Пять Бусин В Осенней Траве.

ВЛАДИМИР ИЛЮХОВ

ПЯТЬ БУСИН В ОСЕННЕЙ ТРАВЕ.

(пьеса в 5 картинах).

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА.

ЧЕЛОВЕК.

ЖЕНЩИНА

МИШКА

ХАСАН

ГУМАНОИДЫ

ВЕРА

НАДЕЖДА

ГОЛОСА НА РАДИО

АЛЬБЕРТ

САНИТАР

ПОПУТЧИКИ

В постановке необходимо использовать музыкальные композиции Вологодской миф-рок группы Фракция Русский трутень: Апофеоз и Манифест.

160012. ВОЛОГДА. Ул. Козленская, дом 93, кв.36.

Илюхов Владимир Васильевич. (Д. т. 851-783).

Темная сцена. Слабый лучик света вырывает из темноты человеческую фигурку. Она с каждой минутой становится всё ближе к зрителю. Человек долго молчит, ёжится, как от холода. Видно, что он сидит на табурете. Ноги, нога на ногу, переплетены. Руки сцеплены в пальцах, лежат на коленях. На плечи накинуто серенькое пальтецо. На шее шарф, грязно-желтого цвета.

ЧЕЛОВЕК (после паузы). Цветы с балкона надо убрать.... Рано в этом году задождило.... И голова... (Решительно). Завтра уберу. (Пауза). А, может быть, и не надо. И так темень, а ещё и цветы на окне. Совсем тошно будет. Да, всему в природе свой срок. Жалко только.... Всех жалко: цветы жалко, котят жалко, лета, очень лета жалко...

Из левой от зрителя кулисы, в луч света входит Женщина.

ЖЕНЩИНА. Всё сидишь? (Ответа нет). Ну, сиди, сиди...

Женщина медленно переходит сцену, исчезает в правой кулисе.

ЧЕЛОВЕК (через паузу). Сижу...

Слабый лучик света меркнет на маленькой фигуре человека.

Человек медленно погружается во мрак. Сцена во мгле.

В полной темноте звучит тихий голос Человека в пальто.

ЧЕЛОВЕК. Помню, что вчера стоял я жарким полуднем среди пшеничного поля...

Темнота начинает блекнуть в вышине. В левой верхней части, высоко под падугами, она становится молочной, и, наконец, прорывается наземь мягким струящимся лучиком. И хоть свет луча переливается разноцветными искорками, он высвечивает в черно-белых тонах Человека с длинными, но редкими волосами, растущими на почти голом черепе. Человек одет в длинное пальто, с повязанным вокруг шеи, как потом оказывается, желтым, длинным шарфом.

ЧЕЛОВЕК. Поле было такое большое, что краев его не было видно. Я был на том поле не один. Со мной был мой товарищ, почти друг, Мишка...

Так же высвечивается Мишка. Он большой, лохматый, какой-то расхристанный...

ЧЕЛОВЕК. И кроме нас на том поле никого: он, я, и бутылка Чинзано.

Свет быстро из двух точек, с Человека и Мишки, перемещается в одну - на Чинзано. В холодном черно-белом свете поблескивает необыкновенное стекло необычной бутылки.

ЧЕЛОВЕК. Красивая такая бутылочка. Большая, странная. И стояла она, как-то исключительно. Под таким наклоном ничто и стоять-то не может. Только если Пизанская башня. Вдобавок, она была закупорена. Горлышко сургучом залито! Это значит, что мы, ни я, ни Мишка, из неё ни глотка не сделали. Хотя время было уже далеко за полдень! Жара с неба так и прыщет, птички какие-то поют, мухи звенят...

Вдруг, неимоверно цветной свет заливает всю сцену. Видно огромное пшеничное поле, выгнутое к небесам. Мужчины стоят точно в середине его, в геометрически четко вычерченном пшеничном кругу.

МИШКА (присаживается перед бутылкой). Что мы тут, как фиалки в проруби болтаемся? Кого ждем?

ЧЕЛОВЕК (глядя по сторонам). Не знаю.... У меня такое ощущение, словно еще кто-то не пришел.

МИШКА. Ну, и не фиг ему баллоны катать. Не пришел, и до новой встречи на футбольном поле.

ЧЕЛОВЕК. Нет, не в том дело. Это, как мне кажется, совсем другой случай.... Вдвоем пить нельзя, грех. (Пауза. Счет до пяти). Где это видано, чтобы два нормальных мужика среди поля, не дождавшись третьего Чинзано пили? Вдвоем.

МИШКА. А где это видано, чтобы два нормальных мужика, ждали какого-то бивня, чтобы выпить с ним бутылку какого-то дрянного красного вина?

Мишка берет бутыль в руки, обивает с нее сургуч, вытаскивает пробку.

МИШКА (человеку). Будешь?

ЧЕЛОВЕК. Нет, нет!

МИШКА. Глоточек! (Делает глоток). На!

ЧЕЛОВЕК (в страхе зажимает рот руками). Нет! Я не буду.

МИШКА. Че ты сегодня, как в дыму? (Забивает пробку в бутылку).

Мишка ставит бутыль наземь.

Я за кустики пока прогуляюсь. (Уходит).

ЧЕЛОВЕК. Мишка, а как это мы так ровненько среди поля оказались? И следов нигде не видать. Как будто нас ветром сюда занесло.

МИШКА (из-за кустов). Может и ветром, а может и до ветра... Мне вообще тоже интересно, что мы тут делаем?

ЧЕЛОВЕК. Гуляем, наверное.... А если ветром, то, как бутылка, тут оказалась? Странная она какая-то. И стоит, как-то боком. Захочешь, так не поставишь...

МИШКА. Плюнь, не грузи бестолковку.

ЧЕЛОВЕК (сам с собой). Просто интересно: её как не поставь, а она... (Кричит). Мишка! Ну, чего ты там так долго делаешь?

МИШКА (из-за кустов). Котят развожу...

ЧЕЛОВЕК. Котят? Как разводишь?

МИШКА. Обыкновенно, два котенка на ведро...

ЧЕЛОВЕК. Да ну тебя! Я с тобой серьезно - тут что-то с законами физики не то...

МИШКА (неожиданный выкрик). Во, мля!

ЧЕЛОВЕК (поднимаясь с колен). Ты чего?

Тишина. Человек завертел головой. В один из моментов, когда Человек отвернулся от кустов, из-за них вышли какие-то странные существа не похожие на землян. Обойдя кусты, они скрылись за ними. Тут же, из-за кустов на поле выскочил взъерощеный Мишка, на ходу подтягивая штаны...

МИШКА. Атас!

ЧЕЛОВЕК. Ты куда провалился? Я тебя потерял. Главное, тебя нет, а Чинзано, вот оно - стоит, как подкошенное.

МИШКА. Да, ети... пты! С Чинзано твоим... Тихо!

ЧЕЛОВЕК. Чего?

МИЩКА. Там в кустах - гуманоиды!

ЧЕЛОВЕК. Деревенские, что ли кто? Парочка?

МИШКА. Парочка, блин!.. Трое!

ЧЕЛОВЕК. Ну, етитский прогресс! И до этих сексуальная революция дошла! Пойти, им лекцию про гигиену половых отношений, что ли, прочитать.

МИШКА. Ты, баран! Я тебе атас цинкую, а у тебя одно на уме, телки.

ЧЕЛОВЕК. А что там мужики, что ли?

МИШКА. Какие, птыть, мужики? Гуманоиды, там инопланетные!

ЧЕЛОВЕК. Трахаются?

МИШКА. Ты - урод! Ну, ты урод! Я давно заметил: у уродов, всегда одно на уме.

Из-за кустов вышли три серых неземных фигуры.

(Шёпотом). Вот они, чучелы инопланетные.

ЧЕЛОВЕК. А может это не инопланетяне.

МИШКА. Ага, бразильский карнавал, пожаловал.

ЧЕЛОВЕК. А почему нет?

МИШКА. Потому, что нечего им тут делать.

ЧЕЛОВЕК. Опытом меняются.

Цвет гуманоидов сменился на сиреневый.

МИШКА. Видал, костюмчики-то на них?

ЧЕЛОВЕК. Фу, сейчас из Турции и не такого понавозили, - и не так могут вырядиться.

Инопланетян слегка кинуло в пурпур.

МИШКА. Умри. Им твои сравнения не по кайфу.

ЧЕЛОВЕК. Они, что нас понимают?

МИШКА. У них же телепатия! Так что нишкни, и даже ничего не думай, в их сторону, если не хочешь, чтобы они тебя в свой Абвер свезли.

ЧЕЛОВЕК (шепотом). Да ну, самодеятельность, наверное, местная придуривается. Может, сегодня Троица, а им надоело русалками наряжаться...

МИШКА. Ты хоть думай, своими христианскими мозгами, что говоришь: какая осенью Троица может быть? Это же инопланетный атасник. Тарелку видишь? (Машет рукой в сторону).

Все разом, и сам Мишка, и Человек, и Гуманоиды смотрят в ту сторону, куда махнул рукой Мишка.

ЧЕЛОВЕК (глядя из-под ладони). Какая же это тарелка? Скорее, это на унитаз похоже. (Показывая пальцем в небо). С бачком.

Гуманоиды одновременно посмотрели на Человека, и стали фиолетовыми.

ЧЕЛОВЕК (гуманоидам). А что - не так, что ли?

Существа начинают пылать алым, малиновым цветом, наливаясь, как жар. Затем их разом бросает в желтый, пшеничный цвет, и они, слившись в одну цветовую гамму с полем, исчезают.

ЧЕЛОВЕК. Куда это они подевались?

МИШКА. Никуда. Давай и мы вальсон чесать.

ЧЕЛОВЕК. Кадры рисовать, отправились

МИШКА. Слушай, кончай по фене ботать! Начитался, как декабрист, поганых книжек. Нормальные книжки вам уже в лом, да? Нет, блин, чтобы Тургенева почитать, или Чехова, Пал Палыча. За галактику, блин, стрёмно.

ЧЕЛОВЕК. Я же им мозги пудрю.

МИШКА. До пудрились, кажется. Линять пора.

ЧЕЛОВЕК. А что?

МИШКА. Что, что? Конец света скоро будет, вот что!

ЧЕЛОВЕК. С чего ты взял?

МИШКА. Пока ты свои мозги блататой корячил, эти мне протелепатировали: Вы должны пройти огненное горнило и еще что-то бурили про конец света.

ЧЕЛОВЕК. И когда он наступит?

МИШКА. Ммм.... В этот? Как его?... В понедельник.

ЧЕЛОВЕК. Ну, блин! Это еще через два дня.

МИШКА. А тебе, что - этого много?

ЧЕЛОВЕК. А мало что ли?

МИШКА. Так ведь еще до дома надо добраться, барбос.

ЧЕЛОВЕК. Зачем? Какая разница, где конец света встречать?

МИШКА. Ну, ни фига себе! Да я даже Новый год всегда дома встречаю, если в ломбард не сдадут.

ЧЕЛОВЕК. Конец света, это не Новый год, согласись.

МИШКА. Я, в отличие от тебя, человек семейный! Я не собираюсь, свой конец света встречать где-то в поле за кустами! Моя Светка мне за такой конец, такое светопреставление устроит, - до конца жизни, клюшка крашенная, будет бельма колоть: На дворе конец света, темень непроглядная, а тебя, козел, где-то носит?!.

ЧЕЛОВЕК. Ай, не бери в голову, - будто ей не все равно с каким концом в темноте сидеть.

МИШКА. Это ты, подлюга, на что намекаешь?

Мишка хватает бутылку Чинзано, замахивается ею на Человека. Тут раздается грохот, свет меркнет, а когда загорается вновь, то Мишка и Человек оказываются в тесной полутемной каморке. Человек лежит на полу. Рядом с ним опрокинутый табурет. Мишка, с бутылкой в руке застыл над ним, как для удара. Но он не бьет Человека, а только дико озирается по сторонам.

МИШКА. Где это мы?

ЧЕЛОВЕК (придушено). По-моему, у тебя, в берлоге?

МИШКА. А поле куда подевалось?

ЧЕЛОВЕК. Пшеничное?

МИШКА. Нет, блин, рисовое.

ЧЕЛОВЕК. Может, оно нам приснилось?

МИШКА. Обоим сразу?

Угрюмая пауза. Мишка отпустил ворот Человека. Огляделся по сторонам, поставил бутылку Чинзано на стол. Бутылка сразу приняла положение исключающие всяческие правила как Ньютоновского притяжения, так и Галилеевской порядочности.

МИШКА (с надеждой). Может это белая горячка?

ЧЕЛОВЕК (тоже глядя на бутылку). У обоих сразу?

МИШКА. А что, так не бывает?

ЧЕЛОВЕК. Белая горячка, это не черная оспа. У неё, для каждого индивидуума, свои симптомы припасены: кто чертей гоняет, кто ангелов видит, а кто...

МИШКА. Чинзано.

ЧЕЛОВЕК. А мы - Чинзано.

МИШКА. Вообще, кто его покупал?

ЧЕЛОВЕК. Никто. У нас и на пиво-то бабок не было.

МИШКА. Может, мы, где водки паленой нажрались?

ЧЕЛОВЕК. Где? Мы только и успели, что природой полюбоваться.

МИШКА. Чихня, от природы у меня такого не бывает. Если только морда слегка порозовеет, как у Мишки Евдокимова. А тут крыша такие ездки совершает!

ЧЕЛОВЕК. А может это какие-нибудь фитанциды на нас так подействовали? Озон там, или пыльца, какая?..

МИШКА. Не молоти о том, чего не понимаешь. Я что, похож на пионера дринкача, или волосатого флэта? Да я такие тусовки прайсовал, когда было на что. Меня в столичной крейзе, как экспонат показывали. На меня специальные профессора приходили полюбопытствовать, как я свою душу в найт вписал. Я после этого год в дауне был! Что мне твоя пыльца?

ЧЕЛОВЕК. Ты Чинзано пил?

МИШКА Че сказал? (Подумав). Нет, Чинзано - это же байкал...

ЧЕЛОВЕК. Кто знает...

МИШКА. Чухня. Опять же: пил я один, а свихнулись мы оба? Выходит, что у нас с тобой, есть маза, по этому поводу, записаться на Нобелевскую премию по химии. Ну, че, повторим эксперимент? За тобой должок - глотни яду. (Показывает на бутылку Чинзано).

ЧЕЛОВЕК. Я могу, конечно, но лучше подождать третьего.

МИШКА. Я что-то не врубаюсь - чем тебе наша банзуха-то не по душе? Что ты из себя всё элитный мажор строишь? Какого тебе всё третьего надо? Это раньше всегда третьего ждали: Илья Муромец с Добрыней Никитичем, сопляка Алешу Поповича - пока сбегает; Ленин и Партия, - Комсомол, пока подрастет! А нам-то с тобой кого всё надо? Может, сейчас трех сразу, вообще не найти: всё, - кончились богатыри.

ЧЕЛОВЕК. Как это кончились?

МИШКА (фыркает). Так это - пойла много, а тара маленькая стала.

ЧЕЛОВЕК. Да ну, всегда такая была.

МИШКА. Маленькая, маленькая. Это только в детстве бутылки, как и деревья, большими были. Так что пей, не томи душу, - смотри, как она, горемыка, стоит и ждет: скособочилась, как мочалка пьяная. Пей!

ЧЕЛОВЕК. Нет, вдвоем пить нельзя, грех. Только втроем! Три это же магическое число. Можно сказать - священное. А нас, только двое. Вспомни, что случалось, когда люди по двое собирались?

МИШКА. Ну?

ЧЕЛОВЕК. Ева и змей?

МИШКА. Змей - не люди.

ЧЕЛОВЕК. Авель и Каин.

МИШКА. Так.

ЧЕЛОВЕК. Мало тебе?

МИШКА. Мало.

ЧЕЛОВЕК. Маркс и Энгельс. Ленин и Сталин...

МИШКА. Ладно, убедил. Только пойми, бестолковка, почему нас двое: потому, что трех богатырей, я сейчас, в этом веке, за одним столом вряд ли, соберу. Где их взять? Кто они, назови - кто?

ЧЕЛОВЕК. А Высоцкий!

МИШКА. Базара нет. У меня ящик с хипешем, когда он поет, не выключается, но... (Воздевает руки к небу).

ЧЕЛОВЕК. А Сахаров?

МИШКА. Мажорный мэн, но тоже... (тот же жест руками).

ЧЕЛОВЕК. А Солженицын?!

МИШКА. Уважаемый лысый. Так ты его, что ли, Солженицына, ждешь?

ЧЕЛОВЕК. Да ну тебя! Я - к примеру, - что везде по трое.

МИШКА. А, может быть, этот алгоритм себя не оправдал не исторически, не диалектически?

ЧЕЛОВЕК. Ерунду ты говоришь! А как же Троица?

МИШКА. Никак. Это у вас как, а у нас - никак. Если я обхайрался, это еще не значит, что я не обрезанный. Это не для меня не пример. "(челто хватит теософии, пей.

Человек берет бутылку, вынимает из неё пробку, подносит горлышко к носу, нюхает...

ЧЕЛОВЕК. Она пустая.

МИШКА. Че, ни капли?

Мишка выхватывает бутылку, опрокидывает её над стаканом, трясёт её надо ртом, жмет её, трет...

ГОЛОС. Слушай, хватит её уже крутить, а? Никого в неё уже нет.

Мишка роняет бутылку. Человек подхватывает её.

ГОЛОС. Осторожнее нельзя, да?

Мишка и Человек вертят головами, и замечают в дальнем, темном углу комнаты, словно висящего в воздухе, поджавшего под себя ноги, человека. Одет он по-восточному, в руках четки. Это Хасан.

МИШКА. Ты кто?

ХАСАН. Хасан.

МИШКА. И что тебе тут надо, Хасан?

ХАСАН. Жду.

МИШКА. Кого? Светку мою? Значит, пока мужа нет, решили её мохнатый сейф прямо на дому вскрывать? Я, конечно, человек не ревнивый, ко всему привык, но всему же и предел есть! Ну, христиан, ладно, я терпел, понимаю, ей интересно. Но она, гляжу, нашла братское чувырло? Или у меня как-то не так обрезано: не с того конца? Ну, Света, конец твоего света наступил!

ЧЕЛОВЕК. Вот, вот, они, наверное, об этом конце света и предупреждали.

МИШКА. Ты думаешь, они мою Светку имели в виду?

Человек пожимает плечами.

МИШКА. Не обольщайся, - каждому своё будет. Ей скажу, чтобы копыта точила, а тебе, Хасан...

ХАСАН. Мине-то что?

МИШКА. А что это, ты так запунцевался? Или было уже что? Смотри, я, всё, что тебе не дорезали, - оторву, чтобы ты не лез в нашу Палестину.

ХАСАН. Ещё нэизвестно, чья она.

МИШКА. Светка-то?

ХАСАН. Палестина! Кому нужна твоя Свэтка. Худая, как драный кошка!

МИШКА. Это потому, что драли много. А ты, значит, брезгуешь?

ХАСАН. Не мой вкус. И вообще, может, уже перестанем порожняк гонять?

МИШКА. Лады. Петушка?

Мишка протягивает руку Хасану. Хасан с достоинством подает свою.

МИШКА. Где торчал?

ХАСАН. В бутылке.

МИШКА. Мм! В Бутырках - это Академия. Сколько тянул?

ХАСАН. Около четырех сот.

МИШКА. Я не понял, у тебя акцент - четыре года, говоришь?

ХАСАН. Четыре сотни лет.

МИШКА. Ну? Значит, тебе конец света не так страшен. (Опять меняя тон). Слушай, я же к тебе со всей душой, несмотря на то, что ты мою клюку фачить собирался, а ты мне тюльку косяком гонишь! Зачем? А если я тебе вот этой ампулой, да по твоей тыкве? А как иначе? Откуда я знаю, - может ты, еще только учишься, восьмерки крутить, а может, ты вигоневый, и мне проще будет, если тебя мусора в ломбард свезут. (Вдруг кричит). Порежу, гада!

Мишка пробует разбить бутылку о стол.

ХАСАН. Эй, эй! Так не надо! Меня на арапа не возьмешь, я сам арап. Поставь бутылку на стол, она очень дорого стоит...

ЧЕЛОВЕК. Она пустая.

ХАСАН. Сейчас пустая, но там был джин.

ЧЕЛОВЕК. Там Чинзано было.

ХАСАН. Никакая не Чинзана, а джин!

МИШКА. Ты грамотный? Этикетку видишь?

ХАСАН. Сам этикетки смотри.

МИШКА (пробует прочесть). Ну, блин! Так можно и в распятье впасть, - по-арабски, что-то начерчено.

ГАСАН. Этикетка - это только маскировка. Там был джин.

МИШКА. Ну, Джин так, Джин. Мне все равно, что пить - Джин, или Чинзано.

ХАСАН. Джин там был. Я! В бутылке был мой дом.

ЧЕЛОВЕК. Чей дом?

МИШКА. Однако, какой бубновый заход? А я всегда думал, что бутылка - это наш дом. Слушай, мы же уже договорились - по пятому номеру не играть, слышишь, ты, Хасан Абдурахман ибн Хаттаб?

ХАСАН. Не ибн Хаттаб, а ибн Зайд.

МИШКА. А ну, падла, выворачивай лицо, а-то у меня состояние словно я с толчка соскочить не могу.

ХАСАН. Чего ты не понимаешь? Я джин во втором поколении. Хасан Абдурахман ибн Зайд! Теперь понятно?

МИШКА. Чего же я из этой бутылки там, на поле, хлебнул?

ХАСАН. Ничего. Это было внушение.

ЧЕЛОВЕК (с надеждой). Гуманоидов, тоже ты внушил?

Хасан возводит руки с четками к небу.

ХАСАН. Увы.

МИШКА. Значит про конец света верный базар? Грозят?

ХАСАН. Грозят.

МИШКА. А - вы?

ХАСАН (холодно). Кто мы?

МИШКА. Вы, магометане.

ХАСАН. А мы, разве, кому концом света грозим?

МИШКА. А то нет - вон, сколько костров по всей земле запалили, того и гляди, конец света наступит, мы уже все на стреме - ждем.

ХАСАН. Мы, как все, - тоже его ждем! Как христиане, и, как вы - иудеи.

ЧЕЛОВЕК. Вы ждете Геенну огненную?

ХАСАН. Геенну, не Геенну, а что всем положено, того и нам не избежать.

ЧЕЛОВЕК. А гуманоиды нам его готовят, конец света-то. Значит, они...

ХАСАН. Никогда, ни в коем случае! Они просто наглецы, которые лезут не в свое дело. Бог один. У всех. И у них тот же. Их тоже ждет Геенна огненная. Если ты подожжешь муравейник, кто ты будешь для муравьев?

ЧЕЛОВЕК. Бог. Злой бог.

ХАСАН. Злой бог. Бог злым не бывает.

МИШКА. Букашкам от этого не легче.

ХАСАН. Букашкам да. Но ты, - человек. Что ты про него скажешь, если он муравейник подожжет? (Показывает на Человека).

МИШКА. Козел! Ты зачем мурашей спалил?

Мишка хватает Человека за грудки.

ЧЕЛОВЕК. Отвали ты, никого я не палил.

МИШКА. Они тебе мешали, козлиная морда?

ХАСАН. Морда, не морда, а браконьер, это точно. Браконьер! Но не Бог! Так что костёр - это еще, не конец света.

МИШКА. Ладно, не оправдывайся.

ХАСАН. Я не оправдываюсь. Я сейчас вообще не про себя.

ЧЕЛОВЕК. А гуманоиды, значит, могут это сделать.

ХАСАН. Могут.

ЧЕЛОВЕК. Но зачем?

ХАСАН. Так, чтобы показать, что они сильнее нас.

ЧЕЛОВЕК. Зачем?

МИШКА. Глупый вопрос. Просто, им нравится рогом шевелить.

ЧЕЛОВЕК. Значит, мы обречены?

МИШКА. А не фиг было перед ними фраера корчить.

ЧЕЛОВЕК. Но, можно же как-то с ними договориться?

МИШКА (мотнув головой в сторону Хасана). Друг с другом-то никак не сговоримся.

Пауза.

ЧЕЛОВЕК. Мы должны им противостоять. Бог создал Землю для нас: для тебя Мишка, для тебя Хасан, для меня. Почему же, кто-то кроме нас, должен ею распоряжаться? Нет, мы должны пройти их печь, и выйти из неё невредимыми.

ХАСАН. Какую печь?

МИШКА. Да, они долдонят, что мы должны пройти горнило, если хотим спасти свой мир.

ЧЕЛОВЕК. Значит, выбор есть!

МИШКА. Выбора у нас, братки, нема. Земля у нас одна, скипать некуда, только в жмурь.

ХАСАН. Зачем бежать? Я джин! Я разметаю их горнило. Я расщеплю всё на атомы! Я создам из всего этого новую Вселенную!

МИШКА. Давай, Хасан, действуй! Если уж - аут, то не нам одним.

ЧЕЛОВЕК. И что, никто не спасет этот мир?

МИШКА. Что ты знаешь об этом мире?

ЧЕЛОВЕК. Я всё знаю об этом мире. Он не ласков, но он мой. И я сам хочу с ним разобраться. А где это горнило?

ХАСАН. Я так думаю - хотите тут, хотите там, - где хотите.

ЧЕЛОВЕК. А можно на том поле?

МИШКА. Там же пшеница. Она так полыхнет, ни хрена не останется!

ХАСАН. А что бы вы хотели, что бы осталось после конца света?

ЧЕЛОВЕК. Чтобы все осталось. По-прежнему.

МИШКА. Ша! Не трави душу. Как не кинь - журня. Так уж пусть она лучше наступит с балдохой в зените, чем с волчьим солнышком.

ЧЕЛОВЕК. А мне нужны и солнце, и луна.

ХАСАН. Я пойду туда. Я, все-таки, джин!

МИШКА. И я пойду. Я, все-таки, еврей!

ЧЕЛОВЕК. И я пойду, потому, что... Я не знаю кто я. Может русский, может чуваш, или мордвин.... Но я обязательно пойду, потому, что я...

МИШКА. Ублюдок. Вы, русские, никогда не думали о чистоте своей породы. Вязались, с кем попало.

ЧЕЛОВЕК. Знаешь, Мишка, что мне в вас не нравится?

МИШКА. Ну, вякни.

ЧЕЛОВЕК. То, что вы нас всех, презираете. Дружишь со мной, водку со мной пьешь, а презираешь, и за дружбу нашу, и за водку...

Мишка долго смотрит на Человека.

МИШКА. А ты знаешь, как нас на зоне зовут?

ЧЕЛОВЕК. Как?

МИШКА. Кто как хочет, тот так и кличет: кто галманом, кто брицем, кто гнатом.... Да мало ли кто как, понял?

ЧЕЛОВЕК. Да....

МИШКА. То-то!

ЧЕЛОВЕК. Но мы же не на зоне?

МИШКА. И тут не лучше: скажете еврей, и застесняетесь, словно, что-то неприличное сказали.

ХАСАН. Миша, а как на зоне умного человека зовут?

МИШКА. Ну, жид.

ХАСАН. То-то!

МИШКА. Вот и то-то, что то-то! Как бездомную собаку - кто как только не называет.

ХАСАН. А, зачем вы свое имя даже от Бога скрывали? Как только себя не именовали.... Теперь откуда людям-то знать, как вас звать? Как вас не назови, вам всё за падло.

ЧЕЛОВЕК. Видишь, как трудно вас любить?

МИШКА. Взаимно.

ХАСАН. То, что мы ненавидим друг друга, это понятно: мы же братья. Один старший, другой младший. Нас двое, а дом у нас один. Нам нашу землю, видимо, без крови не поделить. А вот, вы-то что?

ЧЕЛОВЕК. Лично я, вообще, ничего. Провалитесь вы там на своей земле! Мне она на фиг не нужна. Нет, вру, нужна - обетованная! А вы ее необитаемой хотите сделать. Хотя места кругом полно. Хотя бы - у нас. Живите. Только не презирайте нас за то, что мы вас в свой дом погреться пустили.

МИШКА. У вас тут погреешься! Слишком горячо - сгореть не долго.

ХАСАН. Да, кругом одни горячие точки.

ЧЕЛОВЕК. А вы, не унижайте нас, не презирайте. Мы за это и рассердиться можем. Сильно. И ты, Мишка, и ты, Хасан, это знаете. И тут уж будет полный трындец света! А ведь нам от вас много не надо. Оставьте нам капельку нас. Чуть, чуть. Р, и С, например.

МИШКА. СССР, что ли?

ЧЕЛОВЕК. Нет... Русь! Просто - Русь. Святая Русь. И, пожалуйста, живите себе на здоровье в наших палестинах.

ХАСАН. Пусть в ваших Палестинах тунгусы живут.

МИШКА. Да.

Пауза.

ЧЕЛОВЕК. Но планета у нас все равно одна. На всех. Одна с большой буквы!

МИШКА. Да, с большой буквы З!

ЧЕЛОВЕК. Так что надо нам, всем в эту печь идти. Как тем, трем отрокам.

МИШКА. Каким отрокам?

ЧЕЛОВЕК. Не знаю. Не помню, как их звали.... То ли я про них читал где-то, то ли бабушка в детстве рассказывала, как вошли чистые отроки в огненную печь. Огонь кругом них как вихрь гудел. Как под ракетой на старте, видали? А они вышли оттуда целыми, и даже одежда на них не обуглилась.

МИШКА. Почему?

ЧЕЛОВЕК. Потому, что были правы, были чисты, потому, что верили.

МИШКА. Во что?

ЧЕЛОВЕК. Глупый вопрос.

МИШКА. Я тоже эту сказку слыхал. Мне её тоже бабушка рассказывала. Только я думал, что она её в Освенциме придумала.

ХАСАН. Это из Святого Писания.

ЧЕЛОВЕК. Вот видите?

ХАСАН. Это о вере в нашего Бога. Я с этой верой могу огонь расщепить на атомы, и сложить из них прохладный ветер.

МИШКА. А я? Какая моя вера? Но если надо.... Моей крови, в конце концов, несколько тысячелетий! Почему она должна сгореть в мгновенном огне?

ЧЕЛОВЕК. Я тоже верю. Верю в мою Землю, в мое небо и в нас. И если от нас сегодня требуется ответить, станем, как камень, сделавшийся главой угла, и нет кроме нас ничего другого, отчего надлежало бы нам спастись, на том пшеничном поле.

МИШКА. Давай, Хасан Абдурахман ибн Зайд, тащи нас туда. Я верю!

ЧЕЛОВЕК. И я верю.

ХАСАН. И я верю.

Вспышка. Темнота. Свет.

Пшеничное поле. Мишка и Человек лежат в пшенице. Между ними стоит бутылка.

МИШКА (просыпаясь). Ну, и хренатень мне снилась.

ЧЕЛОВЕК (потягиваясь). Ага.

МИШКА. Ты то, что агакаешь? Ты же не знаешь, что мне снилось?

ЧЕЛОВЕК. Не знаю, но мне тоже снилось....

МИШКА (берет бутылку, встряхивает её). Пустая.

ЧЕЛОВЕК. Чинзано?

МИШКА (почесываясь). Чесано. Читать умеешь? - Джин.

Пауза. Оба с задумчивостью смотрят друг на друга. Мишка встает.

ЧЕЛОВЕК. Ты куда?

МИШКА. На муда. Домой хочу.

Мишка идет в одну, другую сторону, останавливается.

МИШКА. Вообще-то, мы где?

ЧЕЛОВЕК. Не знаю.

МИШКА. Шлындраем, вечно, не знай где!

ЧЕЛОВЕК. Ну, что ты психуешь? Смотри, как хорошо! Солнышко светит, птички поют, пчелы звенят!...

МИШКА. Пчелы гудеть должны, а не звенеть. В худшем случае жужжать. А звенят мухи. Над говном! Кто тут за кустами такие груды навалил? Мерзость, какая - то. И почему, этот народ всякую мерзость в самых красивых местах выбрасывает? Скот, что ли, тут после ящура зарывали? Металлолом какой-то. Унитазы, что ли кто-то для великанов строил? Падаль кругом, и мы тут кайфуем!..

Мишка подходит к Человеку.

МИШКА. И что вы за народ такой.... Пошли отсюда.

Берет бутылку, встряхивает.

МИШКА. Пусто. Еще и пробкой какой-то аккуратист поганый заткнул. (Задумывается). Кому-то я эту бутылку сберечь обещал? Или Светке показать?... Дежавю, - один фиг не вспомню.

Размахнувшись, бросает бутылку в кусты. Раздается звон. Дикий вой! Хохот! Взрыв и старт тяжелой космической техники.

Темнота.

В темноте слышатся звуки эфира, будто кто-то гоняет мощный переменный конденсатор на старом радиоприемнике. Потом бессмысленные звуки радио эфира переходят в осмысленную вибрацию электронных сигналов, - слышатся музыка, человеческие голоса. В конце концов, волна фиксируется на одной радиостанции. Пока еще в темноте звучат конец какой-то англоязычной ритмики и позывные этой радиостанции.

ГОЛОС ВЕРЫ. Говорит радио Статист. С вами на его волнах сегодняшней ночью коротает время ваша ведущая Вера Давидова.

Звучат какие-то музыкально-шумовые заставки, и голос известного в свое время киноартиста произносит не менее известную в свое время фразу:

ГОЛОС МИРОНОВА. Клиента надо приручать к мысли, что деньги ему, так или иначе, придется отдать! (К.ф. двенадцать стульев).

ДИКТОРСКИЙ ГОЛОС. К вашим услугам рекламная служба радио Статист. Обращайтесь в наш отдел рекламы по адресу: улица Хитовая.-13. Офис радио Статист, второе подвальное помещение, комната номер 666!

Опять музыкальная отбивка. На сцене становится светлее. Видна комната перед эфиркой. Несколько столов, стульев, кресел, диван. В комнате полумрак. Светится окно эфирки. За стеклом виднеется миловидное личико молоденькой женщины. Она, что-то колдует над пультом, наклоняется над микрофоном, в эфире звучит её голос:

ВЕРА. Вы прослушали рекламу Радио Статист. Вы можете слушать нас на известных вам наших ФМ волнах, а с вами остаюсь я, Вера Давидова. Остаюсь на всю ночь, надеюсь, нам не будет скучно, хотя ночь и не время новостей. А пока послушаем немного рекламы, оставайтесь с нами, а с вами буду я, Вера Давидова.

ГОЛОС ПАПАНОВА. Будет тебе там и ванна, и кофе, и какао с чаем. Поехали! (К.ф. Брильянтовая рука).

ГОЛОС ДИКТОРА. Отдел рекламы радио Статист рекомендует вам посетить магазин Запахи Родного дома. Там вас встретят внимательные и вежливые продавцы, готовые предложить вам широчайший выбор зарубежной и отечественной сантехники: ванн, раковин и унитазов.

ГОЛОС МОЛОДОЙ ЖЕНЩИНЫ. Милый, посмотри, какая прелесть! И цвет и форма, все словно создано для меня.

МУЖСКОЙ ГОЛОС. Надо брать, дорогая!

ГОЛОС ДИКТОРА. Сантехнический магазин Запахи Родного дома не только продаст вам, понравившийся товар: ванну, раковину или унитаз, но и установит его в нужном месте и в нужное время!

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. Берем?

МУЖСКОЙ ГОЛОС. Да, милая, пора!

ГОЛОС ЯКОВЛЕВА. Это ваше заднее слово, дорогой? (К.ф. Киндзаза).

ГОЛОС ЛЮБШИНА. Заднее не бывает. (Оттуда же).

ГОЛОС ДИКТОРА. Запомните адрес магазина Запахи Родного дома. Улица Вишневая - 3, напротив центральной проходной завода наждачных бумаг.

Музыкальная отбивка.

ВЕРА. С вами радио Статист, и я, ваша сегодняшняя, вернее все ночная ведущая Вера Давидова! Пока вы слушали нашу рекламу, я получила от наших верных ночных слушателей первый звонок. Алло, говорите, вы в эфире.

ГОЛОС. Привет, Вера. Меня зовут - Андрейка-батарейка! Я тащусь от вашего радио, и от тебя, и от других ваших ведущих, даже мужиков. Вы клевые ребята.

ВЕРА. Спасибо, тебе, Андрейка, за хорошие слова в наш адрес. Это значит, что мы не напрасно выходим в эфир.

ГОЛОС. Не, все в кайф! Я тащусь!

ВЕРА. Надеюсь, Андрейка, ты не один тащишься от нашего Радио, в такой поздний час?

ГОЛОС. Не! Я с подружкой, тащусь. Она хотела бы сейчас послушать от вас какую-нибудь забойную песню...

ВЕРА. Какую песню хочет послушать твоя подружка?

ГОЛОС. Какой то полонез Огинского, хочет.

ВЕРА. Скажи своей подружке, Андрейка, чтобы она не расстраивала тебя, а слушала свою и твою любимую песню: Как упоительны в России вечера, в исполнении группы Белый орел.

ГОЛОС. Воу! Я тащусь, Вера! Это действительно её любимая песня!

ВЕРА. Я рада за тебя Андрейка - батарейка! Слушай свою любимую песню, и заряжайся. (Отключает телефон). А пока Андрейка будет тащиться со своей подружкой от Белого орла, мы с вами тоже немного отдохнем, слушая эту замечательную песню.

Звучит песня. Вера выходит из эфирки, выключает звук трансляции до минимума, но не совсем, а так, чтобы не пропустить, какой-нибудь ляп в эфире.

ВЕРА. Заколебали уже с этими Вечерами, сил нет. Интересно, какую бы песню можно написать не про хруст французской булки у нас по вечерам, а про кусок ржаного хлеба, где ни будь под Парижем?

Вера, сколько может по времени, наводит порядок на чайном столике: раскладывает на нем продукты, собираясь не только с пользой, но и удовольствием коротать ночь. На конец песни бежит в эфирку.

ВЕРА (в микрофон). Надеемся, что песня поможет Андрейке и его подружке, хорошо провести нынешнюю ночь. Ну, а мы с вами дальше поплывем по волнам радио Статист. Тем более, что нас ждет новый звоночек. Алло, это радио Статист, и я его ведущая Вера Давидова, слушают вас!

ГОЛОС. Кто это?

ВЕРА. Это я, ведущая ночного эфира радио Статист Вера Давидова. А как вас зовут?

ГОЛОС. Альберт...

ВЕРА. Откуда вы нам звоните?

ГОЛОС. А я вам вообще не звоню.

ВЕРА. Как это?

ГОЛОС. Так это: у нас тут и телефона-то нет.

ВЕРА. Как же не звоните? Почему же вы тогда у нас в эфире?

ГОЛОС. Не знаю. Я просто засунул пальцы в розетку, и сижу, думаю.

ВЕРА. В какую розетку?

ГОЛОС. В электрическую, какую же еще!

ВЕРА. Вы что - сумасшедший?

ГОЛОС. Да, а что - нельзя?

ВЕРА. Пожалуйста, на здоровье. В конце концов, это ваше личное дело. Только пальцы из розетки лучше вынуть...

ГОЛОС. Городите, что попало. А как же тогда вы меня услышите?

ВЕРА. Да, действительно. Ну, ладно, говорите, что бы вам хотелось, мы постараемся выполнить любую вашу просьбу.

ГОЛОС. Правда? А вы можете сообщить обо мне в Академию наук России. Дело в том, что я решил проблему перпетум мобиле, а так же теорию Общего поля.

ВЕРА. Я в этом ничего не понимаю. Сообщите им сами.

ГОЛОС. У меня нет телефона.

ВЕРА. Ах, да - я забыла. А вы напишите им.

ГОЛОС. Я им уже писал, но они, видимо, не читают писем из сумасшедших домов.

ВЕРА. А какай у вас адрес?

ГОЛОС. Крынкино. Корпус первый. Палата номер 6.

ВЕРА. Правда, дурдом, что ли?

ГОЛОС. Ну, я же вам сразу сказал. Что же вы людям-то не верите! Так, сообщите, или нет?

ВЕРА. Но, вот, со мной-то вы как-то разговариваете?

ГОЛОС. С вашей розеткой у меня, видимо, есть связь, а с розеткой из Академии наук нет.

ВЕРА. А без розетки, значит, никак нельзя?

ГОЛОС. Как без розетки-то, если проводов нет?! По воздуху, что ли? Ой! Погодите; вы, кажется, натолкнули меня на интересную мысль.... До свиданья. Я пойду, лягу под одеяло, и поразмышляю на эту тему.

Слышен звук отключения, словно вынули штепсель из розетки.

ВЕРА. Алло! А какую бы вы песню хотели послушать? Алло, вы меня слышите?

ДРУГОЙ ГОЛОС. Эйнштейн уже отключился. А нам сыграйте, пожалуйста, про французскую булку по вечерам.

ВЕРА. А вы кто? Откуда?

ДРУГОЙ ГОЛОС. Мы тоже из палаты номер 6.

ВЕРА. Ха... Вы тоже, что ли через розетку со мной разговариваете?

ДРУГОЙ ГОЛОС. Да. Эйнштейн нас научил. Это просто, надо только знать теорию Общего поля. Хотя бы, основной её постулат...

ВЕРА. А что конкретно надо для этого сделать? Ну, вот я изучила теорию Общего поля, а дальше-то, что делать?

ДРУГОЙ ГОЛОС. Что, что? Сунул пальцы в розетку, да и говори.

ВЕРА. Вы меня не разыгрываете? Вы, правда, из Кринкино?

ДРУГОЙ ГОЛОС. Делать нам тут в дурдоме больше нечего, как тебя, дуру, разыгрывать.

ВЕРА. С ума сойти!

ДРУГОЙ ГОЛОС. Лучше не надо! Так, вы сыграете нам песню про булку, или нет?

ВЕРА. Но мы её только, что исполняли...

ДРУГОЙ ГОЛОС. Вам что, булки жалко?

ВЕРА. Да нет, кушайте на здоровье. По убедительной просьбе поклонников радио Статист из Кринкино, повторяем песню группы Белый орел, Как упоительны в России вечера.

ДРУГОЙ ГОЛОС. Нет, нам про французскую булку!

ВЕРА. Будет вам там и французская булка, успокойтесь. Ведь с вами радио Статист, и я Вера Давидова. Оставайтесь с нами!

Опять звучит пресловутая мелодия.

Вера опять выходит из эфирки. Опять убирает звук трансляции до минимума. Подходит к столику, где готовила свою полночную трапезу. Она включает чайник, достает банку кофе... Сервировав стол, Вера разворачивает к столику крутящееся кресло, стоящее у одного из столов. В кресле сидит молодая женщина, одних, или чуть моложе, с Верой лет.

ВЕРА (пугаясь, кричит). А!

НАДЕЖДА. Не бойся. Это всего лишь я.

ВЕРА. Ты? Как ты сюда попала?

НАДЕЖДА (пожимая плечами). Это просто.

ВЕРА. Всё-то у вас, у психов, просто. У тебя, что остались ключи от здания?

НАДЕЖДА. Нет. Вы забрали у меня всё, ничего не оставили. Ключи? Какая, оказывается, это чепуха.

ВЕРА. Что же ты так из-за этой чепухи плакала, когда тебе велели их вернуть?

НАДЕЖДА. Мне было обидно. Я ведь, чуть ли не первая переступила этот порог. С ведрами, тряпками...

ВЕРА. Как будто ты одна, пришла разгребать этот свинарник. Каждый пришел с тем, чем мог.

НАДЕЖДА. Да. Ты была с тортиком.

ВЕРА. Все равно, глупо так реветь. При всех.

НАДЕЖДА. Ничего. Я же истеричка. Твой диагноз.

ВЕРА. А разве нет?

НАДЕЖДА. Может быть, может быть... Вам виднее. Мне-то казалось, что я переживаю за дело, а ты всем доказала, что это истерия. И девочкам, и шефу.... И, главное, даже мужу...

ВЕРА. О, кажется, разговор у нас предстоит долгий...

НАДЕЖДА. Надеюсь, но это знает только Бог.

ВЕРА. Я все-таки поставлю блок на пол часика...

Вера уходит в эфирку. Пока она там, что-то проделывает с аппаратурой, Надежда сидит не двигаясь.

ВЕРА (в эфир). Что ж, понемножку, понемножку, а времечко бежит. Особенно оно незаметно проходит, когда мы его проводим, беседуя со старым другом. Радио Статист в этом году справляет свой пятилетний юбилей, но мы надеемся, что оно стало уже вашим старым другом. Оставайтесь с нами.

Вера запускает программу.

ГОЛОС ДИКТОРА. С вами всегда Радио Статист. Вы не забыли телефона рекламной службы нашего Радио?

ГОЛОС БУРКОВА. А если забыли, то я вам напомню. Потому, что я никогда не пьянею. (К.ф. Ирония судьбы, или с легким паром).

ГОЛОС ДИКТОРА. Наш телефон 28-18-60.

Вера, выходя из эфирки, выключает трансляцию.

ВЕРА. Хоть немного посидеть в тишине...

Вера подсаживается к столику. Берется за чайник.

ВЕРА (Надежде). Так и сидишь, лентяйка.

НАДЕЖДА. Да, да, лентяйка.... Помню, я по 12 часов не выходила из студии, а ты сумела всех убедить, что я лентяйка.

ВЕРА. Хоть бы кофе заварила...

НАДЕЖДА. Прости. (Словно приходит в себя). Задумалась... не до того было.

ВЕРА Тебе покрепче?

НАДЕЖДА. Мне не надо. Поздно уже...

ВЕРА. Чего там. Все равно сегодня уже не спать.

НАДЕЖДА. Кто знает...

ВЕРА. Пирожные, вот. Твои любимые, картошка.

НАДЕЖДА. Ты помнишь такие пустяки? Зачем?

ВЕРА. То есть?

НАДЕЖДА. Меня забыла, а пирожные помнишь...

Пауза.

ВЕРА. Может коньяку?

НАДЕЖДА. Нет.

ВЕРА. Тебе нравилось. Капельку.

НАДЕЖДА. Нет, нельзя...

ВЕРА. Раньше любила...

НАДЕЖДА. Раньше я и тебя любила.

ВЕРА. Мы дружили...

НАДЕЖДА. Для меня это было больше чем дружба. Для меня это была жизнь.

ВЕРА. Пока замуж не вышла.

НАДЕЖДА. Как оказалось, вся жизнь.

ВЕРА. Вообще, что ты от меня хочешь?

НАДЕЖДА. Ты помнишь, как мы с тобой познакомились?

ВЕРА. Да. Ты мне тысячу раз об этом рассказывала.

НАДЕЖДА. А сама не помнишь?

Вера молчит.

НАДЕЖДА. Я сидела на качелях, а ты ходила по двору между сугробами. Какая хорошая, воспитанная девочка, подумала я. Сама-то я всегда ходила прямо по сугробам. Мама вечно ругала меня, за полные снега валенки. С такой хорошей девочкой, подумала я про тебя, надо обязательно подружиться. И тут ты подошла ко мне и спросила, как меня зовут. Я ответила. Ты сказала, что знаешь меня, потому, что я живу в доме, где живут твои бабушка и дедушка. И еще ты сказала, что знаешь, кто мои родители. Давай дружить,- предложила ты. Мои папа и мама, известные в Городе люди. Мы обязательно должны подружиться. У меня сердце забилось от счастья, хоть мне было и всё равно, кто твои родители. Давай! - пролепетала я. На всю жизнь? - строго наказала ты. На всю жизнь! - радостно согласилась я. ( Пауза, как-то обречено). А как же иначе-то.... В детстве и в голову не придет, что жизнь может оказаться очень короткой.

ВЕРА. Ну, к чему ты всё это по сто раз.... Вспомнить, что ли больше нечего? Когда это было - в эпоху недоразвитого социализма.

НАДЕЖДА. В начале нашей жизни...

ВЕРА. Жизнь идет.

НАДЕЖДА. И проходит. Но в юности, так всё было прекрасно: вспомни, какие письма мы писали друг другу, когда родители увезли меня на три года в другой город.

ВЕРА. Ты ещё про наших дурацких собак вспомни.

НАДЕЖДА. Да, собаки первыми почувствовали, что происходит, что-то неладное. Они категорически отказались дружить семьями.

ВЕРА. Кобели семьями не дружат.

НАДЕЖДА. Ты учила меня играть на гитаре.

ВЕРА. Зря. Не надо было мне этого делать. Тогда бы ты не связалась с этими обормотами, этими дебилами из ансамбля.

НАДЕЖДА. Они отличные ребята. Они меня не бросят. Я очень на них надеюсь...

ВЕРА. Там ты задружила со своим мачо.

НАДЕЖДА. Нет, это я привела его к ним.

ВЕРА. Не долго он там продержался. Как и весь ваш дурацкий звуковой какашник.

НАДЕЖДА. Да, им было скучно всё время петь - Есть город золотой.... Им хотелось петь свои песни...

ВЕРА. Самодеятельность! Никогда не любила самодеятельность.

НАДЕЖДА. А как же назвать твои гитарные концерты?

ВЕРА. Я их пела для друзей. Я ни на что не претендовала.

НАДЕЖДА. Да. Просто ты хотела быть центром внимания в любой компании.

ВЕРА. Все этого хотят.

НАДЕХДА. Ну, далеко не все...

ВЕРА. Все! Но не все могут.

НАДЕЖДА. Пусть будет по-твоему, пусть все будет по-твоему. Зачем ты устраивала меня в институт? Я сама могла в него легко поступить, без чьей либо помощи?

ВЕРА (ехидно). Ах, извини. Как я, оказывается, была к тебе не добра.

НАДЕЖДА. Что же случилось потом?

ВЕРА. Да, ничего: жизнь шла и шла, мы взрослели...

НАДЕЖДА. Но, не становились лучше.

ВЕРА (пожимает плечами). Что значит - лучше? Или хуже? Чего ты, вообще, от меня добиваешься, каких покаяний? Зачем ты явилась?

НАДЕЖДА. Явилась. Как ты, верно, подобрала это слово - явилась! Зачем? Захотелось повидаться. Ведь ты, в общем-то, моя единственная подруга - первая и последняя. (Пауза). Как же всё это у нас с тобой началось?

ВЕРА. Ты хочешь сказать, - кончилось?

НАДЕЖДА (пугаясь). Кончилось? Уже кончилось? Нет, нет, пока ещё не кончилось.... А может и не кончится, а? Господи, ведь так случается?

ВЕРА. Не надейся. Разбитую чашку не склеишь.

НАДЕЖДА (успокаиваясь). Да, да. Бедные чашки. До них ли дело, когда главное в том, чтобы сохранилось то, что в них! Что бы содержимое ни пролилось, не расплескалось по земле.... Это главное. Глупые, милые чашки? Их так много во всяких сервизах. Порой, таких дешевеньких. Они все так мило позвякивают, ждут, когда их наполнят чем-нибудь ценным... Тут они становятся, так осторожны.... Но одно неловкое движение - кто-то нечаянно толкнет стол, или как-то неуклюже взмахнет рукавом.... А бывает и хамски грубо прогрохочет мимо, не зажигая света, обдаст грязью, а бедная чашка испугается, что из неё выплеснут её дорогое содержимое и - бац! Ах! Осколки.... Как это некрасиво, ужасно...

ВЕРА. Что за дурацкий монолог?

НАДЕЖДА. Осколки эти складывают, складывают, сшивают...

ВЕРА. Склеивают.

НАДЕЖДА. Всё напрасно.

ВЕРА. А главное, бесполезно.

НАДЕЖДА. И столько чашек разбито, столько содержимого пролито.

ВЕРА. Бред, какой то. Ну, почаевничали, пора и ... что-то там знать...

НАДЕЖДА. Честь.

ВЕРА. Что - честь?

НАДЕЖДА. Пора и честь знать.

ВЕРА. Вот именно. Мне работать надо.

НАДЕЖДА. А ты помнишь, как я тебя привела на эту работу?

ВЕРА. Я сама пришла.

НАДЕЖДА. Как маленькую девочку.

ВЕРА. Не выдумывай.

НАДЕЖДА. За руку... Ты была старше меня, и всегда таскала меня, почти силком, за руку по своим подружкам.... У тебя всегда были престижные подружки - с хорошими родителями. Зачем тебе была нужна я? Ты даже смеялась надо мной: я так, по-вашему, была нелепо одета. В школьную форму.... Но я не обижалась. Хотя была в эти моменты при тебе, как обезьянка. И еще я знала: когда мы останемся наедине, ты будешь высмеивать своих подруг. Мне это нравилось.... Глупая, маленькая обезьянка тогда ещё не понимала, что, за всё, за всё в этом мире придется расплачиваться. Тогда мне нравилась такая игра. Меня ты высмеивала при них, а их при мне, наедине. Что страшнее? Глупая я была девочка...

ВЕРА. Да ты и сейчас...

НАДЕЖДА. Шеф, когда я привела тебя к нему и сказала, что тебе после родов, ни как не найти работу, что муж у тебя месяцами ничего не получает, что ты плачешь, не знаешь чем кормить ребенка, поговорил с тобой, а меня потом спросил: Где ты нашла такую стерву? Как ты смеешь, - возмутилась я, - она моя лучшая подруга. Ладно, ладно, сказал он. Я её возьму. Посмотрим, на что она способна. Ты оказалась способна на многое. Ты извини, что я теперь тебе это говорю...

ВЕРА. Фу! Я знаю про этот разговор. Мне это давно рассказала его жена.

НАДЕЖДА. Ты обиделась на меня?

ВЕРА. За что? Я стерва и есть. Я горжусь этим. Да, я стерва! Я должна быть стервой! Иначе, в этой стервозной жизни ничего не добиться. Вспомни Скарлет?

НАДЕЖДА. Я всегда удивлялась, что Скарлет может быть чьей-то героиней.

ВЕРА. А я всегда удивлялась, как может быть чьей-то героиней Наташа Ростова. Глупый у нас разговор.... Извини, но мне некогда.

Пауза.

НАДЕЖДА. Скажи, почему ты меня так жестко выживала? Ведь только ты знала, что я беременна, и всё это время распускала слухи, что я истеричка. Когда я уходила со своих программ, шеф сказал, что я могла бы сидеть за микрофоном, до самых схваток. Слушателю, мол, все равно ничего не видно. А как можно было сидеть тут, когда все курили мне в лицо, смеялись, глядя на мои слезы.... И ты не разу не вступилась за меня. Не обращайте внимания, - говорила ты, - она истеричка.

ВЕРА. Кто тебе мешал настоять на своем?

НАДЕЖДА. Мне и без того хватало проблем: я же была для всех истеричка.

ВЕРА. Кстати, можно я закурю? Ночью мы не бегаем в курилку...

НАДЕЖДА. Кури. Теперь мне все равно.

ВЕРА. Кстати, кто у тебя родился?

НАДЕЖДА (через паузу). Ребенок.

ВЕРА (не слыша ее ответа). Это все были твои проблемы...

НАДЕЖДА. Ты могла мне их не усложнять...

ВЕРА. Что ты сейчас от меня хочешь? Работу? Я знаю, что значит перебиваться случайными заработками. Тем более, что тебя стали забывать. Скоро твое имя вообще перестанет, что-либо стоить. Я все понимаю. Но работу дать я тебе не могу. Шеф меня просто не поймет. Да он тебя и не возьмет, после всего...

НАДЕЖДА. Чего, всего? Того, что ему на меня наговорили? А ведь он любил меня. (С усмешкой). Пестовал...

ВЕРА. А ты и рада была. Показывала свою глупость: Так, шеф, нельзя! Это, шеф, глупо! Кто же это потерпит?

НАДЕЖДА. Он терпел.

ВЕРА. До поры, до времени.

НАДЕЖДА. Все-таки, он не считал меня бездарной.

ВЕРА. Скажу тебе по секрету: он и сейчас считает тебя самой способной из всех нас. Но он никогда тебя не возьмет назад. Теперь он знает, что одного талантливого, с большим успехом, и без всякой нервотрепки, заменят десять неглупых бездарей!

НАДЕЖДА. Поздравляю вас с отличной аттестацией.

ВЕРА. Все! Мне пора!

НАДЕЖДА. Да, тебе пора.

ВЕРА. И тебе время.

НАДЕЖДА. Неужели, время? (Пауза, прислушивается к себе). Да, кажется, чашка не склеивается.... Но содержимое не расплескалось.... (Вере). Еще одно, последнее.... Вы знали, что я гордая. Пожалуй, через, чур, по молодости, по глупости, гордая. По крайней мере, ты это знала.... Достаточно мне было только сказать, что я тут лишняя, и я бы ушла. А вы так мелочно меня выживали.... С вечернего эфира я должна была идти из-за города сквозь ветер, дождь, грязь и холодную осень пешком. По неровным, ухабистым тропинкам, беременная. А машина у вас была вечно занята. Всегда занята, когда она была нужна мне. В эту осень были такие нудные соленые дожди.... И вот сейчас, ты меня гонишь, а там ведь ночь.... Вечная ночь.... Я боюсь её, Вера.

ВЕРА (резко встает). Сейчас, я тебе вызову дежурку, только...

Вера снимает с гвоздика ключик и направляется к темному коридору. Оборачивается.

ВЕРА. Смени, пожалуйста, музыку. Только в эфир не лезь. (Выходит).

НАДЕЖДА (не поднимаясь из кресла). Прощай, подруга.

Надежда разворачивается в кресле спиной к зрительному залу. Какое-то время еще звучит музыка. Потом наступает тишина. Слышно тиканье метронома. Входит Вера, вешает ключики на гвоздик. Мгновение слушает тишину.

ВЕРА. Я же тебя просила.

Вера бросается в Эфирку. Вновь звучит музыка.

(Выходя из эфирки). Что, трудно было, какой-нибудь сидюшник поставить? (Подходит к креслу, разворачивает его).

Кресло пустое.

ВЕРА. Дура! Истеричка!

Вера набирает номер телефона

ВЕРА (в телефон). Ало, Джуличка, я не поздно? Еще не спите. Джуличка, дай мне Сергея... Але, Сережа, ты можешь меня сейчас кем-нибудь заменить? Да нет, простая бабья истерика.... Не похоже на меня? Если бы ты знал, что тут было.... Да нет, ничего страшного. Просто была Надька Христова. Закатила мне истерику, довела. Не знаю, как справлюсь, эфир все-таки.... Сам подъедешь? Хорошо. Я тебя ждать не буду. Сейчас врублю Экспресс информацию региона за последние три часа, потом поставлю блок на пол часа и уеду. Ты успеешь за это время? Спасибо тебе, ты самый человечный шеф на свете. Целую Джулию.

Вера кладет трубку, идет в эфирку. В музыку накладываются какие-то позывные. Вера, покопавшись в эфирке, выходит в комнату, прибирается на столике, собирает сумочку.

Молодой мужской голос начинает читать новости.

ГОЛОС. Городское время Ноль часов, тридцать минут. Передаем экспресс новости на полночь прошедших суток. Собственно их не много: одно ограбление, и один наезд на пешехода. На улице Тупиковской ограблен киоск, напугана киоскерша, а грабитель с выручкой в полторы тысячи рублей пытался скрыться, но был задержан сотрудниками патрульной машины, случайно проезжавшей неподалеку от места преступления. Второе происшествие закончилось трагедией: ДТП носит тем более драматичный характер, что неосторожным водителем была сбита беременная женщина. По трагической случайности ею оказалась наша коллега, журналистка Надежда Христова. Вот буквально в эти минуты врачи городской больницы борются за её жизнь и жизнь её ребенка. Борьба эта длится уже в течение двух часов. И вот по последним сведеньям, врачам удалось спасти ребенка. Малыш жив, здоров и чувствует себя хорошо. Он вне опасности, благодаря самоотверженности своей матери и виртуозному мастерству медиков. Он еще не понимает, что пришёл в этот мир при таких трагических обстоятельствах, но уже чувствует себя гражданином этого мира, а врачи продолжают делать все, для того, чтобы он не стал сиротой. На этой полной надежд ноте, мы завершаем наши новости. Оставайтесь с нами на волнах радио Статист.

В эфире звучит веселая музыка.

Вера, молча, не шелохнувшись, выслушав новости, опускается на стул у чайного столика. Зачем-то берет со стола чашку, ложечка дрожит в ней, кофе выплескивается на колени. Вера роняет чашку на пол.

На звук упавшей чашки разворачивается винтовое кресло в котором сидит Надежда.

ВЕРА. Ты! Как!..

НАДЕЖДА. Тихо, тихо. Не кричи.

ВЕРА. Ты же... Ты же там...

НАДЕЖДА. Пользуюсь случаем, хочу побывать везде одновременно.

ВЕРА А ко мне зачем?

НАДЕЖДА. Я тебе только хотела сказать....

ВЕРА. Ты, жива?

НАДЕЖДА. Да. Скорее всего: ведь, Надежда умирает последней. Все-таки, жалко, что Вера не твое настоящее имя, а - псевдоним.

Надежда поворачивается в кресле, становится невидимой зрителю, но разворачивается опять.

Я люблю тебя, Танечка. (Весело). Пока. Мы еще встретимся в этой жизни.

Кресло разворачивается опять. Вера бросается к нему, разворачивает к себе лицом - кресло пустое. Вера падает без чувств.

Темнота.

Свет загорается внезапно. Все белое: стены, двери, стулья. На стульях, меж двух дверей с табличками, сидят двое: один в длинном пальто, с длинным же жёлтым шарфом на длинной кадыкастой шее, редкими длинными волосами на почти голом черепе; другой человек в белом халате и тапочках на босу ногу. Когда загорается свет, человек в пальто вздрагивает, и даже вскакивает со своего стула и несколько раз пробегается перед дверями, словно сильно напуган. Человек в белом халате сидит спокойно, наблюдая за человеком в пальто.

ЧЕЛОВЕК В ХАЛАТЕ. Что вы так нервничаете? Сядьте.

Человек в пальто садится на стул, трясёт ногой.

ЧЕЛОВЕК В ХАЛАТЕ. Теперь стали часто отключать свет. (Смотрит на дрожащую ногу Человека). На буйном отделении все так нервничают.

ЧЕЛОВЕК. Да, я представляю себе...

ЧЕЛОВЕК В ХАЛАТЕ. А вы, наверное, на отделение общих неврозов?

ЧЕЛОВЕК (неопределенно). Да...

ЧЕЛОВЕК В ХАЛАТЕ. Я как вас увидел, так и подумал. Я тут уже двадцать лет.... Нет.... (Считает по пальцам). Нет, восемнадцать с половиной. Но ведь это пустяк: двадцать или восемнадцать, верно? Впрочем, все равно много. Настолько много, что я научился с первого взгляда распознавать кто, откуда, и кому куда. Вы не волнуйтесь так - там, на вашем отделении хорошо. Просто курорт. У вас там и двери не запирают, и решеток на окнах нет.

ЧЕЛОВЕК. Да, я собственно...

ЧЕЛОВЕК В ХАЛАТЕ. Курорт, курорт. И танцы каждую неделю, по четвергам.

ЧЕЛОВЕК. Ужас, какой. (Вдруг, бьет себя по щеке). Гад!

ЧЕЛОВЕК В ХАЛАТЕ. Комар?

ЧЕЛОВЕК. Да.

ЧЕЛОВЕК В ХАЛАТЕ. На буйном комаров нет. На дверях замки, на окнах решетки.

ЧЕЛОВЕК. Что ему решетка. Он в щелку.

ЧЕЛОВЕК В ХАЛАТЕ. Там щелок нет. Не положено. Этой братве только щелку покажи, - мигом расколупают до таких размеров, что верблюд пройдет. (Резко умолкает, через паузу). Верблюд. Почему, верблюд? Вы понимаете?

ЧЕЛОВЕК. Понимаю.

ЧЕЛОВЕК В ХАЛАТЕ. Нет, вам не понять. У вас и цветомузыка, и трудотерапия, и .... Радио, телевизор, телефон! Групповая терапия. А там, почти все по одиночкам. Все взаперти. Все - и пациенты и медперсонал. Вот, потому, и думаешь, думаешь...(Замолкает).

ЧЕЛОВЕК (опять бьет себя по щеке). Зверьё!

Человек в халате вскакивает и начинает махать руками.

ЧЕЛОВЕК В ХАЛАТЕ. Пшли, пшли, сволочи! Дайте, с человеком поговорить! (Садится, тихо сидит на стуле). Вам рассказать, как я убил своего последнего комара?

ЧЕЛОВЕК. Как?

ЧЕЛОВЕК В ХАЛАТЕ. Вижу, сел прямо на нос. Я изловчился, и - бац! В лепешку. Крови было!

ЧЕЛОВЕК. Насосался, значит.

ЧЕЛОВЕК В ХОЛАТЕ. Нет, не успел. Просто нос оказался очень слабым.

Посмотрели друг на друга, весело засмеялись.

ЧЕЛОВЕК В ХАЛАТЕ. А комар улетел.

Смеются еще сильнее.

ЧЕЛОВЕК. Значит, это был все-таки не последний комар?

ЧЕЛОВЕК В ХАЛАТЕ. Нет, последний. Я его убил. Позже, ночью.

ЧЕЛОВЕК. На том же носу?

ЧЕЛОВЕК В ХАЛАТЕ. Да. Только теперь на лысине.

ЧЕЛОВЕК. Но, у вас нет лысины.

ЧЕЛОВЕК В ХАЛАТЕ. Зато, какая у вас замечательная лысина.

ЧЕЛОВЕК. Ну, моя лысина, это моя лысина. Вы-то своего последнего комара убили не на моей лысине?

ЧЕЛОВЕК В ХАЛАТЕ. Нет.

ЧЕЛОВЕК. А на чьей?

ЧЕЛОВЕК В ХАЛАТЕ. Это была лысина моей мамы.

ЧЕЛОВЕК. Как, у вашей мамы есть лысина? Это удивительно!

ЧЕЛОВЕК В ХАЛАТЕ. Ничего удивительного - у нее и усы есть.

ЧЕЛОВЕК. И усы?

ЧЕЛОВЕК В ХАЛАТЕ (грустно). И борода.

ЧЕЛОВЕК. А вы уверены, что это ваша мама?

ЧЕЛОВЕК В ХАЛАТЕ. А чья же еще?

ЧЕЛОВЕК. Может это, был ваш папа?

ЧЕЛОВЕК В ХАЛАТЕ. Может быть. (Задумывается). Только он давно с мамой не живет.

ЧЕЛОВЕК. Вообще-то, вашего папу можно понять...

ЧЕЛОВЕК В ХАЛАТЕ. Что вы можете про него знать?..

ЧЕЛОВЕК. Ну, во первых, эта мамина борода...

ЧЕЛОВЕК В ХАЛАТЕ. Думаете, у папы борода была меньше?

ЧЕЛОВЕК. А потом лысина...

ЧЕЛОВЕК В ХАЛАТЕ. Чья лысина? Мамина, или папина?

ЧЕЛОВЕК. Что, у папы тоже была лысина?

ЧЕЛОВЕК В ХАЛАТЕ. Да!

ЧЕЛОВЕК. Да. Вам, конечно виднее, чья это была лысина. Ведь это вы били на ней комара. Мне же это, как-то все равно.

ЧЕЛОВЕК В ХАЛАТЕ. Вам-то все равно. А я бы, хотел это точно знать! Ведь всё произошло так быстро. Я просто ничего не успел понять, разглядеть, как следует. Гроб так быстро заколотили. Всё время помню только одно: топор с кровавым комариком на обушке.

ЧЕЛОВЕК. Бред, какой-то.

ЧЕЛОВЕК В ХАЛАТЕ. Бедная мама! Она так плакала, так плакала, когда её закапали.

ЧЕЛОВЕК. Как же ваша мама могла плакать, если её уже закапали?

ЧЕЛОВЕК В ХАЛАТЕ. Привет. При чем тут мама-то? Закопали-то комариху.

ЧЕЛОВЕК. Что же это, ваша мама из-за комара так убивалась?

ЧЕЛОВЕК В ХАЛАТЕ. Да, кто же и когда комаров жалел? Только если уж полные идиоты. Маме было жалко золотую шкатулочку, в которой ту комариху похоронили. Как думаете, из-за такого пустяка стоило так плакать?

ЧЕЛОВЕК. Не знаю. Но не надо было так огорчать маму. Надо было откопать ту шкатулочку.

ЧЕЛОВЕК В ХАЛАТЕ. Опять идти в сад ночью? Какой ужас!

ЧЕЛОВЕК. Сходили бы днем.

ЧЕЛОВЕК. Днем же там все не так! Днем я даже не помнил, что где-то зарыли и папу. Мама сказала, что я за один раз похоронил её женское счастье, материальное состояние, и материнские надежды. Поэтому, она устроила меня сюда. Согласитесь, что тут все-таки не тюрьма?

ЧЕЛОВЕК. Да, да, конечно.

ЧЕЛОВЕК В ХАЛАТЕ. Но иногда, мне в голову приходит ужасная мысль: меня здорово надули! Из тюрьмы можно когда-нибудь выйти, а отсюда - никогда!

ЧЕЛОВЕК. Ну, почему же?..

ЧЕЛОВЕК В ХАЛАТЕ. Никогда, никогда! Они же ничего не слушают, ничего не понимают. Только всё спрашивают, спрашивают.... А начнешь им по человечески говорить, только делают вид, что слушают. А я точно знаю, что я ни в чем не виноват: я не убивал ту комариху. Она просто захлебнулась в папиной крови. Так при чем тут я?

ЧЕЛОВЕК. Не знаю я ничего.

ЧЕЛОВЕК. Вот и вы ничего не знаете. Хотя у вас вон, какая лысина блестящая. Папа с такой лысиной всё знал! Хотя его никто ни о чем не спрашивал.... А этих и спрашивать бесполезно. Стоит их, что-либо спросить, как они тут же начинают улыбаться! И уж тут от них ничего хорошего не жди. Когда кричат не страшно. Покричат и всё. Но если начали улыбаться, о!.. Меньше с ними разговаривайте, здоровее будете.... Но, тсс! Тише, они идут!

Отворяется одна из дверей. Выходит пожилая женщина. Она дородного телосложения. На ней белый халат, белая косынка. В руках у неё мужская пижама. При ее входе оба человека встают.

САНИТАРКА. Ну, что, Альбертик, пойдем переодеваться.

Санитарка подает пижаму Человеку в халате.

Санитарка. Куда же ты опять свою форму подевал?

ЧЕЛОВЕК В ХАЛАТЕ. Там. Не помню.

САНИТАРКА. Глупенький, думал, если ты без нашей одёжы, так на тебя никто и внимания не обратит, на голого-то? Ну, тебе помочь?

ЧЕЛОВЕК В ХАЛАТЕ. Сам. (Уходит в одну из дверей).

ЧЕЛОВЕК. Простите...

САНИТАРКА (пугаясь). Ой, Господи! Вы, как сюда попали?

ЧЕЛОВЕК. Я товарища навестить...

САНИТАРКА. Он у нас тут, на буйном?

ЧЕЛОВЕК. Нет, он на общих неврозах.

САНИТАРКА. Господи, сюда-то, тогда, вы как попали?

ЧЕЛОВЕК. Свет вырубили. Темно было, а я тут впервые.

САНИТАРКА. Впервые.... Ходите, где не попадя. А если бы он вас по лысинке - то тюкнул чем?

ЧЕЛОВЕК. Как?

САНИТАРКА. А как папку своего родимого.

ЧЕЛОВЕК. Значит он...

САНИТАРКА. Убивец, убивец. Больной. Так что давайте, идите, идите. А то далеко ли до греха с вашей лысинкой-то.

Санитарка достает из кармана ключи.

Санитарка (вдруг, подозрительно спрашивает). А кто вам дверь отомкнул?

ЧЕЛОВЕК. Так он.

САНИТАРКА. Ну, Люська, растяпа. Дала ему свой халат, а карманы не проверила. (Отмыкает дверь). Вы по аллейке идите налево, а там меж березок увидите, новое здание...

ЧЕЛОВЕК (останавливаясь перед дверями). Как же вы их тут не боитесь?

САНИТАРКА. Я уж тут, милок, двадцать лет. Хотя, нет.... (Считает по пальцам). Восемнадцать с половиной. Привыкла я уже. (Хлопает себя по щеке). А я-то думала, что вчера последнего комара убила. Вообще-то, они как дети. Большие дети: непослушные, жестокие, и такие же глупые. (Повышает голос). Альбертик, ты скоро там?

Больной выходит из комнаты переодетым в синюю больничную пижаму.

САНИТАРКА. Альберт, где-ка твои ключи? Дай-ка мне их, я за дядей дверь закрою.

Больной достает из кармана халата ключи, передает их санитарке.

ЧЕЛОВЕК. Значит, мне туда? (Показывает куда-то в сторону, за двери).

САНИТАРКА. Туда, милок, туда.

Санитарка распахивает дверь. За дверью темнота. Слышны визг тормозов, крики людей, автоматные очереди... Больной роняет халат, затыкает уши, вжимается в стену. Санитарка выпускает Человека за дверь, быстро запирает её.

САНИТАРКА. Иди, милок, иди на свободу. Сюда тебе еще рано. (Подбирает уроненный больным халат, обращается к нему). Пойдем, Альбертик, в палату, пойдем, пойдем домой, горюшко моё...

Санитарка уводит больного.

Затемнение.

В темноте слышен перестук колес поезда.

Всех немного покачивает. Почти до тошноты. Темнота разряжается в желтый туман, и желтой скукой ползет у ног пассажиров. Все делают вид, что не замечают её. Многим это действительно удается. Над скукой висит многозначительная пауза.

ПОПУТЧИКИ (после паузы). Значит, вы из Города?

ЧЕЛОВЕК. Да.

ПОПУТЧИКИ. И куда, если не секрет?

ЧЕЛОВЕК. В Вологду.

ПОПУТЧИКИ. Почему же именно в Вологду?

ЧЕЛОВЕК. Я там родился.

ПОПУТЧИКИ. В Вологде?

ЧЕЛОВЕК. Да.

ПОПУТЧИКИ. Ну? И как там Василий Иванович?

ЧЕЛОВЕК. Какой Василий Иванович?

ПОПУТЧИКИ. Как какой? Белов!

ЧЕЛОВЕК. А, Белов Василий Иванович, как? Наверное, нормально.

ПОПУТЧИКИ. А ну-ка, расскажите нам про него. Говорят, что он крепко закладывает?

ЧЕЛОВЕК (растерянно). Василий Иванович? Да он, насколько я знаю, вообще не пьет.

ПОПУТЧИКИ. Ну, ну.... (Теряют к человеку интерес).

Опять по вагону ползет тоска. Только она уже светло-зеленого цвета. Над тоской нависает невыносимая пауза.

ПОПУТЧИКИ (нарушая паузу). А вы сами-то его видели?

ЧЕЛОВЕК. Кого?

ПОПУТЧИКИ. Белова Василия Ивановича?

ЧЕЛОВЕК. Видел как-то.... На улице.

ПОПУТЧИКИ. Ну, ну?

ЧЕЛОВЕК. Ну, гляжу - Белов.

ПОПУТЧИКИ. Так, так?

ЧЕЛОВЕК. Гляжу, идет.

ПОПУТЧИКИ. Ну, а вы?

ЧЕЛОВЕК. Ну, и я иду.

ПОПУТЧИКИ. А он?

ЧЕЛОВЕК. А он, вдруг, обернулся...

ПОПУТЧИКИ. И увидел вас?

ЧЕЛОВЕК. Должно быть увидел.

ПОПУТЧИКИ. Почему вы так решили?

ЧЕЛОВЕК. Потому, что он испугался.

ПОПУТЧИКИ. Ну, а вы что?

ЧЕЛОВЕК. Ну, а что я?

ПОПУТЧИКИ. Не испугались?

ЧЕЛОВЕК. Нет.

ПОПУТЧИКИ. И что вы ему сказали?

ЧЕЛОВЕК. Да что я ему мог сказать? Кажется, извинился.

ПОПУТЧИКИ. За что?

ЧЕЛОВЕК. За что? Наверное, за то, что давно не читал его книг...

ПОПУТЧИКИ. Новых?

ЧЕЛОВЕК. Да не только...

ПОПУТЧИКИ. Ну, и дальше что?

ЧЕЛОВЕК. Ну, слово, за слово - разговорились, я его и спрашиваю: Ну, что, брат Василий Иванович?

ПОПУТЧИКИ. А он?

ЧЕЛОВЕК. А он: Да так, брат, - отвечает, бывало, - так как-то всё...

ПОПУТЧИКИ. Да что вы? Не может быть!

ЧЕЛОВЕК. Большой оригинал.

ПОПУТЧИКИ (Покачав головами). Да. Белов!

ЧЕЛОВЕК. Белов.

ПОПУТЧИКИ. Сам!

ЧЕЛОВЕК. Сам.

ПОПУТЧИКИ. Так как-то все и сказал?

ЧЕЛОВЕК. Все, как-то так и сказал.

ПОПУТЧИКИ. Это надо запомнить! На памяти зарубить. Мы, интеллигенция, не должны этого забыть. Обязательно запомнить, и думать.... Всем думать! Как Василий Иванович!

ЧЕЛОВЕК. Ну, не все же, как Василий Иванович.

ПОПУТЧИКИ. А надо, чтобы все! Вы как думаете?

ЧЕЛОВЕК. В общем, как придется.

ПОПУТЧИКИ. Нет, так не годится. Надо, чтобы как Василий Иванович. Тебя, как зовут?

ЧЕЛОВЕК. Петром.

ПОПУТЧИКИ. Петром? Петька, значит? Хм, забавно. И аллегорично! Кстати, ты последний анекдот про Василия Ивановича знаешь?

ЧЕЛОВЕК. Про Белова?

ПОПУТЧИКИ. Про какого Белова? Про Чапаева!

ЧЕЛОВЕК. Последний, наверное, еще не знаю.

ПОПУТЧИКИ. Ну, так слушай...

Зеленый туман скуки поднимается все выше над головами пассажиров, рассказывающих и слушающих анекдоты. Их разговоры заглушается стуком колес, ревом сирены тепловоза, турбин авиалайнера, скрипом тележного колеса, далеким и бодрым Гагаринским Поехали!. Тут слышен звон буферов, скрип тормозов. Зеленый туман густеет. Наступает полная тьма. В темноте слышатся голос:

ГОЛОС. Ну, кажется, приехали?

Свет.

Сцена пуста.

КОНЕЦ.

160012. ВОЛОГДА. Ул. Козленская, дом - 93, кв. 36.

ИЛЮХОВ ВЛАДИМИР ВАСИЛЬЕВИЧ.

(тел. 751-783).