (На протяжении всей этой сценки ЛЕОНТИЙ и ЛЕОНИД в который раз обсуждают, что произошло две недели назад.)

ЛЕОНИД. Всё помню, док. Первого апреля!

МАЙ ГРИГОРЬЕВИЧ. А, это вы? Помню, помню! Перевоспитались, больше ни на кого не покушаетесь? Вот так, любезный, вот так. Пришёл здоровым, но увы... Кажется, вы вообще не из нашего района? Тем более, увы... Классическая контрактура, будем лечить. Удивительно, ну просто бревно! Просил же Викторию сделать со сгибом! Да, молодой человек, вы ей определённо понравились. Виктория у нас такая. Если ей кто-то понравится, готова гипсовый памятник из человека сделать.

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Но у меня же была вполне здоровая нога, доктор!

МАЙ ГРИГОРЬЕВИЧ. Нашли о чём вспоминать. Когда это было! Потрогайте, Светлана Евгеньевна, - как бревно! А как вы думали, любезный, коленный сустав - это гениальное изобретение живой природы, в его многофункциональные обязанности входит не только...

ИВАН ФИЛИППОВИЧ. Май Григорьевич, нельзя ли что-нибудь сделать? Ему вечером в наряд, ему преступников ловить надо.

МАЙ ГРИГОРЬЕВИЧ. Ну, это, батенька, несерьёзно. Преступники подождут, ничего с ними не случится. Две недельки придется полежать, а вы как думали? Выдумали: преступников ловить!

ИВАН ФИЛИППОВИЧ. Ладно, выписывайте так, за пульт посадим!

МАЙ ГРИГОРЬЕВИЧ. Попрошу не мешать! Пишите, Светлана Евгеньевна: ультразвук, диадинамик, всё по десять сеансов, потом посмотрим. Плюс Эльза Петровна. Она покажет, где раки зимуют!

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Что это значит: «Плюс Эльза Петровна»?

МАЙ ГРИГОРЬЕВИЧ. (Тяжело вздохнув.) Очень симпатичная жснщина. В гипсе ваше колено обленилось и обросло хрящевой тканью. Знаете, как грядки обрастают бурьяном, если хозяин любит поспать? Всякими процедурами мы заставим эти ткани рассосаться, ну, а потом уже Эльза Петровна. Да, допишите электрофорез с лидазой. По нашей статистике, с лидазой значительно ускоряется процесс рассасывания. И минздрав рекомендует. А там уже Эльза Петровна!

ЛЕОНТИЙ. Доктор, насколько я понял, когда-то и моё колено будет, блин, как бревно?

ФИЛИПП. Дошло, наконец!

МАЙ ГРИГОРЬЕВИЧ. Всенепременно! Коленный сустав - это гениальное творение живой природы...

ЛЕОНТИЙ. К мужским коленям это тоже относится?

МАЙ ГРИГОРЬЕВИЧ. Какой любознательный коллектив собрался в пятой палате, а вы на него жалуетесь! Вам, любезный, сейчас надо думать о том, чтобы срослось бедро. Колено - это уже потом, в другом месте, это уже Эльза Петровна. (Николаю Николаевичу.) К процедурам, к процедурам приступайте. Соседний корпус, второй этаж. Там вам всё расскажут. Желаю удачи, товарищи избиратели!

ИВАН ФИЛИППОВИЧ. Кого же мне в наряд теперь ставить? (Уходит.)

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. (Вдогонку.) Навсегда! Навсегда!

ЛЕОНТИЙ. Слышишь, Татутхамон, ты бы меньше каркал. Что он нам мозги пудрит, доктор? Сил больше нет терпеть.

МАЙ ГРИГОРЬЕВИЧ. Ладно-ладно, ты тоже не ангел! (Переходит к Геннадию Владимировичу.) Ну-с, как себя чувствуете, что нас сегодня беспокоит?

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. А вас решение Думской фракции о денонсации договора, вижу, совсем не беспокоит? Этот эмфатический трюк напоминает часовой механизм мины замедленного действия.

МАЙ ГРИГОРЬЕВИЧ. (Пытается сбить с мысли, следит за реакцией.) А в нашу котельную, кстати, ни одной тонны угля ещё не завезли, о дровах я уже не говорю!

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. Вы полагаете, доктор, это звенья одной цепи? Контролируемая пандемия? А ведь очень похоже, конечно, как это я раньше не сообразил? Но кто режиссер, я не узнаю руку! (Угас.)

МАЙ ГРИГОРЬЕВИЧ. Чудненько, чудненько. Интерес к текущей реальности - это явный признак выздоровления. А то негр Баабам, негр Баабам. Я вот о чём думаю... Знаете, чего нам, кандидатам в депутаты, не хватает? Сердечного огня, веры! Мы не знаем своего электората, вот в чём наша ошибка! Знаете, какой сегодня пошёл избиратель? О, вы не знаете! Статистику он не воспринимает никак. Тонны, километры, наличие койко-мест - для него тёмный лес! Проценты ещё кое-как, хотя не верит ни одной цифре. От научных и экономических обоснований его воротит,  в это он даже не пытается вникнуть. Но в то же время, негодяй, внимательно смотрит вам в глаза: летят оттуда искры веры или не летят? А это, попробуй, изобрази! Этот избиратель мне ещё пригодится, будьте с ним того... Вы умеете, Светлана Евгеньевна, когда хотите. (Уходит.)

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. (Берётся за костыли.) Пошел я на процедуры.

ЛЕОНТИЙ. Иди, потом мне расскажешь. (Леониду.) Ну, блин, это мне уже не нравится. Он отвечает за бедро, какая-то Эльза Петровна за колено... Лидазу какую-то доставать придётся, слыхал? Говорит, здорово помогает.

ЛЕОНИД. (Записал себе новое задание.) Нашел о чём переживать, порешаем и эту проблему. А ты что-нибудь решил, тёзка? Инспектор больше ждать не может, у них там свои сроки.

ЛЕОНТИЙ. Причём тут я? Пусть приходит, расскажу всё как было.

ЛЕОНИД. Что за прикид, Левон, ты же всё понимаешь! Скажи, мы с тобой договорились или нет?

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. (Новая вспышка активности.) Пусть они подумают, что мы сумасшедшие. Идёт коза рогатая за малыми дитятями - забодаю, забодаю, забодаю! Иезуиты, да они же смеются над здравым смыслом, а мы, глупые, смеёмся над ними... Навсегда... (Обессилел.)

ЛЕОНТИЙ. А ты над нами вместе взятыми смеёшься! Тебе, Леня, хорошо говорить, ты полнокровной жизнью живёшь. Духами от тебя, коньячком, сигаретами, чужими жёнами пахнет, а тут лежи, карболку нюхай... Чуешь разницу?

ЛЕОНИД. А тебе легче станет, если меня на нары кинут?

ЛЕОНТИЙ. Чувство справедливости, с этим тоже надо считаться! У тебя про тестев «мерс» жила трясётся, так и скажи! Но и меня тоже, блин, пойми. Идёшь домой, дома жена - красавица и дочь именинница, идёшь, как порядочный, с гвоздиками и тортом! Но вместо того, чтобы сидеть дома под приятным абажуром, почти перед камином, в мягком, блин, кресле, тебя, переломанного и голого, катают с рентгена в операционную, а там тебя режут, да ещё вкручивают в живое тело какие-то шурупы!

ЛЕОНИД. Ну, ты мне про камин и абажуры не пой! Кто шёл нормально, тот и дошёл, а кто на машины бросался, получил что хотел, так что не надо!

 ЛЕОНТИЙ. Что? Что не надо? Вот смотри, блин. Я вот здесь, иду спокойным шагом, это ты летишь, как бешеный, между нами метров пятьдесят... (Далее следует та же пантомима, которую они прокручивают уже две недели.)

ЛЕОНИД. Вот зебра, - переход для нормальных людей.

ЛЕОНТИЙ. А вот моя остановка, а на ней мой троллейбус габаритами мигает и дверью пшикает, вот-вот сорвется, и жди следующего сорок минут! Любой нормальный человек, а не только я, будет искать самый короткий путь, тем более, что здесь никогда гаишников не бывает. Тут психология работает, и все нормальные водители ее учитывают! И я всегда имею в виду, что водитель меня учитывает.

ЛЕОНИД. Ты искал самый короткий путь в пятую палату и нашёл его!

ЛЕОНТИЙ. Так и на пятый километр можно загреметь, когда по дороге летают такие как ты, которые ничего, кроме своего удовольствия, в жизни не замечают.

ЛЕОНИД. Я видел перед собой чистую дорогу!

ЛЕОНТИЙ. А то, что остановился троллейбус, ты не видел? А я как раз успевал!

ЛЕОНИД. Выскочил на меня за четыре метра, ещё и вякает!

ЛЕОНТИЙ. Выскочить на тебя я никак не мог по той простой причине, что турникет, которому ни конца, ни края, мне пришлось преодолевать. А я не кенгуру, блин, тем более, что обе руки заняты!

ЛЕОНИД. Скажи прямо, тёзка, чего ты хочешь?

ЛЕОНТИЙ. Я хочу справедливости!

ЛЕОНИД. Назови сколько, и будем разговаривать конкретно.

ЛЕОНТИЙ. Как у тебя всё просто: отстегнул и забыл, да? И совесть, блин, не мучает, и спишь крепко. Хотел бы я так жить!

ЛЕОНИД. Ну, Левон, не такое это простое дело - бабки отстегивать. Я их тоже по ночам не рисую!

ЛЕОНТИЙ. Ладно, пусть напишут, что я был под шафэ, и все дела!

ЛЕОНИД. Но с тебя два раза кровь брали, везде отрицательная реакция, всё запротоколировано... (Размышляет.) Слышь, Левон, ты мне сейчас про совесть насвистел, а сам как же насчёт сострадания к ближнему? Тебя совесть мучить не будет?

ЛЕОНТИЙ. Этого я не постигаю. Меня же и совесть должна мучить!

ЛЕОНИД. Так вот, слушай. Проконсультировался я с одним официальным лицом, выход, оказывается, есть, но он единственный.

ЛЕОНТИЙ. И во что это тебе влетело, хоть примерно?

ЛЕОНИД. Зачем оно тебе нужно? Единственный выход, тёзка.

ЛЕОНТИЙ. Сказать, что я сам под твою тачку бросился? Так?

ЛЕОНИД. (Серьёзно и просто.) Да.

ЛЕОНТИЙ. Чудненько, чудненько. А что я против тебя имел? Почему гранатами не обвязался? А если, блин, меня обследуют, и окажется, что я вполне нормальный?

ЛЕОНИД. Тебя, тёзка, уже давно обследовали, ты и не заметил. Осталось только мотивацию подработать.

ЛЕОНТИЙ. Да я же пошутил. Что мне, жить надоело? Я не Геша, у меня никаких идей в голове!

ЛЕОНИД. Идеи тут не при чём. Можно развести, что в стране бардак, реформы не пошли, идеалы поруганы, на работе не платят, прокладок нет, жена охладела, с дочкой проблема отцов и детей... Да мало ли чего? Многие так делают, тёзка.

ЛЕОНТИЙ. Ты время даром не терял, обложил меня туфтой! Идеалы поруганы - это ты Геше расскажи. А в тот день, как специально, деньги заплатили за декабрь и январь. Потому я с тортом шёл, с гвоздиками. Первый раз цветы купил! И кому, родной бабе, блин! Дочке торт, а ей гвоздики!

ЛЕОНИД. Так глубоко копать не будут, тёзка. И торта в протоколе не будет, он действительно не в тему. Гвоздики нёс для себя, знал, что пригодятся.

ЛЕОНТИЙ. А свидетели, блин?

ЛЕОНИД. Со свидетелями работа уже проведена.

ЛЕОНТИЙ. Умный, блин, а сосисками травануть не догадался!

ЛЕОНИД. Левон, я тебя до суда как зеницу ока берегу! Ты же признание должен сделать!

ЛЕОНТИЙ. Нет, блин, я не согласен! Да ты что, как это будет выглядеть?

ЛЕОНИД. Нормально будет выглядеть. У Геннадия Владимировича пару приёмов перехватишь.

ЛЕОНТИЙ. Навсегда-навсегда? Да нет, как я сам на себя такое скажу! Да ты знаешь, блин, какой это грех? Сам под машину… Таких за оградой, блин, хоронят.

ЛЕОНИД. Для меня это не проблема, хоть на центральной площади!Ну, ты меня, парень, круто достаёшь! Сколько можно, пора договориться. Мне тяжело следователя удерживать, человек рвётся выполнить свой долг! Даже Каринка прониклась, развод дала! Пойми же, наконец.

ЛЕОНТИЙ. Но и ты меня пойми. Идёшь домой, там жена под абажуром ждёт…

ЛЕОНИД. Ну, блин, задрал ты меня своим абажуром, ну, задрал! (Собирает в пакет банки-склянки.) Дешевле было вообще без пострадавшего остаться! Откуда ты такой взялся?

ЛЕОНТИЙ. Меня, тёзка, в капусте нашли, а оплодотворили перекрёстным опылением. Когда я рассматриваю семейный альбом, то вижу, что мои дражайшие только пятилетки гонять умели, на секс не отвлекались! Ну и что? Всякая божья тварь жить хочет, летает она в лимузинах или ножками топает к родному очагу. Ты с этим согласен? Вот, смотри! Это я иду с тортом, здесь, допустим, дорога, это турникет... (Далее следует всё та же пантомима с турникетом, зеброй, кенгуру, рентгеновскими снимками и вот такими шурупами.)

Картина 5.

Палата № 5. В палате один НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ, относительно здоровый

 и без «пиф-паф». Как всегда, зубрит Уголовный кодекс. Входит ЭЛЬЗА ПЕТРОВНА. В руках жёсткий лежак с какими-то зловещими лямками.

ЭЛЬЗА ПЕТРОВНА. Как я понимаю, это пятая палата?

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. А почему вы удивляетесь?

ЭЛЬЗА ПЕТРОВНА. Мне говорили, что у вас эстрадная бригада, а тут тихо, как в морге. Абрамов мне нужен.

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Это я.

ЭЛЬЗА ПЕТРОВНА. А где остальные?

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Кто по аллеям гуляет, кто на процедуре. Филипп на верёвке висит.

ЭЛЬЗА ПЕТРОВНА. А кто ещё с контрактурой?

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. В грязелечебном кабинете, скоро придёт.

ЭЛЬЗА ПЕТРОВНА. Я Эльза Петровна. Вы уже поняли?

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Очень приятно.

ЭЛЬЗА ПЕТРОВНА. Сначала все так говорят. (Тяжело вздыхает.) Ну что, приступим, а то мне в пять часов на собрание. У старшей медсестры день рождения, круглая дата - сами понимаете... Вставайте, я вам лежачок подкладу. Вот так. Ну, показывайте, что можете. Ой, ой, забеспокоился! До двери пройдите! Неплохо. В колене старайтесь сгибать, ещё, ещё! Вы прямо как маршал на параде - никуда не годится! Да не проваливайтесь, что это за рубь - коп, рубь - коп! Нет, так дело не пойдет, вы не стараетесь! Приседать попробуем. И это всё? Ну, милый мой... С ногой что было, перелом?

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Имитация.

ЭЛЬЗА ПЕТРОВНА. Вот сюда ложитесь. Так был перелом или не был? Люди делятся на две части: те, у кого перелом, и те, у кого перелома нет, - вы у нас кто? Молчит. Ничего, сейчас заговорите. Опустили штанишки! Где, я ничего не вижу. Перестаньте смущаться! Ах, вы у меня первый раз, вас ещё не ломала! Что, всё-таки, был или не был?

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Тут такое дело, я сержант милиции...

ЭЛЬЗА ПЕТРОВНА. По вас даже не скажешь, что сержант. Вполне нормальный человек.

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Тут одного с нашей палаты замочить должны были, так наш капитан рассчитал... А оказалось, что он сам себя чугунной крышкой, ну, от туалетного бачка, понимаете...

ЭЛЬЗА ПЕТРОВНА. (Отвлекая разговором, пристёгивает Николая Николаевича лямками к лежаку.) Ужас! Жену, что ли, хотел попугать?

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. В том-то и дело, что жена в это время висела на телефоне. Понимаете? А четыреста долларов остались лежать на столе! Ну, как?

ЭЛЬЗА ПЕТРОВНА. Ужас! Мне говорили, что у вас в палате хоть кино снимай. Ну-ну, так интересно...

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. А я должен был предотвращать, в случае чего, понимаете? У меня под одеялом всё было наготове.

ЭЛЬЗА ПЕТРОВНА. Вот как! А сейчас?

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Иван Филиппович унёс, когда выяснилось, понимаете?

ЭЛЬЗА ПЕТРОВНА. Навсегда? Ужас, ужас!

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Да вы что! Выйду отсюда - вернут.

ЭЛЬЗА ПЕТРОВНА. Про такое я ещё не слыхала! Ну, а к ноге это какое отношение имеет?

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Конспирация. Чтобы никто не догадался.

ЭЛЬЗА ПЕТРОВНА. Ну, и замочили вашего товарища?

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Нет, по аллеям сейчас гуляет.

ЭЛЬЗА ПЕТРОВНА. Крутой?

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Не очень, но с прибабахом.

ЭЛЬЗА ПЕТРОВНА. С прибабахом те, кто без зарплаты работает. Начнём...

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Мне столько процедур назначили...

ЭЛЬЗА ПЕТРОВНА. Процедуры назначают, вроде бы лечат, а рассчитывают только на Эльзу Петровну! Носочки в сторону! Вместе! В сторону! Вместе! В сторону! Электрофорез с лидазой делаете?

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Так точно!

ЭЛЬЗА ПЕТРОВНА. Тогда ещё ничего, когда-нибудь рассосётся. Пяточки под себя! Обратно! Теперь голеностопом поработали! Кругообразно! Ещё! Ещё! Размялись? Теперь пробуем сгибать колено. Старайтесь, я вам помогаю... Вот так...

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. (Наивно.) А лежак, интересно, зачем?

ЭЛЬЗА ПЕТРОВНА. (Значительно.) Сейчас узнаешь. Ещё, я помогаю...

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Вообще-то, больно... Больно! Больно же! (Пытается уползти от целительницы.)

ЭЛЬЗА ПЕТРОВНА. Куда? На место! Терпеть надо, а ты как думал? Отдохнул? Поехали!

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Нет, не отдохнул!

ЭЛЬЗА ПЕТРОВНА. Сгибаем, сгибаем... Бревно, а не колено! Не напрягай мышцы, не напрягай, говорю! Куда пополз? От меня не уползешь... (Вдруг рванула ногу Николая Николаевича всем своим невостребованным белым телом, и тут какой-то звук, очень похожий на крик, но гораздо первобытнее, заполнил все уголки травматологического отделения и улетел до самой троллейбусной остановки.) Уползти хотел, видали его! От меня не уползёшь, я не таких ломала. Сейчас прыгают, как кузнечики, а на улице не здороваются, паразиты. (Расстёгивает лямки, выдёргивает лежак, даёт чего-то понюхать.) А голос у тебя хороший.

(Вбегают ФИЛИПП и ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ.)

ФИЛИПП. Это у нас кто-то вопил?

ЭЛЬЗА ПЕТРОВНА. У вас.

ФИЛИПП. Извините, а что здесь было?

ЭЛЬЗА ПЕТРОВНА. Маленькое объяснение в любви.

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. (Что-то нашептал Филиппу.) Я такой её и представлял.

ЭЛЬЗА ПЕТРОВНА. А кто у вас ещё с коленом?

ФИЛИПП. Он ещё в три часа на грязелечение ушёл.

ЭЛЬЗА ПЕТРОВНА. Безобразие, назначают колено ломать, а сами на процедуру направили! А у нас в пять часов собрание! (Села ждать.) Ну и как, сержант, всё в порядке?

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Да, почти. Извините, а других способов нет?

ЭЛЬЗА ПЕТРОВНА. Есть, но они малоэффективны.

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. А отключающего ничего нет? Понюхать или выпить, укол, в крайнем случае...

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. Вы же уколов боитесь!

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Раньше боялся.

ЭЛЬЗА ПЕТРОВНА. Господа, где же этот ваш с контрактурой? Процедуры! Ладно, схожу отмечусь, а товарищу вашему скажите, пусть ждёт, обязательно вернусь. Я такой человек: сказала приду, значит приду. (Прячет лежак, уходит.)

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. Это действительно вы кричали, Николай Николаевич?

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Может и я, без привычки.

ФИЛИПП. А что она с тобой делала, Ник?

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Лечила. Не соблазняла же!

ФИЛИПП. Ну и как, сдвиги есть?

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. В голове, в основном.

ФИЛИПП. Раз шутишь, значит всё в порядке. Слушай, Ник, встань, пожалуйста, я хочу одну вещь проверить, вчера придумал. (Листает тетрадь.) Ага, вот оно. Сюда становись, держи стойку. Что ты, как неживой? Правую руку сюда, сделай захват покрепче, а левую не отдавай, хорошо? А сейчас тяни меня на себя, смелее, смелее! Обычно соперник упирается, инстинкт работает, а я наоборот, легко поддаюсь, но иду в сторону от твоего бедра. Теперь резко обхватываю ногу, ты же сам меня к ней подтянул, разворачиваюсь вокруг оси, р -раз! Главное - побороть инстинкты! Ну, как? (Пауза.) Ник? Ник, что с тобой? Геннадий Владимирович, посмотрите, что там?

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. (Обследовал.) Он без сознания, никакого выражения на лице.

ФИЛИПП. (Бережно укладывает спарринг-партнёра на кровать.) Ну, я и дубина! Он же после болевого шока отходил! Ну, извини, Ник, сказать же надо было! Мокрое полотенце несите, форточку откройте!

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. Ради бога, в какой очередности?

ФИЛИПП. (Одним движением сделал оба дела.) Как же вы жить собираетесь? Ник, ку-ку, это я! Не бойся, я больше не буду. Всё нормально, несгибаемый ты наш! (Неожиданно из глубины коридора, откуда-то снизу, где лестничная площадка и гардеробная, послышалась задушевная песня. )

ГОЛОСА ЗА СЦЕНОЙ. Раскинулось море широко.

                                                И волны бушуют вдали.

                                               Товарищ, мы едем далёко,

                                               Подальше от нашей земли...

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. Это что, радио поет?

ФИЛИПП. Нет… Посуда  звенит…

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. Может, это лечащий персонал?

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. У них собрание, доктор сама мне сказала. Левон ещё не пришёл?

ФИЛИПП. Куда он денется, возле женской палаты хвост распушил.

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. Что-то долго нет... А что представляет собою это грязелечение?

ФИЛИПП. Левон говорил, что обмазывают грязью, приставляют гальванические пластины и пропускают ток.

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Я завтра пойду.

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ.  (Значительно.) Сила тока большая, не знаете?

ФИЛИПП. Левон говорил, что дергает ощутимо.

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. Надо что-то делать, это не случайно.

(Потихоньку-полегоньку, из чрева цоколя песня завершилась трагической развязкой.)

ГОЛОСА ЗА СЦЕНОЙ. К ногам привязали ему колосник,

                                               И тело в брезент обернули.

                                               Молитву пропел ему доктор-старик,

                                               И в тёмные волны столкнули.

                                               Напрасно старушка ждёт сына домой.

                                               Ей скажут - она зарыдает,

                                               А волны бегут от винта за кормой

                                               И где-то вдали пропадают.

ФИЛИПП. Мне это тоже кажется подозрительным.         

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. Кто-нибудь знает, где находится кабинет грязелечения?

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. В соседнем корпусе, где же еще?

ФИЛИПП. (Выглядывает в окно.) А на каком этаже, не знаешь?

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Левон говорил, на втором.

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. В песне поется, что молитву читал священник, а не доктор-старик!

ФИЛИПП. Перестаньте каркать! На втором света нет.

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Ещё в четыре ушёл, а сейчас половина восьмого!

(Неожиданно в палату входит СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА.)

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. О, кого я вижу! Какие люди! Добрый вечер, товарищи избиратели. Тьфу! С кем поведёшься, с тем и наберёшься... Как наше самочувствие? Так, сколько тут нас всего? Раз-два, три-четыре, полотенца все, подушки все... Четыре, а я что говорила!

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Не четыре, а три.

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. Почему, почему три, я же при вас считала? Ах, да, раз-два-три, я не в счёт! Пусть три! Три плюс одиннадцать, сколько будет? Четырнадцать? Правильно я говорю или нет? Может, кто-то не согласен - на то у нас сегодня и плюрализм, каждый имеет право на своё личное мнение.

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. А должно быть пятнадцать!

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. От кого я слышу? Может, пятнадцать с половиной? Дурдом, вот дурдом! Сколько себя помню, три плюс одиннадцать всегда было четырнадцать. Смотрите сами. Одиннадцать - раз, двенадцать - два, тринадцать - три! Вот видите, даже тринадцать получилось, но никак не пятнадцать! Ты, Николай, что, тоже против меня? Ты у меня самый любимый больной, а самый противный - вот этот Леонтий Пилипчак. Слышите вы, это я вам прямо в глаза говорю! И где он, эй, что, боишься в глаза посмотреть? А этой милиции, милиции этой, наверное, нечего делать. Вместо того, чтобы бандитов ловить, они только и умеют, что нас беспокоить!

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. А что, звонили из милиции? Может, меня спрашивали?

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. Нет, не тебя, ты есть, а они, паразиты, спрашивают, кого у нас нет? Как это вам нравится, я ещё должна знать, кого у нас нет! Наполеона Бонапарта! Вот мы и решили всех вас пересчитать. Я за левую сторону отвечаю и за пятнадцать полотенец, пятнадцать подушек... А по больным не сходится!

(Входит ЭЛЬЗА ПЕТРОВНА, она тоже прямо с собрания.)

ЭЛЬЗА ПЕТРОВНА. Какие люди в Голливуде! Сказала, что приду, значит приду! Ну что, Светик, всё в порядке? Ого, какие мускулы! Пришёл, наконец! Сейчас мы тебя пристегнём...

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. Филипп, не поддавайтесь, она вам колено ломать собирается.

ФИЛИПП. Да мне через два месяца на ЦэЭсе выступать!

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. В пятой всегда не так, как у людей. Слышь, Эльза Петровна, что они мне доказывают? Одиннадцать плюс три, по-ихнему, должно быть пятнадцать! Это этот всех подбил! А когда проверили, вообще тринадцать оказалось! Подушек пятнадцать, полотенец пятнадцать, а больных четырнадцать или даже тринадцать, представляешь?

ЭЛЬЗА ПЕТРОВНА. Ну, умора, пойдем нашим расскажем! Да, чуть не забыла. Думаю, зачем я пришла в пятую? Это тебе я должна колено ломать?

ФИЛИПП. Да мне на ЦэЭсе выступать!

ЭЛЬЗА ПЕТРОВНА. А, что с ним говорить! А где тот, которому я должна колено ломать?

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. Он ещё не пришел с процедуры.

ЭЛЬЗА ПЕТРОВНА. Какие могут быть процедуры в девятом часу?

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Эльза Петровна, забудьте, что между нами было, скажите честно, зачем звонят из милиции?

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. Ого, между вами уже что-то было? И это мой любимый больной!

ЭЛЬЗА ПЕТРОВНА. Они там всё напутали, товарищ сержант. Это мы должны звонить в милицию, а не милиция нам, верно? Нет, ну вы согласны? Так покажите же, кого должны были замочить?.. Свет, а может они его действительно, электрическим током?..

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. А может это вы, в процедурной, электрическим током, да ещё с грязью, - навсегда, навсегда!

ЭЛЬЗА ПЕТРОВНА. Слышь, Свет, а ведь правда! Вот почему из милиции звонят, что им звонят какие-то прохожие, что на втором этаже... и чтоб позвонили нам... Нет, я запуталась!

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. Слышите, а я что говорил?

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Звонят прохожие, дальше? О чём же просят?

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. Дай, я попробую рассказать, я их, чокнутых, лучше знаю. Значит, так. С улицы звонят прохожие, будто у нас, не у них и не у милиции, а именно у нас, со второго этажа, кто-то зовет о помощи... Интересно, причём тут мы?..

ЭЛЬЗА ПЕТРОВНА. Они говорят, что у нас форточка открыта, и что кто-то кричит, чтобы его и какого-то Блина освободили. Так... Что его сбила машина, и он лежит в грязи под электрическим током...

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. Если в грязи и под током, то это у нас...

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Всё ясно. Они Леонтия в процедурном кабинете забыли, а он через форточку к прохожим обращается! Вот паразиты, даже от электричества не отключили!

ФИЛИПП. Всё правильно, окна там прямо на дорогу выходят.

ЭЛЬЗА ПЕТРОВНА. Нет, это вы серьёзно? Так я же ему ещё колено не ломала! Слышь, Светик, это Тарасючка опять больного на грязях забыла! А она, зараза, песни поёт!

(Из коридора песня про кочегара пошла по второму кругу.)

ГОЛОСА ЗА СЦЕНОЙ. К ногам привязали ему колосник,

                                                 И тело в брезент обернули.

                                                Молитву пропел ему доктор-старик,

                                                И в тёмные волны столкнули...

Картина 6.

Всему есть конец: и бедному кочегару, и этому сложному дню, и нашей комедии тоже. Палата № 5 вышла из испытаний без потерь, она опять в полном составе. Теперь их уже не одолеть, и они проникновенно поют несгибаемую, как колено Николая Николаевича, песню «Я люблю тебя, жизнь!» В такт этой славной песне покачиваются и скрипят их многострадальные больничные койки. Из коридора доносится звон посуды, громкие голоса и традиционное в таком состоянии души и тела «Ой, мороз, мороз...» Так прощалась пореформенная страна с эрой бесплатной медицины. Славное было время!

ЛЕОНТИЙ. (Дёргается всем телом через равные промежутки времени.) Пока грязь тёпленькая была, ещё ничего, а потом всё остыло, подсохло и стало покрываться корочкой. Тут уж, блин, каюк мне настал! К тому же, током др-р-р,.. др-р-р... А когда свет по всему корпусу потушили и стало тихо, блин, как в гробу, вот тут до меня дошло, что надо самому спасать своё тело!

ГЕННАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ. А они всё пируют... У меня в одиннадцать укол, наверное, не вспомнят!

ФИЛИПП. Ну что, согрелись или ещё чаю принести? Старайтесь не дёргаться, делайте волевое усилие навстречу инстинкту, подавите его!

ЛЕОНТИЙ. (Попытался, но не получилось.) Ага, если бы через тебя два ампера в течение трех часов пропускали, я бы посмотрел на твои инстинкты. Николай Николаевич, а у тебя была эта, ну, которая колено должна массажировать?

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. (Неопределенно.) Была.

ЛЕОНТИЙ. Жаль, блин, я к ней не попал! Ну, и как бабец, ничего? Симпатичная или как Светлана Евгеньевна со шприцом?

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Завтра сами увидите. А что вы имеете против Светланы Евгеньевны, она человек безвредный.

ЛЕОНТИЙ. Ну, эту мы знаем! А у той грудь, ножки - всё на месте? Ты хоть разглядел, блин?

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Разглядел, аж в глазах потемнело. Про вас спрашивала, даже вечерком заходила.

ЛЕОНТИЙ. Жаль, влип с этой грязью. За коленку не пробовал подержаться, как бы невзначай? Она тебя, а ты её, машинально, блин?

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Не до того было.

ЛЕОНТИЙ. Напрасно, блин, контакт должен быть. Давайте свет тушить, может завалится кто-нибудь? Желательно Эльза Петровна, конечно. Или самому показаться в коридоре, как бы случайно?

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Я бы не советовал на ночь так возбуждаться.

ФИЛИПП. Леонтий, здесь всё против вас, будьте начеку. Кстати, эта дерготня может и пожизненно остаться, если не будете делать волевое усилие навстречу.

ЛЕОНТИЙ. Интересно, что это за штучка под названием Эльза Петровна? Звучит призывно!

ЭПИЛОГ

МАЙ ГРИГОРЬЕВИЧ и СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА работают над документацией.

МАЙ ГРИГОРЬЕВИЧ. Это те, кто сегодня на выписку? Чудненько. (Долго изучает снимки.) Это тот из пятой, кто милицию вызывал?

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. Из пятой, последний остался. А вам обязательно было напомнить, да!

МАЙ ГРИГОРЬЕВИЧ. Так ведь скандальёзом пахло, солистка вы наша! Представляете, если бы до газетчиков докатилось, и это накануне выборов! Вся избирательная кампания коту под хвост, да!

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. А что вы мне говорите? Тарасючка оставила - а все виноваты. Вы такой несправедливый, Май Григорьевич, ужас!

МАЙ ГРИГОРЬЕВИЧ. А партию кочегара на «бис» кто исполнял! Вы думаете, я ничего не знаю? (Явно перевирая.) «Молитву пропел ему доктор-старик, и в тёмную воду столкнули...» Убил бы! И это в травматологическом отделении! Специально, да?

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. Если вам нечего больше делать, так слушайте всех подряд.

МАЙ ГРИГОРЬЕВИЧ. А этот наш гегемон, куда он торопится? Дайте его последние снимки!

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. Не знаю, чем ему здесь плохо? К нему все время один крутой ходит, ну, помните, ваш избиратель, деликатесы всякие носит, лекарства, даже лидазу достал! А вот с Эльзой Петровной у них что-то не сложилось. Так хорошо началось, а сейчас даже не здороваются! Только она в палату, он сразу в крик. Два раза лямки обрывал, представляете, какой псих! Она, кстати, к нему пошла, сейчас услышим соло!

МАЙ ГРИГОРЬЕВИЧ. Ну, тут уж ничего не поделаешь. На Эльзе Петровне вся наша статистика держится! (Его что-то волнует в снимках.)

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. К Пилипчаку, между прочим, все бывшие соседи по палате приходят, морально поддерживают. У нас это не часто бывает.

МАЙ ГРИГОРЬЕВИЧ. Чудненький был коллектив! Геннадий Владимирович таким пламенным агитатором оказался - просто невероятно!

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. Я ему больничные продлеваю, Май Григорьевич, как вы сказали!

МАЙ ГРИГОРЬЕВИЧ. Всенепременно! Он каждый вечер сидит на избирательном участке, представляете? Такие небылицы про меня рассказывает, чуть ли не в стихах! Даже неловко. А как его электорат чувствует! В природе всегда так: если уж что-то отнимается, то тут же новое качество какое-нибудь пышным цветом расцветает. Так и с Геннадием Владимировичем. Слепая вера - это как любовь, не требует ни доказательств, ни логических построений. Её нельзя имитировать, она или есть или её нету. Вы обратите внимание на наших политиков, когда их крупным планом по телевизору показывают! Да их всех лечить надо! Такой мы народ, и тут ничегошеньки не поделаешь! Как говорит Геннадий Владимирович - навсегда, навсегда! Так что продлевайте, продлевайте, продлевайте. Я вас просил дать последние снимки Пилипчака!

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. Они же у вас в руках, вы такой рассеянный стали с этими выборами, ужас!

МАЙ ГРИГОРЬЕВИЧ. Вы ошиблись, золотко. Это снимки сразу после операции, потом мы ещё делали, помните? Я тогда обратил ваше внимание на мощную костную мозоль, вспомните, а на этом снимке одни шурупы!

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. Что вы мне голову морочите, там стоят число и месяц!

МАЙ ГРИГОРЬЕВИЧ. Но на этом снимке, блин, никакой мозоли!

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. С Пилипчаком вечно недоразумения.

МАЙ ГРИГОРЬЕВИЧ. (Тихо сходит с ума.) Ничего не понимаю... Вот же этот снимок, прекрасная мозоль. Покажите назначения на процедуры... Так, чудненько. Тогда в чём дело, куда подевалась мозоль? Постойте, постойте, вы что-то говорили о лидазе.

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. Да, на электрофорез он ходит со своей лидазой, я сама видела. Сержанту помогло, вот и ему тот крутой достал лидазу и ещё что-то, импортное.

МАЙ ГРИГОРЬЕВИЧ. О, господи, как вы этого не понимаете? Да у сержанта же перелома не было! А Пилипчак делает электрофорез рядом с переломом, на нём только-только формируется остеопороз - обыкновенный хрящ. И хрящ этот при воздействии лидазы рассосался. Посмотрите, блин, его уже нет, одни шурупы. Поздравляю!

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. Май Григорьевич, честное слово, это он по своей инициативе... Май Григорьевич, а ведь он у нас уже ходит, от Эльзы Петровны даже бегает, - у них всегда такое бывает. Я ее только что видела, шла в пятую со своей катапультой.

МАЙ ГРИГОРЬЕВИЧ. Что? Ни в коем случае! Категорически! В постель, и немедленно! Не наступать, не прикасаться! В гипс, немедленно! В саркофаг, с ног до головы! Носилки… (Раздаётся знакомый крик.) Что это?

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. Это Пилипчак под Эльзой Петровной. Настигла все-таки!

МАЙ ГРИГОРЬЕВИЧ. Всегда так громко?

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. Нет, Май Григорьевич, что-то уж слишком...

МАЙ ГРИГОРЬЕВИЧ. Чудненько! Значит, это уже случилось, поздравляю. Оказывается, мы не только лечить умеем. Ну что ж, пойдемте смотреть. Готовьте операционную, всю бригаду! Цито! Цито! О, черт, опять шурупы! После операции – в нулевую палату, занавески поменять, кровать с набалдашниками! Картину повесить обнаженную, слышите!

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. Май Григорьевич, это же люксовая, наш резерв, вы что!

МАЙ ГРИГОРЬЕВИЧ. Кстати, какой там телевизор?

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. Цветной, конечно, «Фотон» кажется, ни разу не включали.

МАЙ ГРИГОРЬЕВИЧ. Убрать немедленно, установить мой личный «Панасоник»!

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. Он такой проглот, Май Григорьевич, этот крутой его так избаловал!

МАЙ ГРИГОРЬЕВИЧ. На пушечный выстрел, слышите?! Ну, и на автоматную очередь, разумеется… Вы что, хотите сорвать мою избирательную компанию? Что еще? Эльзу Петровну в отделение не пускать, слышите? (Пристально, с ног до головы,  осмотрел Светлану Евгеньевну.) Вы, кажется, в роддом хотели, Светлана Евгеньевна?

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. Да вы что, Май Григорьевич, там такое сокращение, они по квартирам ходят, агитируют детей заводить!

МАЙ ГРИГОРЬЕВИЧ. Ничего страшного, кто-то же должен, ничего не поделаешь. Надо, надо дорогу уступать молодым, волнующим, а мы только и умеем - то клизму, то укол. Кстати, эта новенькая... Сколько ей лет? Она, как будто, ничего, да? Вот и чудненько, передайте ей дела!

СВЕТЛАНА ЕВГЕНЬЕВНА. Май Григорьевич, да что она понимает?

МАЙ ГРИГОРЬЕВИЧ. Полностью с вами согласен, но тут ничегошеньки не поделаешь, - электорат! Ну, вот и чудненько.

КОНЕЦ.

Март 1996 г.

 К АВТОРСКОЙ СТРАНИЦЕ Михаила РЕЗАНОВА

© РЕЗАНОВ Михаил Кирьякович

 г. Севастополь

 тел.:   (0692) 373-469

Е-mail:  mik-rezanov@narod.ru