© Copyright Гончаров Олег Васильевич
(kesha@argelis.com)
Олег Гончаров
Цепкова Виктория Николаевна - актриса
Гордеев Василий Ефимович - скульптор
Михайлов Игорь Родионович - директор театра
Кончалов Михаил Васильевич - режиссер (Барсуков.)
Малова Анастасия Лавровна - актриса
Ключикова Лиза - помощник режиссера
Маша - гример
Щукин Виктор Иванович - актер
Шура, Юра - актеры
Ногин Максим Львлвич - бывший муж Цепковой
Лиза, Маняша - натурщицы
Бочкин Иван Кондратьевич - сосед Гордеева по даче
Бочкина Татьяна Александровна - его жена
Загородный дом Гордеева. Мастерская. Гордеев, облаченный в изрядно перепачканный глиной клеенчатый фартук, занят лепкой. В станке некое сооружение весьма и весьма отдаленно напоминающее человеческий торс. Время от времени Гордеев отходит на несколько шагов от скульптуры, фальшиво напевая при этом Очи черные. Во время очередного визуального осмотра своей работы, Гордеев на несколько мгновений замирает: где-то за окном начинает куковать кукушка.
Гордеев. - (Прислушиваясь.) Ну-ка, ну-ка... один, два, три... (Прокуковав три раза, кукушка умолкает.) Не понял!!! (В окно.) Эй, ты, курица! Изволь продолжать! Двоечница! (Подходит к окну.) Что за время? Что за страна? Интересно, немецкие кукушки позволяют себе подобное? (Как бы исправляясь, кукушка опять начинает куковать.) А вы говорите!!! Критика - великое дело! Один, два, три... Опять? Ишь, чего удумала! Скульпторы так мало не живут! Три года! Я еще относительно молод и еще более относительно свеж! (Подходит к скульптуре.) Хороша-а-а-а... замочки-ключики! (Берет со станка фотографию.) Кажется, угадал... схватил... Эх, видела бы Виктория! (Без стука входит улыбающийся Михайлов.)
Михайлов. - Привет, отшельник! Тихо сам с собою? Эка пакость эта любовь! В Америке, Вася, люди с подобными симптомчиками рысью бегут к личным психотерапевтам исповедываться. У тебя есть личный психотерапевт?
Гордеев. - Личного нет, есть знакомый... Только к нему сейчас на прием не пробиться...
Михайлов. - Такая очередь? Кто такой? Почему не знаю?
Гордеев. - А тебе, Игорь, совершенно не обязательно знать всех столичных шарлатанов. Это первое, а второе - никакой к Губареву очереди нет. Просто Георгий Константинович в данный момент мотает свой срок в одном государственном учреждении по приговору кировского районного суда. По очень редкой статье - использование гипноза в личных целях...
Михайлов. - Такой статьи нет. Я точно знаю...
Гордеев. - Уже есть. Дума недавно придумала на случай, если будущий претендент на пост президента вздумает народу правду по телевизору сказать... В пылу предвыборной гонки...
Михайлов. - Ладно врать... Я у власти в ногах кручусь, кое-что знаю...
Гордеев. - Министерство культуры, Игорь Родионович, это еще далеко не та власть. Сейчас, чтобы в ту власть попасть, нужно хорошего спонсора иметь. У тебя есть такой спонсор? У тебя такого спонсора нет. Да он тебе и не нужен... лично тебе. Вот если бы кто твоему театру помог, тогда конечно. Но, опять же, меценат, добрая такая душа, которая не потребует в дальнейшем непомерной благодарности за свои щедроты...
Михайлов. - Это точно... но таких на Руси пока что нет. Их только зачали... Ну, да ладно, не будем о грустном... Не хочешь узнать о цели моего к тебе визита?
Гордеев. - Совершенно не хочу! Мне чертовски нравится, когда мои друзья приезжают ко мне просто так... без какой-либо цели... как на дачу...
Михайлов. - Ну... по большому счету, так оно и есть. Я к тебе сегодня не просто в гости, а еще и с тайной мыслью пожить у тебя несколько дней!
Гордеев. - Так ты с Лидой приехал?
Михайлов. - Никак нет. Лида еще вчера укатила к матери в Курск. На неделю.
Гордеев. - Не боишься отпускать одну?
Михайлов. - Абсолютно. Знаешь, что сказал о женщинах товарищ вновь испеченный губернатор? Это гениально! Это нужно золотом в анналы! Товарищ генерал сказал о прекрасной половине буквально следующее: женщина должна быть боец! Каков перл, а? А моя Лидия именно он, то есть боец, и есть. Поэтому отпускать ее одну, да еще в Курск, я не боюсь. Но мы отвлеклись. Я могу пожить у тебя дня три?
Гордеев. - Да хоть сколько угодно! У тебя все равно ведь отпуск... Живи! Слушай, а почему ты в мятом пиджаке? Ты, случайно, не в медицинском учреждении ночевал?
Михайлов. - В вытрезвителе?! Ну, брат, ты даешь! Это же совершенно новый костюм! От Кардэна! А, может, и от Версаччи... но это не важно. Важно то, что мне его подарили, и он на мне сидит! Сидит костюмчик?
Гордеев. - (Разведя руками.) Ну-у-у...
Михайлов. - Ясно, от тебя дождешься похвалы... Как же... Ты хоть знаешь, сколько сей портняжный шедевр стоит?
Гордеев. - (В той же позе и с той же интонацией.) Ну-у-у-у...
Михайлов. - Вот именно... А что касаемо помятости, так это ткань такая... последний писк моды!
Гордеев. - Плоховато они там, в Европе, на сей раз пискнули... Это не искусство! Это банкротство фантазии... Помятость в одежде всегда вызывает вокзальные ассоциации...
Михайлов. - Нет, ты совершенно невозможный человек! Ты посмотри на себя! Эти реликтовые шаровары, этот фартук... весь в земле!
Гордеев. - Я тружусь. А это, кстати, не земля, а глина...
Михайлов. - Будто глина - не земля... (Кивает в сторону скульптуры.) Тебе заказали макет прокатного стана?
Гордеев. - (Вытирая руки о фартук.) Уймись, чиновник от искусства... Ее ваяю...
Михайлов. - (Удивленно.) Кого Ее?
Гордеев. - (Любовно осматривая свою работу.) Ее, Игорь Родионович, ее... Викторию Николаевну...
Михайлов. - (Нервно хохотнув.) Ч-ч-че-е-е-его?! (Тычет пальцем в скульптуру.) Ты имеешь в виду это?!
Гордеев. - Ну, да...
Михайлов. - Шутишь... Извини, Вася, но я довольно долго работал с Викторией Николаевной в одном театре и... Ты хочешь сказать, что это она?! Ну, нет... меня на мякине не проведешь... Одно из двух: или ты увлекся кубизмом, или у тебя заболевание Бертона.
Гордеев. -Ну-ка, ну-ка...
Михайлов. - Заболевание, то бишь болезнь Бертона, это тяжелая форма паранойи. Возникает данная болезнь на почве неразделенной любви. Больным во всех окружающих их предметах мерещатся объекты их обожания... Теперь понимаешь, почему я, глядя на эту кучу земли...
Гордеев. - Глины...
Михайлов. - Ладно, глины... почему я, глядя на эту кучу глины, вижу глину, а ты - Викторию?
Гордеев. - (Весело.) Ха! Ты слишком суров... скульптура, как скульптура...
Михайлов. - (Обойдя вокруг станка и взяв в руки фотографию.) Нет, брат Василий, это куча глины... А ты, стало быть, видишь?
Гордеев. - Конечно! Вот глаза... губы... грудь!
Михайлов. - А ну, покажи, где именно у нее здесь грудь? Уж что-что, а грудь я признаю, даже если она будет налеплена на сноповязальную машину!
Гордеев. - Силы земные! С кем я вожусь?! И этот недалекий мужик в помятом пиджаке руководит Академическим театром?! Художник?!
Михайлов. - Да, художник! Но, художник слова! А художнику слова совершенно не обязательно разбираться в твоих кубических фантазиях на тему: любимая женщина! Женился бы - и дело с концом! А то страдает он тут пятнадцать лет кряду! Это ж какие дети уже были бы! Любовь, видите ли, у него платоническая! У тебя, Вася, от Платона только и того, что дремучее невежество по части настоящих чувств! А ведь не мальчик уже... Вон, грива на макушке, все жиже и жиже становится... день ото дня... Опять же, морщины... (Гордеев машинально ощупывает свое лицо.) Да, да! А ты думал, что со временем становишься все красивше и красивше? Извини, Вася, но ты Вася, а не Вахтанг Кикабидзе! А погляди на меня?! А? Улавливаешь разницу? Огурчик! А все потому, что я состою в браке с какой никакой, а женщиной!
Гордеев. - Бедная Лиля!
Михайлов. - Ничего она не бедная... Просто я, как всякий нормальный мужчина, прожив с одной женщиной двадцать пять лет, в один прекрасный день понял, что она, к величайшему моему сожалению, не мой идеал! Но, опять же, как всякий нормальный мужчина, не делаю из этого трагедии, поскольку имеющиеся в наличии внуки с лихвой покрывают все мои моральные убытки.
Гордеев. - Чей-то монолог или крик души?
Михайлов. - Неважно... Но, даже если это и крик души, так он ничего не изменит...
Гордеев. - Что-то я тебя не пойму, Игорь. С одной стороны, ты пытаешься мне внушить, что женитьба это хорошо, а с другой, тут же предупреждаешь о том, что меня ждет через двадцать пять лет совместной жизни - элементарное разочарование в партнере и поиск утешения во внуках...
Михайлов. - Я сказал, что кара сия может ожидать каждого, однако, из каждого правила всегда есть исключения... Тебе понятен ход моих мыслей?
Гордеев. - В целом да... А по частям - нет... Впрочем, иногда сумма противоречий может дать ожидаемый результат. Теоретически... На практике же, в данном конкретном случае, ты меня не убедил срочно жениться, однако, мне и не расхотелось осуществить это в будущем...
Михайлов. - Вот, хоть что-то из тебя выудил! Так все же, хочешь жениться?!
Гордеев. - Для начала хорошо бы спросить у нее... За те пятнадцать лет, что мы с Викторией Николаевной наглядно знакомы, мы ни разу не заговорили, а при редких случайных встречах ее взгляд всегда беспрепятственно проходил сквозь меня, словно пуля сквозь набитый соломой матрац...
Михайлов. - Так ведь сам и виноват! Надо было с женщиной заговорить в свое время... то, се... я же неоднократно видел, как ловко ты обращаешься с женщинами!
Гордеев. - Не с женщинами, а с натурщицами...
Михайлов. - И это говорит мужчина! Натурщица у него не женщина! Вот здесь, на этом возвышении возлежала молодая и дико аппетитная Лизочка! При виде таких женщин, нормальному зрелому мужчине хочется мгновенно сигануть в котел с кипящим молоком, дабы превратиться в добра молодца! Или, может, ты уже как бы только созерцатель прекрасного?
Гордеев. - Послушай, Михайлов. Не прошло и десяти минут, а ты меня уже достал! Поди-ка лучше поставь кофейку для начала. Нечего здесь без толку воздух толочь...
Михайлов. - А я еще в самом начале нашей с тобой весьма познавательной беседы хотел рассказать тебе о главном, то есть, о цели моего визита, помимо всего прочего... Ты не захотел выслушать...
Гордеев. - Ну, что ж, валяй... я весь превратился в слух... (Усаживается на диван.) Тебе, наконец, дали денег на постановку Женитьбы?
Михайлов. - (Усаживаясь подле Гордеева.) Никак нет... не дали... хотя и предлагали...
Гордеев. - Зачем же тогда предлагали? Абсурд!
Михайлов. - Я бы так не сказал... Предлагали грамотно и совершенно неофициально... Под хороший коньячок в сауне у Броварского... Знаешь, Вася, кроме просто новых русских, нашей с тобой горячо любимой Родиной правят еще и новые русские чиновники, которые от просто новых отличаются только тем, что не взрывают вас в ваших же авто и не стреляют вам в ваших подъездах в головы... А в остальном это те же бандиты, но на высокооплачиваемой государственной службе... Уяснил, мой друг скульптор?
Гордеев. - Они предложили тебе какую-то бяку...
Михайлов. - Если посмотреть на их предложение с позиции здравого смысла, то это, конечно, бяка... Более того! Это элементарная афера... Представляешь, мне говорят следующее... под коньячок, разумеется: Знаете, уважаемый Игорь Родионович, деньги на ваш Академический мы найдем... Помимо бюджета, естественно... Много денег найдем... Но! Но, вашему театру позарез нужен антрепренер, выражаясь современным малорусским языком - продюсер...
Гордеев. - Не вижу криминала...
Михайлов. - Сейчас увидишь. Антрепренер - то не простой...
Гордеев. - А золотой...
Михайлов. - Вот именно. Но не золотой. А озолотившийся на театральных бедах. Вся соль, Вася, в том, что у этого, так называемого продюсера, есть фирма, через которую мне и надлежало прокачать бюджетные деньги. Хороша идея?
Гордеев. - Красиво... Велика Россия... У нас даже жулик лучший в мире!
Михайлов. - Совершенно справедливо... Мы чертовски талантливый народ! Слушай, Гордеев, сколько ты платишь своим натурщицам?
Гордеев. - Коммерческая тайна!
Михайлов. - Ну, хоть на хлеб хватает?
Гордеев. - И на масло...
Михайлов. - Замечательно... А тебе садовник, случайно, не нужен? Знаешь, после того разговора в сауне, меня не покидает мысль о том, что мне уже пора искать другую работу... Возьми меня к себе натурщиком...
Гордеев. - Не боись, Михайлов, прорвемся! Мы еще поглядим, чья крыша выше...
Михайлов. - Однако я пришел не о крыше с тобой говорить. Я не собираюсь вести окопную войну с этими чертями во фраках и смокингах.... Помнишь, на той неделе разговор у нас с тобой состоялся... тоже под парок, между прочим?
Гордеев. - Ты о Кончалове? Помню, но фрагментарно... без деталей. Разговор был о кино?
Михайлов. - Ну да! Михаил Васильевич вознамерился снять продолжение своего нашумевшего фильма Курица не птица... на американский манер... Курица не птица-2.
Гордеев. - Ему одного прокола мало? Или он думает, что, тиражируя на экране сильно пьющих женщин, он как бы показывает нам правду жизни? К счастью, правда жизни не в шебутной и пьющей тетке... Правда жизни не столь безобразна и пьяна!
Михайлов. - В яблочко. И почему ты не режиссер?! Явил бы исстрадавшемуся от вековых запоев народу его истинную правду! Доколе ему, народу этому, разбившему рыло об очередной исторический тупик, предаваться унынию и особой славянской меланхолии, от которой есть только два лекарства: или в петлю, или же опять с головой в разбой! А по мне, так правда жизни - это состоявшаяся карьера, успешные дети, здоровые внуки, комфорт в быту, хорошая еда, здоровый секс и, что самое важное, никакой политики!
Гордеев. - Носителей подобных идей большевики, в свое время, элементарно расстреливали... Пиф-паф... Яволь? Майн либе фрейнд?
Михайлов. - А тебе бы только пиф-паф! Глиномес...
Гордеев. - Я скульптор...
Михайлов. - Для меня ты глиномес, как, впрочем, и для многих других, не понимающих всех тонкостей твоего ремесла... Однако, мы опять отвлеклись...
Гордеев. - Да, как-то незаметно сползли в иную область познания. Так что Кончалов? Повторюсь, я помню нашу с тобой беседу исключительно фрагментарно... Как это Леонов в Джентльменах удачи говорил: вот здесь помню, а вот здесь не помню...
Михайлов. - Я всегда говорил о том, что нам, старшему поколению, необходимо последовать примеру современной молодежи и выбрать Пепси! От Пепси если что и заработает во фрагментарном режиме, так это только желудок, но никак не память... В провалах твоей памяти исчезла информация о том, что господин Кончалов слезно просил тебя дать ему возможность провести натуральные съемки одного эпизода на веранде твоего дома...
Гордеев. - Не помню... Да и вообще, я с Кончаловым уже сто лет не виделся!
Михайлов. - Все верно, Михаил Васильевич обильно орошал слезами мой пиджак.
Гордеев. - Не помню... хоть убей!
Михайлов. - Всему свое время... Но тебе придется мне поверить...
Гордеев. - Почему же?
Михайлов. - Потому, что ты, после энной рюмки, с радостью согласился, а я, в свою очередь, донес твое решение до ушей Кончалова и сегодня он со своими людьми прибудет сюда...
Гордеев. - Бред какой-то! Не хочешь ли ты сказать, что у меня амнезия?! Я всегда помню, что говорю!
Михайлов. - Это что же получается, Гордеев? По-твоему, я сочиняю? Ну, знаешь! Делать мне больше нечего! Вот ты Санта-Барбару смотришь? Нет?! И совершенно напрасно! Жутко познавательный фильм. Там все главные герои в порядке живой очереди на несколько десятков серий заболевают частичной или полной амнезией. В обязательном порядке... Так что, если это может случиться с каждым американцем, то почему это не может произойти с тобой? Или вот еще. Каждый из героев обязательно какое-то количество серий лежит в коме... под капельницей...
Гордеев. - Ты на что намекаешь?
Михайлов. - А ни на что... Просто живописую, какие ужасы с людьми встречаются... в жизни...
Гордеев. - Это не жизнь, а коммерческое кино! Ну, ладно, вернемся к Кончалову. А чем это таким ему моя веранда приглянулась? Он и был-то здесь всего раз или два? В поселке, почитай, у каждого дачника такая же или почти такая веранда...
Михайлов. - Чем приглянулась - не знаю... Мое дело было тебя уговорить, но сдается мне, дело здесь не в каких-то конструктивных особенностях твоей веранды, а в деньгах... Ведь любому частнику пришлось бы платить денежки, а тебе - нет, поскольку ты у нас бескорыстный... Это знает каждый...
Гордеев. - Вот даже как? А почему я об этом не знаю?
Михайлов. - Слава бежит впереди тебя!
Гордеев. - Да... хорошая слава... в эпоху наступления на общество рыночных отношений...
Михайлов. - Ну, это твои проблемы... Кстати, ты бы вполне мог предложить Кончалову и его людям второй этаж. У тебя там целых три комнаты. В одной поселится сам Кончалов, в той, что окном во двор - женщины, а в крайней поселятся мужчины...
Гордеев. - Так они еще и жить здесь будут?! Бог мой! И зачем я согласился?!
Михайлов. - Понятия не имею... Но ты не волнуйся, три дня пронесутся как одно мгновение... Опять же это, кино! Вот лично я еще никогда на съемках большого, серьезного фильма не присутствовал, а тут такой шанс!
Гордеев. - Тоже мне шанс! Они мне веранду не разворотят случайно?
Михайлов. - Нет, ничего ломать не будут и поджигать тоже. Насколько я знаю, здесь планируют отснять всего лишь одну любовную сцену... Но с элементами эротики... в духе времени как бы...
Гордеев. - О, да, я понимаю! Кассовость фильма и его целомудренность - вещи несовместимые... время не то... Но, по-моему, вид моей веранды не пробуждает в человеке страсти к противоположному полу...
Михайлов. - Так это по-твоему, а по сценарию именно на веранде главный герой настигает героиню и тут же начинает заниматься с ней любовью. Гениально, правда? Прямо на ступеньках...
Гордеев. - Прошу прощения, а в Курица не птица-2 главная героиня кто?
Михайлов. - Не курица... видишь ли, Гордеев, курица у Кончалова это как бы некое стержневое авторское решение... красная нить, пронзающая тело фильма...
Гордеев. - Ты за речью следишь? Художник слова... Если то, что ты только что сказал, перевести на язык живописи, получим одну из страшилок Пикассо...
Михайлов. - (Кивая на скульптуру.) Ты, Гордеев, тоже недалеко от него ушел... И твоя фраза о главной героине с претензией на остроту, также не ахти... Впрочем, я понимаю, к чему ты клонил... Действительно, еще пару лет бодрого продвижения нашего кинематографа в никуда и народ, наевшись от пуза чернухи, затребует от метров крупных планов извращенной порнухи... Бедность, невежество и пьянство не способствуют укоренению в обществе пуританских нравов. Однако ты не волнуйся, господин Кончалов боец старой закалки и поэтому особой свободы в показе голой, в буквальном смысле, правды от него не жди. Рамки приличия будут соблюдены... уж будь уверен...
Гордеев. - Мне-то какое дело! Не я же в роли главного героя!
Михайлов. - Вот именно, не ты. Ты, Вася, не фотогеничен... Как сейчас модно говорить: не сексуален. Я, правда, умом не понимаю, как можно определить это по внешности, но у тебя взгляд и прочие параметры колхозного сторожа.
Гордеев. - Не слишком весомый аргумент. У того же Пикассо физиономия напоминала сушеную грушу, однако, сие никак не влияло на его популярность как мужчины. Дамы пачками лежали у его ног...
Михайлов. - Тебе подобное счастье не грозит... несколько староват для разврата... (Смотрит на часы.) Ну, все, вытирай руки и пошли встречать гостей...
Гордеев. - И все же странно все это...
Михайлов. - Что именно?
Гордеев. - То самое... с памятью... (Выходят. Смена места действия. Вид на гордеевский дом со стороны главного входа. Михайлов и Гордеев, не спеша, спускаются по ступенькам веранды.)
Михайлов. - Нет, все же чертовски приятно жить за городом! Один воздух чего стоит! Птички поют...
Гордеев. - Мне тут одна птичка сегодня персонально кое-чего напела... Кукушка... два раза по три ку-ку...
Михайлов. - А ты ее излови и дней пять жрать не давай! Закукует, как миленькая! А, вот, кстати, и гости! (Со стороны калитки к дому подходит шумная компания. Впереди всех с тростью в руке, легкой поступью горного барана шествует Кончалов.)
Кончалов. - (Весело.) Приветствую вас, господа! Но какова погода! Только снимай! (К спутникам.) Привал, господа! Юра, Шурик, быстренько обратно за оставшимися вещами. Шурик, дашь водителю фуры двадцатку и отпустишь... Ну, чего стоишь? Вперед! Керосин нынче дорог...
Шура. - Так ведь... э-э-э...
Кончалов. - (Весьма удивленно.) Как?! У тебя нет двадцати баксов?! (К Михайлову.) Игорь Родионович, вы слышали? У этого бомжа нет даже такой мелочи, как двадцать баксов! О, боги! С кем мне приходится работать! Кстати, Игорь Родионович, если вас не затруднит, ссудите этому сироте выше обозначенную сумму, поскольку я, по всей видимости, забыл свое портмоне в гостиничном номере! Запишите на мой счет!
Михайлов. - (Достав деньги.) Уж будьте уверены... запишу... (Подает купюру подбежавшему Шурику.) Как доехали, уважаемые?
Кончалов. - Прекрасно! (Подает Гордееву руку.) Рад видеть вас, Василий Ефимович, в хорошей форме! Сегодня о вас одну байку слышал в Доме кино.
Гордеев. - Странно... меня еще помнят в мире кино?
Михайлов. - Да, но исключительно как героя анекдотов!
Кончалов. - Говорят, я извиняюсь, злые языки говорят, что именно вы являетесь автором трехголового беловежского зубра! Я видел, это гениально!
Гордеев. - Вы о той безобразной зверюге о трех президентских головах? (Смеется.) Действительно, гениально, только зря вы извинялись. Почел бы за честь быть автором, однако, сия счастливая мысль пришла не ко мне... к сожалению. Тем более я не анималист. Я ваяю людей...
Михайлов. - И вождей!
Гордеев. - Было дело... В свое время Ильич помог мне выжить. А сейчас вождей нет. Ни хороших, ни плохих, ни больших, ни маленьких... Одна шпана подзаборная, страдающая скудоумием...
Кончалов. - Настоящему современному вождю мозги особо и не нужны. Настоящий вождь это крепчайший союз языка, непомерных амбиций и стопроцентной лживости.
Михайлов. - Чудная мысль! В таком случае мы можем громогласно, на весь мир провозгласить себя колыбелью вождей, поскольку у нас каждый второй чиновник от власти соответствует предложенному вами эталону!
Гордеев. - Уж больно ты крут в оценках, Игорь Родионович... Издержки массажа головы в сауне у Броварского? (К Кончалову.) Скажите, Михаил Васильевич, а как это вы исхитрились раздобыть денег на свой новый фильм? В такое непростое время... непростое для искусства...
Кончалов. - А вот те самые чиновники, на которых Игорь Родионович волну гонит, и дали...
Гордеев. - Просто невероятно! Вы, наверное, обладаете сверхъестественным даром убеждения!
Кончалов. - Дорогой мой, все гораздо проще! Убеждать никого не пришлось. Скажу вам больше, мне буквально навязали эти деньги!
Михайлов. - Вы переквалифицировались в сказочники?
Кончалов. - Обижаете, господин Михайлов... Я предельно серьезный человек... Деньги на мой новый фильм мне действительно навязали... Я бы даже сказал: навязали в ультимативной форме! Но, с моей подачи, разумеется...
Гордеев. - Не поделитесь?
Кончалов. - Отчего же не поделиться ценным опытом с добрыми людьми?! Правда, не знаю, подойдет ли вам, скульптору, мой метод выбивания денег из чиновника, но Игорю Родионовичу я бы настоятельно рекомендовал воспользоваться: попадание в цель почти стопроцентное!
Михайлов. - Ну-ка, ну-ка...
Кончалов. - Метод, други мои, прост и надежен, поскольку в основании его лежит один из самых неуправляемых человеческих пороков - тщеславие! Да, да... тщеславие! Методически, изо дня в день подпитывая теми или иными способами в выбранной вами жертве его высокомерие, культивируя в нем стремление к славе, к почитанию его окружающими, умело насаждая в нем самом культ самого себя, мы, в конце концов, получаем эдакого самовлюбленного монстра, взирающего на мир, суетящийся у его ног, сквозь призму собственного гипертрофированного величия.
Михайлов. - По-моему от вашего метода смердит!
Кончалов. - Да, не буду спорить, запашок-с есть... Только стоит ли обращать на него внимание, стоя по колено в дерьме? Что касаемо моего фильма, так тут я пошел несколько иным путем. Я разыграл карту отцы и дети. Мой ассистент две недели кружил возле совершенно половозрелой, но чертовски глупой дочери господина Арбузова, пытаясь убедить ее в том, что российское кино без ее участия не имеет будущего...
Гордеев. - А папаша, разумеется, своему дитяти отказать никак не мог...
Кончалов. - Совершенно верно. Не мог. Тщеславие - оружие безотказное. Кстати, случай с дочерью господина Арбузова породил цепную реакцию и мне вот уже две недели не дают покоя крутые папы, предлагая деньги на новые проекты с непременным участием их отпрысков.
Михайлов. - Ну и?
Кончалов. - Можете считать меня глубоко безнравственным типом, но я принимаю предложения этих господ.
Гордеев. - (Задумчиво.) Да-а-а... Занятно... занятно... в этом что-то есть...
Михайлов. - (Возмущенно.) Ты серьезно?
Гордеев. - А почему бы и нет? Рынок в Росси тем и хорош, что люди, сидящие на мешках с деньгами, распоряжаются этими деньгами по своему усмотрению. Вот тебе, Игорь Родионович, на постановку Женитьбы не дали. Нет как бы денег в министерстве, а вот у господина Арбузова из того же министерства на фильм с участием своей, как я понял, бесталантной дочери, деньги есть. А ты вот возьми да и пригласи на роль Агафьи Тихоновны дочь замминистра Скворцова. Я ее несколько раз по телевизору видел в качестве эстрадной звезды и могу засвидетельствовать, как знаток женского тела: фигурой девица явно удалась, а отсутствие голоса не имеет в наше время никакого значения. Было бы на что посмотреть!
Михайлов. - Агафья Тихоновна в Женитьбе полуголая по сцене не ходит!
Кончалов. - А вот и господа артисты! (Со стороны калитки к дому приближается группа людей.) Как доехали, друзья?!
Щукин. - (Подойдя первым.) Чудесно! Я и не предполагал, что здесь такой воздух! (К Михайлову и Гордееву.) Здравствуйте, разрешите представиться: Щукин Виктор Иванович... (Поочередно пожимает руки мужчинам.)
Кончалов. - (К подошедшим.) И так, команда в сборе! Господа, позвольте представить вам хозяина этого великолепного дома Василия Ефимовича Гордеева, выдающегося скульптора современности...
Гордеев. - Надо же! А я и не замечал за собой ничего такого...
Кончалов. - Василий Ефимович любезно согласился приютить нас на некоторое, совершенно непродолжительное, время в своем доме. Дня на три... Полагаю, кульминационная сцена любви не займет у нас больше времени... Ну и, конечно же, вы не поверили своим глазам, увидев рядом с нашим гостеприимным хозяином господина Михайлова. Сегодня вам представилась уникальная возможность увидеть выдающегося театроведа и директора Академического театра не в записи, а так сказать, в живом эфире, а посему можете смело брать у Игоря Родионовича автографы, отщипывать от него кусочки и отковыривать щепочки. Несмотря на свою популярность, Игорь Родионович весьма общителен и прост в общении...
Михайлов. - (Делая суровое лицо.) Благодарю вас, Михаил Васильевич, вы чрезвычайно милы, однако, ничего отщипывать и отковыривать от меня не стоит... Моя популярность в народе несравнима с вашей...
Кончалов. - Ну, как хотите... А теперь позвольте, господа, представить вам мою команду... Начнем, конечно же, с очаровательных дам... Э-э-э... Звезда театра и кино Анастасия Лавровна Малова! Нахваливать не буду, поскольку Анастасия настоящая звезда, а настоящим звездам словесное шуршание ни к чему...
Малова. - (Смеясь.) А мог бы и похвалить...
Кончалов. - Я исправлюсь... Вот эта очаровательная блондинка, временно перекрашенная под шатенку, моя правая рука Лиза Ключикова. Особа в киношном мире довольно известная, я бы даже сказал: настоящий профессионал своего дела! В быту же скромна, предсказуема...
Лиза. - (Закрыв глаза.) Ну же... еще... У меня ведь масса и других положительных качеств...
Кончалов. - Пока достаточно... В любой женщине должна быть некая недосказанность... особенно в незамужней... В противном случае, она перестанет интересовать даже налогового инспектора!
Лиза. - (Открыв лаза.) Что вы говорите?! Тогда достаточно. Я хочу остаться чуточку загадочной... Хотя бы для налогового инспектора...
Кончалов. - Вот и прекрасно... А замыкает круг вот это милое создание - наша Маша... Помимо того, что наша Маша потрясающе выглядит сама, она любого, скажем так, некрасавца, буквально за полчаса может превратить в Алена Делона! Как вы, наверное, догадались, наша Маша - гример...
Михайлов. - (К Гордееву.) Возьми, Василий, на заметку...
Гордеев. - Непременно...
Кончалов. - Ну а с Юрой и Шурой вы познакомились чуть раньше...Тоже славные ребята. Молоды, напористы, в меру амбициозны, но, как и все талантливые люди, ленивы до самозабвения...
Гордеев. - Вот и познакомились! По правде говоря, мой дом уже довольно давно не собирал в своих стенах одномоментно такого числа служителей одной музы. Как правило, здесь собирается разношерстная публика... От убеленных сединами метров разнообразных искусств, до бомжующих оборванцев, мнящих себя великими художниками эпохи возрождения России... Эдаких непризнанных героев нашего смутного времени... Однако, что же мы стоит, дамы и господа! Прошу всех в дом! Второй этаж полностью к вашим услугам... Прошу, проходите... (К Маловой.) Позвольте, Анастасия Лавровна, я вам помогу... (Все гурьбой наваливаются на привезенные вещи, подоспевшие Юра и Шура подхватывают аппаратуру и все это шумно и весело вносится в дом. Через минуту из дома выходят Гордеев и Михайлов.)
Гордеев. - (Спустившись по ступенькам веранды.) Ты меня, конечно, извини, Игорь Родионович, но он мне как-то не показался... (Беспокойно оглядывается.)
Михайлов. - Кто не показался? Щукин?
Гордеев. - Да какой там Щукин! Кончалов мне не показался! Моложе он как бы... лет эдак на десять...
Михайлов. - (Также оглядываясь.) Э-э-э... Видишь ли, Вася... это бывает... Я иной раз могу мимо родной жены пройти и не узнать ее... особенно по утрам... Раньше она как-то немного иначе выглядела... пятнадцать лет назад, а... а Михаил Васильевич не так давно, будучи в Америке, сделал себе подтяжку лица... Да-а-а... Он мне сам по большому секрету рассказывал... Тебе, Василий Ефимович, тоже не мешало бы слегка подкорректировать подбородок и щеки убрать... за уши... глядишь, за тебя еще и замуж кто рискнет выйти...
Гордеев. - Уж не ты ли? Перестань скоморошничать! Щеки убрать, понимаешь! На себя погляди. У тебя, если что напоминает о талии, так это только хлястик. На твоем мятом пиджаке!
Михайлов. - Благодарю за чудный комплимент! (Из дома выходит весьма довольный Кончалов.)
Кончалов. - Уф-ф-ф... как хорошо! (Снимает соломенную шляпу и большим, размером с наволочку, платком вымакивает лоб.)
Михайлов. - Вы правы, Михаил Васильевич, погода сегодня совершенно замечательная... яблоками пахнет...
Гордеев. - А, скажите, уважаемый Михаил Васильевич, от заикания вы где лечились? У нас или в Америке?
Кончалов. - Э-э-э...
Михайлов. - Тебе не кажется, Василий Ефимович, что ты бестактен? В приличном обществе подобные вопросы не задают...
Гордеев. - А что такого? Мне просто интересно... Насколько я помню, у Михаила Васильевича всегда были проблемы с произношением...
Кончалов. - А я сменил имидж!
Гордеев. - Как это?!
Кончалов. - Легко! Дело ведь в том, что я никогда не заикался! Просто я всегда и во всем старался подражать своему знаменитому отцу! Однако в Америке мне посоветовали сменить имидж и вот почти уже целый год я подражаю Фрэнку Сенатре.
Гордеев. - (Крайне удивленно.) Вы запели?!
Кончалов. - Пока еще не запел, но дружбу с мафиози уже завел!
Михайлов. - Приехали... Скажите, любезный, а к съемкам когда думаете приступить? Если не секрет, конечно...
Кончалов. - (С радостью подхватив тему.) Да какие от вас могут быть секреты! Как только все будет готово, так сразу и начнем... Возможно, даже и сегодня... после обеда...
Гордеев. - Кстати, об обеде... Половину тех сумок, что мы внесли в дом, дамы сразу же распорядились отнести на кухню! У меня сложилось впечатление, будто вы привезли с собой продуктов, по крайней мере, на месяц!
Кончалов. - Кино, досточтимый Василий Ефимович, требует от актера огромной отдачи! Настоящий актер - это добровольный каторжанин, раб съемочной площадки! Отсюда вывод: хорошо работающий раб должен хорошо питаться... Я прав, Игорь Родионович?
Михайлов. - На все сто процентов! На все сто... Я так понимаю, звезды экрана заняты сейчас приготовлением борща, а мужчины, стало быть, готовятся к съемкам...
Кончалов. - Не-а... Не готовятся... Мужики пошли козла забивать на второй этаж...
Гордеев. - О, боги! Так вы с собой и козла привезли?
Михайлов. - Успокойся, Василий, господин режиссер о домино толкует... Однако, я всегда почему-то думал, что люди кино не забивают козла!
Кончалов. - Не всякий артист до конца понимает, какую смысловую нагрузку несет в себе профессия актера... И как результат этого недопонимания - соответствующая линия поведения, а, стало быть, и привычки... Ну и еще одно: случайные люди есть везде...
Гордеев. - Везде, кроме кладбища...
Михайлов. - Фи-и-и... У тебя, красавчик, проблемы с юмором? Впрочем, я тебя понимаю... Одиночество накладывает заметный отпечаток на психику!
Гордеев. - (Весело.) Что ж, тогда пошли покажем нашим дамам, как надо готовить настоящий борщ с пампушками! (Все трое шумно уходят в дом.)
Смена места действия. Квартира Цепковой. Виктория Николаевна, удобно устроившись в кресле, вяжет шерстяной носок, время от времени поглядывая на экран включенного телевизора. Хлопает входная дверь.
Цепкова. - (Поворачивает голову в сторону двери.) Это ты, мама? (Входит Ногин.)
Ногин. - Это я... (Проходит в комнату, бросает шляпу на диван и решительно усаживается в кресло напротив Цепковой.) Мне носочки?
Цепкова. - Дуся свяжет... Или она только лежать умеет?
Ногин. - Ревнуешь! Мне нравится, что ты ревнуешь! Но я чист и невинен аки ангел!
Цепкова. - Так, может, ты сейчас полетишь? Копперфильд доморощенный! От ангелов, к твоему сведению, похотью не разит! У тебя же при виде аппетитной попки сразу начинается интенсивное слюноотделение, учащается пульс и поднимается давление. Данная болезнь называется кобелизм и лечится исключительно путем оскопления!
Ногин. - Ты говоришь ужасные вещи! Я же твой муж!
Цепкова. - С существенным добавлением - бывший!
Ногин. - Но я же любил тебя!
Цепкова. - Мне смешно это слышать! Мужчины наподобие тебя не способны любить. Их удел - спаривание... любовь на уровне инстинктов... по Павлову... Душевные муки - это не про них!
Ногин. - (Картинно воздев руки к небу.) Как ты несправедлива, женщина!
Цепкова. - Ой, прекрати, Нога! В тебе нет ни единого карата актерского таланта!
Ногин. - Во-первых, я не Нога, по крайней мере, не для тебя, а Ногин. А что касаемо моего актерского дарования, то чья бы корова мычала... Прошу прощения за грубость... Я в своих делах более чем успешен, а вот ты, милая, уже пять месяцев, как вышла в тираж! В кино сниматься не просют, а в театре один спектакль в неделю!
Цепкова. - (Отложив вязание.) Та-а-ак... Уже гораздо теплее... Еще один мой молниеносный укус и ты, наконец, скажешь, зачем пришел... Или обойдемся без укуса? Давай, выкладывай...
Ногин. - А что выкладывать? Нечего выкладывать... Просто я же вижу, как ты бедствуешь... Прошло то время, когда под тебя писались пьесы и сценарии фильмов. Рыночные отношения как бы... А я, как человек, проживший с тобой какое-то время в качестве супруга, не могу молча наблюдать за твоим падением!
Цепкова. - Да никуда я не падаю! Я парю в творческой невесомости! Да, мало спектаклей... Да, с кино тоже очень неважно... И это плохо, я согласна... Но со мной ничего не произошло! Я живу! Вот, носки даже вяжу... На рынке, между прочим, мои носки - нарасхват! Их покупают не носить, а в качестве сувенира от популярнейшей, я не боюсь этого слова, в свое время актрисы. Чем тебе не доказательство того, что меня помнят и любят...
Ногин. - Мне кажется, они тебя просто жалеют...
Цепкова. - И все же права мама... Ты, Максим, совершеннейший негодяй! Пошел вон из моего дома!
Ногин. - Тихо, тихо, прости... не подумал... прости... Я... я действительно к тебе с деловым предложением!
Цепкова. - Опять в отношении обмена? Если да, то можешь не начинать... Квартира эта моя... даже не моя, а мамина и ничего ты не получишь никогда!
Ногин. - А вот мне сдается, что на этот раз я смогу убедить тебя принять мое предложение, тем более что география обмена улучшилась...
Цепкова. - И не пытайся!
Ногин. - Разреши мне все же попробовать...
Цепкова. - Ты зря отнимаешь у меня время.
Ногин. - Ну одну минуту ты мне можешь уделить?
Цепкова. - Одну минуту дать могу, если ты подержишь нитки. Я буду мотать, а ты будешь болтать... (Набрасывает пряжу Ногину на растопыренные руки, а свободный конец начинает сматывать в клубок.) Давай, заводи волыну...
Ногин. - Благодарю. У меня, Витуля, такое предложение... Ты с мамой переезжаешь жить на Кузьминку. Это в черте... Там отличная двухкомнатная с лоджией... пятый этаж, лифт... ты мотай, мотай... мусоропровод, масса магазинов вокруг, а в ста метрах от дома чудный сквер для выгула пожилых людей и прочие удобства. И что самое ценное, приличная доплата в зеленых деньгах!
Цепкова. - Держи нормально руки, аферист, коль взялся помочь!
Ногин. - Я не брался. Таково было условие... Но я продолжу... Зная, то есть, чувствуя твое настроение и спрогнозировав твой ответ, я придумал одну вещь, пардон, не вещь, а ход... по-своему, кстати, гениальный... Уверен, этот ход поможет мне все же добиться твоего согласия на переезд...
Цепкова. - Ты и гениальность - понятия несовместимые. Однако ты меня заинтриговал... в плане того, насколько то, что ты собираешься мне сейчас предложить, противозаконно или подло...
Ногин. - На войне, как на войне, дорогая... Если ты не даешь мне никаких шансов, я просто вынужден применить силовые методы... Закон джунглей, родная...
Цепкова. - Я всегда знала, что когда-то придет день и я тебя убью!
Ногин. - Я просто хочу воспользоваться своим правом.