Кустов Олег: Лаборатория этики

Аннотация:
Комедия о потере укоренённости.

Кустов Олег:

ЛАБОРАТОРИЯ ЭТИКИ

комедия

И совсем не в мире мы, а где-то

На задворках мира, средь теней.

Н. Гумилёв.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

Владимир Валентинович Завгородний - председатель, доктор чудословия

Алина Завгородняя - его невестка

Рубен Степанович Аванесян - начальник лаборатории, доктор чудословия

Александра Васильевна Правотворова - доктор чудословия

Евгений Михайлович Ойкуменов - финансист

Сэм Смирнов - референт по кадрам

Лена Головач - лаборант

Аркадий Поднебесный

Иван Подкаблучный стажёры

Наталья Замогильная

Г-н Бабалович, г-жа Бабарыкина - репортёры

Пузодав и Бузотёр, они же Убью и Порву - служба безопасности

Кордебалет, санитары, сотрудники лаборатории и летающая тарелка

Действие первое

Август 1991-го. Губернский город Энск.

Сцена первая

Лаборатория этики Института Псевдопроблем. Большой кабинет со множеством пустых рабочих мест. Во главе стола, заваленного самыми разношёрстными бумагами,

Аванесян занят разговором по телефону.

Аванесян (в трубку). Вы что, не знаете? Лаборатория переезжает, у нас не лучшие времена, этика... (в сторону) к чёрту этику, не осталось никакой этики.

Смирнов (пытается сдвинуть сейф). И надоумили же классика перековать мечи на орало!

Аванесян (Смирнову). Тащите! В нём философские камни!.. докторов чудословия, когда ещё соискателями были... (Показывает пальцем в небо.) Вон оно когда. (В трубку.) И потом, Лена, как там вас... ГКЧП не пройдёт. Мы меняем ориентацию... с левой на правую, так, понимаешь, куда удобней, весь мир привык. А потому обобществление, обнищание, что там ещё... короче, с подвала волочимся на четвёртый этаж. Нет, помогать не надо. Тут мужские руки нужны: мы свою мудрость в железные ящики прячем. И, будьте любезны, не путайте научный эксперимент с навязчивой идеей. (Бросает трубку.)

Смирнов (с интересом рассматривает свои руки). Решительно могу полагаться на обе руки.

Аванесян (строго). Попрошу и вас не умалять значение эксперимента для всего человечества.

Смирнов (снова упирается в сейф). Памятник! Таскаться с ним туда-сюда занятие для стажёров: они люди молодые, у них ловчей получится.

Аванесян. Вы что, не знаете, откуда у стажёров руки растут?

Смирнов. Так под моим же началом!

Аванесян. Под началом или... но чтобы до конца...

Смирнов (весело). Сделаем! (По-свойски.) Кто звонил?

Аванесян (насупившись, недовольно). Какая-то Головач Лена от Владимира Валентиновича...

Смирнов (в удивлении). Кто?

Аванесян. Ну, Лена Головач.

Смирнов. А-а, Лена!

Аванесян (раздражённо). Нет у нас места! Лаборатория перегружена, а всякие там Головачи прут со всех щелей.

Смирнов. Как же можно, Рубен Степаныч? От самого председателя, а вы её за штат! (Оглядывается по сторонам.) Надо бы местечко подыскать. (Со всей ответственностью.) За тем и живём, чтобы народу жизнь дать.

Аванесян. И лезут, и лезут прям отовсюду. Сползаются со всех щелей жуки-навозники на дармовщинку. Проходу от них нет. А ведь им не только работу - квартиру подавай!

Смирнов (мечтательно). Ах, и мне бы квартирку в престижном районе.

Аванесян. Говори конкретней.

Смирнов. Ну, на Красном или Морском, а может (решительно машет рукой) коттедж на Золотодолинской!

Аванесян (привстаёт от удивления). Ишь чего захотел! В коттедже-то сам Завгородний живёт. Сначала потруби с моё, потом уж мечтай. (Уходит.)

Смирнов. На мечты времени катастрофически не хватает.

Аванесян (просовывает голову внутрь, заговорщически). Вот перееду в коттедж, оставлю тебе свою служебку - живи и радуйся. (Голова исчезает.)

Смирнов (присвистывает). Как же, дождёшься от тебя! (Твёрдо.) Не ждать милостей от Аванесяна, взять их у него - наша задача!

Аванесян (снова заглядывает внутрь). С мебелью оставлю!

Удаляется, по коридору слышны затихающие шаги.

Смирнов (вслед). Нужна мне твоя мебель с клопами.

Дверь плавно открывается, изящная женская рука приглушает свет, и в лаборатории

появляется Головач, исключительно обольстительная женщина-вамп.

Головач. Вы Аванесян?

Смирнов (с кавказским акцентом). Постой, красавица, не так скоро!

Головач (недоверчиво). Вы меня разыгрываете.

Смирнов. Отчего же? Будем знакомы - Сэм Смирнов.

Головач. Вот как?

Смирнов (радостно). Готов оказать посильную помощь.

Головач. Сначала скажите, кто вы.

Смирнов. Какая в сущности разница? Помначлаб, замначфин? (Расшаркивается.) Референт по кадрам, без пяти минут доктор чудословия. И много чего другого у меня за плечами (большими пальцами указывает за спину), на плечах (ладошками хлопает себя по щекам), а уж впереди... (опускает руки вниз) и говорить не приходится.

Головач (игриво). Тогда догадайтесь, кто я.

Смирнов. Вы... имя какое-то у вас неприличное... от Владимира Валентиновича?

Головач (кокетливо). Да. Это я.

Смирнов (широко улыбаясь). Так вот ты какая, северная коза.

Головач (обиженно). Зачем девушку обижаете?

Смирнов. Что ж тут обидного, мать семерых козлят? Если б назвал коровой... (жалобно) у нас тут одни тёлки. А ты вся такая-растакая козочка! (Причмокивает от восторга, расстёгивает воротничок.) Как всё-таки неординарен Владимир Валентинович!

Головач (с опаской). У него, правда, есть вкус.

Смирнов. Вкус к красивым женщинам и вещам. Никто в этой лаборатории не умеет их ценить.

Головач. Что, мужчин не осталось?

Смирнов. Мужчины... Хм! Люди-человеки! Быдло одно, быки. Один я тут торчу, как козёл. (Оба хохочут.) Рогами в сейф упираюсь.

Головач (покровительственно). Козлик! (Смирнов падает к ней на грудь.) Нет! (Пытается оттолкнуть его.)

Смирнов. Забудь это слово. Для меня только "да"!

Головач. Значит, берёте на работу?

Смирнов. Да! Да! Хотя это не главное. Все мы тут от Владимира Валентиновича. Цельный его организм: руки, ноги, глаза, уши и даже зубки. И ты, Леночка... (помрачнев) конечно же, не его голова.

Головач. Кто же его голова?

Смирнов. Есть тут один стажёр-любимец.

Головач (страстно). Тогда я буду сердце!

Смирнов (любуется ей). Какая, однако, наивная! К счастью, не удастся тебе стать его сердцем.

Головач. Почему?

Смирнов. Во-первых, оно в ларце, закрыто и спрятано от чужих глаз, а, во-вторых, скоро будет совсем далеко.

Головач (кладёт руку ему на плечо, с животным упрямством). Где?

Смирнов. По ту сторону моря. Это его родственница. (Хватает кисть и целует пальчики.) Он обожает её.

Головач (с надеждой). Наверное, маленькая девочка, ещё младенец.

Смирнов. Маленькая, ага! Замужем за сыном.

Головач (отворачивается, расстроено). Он меня обманул.

Смирнов. Что мы о нём? Почтенный старец! Дни его сочтены. Леночка! (Разрывает рубашку.) Смотри, моё сердце пусто, забери его. Брось собакам, если оно тебе безразлично. Но прежде повремени. (Обнимает её.) Скучно не будет!

Головач смеётся и гладит Смирнова по груди.

Сцена вторая

Коттедж на Золотодолинской. Спальня на верхнем этаже.

В окнах видны сосны, слышен шум берёз. Мягкие тона тюли и обоев резко контрастируют с чёрным, наполненным сном шёлковым постельным бельём. Завгородняя за туалетным столиком. Поднебесный, чуть прикрывшись, лежит на подушках.

Поднебесный. С нами всегда происходит то, что и должно было произойти: ты уезжаешь, а я так и не решился сказать обо всём, что у меня на душе.

Завгородняя. Ожидание выматывает. Даже днём сплю. Волшебные сны - дрёма, полуявь - не пойми что. Сегодня была в некоем городе, тёмном, промозглом. В запретном районе с высокими стенами и огромными воротами. Попасть туда невозможно: никого не пускают. (Тревожно.) Что бы это значило? Болезнь?

Поднебесный. Разве что болезнь перемены мест.

Завгородняя. Город в городе, душа внутри нашей души. Невидимая рать - ангелов, богов? - охраняет его, но ворота открылись и безоблачный мир предстал передо мной. Светлые улицы, чистые пути. Парки, бассейны и вроде бы обыкновенные люди, такие же, как мы, но что-то было ещё. Красота? Возвращаюсь обратно, во тьму, чтобы забрать маму, Илюшу, тебя - всех, с кем хочется жить. Ловлю себя на том, что прежде подумала о тебе, не о муже. И тут голос: "Ты и более никого".

Поднебесный (загробным голосом). Ты и более никого.

Завгородняя (со всё растущей тревогой.) Знаю какой-то закоулок в глубине этого исполина. По сумрачной мостовой добираемся до него. Теперь нужно перелезть стену. Лезем, прыгаем. Нам удаётся, нас не успели остановить. Переваливаем в солнечную страну и оказываемся между рядами на ипподроме. Зрители ещё не собрались. Видимо, будут скачки. Рядом пятиэтажные, похожие на наши кирпички, дома, чувствуется присутствие моря, воздух сладок, будто благодать разлита. Люди собираются. Видят нас. Говорят, зачем пришли, уходите, но потом примиряются и больше не обращают на нас внимания. В конце концов, они тоже когда-то пришли сюда.

Поднебесный. Не жалей ни о чём.

Завгородняя (рассмеясь). Даже если у нас будет ребёнок?

Поднебесный (не принимая её слова всерьёз). Всё равно - не жалей.

Завгородняя. Мы и так не можем глядеть друг на друга без смеха. (Без следа напускной весёлости.) Что если у меня останется память о тебе? Там, за океаном.

Поднебесный. В тридевятом царстве, в тридесятом государстве...

Завгородняя. Хотя бы там. Мне выпала участь вдовы.

Поднебесный. Упрекаешь его?

Завгородняя. Кого? Илюшу? Владимира Валентиновича? Это для тебя он председатель, наставник. Для меня Илюшин отец, не более, свёкор - скрежет, а не слово. Уж он-то знал: сына никогда не интересовался женщинами. Наш брак лишь видимость, не пойми что, и всё ради благополучной жизни подальше от лаборатории.

Поднебесный. Завгородний по-своему прав: он не чает в тебе души. Это заметно.

Завгородняя. По-моему, Владимир Валентинович просто в меня влюблён и заходит издалека. (Присаживается к нему.) Вот так. Что же касается Илюши, он как бы ничего не замечает, даже наши с тобой посиделки.

Поднебесный (разом притягивает её). Равномерно перетекающие в полежалки...

Завгородняя. Иначе зачем всякий раз отлучаться по твоему приходу?

Поднебесный. Представь себе два луча, разгоняющих тьму.

Завгородняя. Прожектора?

Поднебесный. Лазеры. Оба работают в противофазе, так надо! Если лучи скрещиваются, тоже неплохо: света не становится меньше. Но если встречаются лоб в лоб, глядя в глаза, могут уничтожить самих себя.

Завгородняя. Потому вас и стремятся столкнуть - одного против другого. Вам же при встрече достаточно скрещивать руки, пересекать лучи, а не навязывать другому источнику света свой.

Поднебесный. За семью морями - не удастся.

Завгородняя (в своих мыслях). Надо устраиваться на новом месте. Илья, гений компьютерного железа, неумеха в быту.

Поднебесный. Он хотя бы встретит тебя?

Завгородняя (рассеянно). Да, конечно, там на острове.

Поднебесный. Ну, о чём ты задумалась? Об островитянах?

Завгородняя. Только не о них. Я вижу пляски, но не в ночных прокуренных кабаках, а при ярком солнечном свете на берегу моря. Небо, лёгкие облака, солёный воздух, греческие юноши, немки, русские, все страны мира. Радостно возносимые кисти, песни у костра: кто у огня, кто у воды? И кто, скажи мне, позовёт нас туда? Чтобы мы наконец-то без войн, без революций научились жить одним огромным народом.

Завгородняя ступает, изображая сиртаки.

Поднебесный ладонями отбивает такт.

Сцена третья

Лаборатория этики. Смирнов катается сидя в председательском кресле.

Головач церковной свечкой крестит углы.

Головач. Так, так и так. Чтобы все злые духи выветрились. Так, так и так.

Смирнов. Леночка, молиться надо, а не подтакивать.

Головач. Кто нас учил? Так, так и так.

За дверью слышны крики Аванесяна: "Смирнов! Смирнов!". Головач прячется под председательский стол. Смирнов вскакивает и бежит навстречу Аванесяну.

Аванесян (весь растрёпанный, стонет). Смирнов... Окно!

Смирнов. Что окно?

Аванесян. Разуй глаза! Снаружи, разрази тебя гром, что висит?!

Смирнов. Что висело, то и висит. С майской демонстрации.

Аванесян. Обалдел? Август на исходе. Меняй мигом. (Выдохшись окончательно.) Замену у Александры Васильевны подыщи в историческом реквизите. (Разводит руками.) Столько готовились, готовились - дай порулить! - и вот на тебе! Всегда так у нас: чуть сообразим, тут же и разопьём.

Смирнов (роется в ящике с тряпьём, масками и карнавальными принадлежностями). А где Завгородний? Председатель где, я спрашиваю.

Аванесян. На Медео Завгородний, у казахских друзей. При таких обстоятельствах его никогда не бывает! (В сторону.) Чёрт, как подставил! (Кричит.) Красный меняй!.. С корнем выдирай красный... Ты что ж делаешь? растудыт твою...

Смирнов (недоумевая). Да на кой его менять? Тут их вон сколько. Даже зелёный... в полосочку...

Аванесян (яростно). Какой зелёный? Какой? Ты где живёшь? Забыл?! Вон тот многоцветный монтируй!

Смирнов (с видимым спокойствием). Только на треть красного осталось.

Аванесян. Вполне достаточно! Будет красный пояс. Главное, чтоб и белым, и... Да ну вас! (Убегает.)

Смирнов. Леночка, выходи. (Головач вылезает из-под стола.) Ну вот и славно. Будешь моим тайным оружием. До поры, до времени Аванесян не должен ничего знать - мы поставим его перед фактом.

Головач. Скорей бы! Надоело по шкафам прятаться.

Смирнов (планирует). Представлю тебя коллективу. Сперва лаборантом, а потом, глядишь, помощником моим станешь. Хотя... не надо Аванесяна. Ему не до того. В бухгалтерии отметишься и ладно.

Створки дверей распахиваются. Ойкуменов, рыжеволосый мужчина средних лет в больших круглых очках, со словами "Прошу вас, Александра Васильевна" галантно пропускает вперёд

Правотворову, добрую пышногрудую матрону с тяжёлым характером.

На ловца и зверь бежит. (Вошедшим.) Александра Васильевна, Евгений Михалыч, знакомьтесь, наш новый лаборант - Головач... зовут Леной.

Ойкуменов. Приказ есть?

Смирнов. Как без приказа? Вот! (Показывает ворох бумаг на столе.)

Ойкуменов. Что ж, на довольствие поставим с сегодняшнего числа. Головач. Спасибо. Вы столь импозантны!

Ойкуменов (польщённый). Ещё бы! Пятнадцатый год бюджетом ведаю, скольких председателей пережил. А тут опять - слышали? - ГКЧП не пройдёт!

Смирнов. Итого, новый председатель намечается.

Правотворова. Да что вы? Стоит уйти в отпуск, вернёшься, а место - нет его! - занято.

Смирнов. Дорогая Александра Васильевна, ваше не займут. Кто посмеет? (В сторону.) Кому оно нужно?

Правотворова. Пусть только попробуют. Посмотрим, как у них (с ударением) это получится.

Смирнов. Вам бы фронтом командовать.

Правотворова. На мне и так культмассовый сектор.

Ойкуменов. И спортивные праздники.

Смирнов. О, это целая линия обороны. При всём при том бег в противогазах - занятие нечеловеческое: кони пусть упражняются.

Правотворова. Не моя вина, Сэм, что вы задыхаетесь. Сама бы побежала - размер подобрать не могу.

Ойкуменов. Так-то! (Головач.) Нашу Александру Васильевну даже служба безопасности уважает. Видели бы вы, как они вытягиваются при её появлении. (Изображает команду "Смирно!")

Смирнов. Это правда. Пузодав с Бузотёром её просто боятся. (Делает пару пингвиньих шагов и вытягивается вместе с Ойкуменовым.)

Общее веселье. В лабораторию, подобно порыву ветра, врывается Замогильная, за ней едва поспевает Подкаблучный, несчастный молодой человек.

Замогильная. Здравствуйте, все! (Обегает по кругу собравшихся.) Веселимся?

Ойкуменов. Было бы общество да повод для куража.

Правотворова. Мы потому здесь, красавица, что друг без друга не можем.

Замогильная (искренне). Если б вы знали, какое это счастье прописаться в нашей лаборатории!

Подкаблучный (в сторону). Ну и дура.

Замогильная с лёгкостью присоединяется к новым забавам.

Подкаблучный пытается угнаться за ней.

Сцена четвёртая

Аэропорт Энска. Международный терминал. Идёт регистрация рейса.

Завгородняя. Аркаша, не уговаривай. Больше оставаться не могу.

Поднебесный. Когда теперь увидимся? Даже не знаю.

Завгородняя. Кто это может знать? Не от нас зависит. (Сама с собой.) Но у меня останется память.

Поднебесный (с отчаянием). Так оно всегда было: вся жизнь - в метрополии, в колонии - скука, тоска, заняться нечем!

Завгородняя. Метрополия, да есть ли она? Столица там, где творческие люди, где издатель приходит к автору, потому что того требует время и сама публика. Переделка старого - удел периферии.

Поднебесный. Этак при нашем-то изобилии столиц на своё звание ни одна не потянет.

Завгородняя. Вот видишь. Ты понял. (Целует его.)

От группы людей, проходящих на выход, отделяется Завгородний. Ровным взглядом, брошенным в пустоту, скользит мимо них, но вдруг резко останавливается и здоровается в упор.

Завгородний. Здравствуй, Аленька! И тебе, юное дарование, привет.

Поднебесный (раскланиваясь, полушёпотом). Здрасти...

Завгородняя (без испуга, без растерянности, но искренне не понимая, почему он здесь). Владимир Валентинович, вы?

Загородний. Как видишь.

Завгородняя. А как же Медео?

Завгородний (сурово). Не климат мне там. Погляди, в лаборатории что делается, события вовсе не шуточные. Пустое - в горах отсиживаться: жизнь мимо пройдёт. И вот, недаром сюда поспешил: ты, вижу, времени зря не теряла.

Завгородняя. Были дела в Энске.

Завгородний (согласно кивает). Дела-а... и что же, Аленька, давно ты в делах?

Завгородняя. Неделю, как Илюша уехал.

Завгородний. И тебе следовало вместе с ним! Все беды от нарушения правил. Так ведь, стажёр? (Пристально разглядывает Поднебесного.)

Поднебесный. В закрытой системе так: хаос уничтожает порядок.

Завгородний. И наоборот: для порядка нужна сильная рука.

Поднебесный. Всё равно хаоса не миновать.

Завгородний. Есть такие места, (напевает) где я не буду никогда, (тоном знатока) с обратной стороны Земли. Причины вроде те же, а следствия другие. (Показывает Завгородней на табло). Ну что же, твой рейс. Муж один на острове, небось страдает? Ладно, проведаю вас там на днях. (Поднебесному.) Ведь отпуск мне полагается, а? (Завгородней.) Мягкой посадки. (Поднебесному.) А с вами, молодой человек, мы ещё поговорим.

Берёт Поднебесного под руку и идёт с ним на выход.

Сцена пятая

Лаборатория этики. Сотрудники выстроены в ожидании прибытия Завгороднего.

Пузодав и Бузотёр в парадной форме прохаживаются вдоль строя.

Головач (в восторге разглядывает Пузодава и Бузотёра). Надо же: такие молодые, а уже генералы!

Смирнов. Нравятся? У нас в лаборатории выслуга идёт быстро - год за два. (В сторону.) А если ещё знать, что плохо лежит...

Подкаблучный. Да не те это звёзды у них на погонах.

Головач. Никогда не видала таких красивых. Фантики! (Пузодаву.) Давайте знакомиться! Меня зовут Лена. Я лаборант. (Пузодав молчит. Бузотёру.) А вы? Что вы можете?

Смирнов. Всё. Абсолютно. Могут даже подводную лодку по отсекам продать.

Головач. Что же они молчат?

Смирнов. В их деле нужен короткий язык.

Головач (разочарованно). Его им отрезали, откромсали под самый корень.

Смирнов. Ах, ты моё бессознательное!

Аванесян. Разговорчики в строю! Смирнов, кого это вы инструктируете?

Смирнов. Наш новый лаборант. (Запинается.) Просто Лена.

Аванесян (с подозрением). Просто Лена...

Смирнов. От Владимира Валентиновича. (На ухо Аванесяну). Рубен Степаныч, вдруг он не передаст?

Аванесян (возмущён, Смирнову). Передаст, передаст! После такого и не передаст?

Смирнов. А вы?

Аванесян (с испугом). Что я?

Смирнов. Прежде управлялись с лабораторией безо всяких полномочий.

Аванесян. Так это когда было? Ныне я близко к лаборатории не подойду, пока не поручатся за мою неприкосновенность, порядочность, неподкупность - словом, дайте полномочия председателя, а то... знаю я наших сотрудников, того и гляди, сзади войдут.

Смирнов. Подсидят, вы хотите сказать.

Аванесян. Что подсидят?

Смирнов. Вас подсидят. Или дело уголовное возбудят.

Аванесян. Какое такое дело? Ишь взяли моду возбуждать. Не сидится на месте. Всё чего-то там возбуждаете.

Смирнов (в сторону). Так если бы возбуждалось!

Аванесян. Пора, пора его опускать. Снимать то есть...

Без предупреждения, как будто только что вышел, в лабораторию проскальзывает Завгородний. Обходит строй, не глядя никому в глаза, а глядя куда-то в пространство.

Резко поворачивается к Аванесяну.

Завгородний. Что вы, что вы... (Показывает на строй.) Этого теперь не надо. (Сотрудникам.) Здравствуйте, товарищи! Садитесь, будьте добры. (Пузодав и Бузотёр размещают сотрудников вдоль стены.)

Подкаблучный (мешкает, Бузотёр толкает его в спину). Поосторожней, привыкли тут по головам ходить.

Завгородний (с грустью разглядывает триколор). Уже поменяли, а ведь присягали... (Неожиданно для самого себя.) Молодцы! Так держать!

Аванесян (с подобострастием). Как изволили отдохнуть, Владимир Валентинович?

Завгородний (добродушно). Благодарю вас, отдохнул замечательно. Чудненько! Но... нервишки пошаливают. Возраст всё-таки. (Аванесяну.) Так что лабораторию придётся Вам поручить, уважаемый доктор. Берите, так сказать, и храните. Только чтоб, знаете, без этой кавказской резни. Но с кавказским радушием!

Аванесян (теряясь в догадках). Как можно, Владимир Валентинович?

Завгородний. Не переживайте, Рубен Степанович. В полномочиях председателя есть своя прелесть. Покомандуйте, ощутите себя полубогом. А мы вам поможем. Ведь всё это (кивает на триколор) так, ненадолго. (Обращается к сотрудникам.) ГКЧП не пройдёт?

Подкаблучный. Не пройдёт!

Правотворова. Ещё чего!

Ойкуменов. Да здравствует свобода!

Завгородний (Аванесяну). Вот видите. Не хотят равенства. Осатанели совсем. Но это не главное, ерунда всё это: побарахтаются немного, поголодают, надоест, а там, смекаете?, мы опять чего замутим. Тогда и потребуются мои председательские полномочия. Ведь за мной сила. (Братски похлопывает Аванесяна.) И вот за то, что сохранили, уберегли в трудный момент, мы вас не забудем, дорогой Рубен Степанович. (С кавказским акцентом.) Вовек!

Аванесян (по привычке низко раскланиваясь). Премного вам благодарен.

Завгородний. Чудненько! Возьмите инструкции. (Даёт ему папку.) Толкните речь и примите всё, что полагается в соответствии с полномочиями. (Ностальгически, сотрудникам.) Эх, лаборатория! Сколько понастроено всего, сколько выстрадано под этими сводами! Цените её, товарищи, любите родную. (Уходит расчувствовавшись.)

Аванесян (читает). В связи с внезапной и тяжёлой болезнью досточтимого Владимира Валентиновича, доктора чудословия, академика возможных и необходимых академий, председателя и сверхначлаба, а также по причине окончания эксперимента, принимаю на себя полномочия председателя и обязуюсь единолично возглавлять Лабораторию Этики. (Аплодисменты. Дрожащими руками наливает воду в стакан.) Ныне всем нам стало понятно: мы не можем жить одни. Мы должны ощутить себя частью одного большого Института Псевдопроблем, в просторечии именуемого Европой, стать его полноправным членом, попасть, как водится, в десятку самых престижных лабораторий. (Бурные аплодисменты. Аванесян залпом выпивает стакан.)

Ойкуменов. Скажите, как есть, что для этого надо?

Аванесян (отрывается от текста). Много трудиться для этого надо. Работа прежде всего, а девушки потом. И чтоб все, все до одного, ни минутой позже.(Опережая вопрос.) Да, не обойдётся без авралов, по-другому не умеем.

Ойкуменов. Вот так, так. Это опять нашей лаборатории за весь институт пахать!

Замогильная. А вы как думали? Кто же, если не мы?

Подкаблучный (иронично). Судьба у нас такая.

Правотворова. Наточка, вы который год на целине? Мы на неё всю жизнь положили.

Подкаблучный (Замогильной). Ведь если хлеба не будет завтра, значит, битву за урожай проиграли вчера.

Аванесян (продолжает чтение). Особое значение в постановке и решении наших - общечеловеческих! - проблем отводится нам, Лаборатории Этики с её многоопытным и, без умаления, великим коллективом.

Ойкуменов. Сколько можно! Дайте пожить по-человечески!

Правотворова (низким грудным голосом). Какие, дьявол вас побери, эксперименты! И так всё ясно. Нас пользуют, как хотят!

Ойкуменов. В конце концов пусть эстеты работают!

Аванесян. Эстетам нельзя, Евгений Михайлович. У них свои проблемы. Перепроизводство. Знаете, какое это страшное слово? Слушаешь Баха и не слышишь. В книгу глядишь, а видишь... цифры одни видишь, котировки биржевые. Тоже не сладко! Температура у них непостоянная, скачет, как сумасшедшая, полотна фламандские трескаются. То-то! Нам их проблемы не понять - климат подкачал, ривьера не та. Так что... Всё будет по-прежнему. То есть не совсем по-прежнему. Получать будем меньше, работать больше. А когда было иначе?

Ойкуменов. При татаро-монголах, когда же ещё.

Аванесян. Вы это бросьте. (Возвращается к тексту.) Итак, в штате придётся убавить, но все не вымрем, не переживайте. То есть, наоборот, попробуем пережить. У кого не получится, что ж - напишем, погиб ради мировой... а, чёрт! ради блага всего человечества. (Смирнову.) А теперь заздравную нашей лаборатории, да погромче! Пусть сильнее грянет... (Пузодав дёргает его за рукав.) Что там ещё? Владимир Валентинович вызывает? Бегу, бегу. (Хватает бумаги и поспешно ретируется.)

В лаборатории громыхает торжественная музыка.

Сотрудники вяло подымаются с мест и расходятся по домам.

Действие второе

Октябрь 1993-го.

Сцена первая

Лаборатория этики. Защита стажёров: председательствует Аванесян,

в президиуме - Смирнов и Правотворова. Головач старательно протоколирует.

Аванесян. Поднебесный, сколько можно?! Что за поэма? Переходите к поэтической новизне.

Поднебесный. Тогда эпилог: герой будущего обращается к нам, его предкам, и из своей эпохи повествует, чем пресыщено прошлое (читает несколько вызывающе):

А потом ретроспектива та ещё -

Полыхнут великие пожарища:

Франция, Германия, Италия

И далее, и далее, и далее...

Полетят свободные нейтроны

Разрушать таможни и кордоны,

Поползут чудовищные бредни

С увереньем в милости последней.

И рванёт испуганная публика

Из концертных залов по республикам,

Но ни помощи, ни силы не останется,

Чтобы в ноги варварам не кланяться.

Аванесян (возмущён). Поднебесный, что за футурология!

Смирнов (согласно кивает). Жуть!

Аванесян. Вас никто не просил делать предсказания. Всё это миф, мистика, бред. В задачи лаборатории не входит заглядывать в завтрашний день: сегодня - вот наш критерий.

Смирнов. Учитесь у классиков!

Аванесян. Довольно с меня вашей алаверды, белеберды то есть. По мелочам размениваетесь. Неудивительно, что пучит лабораторию. (Смирнову.) Продолжайте, коллега. (Уходит.)

Смирнов (стажёрам). Эх, ребята, ребята. Как же так? Два года работы и одна только либерализация, взвинчивание цен и в довесок, надо же!, путч присобачили. А это повторение, неоригинально. Недорабатываем мы где-то с вами. Серьёзно недорабатываем!

Замогильная. Вы только скажите что, а мы уж доработаем, переправим.

Смирнов. Да не переправлять надо, а избавляться, размежёвываться.

Правотворова. Что, опять?

Смирнов. А вы как думаете? Возьмёте слово?

Правотворова (решительно). Я скажу. В который раз над городком замечена летающая тарелка. Полагаю, настало время...

Голос Правотворой заглушают сирены подъехавшего кортежа.

Входят Пузодав и Бузотёр в красных пиджаках и чёрных рубашках. Следом появляется Ойкуменов, выряженный в деловой костюм и попыхивающий сигарой. Золотая оправа очков придаёт разбойничьему выражению его лица выражение сиротства, что вызывает жалость.

Головач. Ой, Евгений Михайлович. Неужели это вы?

Ойкуменов (задорно, но несколько деланно хохочет). Я за него!

Смирнов (ревниво, в сторону). Ишь сучок, как разбогател. (Ойкуменову, уважительно.) Добро пожаловать, Евгений Михалыч! Всегда вам рады. По всем признакам, иностранными делами теперь занимаетесь?

Ойкуменов (самодовольно). Есть немного.

Смирнов. А мы вот работаем помаленьку.

Ойкуменов. На кого работаете?

Смирнов (как бы не замечая вопроса). Увеличиваем, так сказать, наш научный потенциал.

Ойкуменов. Меня этим калачом не заманишь. Однажды я решил: пора заняться самим собой, а не абстрактным благосостоянием. Теперь у меня своя лаборатория: дороги, фабрики, заводы, пароходы. Всё, как писал поэт. Плюс личная охрана. Знакомьтесь: Убью и Порву, славные ребята. (Убью и Порву молча вперяют взор в собравшихся.)

Правотворова. Эка невидаль - это ж Пузодав с Бузотёром!

Ойкуменов. Были Пузодав и Бузотёр. А теперь моя личная служба безопасности.

Правотворова (саркастически). Ну, если они в карауле, тогда за вас я спокойна.

Ойкуменов. Разлюбезная Александра Васильевна, чем же вас подивить? Почему вы меня избегаете?

Правотворова. Да ничем подивить вы меня здесь не можете! Вот если случится с вами что, Евгений Михайлович, - с бизнесменами это бывает - так не позабудьте о нас там, на небесах.

Ойкуменов (не скрывая своего волнения). Я о вас нигде не забуду, полководец вы мой, ни на небесах, ни в аду.

Правотворова. Кто бы там ни был, украдите...

Подкаблучный (Поднебесному). О, это он может!

Правотворова. Во что бы то ни стало украдите у шалопаев летающую тарелку! Да пролетите на ней над Энском! Пусть видят: не одни мы во Вселенной. (Правотворова, Ойкуменов, следом Убью и Порву, Головач и Смирнов уходят.)

Подкаблучный. С чего это она взяла, что там (кивает на небо) найдутся такие шалопаи, как мы?

Замогильная. Но кто-то же есть там, наверху. Кто-то же должен руководить.

Подкаблучный. Ныне руководят не наверху, а на местах. Ещё повезло, что такой, как Евгений Михайлович, попался: с ним можно ладить, он буйный, а вот кто себе на уме - это уже кранты.

Поднебесный. Откуда у него всё это? Неужели столько можно было из лаборатории вынести?

Подкаблучный (поучающе). За пятнадцать лет космическую станцию собрать можно, не то что пароход со стапелей дёрнуть. Ещё и поделиться успел. С самим... ну, тебе понятно, с кем.

Поднебесный (пожимает плечами). Честное слово, никогда не вникал.

Подкаблучный. И напрасно. Весь в заботах о человечестве? А оно для тебя ни гу-гу. Каждый у своей кормушки. Думаешь, откуда у Завгороднего вилла на островах?

Поднебесный. Вилла? У него только...

Подкаблучный (перебивает). Эх, ты! А говорят, что я недотёпа. У него острова целые, не то что коттедж на Золотодолинской.

Подкаблучный, раздосадованный, уходит вместе с Замогильной.

Поднебесный забрасывает поэму под стол.

Сцена вторая

Переговорный пункт: в кабинке Поднебесный. Завгородняя у себя дома на острове.

Поднебесный. Алло, Аля! Наконец-то! Сколько времени ни одной весточки от тебя.

Завгородняя. Аркаша, ты жив?

Поднебесный. Конечно. Со мной всё в порядке.

Завгородняя. Слава богу. У нас беда.

Поднебесный. Какая беда может быть в ваших субтропиках? Самолёты не летают?

Завгородняя. Не ёрничай. Вчера Илюша покончил с собой.

Поднебесный (растерянно). Как? Совсем покончил?

Завгородняя. Владимир Валентинович запретил ему столько времени проводить за компьютером, и он выбросился из окна.

Поднебесный. Запретил? Но он не малое дитя, чтобы запрещать ему игрушки.

Завгородняя. Компьютер только предлог. Завгородний хотел, чтобы он перестал посещать эти клубы. Ты понимаешь? В общем, всё, что происходит вокруг, - светопреставление. А что с вами? Нам показывают: танки обстреливают лабораторию.

Поднебесный. Обстреливают, но не нас. Мы два года, как переехали.

Завгородняя. Владимир Валентинович возвращается в Энск. Он снова нужен, он опять на коне - схватил кейс и сейчас по пути в аэропорт. Догадываешься, кто его пригласил? Аванесян!

Поднебесный. А как же Илья?

Завгородняя. Здесь уже ничего не исправишь.

Поднебесный. А у нас, стало быть, всё можно назад повернуть?

Завгородняя. Аркаша, не о том ты.

Поднебесный. О чём же ещё? Сейчас не лучший момент, но когда-то нужно бросить всю эту заокеанскую блажь. Что держит тебя? Приезжай.

Завгородняя. Не могу. Все хлопоты легли на меня. А тут ещё ребёнок...

Поднебесный. Ребёнок? Аля, почему ты молчишь?

Завгородняя. Да, Аркаша, ребёнок. Твой сын. После того, как появился Кит, Владимир Валентинович сильно изменился: он весь растворился в нём. Ему не нужны ни я, ни Илюша. Он бы и Кита с собой взял, да по закону нельзя. Кит настоящий островитянин.

Поднебесный. И как же нам быть?

Завгородняя. Завгородний не может без него. Он не даст нам жизни. Формально Кит его внук, а у меня... у меня даже гражданства нет.

Поднебесный. Ты до сих пор не перекрасилась в аборигенку?

Завгородняя. Абориген здесь только Чингачгук.

Поднебесный. Глупость какая.

Завгородняя. Вот бы вас всех сюда.

Поднебесный. Не отчаивайся. Паразиты атакуют нас одиночеством.

Завгородняя (с горькой усмешкой). Ни мужа, ни любовника, поцелуи с ребёнком. Грустно всё это. Вот с такими мордочками и живём. Несправедливо: когда для жизни есть всё, поразительная пустота внутри!

Поднебесный. Увы, здесь или там, ближе к солнцу не станем.

Завгородняя. Аркаша, я буду ждать, буду ждать день и ночь, когда придёт чудо. Я знаю, ты, правда, любишь меня... Ты мог бы встать предо мной на колено. Что за невезение! Столько нерастраченного чувства во мне и никого, кто мог бы ответить ничтожной толикой того же.

Поднебесный. Душевный стриптиз: ни героев, ни мазохистов, ни садистов-узурпаторов не видать - красота подлежит уничтожению сама по себе.

Завгородняя. Я мечтаю о тебе, о наготе, о твоих пальцах, о голосе в телефонной трубке. Надеюсь на чудо.

Поднебесный. Аленька, всё тронется, двинется, начнётся, как дождь.

Завгородняя. И, как дождь, всё пройдёт.

Поднебесный. Только мы будем вместе. Позволь сделать что-нибудь безрассудное, что-нибудь абсолютно круглое, чтобы чудо произошло.

Завгородняя. Ожидание заменило весь мир. Когда лежу под дождём, спрашиваю себя, что делаешь ты? Кого стираешь из памяти?

Связь пропадает. Короткие гудки.

Сцена третья

Коттедж Завгороднего на Золотодолинской. Гостиная.

Завгородний по-отечески рад визиту Поднебесного.

Завгородний. Стало быть, не понравился Аванесяну твой опус. (Усмехается.) Старая история. Рубен близорук, но в остальном человек свойский: по перёд батьки в пекло не полезет. Подождёт.

Поднебесный. Чем теперь заниматься - вопрос.

Завгородний. Как чем? Конечно же, средневековьем. Ведьм на кострах жгли, забыл?

Поднебесный. Забыл.

Завгородний. Хорошенько припоминай. Ты был одним из нас.

Поднебесный. Инквизитором что ли?

Завгородний. Скоморохом! Песни пел, чету княжескую развлекал. А теперь вот оно, как вышло: мне к Аленьке возвращаться, а тебе, как ни верти, Аванесяну нравиться.

Поднебесный. Зря вы с путчистами связались, Владимир Валентинович. Неужели надеялись на что-то?

Завгородний (доверительно). Знаешь, Аркаша, недавно ощутил я в себе тоску по стабильному рублю, по уверенности в завтрашнем дне. Так захотелось пожить спокойно!

Поднебесный. А ведь не получается спокойно. Только на вашей памяти сколько мировых потрясений!

Завгородний. Потому и советую - займись средневековьем. Феодальные междоусобицы, разве это войны? Спокойное было время, наперёд всё было известно: кто к кому пошёл, на кого донёс. Женщины место знали. А теперь поснимали паранджу, вышли на улицу телом торговать. Ты тоже хорош.

Поднебесный. Тоже телом торгую?

Завгородний. Ой ли! Такие невинные.

Поднебесный. Владимир Валентинович, это вы пытаетесь что-нибудь замутить, вытащить невытаскиваемое, на земле жить, как на небе.

Завгородний. Ерунда! Весь мир на гормонах держится. Девочки идут, песни орут - гормоны играют. Мужики по Луне прыгают - ишь куда занесло... А ты думаешь, зачем старику это? Не возражай. Знаю, мелькают подобные мыслишки. И ещё возраст прикидываешь. Думаешь, зачем Алю подле себя держу? Не проще ли отпустить на все четыре стороны, пусть гуляет, ведь она как-никак свободная женщина. С востока. Нет, дорогой, надо, чтобы гормоны в голову били, в глаза шибали. Тогда и дела пойдут, и всё торчком будет. (Горячась.) Для лысины моей, для плеши эти гормоны нужны! Во, здесь как там! (Гладит ладонью по голове.) Сорок лет лабораторией занимаюсь. Ты даже представления не имеешь, какие люди за мной стоят.

Поднебесный. Помилуйте, я столько на свете не жил.

Завгородний. То-то и оно, что не жил. Что ты видел? Мы-то каким размахом захвачены были! А деды наши? Головы летели, капустными кочанами сыпались. Человеческая жизнь не стоила ничего. Каждый мигом становился самим собой, как перед богом, потому что жил в ожидании смерти, смысла не имело душой кривить.

Поднебесный. Один казнил другого - это идиллия?

Завгородний. Казнил, ну и что? Все мы в крови в этот мир пришли, и само естество наше из плоти слеплено. Тут ничего не попишешь. Любовь и та штука звериная. Думаешь, инстинкты внутри умещаются? Что тебя сюда так влечёт? Не только научный интерес. Все эти ваши встречи... посиделки, как ты говоришь... О них весь городок знает.

Поднебесный. А вы, в таком случае, чем занимаетесь?

Завгородний. Поля влюблённым стелю. (Откупоривает бутылку коньяка.) Что бы вы без меня? Ни бе, ни ме не умели. К женщине прикоснуться боялись: один всю ночь за машиной просиживал, другой в лаборатории диссертации сочинял. (Берёт Поднебесного за подбородок.) Ты же в семью мою вошёл, в самое сердце запал. (Отпускает.) Вот и получается, что занимаюсь я очень важным делом - поля влюблённым стелю. Хе! Я, великий человек, адекватен большим вещам.

Поднебесный. Великий человек - это сноп искр из-под копыт Пегаса.

Завгородний. Согласен. (Наливает полный бокал.) Ах, коньячок! Люблю его. (Отдаёт бокал Поднебесному.) Бери от жизни всё. Мера - ничто! Человек - мера вещей. Пей до дна! Дыши в полную грудь.

Поднебесный. Это не моя мера.

Завгородний. Будь адекватен. Когда ещё нальют так, чтобы от всего сердца?

Поднебесный. От всей печени, может быть, чтобы сразу загнулась.

Завгородний. Не умничай! (Поднебесный выпивает.) Хорошо, лимончиком закуси. (Подносит к его губам дольку лимона. Поднебесный проглатывает.) Вот так все вы с моих рук вскормлены. Теперь иди. Когда увидимся, не знаю, но встретимся ещё обязательно.

Поднебесный. До свидания.

Завгородний. Good-bye, мой мальчик. Привет Аванесяну!

Поднебесный уходит.

Завгородний запрокидывает бутылку и пьёт из горла.

Сцена четвёртая

Лаборатория этики. Аванесян и Смирнов уставились в телевизор,

слушают последние известия. Головач мостится на коленках у Смирнова.

Аванесян. Всё, конец путчу. Загнули пятилетку в три года!

Смирнов. Нынче арифметика другая: за три года второй.

Аванесян. Вот оно как. (Неодобрительно посмотрев на Головач.) Эх, Владимир Валентинович, на тебя напрасно я надеялась.

Смирнов (между прочим). В городке на Золотодолинской летающая тарелка глаза мозолит.

Аванесян. Расплодились. (Снова поглядывает на Головач.) Дали свободу - под танки полезли. И столько мерзости разной, на любой вкус: пиджаки эти красные, пляжи нудистские, лавки, бары, казино... тьфу ты, гадость какая! Печки-лавочки! Настоящая наука ничего общего с этим не имеет: здесь вам не тут! Как говорится, чистая абстракция, никакой телесности.

Смирнов. От какой печки теперь плясать будем? Ну и дурь: непонятно даже что обосновывать.

Аванесян. Ты ж понимаешь: мы под что угодно основание подведём. Но хлипко как-то это всё получается. Недолговечно. Вон последний эксперимент сколько лет продержался. Казалось, всё, на века и придумывать больше ничего не надо. Ан нет! В минуту окрас поменяли.

Головач. Да уж.

Аванесян. Ну уж. Народ не дотерпел до светлого конца. А человечество? Мы-то ради него здесь поставлены. Не ценят наших заслуг. Сырья сколько даром отдаём, а они нам гранты! Смешно! На руках должны носить. Ведь если мы по-другому развернём, это что получается? Фиг с маслом! Тоже мне Институт, Европа, а дальше собственной... ни рожна не видят.

Поднебесный (входя, навеселе). Разрешите, Рубен Степанович?

Смирнов. Чего разрешать? Проходи, раз пришёл.

Поднебесный (обиженно). Меня вахтёр сюда не хотел пускать.

Смирнов. Кто у нас за вахтёра?

Головач. Подкаблучный. По совместительству на пару с Замогильной дежурят.

Смирнов (Поднебесному). Ну что? Завгороднего видел? Разговаривал?

Поднебесный. Сейчас от него. (Аванесяну.) Привет вам передавал.

Аванесян (взрывается). Взашей Завгороднего! Слышать о нём не хочу! Как подставил! (Поднебесному.) А вам советую подумать о другом руководителе, иного масштаба. (Указывает на Смирнова.)

Смирнов. Что вы, Рубен Степаныч, у меня много организационных мероприятий. (Подмигивает Головач.) Какое тут научное руководство? Текучка засасывает.

Аванесян (Поднебесному). Ваш эксперимент провалился. Есть ещё что сказать?

Поднебесный. Да нет в общем-то.

Смирнов. Ты никак пьян, братец?

Аванесян. Распустились совсем, удержу нет.

Поднебесный. Разрешите идти?

Аванесян. Идите пока. (Поднебесный уходит.)

Смирнов (обходя Аванесяна сзади, мягко). Дорогой Рубен Степаныч, а полномочия придётся-то передать.

Аванесян (вертит головой, Головач садится перед ним на стол). Ни за что! Что я вам... этот, как его?, дегенерат? (Исправляясь.) Ренегат?! Гадать ещё будут: передаст, не передаст.

Смирнов. Согласитесь, в новых условиях вы не можете возглавлять лабораторию да ещё с такими неограниченными возможностями. А мы вам с Леночкой уже и билет оформили.

Головач (выдувает пузырь из жевательной резинки). В тридевятое царство.

Смирнов. Со всем обеспечением за счёт лаборатории. (Пузырь лопается. Головач начинает методично накладывать на Аванесяна грим. Аванесян не сопротивляется.) Согласитесь, неуёмный вы человек, это лучше, чем коттедж на Золотодолинской.

Аванесян. Допустим, я бы ещё и подумал. Но мне надо решить, кому полномочия передать.

Смирнов (с полнейшим благодушием). Да там уже не важно, кто кому передаст. И потом у нас тоже демократия. Пусть народ выбирает: это его дела. Ну, пиджаки красные, пляжи нудистские - вы ж понимаете. Плюньте на всё это. Поживите ради себя на заслуженном отдыхе.

Аванесян (по-деловому). Каков размер моего обеспечения?

Смирнов. Вы пошляк, Аванесян. И не потому что жадный, а потому что не знаете родного языка.

Аванесян. Но-но полегче. Я пока что ещё уполномочен.

Смирнов. Уполномочены - не уполномочены, мы вас не обидим, а вот Пузодав с Бузотёром после сокращения затаили обиду.

Аванесян. Так это же ваша идея была!

Смирнов (безапелляционно). Подписывайте приказ о самоотводе, и дай вам бог успеть на самолёт.

Аванесян. Что и домой заехать нельзя?

Смирнов. Новый дом вам понравится больше. У вас будет замечательное соседство. С Завгородним. Он-то уже крыльями машет. И вам советую ускориться. А то ведь нагонят.

Аванесян. Нас? (Делает отрицательный жест.) Не догонят!

Одним взмахом чиркает подпись. Жмёт руку Смирнову, лезет целоваться к Головач, та взвизгивает и прячется за Смирнова. Аванесян выбегает из лаборатории.

Головач (в испуге). Ой, Сёмушка, как выборы проводить будем?

Смирнов. С музыкой, козочка. Ты так и не поняла? Время нынче другое: анкеты, прокламации - всё это чушь, иждивенчеством попахивает. Не так с народом говорить надо.

Головач (официально). Как прикажете?

Смирнов. Разве ты слышала от меня приказы? Всего-то: распоряжения и директивы. Исключительно в устной форме. (Награждает Головач долгим поцелуем.)

Головач. Что дальше?

Смирнов. Дальше всё просто: приготовь-ка ты, Леночка, водочки и коньячку да перед входом и выставь, как бы для фуршета. Ойкуменова пригласи, репортёров - веселее будет. А кордебалет за мной.

Головач (восхищённо). Ты гениален, Сэм.

Смирнов врубает лихой эстрадный мотив, не унимающийся до конца действия.

Сцена пятая

Лаборатория этики. Сотрудники рассажены под чудовищных размеров портретом Смирнова. Слоган "Хочу, могу и буду!" горит фосфоресцирующими буквами, имитируя верхнее освещение. Пузодав и Бузотёр с переговорными устройствами в руках и пистолетами на ремнях прохаживаются вдоль рядов. Г-н Бабалович и г-жа Бабарыкина вьются вокруг вальяжно развалившегося в председательском кресле Ойкуменова.

Г-н Бабалович. Если позволите, ещё один вопрос.

Ойкуменов. Ну, валяй!

Г-н Бабалович. Скажите, вы действительно владеете контрольным пакетом акций лаборатории?

Г-жа Бабарыкина. И даже выборы за ваш счёт?

Ойкуменов (хмыкает). Ещё бы! Пятнадцать лет отдано лаборатории! Вся жизнь, вся любовь. И до сих пор всем, чем могу, делюсь с дорогими моему сердцу людьми.

Г-н Бабалович. Несмотря на все ваши успехи на ниве предпринимательства, вы до сих пор штатный сотрудник лаборатории.

Ойкуменов. Штатный, да, - куда без меня? - но не на ниве, обижаете...

Г-н Бабалович (смущён). Простите, ради бога! До последнего времени у нас не были приняты вопросы о будущем, жили одним днём. Теперь учимся планировать, как учились наши отцы и деды. В связи с этим вопрос: каковы, собственно, ваши намерения?

Г-жа Бабарыкина. Какой видите лабораторию в будущем?

Ойкуменов. Поживём - увидим. (Задумываясь.) Давным-давно мой дед сказал мне: "Нефть, лес, алмазы - всё это ерунда. Тут и дурак сумеет. А ты научись спичками торговать". С той поры учусь торговать мелким товаром.

Г-жа Бабарыкина. У вас светлая голова.

Ойкуменов. А ещё я в неё ем. (Выходя из задумчивости.) Что касается выборов, увидите: Ойкуменов мелочиться не станет.

Г-н Бабалович. Вы славитесь размахом.

Ойкуменов. Ещё бы! (Головач.) Леночка, душенька, давайте же начинать: Александра Васильевна уже не придёт.

Головач. Как вам угодно, Евгений Михайлович. (Обращается к присутствующим.) Сегодня в повестке один вопрос: выборы. Кандидат - всем нам хорошо известный Сэм Смирнов. Его анкета должна быть у каждого.

Г-н Бабалович. Свой в доску парень!

Г-жа Бабарыкина (с умилением). Он просто душка.

Подкаблучный. Да что вы?!

Замогильная (язвительно). Ванечка, в отличие от некоторых, наш Сэм никогда не выпячивает своего "я"!

Головач. Как только нажмёте кнопку, компьютер подсчитает голоса.

Подкаблучный. Ну и выборы! Чего тут нажимать? Кнопка-то одна.

Головач. А теперь перед тем, как вы примете единодушное решение, слово предоставляется соискателю степени доктора чудословия Сэму Смирнову.

Г-н Бабалович. Ура!

Г-жа Бабарыкина. А-ах!

Цветомузыка. Смирнов в дирижёрском фраке выходит на авансцену.

Вокруг него кордебалет выкручивает невероятные па.

Смирнов. Коллеги! Всё это ерунда про меня в этой анкете: ну, требуют -нате. Главное в другом! Есть идея, драгоценные мои дамы и господа: давайте соберёмся наконец по какому-нибудь поводу, хотя бы в "День братания на фронтах классовой борьбы", а может и после в какой-нибудь кафюшке на Красном или Морском. Жалко же нас страдальцев горемычных - маемся в одиночестве. А так встретимся, понимаешь, глянем в глаза товарищей по несчастью неприкаянным своим взглядом и вдоволь нарыдаемся друг у друга на грудях! Вам не надоел ещё этот компьютерный онанизм? Ну, давайте попробуем натурализоваться! А?

Женские крики: "Браво, маэстро! Да здравствует Смирнов!".

Бурные продолжительные аплодисменты, переходящие в овации.

Смирнов. Знаю, конечно, что инициатива наказуема и чем вымощена дорога в ад, но...

Подкаблучный (Поднебесному). Все мы так думаем: ни одного "да" без "но" сказать не умеем.

Смирнов. Это же будет настоящий прорыв в наших доселе инфантильных отношениях. Конец вялотекущей паранойи! Кто со мной - тот герой! Жмите кнопки, смелее!

Г-н Бабалович. Смирнову ура!

Г-жа Бабарыкина. Просто душка!

Замогильная. Будем единодушны!

Смирнов. Наточка, и это не главное. Вырвемся из плена! Если нас наберётся человек двадцать, то вот уже и весь мир. Могу даже пригласить к себе домой - поди квартира не треснет, казённая она у меня, от Рубен Степаныча досталась. В первую очередь клич мой к страдальцам моего возраста, ну лет десять туда-сюда, не страшно, лишь бы младшие по углам не писались, а старшие песком всё не позасыпали. Придите и обрящете!</DIV>

Головач встаёт и машет руками. Г-н Бабалович пускается вприсядку.

Г-жа Бабарыкина рыдает от счастья. Лаборатория ликует. Дискотека.

Действие третье

Август 1998-го.

Сцена первая

Лаборатория этики. Полночь. Полгода, как отключен свет.

Стажёры за рабочими столами что-то пишут при свечах, которые в продолжении всей сцены догорают и гаснут одна за другой. Смирнов заходит с фонарём.

Смирнов. Доброй ночи, золотые мои. (Заглядывает каждому через плечо.) Да-а, тяжело без компьютеров. Дедовским способом приходится расчёты вести, к корням своим ближе быть. Что поделаешь? При наших-то богатствах не хватает нам электричества. На нём, можно сказать, сидим (хлопает по стулу) - ан нет! Ёлки-палки перепилили, уголь всё глубже в землю уходит, нефть да газ - те вообще за океан текут. Вот вам и дефолт. А всё почему? Потому что бюджет не обсчитали... (запутавшись) то есть, наоборот, обсчитали. В общем, работайте, янтарные вы мои, с душой к делу подходите. Авось, и мы до профицита доживём. Тьфу ты, слово какое неудобное! Так сразу копеечку на электричество и пустим, чтоб светло было, как днём.

Подкаблучный. А может, бюджет с утра порешим? Больно невмоготу столбиком делить.

Смирнов. Эх, если бы только делить! А то ведь ещё и умножать надо!

Подкаблучный. И всё-таки... Бестолково как-то получается без компьютеров, да и ошибиться можно.

Смирнов (в сторону). Интеллигенция хренова, недобитая.

Замогильный (горячо, Подкаблучному). Ничего ты не понимаешь! Время не терпит!

Поднебесный. Сова Минервы вершит свой полёт в сумерки.

Смирнов. Правильно девушка мыслит! (Целует Замогильную в маковку.) Пррравильно!

Подкаблучный (бормочет). Она тридцатый год девушка. Разве это правильно?

Замогильная (со слезами). Прекрати! (Поднебесному.) Он издевается надо мной.

Смирнов. Ничего, ничего. Это с какой стороны посмотреть. Все мы в нашей лаборатории немножко девственники. (Вздыхает и уходит.)

Подкаблучный (с кавказским акцентом). Вам не показалось: вылитый Аванесян. Такую же околесицу несёт.

Поднебесный. Потерпи чуток, и ты на его месте будешь.

Подкаблучный. Неужели?! Зачем мне это счастье? Что я, рыжий что ли?

Поднебесный. Рыжий-то чем тебе не угодил?

Подкаблучный. Все беды от него. Свет, кто отключил? Ойкуменов. Во всём он виноват.

Поднебесный. Так это когда было?

Замогильная (умоляюще). Не говорите о нём плохо. Евгений Михайлович как лучше хотел, потому в трансформатор полез.

Подкаблучный. И угораздило его силовой установкой! Ещё у классика написано: "Не влезай, убьёт!".

Поднебесный. Сначала у классика - теперь на домах пишут.

Замогильная. Александра Васильевна по секрету со мной поделилась: повесился он.

Подкаблучный. Какое повесился? Дёрнуло так - одни туфли остались.

Поднебесный. Куда же Пузодав с Бузотёром смотрели?

Подкаблучный. Ты чо? Разве слышал когда-нибудь, чтобы секьюрити пострадал, а хозяин живой остался?

Замогильная (обречёно). Они его и убили.

Подкаблучный. И снова у Завгороднего окопались, в его распоряжении.

Поднебесный. Они всегда на него работали.

Замогильная. А всё своё имущество Евгений Михайлович лаборатории оставил.

Подкаблучный. Вот это всё: газеты, дороги, мосты, пароходы? Чего ж мы тут при свечах сидим?

Замогильная. Лаборатория - это не ты да я. Нас много. Сэм Смирнов на всех поделил.

Подкаблучный. То-то Головач в бриллиантах ходит.

Поднебесный. Как бы там ни было, жаль Евгения Михайловича, хороший был экспериментатор.

Подкаблучный. Крутой!

Замогильная. Подкаблучный, ты вообще молчи. Тебе до него, как до неба.

Поднебесный. Ты не представляешь, Наточка, до какой степени ты права.

Подкаблучный. Мы здесь вечные стажёры. Так и помрём в темноте.

Замогильная. Неправда ваша! Не всё ещё пропало. Поглядите, планы какие!

Подкаблучный. Кому они впотьмах интересны будут?

Замогильная. Будут, будут, пока не гаснет свет, пока горит свеча...

Под огарком свечи продолжает кропать бюджет.

Сцена вторая

Коттедж на Золотодолинской. Гостиная. Шумные приготовления к пресс-конференции. Завгородний в рубашке красного цвета беседует с Поднебесным.

Завгородний. Чуешь размах? Новые времена! Это про меня. Это я им (кивает на г-на Бабаловича и г-жу Бабарыкину) сей концепт предложил. Запросто! Живая телепередача, интерактивная!

Поднебесный. Чем больше я вижу, какие мы есть, тем больше думаю о человеке вообще.

Завгородний. Абстракция это, Аркадий. Мы с тобой - вот подлинная реальность. Всё остальное - брехня, пустота. Идеология. Жить-то нам!

Поднебесный. И кто же мы?

Завгородний. Растения, папоротники: в земле коренимся, цветём в эфире.

Г-жа Бабарыкина (делает книксен). Господин Завгородний, ваш эфир.

Завгородний. Видишь, сейчас опять спасать положение буду. Никуда без меня. (Строжась.) Ну, молодые люди, не учудите тут без меня. (Уходит.)

В гостиной остаются Поднебесный, Убью и Порву. Появляется Завгородняя, переодетая в мужской костюм. Она больше похожа на юношу, который неумело наложил макияж. Поднебесный не обращает на неё никакого внимания даже после того, как та садится напротив.

Завгородняя. Аркаша!

Поднебесный (от неожиданности вздрагивает). Аля?!

Завгородняя. Тише, не шуми. (Кивает в сторону Убью и Порву.)

Поднебесный. Думаешь, эти истуканы способны отличить мужчину от женщины?

Завгородняя. Скорее всего, ведь каждый имел прежде роту солдат.

Поднебесный. Какая сзади разница?

Завгородняя. В любом случае, дело своё они знают.

Поднебесный. Где Кит?

Завгородняя. У бабушки. Самостоятельный мальчик. Мама завладела им сразу, её можно понять: внуку шесть лет, а увиделись впервые.

Поднебесный. Каким образом вы здесь?

Завгородняя. Мы в эскорте Владимира Валентиновича. Похоже, дефолт ему на руку. Он собрался всерьёз и надолго вернуться в Энск.

Поднебесный. Оно и видно: серьёзней только на кладбище.

Завгородняя. Ты стал похож на них.

Поднебесный. На кого на них?

Завгородняя. На Завгороднего, на Аванесяна.

Поднебесный. Ты помнишь Аванесяна?

Завгородняя. Как я могу его забыть, если каждый день вижу?

Поднебесный. Аванесяна? Он что на острове?

Завгородняя. Рубен Степанович наш сосед. На одном пляже загораем.

Поднебесный. Так он ещё и загорает?! Решил совсем почернеть.

Завгородняя. А что ему делать? Переводы из лаборатории нестабильны. Смирнов объясняет, что бюджет очень плох. Аванесян приходит к нам на обед. Впечатление такое, что у нас в доме пансионер.

Поднебесный. Он не простой пансионер - заслуженный! (Завгородняя прикладывает палец к губам.) Ты насовсем? (Подходит к ней.)

Завгородняя. Аркаша, разве можно насовсем вернуться сюда? У меня ни одной кредитки не принимают.

Поднебесный. Конечно, ерунда получается: дефолт, ты выбрала самый не подходящий момент.

Завгородняя. Подходящий вряд ли наступит. (Поднимается, чтобы уйти.)

Поднебесный. Но хотя бы один поцелуй. (Встаёт перед ней на колено и раскрывает руки. Целуются.)

Страшный вскрик Завгороднего. Убью и Порву бросаются из гостиной вон.

Суета. Завывания "Скорой помощи". Г-н Бабалович и г-жа Бабарыкина пробегают мимо.

Г-н Бабалович. Инсульт. Надо же!

Г-жа Бабарыкина. Вот так разом и в коме.

Санитары выносят тело Завгороднего.

Г-н Бабалович (бросаясь на помощь санитарам, Поднебесному). Молодой человек, помогли бы что ли...

Поднебесный (подхватывает носилки). Так проходит мирская слава. Аминь. (Уходят.)

Завгородняя (одна). Теперь определённо сюда не вернусь.

Падает на диван.

Сцена третья

Лаборатория этики. Смирнов перелистывает поэму Поднебесного.

Смирнов. О вашей работе под руководством Завгороднего наслышаны немало. Тем не менее оглянитесь по сторонам. Неужели не видите более авторитетных наставников и учителей? (Поднебесный отрицательно качает головой.) Как же так? Работаете в лаборатории, можно сказать, живёте в ней, а сами стараетесь высунуть голову в форточку. Зачем? Подышать?! Дышите. Но у нас достаточно крепкие стены, веками проверены! Не убежите. И в конце-то концов не старайтесь казаться посторонним. Ведь это же наше с вами общее дело - облагораживать человечество.

Поднебесный. Общее, да: вам за него деньги платят.

Смирнов. Э-э, разве это деньги? Лаборатория нынче никому не нужна. Зачем? Всякий-який чего-то растасовывает, перекладывает из кучки в кучку, икспириминтируит. Лаборатория невостребованных услуг. То ли дело раньше.

Поднебесный. При царе Горохе?

Смирнов. Хотя бы при нём! Сначала взвесим, тщательно обдумаем, старейшинам покажем, затем вождю. Жрецы, одним словом. Уважали нас, побаивались. Мало было народу, но зато дружно жили, бедно и благочестиво.

Поднебесный. При царе Горохе мало кто высовывался из дома. Ныне наше состояние подобно кораблям Колумба, вышедшим вслед закатному солнцу... Мы также боимся покинуть родные гавани привычных "измов" и попасть в штормы и шквалы свободного мышления. Но следует верить - мы предуготованы другим, благодатным берегам, и новые посевы и всходы не заставят себя ждать. Мореплавание чревато опасностями? Куда без них?! Мы первопроходцы: надо только не бояться дойти до конца.

Смирнов. Ну и идите, и идите... до конца. А с меня хватит. Всё! Завтра улечу в солнечное лето - буду делать всё, что захочу. Имею право.

Смирнов хлопает дверью. Поднебесный ложится на стол и напевает мотивчик, под который прошли выборы Смирнова.

Сцена четвёртая

Коттедж на Золотодолинской. В гостиной всё в том же виде,

в каком осталось после расстроенной пресс-конференции.

Завгородняя (одна, читает словарь). Аркадия - гористая область в центре Пелопоннеса, образ идеальной страны, счастливой, беззаботной жизни. (Откладывает книгу в сторону.) Где он, этот Пелопоннес? Кажется, в Греции. В древности там ещё войны какие-то шли.

Поднебесный (стучится в окно). Привет!

Завгородняя. Вот так просто привет? (Впускает его в дом.) Здесь всё начинается с того же, чем кончилось там.

Поднебесный. Нет: здесь всё кончается тем, с чего начиналось там. (Берёт в руки словарь.) Так вот ты чем занимаешься!

Завгородняя. Чтение словарей расширяет кругозор.

Поднебесный. Смотри ввысь - вот и весь кругозор.

Завгородняя. Угу! Слабо шею сломать?

Поднебесный. С телом следует обращаться бережно, хотя всё равно проверяем на себе всё, что заблагорассудится. Генетический код, и вот оно тело, китайская джонка. Причём сделать его молодым или старым - дело вкуса. Душу спасти надо. А её никаким кодом не передашь. Потому что не нам она принадлежит.

Завгородняя. Кому же?

Поднебесный. Вот для этого целая жизнь, чтобы определить её принадлежность. Не одни мы чуда ждём. Что Шекспир явится или Бетховен музыку напишет. Вечный двигатель заработает. А чудо нигде, помимо нас самих, произойти не может. Сверхъестественное это только в нашем мире сверхъестественное. Для кого-то в Большой Вселенной наши чудеса такая же необходимость, закон природы, как луна по ночам.

Завгородняя. Хорошо, что ты со мной не сюсюкаешь: обидно, когда принимают за дуру.

Поднебесный (озорно). Хочешь прокатиться на летающей тарелке?

Завгородняя. После всего, что с нами произошло, ничему не удивлюсь. На что это похоже? Что я почувствую? Наверное, головокружение, как в детстве на карусели.

Поднебесный. Может быть. А если это тоже лаборатория? Но с прозрачными небесными крыльями. И ей не нужна земля.

Завгородняя. Абсолютная самодостаточность?

Поднебесный. И полная свобода.

Завгородняя. Скажешь тоже. Да это сказка, фантастика!

Поднебесный. Пойдём, покажу тебе лабораторию.

Завгородняя. Я знаю её, как свои пять пальцев.

Поднебесный. Знаешь, конечно. Но, поверь мне, я чувствую, что сегодня должно произойти что-то необычайное.

Уходят.

Сцена пятая

Праздничная иллюминация из свеч. Света, однако, всё равно не хватает. Сотрудники лаборатории рассажены в ожидании прибытия Смирнова. Г-н Бабалович расставляет свечи у стола председателя, г-жа Бабарыкина проверяет записывающую аппаратуру.

Г-жа Бабарыкина. Раз, раз, раз. Опять батарейки сели.

Г-н Бабалович. Господа акционеры, не найдётся ли у кого источника автономного питания?

Правотворова. Где вы акционеров-то видите?

Подкаблучный (протягивает г-же Бабарыкиной свечу). Нате, не жалко. Последним поделимся.

Замогильная. Ваня, нельзя так. Это же пресса!

Подкаблучный. Зачем они здесь?

Г-н Бабалович. Насколько мне известно, сегодня должно состояться годовое собрание акционеров лаборатории. С отчётом о выполнении бюджета выступит Сэм Смирнов. Мы лица приглашённые.

Г-жа Бабарыкина. Мы везде свои люди. Без нас ни одни выборы не обходятся и банкет не банкет.

Подкаблучный. Какой тут банкет? Всё растащили.

Г-н Бабалович. Не волнуйтесь, молодой человек, музыку мы с собой принесли (прибавляет звук, слышна "Ballata Della Tromba"), а коньячок при нас круглосуточно.

Подкаблучный. Разве вы не поняли? Не будет Смирнова. Бросил нас Смирнов.

Замогильная. Как бросил? Что ты говоришь? Не мог он так поступить.

Подкаблучный. Не нужны мы ему больше. Зачем? У него теперь всё есть: Леночка, вилла на островах, деньги у гномов в пещерах. Зачем мы ему? Нищие. Что с нас взять?

Правотворова. Мозги собственные - вот что у нас есть.

Г-жа Бабарыкина. И руки.

Г-н Бабалович. И ноги.

Правотворова. Ну это, допустим, вам ноги нужны. (Грозно.) А я с места не сдвинусь, и пока я здесь, жизнь ещё теплится.

Г-н Бабалович (примирительно). И всё-таки мы подождём.

Подкаблучный. Чего?

Г-н Бабалович. Происшествий.

Г-жа Бабарыкина. Работа у нас такая.

Г-н Бабалович. А в вашей лаборатории что ни день какое-нибудь новенькое событьице.

Подкаблучный. Увы, ни минуты покоя.

Правотворова. В городке опять летающую тарелку видели.

Замогильная. Не дадут нам пропасть.

Г-н Бабалович (с чувством собственного превосходства). Успокойтесь: нет ни летающих тарелок, ни богов, ни кумиров. Это всё выдумки журналистов, чтобы рейтинг повысить.

Г-жа Бабарыкина. Инопланетяне, ау, где вы?

Подкаблучный. Не станут они в наши дела вмешиваться. Зачем?

Замогильная (плачет). Кто-то ж придумал нас таких несуразных.

Подкаблучный (обнимает Замогильную). Да люблю я тебя такую, как ты есть. И всегда буду с тобой, чтобы ни случилось. И всё у нас получится, и дети будут, и полетит душа наша, как птица в поднебесье.

Внезапно лаборатория озаряется ярким неземным светом.

Огромные снопы лучей врываются в окна и насквозь пронизывают предметы.

Г-жа Бабарыкина (валится ниц). Что это? Неужели они?

Г-н Бабалович (хлопает ладошками себя по бокам). Они, они самые... Родные...

Правотворова. Ну вот, долетались. Чего доброго, и эти ещё талдычить начнут, как жить.

Со двора доносится пьяный ор: "Спустись только, запомнишь надолго!".

Сотрудники лаборатории почёсывают в затылках, недоумевают.

Тотальная марионеточная растерянность. Баллада обрывается на половине аккорда.