© Copyright Колесников Максим Павлович (zeppelin@gtn.ru)

  

Колесников Максим Павлович: Журнал

  
  Пьеса из вечной жизни.
  
  Действующие лица:
  Олег Петрович √ главный редактор.
  Секретарша √ почти милая особа по имени Маруся.
  Гриша √ самодеятельный автор, друг литературной юности Олега Петровича.
  Карамбиев Симон Дарионович √ профессиональный поэт.
  Таджики √ четыре человека в тюбетейках.
  Амодест √ мрачный драматург.
  Дармодьелов Сергей Артемьянович √ знаменитость.
  Ионесса Калабердыева √ профессиональная поэтесса.
  Человек в кожаном пальто √ сотрудник серьезной организации.
  Рабочие √ люди, работающие не только головой.
  
  Действие первое.
  
  Кабинет главного редактора. Чистота и пустота стола. Молчаливое согласие телефонов. Заоконный мрак медленно перетекающий в розовощекое утро.
  Стук в дверь.
  Голос из-за двери: √ Ах, да┘ никак не могу привыкнуть.
  (Дверь открывается, входит главный редактор Олег Петрович. Он одет в черное пальто в руках кожаный портфель.)
  Олег Петрович (ставит портфель на стол): Кому-то я должен был позвонить иф ай нот мистейкен разумеется. (Снимает пальто.) Или кто-то мне должен был позвонить если хи нот мистейкен. (Вешает пальто на вешалку.) А если мы оба мистейкен, тогда кто из нас должен был позвонить? Кто есть кто √ одним словом. Однако┘ я кажется вспомнил.
  (Открывается дверь и в кабинет заглядывает секретарша.)
  Секретарша: Олег Петрович, доброе утро. К вам тут посетитель.
  Олег Петрович: Как уже? Так рано.
  Секретарша: Говорит, вы обрадуетесь.
  Олег Петрович: Ну, я еще чаю не пил.
  Секретарша (шепотом): По-моему у него бутылка коньяка.
  Олег Петрович: Ладно, впускайте.
  (Дверь широко распахивается и в кабинет, отталкивая секретаршу, входит человек непонятной национальности с большим бумажным свертком подмышкой.)
  Человек непонятной национальности: Олег Петрович! Олег Петрович √ это ты!
  Олег Петрович: Я.
  Человек непонятной национальности: Ну тогда ты меня узнал!
  Олег Петрович: Очень рад, но кажется я вас не помню.
  Человек непонятной национальности: Ну как же не помнишь?
  Когда часы на башне били
  По небу планер пролетел
  Его зенитчики подбили
  Но летчик в нем остался цел.
  Олег Петрович (недоуменно): Зенитчики?
  Человек непонятной национальности: Ну,┘ ну.
  Олег Петрович (делая серьезное лицо): Вы по какому поводу?
  Человек неопределенной национальности: Вот это уже другое дело.
  (разворачивает сверток и достает из него три толстых тетради)
  Олег Петрович: Да┘
  Человек непонятной национальности: А помнишь, Олег Петрович, как мы сидели за одним большим столом.
  Олег Петрович: И?
  Человек непонятной национальности: А Михаил Сергеевич┘
  Олег Петрович: Михаил Сергеевич? Подождите, вы из какого города. Из Нижне-Паровозинска?
  Человек непонятной национальности: Ну, - так как же?
  Олег Петрович: А Михаил Сергеевич √ это тот самый Михаил Сергеевич?
  Человек непонятной национальности: Ну разумеется!
  Олег Петрович: Гриша!?
  Гриша: Гриша!
  Олег Петрович: Ну, садись, садись, а я сразу и не узнал. Столько лет прошло. Как сейчас помню √ Михаил Сергеевич, ты, Вася, Маша┘
  Гриша (садится на стул): А помнишь, Михаил Сергеевич сказал однажды, что во всех нас что-то есть, и только в тебе одном чего-то нет?
  Олег Петрович: Михаил Сергеевич был хороший шутник.
  Гриша: Нет, нет - он всегда говорил правду.
  Олег Петрович: Говорят, он умер?
  Гриша: Да ходят слухи.
  (Дверь приоткрывается, заглядывает секретарша.)
  Секретарша: Олег Петрович, вам стаканы принести?
  Олег Петрович: Да, пожалуйста, с чаем.
  (Дверь закрывается.)
  Гриша: Я тут тебе, кстати, роман привез. Напечатаешь по старой дружбе?
  Олег Петрович: Роман?
  Гриша: Вот смотри, какое красивое название "Вымысел господина М. Зубного врача и просто хорошего человека."
  Олег Петрович: И про что роман?
  Гриша: Про зубного врача.
  Олег Петрович: Хм┘
  Гриша: Вот, я сейчас прочитаю начало, слушай.
  (Открывает тетрадку и читает.)
  "В то лето пациентов было немного, - в основном, скупые на рубль старушки, да связанные военнообязанные.
   Петру Лексеичу было скучно. Истосковавшиеся по большой, настоящей, работе руки слабо ныли, требуя занятия, и он, вдруг, неожиданно для себя увлекся резьбой по дереву. Фигурки получались разные: страшные чудовища с клыками и ушами до пят, добродушные лохматые слоны, девушки с лицами от Модельяни, а также многочисленные грибы, которых он называл "мои мухоморчики" и расставлял во множестве комбинаций на подоконниках своего обширного кабинета. "Для утешения пациентов", - так объяснял он свое увлечение медсестре, не позволявшей себе подобных расслаблений даже в часы летнего безделья.
   Все текло мерно и неторопливо случавшиеся события никак на обещали той ситуации в которую никуда не поспешающий Петр Лексеич, вдруг, перетек в одно непривычно прохладное августовское утро."
  (Дверь открывается и в кабинет заходит секретарша. В ее руках поднос с чаем и бутербродами.)
  Секретарша: Вот ваш чай, Олег Петрович, а на закуску я вам бутербродиков наделала.
  Олег Петрович: Спасибо, Маруся, давай-ка, Гриша чаю попьем.
  (Секретарша, поставив поднос на стол, уходит.)
  Олег Петрович: Чай "Липтон" вкусен и сладок┘
  Гриша: Разбавит душевный осадок!
   Или: Изгонит душевный упадок!
   Еще можно: Устроит душевный порядок!
  Олег Петрович: Может тебя в рекламный отдел взять?
  Гриша: Нет, я романы пишу.
  Олег Петрович: Романы это хорошо, но у меня, вот, специалиста по рекламе нет.
  Гриша: Хочешь, еще почитаю?
  Олег Петрович: Давай почитай, только мне позвонить нужно.
  (Дверь приоткрывается, заглядывает секретарша.)
  Секретарша: Олег Петрович, к вам поэт Карамбиев.
  Олег Петрович: Блин! Скажи, что я чай пью.
  Секретарша: Он говорит, что он на минутку, и что это очень важно.
  Олег Петрович: Ну ладно, впускайте.
  (В кабинет входит поэт Карамбиев.)
  Карамбиев: Олег Петрович, мне плохо.
  Олег Петрович: Почему, мы ведь вас взяли в номер.
  Карамбиев: Теперь я не хочу.
  Олег Петрович: То есть как?
  Карамбиев: Калабердыева √ дура!
  Олег Петрович: И?
  Карамбиев: Вы только послушайте!
  (Звонит телефон. Олег Петрович хватает трубку.)
  Олег Петрович: Да, да. Я вам только что хотел позвонить, нет √ правда, на самом деле, я не шучу, я действительно хотел позвонить, я вас не обманываю и вы зря обижаетесь┘
  (Карамбиев, не обращая внимания на разговор Олега Петровича, достает из кармана скомканный листок бумаги, разворачивает и читает.)
  Карамбиев: Когда я слышу грома громыханье
   То плачу я и плача не стыжусь.
   Поскольку знаю, что без Состраданья
   Пропала вся Сияющая Русь.
   И вижу я, - просторы бесконечны,
   В которых конь ногою не ступал,
   Поскольку трактор, как Мучитель вечный
   Своим когтем всю землю испахал!
  Олег Петрович: Симон Дарионович, нельзя ли потише, я по телефону разговариваю.
  Карамбиев: Потише? Пожалуйста. (Обращаясь к Грише.) А что пишет эта Калабердыева:
   Когда была девчонкой молодою
   В полях я бегала
   И пряталась в лесах
   Но вот, однажды, встретилась с тобою
   И поняла, что много потеряла┘
   Ах!
  Гриша: Хотите, я вам роман почитаю?
  Карамбиев: А, правда, Калабердыева дура?
  Гриша: Не знаю, я ее плохо знаю.
  Карамбиев: А хорошо и не надо достаточно одного стихотворения.
   Была я очень умной в детстве,
   Но неумелою в кокетстве.
   Что в результате получилось?
   До тридцати не омужилась.
  Гриша: Весело.
  Карамбиев: Вот именно! И меня помещают рядом с ней. Я ведь серьезный поэт, мне вообще при публикации нужно определенное одиночество. А тут, - мало что в подборке так еще рядом с Калабердыевой. Стыдно, неуместно и неудобно. Просто позор какой-то.
  Олег Петрович (в телефонную трубку): Ну слава богу все хорошо. До свидания. (Кладет трубку на аппарат.)
  Карамбиев: Ну и что вы про меня скажите?
  Олег Петрович: Давайте завтра.
  Карамбиев: Вы это бросьте, Олег Петрович, вам сегодня номер подписывать.
  Олег Петрович: Неужели! (Хватается руками за голову. Дверь приоткрывается, в кабинет заглядывает секретарша.)
  Секретарша: Олег Петрович, к вам таджикская делегация, говорят назначено.
  Олег Петрович: Вот видите, Симон Дарионович, у меня работа!
  Карамбиев (неожиданно соглашаясь): Хорошо, я через полчаса зайду.
  (Уходит.)
  Гриша (кивая в сторону двери): Он поэт?
  Олег Петрович: Ага, национальная гордость.
  (Дверь открывается. В кабинет входят четыре человека в тюбетейках. У двоих в руках народные музыкальные инструменты. Посредине кабинета они останавливаются. Двое начинают играть музыку, один петь, и один переводить.)
  Песня: Кылдыр мылды ару ару кылды.
  Перевод: Как ты понял, мы прибыли издалека.
  Песня: Тылды мару мару тылды.
  Перевод: Но мы знаем, что ты наш друг.
  Песня: Ракул ракул ылды алла.
  Перевод: О солнечный зайчик на твоем правом веке.
  Песня: Тунжун ару ару тунжун.
  Перевод: Ты славный рыцарь, ты √ батыр!
  Гриша (шепотом): По-моему это постмодернисты.
  Олег Петрович: Граждане, давайте поговорим о деле.
  (Музыка прекращается.)
  Переводчик: Сейчас мы будем с вами ругаться.
  Певец: Былдыр.
  Переводчик: Слово √ мысли голова.
  Олег Петрович: Я что-то вас не понимаю.
  (Певец достает из-за пояса кинжал и проводит им на уровне горла.)
  Певец: Былдыр.
  Гриша: Ну, точно постмодернисты.
  Олег Петрович: А! Кажется я понял. Вам нужно не в журнал, а в посредническую фирму. Она у нас на первом этаже помещение арендует.
  (Люди в тюбетейках молча уходят. На прощание певец снимает с себя тюбетейку и одевает ее на Олега Петровича.)
  Певец: Былдыр.
  Олег Петрович: До свидания.
  (Дверь за певцом закрывается и почти сразу же снова открывается. В кабинет входит толстый мрачный мужчина, маленького роста.)
  Олег Петрович: А! Здравствуйте, Амодест! (Грише тихо.) Это наш драматург.
  Амодест: Олег, там эта твоя дура ведет себя как свинья!
  Олег Петрович: Она наверно пошутила.
  Амодест: Ничего себе. У меня спичек нет, а она шуточки.
  Олег Петрович: Амодест,- вот тебе спички. (Грише тихо.) Гриша дай спички.
  Гриша (также тихо): Я не курю.
  Олег Петрович: Сейчас мы дадим вам спички.
  (Открывает один за другим ящики письменного стола и ищет спички. Амодест подходит к окну и с мрачным выражением лица смотрит на улицу.)
  Амодест: Не погода, а говно.
  Олег Петрович (роясь в нижнем ящике):Да с погодой нам не повезло.
  Амодест ( не оборачиваясь): Вообще все говно.
  Олег Петрович (доставая коробок из ящика): Да.
  Амодест: А сегодня в особенности.
  Олег Петрович: А вот и спички!
  (Амодест подходит к Олегу Петровичу.)
  Амодест: А спички-то плохие. (Берет коробок.) Вот так всегда, на одном говне и держимся.
  (С мрачным лицом уходит из кабинета.)
  Гриша: Это он о чем в последней фразе.
  Олег Петрович: Не знаю. Не получается что-то, вот и переживает. Давай лучше, Гриша, чай пить.
  
  
  Действие второе.
  
  Кабинет главного редактора. К входной двери прислонен стул. На нем сидя спит Гриша. Олег Петрович сидит за столом и перебирает бумаги.
  Олег Петрович (в полголоса): Вот если взять вот эту┘ и вот в этом месте ее сократить, то будет, то будет┘Э-э-э┘ А если обрезать Петрушевича, мы его все равно в прошлом номере печатали┘ да на четыре страницы, тогда вот┘ иллюстраций сюда не надо, вот и в результате получается┘ вот почти и все┘
  Гриша (вздыхает во сне): О-ох.
  Олег Петрович: А-ах.
  Олег Петрович: Спит. (Откладывает в сторону бумаги и достает из верхнего ящика стола пачку писем.)
  Олег Петрович: Ага (Раскрывает первый попавшийся конверт, достает письмо и читает.)
  "Мерзкий вы должно быть человек, говоря другими словами непорядочный. Я просил вас ответить на мое письмо по возможности полно и обстоятельно. Вы же ответили мне всего пятью словами: "Эта тематика наш журнал не интересует". Извините, но это хамство. В данной ситуации я был бы должен ответить вам радикальными мерами, но я просто пишу вам второе письмо."
  (Олег Петрович откладывает письмо в сторону и поворошив пачку выбирает большой желтый конверт. Достает из конверта письмо и читает): "Любимый, пишу тебе преодолевая непреодолимые расстояния разделяющие две наши страждущие души. Ты чувствуешь, как мое неутомимо бьющееся сердце хочет и мечтает быть приближенным к другому подобному предмету. Не надо лишних слов объясняющих глупости именуемые именем и фамилией, - это всегда лишние."
  (Олег Петрович вздыхает, рассеяно смотрит мимо всего и отложив письмо в сторону распечатывает третий конверт. Достает из него письмо и читает): "В наше сложное и многоплановое время трудно найти человека для которого дело и честь не простые звуки. Говоря о вас мне так и хочется сказать √ друг. (Олег Петрович втягивает в свои легкие большое количество воздуха.) Нужно что-то делать, иначе количество перейдет в качество." Бу-бу-бу (пропускает абзац Олег Петрович.) Видя в вас нашего соратника. А-а ( Олег Петрович пропускает еще примерно абзац.) Предлагаю вступить Вам... М-м? в число членов нашей организации". (Олег Петрович бросает письмо в сторону окна. В дверь стучат.)
  Олег Петрович (в пол голоса): Я сейчас сейчас.
  Голос секретарши: Олег Петрович, можно у вас Дармодьелов посидит?
  Олег Петрович: Можно, только нужно Гришу отодвинуть.
  (Олег Петрович встает из-за стола и с помощью секретарши отодвигает стул вместе с Гришей в центр комнаты. Секретарша уходит и возвращается с инвалидным креслом на котором покоиться лысый старичок с большими глазами, горящими безумным огнем.)
  Секретарша: Олег Петрович, не забудьте, что у нас конференция в два, то есть через сорок минут - как вы понимаете. Он пускай посидит здесь, а я пойду вскипячу воду для графина.
  Олег Петрович: Маруся, ты меня извини, но про что у нас конференция?
  Секретарша: Про пятьдесят лет Дармодьелова в нашем журнале.
  Олег Петрович: Хорошо, я постараюсь.
  Секретарша: К сожалению, Олег Петрович, вы обязаны. Вы ведь у нас теперь главный редактор и должны выступать на всех плановых мероприятиях.
  Олег Петрович: Какая жалость.
  Секретарша: Не переживайте все у вас получиться.
  Олег Петрович: Был бы этому рад.
  (Секретарша уходит. Олег Петрович стоит между Гришей и Дармодьеловым и поочередно смотрит то на одного то на другого. Гриша спит, а Дармодьелов не отрываясь рассматривает что-то на кончике своего носа.)
  Олег Петрович (негромко, останавливая взгляд на Дармодьелове): Как же у него имя отчество? То ли Армян Саранян, то ли Саранян Тараньян.
  Дармодьелов (отчетливо): Сергей Артемьянович.
  Олег Петрович: Извините.
  Дармодьелов: Ничего, я привык. У вас тут попить есть чего-нибудь.
  Олег Петрович: Только чай.
  Дармодьелов: Наверное холодный?
  Олег Петрович: Холодный.
  Дармодьелов: А я люблю горячий.
  Олег Петрович (в сторону двери): Маруся.
  Дармодьелов: Она ушла.
  Олег Петрович: Куда?
  Дармодьелов: Воду для графина кипятить, для моего юбилея.
  Олег Петрович: Ах да┘ М-м┘ Давайте я в буфет что ли сбегаю?
  Дармодьелов: Хорошо, сбегайте. Только без сахара и без пирожков. Я ни того ни другого терпеть не могу.
  Олег Петрович: Я быстро.
  Дармодьелов: Надеюсь.
  (Олег Петрович убегает. Дармодьелов перестает рассматривать кончик своего носа, и неожиданно ясным взором смотрит на Гришу.)
  Дармодьелов: Молодой человек.
  (Гриша спит)
  Дармодьелов (громче): Молодой человек!
  Гриша(зевая): А-а-а!
  Дермодьелов: Молодой человек, что вы думаете о современной литературе?
  Гриша (открывая глаза): Чего?
  Дармодьелов: Так я и думал.
  Гриша(зевает и оглядывается по сторонам): Что случилось О┘(замечает Дармодьелова) Это вы дедушка.
  Дармодьелов: Это я дедушка.
  Гриша: Хотите, я вам роман почитаю?
  Дармодьелов: Читайте если не жалко.
  Гриша: Хорошо (встает со стула и берет со стола тетрадку). С какого места читать?
  Дармодьелов: А с какого хотите.
  Гриша: Я тогда начну вот с этого, где про любовь.
  " Однажды, уже после описанных странных событий, Петр Лексеич сидел у себя дома за длинным обеденным столом и пил кофе. На улице было прохладно. Недавно прошел дождь, и в открытую фортку терпко веяло поздней летней растительностью.
   Когда Петр Лексеич совершал очередной растянутый глоток сопровождаемый причмокиванием, в котором, не было ничего пошлого и низменного, а только возведенное в ранг ежедневной торжественной молитвы возвышенное поклонение богу аппетита, в дверь позвонили.
   - Интересно, - подумал Петр Лексеич, прерывая свой бесконечный глоток примерно по середине, что так неприятно, - Что бы это могло быть? Звонок повторился. Теперь он был не робким и коротким, как в первый раз, а жестким и продолжительно требовательным."
  Дармодьелов: Молодой человек.
  Гриша: Что?
  Дармодьелов: Вы это хотите напечатать?
  Гриша (не совсем уверенно): Ну, Олег Петрович мне обещал посодействовать.
  Дармодьелов: Это молодой что ли? Этот конечно может. Сейчас актуально про царей писать.
  Гриша: про каких царей?
  Дармодьелов: Ну, Петр Лексеич, это царь?
  Гриша: Нет, зубной врач.
  Дармодьелов: Да уж. Когда слышишь √ "Зубной врач", ты пожалуйста не плачь.
  Гриша: Вам не понравилось?
  Дармодьелов: Лучше бы вы и не просыпались, молодой человек. Да ладно √ шучу! Кстати, вы в Союзе состояли?
  Гриша: Нет. только в комсомоле.
  Дармодьелов: Оно и видно. (Подъезжает на кресле к окну и смотрит на улицу).
  Гриша (несколько обиженно): Что вам видно?
  Дармодьелов: Столб собачка отыскала, лапку кверху и┘
  Гриша: Что так плохо?
  Дармодьелов (увидев что-то на улице меняется в лице): Ты что, сволочь, делаешь, это моя машина! Милиция!!!
  (Вбегает секретарша, в ее руках графин с водой. Дармодьелов машет руками, дико вращает глазами и с пеной у рта издает безумные крики.)
  Дармодьелов: А-а! Шш! А-а-ш!
  Секретарша (испугано): Что? Что с вами?
  Гриша (подбежав к окну): Там собачка на машину писает.
  Секретарша (посмотрев в окно): Это его машина.
  Дармодьелов (приходя в себя): Кто тут у вас завхоз?
  Секретарша (Грише): Бедная конференция. (Дармодьелову.) Завхоз, в Италии, знакомиться с импортной сантехникой.
  (В кабинет входит Олег Петрович. У него в руках поднос. На подносе стакан чаю и кусок бисквита на тарелочке.)
  Олег Петрович: Вот и ваш чай!
  (Дармодьелов ловко выхватывает из рук секретарши графин и кидает его в Олега Петровича. Олег Петрович уклоняется от встречи с графином, но роняет на пол стакан чая и бисквит. Графин, пролетев над головой Олега Петровича, ударяется в дверь и разбивается.)
  
  
  Действие третье.
  
  
  Конференц-зал. Над сценой надпись √ "Нашему другу √50!". На сцене трибуна. Перед сценой √ зал, наполовину полный народа.
  Олег Петрович (пробираясь к сцене, секретарше пробирающейся следом): Да, Маруся, графин-то конечно жалко┘
  Секретарша: Ничего, ничего. Главное, что бы Дармодьелов не перебрал, я же его в буфет отвезла.
  Олег Петрович: Ох, господи!
  (Олег Петрович поднимается на сцену и подходит к трибуне. В зале оживление.)
  Олег Петрович (в зал, натянуто улыбаясь): Ну, господа, являясь с некоторых пор главным редактором, нашего многоуважаемого издания, я по приписываемой этой должности традиции, спешу открыть сегодняшнюю конференцию. Посвящена она человеку, на протяжении вот уже полувека неразрывно связанному с нашим журналом. Я имею ввиду √ Сергея Артемьевича Дармодьелова.
  (Шквал аплодисментов. Секретарша вместе с Гришей вывозят на сцену коляску с Дармодьеловым.)
  Дармодьелов (пытаясь перекричать аплодисменты): Я тут должен добавить┘Спасибо. Что мое отчество, - Артемьянович.
  Олег Петрович: Ура! Ура! Ура! (Хлопает в ладоши. Постепенно аплодисменты стихают.)
  Дармодьелов (неожиданно громко): Не "Ура", товарищи, не "Ура". А, - плохо, товарищи, плохо! (В зале устанавливается абсолютная тишина.)
  Дармодьелов (Вытирая слюну с нижней губы): В этом заведении нет даже завхоза! Стыдно!┘Стыдно! (Обводит взглядом зал.) Какие потери в русской литературе. В наше время такого не было. В наше время было совсем по-другому. В наше время люди литературу писали, а не эти как их там┘ хухер-мухер, ахер-махер┘ Стыдно! (Зал молчит.)
  Олег Петрович (Робко.): Да и сейчас вроде бы пишут.
  Дармодьелов: Пишут!?
  Олег Петрович (Показывая рукой на Гришу): Вот человек роман написал. (Гриша улыбается и краснеет.)
  Дармодьелов (Хриплым голосом.): Воды!..
  Олег Петрович: Что такое? Ах, воды┘
  (Секретарша с Гришей подхватывают сползающего с коляски Дармодьелова и увозят со сцены.)
  Олег Петрович (Тихо, глядя вслед Дармодьелову.): Трудно быть ветераном, ни друзей, ни товарищей, одна слава.
  (Голоса в зале: "Что случилось?", "Довели деда!")
  Олег Петрович: Ничего, господа, ничего страшного. Уважаемому Сергею┘ э-э, Артемьевичу, стало плохо. Но, я думаю, он быстро прейдет в себя и послушает наши выступления.
  (Олег Петрович достает из кармана листок бумаги смотрит на него и читает.) Первым слово предоставляется поэтессе Ионессе Калобердыевой.
  (Моложавая женщина с крашенными волосами, не слишком грациозно выпорхнула на сцену, по всему было видно, что в ее жизни то и дело происходили серьезные эмоциональные потрясения.)
  Калобердыева: Знаете, литературе в последнее время живется неважно, особенно поэзии. Когда я стою в очереди и говорю, что я поэтесса, то мне стыдно, хотя по прежнему, образно говоря, на меня все показывают пальцем, только теперь уже по другому поводу.
  Карамбиев (Из зала): На меня например не показывают.
  Калобердыева: На вас и раньше не показывали.
  Карамбиев: Это, вы, на что намекаете?!
  Калобердыева: На всем известные факты.
  Карамбиев: Да я! Да вам! Да мне!
  (В зале голоса: "Успокойтесь, успокойтесь Симон Дарионович", "Она оговорилась", "Она совсем не то имела в виду".)
  Калобердыева: Правильно сказал Сергей Артемьянович √ какие потери в нашей литературе!
  Дармодьелов (из-за кулис): Чего-чего это я сказал?
  Калобердыева: Вы сказали, что нашей литературе живется плохо.
  Дармодьелов (выезжает на кресле на сцену, за ним бегут Гриша с секретаршей.):Плохо?! Я такого не говорил! (В зале аплодисменты.) Литературе живется хорошо, только ее мало осталось.
  (Гриша и секретарша хватаются за кресло и увозят со сцены. Дармодьелов сопротивляется.)
  Дармодьелов: Мерзавцы! Свободное слово не задушишь!
  Голоса в зале: "Пусть поговорит", "Оставьте его в покое".
  Дармодьелов (из-за кулис): Я, вам, покажу, √ оставить меня в покое!
  Калобердыева: Несмотря на такую тяжелую обстановку, я постараюсь продолжить┘ Поскольку хотела сказать многое.
  Карамбиев: Сейчас не время для пустых разговоров!
  Калобердыева: Я с вами согласна, Симон Дарионович. Надо что-то делать. Ведь нельзя же так существовать, когда вся наша жизнь направлена на реализацию иллюзий, которые по природе как самих себя, так и собственно окружающей жизни, не могут быть реализованы. Мы все о чем-то пишем, о чем-то мечтаем, чего-то переделываем, страдаем и мучаемся. Но нужны ли мы кому-нибудь кроме себя? Что толку от наших переживаний Иван Иванычу, который плевать хотел на всякие там глупости и душевные тонкости, ведь он их искренне считает враньем и злом мешающим реальной жизни. Ведь для чтения ему вполне достаточно "Клей да попа", а его жене Карты Барбанд.
  Голос в зале: "Это что это вы считаете, что я хороших книжек не читаю!"
  Калобердыева: Простите, Иван Иванович, я не специально.
  Голос в зале: То-то же!
  Калобердыева (Олегу Петровичу): Олег Петрович, мне кажется, что тут ко мне относятся несколько предвзято.
  Олег Петрович (В зал): Господа, ведите себя спокойней, все-таки женщина выступает.
  Голос в зале: Да мы и так спокойно, только пусть она отдельных личностей за идиотов не выставляет.
  Калобердыева: Тогда я все.
  Олег Петрович: Может вы, что-нибудь про юбиляра скажите?
  (Калобердыева молча уходит со сцены.)
  Олег Петрович: Я даже не знаю, как-то странно получается, - нам тут надо про человека поговорить, достойного человека┘
  (На сцену поднимается человек в кожаном пальто.)
  Олег Петрович: Ну вот, может быть, гражданин, нам что-нибудь скажет?
  Человек в кожаном пальто: уважаемые, я думаю вы поняли из какой я организации? (Показывает залу удостоверение.) К сожалению,┘ я повторяю к искреннему моему сожалению, я должен вам сообщить, что в связи с экономической несостоятельностью, ваш журнал закрыт, закрыт с данной минуты, а его имущество опечатано.
  Олег Петрович: А┘!
  Зал: А!
  Человек в кожаном пальто: Еще раз извините. (Олегу Петровичу.) вас как главного редактора прошу пройти со мной. (Берет Олега Петровича под руку и уводит со сцены. Из-за кулис на сцену выглядывает Гриша. Его рука перебинтована. Зал молчит. Гриша тихо выходит на середину сцены.)
  Гриша: Я вот тут роман написал.
  (Зал молчит.)
  Гриша (Держа здоровой рукой тетрадку читает): "Петр Лексеич, втянул в себя, как только мог много свежего воздуха, и не умея сдерживать улыбку тут же его выпустил, широко раскрыв рот. Морозное утро набирало силу. Синие осины, покрытые тонкой корочкой льда, походили на трехмерные оконные узоры, и казалось, что новогоднее волшебство уже свершилось √ весь мир переменился, стал абсолютно другим, абсолютно неведомым, как этого хочется каждого тридцать первого декабря, ведь не может быть, что бы новый, и еще новый, и еще┘ год, был таким же постным и закономерно предсказуемым, как год ушедший. Да подумал, Петр Лексеич, что-то надо менять."
  Крики в зале: Это как! Мы вам дадим журнал закрывать! Кто посмел!
  Дармодьелов (Из-за кулис): Правильно, правильно, и давно пора!
  (На сцену выходит человек в кожаном пальто ведущий под руку бледного Олега Петровича.)
  Олег Петрович: Да, да┘ Конечно┘ Я ведь в принципе знал, что все так плохо┘
  Человек в кожаном пальто: Ничего сейчас всем плохо┘
  (Человек в кожаном пальто вместе с Олегом Петровичем выходят на середину сцены. Гриша испуганно отходит в сторону. )
  Олег Петрович (Подавленным голосом): Он прав.
  Человек в кожаном пальто (Грустно вздыхает): Ых!
  Олег Петрович: Мы вынуждены закрыться.
  Человек в кожаном пальто: Ых!
  Олег Петрович: Вот так вот┘ (Падает в обморок. Человек в кожаном пальто и Гриша подхватывают падающее тело.)
  
  
  Действие четвертое.
  
  
  Фасад здания. Над бетонным козырьком подъезда вывеска "Журнал". Приставив к козырьку лестницу, двое рабочих начинают, и на протяжении всего действия снимают с вывески буквы, одну за другой, начиная с "ж". Из подъезда один за другим выходят сотрудники журнала и просто литераторы. Лица у всех разные, у одних возбужденные у других подавленные. Рядом с подъездом микроавтобус "Скорой помощи".
  Гриша (Выходит из подъезда и останавливается. В его руках три тетрадки.): Очевидно, я ничего не понимаю в жизни. (Открывает одну из тетрадок и читает.) "Вот так все и закончилось, незаметно и в то же время неожиданно, как град с крупными градинами. Петр Лексеич вернулся в свой кабинет. Вновь потянулись больные, руки вспомнили резьбу по дереву, появилась новая медсестра, а старая перестала на него обижаться, и даже наоборот стала иногда заходить в гости. Петр Лексеич простил ее и угощал яблоками. Так пришла весна, а затем подкралось лето. Вновь стало жарко, и всем захотелось чего-то┘ но никто еще не знал чего."
  (Из подъезда выходит Амодест и останавливается за спиной у Гришы.)
  Амодест: Наслаждаетесь?
  Гриша (Вздрагивая от неожиданности): Да┘ то есть нет┘ то есть┘
  Амодест: Да ладно уж, не оправдывайтесь, я сам таким был.
  Гриша: Вам грустно?
  Амодест: Мне? Нисколько!
  Гриша: А мне грустно. (Закрывает тетрадь.) Я вот думал Олег Петрович, мой роман напечатает.
  Амодест: Пришло время думать о реальных вещах.
  (Двое санитаров на носилках выносят из подъезда Олега Петровича.)
  Гриша: Жалко.
  (Амодест молча закуривает сигарету.)
  Олег Петрович (Стонет.): О┘
  (Олега Петровича погружают в микроавтобус. В этот момент из дверей подъезда появляются секретарша и Карамбиев. Они выкатывают на улицу кресло с Дармодьеловым. )
  Дармодьелов (В сторону "Скорой помощи".): Журнальчик накрылся, а он и разнюнился!
  Амодест: Старый пердун!
  Гриша (Амодесту.): Да, ладно, не надо.
  Дармодьелов: Это вы про кого?
  Амодест: Да так, про одну большую-большую задницу.
  Дармодьелов: Чего-чего?
  Гриша: Это, гражданин, просто так сказал.
  Дармодьелов: Ничего, это мы выясним.
  (Секретарша с Карамбиевым увозят Дармодьелова.)
  Гриша (Глядя в след Дармодьелову.): Несчастный, просто какой-то болезненный дед.
  Амодест: Вешать таких надо.
  Гриша: Зачем?
  Амодест: Просто для развлечения.
  (Гриша подавленно приседает на ступеньки подъезда. Мимо него проходят выходящие. В том числе Калабердыева.)
  Калабердыева (Останавливаясь рядом с Гришей.):Встаньте, молодой человек, в такой ситуации это неприлично.
  Гриша: Молодой человек, молодой человек, - когда же я стану просто человеком?
  (Калобердыева с осуждением качает головой и уходит.)
  Амодест: Пошла составлять петицию протеста.
  (Рабочие снимают последнюю букву и спускаются вниз.)
  Гриша: Когда же меня хоть кто-нибудь напечатает?
  Амодест: А зачем?
  Гриша: Ну, я же пишу!
  Амодест: Это повод?
  Гриша: Ну, а что же тогда?
  Амодест: А как вы думаете?
  (Один из рабочих подходит к Грише с Амодестом.)
  Рабочий (Слегка неуверенно): товарищи вы бы разошлись, шли бы по домам. А то тут сейчас новые хозяева приедут, дом смотреть, надо что бы тихо и спокойно было.
  Гриша: А кто новые хозяева?
  Рабочий: Не знаю, какие-то скотопромышленники.
  Амодест: Скотобаза одним словом и наверняка сплошные пердуны.
  Рабочий: Не знаю, не знаю.
  (Гриша поднимается на ноги.)
  Гриша: А мне что-то кажется, что вся наша жизнь это какая-то пьеса.
  Амодест: Мне давно так кажется.
  Гриша: Длинная-длинная.
  Амодест: И препоганненькая.
  Гриша (Грустно вздыхает): Эх┘
  (Амодест и Гриша уходят. Двое рабочих поднимают с земли большой щит, на котором написано: "Коровы оптом". Рабочие смотрят на козырек подъезда и думают как бы там прикрепить новую вывеску.)
  
  Конец.