Владимир Орлов

На Пожарной Волне

Действующие лица:
Максим - мальчик, 10 лет
Виктор - отец Максима, за 30
Цыган Коля - кочевник, 40 лет
Тамара Васильевна - бабушка Максима, мама Виктора, за 60
Александр Сергеевич - дедушка Максима, отец Виктора, за 60
Сергей Васильевич - прадедушка Максима, 100 лет, в превосходной форме
Зинуша - согбенная старушка, жена Сергея Васильевича, около 90, склонна к экстремизму
Елизавета Дмитриевна - прабабушка Максима, за 80, "плохая мать"
Дядя Ваня, Иван Михайлович - одноногий сатир, дядя Виктора, свояк Тамары Васильевны, ближе к 70, заслуженный ветеринар
Женщина - работник коммунальных служб, 50 лет, иногда привлекает внимание одноногих сатиров
Лена - мама Максима, очень занятая молодая женщина
Водитель
Кабельщик
Мальчик
Медсестра
Темная Личность
Ведущий радиостанции

Небольшой сквер в окружении панельных домов, торговые палатки, несколько бабушек торгующих овощами, спешащие прохожие, люди выходящие из магазинов. Время года весна. Всю эту панораму с любопытством наблюдает цыган Коля. Волосы зализаны назад, глаза навыкате, кожанное пальто. Вообще-то, внешне Коля смахивает на некий персонаж из индийского кино. Это подтверждается музыкальной темой, которой сопровождается каждое его появление, исполненной на ситаре. И имя ему лучше бы подошло не Коля, а Джавалла Сингх. Он набирает номер на сотовом телефоне, слушает, снова набирает, снова слушает и т.д. Потом он движется мимо газетного киоска, мимо бабушек. Сделав руки домиком, заглядывает в витрину магазина; находит на стене объявление с отрывными телефонами, читает, отрывает телефон, еще один. На передний план попадает мальчишка, который говорит в воротник, как какой-нибудь секретный агент. Это Максим. Движения героев и прохожих замедляются. Цыган поворачивает голову, видит мальчишку, удивленно окидывает его с ног до головы...

Максим. (голос за сценой) Познакомьтесь с моими родственниками.
Представление. Персонажи, занятые своими делами, обнародуются с помощью перемещающихся декораций, это выходит немного беспорядочно. Хаоса добавляют круги света, которые перескакивают с одной фигуры на другую, параллельно выхватывая случайные ситуации и телодвижения┘
Я не могу их сейчас всех показать... Вот бабушка и дедушка, они смотрят телевизор. (на лицах стариков всполохи от работающего телевизора, которого мы не видим; бабушка, не отрываясь от экрана, однообразно двигает рукой - пылесосит) Но это бывает не часто, потому что в основном они чем-то заняты. Бабушка весь день готовит, стирает, пылесосит, а дедушка что-то мастерить в моей комнате. (одновременно слышатся молоток, ножовка и завывающий от натуги пылесос) (тяжелый вздох) Не понимаю, почему этим надо заниматься именно в моей комнате... Еще у меня есть прадедушка и прабабушка. (оба персонажа куралесят на креслах-каталках, сталкиваются, не могут разъехаться и, вообще, безобразничают) Хотя их я ни разу не видел. Но я обязательно с ними встречусь, потому что моя прабабушка приезжает просить прощения у моего дедушки... или у прадедушки, я уже сам запутался... Еще у меня есть дядя Ваня. (Иван Михалыч с папироской и с допотопной деревянной ногой подмышкой встречается взглядом со зрительным залом и презрительно перекидывает деревяшку через плечо) Правда, он совсем не мой дядя. У него нет ноги, и он курит у нас в туалете. Недавно я видел его ногу. Надеюсь, он ее не забудет, когда поедет назад к себе... А еще у меня есть папа с мамой. (ни лучи света, ни озадаченные родственники не могут их найти) Только мамы сейчас нет, она уехала по делам в другой город. Поэтому папа тоже ушел и еще не приходил... А это я┘ (видим мальчика, сидящего на полу с книжкой, он где-то там у себя ковыряется, рассеяно глядя в сторону; резко отдергивает руку, заметив, что на него смотрят из зала; мальчик на сцене нем, он только пожимает плечами, качает головой и т.д.) Сегодня я убежал из дома. То есть все говорят, что я убежал, и я тоже всем так говорю, хотя я не убежал, я просто пошел гулять.
Мы снова переносимся в скверик, где мальчик играет сам с собой, ведет автономный образ жизни... И он пребывает здесь точно так же как цыган Коля: ему тоже понадобилось объявление, он тоже обрывает телефон и т.д. Цыган, который с подозрением за этим наблюдает, преграждает мальчику путь, подзывает его. Максим отрицательно качает головой и исчезает за ближайшей палаткой, Коля следует за ним...
На улице очень интересно и полно взрослых... Так что беспокоиться не о чем...

На переднем плане очень пожилая пара, они движутся еле-еле, держась друг за друга. Это патриарх Сергей Васильевич со своей женой. Фоном неизменно звучит музыка из радиоприемника, прерываемая невнятной болтавней ди-джея.

Сергей Васильевич. Зинуш, мне кажется, я тебе уже рассказывал┘
Зинуша. Расскажи еще.
Сергей Васильевич. Я потерял два года. С 48-го по 50-й. Они куда-то пропали. Где-то до и после мы успели пожить в Иваново, переехать в другой город, отдать, наконец, Шурика в школу. Но что было между этими годами - не могу вспомнить.
Зинуша. Я сейчас точно тебе скажу┘ Тебя перевели.
Сергей Васильевич. Это было в каком? В 49-м?
Зинуша. Это все было┘ в 48-м году.
Сергей Васильевич. А что было в следующем, в 49-м? Не помнишь? Откуда и куда меня перевели?
Зинуша. Я сейчас точно тебе скажу┘ Твой брат нашел тебе место главного инженера на лыжной фабрике, мы получили двухкомнатную квартиру за железной дорогой, Шурика отдали в семилетку.
Сергей Васильевич. На лыжной? Зин, не хотел тебе говорить┘ Лизка приезжает┘ Принесли телеграмму┘ (извлекает смятый листок) Вот. Там больше ничего не написано: "Приезжаю днем пятницу. Елизавета".
Зинуша. (холодно) Я к встрече готова┘ Пусть только сунется в дом.
Сергей Васильевич останавливается.
Сергей Васильевич. А почему главным инженером? Ты говорила про брата┘ Я же был директором┘
Зинуша. Пошли! Какая, к черту, разница┘ (энергично увлекает за собой своего растерянного спутника)

Внезапно прорывается звук местной радиостанции из подъехавшего автомобиля; воздух содрагается от мощного ритма, несущегося из динамиков; музыку рассекают позывные и возникает голос ведущего┘Радиостанция у нас всегда перед глазами. Это качели под самым верхом или просто стеклянный колпак, откуда виднеется фигура... Внушительный 120-килограммовый ведущий убирает звук и приникает к микрофону...

Голос ведущего. (вкрадчиво, лирично, почти завораживающе и без остановки) Добрый день, дорогие мои! В эфире ваша любимая радиостанция "Пожарная волна". Горячий привет нашим друзьям из пожарного депо, которое расположилось этажом ниже. Теперь вместе с вами, дорогие слушатели, мы пребываем на вершине мира. Кто-то скажет, что это обычная пожарная вышка, и я с ним соглашусь, кому-то это вообще глубоко до фонаря, о чем я тут болтаю - и такому человеку я тоже пожму руку. Все дело в том, что я могу говорить и звучу, и мои простые мысли становятся достоянием вашего слуха, хотите вы этого или нет. Все-таки вам придется обратить на меня внимание, потому что я нуждаюсь в этом, как никто. И если бы вы еще знали как, - как я в этом нуждаюсь┘ За прошедшие сутки в районе никаких происшествий. Пожарная команда выезжала 6 раз. Все вызовы оказались ложными. Дети, перестаньте будить наших пожарных, не стоит держать их в постоянном напряжении! Пироманьяк, который на прошлой неделе поджигал автомашины, больше не объявлялся. Похоже, он решил устроить себе небольшой отпуск. Отдохнем и мы. Музыка на "Пожарной волне"┘ (звучит музыка)

Скверик оглашает визг тормозов. И пожилая пара и прохожие с интересом озираются... Цыган чуть не угодил под машину, преследуя Максима. Для этого ему пришлось перемахнуть невысокую, окрашенную в черное, ограду скверика...
На сцену возвращается уже только один испуганный мальчик... А через несколько мгновений возникает водила, крепыш в спортивном костюме, который тащит цыгана за ухо. Он вытаскивает его почти на середину для воспитательного момента... Максим никуда не убегает, он рядом, ему тоже любопытно.

Водитель. Ты, придурок, ты видишь, где я еду?
Цыган. Я вижу.
Крепыш начинает вертетьКолю как марионетку...
Водитель. Лучше смотри! (из своего скрюченного положения цыган подзывает Максима и берет за руку, как сына) И цыганенок твой пускай под колеса не лезет.
Цыган. Ладно, поезжай, я понял...
Водитель. Чего ты понял, урод?
Цыган. Я все понял... Все... (привлекает мальчика за плечо, заслоняется им, как живым щитом, от водителя; тот нехотя оставляет его ухо и убирается восвояси, хлопает дверцей; машина, судя по звуку, резко срывается с места; Коля, не отпуская мальчика и держась за пострадавшее ухо, капризно сетует) Ты все видел? Я не стал с ним спорить, он мог выйти из себя и дальше было бы некрасиво. Это просто безмозглый бык. Только не думай, что я испугался. Я просто осторожный.
Максим. А я и не думаю, что вы испугались.
Цыган. Молодец.
Максим. Он бы вам все равно ничего не сделал.
Цыган. Конечно бы, не сделал. Но вышел бы из себя... Вообще-то, это ты меня защитил. При детях стараются не выяснять отношения.
Максим. Не всегда.
Цыган. Я сразу увидел по нему, что он за это зацепится. Мужики очень примитивно устроены. Хотя┘ ты тоже им когда-нибудь станешь...
Максим. А вы разве┘
Цыган. Я давно выбросил эту ерунду из головы┘ Когда был чуть постарше тебя. Меня тогда сильно порезали. Вот в этом месте... (распахивает куртку, показывает бок, чертит пальцем, как на анатомическом муляже) здоровенный шрам. Тоже вот так полез выяснять отношения. Причем, этот пацанчик по-дружески ко мне относился, все руку мне протягивал, мол, все ништяк. А я ему раз! по рогам┘
Максим. Больно было?
Цыган. Ножом? Да. Но совсем не страшно. Ребята меня окружили, глаза у всех испуганные - смех!
Максим. А потом?
Цыган. Потом я очухался, встал и говорю: "Есть у кого-нибудь пластырь?" Они так удивились: "А зачем?" Представляешь? А зачем... А у меня весь бок в крови, рубашка и свитер выходной. Думаю, приду домой, вот будет дело. Нашли какой-то шарф, перевязали меня. Ну, а потом принесли мяч, я встал на ворота┘
Максим. Раненый?
Цыган. Странно, да? Порезали и на ворота. Ни у кого даже в мыслях не было, что с этим надо в больницу. Может, йодом облить? Нет┘ А я стою такой у штанги: ничего не вижу - ни поля, ни игроков. А они еще орут на меня, что я мяч не отбиваю. Короче, никакого уважения. Но я до сих пор благодарен этим пацанам, что они так к этому отнеслись. Если бы позвали взрослых, потащили к врачу, то я бы так ничего и не понял.
Максим. Теперь у вас тоже есть нож?
Цыган. Нет. С того раза...
Максим. А я ушел из дома.
Цыган. Совсем? То есть ты не врешь? (Максим отрицательно качает головой) А что это вдруг? Обижают? (Максим пожимает плечами) Пьют? (снова пожимает плечами, но тут же решительно, почти радостно, соглашается) Понятно. Но ты знаешь, в моей семье положение не лучше. Я тоже ото всех ушел и давно уже шляюсь один по свету. Но скажу тебе: это фигово. Это не жизнь. У меня только одно оправдание, что я цыган.
Максим. Это не оправдание.
Цыган. Согласен... (приватно) Ну и чего ты за мной следишь?
Максим. Я не слежу. Вам показалось.
Цыган. Знаешь, мне не интересно, во что ты там играешь. Я серьезный человек. (Максим недоверчиво качает головой) Да! И ходить за мной просто опасно. Я иногда в таких местах бываю, не приведи господи. Да я и сам очень опасен, а ты мне мешаешь. Давай-ка я сейчас тебя возьму за руку, отведу к твоему дому, закину в лифт и поедешь к маме. Ага?
Максим. Я лучше по лестнице...
Цыган. С юмором, да? Ну, молодец, давай сам. Давай, давай, иди отсюда. Нечего тебе тут делать...
Максим послушно отходит на безопасное расстояние и снова начинает играть, прятаться за деревом, говорить в "воротник" и т.д...
Господи, все пришло в упадок! Не на кого опереться, всем требуется поддержка! Ты вот можешь мне объяснить? Я ведь выгляжу солидно, почти зловеще, а дети меня почему-то совсем не боятся. Мне даже обидно, мои собственные племянники называют меня мальчиком. Я думаю, ты-то не настолько тупой?
Максим. (из-за дерева) Чтобы что?
Цыган. Чтобы перепутать меня с мальчиком.
Максим. Не знаю.
Цыган. Ты хоть еще можешь сомневаться.
Максим. (выходит) А хотите я вам подскажу, где можно найти богатую квартиру?
Цыган. Ты знаешь такую квартиру?
Максим. Да.
Цыган. Можешь показать?
Максим. Ага.
Коля секунду обдумывает соблазнительное предложение...
Цыган. Нет, не надо. У меня совсем другой профиль┘ Слушай, нелегко с тобой!
Максим. Неправда.
Цыган. Ты ошибаешься насчет меня. Я честный и у меня очень часто не бывает денег┘
Максим. Взрослые всегда говорят, что им плохо.
Цыган. А дети почему-то не верят. Ну, да┘ они правы. Ребенком быть - хуже не придумаешь. Я как вспомню свое детство: Боже, какие-то грязные водоемы, какие-то обгоревшие сараи рядом с железной дорогой, где мы все вместе жили. Эта жуткая шпана - сестры и братья, с которыми я никогда не находил общего языка.
Максим. Вы были самым младшим?
Цыган. Нет, я был предпоследним┘ Как Иосиф┘
Максим. Думаете, я знаю, кто это такой?
Цыган. Надеюсь, что не знаешь. Иначе бы я очень удивился.
Максим. А вдруг?
Цыган. Тогда ты соврал про своих родителей.
Максим. Почему?
Цыган. Это тест. Если ты знаешь эту историю, то у тебя совсем не такие папа и мама.
Максим. А вы тоже сначала прикинулись преступником.
Цыган. Ничего я не прикинулся┘ Ладно, иди-ка сюда. Поближе.
Максим. А что вы сделаете?
Цыган. Иди-иди, не бойся. (Максим приближается) Как тебя зовут? Меня, например, Коля.
Максим. А меня, например, Максим.
Цыган. Значит Макс┘ Макс, ты думаешь, со взрослыми можно вот так шутить?
Максим. Но с вами же можно.
Цыган. Нет, я не против игры, мне не нравится, что ты играешь со мной без моего разрешения.
Максим. Я только одни раз... (умоляющий ангельский взгляд)
Цыган. Не надо на меня смотреть аленушкой, я этого не люблю┘ А вообще-то, смотри... Ладно, давай так: немного поиграем в твою игру, и потом ты сразу от меня отвяжешься. Детям надо уступать. Особенно таким, как ты.
Максим. А что, есть время?
Цыган. Времени навалом.
Максим. А в какую "в мою игру"?
Цыган. Из-за которой меня чуть не задавили. Давай еще раз попробуем. Машин здесь много.
Максим. А давайте по-настоящему... Я хочу, чтоб вы тоже играли.
Цыган. Как ты хочешь, чтоб я играл?
Максим. Просто идете по улице и меня не замечаете, потому что вы меня еще ни разу не видели...
Цыган. А дальше? Ты меня разоблачишь?
Максим. Ага, возьму с поличным... Когда вы будете получать товар┘ Играем?
Цыган. Давай... Только не наступай мне на пятки, держись подальше, а то я тебя засужу. И когда будешь брать с поличным, не ори на всю улицу. Ладно?
Максим. Ладно... (уходит и истошным криком отдает команду) По машинам!
Коля изумленно смотрит мальчику вслед.
Цыган. По машинам? Танкисты?!
Слышен рев танковой колонны, поднимается пыль; Коля, закрыв нижнюю часть лица краем одежды, уходит во мглу, как Лоуренс Аравийский.

Пыль рассеивается. Комната и прихожая в квартире дедушки и бабушки Максима. Тамара Васильевна, Александр Сергеевич и дядя Ваня.

Тамара Васильевна. Я не собираюсь его искать.
Дядя Ваня. Думаешь, он сам придет?
Тамара Васильевна. Думать об этом даже не хочу.
Дядя Ваня. Саш, а ты чего скажешь?
Александр Сергеевич. Я помню, как Витька убежал на станцию, когда ему было лет пять, смотреть на паровозики. Он просто один в один повторил мой детский подвиг. Я помню, когда мы с отцом переехали в Иваново, я точно так же убежал смотреть трамваи. Мы все похожи. Просто надо подумать, что бы я сделал на его месте.
Дядя Ваня. И что вы оба предлагаете, чтобы я на костылях бежал на станцию? Ну ладно, без костылей. Вы же его бабушка и дедушка...
Тамара Васильевна. Я не буду его искать. Найдется хорошо, не найдется...
Александр Сергеевич. Вот завелась ненормальная. Как это "не найдется"?
Тамара Васильевна. А вот так, как будто его и не было.
Дядя Ваня. Ладно, я пойду на станцию. А вы хотя бы в милицию сообщите, пусть запишут приметы.
Тамара Васильевна. Да что теперь толку приметы записывать. Его, наверное, уже теперь и нету. Привязали где-нибудь к батарее... (утыкается в платок)
Александр Сергеевич. Где он у нас обычно гуляет?
Тамара Васильевна. Да нигде он не гуляет - дома сидит целыми днями.
Дядя Ваня. Позвоните, позвоните в милицию. Пусть приведут собаку, может, она след возьмет, если еще не поздно... (уходит)
Старики сидят вздыхают. Потом Тамара Васильевна поднимается, достает щетку и начинает убираться.
Тамара Васильевна. Давай я хоть пройдусь, пыль соберу...
Появляется Виктор.
Виктор. Мне сейчас попался Иван Михалыч. Куда это он поковылял?
Тамара Васильевна. Да на станцию.
Виктор. А-а... Не нашелся Максим?
Тамара Васильевна. Сынок, а кто его будет искать, мы что ли? Нас самих скоро искать нужно будет.
Виктор. Да, я должен был сам с ним посидеть, не должен был на вас это перекладывать. Как я вас всех подвел...
Александр Сергеевич. Да... Ты уж постарайся в следующий раз.
Виктор. Как я раскаиваюсь! (садится рядом с отцом)
Тамара Васильевна. Поднимите ноги, мне надо тут повозить щеткой.
Отец и сын послушно задирают ноги и беседуют с поднятыми ногами.
Александр Сергеевич. Ты привык, что мы тебя ни о чем не спрашиваем, надеемся на то, что ты уже взрослый. Не спрашиваем ни куда пошел, ни зачем. Надо - значит надо.
Виктор. Да, я виноват, но что толку, что вы меня будете спрашивать? Мне еще труднее будет с вами разговаривать.
Александр Сергеевич. Все-таки ты не хочешь признать, что ты нас не слушал, и поэтому все так получилось.
Виктор. Я очень хочу, я бы признался, но мне и так стыдно. Я уже от стыда начал просыпаться по ночам.
Тамара Васильевна. Опускайте! (они дружно опускают ноги, а уборка давно уже идет в другом месте)
Александр Сергеевич. Вот это плохо. Ночью надо спать. У тебя что, бессонница?
Виктор. Просто чуткий сон.
Тамара Васильевна. Я если ночью проснусь - все, как не ложилась!
Виктор. Я довожу себя до нормального состояния, чтобы уснуть: читаю какую-нибудь муру и потом уже просто отрубаюсь. А часов в 6-ть как от выстрела вскакиваю: "Как я живу?!"
Александр Сергеевич. Это у вас с матерью одинаковая психика. Надо не читать, а пройтись перед сном... Если бы ты еще работал...
Виктор. Ну давай, на весь дом ори.
Александр Сергеевич. (беспечно) А что же теперь молчать? А что ж тут такого плохого в разговоре? Кто же тебе это скажет, если не мы. Надо это как-то обсуждать.
Виктор. Я ухожу.
Александр Сергеевич. Куда? Чудак-человек! Садись, давай поговорим.
Виктор. Ты забыл, что мы ищем твоего внука?
Александр Сергеевич. Нет, не забыл. Я, наверное, должен начать вздыхать: "Куда же бедный малыш запропастился?" Да? "В каком же он теперь подвале или мусорном контейнере?"
Виктор. Здорово, пап. Ты, мне кажется, впервые сподобился пошутить. Но у меня все внутри переворачивается. Максим мне так дорог, мой сынок...
Александр Сергеевич. Видишь, я уже выжил из ума. Твоя мать права.
Тамара Васильевна. Конечно, уже пошли завихрения.
Виктор. Нет-нет, все в пределах нормы. Ты же хотел меня поддержать?
Александр Сергеевич. Конечно.
Отец и сын заключают друг друга в объятия. Виктор освобождается от объятий и снова мрачнеет.
Виктор. Мне так жаль, что я не сохранил ни одной пленки, когда он был маленьким. Да нет, я бы сохранил. Это вы все выбросили.
Тамара Васильевна. Ну, а что мы... смотрим, лежит пленка, никому не нужна, она уже вся свернулась...
Виктор. Там ни одного кадра не вышло, но хотя бы было, на что посмотреть. Я так раскаиваюсь... Там был такой классный момент, когда он сидит на огромном валуне на берегу Волги, потом снимок, где он плачет, то есть собирается поплакать, сделал такую верблюжачью мордочку. Потом еще спящий. Мне бы так хотелось все это сохранить, наделать портретов. Может, это все, что у меня осталось. Я так раскаиваюсь... Если б было возможно, мне бы хотелось хоть на 5 минут попасть в то лето.
Тамара Васильевна. Еще попадешь. Ты Ленке так и не смог дозвониться?
Виктор. Я не хочу раньше времени, она там с ума сойдет.
Тамара Васильевна. Пускай сходит с ума. Почему ее ты бережешь, а что будет с нами тебя не волнует.
Виктор. Вы точно все выбросили?
Александр Сергеевич. Да ну, выбросили... Надо поискать хорошенько. Наверняка где-нибудь лежит, мы же ничего не выбрасываем.
Тамара Васильевна. Ну что ты городишь? Все уже давно собрали и выбросили.
Виктор. Это все твой дурацкий фотоаппарат, который ты мне подарил. Лучше бы это была мыльница за 3 рубля. У меня был единственный момент в жизни, который я хотел бы запечатлеть. А теперь у меня ничего нет. Все, звоню Ленке, пусть делает со мной, что хочет.
Тамара Васильевна. Погоди звонить-то. Ну что толку, что ты ей позвонишь, только нервы ей все поднимешь.
Александр Сергеевич. Сынок, ты зря, аппарат хороший, я самый лучший выбирал, на все дивиденды.
Виктор. Могли хотя бы пленку не выбрасывать.
Александр Сергеевич. Думаешь, если бы мы ее не выбросили, тебе было бы легче?
Виктор. Немного... У нас была фотография, где Максим идет в 1-й класс. Надо отдать на увеличение.
Тамара Васильевна. Да еще успеете. Теперь-то куда торопиться. Раньше надо было...
Мгновение и Виктор уже орудует диапроектором, как будто этот аппарат всегда наготове; пробивается луч, на пестрой искривленной поверхности ковра, за неимением экрана, появляются снимки мальчика. Все присутствующие оживленно, с любопытством обращаются в сторону изображения; вначале снимки почти неразличимы, но по мере просмотра становятся все ярче... вскорости снимки перестают появляться и на их месте оказывается белое пятно, мы слышим только холостые щелчки проекционного аппарата... Виктор взволнованно оглядывает своих родителей...

Слышится звонок в дверь. Но это уже другая квартира. Это жилище патриарха. Груда антикварных предметов 20 века. Мы видим, как Зинуша идет открывать. На пороге Елизавета Дмитриевна. Согбенная старушка пытается закрыть перед ее носом дверь, но не тут-то было, Елизавета протискивает внутрь. На помощь спешит Серегей Васильевич, женщин удается растащить. Всё происходит молча. Елизавета Дмитриевна расправляет платок и медленно расстегивает верхнюю одежду.

Елизавета Дмитриевна. Почему никто не говорит "с приездом"? Так сложно сказать эти два слова?
Сергей Васильевич. С приездом, Лиза.
Елизавета Дмитриевна. Здравствуй, Сережа.
Зинуша. Ты тут не командуй. Тоже мне явилась...
Сергей Васильевич. У Зинушы есть для тебя сюрприз. Он тебя ждет уже больше 50-и лет.
Зинуша. Сейчас я принесу. (уходит)
Елизавета Дмитриевна. Боже мой, какие церемонии... Да какие могут быть сюрпризы. Я бы к вам и не заехала, если бы знала адрес сына.
Сергей Васильевич. Ты не знаешь его адрес? Быть этого не может. (помогает снять пальто, немощно по-стариковски)
Елизавета Дмитриевна. Я писала ему 50 лет, но он так ни разу и не ответил. Ни разу! Конечно, я немного следила за его перемещениями, делала запросы, и знаю, где он теперь живет. Но он ведь сильно переменился. За столько лет. Вот об этом я хотела узнать. У кого мне еще спросить, как ни у отца? Вы все-таки поддерживаете какие-то отношения. А у меня в памяти он все еще мальчик. Ему тогда было десять.
Сергей Васильевич. Никаких отношений мы не поддерживаем, слава Богу. С твоими детьми я так и не сговорился, они же все время чего-то от меня хотели: то им негде жить, то у них денег нет, то работы. Да я и сам не хотел, как только вспоминал чьи это дети... Ты бы видела эту невестку, которую привел твой сын прямо с какого-то элеватора...
Проецируются картинки из прошлого: счастливые до безумия молодожены стоят, держась за руки, молодой человек звонит в дверь. Дверь открывается и на пороге возникает Сергей Васильевич с рвущейся с поводка овчаркой...
В общем, они были молодыми и красивыми, только это их и спасло...
Елизавета Дмитриевна. Старый осел.
Сергей Васильевич. Вот именно. И останусь им до конца.
Елизавета Дмитриевна. И еще старый дурак.
Сергей Васильевич. Легко сказать... Я пока не улавливаю твоего маневра, но я ведь хорошо знаю эту историю. Первый раз ты засыпала Шурика письмами и открытками ровно 20 лет назад, когда умер твой предпоследний муж. Потом наступило затишье. И вот в последние полтора года ты снова о нем вспомнила.
Елизавета Дмитриевна. Да, у меня никого не осталось. И я уже не в том возрасте, чтобы устраивать свою личную жизнь. Какой бы матерью я не была, я имею право на последнее пристанище в доме моего сына. Так что никакого маневра.
Сергей Васильевич. Вот-вот...
Елизавета Дмитриевна. Вот-вот? Соглашаешься? Хочешь сказать, что я совсем не изменилась? Привык меня унижать┘
Зинуша появляется.
Зинуша. Куда ты дел бутылку?
Сергей Васильевич. Какую бутылку?
Зинуша. С уксусной эссенцией.
Сергей Васильевич. Я понятия не имею. Ты сама куда ее ставила?
Зинуша. Да думаешь, я помню?
Сергей Васильевич. Не надо ничего искать. Садись.
Зинуша. Я должна с этим покончить.
Сергей Васильевич. Не надо ничего.
Зинуша. Вот ты такой размазня и есть. Был бы нормальным мужиком, летела бы эта Лизка с разбитой мордой до самой Пензы.
Елизавета Дмитриевна. А я слышала, она у тебя хозяйственная.
Сергей Васильевич. Сплетни.
Зинуша. Между прочим, дорогая, эта бутылочка с уксусом была приготовлена специально для тебя. Я хотела глазки твои поганые выжечь.
Елизавета Дмитриевна. За что? Не понимаю. Ты слышал, Сережа?
Сергей Васильевич. Это она только пугает.
Зинуша. Я ей так, без эссенции, все волосы повырываю.
Елизавета Дмитриевна. Та-а-ак, давайте разберемся, в чем моя вина?
Сергей Васильевич. Ты бросила детей, моих детей. По-моему, их было четверо. Саша, Тиша, Миша и Маша.
Зинуша. Я когда их увидела: Сашу и Тишу - голодных, исхудавших - как я тебя тогда не убила?
Елизавета Дмитриевна. Я не довольна и половиной жизни, которую прожила, но с тобой, Сережа, у меня еще что-то получилось. Несмотря на эту неприятную историю. Столько всего у нас было хорошего, мы просто с жиру бесились. То, что ты уехал так внезапно в 39-м, это еще был не конец. Я была уверена, что ты вернешься через месяц с победой. Это было так романтично. Ты никогда раньше не уезжал. А тут мы пошли на вокзал с мальчиками. Это незабываемо.
Сергей Васильевич. Что-то я этого не помню.
Елизавета Дмитриевна. А о чем ты думал, когда оставил меня одну с четырьмя детьми, без нормальных средств к существованию? Ну, ладно, двойняшки Миша и Маша сразу померли, я тебе писала, когда тебя отправили на Финскую. Тебе же так повезло! Тебя не посадили и не расстреляли после пожара на фабрике, тебе еще звание присвоили и всего лишь послали на войну.
На лице Сергея Васильевича отражаются огненные всполохи, сопровождаемые шумом большого пожара...
А ты как будто умер, перестал отвечать на мои письма.
Сергей Васильевич. Ладно. Почему умерли наши младшие?
Елизавета Дмитриевна. Я же тебе уже рассказывала.
Сергей Васильевич. Повтори еще раз... Пожалуйста.
Елизавета Дмитриевна. Была зима, я с детьми переехала к твоей сестре в деревню, там были еще и ее дети, теснота была страшная. Потом они заболели и...
Сергей Васильевич. Это твоя версия. Сестра мне все написала: как они заболели, что с ними случилось, какой ты была заботливой матерью... Ей тоже хотелось тебе волосы повыдергивать.
Елизавета Дмитриевна. Неужели?
Сергей Васильевич. Тебе не было до детей никакого дела. Ты лежала на диване и читала книги, пока они температурили,
Проецируются картинки из прошлого: молодая Елизавета на диване, ноги выше головы, ест морковку и морщится на детский плач...
пока они плакали, а потом молча угасали... (Зинуша поднимается и идет к двери) Ты куда?
Зинуша. Пойду еще раз поищу бутылку.
Сергей Васильевич. Я ее вылил.
Зинуша. Зачем?
Сергей Васильевич. Чтоб ты глупостей не наделала. Думаешь, так легко плеснуть кислотой в человека?
Зинуша. Я бы смогла. Я так хочу добраться до Лизки, хочу, чтобы она помучилась, как другие мучились.
Елизавета Дмитриевна. Да, Зинуша, я помню. Ты всегда завидовала моей красоте и что у меня куча детей. И это за четыре года, пока мы жили с Сережей, а у тебя за 50 лет так ничего и не получилось...
Зинуша с неожиданной быстротой приближается к своей сопернице и вцепляется ей в волосы, жест обозначен, они практически застывают в этом положении: склоненная голова Елизаветы, статичная хватка согбенной Зинуши и, глядящий поверх очков, Сергей Васильевич.
Сергей Васильевич. Все, Зинуша, достаточно.
Зинуша. Я не могу разжать руки.
Сергей Васильевич встает и помогает ей освободиться, соперницы усаживаются на безопасном расстоянии друг от друга.
Сергей Васильевич. Ладно, оставим пока прежнюю вражду и поболтаем на отвлеченные темы. Мы же старики, мы должны болтать...
Зинуша. А у меня не осталось ни одной темы, кроме этой. Как можно было довести детей, что они были черными от грязи, страшно худыми, все в каких-то обносках....
Елизавета Дмитриевна. Ой, да ладно, Зин! Это была уже совсем другая жизнь. Вспомни, как было после войны. Мальчики и не могли выглядеть иначе, я сама так выглядела. Когда я их вам отдала, меня некому стало кормить, это они были моими кормильцами.
Картинки из прошлого наяву: два чумазых пацана в степи заливают водой норы, потом преследуют объект охоты с палками и криками, пересекая сцену...
Они каждый день уходили охотиться в степь на сусликов, но не каждый день возвращались с добычей. Так что это не я их плохо кормила...
Сергей Васильевич. Лиза, неужели ты была в обносках?
Елизавета Дмитриевна. Да, Сережа, да. А ты думаешь, что я носила?
Сергей Васильевич. Я до сих пор удивляюсь, как это могло случиться?
Елизавета Дмитриевна. Я была молода - вот как это случилось.
Сергей Васильевич. Нет, я о пожаре.
Елизавета Дмитриевна. Мне было приятно, что взрослый женатый мужчина, директор фабрики мной интересуется. Кстати, как там ее звали? Твою тогдашнюю жену.
Сергей Васильевич. Мотя. Теперь жалею, что оставил ее. С тремя детьми!
Проецируются картинки из прошлого: на самом деле мы видим его жену Мотю в окружении гораздо большего числа детей, они с укором смотрят на зрителей...
Мне иногда ее не хватает. Как говорится┘
Елизавета Дмитриевна. Мне было все равно, сколько тебе лет. Я думала: сейчас он пока еще директор, но брат-то служит в министерстве... Я не могла упустить такую возможность. Откуда я знала, что все это сгорит, что мне самой вместо няньки придется возиться с целым выводком. Если бы я об этом знала, то вот бы где (показывает два кукиша) я пошла к тебе жить.
Сергей Васильевич. А знаешь, как сгорела фабрика?
Елизавета Дмитриевна. Какое мне дело?
Сергей Васильевич. Ее пытались сжечь дотла, но у них ничего не вышло. Понимаешь, почему меня все-таки не расстреляли?
Елизавета Дмитриевна. Почему?
Сергей Васильевич. Любопытная. А это государственная тайна┘ Был заговор, и если бы не я, его бы никогда не раскрыли.
Елизавета Дмитриевна. Если бы не ты? Ты помогал следствию и поэтому тебя не тронули, ты хочешь сказать?
Сергей Васильевич. Да, я пустил их по верному следу.
Зинуша. Что-то я раньше об этом не слышала.
Сергей Васильевич. Да я и не собирался рассказывать. Оказывается, там у нас на фабрике сплели целую сеть. Все было в каком-то тумане: допросы, письменные показания, очные ставки.
Проецируются картинки из прошлого: лампа в глаза, суровый следователь, перекрестные допросы в несколько невнятных реплик, рукоприкладство...
Но я ясно помню день, когда следователь пожал мне руку и сказал: "Спасибо, с вашей помощью удалось разоблачить хитрого и коварного врага". Ну то есть имелось в виду, что обошлись бы и без меня, но с моей помощью это сделали быстрее.
Зинуша. (задумчиво) А я думала, что выхожу замуж за героя┘ Я и сейчас так думаю┘
Елизавета Дмитриевна. (качая головой) Немыслимо┘ Ты всех их посадил или подвел под расстрел┘
Сергей Васильевич. Получается, что так.
Елизавета Дмитриевна. ┘ этих интриганов! Все произошло из-за них. Зачем они это сделали, Сережа? Они все разрушили┘ Ты видишь, моей вины в этом нет. Прости, если и я тебя в чем-то обвиняла.
Сергей Васильевич. Я теперь уже и не знаю, кого винить┘ Знаете, что я вспомнил? Сегодня тот самый день, не помню в каком году - неужели в 49-м? - когда мне, наконец, разрешили вернуться┘ (растрогано, тут же достает платок) Я всегда это со слезами вспоминаю.
Зинуша. В 48-м. Это было в 48-м.
Сергей Васильевич. Да? А что же было в 49-м?
Елизавета Дмитриевна. Так, а когда я отправила Сашу и Тишу, тоже в 48-м?
Зинуша. Конечно.
Сергей Васильевич. Я не понимаю, а что же в 49-м? Неужели ничего не было?
Все мучительно вспоминают.
Елизавета Дмитриевна. У меня был выкидыш... (спохватившись) Но это уже в 51-м, через два года. (снова вспоминают)
Сергей Васильевич. (Зинуше) А у тебя когда, не помнишь?
Зинуша. Не хочу об этом говорить.
Сергей Васильевич. Господи, Зинуш. Это важно!
Зинуша. Это было уже при Хрущеве.
Сергей Васильевич. Да?! Ну, я молодец... Куда-то делись два года.
Зинуша. Да никуда они не денутся, все уже.
Сергей Васильевич. Не скажи. Может, там что-то такое было, о чем мы забыли. И как только вспомним - все станет по-другому! Не думал, что докачусь до такого┘ Начинаю жалеть, что не посвятил себя чему-нибудь настоящему. С такой мысли надо начинать где-нибудь в 60-65, а подводить итоги лучше без всякого сожаления.
Елизавета Дмитриевна. Что-то я не вижу здесь огнетушителя. Как ты без него обходишься? А? Сергей Васильевич...
В воздухе и в глазах Сергея Васильевича начинает полыхать незримый огонь, старик действительно цепенеет...
Сергей Васильевич. (как глухой) Чего говоришь?! Не слышу, что ты сказала! (Зинуше) Что она сказала?
Зинуша. (Елизавете) На него иногда нападает глухота. (в ухо) Чай, чай, будешь пить?
Сергей Васильевич. Чай буду. А кто поставит?
Зинуша. Уже┘ (слышен нарастающий свист чайника)
Затемнение.

Где-то поблизости от железнодорожной станции... Слышны объявления, шум отходящих электричек. Проезжая часть, кусты, внушительная дренажная труба под насыпью. Дядя Ваня из кустов ведет наблюдение за цыганом. Коля не изменяет своим привычкам и присутствует автономно: немного озирается по сторнам, немного что-то бормочет себе под нос. Максим показывается из дренажной трубы. Дядя Ваня выдвигается Коле на перерез, неотвратимо приближается хромающим шагом и умышленно роняет свою палочку цыгану под ноги...

Дядя Ваня. Не поможешь, друг? (цыган поднимает трость и протягивает инвалиду)
Цыган. Держи.
Дядя Ваня. (палкой перегораживает дорогу) Подожди, я чего хотел спросить┘ Как у вас здесь обстановка? Много беспризорников?
Цыган. Чего?
Дядя Ваня. Находился я сегодня. С одной ногой, сам понимаешь, много не набегаешь.
Цыган. Ну, сядь, отдохни.
Дядя Ваня. Это ты в смысле про ногу? Не в ней дело. Она мне не мешает.
Цыган. А что мешает?
Дядя Ваня. Чувства┘ Чувства, эмоции. По-моему, я взволнован┘
Дядя Ваня присаживается на лавочку, стирает платком пот со лба и силой усаживает Колю...
Цыган. Ну и городок у вас. У всех какие-то проблемы... чудные.
Дядя Ваня. Ты тоже заметил? Не могу сюда не приезжать, а приеду - вечно какой-нибудь скандал. Я ведь раньше ходил на костылях, потом пришлось научиться пользоваться протезом. Костылем можно как следует получить, как выяснилось. Как говорится, "могут накостылять".
Материализованные картинки из прошлого: более молодого Ивана Михайловича побивает его же костылем полураздетая женщина, гонит через всю сцену с криками "Ах, ты зараза!"
Мало не покажется┘ Я ведь бывший ветеринар, всех этих тонкостей не признавал┘ раньше. Умел только резать и еще отрезать┘ Думаешь, я по собственной воле остался без ноги? Ничего ты не знаешь. Я сам не понял, как это получилось. Нож соскользнул... нож острый, специально, чтоб одним ударом.
Цыган. Знакомая история.
Дядя Ваня. Надо было рану как следует обработать. Думал, обойдется. А потом жилы ушли. Знаешь, что это такое? Один конец сухожилия в одну сторону, другой в другую. Ну и нога начала холодеть, с каждым днем все холоднее и холоднее... Причем, я просил, по-человечески просил: потрогайте, холодная нога?! А они: теплая, теплая... И жена и свояченица.
Картинки из прошлого: две женщины ощупывают его ногу и очень уверенно и серьезно кивают, слышно, как говорят по очереди одна убедительней другой: "Теплая!", "Теплая"...
Цыган. Да ладно такому ветеринару, как ты, грех жаловаться. Небось всех поросят в округе холостил и телят резал. Без куска мяса не сидел и еще наливали. Нормально же было?
Дядя Ваня. (обескуражено) Да вроде бы┘
Цыган. Хотя я в этом ничего не понимаю, никогда не жил в сельской местности. Я и в таких маленьких городках никогда не задерживался, только если проездом. У меня, знаешь, какие маршруты? Новосибирск-Москва, Рязань-Йошкар-Ола, или, там, Львов-Липецк. Липецк уже не помню - большой это город или маленький...
Дядя Ваня. Ясно... А у меня мальчишка пропал... Вот хожу, у всех спрашиваю. Внук свояченицы.
Цыган. Сколько ему?
Дядя Ваня. Где-то 10-11.
Цыган. Не видел.
Дядя Ваня. Ходил на вокзал, у постовых спрашивал. Куда подевался?
Цыган. Найдется.
Дядя Ваня. Знаешь, дети иногда выбегают на дорогу. А там машина. Одна-единственная. Водитель специально едет по середине, чтоб никого не задеть, старается не газовать... И что ты думаешь, такой водитель сразу удерет после наезда? Нет. Он остановится, выйдет из машины, перенесет тело в ближайшую канаву, в кусты. И поедет дальше очень расстроенный. Но в таком случае найти ребенка очень непросто┘ Очень непросто.
Цыган. Это какой-то бред. Мальчик наверняка в полном порядке. Просто потерялся.
Дядя Ваня. Думаешь? И я в этом уверен. Но куда-то он должен был деться?! Не знаю, подождать что ли до вечера┘ Наверняка кто-нибудь что-нибудь видел, а потом отправился по делам, какая-нибудь соседка. Соберемся всей семьей, свернем газету, зажжем факел, пойдем вокруг дома смотреть по кустам. Заметил? В такие моменты почему-то ни один фонарь не работает - садятся батарейки. Садятся и все! Ну и тут кто-нибудь нечаянно наступит на руку или ногу┘
Цыган. Да, неприятно┘ В смысле не дай Бог.
Дядя Ваня. Я думаю, может, он убежал из-за меня? Может, я его напугал своими костылями┘ Тьфу, своей этой ногой!
Цыган. (замечает Максима, который наблюдает за разговором из дренажной трубы) Если его вот прямо сейчас спросить об этом┘ твоего пацана┘
Дядя Ваня. Конечно, не признается. Разве из-за этого убегают? Скажет, ему просто не с кем было поиграть... Смотри-смотри какая идет┘

Появляется пышная женщина в ярко-оранжевой железножорожной куртке, она же вахтер, лифтер, словом, коммунальный работник на все времена. Она постоянно в том или ином виде присутсвует на сцене... Дядя Ваня с грубоватой игривостью преграждает ей путь искусственной ногой, немного подтянув "брючину"┘

Женщина. Чего это вы? Не гнется что ли? Деревянная?
Дядя Ваня. Не деревянная - протез.
Женщина. Какая разница. Убирай, убирай! Эвона выставил!
Дядя Ваня. (разочаровано убирает ногу) Да, почти никакой разницы. Конечно.
Женщина. (смягчившись) Где-нибудь на производстве что ли несчастный случай?
Дядя Ваня. Авария была крупная. Авиационная. Надо было рану как следует обработать. Марганцовкой. Думал, обойдется.
Цыган тем временем незаметно уходит, исчезает в кустарнике...
Женщина. Вот так кругом и ходите своим ходом?
Дядя Ваня. А что поделаешь? Немного прихрамываю. Вот пацана ищу. Случайно тут не видела? Нормальный мальчишка, домашний, почти что внук...
Женщина. Да вот же цыган тут с вами был. Вроде он приводил мальчишку. Не знаю, на вашего не похож, какой-то беспризорник. Такой, в зеленой куртке.
Дядя Ваня оглядывается по сторонам в поисках цыгана...
Дядя Ваня. (равнодушно) Нет, у нашего, вроде, синяя или даже такая немного голубая.
Женщина. Я говорю, не ваш┘ Здесь, на улице потерялся? Плохо. Это же теперь искать его, пока не найдется.
Дядя Ваня. Дочка, пожалуйста, помоги подняться.
Женщина. А сам не можешь? Ну давай.
Она помогает инвалиду оторваться от лавочки, ему это и надо, он слегка повисает у нее на плече.
Дядя Ваня. (вплотную) Пойду еще по дворам посмотрю, может, он где заблудился┘ Не проводишь?
Женщина. (освобождается) Да ты и сам доковыляешь... Может, ты не мальчика ищешь, а девочку, а, инвалид?
Дядя Ваня. Не веришь мне? Хотелось с тобой в открытую... По-честному... Значит, вот так, не поверила...
Дядя Ваня, качая головой, смотрит ей вслед и сам уходит огорченный, оскорбленный в лучших чувствах...

В воздухе вновь образуются признаки радио, музыка смолкает, возникает голос...Софит выхватывает гнездо радиоведущего... Проецируются струи черного-пречерного дыма...
Голос ведущего радиостанции. А вот и экстренное сообщение на "Пожарной волне". В настоящий момент горит пожарное депо. Его уже пытаются тушить своими силами. Причина пожара пока неизвестна. Думаю, что самовозгорание. Я собственными глазами вижу дым, который клубится. Больше пока ничего сказать не могу. Он, как ни странно, абсолютно черный. Сейчас я узнаю, не пора ли меня отсюда эвакуировать. Я объясню, в чем дело, хотя вы и сами, уже думаю, догадались. В помещение радиостанции мы попадаем через депо, так что если возгорание серьезное, мы окажемся заблокированы. Я понимаю, кому-то такая ситуация может показаться слишком предсказуемой. Но, честно, мы пока еще не знаем, чем все это закончится и собираемся вас интриговать столько, сколько это будет возможно┘ Давайте пока поразмышляем об умышленных поджогах. Лично меня эта тема не особенно интересует, я от этого далек, но мой редактор настаивает, чтобы мы это обсудили. Все-таки мне трудно представить человека, который что-нибудь поджигает, я имею в виду что-нибудь крупное: школу, детскую поликлинику, магазин игрушек. Какой смысл? Все, я высказался. Не знаю, что еще сказать. Если у кого-то появятся мысли - звоните в прямой эфир┘ (музыка)

Цыган вырастает рядом с Максимом. Не может скрыть легкой досады.
Цыган. По-моему, ты сам с собой играешь, без меня.
Максим. Не обижайтесь.
Цыган. Да ладно... Так и будешь здесь сидеть? Пошли на солнышко.
Максим. Не хочу. У меня здесь отличное место.
Цыган. Вообще-то, это дренажная труба. Напоминаю тебе, а то, не знаю, что ты там себе представил.
Максим. Я знаю, что это труба.
Цыган. Ни за что не поверю. Для такого, как ты, Макс, это что-то другое. Какие-нибудь "звездные врата". Угадал? (мальчик сочувственно качает головой, мол, тупые взрослые) Ну, ладно, что-нибудь еще┘
Максим. Коля, это просто труба.
Цыган. Нет.
Максим. Да!
Цыган. Не верю.
Максим. Я уже не играю, как маленький, все время.
Цыган. Делаешь перерывы? Тогда пошли отсюда. Тебя уже ищут.
Максим. Ну и что. Мне надо побыть здесь. Я не могу выйти раньше┘ По правилам.
Цыган. Значит, все-таки по правилам?
Максим. Это просто так говорится.
Цыган. Ладно, хорошо, ты не играешь, но по правилам ты должен полчаса просидеть в вонючей, сырой дренажной трубе. Тогда я пойду. Будь здоров...
Их накрывает шум электрички; мальчик что-то энергично объясняет цыгану, жестикулируя, тот кивает┘ Поезд пронесся, цыган смотрит задумчиво и несколько пораженно перед собой, он даже пытается присесть от пережитого впечатления┘
Цыган. Вот, значит, зачем это нужно┘ Здорово!
Максим. Да.
Цыган. Я бы не догадался.
Максим. А зачем?
Цыган. Интересно же┘ (оживляясь) Максим, а ты не мог бы мне еще раз все это повторить? Я не все расслышал.
Максим. Когда пойдет поезд. И все слышать не за чем.
Цыган. Понятно┘ А почему обязательно с поездом? Без него нельзя?
Максим. Не получится. (раздражаясь) Вы же уже все поняли, не надо прикидываться!
Цыган. Честно, не понял.
Максим. Я сразу вижу, когда мне хотят соврать.
Мальчик возмущенно покидает укрытие, цыган следует за ним.
Цыган. Папа или мама?
Максим. Да в этом они не сильно друг от друга отличаются. Родители не врут, они просто все от меня скрывают.
Цыган. Понятно. Если хочешь, у нас с тобой все будет по-другому. Я люблю говорить правду. Для меня быть правдивым - все равно что дышать. Только раньше я не знал, для чего это все нужно. А теперь я понял, это нужно, когда у тебя появляются дети. Вот, для чего надо быть правдивым.
Максим. А как появляются дети?
Цыган. Ну┘
Максим свободно уходит вперед, но останавливается...
Максим. Это мой папа так обычно шутит. Он говорит, что он меня экзаменует.
Цыган. И что ты ему отвечаешь?
Максим. Каждый раз по-разному.
Цыган. А у тебя толковый папаша. Может, не стоит его вот так вот бросать?
Максим. Я подумаю. Мама говорит, что он старается. Я сам вижу, что он старается, но что-то пока не очень...
Цыган. Не получается?
Максим. Вообще ничего.
Цыган. Он еще наверстает. С годами он станет неплохим отцом.
Максим. Будет уже поздно. Я к тому времени уже вырасту.
Цыган. Кто знает, может, к тому времени ты только станешь годен для воспитания. Тебя еще лет 30-ть можно будет запросто воспитывать.
Максим. Неправда, я уже почти вышел из детского возраста.
Цыган. Это конечно... Нет, все-таки я к тебе никогда не смогу привыкнуть. Терпения не хватит. И еще, Макс... Если ты вдруг ни с того, ни с сего захочешь домой, может такое случиться, поставь меня в известность. Не пропадай просто так.
Максим. Ладно.
Цыган. Ладно... Да ты от меня удерешь при первой же возможности. Я сам всю жизнь так делаю. Так проще с людьми...
Максим. А давайте поедим.
Цыган. Хочешь есть? Ну, конечно! Совсем забыл. Могу угостить тебя своим обедом. Не откажешься?
Максим. А вы сами, что будете?
Цыган. То же самое. Можно еще купить сосисок.
Максим. Фу, не надо сосисок.
Цыган. Не любишь?
Максим. Они так воняют.
Цыган. Слушай, а чем тебя вообще кормят?
Максим. Апельсинами, черешней...
Цыган. Конфетами, мороженым, понятно.
Максим. У меня диета. Мне нельзя ничего жирного и невкусного.
Цыган. Хорошо, жирное буду есть я сам.
Максим. Правильно. Это так полезно... Для жирных.
Цыган. Без этого никогда не станешь сильным.
Максим. Поэтому я такой слабый. Бабушка говорит, что слабым быть лучше.
Цыган. Мне далеко до твоей бабушки. Пошли.
Цыган берет мальчика за руку и уводит с собой.

Снова комната в квартире бабушки и дедушки Максима. Александр Сергеевич, Тамара Васильевна, Елизавета Дмитриевна и Виктор. "Долгожданная встреча". Наше внимание невольно приковывается к победоносно выглядещей "прабабушки". Остальные присутствующие изумлены и даже слегка напуганы...

Елизавета Дмитриевна. Вот я и приехала! Добралась! Сколько же мы не виделись?
Александр Сергеевич. 50 лет.
Тамара Васильевна. Ну, могли бы и совсем не приезжать. Ишь ты, какая МАМА...
Елизавета Дмитриевна. (изумленно покачивая головой) Меня до сих пор не простили.
Виктор. Это просто от неловкости. Это же стыдно кого-то прощать.
Елизавета Дмитриевна. Значит, ты мой внук?
Виктор. Куда же денешься?
Елизавета Дмитриевна. Но перед тобой-то я точно ни в чем не виновата.
Виктор. Это как посмотреть. Нет-нет, я чувствовал, это недоверие не спроста, вы такая скользкая. А ваше безразличие распространилось не только на собственных детей, но и на меня. Я ничего не упустил. Если бы у меня была бабушка, пусть даже и далеко, но нормальная бабушка, я бы почувствовал ее присутствие.
Елизавета Дмитриевна. Ну простите, простите меня все. (устремляет взгляд на невестку)
Тамара Васильевна. Я не знаю, вы лучше с вашим сыном поговорите. (мужу) Ты хоть узнаешь свою мать?
Александр Сергеевич. Да я уже и не помню, столько лет прошло.
Виктор. Нам какой-то родственник написал, что вы ослепли, что с трудом передвигаетесь... Опять обман? А мы уже хотели семейный совет устроить. Ну, в общем, все обсудили на ходу, решили, что везти вас сюда бессмысленно, тут и за своими смотреть скоро некому будет. И к тому же никто не знает, какой у вас характер...
Тамара Васильевна. Действительно, Саш. Может, она возьмет нож и всех ночью зарежет.
Елизавета Дмитриевна. Сынок, ну что же ты им ничего не скажешь?
Александр Сергеевич. Да чего говорить, 50 лет назад надо было думать.
Елизавета Дмитриевна. 50 лет назад! Да ты представляешь, когда это было!
Виктор. Бабушка, давайте не будем здесь возмущаться. Все-таки и двигаетесь вы нормально и зрение в порядке... Цель вашего визита?
Елизавета Дмитриевна. Не могу я так. Прощения я приехала просить. У сына.
Виктор. Вот сын. Просите.
Старуха встает на колени.
Елизавета Дмитриевна. Сашенька, прости меня.
Тамара Васильевна. Научилась на колени падать. Саш, ну это же твоя мать. Я что ли так и буду за всех думать?
Сын пытается поднять Елизавету Дмитриевну.
Александр Сергеевич. Елизавета Дмитриевна, давайте поднимайтесь.
Елизавета Дмитриевна. Сашенька! (обхватывает его за колени)
Тамара Васильевна. Я в страшном сне не могла представить, что это случится. Что откроется дверь и там появится твоя мать и Витькина бабушка... Ну пусти, пусти, сына-то повалишь...
Виктор приносит стул. Елизавету Дмитриевну общими усилиями на него усаживают, из-за сбитой прически у нее совершенно несчастный вид...
Елизавета Дмитриевна. Саша, не отходи от меня. Постой рядом со мной.
Александр Сергеевич. Да стою я, стою.
Виктор. Слава Богу, ни одной черточки, ничем на нее не похож.
Тамара Васильевна. Да уж не похож. Чей характер-то?
Виктор. Мам, ты что?
Тамара Васильевна. Знаешь что. Были бы нормальные родители, вы с Ленкой - ребенок бы не бегал. Ладно хоть ты объявился. Ленка-то твоя куда подевалась? На неделю укатила. Что она там делает столько времени?
Виктор. Она просто кое-чего не успевает. Там была какая-то авария. Офис затопило водой. Ждали аварийную службу, потом с бумагами разбирались...
Тамара Васильевна. Это она тебе рассказала? По телефону? Ты прям такой... всему веришь.
Елизавета Дмитриевна. Сынок, неужели мать для тебя ничего не значит?
Александр Сергеевич. Если бы была настоящая мать и разговора бы не было, а так - одно название.
Тамара Васильевна. Дай пять! Вот правильно сказал.
Виктор. Я не вижу выхода. И не знаю, можно ли вам советовать. Я сейчас уйду, надо искать Максима. Ленка вернется, я не знаю, что я ей буду говорить.
Тамара Васильевна. Ваня его уже ищет.
Виктор. А кто такой Ваня? У него вместо ноги протез. Какой с него спрос?
Александр Сергеевич. Нет-нет. Ваня в этом смысле хорошо соображает. Если он пошел искать, он все сделает как надо.
Виктор. Откуда такая уверенность? Что за бред? Это же ваш внук.
Елизавета Дмитриевна. И мой правнук.
Виктор. Елизавета Дмитриевна, у вас на него никаких прав.
Елизавета Дмитриевна. А вот это мы еще посмотрим. Ему еще не забили голову ненавистью. Увидите, как он обрадуется, когда познакомится со своей настоящей прабабушкой.
Тамара Васильевна. О, Боже мой, у меня такие нехорошие предчувствия... насчет Максима.
Виктор. Мам, ты что?
Александр Сергеевич. Да ну ее, заладила!
Елизавета Дмитриевна. Сынок, поговори со своей мамой, как ты жил эти годы? Признайся, ты хотел отправить мне письмо, но Тамара тебе не разрешала... Эта медведица.
Тамара Васильевна. Да твоего сына не могли из-под палки заставить написать... Медведица... Я сейчас тебе, зараза, такую медведицу покажу.
Виктор держит Тамару Васильевну.
Виктор. Зря вы так сказали, бабушка.
Тамара Васильевна. Не надо меня держать! Дай я ей сейчас врежу. Рожу-то ее сверну.
Елизавета Дмитриевна. Витя, ты назвал меня бабушкой?
Виктор. (на своих) Все! Хватит уже! Вы что, забыли? Это сейчас не главное. Главное - Максим. Я не вижу активности.
Тамара Васильевна. (успокоившись) Да чего уж теперь? Толку-то┘ (все с осуждением смотрят на нее) Я что, так и буду тут одна за всеми следить? Вам ведь ничего не надо. Это же не жизнь. Лучше прямо сейчас сдохнуть.
Елизавета Дмитриевна. Милая, эта семья и меня довела до полного отчаяния. Вы теперь должны хорошо меня понять┘
Тамара Васильевна. И то верно. Все какие-то несамостоятельные, упрямые. Это ваша, Елизавета Дмитриевна, порода блядская.
Виктор. Давайте заканчивать прения. Я понимаю, как вам все это нравится. Но меня так надолго не хватит. Максим пропал, здесь сумасшедший дом какой-то. Это же неправильно, вы не должны быть так равнодушны.
Елизавета Дмитриевна. Вить, вот, ей-Богу, я так устала. Ты бы знал. Хоть сейчас ложись и умирай.
Виктор. Я об этом и спрашиваю: вам моя помощь не нужна? Тогда все, я убегаю.
Александр Сергеевич. Я с тобой. (живо начинает собираться)
Тамара Васильевна. Меня одну что ли оставляете? Ну, додумались!
Елизавета Дмитриевна. Постой, Витя┘ (он останавливается) (проникновенно) Удачи тебе┘ Найди нашего Максимушку!
Тамара Васильевна. Идите-идите. Я сейчас ее выставлю. Поганой метлой. Духа ее здесь не будет.
Виктор. Только, мам, пожалуйста, без насилия.
Тамара Васильевна. Ну, это уже как получится.
Мужчины уходят... Мужчины уходят...
Тамара Васильевна и Елизавета Дмитриевна стоят у окна, наблюдая как Виктор и Сергеич пересекают двор...
Тамара Васильевна садится на стул напротив Елизаветы Дмитриевны.
Тамара Васильевна. (насмешливо) Ну что скажете, МАМА?
Елизавета Дмитриевна. Можно испортить себе жизнь непониманием. И я портила, портила ее этим непониманием. Это если отбросить эту историю, от которой уже уши вянут. Якобы я там кого-то бросила┘
Тамара Васильевна. Вы бы лучше с сыном на эти темы поговорили.
Елизавета Дмитриевна. А не надо бояться со мной разговаривать! Понимаете, я хочу, наконец, отбросить это недоразумение, вычеркнуть из жизни этот эпизод. Ведь я так и сделал 50 лет назад. И прожила эти 50 лет прекрасно.
Тамара Васильевна. А зачем же вы тогда приехали?
Елизавета Дмитриевна. Не знаю. Я подумала, а вдруг жизнь не такая, какой я ее оставила тогда, а какая-нибудь другая.
Тамара Васильевна. Нет, Елизавета Дмитриевна, так не бывает.
Елизавета Дмитриевна. Я не это хотела сказать. По правде, я ведь ничего такого не испытываю ни к Шурику, ни к Сереже. Я смогла побороть и свои материнские чувства и привязанность к мужу. Мне это было нелегко, но я научилась. И тогда я почувствовала, что жизнь начинает ко мне поворачиваться, что я могу себе что-то позволить, заняться собой. Я словно вышла на свободу после каторжных работ.
Тамара Васильевна. Елизавета Дмитриевна, это же были ваши дети. Это же не котята какие-нибудь┘
Елизавета Дмитриевна. Я же сказала: мне было нелегко! Я целый месяц проплакала в подушку, когда решила выставить своих мальчиков. Я думала, что и для них это будет лучше. Я ведь никудышная мать. Об этом все знают. Это уже тогда был ни для кого ни секрет. Сережа говорил это своему министерскому брату, своей сестре, у которой мы гостили, пока он сражался с финскими захватчиками. Все были в курсе уже давно. Спрашивается: стоит ли кричать об этом 50 лет спустя? Уже поздно. Поздно делать из меня лучшую мать, чем я есть. Поздно перевоспитывать. Тем более в моем возрасте это может иметь совсем не те последствия.
Тамара Васильевна. Ну вот, Елизавета Дмитриевна, вы сами все это хорошо понимаете. Зачем же вы приехали┘ вернулись к этим скандалам?
Елизавета Дмитриевна. Я хотела убедиться, что не ошиблась┘ Тогда.
Тамара Васильевна. Ну и что, не ошиблись?
Елизавета Дмитриевна. Нет!

Звучат позывные "Пожарной волны". Они несутся из радиоточки. Тамара Васильевна решительно тянется к выключателю, чтоб задушить это на корню... Но мы успеваем перенестись в радиостудию...

Голос ведущего радиостанции. Мы снова несемся на "Пожарной волне". Да, мы пока еще в эфире. Я иногда думаю: ну вот я здесь сижу, говорю какие-то слова, для меня это уже почти привычка. Неужели это так и будет продолжаться, и никто не положит этому конец?
Теперь мы можешь получше разглядеть его рабочее место, мы как бы проникли в смежные комнаты, где пребывают прочие сотрудники, все заняты делом, без дураков... это просто какой-то штаб революции, и мы как раз видим телеграфисток и пару тройку озабоченных комиссаров...
Я с удивлением заметил, что прошло достаточно времени, а мы еще не задохнулись, и я до сих пор сижу в студии, хотя студией это назвать язык не поворачивается┘ Ладно, оставим это тем, кто соображает, до кого доходит, мы не их таких┘ Продолжаются поиски человека, который якобы бросил в салон легкового автомобиля взрывпакет. Сейчас такое время - машины сами взрываются. Без нашей помощи. Вот тут мне говорят: на лестнице легкое задымление. Это приятная новость? Наши соседи из пожарного депо так и не позвонили. За окном я не вижу никакого дыма, но отчетливо ощущаю запах гари. Возможно, они уже все потушили и помалкивают. "Пожарную волну" не интересуют пожары, ее интересует: удалось ли их потушить, а если нет, то много ли сгорело? Шутка. Нам только что позвонил слушатель и сказал, что никакого пожара в депо нет, что мы специально создаем ажиотаж, его дом стоит напротив┘ Что ж┘ Я не знаю, может, и правда, никакого пожара не было, но тогда, откуда столько дыма? Все! Мы ждем других звонков, менее скептических...
Затемнение.

Снова скверик... Та же обстановка, что и в начале.
Сергей Васильевич и Зинуша прогуливаются.
Сергей Васильевич. Без Лизки скучно.
Зинуша. Ничего, я еще до нее доберусь.
Сергей Васильевич. Нет, уже не доберешься.
Зинуша. Что это вдруг? Все-таки ты надеешься, что Шурик ее захочет приютить┘
Сергей Васильевич. Не знаю. Если она постарается...
Зинуша. Сережа, так можно простить любого. Я не согласна... А как она станет его уговаривать? А? Что, упадет на колени?
Сергей Васильевич. Конечно.
Зинуша. Это она умеет - стоять на коленях.
Сергей Васильевич. Да.
Зинуша. Вот если бы она еще умела причитать...
Сергей Васильевич. Зин, да если бы даже научилась... Я ведь не выливал твою дрянь из бутылки, просто переставил. Можешь хоть сейчас вернуться. Лизка все равно бы не поняла, за что ты ее наказываешь... Она, как собака, ее надо было лупить на месте. А теперь-то чего?
Зинуша. Переставил? Вернуться? Ты на чьей стороне?
Сергей Васильевич. Не знаю.
Зинуша. Я поняла. Я все поняла, Сережа... Хочешь, я сама себя оболью?
Сергей Васильевич. Давай...
Зинуша. Вот тогда я посмотрю, что ты будешь делать!
Сергей Васильевич. Тогда - да...
Зинуша. Ты ведь ждал этого момента? Хотел, чтоб получилось побольнее. Знал, что я начну сравнивать себя с этой... (возмущенно) Сереж, ну останови меня! Ты всегда меня останавливал.
Сергей Васильевич. Зинуш, я не могу. Не знаю почему. У меня все перепуталось.
Зинуша. Ну, Сережа!
Сергей Васильевич. Все-все, ступай.
Зинуша. Ну, ладно... Что, так теперь и будешь меня пилить из-за этой бутылки? До конца дней?
Сергей Васильевич. Я тебе говорю: иди домой и принеси эту чертову кислоту сюда. Она стоит под ванной.
Зинуша. А ты?
Сергей Васильевич. А я здесь. На посту. Я за тебя горой. Если ты решила кого-то окатить кислотой, пусть так и будет... Ну, короче, там разберемся. Может, подарим кому-нибудь┘
Зинуша. Из-под ванны мне ее не достать...
Сергей Васильевич. Все-таки мы не понимаем друг друга.
Зинуша. И никогда не понимали...
Сергей Васильевич. Попробуй дотянуться палкой...
Зинуша. Палкой! Ну, конечно┘
Зинуша покорно удаляется... Сергей Васильевич анемично по-стариковски смотрит ей вслед, но вскоре оживляется, на глазах молодеет.
Сергей Васильевич занимает удобную позицию на лавочке со своей клюкой... Провожает взглядом машины и прохожих.
Появляется Александр Сергеевич с фонарем в руках и мотком веревки на плече.

Сергей Васильевич. Неужели это Шурик?
Александр Сергеевич замирает. Он не знает что ему делать дальше: идти куда шел или все-таки остановиться поболтать с родным отцом. Каждая такая встреча - мука...
Александр Сергеевич. (растеряно) Папа? Привет. Хорошо выглядишь. Твоему самочувствию можно позавидовать.
Сергей Васильевич. Я для этого и стараюсь. Спасибо доктору Саевичу, что мне не нужно ходить с бутылкой в кармане.
Александр Сергеевич. Хорошо прооперировал?
Сергей Васильевич. Он был лучший по этой части. Теперь все мужики дохаживают с бутылками в кармане, как его не стало. Бедняги... Ну, я еще пару лет назад делал пробежки. Если бы ни Зинушины суставы, она бы мне до сих пор делала массаж. Здесь я промахнулся: если бы со мной осталась твоя мать... все-таки она помоложе.
Александр Сергеевич. Ну, массаж она бы тебе делать не стала.
Сергей Васильевич. Я бы нашел подход. Зинуша тоже делала его из-под палки, пока совсем не сдала... Ну, как поживаешь, сынок?
Александр Сергеевич. Да так, ничего интересного.
Сергей Васильевич. Это я понимаю. А как внуки?
Александр Сергеевич. Твои или мои?
Сергей Васильевич. Начни с моих.
Александр Сергеевич. Виктор... он работает... а на какой работе даже и не скажу, не буду врать, не знаю, но зарабатывает... очень мало. Ты же знаешь, я ничем ему не могу помочь. А все началось с тебя. У тебя была возможность устроить меня на хорошую должность. Помнишь, кем и куда ты меня устроил?
Сергей Васильевич. Ничего уже не помню.
Александр Сергеевич. Тебе почему-то было очень неудобно, что кто-то увидит, что ты мне помогаешь. Мне пришлось идти мастером на кирпичный завод...
Сергей Васильевич. Правда? Странно, у нас в заводоуправлении была вакансия.
Александр Сергеевич. Ты мне сказал, что у тебя нет для меня никакой работы.
Сергей Васильевич. Погоди, это же было не в заводоуправлении, а в главке. Мой брат и твой дядя предлагал местечко для кого-нибудь из наших.
Александр Сергеевич. Я впервые об этом слышу через столько лет.
Сергей Васильевич. Мне кажется, брат даже специально звонил и спрашивал, не хочешь ли ты перейти в управление, в Москву. Я сказал, что не знаю точно. Брат и так все время меня опекал, тащил за собой. Я должен был ему что-то ответить. То есть чем-то ответить на его доброту. Я сказал ему: "Спасибо, не надо, со своим сыном я как-нибудь разберусь". По-моему, он даже обиделся.
Александр Сергеевич. Да какое мне дело, обиделся дядя или нет? Ты ни разу не подумал обо мне.
Сергей Васильевич. Только не надо свою неудавшуюся жизнь сваливать на меня. Моя собственная жизнь давно закончилась. Ты мог стать кем угодно и дослужиться до кого угодно. Все было в твоих руках.
Александр Сергеевич. Оказывается мать была права. Это из-за тебя она нас бросила.
Сергей Васильевич. Кстати, вы уже виделись? Узнали друг друга?
Александр Сергеевич. Да, пришла и встала на колени. Не знаю, как с ней быть дальше. Пока поживет у нас.
Сергей Васильевич. Все-таки она своего добилась.
Александр Сергеевич. Я ее принял ни как мать, а как старого больного человека.
Сергей Васильевич. Ну, разумеется! А как же еще...
Александр Сергеевич. Ладно, мне надо идти.
Сергей Васильевич. Ну иди.
Александр Сергеевич. Пойду.
Сергей Васильевич. Да... Сынок.

Александр Сергеевич неловко и неуверенно трогается с места и, теребя фонарь и веревку, удаляется. Престарелый папаша провожает его взглядом, неимоверно вытягивая шею в проход, чуть ли не падая со своего места...

Мимо старика движутся случайные прохожие, он машет клюкой, но никого не удается зацепить, некоторые ловко уворачиваются. Наконец появляется Коля. Сергей Васильевич уверенно останавливает его клюкой в грудь...

Цыган. Ты что, дед?
Сергей Васильевич. (придирчиво) Подожди, голубоглазый. Хочу вглядеться.
Цыган. Что ты там увидел на моем лице? Какие-то старики попадаются ненормальные.
Сергей Васильевич. Знал бы ты, с кем разговариваешь.
Цыган. Ну?
Сергей Васильевич. Ну, скажем, с сыном цыганского барона.
Цыган. Да что ты говоришь!
Сергей Васильевич. Твое лицо мне об этом напомнило. Это была длинная жизнь, ромалэ. В ней были встречи и расставания. Разводы, измены и предательства. Но при этом я всегда держал голову высоко поднятой, как и подобает... (тут же теряет интерес к собеседнику) О чем с тобой разговаривать - белому человеку с цыганом - ума не приложу.
Цыган. Ну вот, сразу начались затруднения.
Сергей Васильевич. Не говори! Знаешь, я могу не обращать на это внимания. Меня не волнуют эти предрассудки. Я просто стараюсь не отставать от новых веяний. Все равно, конечно, отстану. Все уже не так, я давно не в курсе...
Цыган. Такие идеи всегда в моде.
Сергей Васильевич. Да? Я надеюсь... Уже никакого интереса к жизни, это естественно. Но зов чего-то призывного, чего я пока не могу объяснить, заставляет делать вид, что я ничего не упускаю из вида, что я ужасно любопытный. Понимаешь? Это неправда, мне уже все безразлично. И нужны усилия, чтобы не забрюзжать. Это еще труднее. Старики брюзжат по медицинским соображениям. Это терапия. Тема не имеет значения.
Цыган. Я так и понял.
Сергей Васильевич. Если бы я только мог... Мне уже вредно об этом рассуждать... Нет, тебе не понять. Ты родился не здесь, ты кочевал, у тебя было много братьев и сестер, тебе некогда было задумываться о своей судьбе... Я так говорю, как будто я сам задумывался. (тихо смеется) Еле держусь, чтобы не забрюзжать... Помнишь, что я тебе сказал вначале? Это уже не важно. Это не обязательно помнить. Никому не обязательно. Мы, старики, внушаем себе, что мы не такие уж и безобразные, что нас можно терпеть... Нельзя! Нельзя ни в коем случае. Это же противоестественно. И просто терпеть не могу этих молодых людей, которые вьются вокруг и слушают эту ахинею. Они что, не чувствуют этой вони? По-моему, чувствуют. Поэтому и вьются... Ну ладно, когда тебе 75, ты еще можешь что-то сказать, а когда столько, сколько мне, - это уже не разговор... А ты-то, цыган, чего стоишь, заслушался... Вообще-то, я уже закончил.
Цыган. Тренировка. Мне нравится чувствовать себя выдержанным, внимательным...
Сергей Васильевич. Понимаю. Это как экстремальные виды спорта... Современно я выразился?
Цыган. Да, очень. Я бы так не смог...
Сергей Васильевич. Иногда я ошибаюсь лет на 20-30. Для меня это все в новинку. В мое время модно было играть на аккордеоне, сейчас тоже играют. Вообще, многие вещи такие предсказуемые... Ты слушаешь? Я бы на твоем месте давно уже смылся. Давай-давай, вали!
Цыган. Мне интересно.
Сергей Васильевич. Ой, да брось ты! Ладно... не уходит... Поговорим о деле. Нет времени выслушивать объяснения да и никогда не было. Ромалэ, я близок к разочарованию. Придется с тобой покончить. Одним конокрадом больше, одним меньше...
Цыган. Это справедливо... (подчеркнуто, со значением, выделяя слова) Зато я никогда не забавлялся поджогами.
В воздухе и в глазах старика вновь вспыхивает незримое пламя...
Сергей Васильевич. (настороженно) Как кто?
Цыган. Как некоторые.
Сергей Васильевич. На кого-то намекаешь конкретно? Ладно, это все замечательно. Вот так всю жизнь не веришь ни во что и тут попадается ясновидящий.
Цыган. Я же цыган.
Сергей Васильевич. А толку-то. Думаешь, ты угадал? Хоть что-нибудь?! Все мимо.
Цыган. И с огнем не угадал?
Сергей Васильевич. Нет! Я же говорю: пальцем в небо... Нет-нет, если что-то и было, я готов как на духу, в моем возрасте врать... это... сам понимаешь...
Цыган. Дедушка, вы меня просто умиляете. Я прямо как-то даже растрогался, захотелось поболтать со своими стариками... Если они еще живы.
Сергей Васильевич. Надеюсь, ты получишь достойный отпор. Чтоб никаких вот этих непрошеных объятий. Откуда во внуках этот идиотизм - лезть обниматься? Научитесь сдерживаться! Дед вам что - дерево?
Цыган. Так как же насчет поджогов?
Сергей Васильевич. Каюсь, был один костерок. Но он давно потух... Клянусь мамой... Современно выразился? А хочешь, ромалэ, переезжай ко мне. Когда-то у меня был сын и не один.
Цыган. Спасибо. Я уже заплатил за комнату.
Сергей Васильевич. У меня есть жена. Мы сами пока за собой ухаживаем, но если тебе несложно, ты мог бы потихоньку начать готовить еду, убираться.
Цыган. Спасибо.
Сергей Васильевич. Не благодари. Вот поселишься, оглядишься. Найдем тебе невесту... тоже из приезжих. Будете за нами, за стариками, ухаживать, картошку окучивать, мы уже не в силах. Вообще-то, и не сажали никогда.
Цыган. Я пойду. Дел много.
Сергей Васильевич. Иди. А так, можешь вернуться, когда пожелаешь. Можешь ни один, можешь с цыганятами. Всех приводи!
Цыган. (удаляясь) Договорились!
Сергей Васильевич. (в зал) Лос! Апгемахт! Это я помню мы с табором стояли в Восточной Пруссии в 45-м. Я тогда уже полковником был интендантской службы: скот гнали, спирт, сапоги яловые, новые "виллисы"... Нет! Ни в 45, а в 42-м... И ни в Восточной Пруссии, а на Калининском фронте... Что там Сталинград или Курская дуга! Вот где был настоящий ад. Мне блиндаж смогли соорудить только через полгода, рук не хватало, и это в глубоком тылу, а что говорить о передовой. Там бойцы так и дрались на голой равнине без блиндажей, без окоп. И сплошные топи от Смоленска до Нарвы... (читает прочувственно)
Я убит подо Ржевом,
В безымянном болоте,
В пятой роте,
На левом,
При жестоком налете...
(Сергей Васильевич беспокойно смотрит куда-то вверх) Ну давай-давай! У меня же всегда получалось... (продолжает читать, с волнением)
Я не слышал разрыва,
Я не видел той вспышки, -
Точно в пропасть с обрыва -
И ни дна... ни покрышки.
(слышен свист подлетающего снаряда) Да! Есть!
Грохот разрыва, яркая вспышка, кратковременное задымление; дым рассеивается, Сергей Васильевич исчез с лавочки...

Вваливаются возбужденные и радостные Максим и Коля, еле передвигают ноги от усталости, тяжело дышат, все силы ушли на игру... У цыгана связаны руки...

Цыган. Ну чего, ты уже устал, валишься с ног?
Максим. Ага. (мальчик тут же срывается и бежит к интересующей его луже)
Цыган. Максим, ну куда ты полез? Ты и так весь грязный! (мальчик послушно возвращается) Присядь. Можешь даже прилечь, я с тобой посижу. Развяжи руки. (мальчик одним движением развязывает ему руки и тут же укладывается на скамейке калачиком) Вот так┘ Ты правильно сделал, что убежал. И не возвращайся. Живи, как я. Со мной. Это нормально. Чего молчишь?
Максим. Я сплю! Можно убрать громкость?
Цыган. Конечно┘ Наверное, я говорю непонятные вещи. Но это правда. Родители, любые родители, не несут ответственности за своих детей. Я просто это испытал. Думаешь, я хоть раз услышал от своих родных дельный совет? Это цыгане, Макс, если они и советуют, то всякую чушь. Хотя, может, дело и ни в этом, что они цыгане┘
Максим. (поворачивается к Коле) А здорово быть цыганом?
Цыган. Ты что, классно!
Максим. Тогда я тоже буду цыганом.
Цыган. Нет, я, конечно, был бы ни против, чтоб мои родители были какими-нибудь врачами. Нет, папаша всю жизнь выплавлял из свинца пугачи. Неплохая работа. А мать вообще не работала. Тебе это трудно понять.
Максим. А у моего папы дядя - ветеринар. Дядя Ваня.
Цыган. Вот видишь┘
Максим. У него одной ноги нет. Он ее потерял.
Цыган. А, этот┘ Ты будешь спать или нет?
Максим. Я уже засыпал, а ты начал о чем-то рассказывать.
Цыган. Вот под этот рассказ ты и должен был уснуть. Тебе дома читают сказки? (натыкается на жесткий взгляд Максима) Вообще-то, да, извини, чего это я┘ Да, совсем забыл. У меня ведь куча братьев и сестер: четыре брата и, по-моему, чуть ли не пять сестер.
Максим. Так много?
Цыган. То-то и оно. Теперь ты понимаешь, почему моя мама не работала?
Максим. Нет.
Цыган. Она занималась детьми. Хотя сейчас я и сам в это не верю. Если бы в этом была хоть доля правды. По-моему, они оба не работали. Я так давно оттуда уехал┘ Теперь я, конечно, жалею, что уехал. То есть думаю, что уже пора об этом пожалеть┘ Я с детства мечтал оттуда смыться┘ прыгать с парашютом, ходить под парусом. И все это, между прочим, осуществилось. Да, представь себе, это возможно┘ Даже летал на воздушном шаре. Теперь я удивляюсь: а зачем я об этом мечтал? Что в этом вообще хорошего? Это ведь все небезопасно. Можно все к чертовой матери переломать.
Максим. А лошади?
Цыган. Лошади! Вообще можно стать инвалидом! Хотя я даже не представляю с какого бока к ним подходить, если честно.
Максим. Ты же цыган.
Цыган. Ну и что, что цыган┘ Думаешь, все цыгане на лошадях?
Максим. И тебе никогда не хотелось?
Цыган. Да нет, мне внушали, упорно внушали, что мне это нужно. Особенно старшие братья. Надеюсь, они живы-здоровы, давно их не видел. Не представляешь, что они со мной делали┘
Максим. Они тебя били?
Цыган. Макс, ты с таким энтузиазмом это спрашиваешь┘ Нет, хуже.
Проецируются или оживляются картинки из прошлого: маленький Коля по обыкновению становится жертвой своих братьев-переростков. Он висит на одних ступнях на изголовье железной кровати, стоящей на попа. В таком положении он должен себя накормить. Наконец мы видим, как кто-то из братьев набрасывает на железку огаленный провод. Сноп искр, и Коля падает замертво...
Я вообще не понимаю, как с таким мусором в голове, как у моих братьев, можно жить. Медицинская загадка. И они все это вываливали прямо на меня. Издевались, как хотели. Только братья так могут издеваться. Я до сих пор не отошел от этого кошмара. От этих родоплеменных отношений... Зато я окреп. Но все равно до сих пор вздрагиваю при виде белых лимузинов. Потому что в двух случаях из трех - это цыганский барон. С бриллиантовыми пломбами в зубах.
Максим. Бриллиантовые пломбы? Как здорово!
Цыган. Понимаешь, да? Вот, о чем, на самом деле, нужно мечтать. (возбужденно ходит из стороны в сторону) О бриллиантовых пломбах! Но я слишком поздно это понял. Тем более столько денег на зубы... это извини меня... Это же теперь все у них во рту... У меня, кстати, была перспектива... Давно уже мог бы иметь дом в каком-нибудь цыганском поселке, восемь человек детей - не меньше. Я вовремя сообразил, что так я никогда не стану, кем хочу... Я бы даже не стал картошку сажать. Когда у тебя восемь детей, разве их этим прокормишь? И с капустой возиться... Я даже не знаю, как ее квасить. Жена бы, конечно, разобралась. Меня бы сразу по-родственному запрягли в какой-нибудь серьезный цыганский бизнес... Есть несколько направлений┘
Максим. А какой самый серьезный?
Цыган. (смеясь) Не скажу┘ И вот вместо всего этого... Ужас!┘ Знаешь, как это - каждый день нуждаться в самом необходимом? Когда деньги есть только на хлеб. Это... это необыкновенно┘
Максим. У тебя совсем нет денег?
Цыган. Сейчас полный карман.
Максим. Все-таки ты кого-то ограбил, да?
Цыган. Максим, я же тебе уже говорил - нет. Привыкай. Я не пью, не ругаюсь, я могу помочь тебе с географией.
Максим. А у нас в школе нет географии.
Цыган. Ну да, забыл. Тебе же всего... Сколько тебе точно лет? (Максим показывает две раскрытые ладони) Цифру можешь назвать?
Максим. Десять.
Цыган. Слава Богу, с арифметикой порядок┘
Максим. И замолчал┘
Цыган. Вспомнил одну знакомую┘ цыганочку┘ быстро умела считать...
Мы снова вместе с героем впадаем в ретроспекцию и видим девочку-подростка...
Я только сейчас понял, как она на меня смотрела. (мальчик слушает, положив голову на ладони) Интересно?
Максим. Не очень. Но ты рассказывай.
Цыган. Да особенно нечего.
Материализованные девушка и Коля стоят друг напротив друга, она молча кивает ему и он начинает ее раздевать... Потом обнаженная пара, лежа на кушетке, весело грызет семечки, болтая ногами.
Постояли, поболтали, семечками поплевали. Потом еще пару раз встретились и все.
Максим. Давно это было?
Цыган. Да! Не то чтобы она мне понравилась, интересно было ее увлечь┘ Она оказалась такой странной, ей хотелось со мной подружиться. Я у них там устроился буквально на неделю, и она грудью защищала меня от своего отца.
Картинки из прошлого: седой мужчина цыганской наружности держит Колю за шиворот, потом крутит ухо, почти так же как тот водитель, подружка прытается его защитить...
Он не верил ни одному моему слову, умный мужик┘ Все-таки он мне заплатил за эту неделю. Это была ее заслуга. До сих пор не верится. Но они там так много работали, до позднего вечера, я столько не выдерживал. У меня даже мысль появилась на ней жениться. Не вышло.
Максим. Почему?
Цыган. Была причина. Сейчас это уже кажется неважным... Понимаешь... У меня в тот момент еще не росли усы. Хотя мне было уже пятнадцать. Не знаю, по-серьезному гулять с девушкой и без усов - ну это полное убожество, мне тогда казалось... Я даже волоски начал рисовать у себя на верхней губе, мазался грифелем... Но это же непохоже, сразу все замечают, что я просто испачкался.
Максим. Усы - это, по-моему, такой дебилизм...
Цыган. Ну вот, ты развитый ребенок, это я был Маугли.
Максим. Да, я уже понял.
Цыган. Нет, кто-то там (показывает на небо) очень сильно не хотел, чтобы я остался, завел семью. Понимаешь?
Максим. Конечно.
Цыган. А я не понимаю. Почему? Пришлось оттуда удирать, хотя вокруг были одни друзья. У меня почему-то всегда так получается.
Максим. Значит, если мы подружимся, ты тоже от меня удерешь?
Цыган. Нет! Конечно, нет. Сейчас детки все такие догадливые, конечно, кроме моих племянников. Ничего не пропускают. Нет, Максим, у этой истории с тобой - никакой связи. Мы теперь с тобой вот так┘ (показывает руками замок) Не знаю, может, я ничем и не лучше твоих родителей. Я слишком много времени провел не там, где нужно, и часто занимался не тем, чем мог бы заниматься. Это ладно. Так получается у всех, все ошибаются. Мне только не нравится, во что я превратился...
Максим. Во что?
Цыган. В 40-летнее чучело. (мальчик привстает, чтобы рассмотреть цыгана) Да-да, вот посмотри на меня. И что самое ужасное, ничего уже нельзя изменить: ни расу, ни пол, ни возраст, ни эти дурацкие назойливые умные глаза. Я себе осточертел.
Максим. А по-моему, ты неплохо...
Цыган. Выгляжу?
Максим. Да. С тобой интересно. Ты рассказывай, а я буду слушать...
Цыган. (растрогано) Какой же ты... Вот как я тебя буду воспитывать? Мне же надо чуть-чуть┘ хотя бы для вида┘ подержать тебя в этих... ежовых рукавицах┘
Максим. А я думал, мы просто будем играть...
Цыган. Ну да, так и будет... Главное, что мы вместе. Да? Да, Максим?
Максим. Конечно! (мальчик снова сворачивается калачиком) Вот теперь я засыпаю┘(у мальчика тут же падает рука)
Цыган. Уснул. Сразу... Настоящий цыганенок.
Он сидит несколько секунд с блаженным видом, улыбается, кивает самому себе, звучит ситара, потом к ней присоединяется хрестоматийный дуэт из индийского фильма, все живое невольно начинает пританцовывать; однако Коля тоже незаметно засыпает, роняет голову назад, слышен храп.
Мальчик тут же поднимается, с веселым любопытством разглядывает спящего цыгана и тихо уходит┘ Цыган так и продолжает спать в продолжение действия до своего пробуждения┘

Появляются Сергей Васильевич и Зинуша. Сергей Васильевич на ходу исполняет гимнастическое упражнение. В руках прыгалки... У Зинуши на плече белое полотенце, за поясом бутыль с кислотой, ее приходится то и дело поправлять...

Сергей Васильевич. Дай мне попить. Началось обезвоживание. Это уже второй круг.
Зинуша. Сереж, я ничего такого не взяла. Я думала, мы налегке... Ты так неожиданно решил вернуться к своим пробежкам.
Сергей Васильевич. Ага, понятно. Брось, не думай... Бестолковая...
Зинуша. Да ладно, чего ты взялся?
Сергей Васильевич. Лизка уже устраивается на новом месте. Как я за нее рад. Не знаю, хоть иди сам проси прощения у этого... (с трудом вспоминает) у сына. Теперь, Зин, вся надежда на тебя... Но эту затею придется оставить... Или все-таки пойдешь до конца?
Зинуша. Давай-ка остановимся. Дух переведем... (оккупируют одну из лавочек)
Сергей Васильевич. Поменяешь уксус на керосин?
Зинуша. Что за новости? Решил стать поджигателем? Не поздно?
Сергей Васильевич. Я им и был всегда. Теперь это ко мне возвращается. Давай так: у тебя будет бутылка с эссенцией, а у меня с керосином, на всякий пожарный.
Зинуша. С огнем не шутят.
Сергей Васильевич. Ерунда.
Зинуша. Это Лизка тебе внушила или кто?
Сергей Васильевич. Зинуша, пойми, это правда. Я никогда так себя не чувствовал. Так ясно, осознанно, как будто влили молодую кровь. Я тут поболтал с одним засранцем, медиумом, он мне помог кое-что припомнить. Это я поджег фабрику. Получается так. А кто еще мог? Брат работал в Минлеспроме. Все производство связано с деревообработкой. Я переезжал из города в город, с фабрики на фабрику - исколесил полстраны. Брат же не знал, что я болен.
Зинуша. Это все выдумки.
Сергей Васильевич. Ну хоть что-то... Ладно, а эти два года, которые я не могу вспомнить... Я не удивлюсь, если окажется, что я их провел в дурдоме, а брат это оформил, как командировку.
Зинуша. Все было намного проще.
Сергей Васильевич. Ты что-то вспомнила?
Зинуша. Нет... Да даже если и вспомню... Двигаем дальше! (удаляются)

Их место занимают Тамара Васильевна и Иван Михайлович...
Тамара Васильевна. А сестра говорила, что ты на ладан дышишь. Я-то смотрю, ты еще, как Конек-Горбунёк, скачешь...
Дядя Ваня. Ну, конек ни конек, а неотложку уже пару раз вызывали.
Тамара Васильевна. Да что ты говоришь! А что такое?
Дядя Ваня. Да думаешь, с этим просто так разберешься, когда уже везде болит... Не знаю, хотел к дочери заехать. Потом, думаю, вначале сюда.
Тамара Васильевна. Это что это ты вдруг?
Дядя Ваня. Для разнообразия, дай, думаю, загляну. Когда еще придется? А ты, думаешь, почему?
Тамара Васильевна. Да ничего я не думаю!
Дядя Ваня. Вот всегда ты такая была. Совсем на сестру не похожа. Нет, что-то общее у вас есть. По этому общему вас не различишь - по упрямству.
Тамара Васильевна. Ладно, тоже мне сравнивальщик. Если бы не костыли, я бы тебе тогда врезала.
Дядя Ваня. Что ж не врезала?
Тамара Васильевна. Да чего шум поднимать. Было бы из-за чего...
Дядя Ваня. Вот так, да? Для тебя это пара пустяков. Зря переживал. Думал, мало, что инвалид, еще и сволочь.
Тамара Васильевна. Теперь-то что вспоминать...
Дядя Ваня. А когда? Все... Может, уже и не придется.
Тамара Васильевна. Ну, не придется, - значит не придется.
Дядя Ваня. Я против. Я хочу все это хорошенько вспомнить и только потом...
Тамара Васильевна. Ну вот ты, Иван Михайлович, и вспоминай...
Тамара Васильевна уходит, Дядя Ваня, чуть подумав, следует за ней.

Появляется женщина из коммунальной службы с метлой, начинает подметать. Вплывает Елизавета Дмитриевна. Коля-цыган пробуждается на лавочке, какое-то время дико смотрит на происходящее...
Цыган. Никто из вас здесь не видел мальчика лет десяти?
Женщина. По-моему, у меня уже кто-то спрашивал про мальчика.
Елизавета Дмитриевна. Ничего не поделаешь, деточка. Это в мои времена это было большой редкостью, а сейчас... Нет, я слышала про детские дома, про то, что там творится. Взять того же Макаренко. Он только об этом и писал. Если вчитаться между строк. Этим дышит каждая страница его поэмы... У меня своих мальчиков было трое. Рожала каждый год, если бы не война, их было бы семь или десять...
Женщина. А ведь мужчина, который спрашивал, он ведь с вами-то и был...

Неожиданно появляется Максим, он выходит прямо на середину сцены с какой-то палочкой в руке, весь чумазый... Коля и женщины молча смотрят на него, переглядываются, не в состоянии произнести ни слова... И тут Максима решительно настигает незнакомая женщина - медсестра из детской поликлиники, из-под курточки виден белый халат...

Медсестра. Вытащи это изо рта! Когда мальчик опрятный - приятно посмотреть. А когда такой - стоит, ковыряется в носу и еще не знаю где - смотреть страшно. А чего у тебя такие руки грязные?
Максим. Это они еще чистые.
Медсестра. Это ты мне говоришь? Тебе не стыдно?
Максим. У меня дома мыло закончилось. Я просто водой мыл, они водой не отмываются.
Медсестра. Пойдем, я тебя отведу - умоешься, руки помоешь с мылом.
Максим. А куда?
Медсестра. Здесь недалеко. Да не бойся ты. Это поликлиника.
Максим. Вы там работаете?
Медсестра. Да. Не бойся, не зубным врачом... Не хочешь умываться - как хочешь. Не буду уговаривать.
Максим. Ладно, пошли... (тут же оба решительно удаляются)
Цыган. Нет, вы видели? Какая наглость. Прямо средь бела дня ребенка сцапала. Он же только что здесь стоял. Эй, женщина! Подождите! Максим! (к коммунальщице) Это же Максим... Черт! Упустил...
Женщина. Бывает...

Пока Коля ходит из стороны в сторону и разводит руками, хватается за голову, возникает радио... Мелькают люди в брандмейстерской экипировке... Они тянут шланги, носятся как угарелые. В фонаре наверху вновь возникает внушительная фигура...

Голос ведущего радиостанции. С вами "Пожарная волна". Попробуйте ее оседлать и не бойтесь обжечься. Наши слушатели на этот раз сообщают о неутешительном зрелище. Здание депо и до пожара поражало своей заброшенностью, теперь это обыкновенное пепелище. Приятно было это услышать. Все, что осталось от былого великолепия, это наша каланча, с которой мы вещаем, и с которой я вижу наш город как на ладони. Звоните еще! Чье описание покажется нам самым трагичным, получит подарок от спонсора. Вот тут мне сообщают о пожаре автомобиля джип "Мерседес-Бенц МЛ-320". Автомобиль уничтожен полностью. Причина пожара - грозовые разряды. Кстати, пожар от грозы по народному поверью следует гасить молоком от черной коровы, а также квасом, пивом и яйцами, а не тем, чем пытался пострадавший, все-таки это кара Божья... Меня волнует один вопрос: когда огонь доберется до рубки, как мной распорядятся мои боссы? Я почти уверен, что я так и останусь у микрофона до последнего, в то время как их будет уносить голубой спасательный вертолет. Надеюсь, у них хватит ума переименовать радиостанцию после этого. Ладно! Оставайтесь с радиопогорельцами, с нами весело!

Возвращаемся в скверик. На сцене собирается целая команда участников поиска: дядя Ваня, Сергей Васильевич, Зинуша, Виктор, Тамара Васильевна, Александр Сергеевич, Коля-цыган и женщина с метлой. А Елизавета Дмитриевна благоразумно скрывается в ближайших кустах и устраивает там наблюдательный пункт... Фктически, мы видим все ее глазами.

Дядя Ваня. Теперь мы точно его найдем. Это я в смысле про твоего внука...
Тамара Васильевна. Сутки ни о чем не беспокоились. Что ж теперь. Давайте что ли всем миром.
Сергей Васильевич. Ребенок - не иголка. Но все равно это надо как-то организовать.
Александр Сергеевич. Ты уже все организовал, что мог.
Сергей Васильевич. Шурик, я тебе уже все объяснил. Я не хотел тебе мешать развиваться, принуждать идти по моим стопам.
Виктор. Спасибо, если кто нам хочет помочь. А если кто-то здесь просто так болтается, для вида, лучше идите домой.
Цыган. Меня-то не прогоняйте. Я точно пацана видел.
Женщина. (на цыгана) Вот он, по-моему, с ним и был.
Зинуша. Да-да, я тоже видела.
Цыган. Вы видели моего мальчика. Хотите, отдам вам цыганенка?
Сергей Васильевич. Давай мне.
Виктор. Ладно, не будем отвлекаться. Кто еще что знает? У кого какие мысли?
Тамара Васильевна. По подвалам надо посмотреть, где бомжи и наркоманы. Где еще ребенку прятаться?
Сергей Васильевич. Все повторяется через поколение.
Виктор. Что повторяется?
Сергей Васильевич. Мой правнук - такой же беспризорник, как и двое моих последних сыновей. Повторяется и все остальное... Витя, вот, где твоя супруга?
Тамара Васильевна. Шли бы вы домой, Сергей Васильевич, без вас головной боли хватает.
Сергей Васильевич. Я никуда не пойду, пока не найду моего правнука. Я всю жизнь теряю своих детей из-за бабских вывертов. Вот здесь сяду и буду сидеть.
Тамара Васильевна. Если поход по подвалам ничего не даст, то искать уже будет бесполезно. Это тогда уже до лета... а может, и до следующего.
Александр Сергеевич. Вить, ну давай пройдемся по подвалам. Только у меня ни одной живой батарейки.
Виктор. Да я уже все взял. В крайнем случае посветим газетой.
Цыган. Давайте, я в одну сторону, вы в другую, а старшее поколение пускай контролирует центр.
Сергей Васильевич. Чур, я в центре!
Женщина. Не надо было мальчика отпускать. Он же совсем рядом крутился.
Дядя Ваня. От таких сведений - никакого толку. Что видела - что не видела... Я уже трижды обошел участок и ума не приложу...
Тамара Васильевна. Конечно, это не поросят холостить.
Дядя Ваня. Да причем тут поросята?
Тамара Васильевна. Вот именно, что не при чем.
Виктор. Не понимаю, и этому человеку вы доверили искать моего сына?
Женщина. Я вот тоже смотрю, он сам уже тут заблудился.
Зинуша. А вы тоже догадались, с кого спрашивать - с инвалида.
Сергей Васильевич. И все-таки этот инвалид лучше, ответственней, чем все эти - Витек, Шурик... Подумать только, это мои сын и внук. До чего я дожил.
Зинуша. Это Лизка тебе таких нарожала.
Сергей Васильевич. Ты бы нарожала не лучше. Все дело во мне. Других детей у меня просто не могло получиться.
Виктор. Что еще не так у меня по мужской линии?
Сергей Васильевич. (утешительно похлопав по плечу) Лучше тебе этого не знать. Это может подорвать твою веру в себя. На этот раз уже окончательно...
Тамара Васильевна. Саш, я же тебе говорила: здесь идет разложение, у всех с головой не в порядке.
Сергей Васильевич. Если бы дело было только в голове!
Зинуша. Сереж, я бы обошлась и без этой правды.
Сергей Васильевич. Я все равно скажу, нравится тебе это или нет... Но потом... Когда буду готов сказать. Если кому-то интересно, постарайтесь в этот момент оказаться рядом. Вот и все.
Виктор. Нет-нет, дедуля, договаривай, мне некогда ждать, когда вы соберетесь с силами. А вдруг от этого что-то зависит?
Сергей Васильевич. Уже ничего. Я же сказал: на смертном одре - значит на смертном одре...
Цыган. Как отрезал! Ваш старик просто сын своего воображаемого отца.
Сергей Васильевич. Да, ромалэ, может быть. И мне это нравится, начинает нравиться. Я неисправимый фантазер...
Виктор. Значит, с этим разобрались. Давайте поспешим, скоро начнет темнеть. Этому конца не будет...
Все расходятся шумно, с разговорами, как после офисного совещания; Сергей Васильевич остается в центре; движение в кустах ему кажется подозрительным, он как стервятник вглядывается, делает несколько шагов в эту сторону, опять вглядывается, Елизавета Дмитриевна боится вздохнуть. Но нет, показалось! Затемнение...

Голос ведущего радиостанции. Это "Пожарная волна". Мой спокойный голос не должен вас обманывать - наши дела плохи. Хотелось бы на минутку забыть о пироманьяках, об опасности лесных пожаров и неосторожном обращении с огнем. Этим жизнь не заканчивается.
Мы видим, стоящую на площади перед депо, группу зевак, людей разного возраста, пола и вероисповедания... У одного из них в руках работающий приемник, у другого "мигалка". Кто-то сидит по турецки и, похоже, молится...
То есть не всегда заканчивается этим. Но сегодня нас слушает весь город, все пристально следят за пожаром у нас внизу. Пожарная команда включилась в тушение с самого начала, практически с момента возгорания и на равных ведет борьбу со стихией. Обращаюсь к нашим слушателям... Мне кажется, нашим ребятам пора помочь. Поторопить их немного. Поддержать... Не знаю, как это лучше сделать. Звоните. Или сразу подходите к депо... Здесь уже собралось несколько человек...
Ведущий машет толпе рукой, те радостно ему отвечают...
Нам не нужны зрители, нам нужна реальная помощь... Давайте-давайте, шевелитесь, мои хорошие. Заодно проверим, как я вам дорог. Напоминаю: это самая несгораемая радиостанция всех времен. Мы ждем наших спасителей прямо у нас в студии...

"Опасные встречи". Максим в переулке, превращенном в свалку. Это все, что не поместилось в переполенные мусорные контейнеры. Слышен шум машин с улицы. Появляется похититель кабелей, молодой парень, он волочет за собой из-за сцены длинный толстый провод, на который, как на гирлянду, нанизаны фрагменты электрооборудования. Он начинает его шумно сматывать...

Кабельщик. Иди отсюда, мальчик. Нечего тут стоять.
Максим. Я просто посмотреть.
Кабельщик. Ну, посмотри.
Максим. Это провода? Это кабель, да?
Кабельщик. Телефонный┘ а может, еще какой┘ Я не знаю.
Максим. А почему вы их вытащили?
Кабельщик. Пацан, что-то не так? Что-то тебя не устраивает?
Максим. Мне кажется, вы не тот кабель вытащили.
Кабельщик. Ты, когда маленьким был, быстро научился говорить, без задержек?
Максим. Я не помню.
Кабельщик. Родители любят об этом рассказывать. Хлебом не корми. Все знакомые должны об этом узнать.
Максим. Мне ничего не рассказывали.
Кабельщик. Ты понимаешь, что я занят? И вообще, ты что, уже отучился?
Максим. Я не хожу в школу.
Кабельщик. А мама знает об этом?
Максим. Еще нет, она уехала.
Кабельщик. Я так и подумал. И далеко уехала?
Максим. Точно не знаю. Ну, в общем, на заработки.
Кабельщик. Ты у нее один?
Максим. Нет, еще папа.
Кабельщик. Значит, папа все-таки есть? И он тоже не знает, что ты не ходишь в школу?
Максим. Не-а! Но я снова туда пойду, как только дядя Ваня уедет. Он старый и с деревянной ногой, я даже читать не могу, когда он дома
Кабельщик. С деревянной ногой, как у пирата?
Максим. Нет, как у ветеринара.
Кабельщик. Хочешь сигаретку?
Максим. Нет, спасибо.
Кабельщик. Правильно, малыш. Я тоже бросаю. Но все равно не брошу. Без сигарет я сразу начинаю есть по 10 раз в день. И девчонкам приходится отдуваться┘ А у тебя уже есть подружка? Ты еще с девчонками┘ нет?
Максим. Да вы что, мне только 10!
Кабельщик. Ну да, конечно. Только ты все равно с этим не затягивай┘ Так, значит, говоришь, сильно отставал в развитии, даже в школу не приняли? Ну, прямо как я.
Максим. Что вы придумываете? Я перед школой уже выучил все буквы. И считал до трех тысяч.
Кабельщик. До трех? Это еще ничего не значит.
Максим. Из всего класса только я знал и еще одна девочка.
Кабельщик. Ты ее еще помнишь?
Максим. Конечно.
Кабельщик. Ну вот, а ты говоришь! Скоро они у тебя будут пищать-попискивать. Ты извини, друг, мне надо идти. Вот это все барахло надо перетащить в одно место.
Кабельщик уже свернул провод в здоровенный моток и накинул на плечо.
Максим. До свидания!
Максим провожает кабельщика восхищенным взглядом┘

Вместо кабельщика появляется странный нервный гражданин в очках с толстыми стеклами и взъерошенными волосами┘
Темная личность. Иди за мной.
Максим. Зачем?
Темная личность. Долго рассказывать, пошли.
Максим. Я вас не знаю.
Темная личность. Думаешь, это обязательно? Давай руку. (Максим послушно протягивает руку) Ну вот, попался.
Максим. Я ничего не делал.
Темная личность. Да, знаю, знаю. Просто так необычно. Чужой мальчишка дал мне свою руку, подчинился. Испугался, что я такой строгий, да? А вдруг я плохой дяденька?
Максим. А все видели, как вы меня взяли за руку.
Темная личность. Кто видел? Перестань! Никто ничего не заметил.
Максим. Я же видел, и еще вон та тетенька. (никого нет, но он пытается разглядеть)
Темная личность. А знаешь, что я им скажу? Что ты вот так здесь стоишь и всех за руки хватаешь... Ты вообще нормальный?
Максим. Вы первый начали.
Темная личность. Кто начал? Я тебя не трогал... Хотя я не против, если ты сядешь ко мне поближе...
Максим. А вы когда-нибудь летали на воздушном шаре?
Темная личность. Я? А должен был? Я все время был прикован к земле, как это ни громко звучит. Я не мог оторваться. Я очень рано отказался от каких-то иллюзий. В моей жизни нет места подвигу, тем более чуду.
Максим. Я всего лишь ребенок, а вы мне такие вещи говорите.
Темная личность. Мальчик должен быть мальчиком и не позволять себе реплики взрослого человека.
Максим. Тогда отпустите руку.
Темная личность. Ни за что. Будешь кричать?
Максим. Нет.
Темная личность. Почему?
Максим. Просто интересно.
Темная личность. Ты что, любопытный? Ты знаешь, что любопытной Варваре на базаре нос оторвали? (Максим заходится звонким смехом) Что, никогда не слышал?
Максим. Нет.
Темная личность. Да ты что! Это такая известная шутка... была в мое время. Короче, мы можем, как враги, постоять тут еще минут пять, а потом мирно разойтись. А можем еще чего-нибудь сделать. У нас столько возможностей. Твоя молодость и моя фантазия - это сила. В футбол играешь?
Максим. А причем тут футбол?
Темная личность. Значит, с футболом никак. Я почему-то так и думал. Ладно, а как насчет пирожных?
Максим. А почему вы спрашиваете?
Темная личность. Все-все, я понял. Тебя, наверное, учили, не заговаривать с чужими. Учили?
Максим. Конечно.
Темная личность. Забудь об этом, я не опасен. Кстати, у меня есть машина, мы могли бы прокатиться. Есть один маршрут на примете.
Максим. Экскурсия в лес? Это мой папа так шутит. Только не понимаю, чего тут смешного.
Темная личность. (от души смеется) Ничего-ничего. Скоро поймешь. Твой папа в самую точку попал.
Максим. Я люблю пирожные.
Темная личность. Не мог сразу ответить?
Максим. Хотел помариновать.
Темная личность. Где ты такому научился? Опять папа?
Максим. Нет, на этот раз дедушка с бабушкой.
Темная личность. Да, у тебя, я гляжу, настоящее воспитание.
Максим. В футбол я тоже играю. Но вы сказали, что у вас что-то не получается.
Темная личность. Понимаешь, я живу ни один.
Максим. Я тоже.
Темная личность. У меня две дочки растут. Жена.
Максим. Так... и?
Темная личность. Я их люблю. По-своему, конечно. Поэтому я сразу хотел бы перед тобой загладить эту вину...
Максим. За что?
Темная личность. Я соврал про автомобиль. Так что нам с тобой особенно некуда ехать.
Максим. А про пирожные?
Темная личность. Ну, в общем, да...
Максим. Так вы меня в милицию хотите отвести или к родителям, я так и не понял?
Темная личность. Я еще не решил. А тебе куда больше хочется?
Максим. Куда-нибудь пойти с вами.
Темная личность с усилием выдергивает свою руку из руки мальчика...
Темная личность. Забыл сказать: я не могу, у меня куча работы.
Максим. Врете вы все, нет у вас никакой работы.
Темная личность. Пойми. Ты такой маленький, а я уже взрослый. Ты даже не представляешь, что другие могут подумать.
Максим. Уходите?
Темная личность. Да, извини. Обещал жене зайти в магазин.
Максим. У вас же нет жены!
Темная личность. Ну, все равно обещал...
Максим провожает темную личность с досадой┘

Появляется собственный прадедушка Максима. Он тут же направляется к мальчику и останавливается в нескольких шагах от него.
Сергей Васильевич. Умеешь пользоваться спичками? Иди, я тебя научу.
Максим. Спасибо, я умею.
Сергей Васильевич. А знаешь, как сделать зажигательную бомбу?
Максим. Нет.
Сергей Васильевич. Я тебя научу. Понадобятся еще некоторые компоненты.
Максим. Какие?
Сергей Васильевич. Интересно?
Максим. А вы так скажите, на расстоянии.
Сергей Васильевич. Не понимаю, почему ты меня боишься. Я не страшный, я просто старый.
Максим. Вы старый и страшный.
Сергей Васильевич. Когда-то я был начальником и руководил людьми, но даже тогда меня никто так не боялся. Думаешь, я тебя схвачу? Я в такие игры не играю. Честное слово... Я ведь знаю твоего отца?
Максим. Не знаю. Как его зовут?
Сергей Васильевич. Витя.
Максим. Вы просто угадали.
Сергей Васильевич. Да, конечно. Так зовут моего внука... или внучку. Когда я его видел в последний раз была зима, жуткий ветер, глаз нельзя было открыть. И тут навстречу идет невестка с ребенком, а он весь замотанный, не понятно мальчик или девочка... Так удивился, что не успел рассмотреть. Даже не поздоровался. Теперь-то, думаю, надо было хотя бы поздороваться. Внук-то чем виноват? Хотя, конечно, какого они вырастили внука это еще вопрос. Достоин ли он меня? (достает спички) Поймаешь?
Максим. Да!
Сергей Васильевич. Лови! (Максим ловит) Подожги чего-нибудь, я уже не смогу. У меня не получится. Ко мне даже подойти страшно, такой я старый. Ладно, передавай привет Вите.
Максим. (озорно) От дедушки?
Сергей Васильевич. Да, скажи: "Привет от дедушки!" (оба смеются, два голоса - молодой и ветхий)
Максим. (смущенно) Спасибо за спички.
Сергей Васильевич. Иди, иди. Не за что... (тащит свое тело к выходу) Ну вот, вроде и все...

В этой же подворотне появляется опрятный мальчик, ровесник Максима. У него в руках детский мольберт и духовой инструмент в футляре.
Максим нагло приближается к мальчику и берет его за пуговицу.
Максим. (лапочет по-французски) Salut! Tu ici vis? Tu es bon de moi entend? Je veux arracher beaucoup ce bouton.
Мальчик. Я не понимаю.
Максим. Ладно, не буду тебя сильно мучить. Отвечай, не задумываясь, что общего между женщиной и лошадью?
Мальчик. Легче сказать, чем они отличаются.
Максим. Не знаешь?
Мальчик. Догадываюсь. Это ведь шутка, причем очень глупая.
Максим. Нет, это серьезно. От этого многое зависит. Например, твоя жизнь.
Мальчик. Ничего я тебе не буду говорить.
Максим. Если не скажешь, я тебя придушу. (начинает душить, сжимая воротник рукой)
Мальчик. Ладно, подожди, я скажу... Точно не помню. Короче, женщину, как и лошадь, нужно вначале объездить, а потом на ней катаются все, кто захочет.
Максим. Ты знал все, гад!
Мальчик. Я все равно не понимаю, чего тут смешного.
Максим. Да тут понимать нечего, просто шутка... А мы могли бы с тобой подружиться.
Мальчик. Думаю, не стоит. Зачем?
Максим. А я убежал из дома. И подружился с цыганом. С настоящим.
Мальчик. Какой ужас! С кем подружился?
Максим. Он грабит людей.
Мальчик. Думаешь, это хорошо?
Максим. А что же тут плохого?
Мальчик. Представляешь, он тебя ограбит или твоего папу?
Максим. Придется все-таки тебя придушить. (снова кладет ему руку на горло)
Мальчик. А у него, наверное, есть пистолет?
Максим. Конечно. А тебе какой дело?
Мальчик. Ну, ты же хотел со мной подружиться.
Максим. Да. Очень.
Мальчик. Я - Леша.
Максим. А я - Максим.
Мальчик. Ты в школе учишь французский или с тобой отдельно занимаются?
Максим. И в школе и отдельно.
Мальчик. Здорово. А я застрял с этим английским. Такой неинтересный язык.
Максим. Я тоже застрял.
Мальчик. У меня рядом с домом есть такие классный лошади.
Максим. Настоящие?
Мальчик. Нет, деревянные. На них тоже можно сидеть, разговаривать. Пошли? Пока никто не занял.
Максим. Пошли.
Мальчик. А ты уже читал Эдгара По?
Максим. Еще нет.
Мальчик. Я тоже. Открыл и сразу закрыл. Одному это страшно читать. Давай вместе почитаем?
Максим. Давай. (уходят)

Входят Виктор и цыган... Работает радио, музыка замолкает...
Виктор. Подожди, сейчас... (останавливается, чтобы послушать новости)
Голос ведущего радиостанции. Это "Пожарная волна". Продолжается наше пиро-шок-шоу в прямом эфире. Зажигаем огни только для вас! Вы думаете, наши ребята справились с огнем? Как бы не так. Кстати, спасибо, было очень много звонков. Только что-то никто не торопится нас спасать... Где вы, смелые люди? Говорю это без всякой иронии. И вот важное сообщение. Удалось наконец напасть на след пироманьяка, который недавно сжег несколько автомашин. Появились приметы подозреваемого, составлен словесный портрет... Описание дал один из самых престарелых, но ОЧЕНЬ бдительных жителей нашего города. По всей видимости, он с ним успел пообщаться и даже указал, где его можно найти. Приметы очень характерные, и в интересах дела мы пока ничего не будем объявлять. Если все так и есть, то этот человек будет задержан в ближайшие часы, и мы сразу вам об этом расскажем... Будьте с нами. Мы горим в прямом эфире...
Виктор. Ты слышал? Тут все на этом построено. Я вообще уже давно ничего не могу слушать. Особенно вот такую музыку. А они долбят и долбят. Ты бы слышал их позывные часов в 6-ть утра. Как будто это последний день. Тут даже вода такая, как будто ею уже что-то тушили.
Цыган. Кризис среднего возраста.
Виктор. Думаешь?
Цыган. Ты на пике формы, и поэтому все кажется таким безобразным. Я через это уже прошел.
Виктор. И что там за перевалом?
Цыган. Рассветы.
Виктор. По тебе не скажешь.
Цыган. Это внутри. Мне стало, наконец, безразлично, что будет дальше. У меня появились такие привычки... (сморкается) Не эта! Перестал брать телефоны у девушек. Зачем мне их телефоны? Это просто годы. Они идут. Я лично верю в свою звезду, - в настоящую старость. Она наступает, можно сопротивляться, все равно наступит. Это благословение. Если вовремя не постарел, - считай, сошел с дистанции.
Виктор. Нет, мне еще до этого далеко.
Цыган. Это из-за сына. Ты помнишь, что он у тебя есть, пытаешься ему что-то показать или наоборот что-то скрыть. И сам смотришь на него, надеешься, что он будет лучше, чем ты, когда вырастет. Хотя на это не стоит рассчитывать.
Виктор. Сын здесь не при чем. Я ничем не жертвую. Не работаю на трех работах, чтобы всех обеспечить. Хотя какая тут жертва - не понимаю. Это был сознательный шаг. Его рождение. Я с самого начала, еще до того, как он появился, решил, что должен быть рядом с ним, иначе я его потеряю. Поэтому - никакой занятости. Это я придумал такую хитрость.
Цыган. Интересно. И в результате?
Виктор. В результате он больше с матерью общается. Вот у них настоящая семья. Нет, когда я прихожу домой после своих недолгих странствий, я тоже как бы присоединяюсь. Он меня узнает, папой называет, но как-то не очень... серьезно. Я чувствую, что-то у них происходит, пока меня нет... наверное, смеются надо мной, не знаю...
Цыган. Это нормально.
Виктор. Да? А я всегда был за отца горой и ни в какие коалиции не вступал... Я мог бы сказать, что Максим для меня - все. Я просто пытаюсь об этом не думать, чем он для меня является. Он же не виноват, что родился. И никто не виноват. Я хочу это подчеркнуть. Поэтому я не знаю: сразу его найти или еще немного поискать.
Цыган. Я бы не выбирал.
Виктор. Ты не представляешь, как это глупо - быть отцом. Это самая нелепая роль, самая бессмысленная. Но просто так от этого не откажешься....
Цыган. На все нужны силы.
Виктор. Да, на все. И на это у меня сил уже нет. Я весь израсходовался. Я вспоминаю своих друзей, своих лучших друзей, когда нам было по 10-11 лет. Нам было весело вместе. Но что-то помешало нам вырасти такими же веселыми. Мы не понравились женам своих друзей, и нас оказалось легко разлучить. Поэтому... не буду я никого искать! По крайней мере пока. Гори оно все синим пламенем...
Цыган. Так друзей не вернешь.
Виктор. Да. С друзьями - все.
Цыган. Твой собственный сын оказывается крайним.
Виктор. И вот я думаю - почему? Почему за все достается Максиму? А?
Цыган. Не знаю.
Виктор. Мы просто к нему еще не привыкли. Как это странно - ребенок в нашем доме. Хотя уже и 10 лет прошло.
Цыган. Да, это сильно.
Виктор. И никто ему не может помочь. Если он только сам себе не поможет. Да, наверное, так все и будет. Он либо отвоюет это место для себя, либо оно никому не достанется.
Цыган. Неужели для единственного ребенка не нашлось места?
Виктор. Бесполезный вопрос. Я же не говорю, что Максима не существует, - я признаю его существование. Но зачем мне целая куча этих сложных отношений? И что я получу взамен? Нет, просто Максим не справился. Если ему надлежало своим появлением на свет, скажем, сплотить нашу семью, то ему это не удалось. Теперь он почувствовал свою вину и пустился в бега... (Мужчины веселятся и проникаются пониманием и симпатией друг к другу) Мало нежных чувств? Зато все честно. Так или иначе - ребенок все равно в центре внимания. Ты посмотри: все с ног сбились, даже этот... дядя Ваня...
Цыган. А хочешь, я подыщу тебе работу? Вот так рукой махну и... Я по глазам вижу, давно болтаешься без дела.
Виктор. Ты? Работу? Давай!
Цыган. Куда-нибудь поближе к лошадям.
Виктор. К сожалению, мне подойдет не любая работа.
Цыган. Испугался... Я понимаю. Найдем, какую захочешь.
Виктор. Каким образом?
Цыган. Нет-нет, я не шучу, я просто это умею. Устраиваться. Место и должность значения не имеют.
Виктор. Представляю, что за работку ты находишь.
Цыган. Мне нравятся кредитные учреждения. Беру чистым обоянием. Можно даже без документов устроиться. Если на спор. Не знаю, может, я фантазирую, что у меня это получается. Но последнее время...
Виктор. Я хочу попасть на нашу радиостанцию.
Цыган. Никаких амбиций... Ты хочешь работать на этой бессмысленной радиостанции?
Виктор. Ничего не могу с собой поделать.
Цыган. Это блажь... А кем?
Виктор. Ну, не знаю... Кем... Редактором... Главным редактором.
Цыган. Ладно, сделаем.
Виктор. Так просто? Я им дважды себя предлагал. Они даже слушать не захотели. У них там перебор, все укомплектовано. Даже внештатники не нужны. Только в рекламный отдел и со своей клиентурой.
Цыган. А что ты улыбаешься? Может, я раскрыл вековую тайну... Люди строчат резюме, посещают тренинги, ходят на собеседования и ни фига. А я говорю тебе - любая работа!
Виктор. Я пессимист. Извини.
Цыган. Если жизнь кого-то хочет добить, то обязательно добьет... Выход есть не у всех┘
Виктор. Вот это уже приятнее слышать.
Цыган. А у тебя как раз есть выход...
Виктор. Я бы кое-что поменял на этой радиостанции!
Цыган. Ну, это на твое усмотрение. Я бы заменил ведущего.
Виктор. Да... Ведущий не годится. Сразу куплю ему билет и пускай уматывает из города. Боюсь, что не наскребу денег... Он слишком хорош. На нем все держится. Ты тоже это понял? Извини, что об этом спрашиваю: мне пока не с кем посовещаться.
Цыган. Нет, его надо просто выгнать. И ничего не объяснять. Ни в коем случае.
Виктор. Да, правильно. Даже как-то странно. У нас с тобой полное согласие... Еще немного и все подумают, что мы бывшие однокурсники.
Цыган. Не дай Бог! Кстати, как у тебя, образование подходящее?
Виктор. Не очень.
Цыган. Это даже лучше. Ну, у тебя есть какие-нибудь идеи?
Виктор. Полно.
Цыган. Придумал какое-то новое направление?
Виктор. Вообще-то, нет. Но собираюсь... обязательно...
Цыган. Хорошо. Думаю, что это и не понадобится. Вить, а может, ну ее, эту радиостанцию? Сплошная головная боль. Я тут разговаривал с мужиком... Есть хорошее место по ремонту кассовых аппаратов. Сплошные деньги.
Виктор. Нет, я уже несколько раз пробовал. Руками у меня ничего не получается. К тому же, это я выбираю себе работу. Мой выбор.
Цыган. Да, конечно.
Виктор. Ну, что? Как сотворится это чудо? Прочтешь заклинание?
Цыган. Навещу владельца станции.
Виктор. Думаешь, он тебя примет и... послушает?
Цыган. Откуда я знаю? Я даже не имею понятия, что ему говорить. С чего начинать... Но ты не волнуйся, главный редактор... это же не на таможню... Но все-таки я не волшебник...
Виктор. Я понял.
Цыган. Даже если это полная ахинея, тебе не помешало бы верить... Вообще-то, я рассчитывал, что ты мне подкинешь чуть-чуть деньжат. Хотя бы символически.
Виктор. Не могу.
Цыган. Ладно, потом...
Виктор. Хочется похлопать тебя по плечу. По-свойски. Не знаю почему. Чтобы убедиться...
Цыган. Я этого не люблю.
Виктор. Да? Это только слова... А так я тактичный. Ни о чем не спрашиваю... (подчеркнуто) Вдруг ты передо мной в чем-нибудь виноват? И хочешь оправдаться... Всякое может быть.
Напряженная пауза. В этих двух фигурах, стоящих лицом к лицу, ощущается нарастающая враждебность...
Цыган. Все равно не надо хлопать. Мне будет обидно.
Виктор. А мне?
Цыган. Ты свое получишь. Пока!
Виктор. Подожди!
Цыган. Что ты так смотришь? Все нормально. Отвечаю. У тебя просто фантазия разыгралась.
Виктор. Может, не стоит тебя отпускать...
Цыган. Почему?
Виктор. Вдруг ты подойдешь под описание?
Цыган. О, Господи, я уж испугался... Думаю, куда он клонит? Тебе скоро на этой радиостанции работать, а ты слушаешь их болтавню.
Виктор. (облегченно рассмеявшись) Да, конечно, бред. Извини... Тогда давай я все-таки по-дружески, а то не разойдемся... (собирается похлопать по плечу)
Цыган. Не надо.
Виктор. Ладно. Не пропадай. (расходятся)

С разных сторон появляются Сергей Васильевич и Елизавета Дмитриевна. Оба смущены. Они движутся как пара танцоров фламенко, совершая круги и маневры, не сближаясь, с экспрессией, присущей их возрасту. Зинуша тоже выходит и устраивает засаду за ближайшей палаткой со своим "коктейлем Молотова".

Сергей Васильевич. Мы просто неразлучны.
Елизавета Дмитриевна. Сколько в тебе еще жизни... Может, это только голос такой?
Сергей Васильевич. Попробую вспомнить, какие у нас еще взаимные обязательства.
Елизавета Дмитриевна. Давай.
Сергей Васильевич. Ты все книги вернула, которые взяла почитать?
Елизавета Дмитриевна. Я слишком часто покупала книги сама, на свой вкус, чтоб кому-нибудь их возвращать.
Сергей Васильевич. Значит, не отдашь.
Елизавета Дмитриевна. Даже если бы были.
Сергей Васильевич. Это всего лишь книги. Тебе удалось стащить кое-что повесомее.
Елизавета Дмитриевна. Душевный покой?
Сергей Васильевич. Опередила. Не такой уж я проворный.
Елизавета Дмитриевна. Нет, голос очень моложавый.
Сергей Васильевич. Я стараюсь побольше двигаться. Но крепости у меня поубавилось. Еще 10 лет назад я был на что-то годен. А теперь уже все, гулянки закончились.
Елизавета Дмитриевна. Да ты же ходишь своими ногами, Сережа. И со всем управляешься самостоятельно. Ты перед войной был в худшей форме, потому что нервничал на работе, много курил. А сейчас ни нервов, ни курева, ничего. Пора брать новые высоты.
Сергей Васильевич. Намекаешь на женитьбу? Это был бы номер. Но все равно, спасибо за предложение, хотя я и не свободен.
Зинуша. А я все слышу.
Сергей Васильевич. Для тебя это и было сказано... Лиза, я все могу понять, но тогда ты могла все это проделать по-другому? Обязательно было так срамиться? К чему эти истерические послания, я что, держал тебя, не давал уйти?
Елизавета Дмитриевна. Я думала, что ты меня не отпустишь. И меня просто бесило твое спокойствие.
Сергей Васильевич. А сейчас?
Елизавета Дмитриевна. А сейчас уже нет. Сейчас оно мне даже нравится.
Сергей Васильевич. Я хочу дать тебе совет, как ты должна была поступить.
Елизавета Дмитриевна. А не поздно?
Сергей Васильевич. Вот, что ты должна была написать... (ходит, диктует) Я встретила хорошего человека. Он на такой же должности, как и ты перед войной. Но я не могла его не выбрать в память о тебе. Он еще старше, чем ты, и, конечно, он не такой бодрый, но он сказал, что хочет усыновить наших мальчиков и будет любить их как своих собственных. Но я сказала, что должна посоветоваться с тобой. И вот, как и обещала, пишу это письмо.
Елизавета Дмитриевна. Он на такой же должности, и значит он тебе уступает. Ты такой далекий, что я перестала тебя помнить, но и забыть не могу┘ Да, я мечтала писать похожие письма.
Сергей Васильевич. Вот видишь. И я бы, конечно, растаял и ни за что не позволил бы твоему хахалю усыновить моих сыновей, но дал бы развод с легким сердцем, все-таки солидный человек, хорошая замена... И я бы настоял, чтобы ты отдала мне детей. И забрал бы их сразу после возвращения... Видишь, как просто? Можно было все изменить, ничего не разрушая. А ты не стеснялась рассказывать моей сестре о своих интрижках, зная, что она мне обо всем донесет очень подробно. Потом выдумала эту басню про умерших детей... Я надеялся на твою догадливость. Мне казалось, что ты способная, что мне не придется объяснять тебе элементарные вещи.
Елизавета Дмитриевна. Я не знала.
Сергей Васильевич. Потом, если бы ты захотела вернуться, тебе всего лишь надо было черкнуть типа... Сережа, я осталась одна. Моего Ивана Ивановича... Петра Петрович не стало. Я так хочу увидеть детей и так далее... Думаешь, я бы тебя не принял?
Зинуша выходит из укрытия с бутылкой в руке...
Зинуша. Хорошо, Сергей Васильевич, а куда бы ты дел меня?
Сергей Васильевич. Зин, почему ты меня перебиваешь?
Зинуша. Значит, ты все время думал об этой шлюхе?
Потихоньку собирается публика, состоящая из родственников и прочих персонажей...
Елизавета Дмитриевна. Я бы попросила...
Сергей Васильевич. Ну... не все время... Я просто хочу ей протянуть руку помощи, пока не поздно... вернуть в семью.
Елизавета Дмитриевна. В какую семью, Сережа? Ее давно уже нет.
Зинуша. Так, значит, это ты...
Сергей Васильевич. Что я?
Зинуша. Ты пригласил ее. Она бы сама не осмелилась приехать.
Сергей Васильевич. Зина, тебе надо лучше меня слушать. Да, я ее пригласил... А где бы ты ее в Пензе искала? Извини, Лиза!
Елизавета Дмитриевна. Подожди, Сережа... И Шурик тоже в курсе?
Александр Сергеевич. Я ничего не знал. Честное пионерское.
Елизавета Дмитриевна. Шурик... Господи!
Сергей Васильевич. Зин, она твоя...
Зинуша выразительно приближается к жертве...
Зинуша. Ты можешь просить, умолять, тебе это не поможет.
Елизавета Дмитриевна. Я знаю. Ты всегда была безжалостной. Похитила моего мужа, когда я была далеко. Конечно, там я не могла его достать, как-то пристыдить.
Зинуша. Ах ты бессовестная!
Елизавета Дмитриевна. Думаешь, я не переживаю?
Зинуша. Это мне безразлично.
Елизавета Дмитриевна. Да, тебе, конечно. Я думала, что Сережа сможет понять, что я просто шучу... Знаешь, у Чехова есть такой рассказ "Шутка"? Раньше он все понимал. Когда я писала о детях, я просто корчилась от смеха. Это было так очевидно. Мы ведь писали друг другу такие письма постоянно. Сколько раз он писал, что ему оторвало ногу? Я этим ногам счет потеряла. Я же понимала: ну где ему там может оторвать ногу? Что с Сережей сделала война? Он лишился чувства юмора. Даже остатков чувства юмора. Нет, я понимаю: смерть, грохот канонады - начинаешь на все смотреть по-другому. Я же видела этих фронтовиков - ничего особенного, общалась - нормальные мужчины, смеются... Может, потом с годами сказалось, но тогда они еще не утратили своей галантности, своей восприимчивости...
Зинуша. Всё?
Елизавета Дмитриевна. Нет, я понимаю, это было легкомысленно. Но за это не судят! Скоро не останется ни одного свидетеля моей честности, моей преданности. Даже мой родной сын не захотел понять. Ну ладно, он был ребенком. Но Сергей! Как мы с ним смеялись, когда были мужем и женой. Я же помню этот вечер перед самым пожаром. Сережа был просто в ударе! Ведь все, что было потом, - стерлось, я запомнила его именно таким - смеющимся. Он любил непристойные шутки. Да! Задирал ногу и все такое... (грубым голосом) "Вам намазать маслом или насрать?" Мне это тогда казалось просто гениальным. Куда это все делось?
Зинуша. Не надо спрашивать у меня. Я сделаю то, что задумала. Видишь, эту бутылку? В ней кислота. Наверняка пока она тебя ждала, она выдохлась, потеряла силу, как и мы - постарели, подряхлели, стали немощными, но тебе хватит, чтобы сгореть заживо.
Елизавета Дмитриевна. Я все-таки попрошу о помощи. Не такие уж они бессердечные, хоть и близкие люди.
Сергей Васильевич. Лиза, лично я тебя простил давно, но не все такие как я. И этих других я могу понять. Могу понять твоего сына, которого ты бросила в 9-летнем возрасте. И Зину, которой пришлось с ним возиться. Она же к этому не было готова. Я ей сказал, что дети у меня взрослые, а маленькие умерли от тифа. А тут целых два подростка. Она понятия не имела, что с ними делать, она была в шоке. У нее глаза на лоб вылезли, когда она увидела этих оборванцев Сашу и Тишу. Грязные, во вшах, неуправляемые, дикие. Она угодила в такую ловушку, в такую западню! А Лизка в это время могла себе позволить жить в свое удовольствие. Как Зинуша может такое простить? Это невозможно.
Виктор. Да, я теперь убедился. У моего дедули когда-то было прекрасное чувство юмора. У вас, кто говорит, тот и прав, слова нельзя вставить. Я его самого на порог не пущу, в смысле Сережу, а он что-то там смеет говорить о прощении. Вы бабушка и дедушка друг друга стоите, два сапога пара. Нужна вторая бутылка.
Сергей Васильевич. Хватит и одной.
Женщина. Я не понимаю, есть тут у вас хоть один нормальный? Подержите старуху, она же сейчас действительно всех начнет кислотой обливать. Есть тут мужики или нет?
Виктор. Оставьте нас в покое. Сами разберемся.
Женщина. Я, конечно, оставлю вас в покое. Но никуда не пойду.
Виктор. Ладно, смотрите.
Зинуша. (с характерным хлопком вскрывает бутылку) Неужели меня никто не остановит? Сергей Васильевич, ты?
Сергей Васильевич. Я давно сказал тебе "нет", но ты такая упрямая, обязательно все доведешь до конца.
Зинуша. (с сомнением) А я вдруг подумала...
Сергей Васильевич. Что ты подумала?
Зинуша. Что у нее все сгорит... кожа, волосы.
Сергей Васильевич. Ну, правильно. Ты же этого и хотела.
Зинуша. Я хотела ее проучить.
Елизавета Дмитриевна. Господи, ее еще уговаривать придется. Что за баба!
Зинуша. Замолчи, дрянь!
Елизавета Дмитриевна. От дряни слышу.
Зинуша. Ты сейчас у меня, гадина, дымиться будешь.
Елизавета Дмитриевна. Да ладно, криворукая, напугала...
Зинуша. Все, ты меня довела, сейчас я тебя буду обливать.
Елизавета Дмитриевна. Давай-давай, горбатая, только по дороге не обдуйся.
Зинуша церемонно приближается к Елизавете Дмитриевне, но рядом оказывается дядя Ваня, который железной хваткой останавливает ее руку.
Зинуша. Га-дю-ка! Отпустите мою руку, я это сделаю.
В борьбе бутыль наклоняется, и ее содержимое медленно выливается на неживую ногу Иван Михалыча. По толпе собравшихся проносится изумленный вздох... Зинуша. (отступая) Я не хотела┘
Елизавета Дмитриевна. (оцепенело) Какой ужас.
Женщина. (так же) Вода. Водой надо полить. И содой посыпать. Нет, уже поздно.
Елизавета Дмитриевна. Может, вызвать скорую?
Дядя Ваня. Не везет мне с этой ногой. Не беспокойтесь, с ней ничего не случится, она как бы ненастоящая.
Зинуша. Господи┘ (веселея) Как я испугалась. Я подумала, невиновный человек пострадает┘
Елизавета Дмитриевна. А ты не подумала, что я тоже невиновна. (дяде Ване) Спасибо, молодой человек┘
Дядя Ваня. (всем, восхищенно) А сильная какая, еле удержал!
Женщина. Хорошо, хоть один человек нашелся... А сразу и не скажешь.
Да вы присядьте. Давайте помогу. (доставляет Иван Михалыча к лавочке, с этого момента они неразлучны...)
Виктор. Теперь все, да? Протез можно выбрасывать?
Дядя Ваня. Не знаю, надо посмотреть, что от него осталось.
Александр Сергеевич надевает очки, садится и внимательно разглядывает пострадавшую ногу┘
Александр Сергеевич. Впечатляюще! Что значит - кислота.
Зинуша. Фу, слава Богу, все кончилось. У меня такое творилось в голове, такие картины рисовались. Сережа как мог меня поддерживал. Направлял. Он удивительно чуткий, несмотря на свой возраст.
Сергей Васильевич. Все-все, Зин, хватит, а то о нас не знаю, что подумают... Зинуль, а давай отречемся от старого мира. Представь, что Лизка моя сестра или племянница.
Зинуша. (закрыв глаза) Представила┘ Нет, не получается. Наверное, уже не смогу. Придется так доживать.
Появляется Максим со своим новым другом. Леша подталкивает его вперед, а сам остается в толпе взрослых, помахав на прощание рукой и послав вдогонку несколько воздушных поцелуев. Максим робко мнется на месте, ожидая, когда его заметят...
Женщина. Не ваш мальчик?
Виктор. (прищуривается) Трудно сказать. Мало быть похожим.
Женщина. Ну, присмотритесь!
Елизавета Дмитриевна. Не понимаю, это у вас в семье мода такая - не верить в собственных детей? Пора бы уже...
Максим. Папа! (подбегает к отцу)
Виктор. Максим! (садится, держит мальчика за плечи) Куда ты убежал? Знаешь, как я волновался?
Максим. Я увидел лошадку и пошел за ней.
Виктор. Какая лошадка, Максим?
Максим. Вот такая. (показывает ростом чуть ниже себя)
Сергей Васильевич. (на заднем плане) Глухая отмазка!
Виктор. Ты что, потерялся? Ты же знаешь, где мы живем...
Максим. Я пошел по длинной дороге, через речку, а там за мостом я был только два раза...
Виктор. И заблудился?
Максим. Нет, я просто там никогда не был и было интересно.
Виктор. Ты же ничего не ел целый день.
Максим. Я ел, я покупал.
Виктор. У тебя были деньги?
Женщина. А я несколько раз видела этого мальчика. И все время со взрослыми.
Виктор. Максим, ты, надеюсь, мне что-нибудь расскажешь?
Максим. Конечно, пап, теперь я буду тебе все рассказывать.
Елизавета Дмитриевна. Ну-ка, дайте-ка, я взгляну на своего правнучка.
Максим. Пап, кто это?
Виктор. Тебе не обязательно знать.
Тамара Васильевна. (не скрывая радости) Ну вот, я же говорила, найдется, куда он денется.
Александр Сергеевич. (скептически) Ты говорила...
Виктор. Ну ладно. (встает) Извините за беспокойство! Всем большое спасибо!
Появляется мама-Лена...
Лена. А мне спасибо, за то что я приехала.
Виктор. Привет.
Лена. А что это вы тут все?...
Виктор. Семейный совет. (все готовы подтвердить) Вот Елизавета...
Елизавета Дмитриевна. Дмитриевна!
Виктор. Да! Приехала. Родственница отца. Поэтому такая новость, все собрались.
Лена. Очень приятно. Лена.
Елизавета Дмитриевна. Я знаю, девочка. Моему внуку повезло с вами. (приватно) Вы очаровательны.
Лена. Внуку?
Виктор. Она шутит. Просто уже в таком возрасте...
Лена. (Максиму) Здравствуй, мой хороший! Как ты?
Максим. Привет! Нормально!
Виктор делает знак рукой, и собравшиеся с шумом расходятся вправо-влево, поделившись ровно пополам, кто-то не может определиться.
Лена. Хорошо, что ты вышел с ним, а то он вообще не гуляет, просто какой-то затворник. (садится на корточки) Максим, ты вообще умываешься? (платком трет ему лицо) Да ты просто грязный! А руки!
Максим. Я умывался в поликлинике...
Лена. В какой еще поликлинике? (Виктору) Ты ходил с ним в поликлинику? Что-нибудь случилось? Он у нас не заболел?
Максим. Мам, да все у меня нормально. Мы просто с папой вышли на улицу на 5 минут.
Лена. Странно. Что-то здесь не так.
Виктор. Лен, мне обещали работу, приличную. Представляешь?
Максим. Связанную с лошадями.
Виктор. Это он болтает.
Лена. Вить, неужели правда? (обнимает мужа) Ну, мне надо почаще уезжать. Приехала и столько сразу изменений: с ребенком гуляет и работу нашел.
Максим. Мам, пошли домой, я хочу умыться. И уроки надо делать.
Лена. Нет, ты слышал? А если бы я не приехала?
Виктор. Хорошо, что раньше не приехала. Шучу.
Лена. (шутливо-угрожающе) А что было раньше? А? Ну-ка, ну-ка... (треплет мужа за подбородок) Я все про тебя узнаю! Мне Максим расскажет. Да, сынок?
Максим. Конечно, мам!
Максим за спиной у мамы обменивается с отцом дружественными знаками. Они втроем движутся к выходу, держась за руки...
Виктор. Только давайте все это не сейчас, не на улице... Хотя ладно, валяйте... Максим, рассказывай!
Максим. Так вот. Вначале я сидел с бабушкой и дедушкой, и они уснули перед телевизором, а папы все не было, я не знаю, куда он пошел... И тут я взял книжку, начал листать... Мам, ты видела? - "Нравы насекомых" Фабра - ужасно скучная книжка! И я только начал читать про пауков на Корсике, и тут ПАПА ЗАВАЛИВАЕТ... (уходят, продолжая беседовать)

Голос ведущего радиостанции. У нас радостная новость! Пожар наконец удалось потушить. Сразу сообщаю, что наша любимая пожарная команда цела, но пострадал случайный посетитель. С незначительными ожогами он доставлен в больницу... Надеюсь, что уже сегодня нам удастся с ним побеседовать. Конечно, если он после всего этого сможет разговаривать... Вот тут мне подсказывают, если бы не он... но к этому мы еще вернемся. У нас есть минутка, другая, чтобы потанцевать. Дамы приглашают. Я тоже разомну ноги... (звучит энергичный безоблачный свинг)
Занавес

╘ В.Орлов, На Пожарной Волне, 2002