| Он знак подаст - и все хлопочут; Он пьет - все пьют и все кричат; Он засмеется - все хохочут; Нахмурит брови - все молчат; Так, он хозяин, это ясно... |
| А.С. Пушкин. |
Тайное подмосковье. Кунцево. Тайный кабинет, обставленный, к слову сказать, преизрядно избыточно и на чрезвычайно сумасшедшую ногу. Извивы золоченых и лаковых мебелей так и выказываются со свободной естественностью едва ли не изо всех возможных углов.
Сам ИОСИФ СТАЛИН (розовый гладкий нос французской улиткой, усища трехъярусные), личной персоной, в новом золотистом бухарском халате полулежит на приземистом диванчике. Нога на ногу. Из-под халата - сапоги мягкого войлока.
СТАЛИН: Выпить - выпьем! (подбирает с пола бокал своей изящной рукой) Сперва - за себя! (чокается с невидимым собеседником) А теперь за всех остальных отсутствующих друзей.
Пьет еще раз чокнувшись с невидимым; легкий хрустальный звон в воздухе. Выпив, с барской небрежностью выранивает бокал на ковер.
СТАЛИН: Выпили. (думает) Хорошо! Ну а чем же нам послал закусить русский Бог? (достает имбирный крендель из-за диванной подушки, завернутый в бесконечность) Однако, м-да, кренделек.
держит крендель перед глазами и неторопясь багровеет, заряжается молниями, подобно лейденской банке.
СТАЛИН: А! (вдруг азартно бьет кренделем в пол) Сталин не может есть имбирные крендельки! (вскакивает) Сталин их не-на-ви-дит! (распахивается халат: под ним темно-синий китель, галифе. Задумывается) А почему Сталин их ненавидит? (молчит с удовольствием. Зубы выказываются из-под усищ.) А потому, что их кушал Жданов, которого Сталин - проклял.
улыбаясь уходит в свои воспоминания.
СТАЛИН: Да. Жданов. Было дело. Какой он был розовый! Какой он был краснощекий!
Н о в т о т д е н ь о н п о б е л е л.
Он спросил: "Сталин, каким же бесчестным поступком я запятнал себя?"
Он сказал: "Сталин, я виноват; но я не так виноват: меня обнесли враги."
"Нет", - сказал я, - "Тебя не может никто обнесть, потому что во всю жизнь ты не делал не бесчестного дела. Нет духу раздавить тебя, гадина. Поди прочь!"
Он закричал, задрожал и повалился мне в ноги.
"Прочь!" - крикнул я, - "Позовите солдат, чтоб его взяли!"
вздыхает.
Что ж, это будет хо-рошая речь о сельском хозяйстве. Очень жаль, что придется переменить все слова.
садится в кресло, золоченое и шитое на какой-то беспредельно безумный манер.
СТАЛИН: Эй, люди, Лавра! Чтоб в пять минут Лавра! Рябчиков подавать! Будем ужинать!
БЕРИЯ. Он выкатывается навстречу СТАЛИНУ, как черный шар.
Глухое черное пальтишко до пят. Шляпа, как шиш с полями. На ногах черные калошки и ботики.
Сам невелик: со всеми головными уборами едва оказывается поровень погруженной в кресло громаде. (К слову сказать, СТАЛИН - фигура крупная, человек незаурядного росту.) Но выступает с понтом, в развалку; ботики при ходьбе разбрасывает по сторонам.
И в тот же миг, как ЛАВРЕНТИЙ вошел, на стол принимаются накрывать некие бесплотные демоны. Водки, блюда с закуской и рябчиками чередой проплывают из дверей в комнату. Создается впечатление, что посуда передвигается сама.
ЛАВРЕНТИЙ черным грибом цепенеет посреди комнаты. Он страшно ошеломлен, но быстро отходит.
СТАЛИН: Не пугайся. Это, понимаешь, иранский шах с чрезвычайным послом прислал мне демонов. Демонов - мне - прислал. Дарит. Боится. (сталинские зубы начинают светиться из-под усов) Правильно делает. (железо) Придет время, и мы опрокинем его трон!
ЛАВРЕНТИЙ: Они, как бы это, Иосиф Виссарионович,.. неудобно сказать... не опасны?
СТАЛИН: Лавр, - они мои. Этим все сказано. Все, Лавруша. Впрочем, не тебе знать, что значит собственность. (очень устало) Они, Лаврик, знаешь, мертвые. Мертвые - эти - демоны иранские, - для меня мертвые, Лар. (железо) И не Сталину дрожать перед демонами. (и сразу фетр за железом) Безвидно, скушно, скушно, мой друг. (и смотрит лукаво) Велите утопить в Тихом океане какой-нибудь корабль из Португалии.
ЛАВРЕНТИЙ: Сейчас.
СТАЛИН: Постой!.. Нет. (а тем временем стол накрыт) Шутил, шутил я, Лаврентий. Не смейте потворствовать моим скверным шуткам, мой друг. Что? Ты - споришь? (он встает: чудовищная несоразмерность комплекций. Дьявольское зрелище.) Объяснись! Ах да... Ты есть хочешь. Забыл. Совсем забыл. Прости старика.
СТАЛИН кланяется, прикладывая распяленную пясть к осетинской груди. Другой рукой - на стол.
СТАЛИН: Прошу. Прошу разделить трапезу со смиренным грузыном. (и зубы светятся.)
Садятся за стол. ЛАВРЕНТИЙ ПАВЛОВИЧ, крикнув "Гоп", одним прыжком заскакивает в свое кресло. Калошки бьются по воздуху. Начинают ужинать с большим аппетитом.
СТАЛИН: Скажи, это правда, Лавр, что Бомарше кого-то там отравил?
ЛАВРЕНТИЙ: У-у. В точности, Иосиф Виссарионович. Отравил. Выяснено.
СТАЛИН: Ничтожество.
ЛАВРЕНТИЙ: Один раз, разумеется, зато с большим знанием дела.
СТАЛИН: Я надеюсь, мы уже разобрались с ним?
ЛАВРЕНТИЙ: Разобра-ались.
СТАЛИН: И он подписал?
ЛАВРЕНТИЙ (улыбается): Естественно. Извольте поглядеть, государь.
СТАЛИН: Гм... (удивляется) а я не государь.
ЛАВРЕНТИЙ: Ай, а вот бы еще на пол ногтя (вертит выставленным ногтем большого пальца), и был бы государь! (повествовательно) Наши верные люди, получив от нас казенную лопатку во Франции...
СТАЛИН (грозно): Хватит! Я и без твоих ногтей знаю, кто я есть. Вздумал шутить шутки со Сталином!?
ЛАВРЕНТИЙ съеживается.
СТАЛИН : Что-то у тебя нечистое с этим французом, Лавр. Он ведь умер.
ЛАВРЕНТИЙ (в сторону): Фу-у, отлегло от сердца. (громко) Ну, помер. Что поделаешь? (наигранно) Смертен был.
СТАЛИН: И я понимаю, что можно транспортировать французские кости на Лубянку из Пантеона, но как, - думай, Лаврентий, думай - как можно заставить мертвые кости подписать хоть бы один протокол?
ЛАВРЕНТИЙ : А что тут думать, Иосиф Виссарионович? Мы придумали. Очень просто и, главное, на удивление выходит. Смотрите, Иосиф Виссарионович.
перегибается через стол. СТАЛИН смотрит.
ЛАВРЕНТИЙ: Берем кость. (ЛАВРЕНТИЙ сжимает кулаки) Потом берем из кости клеточку (поднимает над столом, как вошь, двумя пальцами, будто бы клеточку) и помещаем ее в сладкую кашицу.
опускает пальцы в свою, неведомую свету, кашицу.
СТАЛИН : Ну и что?
ЛАВРЕНТИЙ : Как, - что? Сидит. значит, она там, кушает свою кашицу, плодится, и через недельку-другую - глядишь - и выродился человечек из сладкой кашицы.
СТАЛИН : Полезное изобретение.
ЛАВРЕНТИЙ : Во-во. И я так говорю, что полезнейшее. Это ж надо же, всякий, даже и самый плохонький покойник по мере надобности будет извлечен из земли.
СТАЛИН (выслушал, помолчал, подумал - и вдруг прослезился) : Ну - спасибо. Вот это - подарок. Ну - потешил, потешил старика. Перед смертью потешил. Хотя какая смерть!? С м е р т и н е т ! (тяжело дышит, отдыхает) Ну - потешил. Ну... Вот это - власть. Вот это - настоящая власть.
Ну, да что ж ты? Беги! Беги, Лаврентий, спеши! Праздник.
Жить будем, смерть победили!
Колоколам бить приказываю!
И медленный, степенный, далекий, поднимается колокольный звон над Москвой. БЕРИЯ, с присущей ему необыкновенною легкостию, выскальзывает из барских кресел и выкатывается из кабинета.
И снова вождь в одиночестве. Его маленький лоб морщинист, мрачен. а колокольный звон, как стая филинов, жутко ухает над Москвой.
СТАЛИН : Я знал, что именно таким будет звездный час моей жизни. Я знал. Я буду волен над смертию даже мертвых врагов. Я сожму в кулак даже избегнувших меня в смерти. Как Бог.
Предчувствовал. Предвидел, сидя еще в долгом ящике своей ссылки. Я достиг высшей власти, выше которой уже не может быть на земле. Но я не чувствую. Меня душит оскомина. Меня прожигает желчь вместо радости.
мягким шагом выходит на авансцену.
СТАЛИН : Не так ли
слышен плеск шагов, близящихся к нему по циклическим анфиладам кунцевских кабинетов.
СТАЛИН : Ас-са! Принимай гостей, кацо!
снимается с авансцены и бешено проплясывает некое подобье лезгинки. Останавливается и сбрасывает халат на диван. Безмолвно и мгновенно выставлен в кабинете огромный стол.
Странно: скинув халат, хозяин стал как будто бы меньше.
Члены политбюро партии входят кучно. ЛАВРЕНТИЙ ПАВЛОВИЧ футбольным мячом (черным, вид прежний) вкатывается во главе их.
Отрадный вид (зрительский глаз должен веселиться). Все как на подбор крепкие, все свеженькие, как огурцы. МАЛЕНКОВ - пузан. Громоздится, как три толстяка сразу. Всех собой загораживает без остатка.
Слышно только, как толкутся за ним, как гремит об пол невидимая ворошиловская шашка.
СТАЛИН с бокалом шагает навстречу им.
СТАЛИН : Ну-с, за кого мы будем пить сегодня, друзья?
ЛАВРЕНТИЙ (от ног МАЛЕНКОВА) : За вас, Иосиф Виссарионович!
МАЛЕНКОВ : Только за вас.
ХОР политбюро, стесненный маленковской спиной : Только за вас!
СТАЛИН (загородив глаз бокалом, с усмешкой тостует БЕРИИ) : Есть такая птичка - Зо-вас. И конечно - за Лаврентия Павловича. Найдется птичка и за Лаврентия Павловича. (пьет и широким жестом приглашает гостей к столу) Пейте, ешьте, угощайтесь, друзья.
с криками "За Сталина" и "За Лаврентия Палыча" гости, как горох, рассыпаются вдоль стола.
ХРУЩЕВ : Водочки?
КАГАНОВИЧ : Уволь, рыбку, рыбку предпочитаем.
МАЛЕНКОВ : Ну, для моих комплекций более подходяще мясцо.
ВОРОШИЛОВ : Вперед! (и посекает шашкой толстый пирог) Вперед, за Рассею!
МИКОЯН (КАГАНОВИЧУ) : С этим криком Клим бегал от полков Мамонтова.
КАГАНОВИЧ ухмыляется. МАЛЕНКОВ уронил на пол холодец и разразился слезами.
БУЛГАНИН (громко, ХРУЩЕВУ на ухо) : Иуда плачет, быть беде.
ХРУЩЕВ неверно пытается встать из за стола, но руки и ноги пока не слушаются его.
ВОРОШИЛОВ (извермишелив все близ себя) : А теперь... теперь будем пить за с-светлую память!
МИКОЯН (пал ему на грудь и заткнул рот ладонью) : Молчи! - эх ты, кегля. Молчи!
обнимаются и плачут оба в полную силу.
Мой Бог, да ведь они... они ж в дым пьяны! Не понимаю, как они смогли так исключительно быстро наклюкаться?
СТАЛИН усмехается ЛАВРЕНТИЮ. ЛАВРЕНТИЙ подмигивает ему сквозь пенсне. А тут Никитка ХРУЩЕВ преодолел временное бессилье и семенит к вождю пьяненьким, нетвердым шажком.
ЛАВРЕНТИЙ (сидит, нахохлившись, на шатучей завитой одноножке. Смотрит на СТАЛИНА с поволокой, печально-насмешливой) : Ну, Иосиф, за твой звездный час.
СТАЛИН : За твой, Лаврентий. За твой. (в сторону) Шалит. У бессмертных не бывает звездных часов.
а политбюро так и стонет в голос.
НИКИТА ХРУЩЕВ (добирается) : Иосиф Виссарионович, мне бы хлебца...
СТАЛИН : Хлебца? Распорядитесь!
распорядились. Ржаной хлеб со свистом влетает Хрущеву в руки.
СТАЛИН : Хорошо.
БЕРИЯ : Хорошо. Страшно и весело.
СТАЛИН : Весело. Грешен, брат: люблю праздник. Настоящий пьяный праздник люблю. Хлев люблю.
БЕРИЯ : Вот-вот. Скотство, свинство любите, Иосиф Виссарионович.
СТАЛИН : А что? Люблю!
БЕРИЯ : Да ничего вы не любите. Органа у вас такого нет, чтоб любить.
СТАЛИН : Ого! А что ж во мне есть?
БЕРИЯ : Что? А ничего. Пустота. Пустота и посмеяние. Больше ничего нет.
СТАЛИН : Жестко стелешь. Против шерсти берешь. Ну а вдруг... вдруг есть любовь?
БЕРИЯ : Что ж. Любуйтесь. Извольте посмотреть. Вот - хлев.
демонстрирует.
СТАЛИН : Оставь. Когда я вижу их пьяные слезы, их нечистоту, ложь, мне хочется уйти. В лес. Чтобы из-за стволов, на морозе, расстреливать в упор вошедших в лес комиссаров. Впереди конных мужиков входить в город вместе с рассветом. И бить их, бить, бить, чтобы ни один не ушел. Для этого стоило б жить. (думает) Ты со мной?
БЕРИЯ : С вами. (смотрит любовно и преданно) Прикажете всех в расход?
СТАЛИН : Всех. Разве... оставь разве Клима. Он на колчаковских фронтах раненый.
БЕРИЯ : Иосиф Виссарионович, да ведь...
СТАЛИН (сухо) : Что?
БЕРИЯ : Не был он ни на каких колчаковских фронтах. Не был!
СТАЛИН молчит.
СТАЛИН молча берет парадный бока и с бокалом торжественно дефилирует вдоль стола.
И пьяные слезы высыхают на пьяных лицах под торжественным шагом СТАЛИНА.
ХРУЩЕВ : Лаврентий, друг, что ж ты сделал?
роняя хлеб, силится провертеть указательным пальцем близ уха.
БЕРИЯ : Пусть; пусть. Главное - ты держись, Никит.
но ХРУЩЕВ не держится. Косая сила заворачивает его вниз по дуге вместе с пальцем, сочувствием, со всей хрущевской утробой. Падает.
СТАЛИН : Дорогие товарищи! В этот обычный мартовский день исполнилась наиболее светлая и дорогая мечта человечества. Человечество достигло бессмертия. Так выпьем за б е с с м е р т ь е, товарищи!
стол в з р ы в а е т с я. Свист, пение, лай, хлоп в ладоши.
МАЛЕНКОВ пляшет с землетрясением и треском. КАГАНОВИЧ оседлал ВОРОШИЛОВА. который скачет и брыкается. Содом. Светопреставление. Ад.
И тихо, тихо хозяйские зубы начинают светиться из под усов.
ЛАВРЕНТИЙ БЕРИЯ выходит на авансцену и простирает ручки к залу.
БЕРИЯ :Что это, что это, друг мой? Где я? На каком свете я нахожусь? Что я вижу? За столом сидят чудища!
СТАЛИН: Товарищи, дорогие друзья, соратники, так не будем же благодушны. Так будем помнить, что теперь Сталин держит в кулаке даже м е р т в ы х врагов. Многие говорили: "Лучше смерть, чем суд народа". И выбирали смерть. С м е р т ь была и оставалась единственным прибежищем негодяев. Но теперь нет даже и этого прибежища. Лучше умереть один раз, чем умирать десять раз. И лучше жить десять раз, и десять раз отдать отечеству все свои силы, чем один раз жить и один раз умереть. (аплодисменты) И еще. товарищи: не забудем о справедливости. Не забудем, что сегодняшним торжеством мы обязаны простому человеку, верному соратнику. бескорыстному другу, дорогому Лаврентию Павловичу!
раскрыв объятия, выступает навстречу БЕРИИ.
СТАЛИН : К нам приехал, наш любимый...
МИКОЯН (с места подтягивает) : Лаврентий Палыч дор-рогой!
КАГАНОВИЧ : Величать Лаврентия Палыча!
ХОР политбюро лезет через стол навстречу знатным виновникам торжества.
СТАЛИН (выступает во второй раз) : К нам приехал, к нам приехал...
ХОР (грозным рыком) : Лаврентий Палыч дор-рогой!
БЕРИЯ аппетитно подтягивает. Ходит вокруг них гоголем и присядкою в неизъяснимом, в загадочном наслаждении.
Затем веселье сникает. Пора. Невнятно прощаясь, титулованные гости расходятся.
Разъезд. Конец.
СТАЛИН (Берии. Промерив тихим шагом взад и вперед кабинет) : Да. Все, что гибелью грозит, для сердца смертного таит неизъяснимы наслажденья. Александр Сергеевич Пушкин. Я решаю отставить вас сразу от всех обязанностей. Ступайте. (в сторону) Я слишком долго любовался тобой.
БЕРИЯ : Нет, Иосиф Виссарионович. Так не будет.
СТАЛИН : Нет будет.
БЕРИЯ (повышает голос) : Нет не будет.
СТАЛИН : Будет, я говорю!
БЕРИЯ : А я говорю - нет!
СТАЛИН : Вождю перечишь!?
в бешенстве поворачивается спиной к министру госбезопасности.
БЕРИЯ : Пора...
выдвигает из под пальто тяжелый кузнечный млат.
СТАЛИН (в сторону) : Пусть бьет, безумец. Там, где треснет слабый, только укрепится сильный. Где дробится стекло - выковывается железо.
БЕРИЯ бьет.
Стальной гул.
СТАЛИН (подкошенный) : Лар, как ты мог?! (падает. Сквозь стон) Зачем ты разбил мое тяжелое железное сердце?
В этот миг все умопомешательное великолепие кунцевской дачи враз заваливается. Вихрь подхватывает его, крутит и улетучивает весь этот позлащеный прах в один миг. Остается пустая комната.
БЕРИЯ : Вот. Исполнилось. Стою на рубеже возможностей человеческих - и сам не верю. Достиг я высшей власти...
| И шарахнулись толпы в проулки, Когда вырвал я ногу со стоном И осыпались камни с меня. |
| В.Высоцкий. |
Тайное подмосковье. Кунцево. Оголенная комната с черным диваном у стены.
Разбитый вождь неподвижно. длинным деревянным обрубком лежит на диване.
СТАЛИН : Неужели я действительно умираю? Я должен буду умереть в этот день! Да. Я убит. Я умру. Это похоже на скверный сбывшийся сон. Вот и поцарствовал...
ворочается.
Неужели о н после меня примет власть? Да, пожалуй, что он. Огромная страна, люди, стихия... Неужели о н ? Да. Е м у. Страшный март! Он доволен, он грабит, не дожидаясь моей смерти. Он разоряет...
Входят БЕРИЯ и гробовщик. У гробовщика деревянный аршин под мышкой.
БЕРИЯ : Приступайте к своим обязанностям, милейший.
ГРОБОВЩИК (кланяясь) : Мы понимаем. Мы со всей солидарностью...
спешит к телу.
БЕРИЯ : Поторапливайтесь, милейший.
ГРОБОВЩИК : Это мы с солидарностью... Ножку, Иосиф Виссарионович, пожалуйте... т-так... теперь ручку... головку... (манипулирует инструментом). Ф-фу. однако ж, крупный мужчинка.
БЕРИЯ : Любезный, в конце концов кончайте возиться!
ГРОБОВЩИК : Я.. э-э... с полной солидарностью. Все. Закончил. За гробиком побежал-с...
убегает. В дверях вмешивается в траурную толпу вождей, вплывающих в кабинет и проталкивается сквозь нее.
СТАЛИН : И это я? Не может быть, чтобы при моей жизни так делалось. Я сплю. Наяву так не бывает.
Смутные вожди окружают изножье дивана. БЕРИЯ, накинув поверх пальто халат, наклонившись, долго, неторопливо всматривается в стынущие глаза СТАЛИНА.
БЕРИЯ (выпрямившись. Торжественно) : Тиран умирает.
бурные, продолжительные аплодисменты.
БЕРИЯ : Умирает человек, т р и д ц а т ь лет державший в руках необъятную власть. (аплодисменты смолкают. Вожди вслушиваются, захолодев и принизившись.) Он оставляет нам сухие русла великих каналов, вырытых по его прихоти, каналов, по которым никогда не ходили корабли и не текли воды. Он расставлял по стране многометровых бронзовых истуканов, которые возвышались при его жизни и падут с его смертью...
СТАЛИН : Будь ты проклят.
сверкнув глазами, поднимает сотрясающийся кулак.
смятение. Иные непроизвольно крестятся.
СТАЛИН : Я не привык ласкать речью уши. Бойтесь. И я поименно прокляну каждого среди вас...
давится чугунным глаголом и с хрипом падает.
МОЛОТОВ (осторожно) : Товарищ Сталин. (ждет) Мы здесь. (опасливо приближается) Мы ждем вас. Ответьте...
Нет, нет ответа.
Но вместо слов: тонкая рука Джугашвили опрокидывается с дивана.
БЕРИЯ : Ч т о о н ?
МОЛОТОВ (скорбно) : К о н ч и л о с ь. (по размышлении) Иосиф Виссарионович Сталин помер; у нас его уже более нету.
Внезапно из всех дверей набегают нежданные и уже неуместные полчища накрахмаленных докторов, хрустящих халатами. Они кружатся, летят. Они выныривают из под пола и планируют с потолка. Их десятки, сотни. Как метель, они заполняют все пространство, всю землю, весь воздух.
ГЛАВНЫЙ ВРАЧ (бодро. Подняв очки) : Шабаш! (раздумчиво) Э-эх, да кабы ему месяц назад заволоку здоровенную соорудить - был бы жив! А теперь что? Шабаш! Кувырком, значит. ку-выр-ком полетел!
не утруждаясь уходом, растворяется. Растворяется и медицинская свита. Растворяется правительство.
Туман. густой болотный туман затопляет кабинет. Тянет по полу гнилой смертной сыростью. наперсницей малярийных лихорадок.
Затем туман сникает и истаивает, открывая неподвижно стоящего ЛАВРЕНТИЯ БЕРИЮ, единственного из всех живых, удержавшегося в кабинете.
Бдение над телом.
БЕРИЯ : Странное дело: я плохо верю в его полную смерть. (устало присаживается на маленький стул в углу комнаты.) Хитрый двуличный человек, сам обман. Он жив, жив, я знаю. Я знаю: он надеется обмануть и теперь. Он снова лжет. Боги, боги мои, как он лжет! Где ж он умер? Кто не слеп, ясно видит: он лишь заснул после многотрудного, многогневного дня. Я знаю, он поднимется, когда придет дождливая мгла рассвета. (клюет носом. Вздрагивает.) Не беспокойся, Иосиф, я буду стеречь тебя, как цепной пес. Я тебя и после смерти... (посмеивается) Из моих лап не так просто... Спи... уж мы постараемся забить кол в твою грудь...
Жалостное пенье шарманки. Из-за штор выходит ОРДЖОНИКИДЗЕ.
ОРДЖОНИКИДЗЕ : шарманка, кипарисная ветвь, тканный дождевик до колена.
БЕРИЯ : Кто ты? Я тебя смутно помню.
ОРДЖОНИКИДЗЕ : Усни... Усни...
запаливает кипарисную ветвь.
БЕРИЯ (с усильем) : Не... может... быть...
засыпает.
ОРДЖОНИКИДЗЕ : Просыпайся, Иосиф.
СТАЛИН с усильем встает. Балаганный лоск спал с него. На диване грузно сидит простой человек, ничем не замечательный, самого заурядного росту.
СТАЛИН : Серго... Долго же я спал, Серго.
ОРДЖОНИКИДЗЕ : В самый раз. Ночь, конечно, кончается, но время есть: рассвет начнется не скоро.
СТАЛИН : Спасибо за предупредительность. Ну, что в мире?
ОРДЖОНИКИДЗЕ : В мире? А в мире врут. Ходасевич клянется, что его загнала на парижский чердак пантера.
СТАЛИН : Пантера? Врет. Не пантера загнала Ходасевича на парижский чердак. Я загнал на парижский чердак Ходасевича.
ОРДЖОНИКИДЗЕ : Так он помер, Коба. Он четырнадцать с лишком лет, как помер.
СТАЛИН : Помер? Вот сволочь! Даже из гроба лжет.
ОРДЖОНИКИДЗЕ : Да нет. Он не лжет.
СТАЛИН : Странно. Так значит - не лжет?
ОРДЖОНИКИДЗЕ : Не лжет.
СТАЛИН : Ну и... не говори больше со мной о нем. Волков не исправишь. А ведь он волк? Волк? А крашеный ли волк. стриженый ли волк, он ведь все равно не похож на пуделя. (усматривает шарманку) Да что это у тебя там? Что такое ты припрятываешь за своей ляжкой?
ОРДЖОНИКИДЗЕ : Смотри.
Внутренность шарманки светится: там устроен небольшой светлый мир. Голубые небеса. Утро. Свежесть. Омытая красная площадь. В Кремле - золотые маковки церквей и звонниц. Негромко проливается медная музыка издалека.
Маленький Гитлер на цыпочках смотрит на скатывающийся с площади маленький военный оркестр. Он стар и сед. Робко улыбаясь, он прикрывает стареньким плащом руку, чуть приподнятую в коронном гитлеровском приветствии.
СТАЛИН : Гитлер! Серго, смотри, Гитлер!
в оживлении тычет пальцем в шарманку.
ОРДЖОНИКИДЗЕ : Гитлер.
СТАЛИН : Жив!?
ОРДЖОНИКИДЗЕ : Жив.
СТАЛИН : В Москве!?
ОРДЖОНИКИДЗЕ : В Москве.
СТАЛИН : Схватить!
вскакивает. Все тело - прыжок, бой, борьба.
ОРДЖОНИКИДЗЕ (внушительно) :Тише. Кругом люди спят. Ишь ты. раскричался, Гитлера ему подавай, среди ночи. Зачем он тебе, Гитлер?
СТАЛИН : Убью! Сапогами затопчу!
ОРДЖОНИКИДЗЕ : Не кипятись. Месть - плохой советчик, Иосиф. Подумай, такая жизнь придется пострашней даже самой медленной казни.
СТАЛИН : Самой медленной казни? Так страшно?
ОРДЖОНИКИДЗЕ : Очень.
СТАЛИН : Ну что ж. Может быть. так и есть. Но как обидно, как больно! Такие люди... золото, драгоценность... где они? А этот паскудник будет жить в Москве! Гулять по утрам. Пить пиво неподалеку от Красной площади. Исподтишка школить в чайник соседу.. Э т о ж и з н ь. Она с л а щ е ... с м е р т и.
молчат.
ОРДЖОНИКИДЗЕ : Видишь? Рассвет идет. Мне пора.
СТАЛИН : Еще не светает. Не выдумывай.
ОРДЖОНИКИДЗЕ : Нет. Пора. Уже воздух стал серым и прозрачным, как перед утром.
СТАЛИН : Это луна. Смотри, она уже поднялась и сеет свой печальный свет сквозь туман.
ОРДЖОНИКИДЗЕ : Пора. Слышишь, горлодеры-воробьи уже начали кувыркаться в кустах.
СТАЛИН : Это не воробьи. Это другие птицы. Ночные. Разве, ну хотя бы ради нас, нельзя еще чуть-чуть продлить ночь?
ОРДЖОНИКИДЗЕ : Нельзя.
СТАЛИН : Нельзя? Почему?
ОРДЖОНИКИДЗЕ (с печалью) : Потому что это невозможно, Иосиф. Хотя...
задумывается.
СТАЛИН (нетерпеливо) :Видишь? Рассвет идет.
ОРДЖОНИКИДЗЕ : Да, рассвет. Но ты мог бы немного проводить меня. Время есть.
СТАЛИН : Смотри: луна уже распалась на куски в бледном воздухе. Слишком поздно.
ОРДЖОНИКИДЗЕ : Не думаю. Ведь можно, в конце концов, слегка и попридержать рассвет. Идем!
кивает ему, манит к себе в бледном воздухе.
СТАЛИН (страшный крик) : Нет! (спокойно) Я знаю, у вас давняя договоренность с Адольфом. Напрасно скрываете. Не беспокойся. мои люди извлекут его и без вашей помощи. Скоро, скоро извлекут. Так что...
ОРДЖОНИКИДЗЕ смеется.
СТАЛИН : А ты не смейся. Ты верь. Верь словам. Они не подведут, если верить их долговечности.
кивает. Манит ОРДЖОНИКИДЗЕ странными, темного смысла жестами.
ОРДЖОНИКИДЗЕ : Прощай.
СТАЛИН : Верь!
ОРДЖОНИКИДЗЕ уходит, распространяя заунывную музыку.
СТАЛИН : А ведь он с того света приходил. (помолчав) За мной. (думает) Но ведь собачья, в сущности, служба - печально и неизменно разносить под луной злые обвинительные приговоры. Воля ваша, но что-то недоброе спрятано в этой неизлечимой мужской печали. Ведь даже войдя в дом друга он принес ему под плащом копию обвинительного приговора. (думает) Без суда. Мне. (злобно) Я знаю, что они понаписали там, на том свете! (играючи) Трус... Трус... Тиран...
А какое, простите, право в ы - да, вы, я вам говорю, - имеете столь унижать убитого - да, да, именно убитого - ч е л о в е к а ? Что вы сказали? Ах судить... Вы беретесь с у д и т ь меня, здесь, на земле... Да как вы смеете? Ваш суд, ваш ничтожный, бездарный, унылый и неулыбчивый суд бессилен, удручающе бессилен перед к о м и ч е с к и м масштабом моей личности.
Вы так ничему и не научились. Вы не выросли. вы так и остались лизоблюдами. Я думаю. что вы просто осатанели в преклонении. Вам мало светлой славы. Нужна иная. Нужна зловещая, кровавая. черная слава. (трагически) Неужели я вам нужен лицедействующим палачом - после смерти?
Как? Молиться убийце? (молчит) Убийце? Молиться - и одновременно с молитвой пылить в лицо идолу?
Подлая страна! Подлый, двоедушный народ!
Где шинель?
принимает грубую шинель из неведомо чьих услужливых рук и уходит.
просыпается ЛАВРЕНТИЙ БЕРИЯ.
БЕРИЯ : Дивный сон! Мне снилось, что я влюбился в Марию, Господню мать: слышишь, Ус?
СТАЛИН (за сценой) : Слышу!
БЕРИЯ : Ну и как?
СТАЛИН (за сценой) : Не завидую.
БЕРИЯ : Вот так раз! А чему же тут, по здравом размышлении, завидовать? (печально) Это был пустой, лживый и вздорный сон. (задумывается) Но как хочется попасть в царство вечно... Э, - где ж ты? Где он?!
угрюмые вожди вносят длинный гроб на плечах.
БЕРИЯ : Кто сделал это? Ты? Ты? Как-то раз огромный грузчик в Батуми бил Кобу, понося за неотданный долг. Я подошел. за горло взял собаку - и з а д у ш и л. Вот так.
схватывает свое горло.
МИКОЯН : На помощь! Люди! Он же убьет себя!
БЕРИЯ : Зачем вы потупились? Смотрите, я ведь могу и пыткой дознаться до правды. (ждет) Ну же, отдайте тело.
Отдайте! Ведь это была шутка. не правда ли? Или кто-нибудь из вас обуялся страстью к прозекторству, или же ненароком изобрел для него подходящее употребление в хозяйстве?
Будьте же человеколюбивы! Я прошу. я обращаюсь к тем из вас, кто имеет хоть какое-то понятие о благородстве. Я приглашаю рассмотреть вам свой долг и обязанность. Я ведь могу и военное положение объявить, а? (молчит) Дело в том. что пришло время спасать нашу землю: она гибнет. гибнет, что-то иное, темное образовалось. Ну что ж вы молчите?!
вожди безмолвствуют.
БЕРИЯ : Господа. что вы сделали...
входят офицеры охраны в большом смятении.
БЕРИЯ : Ч т о с л у ч и л о с ь ?
1 ОФИЦЕР: Я человек армейский, прямой, скажу прямо. Сейчас, с полчаса назад. кто-то зримый, в шинели, в сапогах...
2 ОФИЦЕР : ...и сущий С т а л и н - прошел мимо нас и направился шоссейной дорогой по направлению к столице.
общая паника.
ВОРОШИЛОВ : Ты пьян! Ты - сошел с ума! Я приказываю...
2 ОФИЦЕР (грозно) : Маршал - я офицер, как и вы. И вы не смеете, ни-код-да не смеете оскорбить офицера. Это невозможно! Откажитесь от ваших слов.
БЕРИЯ (бессильно) : Оставьте. Не надо кровопролитья в такой день. Я... прошу простить меня за дерзость этого безумного грубияна.
3 ОФИЦЕР : Мы знаем долг. Мы пытались сдержать его. Ударили в штыковую. Но он был - как пар, и наши удары были шутовством для него.
БЕРИЯ : Я знал, что так будет. Идите. можете отдохнуть, господа. Я прикажу наградить вас за храбрость.
уходят офицеры.
БЕРИЯ : Левитан, объявите народу о смерти Сталина.
МОЛОТОВ : Не торопись. Народная скорбь поднимет со дна всю муть.
БЕРИЯ : Опомнись. Когда беда при дверях, поздно рассуждать о народе. Он вырвался, и теперь один может натворить больше, чем весь народ. Поймите же, хотя бы э т о постарайтесь понять.
МАЛЕНКОВ : Что же делать?
БЕРИЯ : Я ж говорю: надо показать его мертвым. Уже рассвет, бледный, серый, растягивается по мерзлой земле. Стены бледны. расплывчаты. Я прозреваю его: он идет мерным, скорым шагом, его грубая шинель полощется на дорожном ветру. Значит так: слушайте в о е н н ы й приказ: прежде, чем он достигнет города, его гроб, который вы принесли, должен быть выставлен в колонном зале на обозрение народа.
МОЛОТОВ : Как? Пустой??
БЕРИЯ : Ну зачем же пустой? Это - нелепость. Его гроб должен быть наполнен.
МАЛЕНКОВ : Но чем? Тела то ведь нет.
БЕРИЯ : Тела нет. Но я почему бы нам не и з о б р а з и т ь вождя в гробу? А? Если нет - тела? Никто не хочет на один день сыграть мертвого? (безумными глазами всматривается в смутные лица) Микоян?
МИКОЯН : Я?
БЕРИЯ : Лезь. лезь. Рассвет загорелся, рассвет наполняет землю - и поздно говорить: "Я передумал".
МИКОЯН : Экое, однако, корытище, право слово. (опасливо) Эдак я буду. пожалуй, маловат для него.
БЕРИЯ : Ничего, лезь. Покойник был маленького росту.
МИКОЯН с робостью и тихим чертыханьем укладывается. Улегся. Как и следовало ожидать, носки микояновских сапог едва-едва достигают середины роскошного могильного ящика.
БЕРИЯ (прищурившись на гроб) : Так. Так. Очень хорошо. Идемте, товарищи. Скоростные аэросани приготовлены и уже давно ждут на заднем дворе.
уходят с гробом под зачинающийся вой фабричных гудков.
Дом Советов. Последние предпохоронные суеты. Траурная мишура. За сценой - гул невидимой народной толпы. безбрежной и многонациональной.
МИКОЯН в гробу. укрытый желтым одеяльцем из чайных роз, беспокойно вертит глазами.
БЕРИЯ (подходит к гробу) : Ну, Анастас, держись. Не подгадь...
МИКОЯН : Неужто пора?
БЕРИЯ : Пора. Пора, брат. Слышишь, как гудит?
МИКОЯН : Слышу.
БЕРИЯ : Так что - уж постарайся.
МИКОЯН : Да что там. (жмет ЛАВРЕНТИЮ руку) Продержусь. Как на фронте.
БЕРИЯ : Вот и хорошо. (отходит. Подает знак) Давай!
охрана идет к дверям и вдруг разбегается.
входит СТАЛИН, окруженный народом.
БЕРИЯ : А!..
МИКОЯН : А!..
зажмуривается.
СТАЛИН : Что? Лежишь? Вели сейчас всех зарезать!
плюет в гроб.
МИКОЯН тишком утирается.
БЕРИЯ : Схватите старика!!!
бесполезно. Никто не слушает: все бегут.
В правительственном ряду осыпи.
МИКОЯН вдруг поднимается в гробу, скомкав роль. Розы осыпаются с белоснежного кителя.
МИКОЯН : Оставтэ его. Молысь за меня. мужьественный старык.
СТАЛИН : Нет.
выходит на авансцену.
СТАЛИН : Н е л ь з я м о л и т ь с я з а ц а р я И р о д а. (улыбнувшись, вдруг лукаво грозит пальчиком залу) Богородица не велит.
1989