Джон Голсуорси. Спектакль

   Пьеса в трех действиях

   Переводы с английского под редакцией Т. Озерской.
   Перевод М. П. Богословской
   Джон Голсуорси. Собрание сочинений в шестнадцати томах. Т. 15.
   Библиотека "Огонек".
   М., "Правда", 1962
   OCR Бычков М.Н. mailto:bmn@lib.ru

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

   Энн Moркомб
   Горничная
   Инспектор сыскной полиции
   Полицейский врач
   Полицейский
   Кухарка
   Дэзи Одихем
   Репортер
   Полковник Роуленд
   Джеффри Дарелл.
   Редактор
   Секретарша
   Редактор отдела происшествий
   Леди Моркомб
   Одихем
   Помощник коронера
   Констебль
   Освальд, лейтенант королевского флота
   Лица из публики
   Старшина и семеро присяжных

   Действие первое. - Кабинет Моркомба в Кенсингтоне. Март. Утро.

   Действие второе.
   Картина первая.- Кабинет редактора газеты, утро следующего Дня.
   Картина вторая.- Кабинет Моркомба, несколько позже.

   Действие третье.- Приемная следственного суда. Утро следующего дня.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Мартовское утро, десять часов. Дом в Кенсингтоне; пустой кабинет; на заднем плане окна с задернутыми шторами; узкие полоски света пробиваются сквозь шторы. Слева, перед камином низкое, глубокое кресло. Направо от камина, ближе к рампе, дверь; другая дверь напротив, в правой стене. Направо от этой двери письменный стол. На столе телефон. Возле кресла низенький столик, на нем графин с коньяком, сифон и стакан. Комната обставлена со вкусом; между

   окнами книжный шкаф. На шкафу маленькая модель самолета. Открывается дверь слева, и входит Энн Моркомб; ей лет двадцать пять, брюнетка, очень бледная, прекрасно сложена, красивая, но красота ее не бросается в глаза. Она включает свет, секунду стоит неподвижно, смотрит на кресло; потом вздрагивает, быстро проходит через комнату, запирает правую
   дверь и берет телефонную трубку.

   Энн. Челси 0012... Это... это ты, Джефф? Говорит Энн. (Она говорит очень тихо, порывисто, напряженным голосом.) Случилась ужасная вещь... Колэн застрелился... Да... в сердце... вчера вечером. Когда я вернулась от тебя... застала его в кабинете - в кресле - мертвым... Доктор говорит... прошло часа два... Полиция уже была... Нет... никаких сомнений... нет... Револьвер в руке... да, его револьвер... Нас?.. Нет, нет... Он не знал, уверена, что нет... Да если бы и знал, для него это ровно ничего не... Ты же знаешь, ему было совершенно... Нет... Даже представить себе не могу... Я ничего не знаю о его делах, так же как и он о моих.

Она слышит какой-то шум, поспешно бросает трубку, отпирает дверь и быстро идет к двери налево, в ту же минуту правая дверь открывается, и входит

   горничная, говоря на ходу.

   Горничная. Вот эта комната, сэр.

Входят двое: инспектор сыскной полиции в штатском, с кожаной сумкой через

   плечо, и врач полицейского управления.

   Инспектор сыскной полиции. Миссис Моркомб?
   Энн. Да.
   Инспектор. Инспектор сыскной службы из Скотлэнд-Ярда Флайн. Я здесь по распоряжению начальника полиции. А это врач из полицейского управления. Он вчера был в отъезде. Я бы хотел, чтобы он освидетельствовал труп, прежде чем его унесут.
   Энн. Сюда, пожалуйста.
   Инспектор. Одну минутку. Это то самое кресло? Здесь ничего не трогали со вчерашнего вечера, после ухода полиции?
   Энн. Нет, ничего, после того как его унесли наверх.
   Инспектор (пробежав глазами заметки в записной книжке, садится в кресло и, опустив голову на грудь, кладет правую руку на колени). Вот гак вы его застали, мэм?
   Энн (шепотом). Да.
   Инспектор (проводит рукой себе по груди). Тут, значит, было расстегнуто?
   Энн. Да.
   Инспектор (кивает доктору и встает). Начальник сказал, что здесь они вчера все перерыли. Бумаги майора у меня. (Поднимает сумку.) А может быть, у вас там наверху, мэм, есть что-нибудь еще, что мне следовало бы взять?
   Энн. Не думаю. Обычно он все держал здесь.
   Инспектор. Мы все-таки посмотрим, если вы будете так любезны проводить нас. Простите, мэм, вы пришли сюда, чтобы...
   Энн. Я говорила по телефону.
   Инспектор. Понятно. Так вот, если вы сейчас с доктором подниметесь наверх, я к вам через минуту приду.

   Энн выходит с доктором, который все это время внимательно наблюдал за ней. Инспектор отдергивает штору на одном из окон, смотрит на улицу, потом поворачивается, окидывает глазами комнату. Звонит телефон, он поднимает
   трубку, слушает.

   Инспектор. Кто говорит? Хм... положили трубку... Ошибся? Не тот номер набрал... или, может, не тот голос услышал?.. (Кладет трубку, секунду стоит, задумавшись, потом идет к двери налево, открывает ее.) Симпсон!

   В дверях появляется полицейский в форме.

Вы в этом квартале дежурили вчера вечером?

   Полицейский. Да, сэр.
   Инспектор. И вы не слышали выстрела? (Заглядывает в записную книжку.) Судя по заключению доктора, смерть наступила около девяти часов.
   Полицейский. Нет, сэр, выстрела не слышал.
   Инспектор. А не заметили, кто-нибудь выходил вечером из этого дома?
   Полицейский. Нет, сэр. Я видел, как вернулась домой хозяйка.
   Инспектор. В котором часу?
   Полицейский. Да так примерно в половине одиннадцатого, сэр.
   Инспектор (заглядывает в свои заметки). Одна?
   Полицейский. Да, сэр.
   Инспектор. Как это вы ее приметили?
   Полицейский. Да я ее хорошо знаю, сэр. Она с каким-то джентльменом простилась вон там за углом, не доходя до дому.
   Инспектор. Ага... Вы его знаете?
   Полицейский. Нет, сэр, но наши говорят, это уж не первый раз.
   Инспектор. А вы бы узнали его, если бы увидели? (Полицейский кивает.) Каков он с виду?
   Полицейский. Высокий такой молодой человек в мягкой шляпе.

   Инспектор, секунду подумав, идет к телефону, смотрит номер у аппарата.

   Инспектор (снимая трубку). Станция! Сюда только что звонили и тут же прервали... А, там еще не дали отбоя, так соедините меня, пожалуйста... Хэлло! Это какой номер? Челси 0012. Спасибо! (Кладет трубку, записывает номер. К полицейскому.) Вот вам моя жар" точка и этот номер, узнайте, на чье имя телефон и по какому адресу, и сейчас же возвращайтесь обратно. Пошлите сюда горничную.
   Полицейский. Слушаю, сэр.

   Выходит. Инспектор идет через комнату к креслу, осторожно, держа двумя пальцами снизу, поднимает со столика стакан, разглядывает следы пальцев по краям.
   Входит горничная.

   Горничная. Да, сэр.
   Инспектор. А, это вы! Ваше имя?
   Горничная. Эллен Фрост.
   Инспектор. Здесь никто ничего не трогал, надеюсь?
   Горничная. Нет!
   Инспектор. В котором часу майор Моркомб вернулся вчера домой?
   Горничная. Около восьми часов, сэр.
   Инспектор. Как это вам стало известно?
   Горничная. Я видела, как он шел по двору. Он крикнул мне, что уже обедал.
   Инспектор. А!.. Какой у него голос был?
   Горничная. Да как всегда, сэр.
   Инспектор. Вы подавали ему коньяк?
   Горничная. Да, он позвонил так около половины девятого и спросил коньяку. Он как раз запечатывал письмо - и тут же послал меня опустить.
   Инспектор. Письмо? Кому?
   Горничная. Я не посмотрела, сэр. Я тут же пошла и опустила его в ящик, потом принесла ему коньяк. Он уже сидел в кресле.
   Инспектор. Как он вам показался?
   Горничная. Да обыкновенно, спокойный - сидел вот так, подперев голову рукой (наклоняет голову, прикладывает руку ко лбу).
   Инспектор. Он вам ничего не сказал?
   Горничная. Нет, сэр.
   Инспектор. А много он коньяку выпил, как по-вашему?
   Горничная (приглядываясь к графину). Да порядочно, сэр.
   Инспектор. Полстакана?
   Горничная. Да, примерно так.
   Инспектор (достает из сумки револьвер). Это вам знакомо?
   Горничная (вздрагивает). Да, кажется, тот самый. В письменном столе у него всегда лежал.
   Инспектор. А когда вы коньяк подавали, его тут на виду где-нибудь не было?
   Горничная. Нет, сэр.
   Инспектор. Вы слышали выстрел?
   Горничная. Да как вам сказать, сэр, мне послышалось, будто что-то грохнуло, когда граммофон играл "Приголубь меня, Чарли". Но ведь это, знаете, очень громкая песня.
   Инспектор. А вы где в это время были?
   Горничная. В кухне. (Показывает налево.) Это внизу, под гостиной. Мы как раз ужинать собирались.
   Инспектор. В котором часу?
   Горничная. Около девяти.
   Инспектор. Ну, а когда вы услыхали, как что-то грохнуло, вы не поднялись наверх?
   Горничная. Да мне и в голову не пришло, что это у нас в доме.
   Инспектор. Сколько времени вы здесь служите?
   Горничная. С тех пор, как они поженились и живут в этом доме, сэр. Вот уже четыре года.
   Инспектор (заглядывает в записную книжку). Спали они врозь, каждый у себя?
   Горничная. Да, сэр.
   Инспектор. И давно это у них так повелось?
   Горничная. Да уж больше года, верно, как майор наверх перебрался.
   Инспектор. Значит, они не в ладу жили? (Горничная мнется.) Советую говорить правду.
   Горничная. Так, чтобы ссоры в доме, никогда этого не бывало.
   Инспектор. Бросьте юлить, вы отлично понимаете, о чем я спрашиваю. Жили они как муж с женой?
   Горничная. Нет, сэр, похоже, что нет.
   Инспектор. И давно это у них так?
   Горничная. Да.
   Инспектор. И если они куда ходили, так тоже врозь?
   Горничная. Да.
   Инспектор. Миссис Моркомб уходила вчера вечером?
   Горничная. Да, вернулась в половине одиннадцатого, я открывала ей дверь.
   Инспектор. Так, так... А что майор, вспыльчивый был человек?
   Горничная. О, нет, сэр! Мрачный очень, когда на него найдет...
   Инспектор. Как это надо понимать?
   Горничная. Не знаю даже, как и сказать-то... Ну вот когда человек совсем отчаялся и кажется, у него и выхода нет.
   Инспектор. Что ж, сидит, повесив голову, так, что ли?
   Горничная. Да.
   Инспектор. А ведь, кажется, знаменитый был летчик, отличился во время войны!
   Горничная. О, да, сэр. Майор был герой.
   Инспектор. М-да... И с героями случается... А много он получал писем?
   Горничная. Не знаю, как по-вашему, это много, писем шесть-семь в день?
   Инспектор. А не замечали вы, не было у них каких-нибудь денежных затруднений?
   Горничная. Нет, нет, сэр. Вот уж это я вам верно скажу, нет.
   Инспектор. Почему это вы так уверены?
   Горничная. Никогда у них и разговору о деньгах не было.
   Инспектор. Да и вообще-то они не так уж много друг с другом разговаривали, а?
   Горничная. Что правда, то правда. Но сами понимаете, это уж такое дело. Когда в доме туго с деньгами, хочешь не хочешь, а услышишь.
   Инспектор. Да, это верно... А кто из них вам больше по душе, майор или миссис Моркомб?
   Горничная. Ах, сэр, да я к ним к обоим уж так привязалась! Бедный майор...
   Инспектор. Да... Грустная история, очень грустная. Так значит, вы и к миссис Моркомб тоже привязаны?
   Горничная. Да, очень.
   Инспектор. А кто у нее из родных есть?
   Горничная. Да, кажется, только отец остался, старый полковник Роуленд.
   Инспектор. Он все еще служит?
   Горничная. Да нет, он уже старик, ему, верно, под семьдесят будет.
   Инспектор. А братьев нет?
   Горничная. Нет, сэр. Она, кажется, одна росла, единственная дочь.
   Инспектор (внезапно). Должна же быть причина, почему у них такой разлад с майором был. Из-за чего это у них?
   Горничная. Право, не могу сказать, сэр.
   Инспектор. Что значит не можете?
   Горничная. Ну не знаю я.
   Инспектор. Как это вы не знаете? Ну что... какая-нибудь связь на стороне?
   Горничная (в смятении). Право же, я не могу сказать - ничего такого не замечала.
   Инспектор. Да ведь такую вещь само собой видно.
   Горничная (с внезапной решимостью). Ничего я не видела.
   Инспектор (пронизывая ее взглядом). Понятно: знаю, а не скажу.
   Горничная (испуганно). Да нет, сэр, правда, и не мое это вовсе дело.
   Инспектор. Ваше дело рассказать все, что вы знаете. Мы должны разобраться, почему это случилось, и ваш долг помочь нам в этом, а не отмалчиваться. Ну что это, муж с женой, молодые, и спят врозь, вот уже год с лишним? Сами же вы это сказали, - значит у него, или у нее, или у обоих кто-то есть на стороне. Не так ли?
   Горничная (упрямо). Не знаю, ничего не могу сказать.
   Инспектор. Очень хорошо. Кто здесь бывал в доме? Я сейчас подымусь наверх, а вы сядьте и напишите мне всех по фамилиям. Да смотрите, чтобы никого не пропустить.
   Горничная. Хорошо, сэр.

Инспектор выходит в дверь налево, горничная садится за письменный стол и, послюнявив карандаш, пишет, припоминая одно имя за другим. Из двери справа в

   комнату заглядывает старуха кухарка.

   Кухарка. Тут вот молодая женщина, что ни говорю, не уходит никак.

Дэзи Одихем, хорошенькая, простенькая, входит в комнату, отстраняя кухарку, вид у нее исступленный. Горничная вскакивает, кухарка остается стоять в

   дверях.

   Дэзи (не помня себя - голос малоинтеллигентный). Неправда, неправда это! Скажите, ведь неправда? Он не убил себя, не до смерти, он не умер?
   Горничная (потрясенная). Нет правда.
   Дэзи. О боже! Боже! (Опускается на стул и, припав головой к письменному столу, покачивается из стороны в сторону. Кухарка идет к столику у кресла, наливает в стакан немного коньяку и подходит к ней.)
   Кухарка. Нате, выпейте-ка это... милочка. Да кто же вы такая будете?

   Девушка сначала отталкивает стакан, потом берет и пьет.

   Дэзи (вскидывая голову). Не все ли равно, кто я такая? Да никто - о господи! (Внезапно.) Неужели он не оставил мне ни слова? Ни слова? Ничего?
   Горничная. Не знаю; хотите, пойду спрошу, если вы скажете ваше имя.
   Дэзи. Ах нет, не все ли теперь равно, раз он умер?, Оставьте меня. Я сейчас уйду.
   Кухарка. Смотрите не делайте глупостей.
   Дэзи (все в таком же состоянии исступления). Глупостей! Я... мне нельзя его увидеть?
   Горничная. Там сейчас миссис Моркомб с полицией.
   Дэзи. Ах! Я ухожу, ухожу. (Внезапно спокойным и даже каким-то жестким тоном.) Все в порядке - спасибо вам. (Отстраняет руку кухарки и выходит, прикрывая лицо рукой ладонью наружу; горничная, застыв на месте, глядит ей вслед.)
   Кухарка. Ах, бедняжка! (Делает несколько шагов.) А я так думаю: не из-за нее ли у них все это и пошло?
   Горничная (еще не совсем опомнившись). А они тут еще с допросами пристают! Что я им теперь скажу!
   Кухарка. За этой девчонкой последить бы надо. Неровен час, с моста в реку бросится.

Внезапно обе замечают, что в дверях стоит молодой человек; это репортер из

   газеты, юноша довольно приятной наружности.

   Репортер. Все устроено. За ней следят. Да вы не бойтесь. Она не закрыла парадную дверь, и я пришел вам сказать, что мой приятель ее не упустит. (Смотрит на их негодующие лица.) Я, кажется, вас напугал. (Подходит к горничной и сует ей в руку деньги.) Простите, пожалуйста.
   Горничная (отпихивая его руку). Нет, нет. Я знать не знаю, кто вы такой и что вам здесь нужно.
   Репортер (с подкупающей улыбкой). Ну если вы так опасаетесь... Только уверяю вас, все в порядке. Я из газеты "Ивнинг Сан".
   Кухарка. А, это из тех, "кто спешит раньше всех", газетчик? Чего это им здесь понадобилось?
   Репортер. Ну вы же должны понимать, какой интерес это вызовет у читателей. Майор Моркомб - летчик герой, все помнят его знаменитый полет в Германию. Так это здесь, в этой самой комнате. В этом кресле? (Подходит к креслу.) Крови не видно, никаких следов. (Быстро идет по комнате, с любопытством оглядываясь кругом.)
   Горничная. Уж вы извините, а я пойду доложу о вас инспектору. Пожалуйста, у него и спрашивайте, что вам надо. (Кухарке, понизив голос.) Последите за ним! (Выходит в дверь налево.)
   Репортер (кухарке). Послушайте, пока их нет... ведь вы-то уж, наверно, всю подноготную знаете. Скажите, ну вот вы сами, что вы об этом думаете?
   Кухарка (сухо). Ну нет, и не спрашивайте, от меня вы ничего не дождетесь - это их хозяйское дело.
   Репортер (обиженно). Да ведь я же не из пустого любопытства. Сами подумайте, когда стреляется такой человек, как мистер Моркомб, это же не может всех не интересовать.
   Кухарка. Мы с газетами не якшаемся. Ежели бы мне, например, вздумалось сунуть голову в газовую духовку, так кому это надо, чтобы из-за этого шум подымали?
   Репортер. Непременно подымут.
   Кухарка. Ну так я вам в этом деле не помощница. Выставлять напоказ бедного майора! Помер человек - оставьте его в покое.
   Репортер. К сожалению, моя служба требует от меня как раз обратного.
   Кухарка. Так я бы на вашем месте поискала себе другую.
   Репортер. Легко сказать...

Он умолкает и, приняв солидный вид, застывает на месте, в то время как в

   дверь слева входит инспектор. Кухарка задерживается у правой двери.

   Репортер (показывает инспектору свое удостоверение). Могли бы вы дать мне какую-нибудь информацию?
   Инспектор. Сейчас нет. Будет судебное следствие.
   Репортер. А могу я что-нибудь сообщить в газету?
   Инспектор (с легкой усмешкой). Можете сообщить, что дело находится в ведении полиции.

   Входит полицейский, подходит к инспектору.

   Полицейский. Вот имя и адрес этого номера, сэр. Инспектор. Спасибо.

   Репортер настораживается.

   Репортер. Ничего, что позволило бы предположить причину, инспектор?
   Инспектор. Нет, и не предвидится до тех пор, пока вы не перестанете отнимать у меня время.
   Репортер. Прошу прощения, инспектор. В таком случае разрешите откланяться.
   Инспектор. Давно пора.
   Кухарка. Проводить его?

   Инспектор кивает.

   Репортер (с улыбкой). Прохладный прием. До свидания.

   Выходит в правую дверь, сопровождаемый кухаркой.

   Инспектор. Черт бы побрал этих газетчиков, вот неотвязный народ, вьются, как мухи над падалью. (Пробегает глазами бумажку, которую ему дал полицейский.) Вы пойдете со мной установить личность этого джентльмена, Симпсон.
   Полицейский. Хорошо, сэр.

Инспектор кивком показывает ему на дверь, полицейский выходит. Инспектор подходит к письменному столу, берет в руки список имен, записанных горничной, заглядывает в бумажку, переданную ему полицейским, звонит. Входит

   горничная.

   Инспектор. Это все, что вы вспомнили?
   Горничная. Нет. Меня прервали, сэр. Может, я кой-кого и еще припомнила бы...
   Инспектор (не сводя с нее пронизывающего взгляда, показывает ей бумажку, полученную от полицейского). А этот джентльмен здесь бывает?
   Горничная (в замешательстве). Быв... бывал, раньше, сэр, а теперь нет, он уже давно не ходит.
   Инспектор. Это друг миссис Моркомб? Ну, правду говорите.
   Горничная. Да, похоже, что так, сэре
   Инспектор. И друг майора тоже? (Горничная в нерешительности молчит.) Можете не отвечать, все ясно. Они из-за него поссорились... Когда это случилось, давно?
   Горничная. Нет, сэр, я по крайней мере ничего..,
   Инспектор. Почему же он перестал бывать? В чем тут дело?
   Горничная. Я... я не знаю, сэр; мало ли какие у не* го могут быть дела?
   Инспектор. Сколько времени прошло с тех пор, как он был здесь последний раз?
   Горничная. Да с год, должно быть...
   Инспектор. Вот именно: и майор перебрался наверх год с лишним назад. Теперь насчет этого письма, которое он вам дал опустить. Вы не можете припомнить, кому оно было адресовано?
   Горничная. Нет, сэр; я никогда даже и не смотрю на адрес.
   Инспектор. Вы уверены? Вам нечего стыдиться.
   Горничная. Чего мне стыдиться, раз я не смотрела.
   Инспектор. Так, так. Ну-с, все, о чем я вас спрашивал, держите при себе, понятно?
   Горничная (трясущимися губами). Д-да, сэр.
   Инспектор (видит входящих доктора и Энн). Можете идти.

   Горничная уходит в дверь направо.

   Врач. Все, инспектор, я ухожу. Дуло было прижато меж ребер вплотную к коже; смерть наступила мгновенно. С протоколом доктора Макэй вполне согласен; никаких оснований предполагать, что он мог ошибиться во времени. И насколько я мог судить, а также исходя из того, что мне сообщила эта дама, покойный был вполне здоровый человек. До свидания, мэм.
   Инспектор. Следственная комиссия с опросом свидетелей назначена на послезавтра, сэр. (Понизив голос.) Тело мы возьмем в морг сегодня днем.
   Врач. Хорошо, до свидания.

   Выходит в дверь направо.

   Инспектор. Сядьте, пожалуйста, мэм. Вы, должно быть, едва на ногах держитесь. Я хотел бы только задать вам два-три вопроса. (Энн остается стоять.) Вы можете сказать мне, почему это произошло?
   Энн (быстро чуть заметно мотает головой.) Нет, не могу, не могу.
   Инспектор. Оба врача утверждают, что он ничем не был болен. А вы что скажете?
   Энн. Нет, не был, я уверена, что он ничем не был болен.
   Инспектор. И в денежных делах никаких затруднений?
   Энн. Нет.
   Инспектор. Вполне обеспечен материально?
   Энн. Да, оба мы.
   Инспектор. Так... видите ли, мэм, мы обязаны выяснить все. Почему у вас с майором испортились отношения?
   Энн. У нас были вовсе неплохие отношения.
   Инспектор. У вас с ним... Вы были фактически мужем и женой?
   Энн. В этом смысле - нет.
   Инспектор. Простите, но для этого должна быть какая-нибудь причина?
   Энн. Просто мы так решили с некоторых пор.
   Инспектор, Кто же это предложил, от кого это исходило, от вас или от вашего супруга?
   Энн. От... него.
   Инспектор, Ах вот как, от него? Но вы не возражали?
   Энн. Нет.
   Инспектор. Так вот, видите ли, мэм, наше дело выяснить, почему майор покончил с собой. Коронеру надо это знать, чтобы дать разъяснения присяжным. Сделал ли он это в состоянии невменяемости, или на то была какая-то серьезная причина?
   Энн. А не все ли равно теперь? Ведь его уже ничто не вернет.
   Инспектор. Ну, можно, конечно, и так на вещи смотреть, но только у нас это не принято. В случаях насильственной смерти считается необходимым выяснить все обстоятельства и установить причину. Так вот, когда же, собственно, вы с вашим мужем решили жить каждый сам по себе?
   Энн. В прошлом году на рождестве.
   Инспектор. Пятнадцать месяцев тому назад. И вы отказываетесь сказать, по какой причине?
   Энн. Прошу извинить меня.
   Инспектор (сухо). Хорошо, мэм. Для вас же лучше быть откровенной, а впрочем, как вам угодно. Следовательно, вы хотите меня уверить, что вам ровно ничего неизвестно о том, что могло заставить вашего мужа покончить с собой?
   Энн. Нет, если только...
   Инспектор (с интересом). Да?
   Энн. Если только это не было в приступе глубокой депрессии. Он был в очень подавленном состоянии.
   Инспектор (разочарованно). Ну, знаете! Разве он когда-нибудь угрожал покончить с собой?
   Энн. Мне - нет.
   Инспектор. Все-таки очень жаль, мэм, что вы не можете назвать более правдоподобной причины. Это значит, что нам придется доискиваться самим.
   Энн. Я ничего не знаю о личных делах моего мужа.
   Инспектор. Но о своих-то вы знаете, мэм?
   Энн (не сразу). Что вы хотите этим сказать?
   Инспектор. У кого из нас нет своих, тайных дел?
   Энн. Это какой-то оскорбительный намек?
   Инспектор (несколько более сурово). Вы вчера вернулись домой, кажется, в половине одиннадцатого.
   Энн. Да.
   Инспектор. В котором часу вы ушли из дома?
   Энн. В шесть.
   Инспектор. Где же вы были все это время?
   Энн (после длительной паузы). Нет, инспектор, я отказываюсь отвечать на вопросы, которые не имеют никакого касательства к этому. (Показывает на кресло.)
   Инспектор. Умалчивание в подобных случаях, мэм, дает повод к самым худшим предположениям, и это естественно.
   Энн. Ничего не могу с этим поделать.
   Инспектор (глядя на нее с невольным восхищением). Ваш муж был дома, когда вы уходили?
   Энн. Нет, он ушел немного раньше.
   Инспектор. Может быть, вы по крайней мере можете сказать мне, знал ли он, куда вы идете?
   Энн. Нет, не знал.
   Инспектор. А откуда вы это знаете?
   Энн. Уверена.
   Инспектор. А ему было бы очень неприятно, если бы он узнал?
   Энн. Не думаю.
   Инспектор. А мне думается, вы знаете, что ему об этом стало известно. (Показывает на кресло.) И вот что из этого проистекло.
   Энн. Ах нет, нет!
   Инспектор. Вот видите, мэм, у вас все это получается как-то очень загадочно. Мы так или иначе должны выяснить, где вы были вчера вечером.
   Энн (ломая руки). Я же вам говорю, это не имеет никакого отношения к тому, что случилось. Даже если вы и добьетесь своего, это вам ровно ничего не даст.
   Инспектор. Поговорите с вашим отцом, мэм, я бы на вашем месте посвятил его во все и последовал бы его совету. Мы с вами еще увидимся. (Пробегает глазами записку, переданную ему полицейским, сует ее в свою записную книжку, захлопывает сумку и идет к двери налево.) До свидания, мэм.

   Уходит. Энн, оставшись одна, стискивает руки, прижимает их к груди и растерянно оглядывается кругом, потом бросается к телефону, но вдруг останавливается и
   мотает головой. Звонит. Входит горничная.

   Энн. Ушел этот человек, Эллен?
   Горничная (глядя на нее). Да, мэм. Нет у них никакого понятия, лезут в чужую жизнь. (Оглядывается по сторонам.) Давеча допытывался все, кто ходит сюда. Заставил меня записать всех, кого припомню (на секунду заминается, Энн судорожно стискивает руки)... за последние полгода.
   Энн (с облегчением). Да, да, конечно. Горничная (идет к двери, потом вдруг оборачивается). Да, вот еще, когда вы наверху были, приходил какой-то молодой человек, из газеты. (Звонок.) Звонят, Вас ни для кого нет дома?
   Энн. Только если это мой отец - я его жду.

   Горничная уходит и тут же возвращается.

   Горничная. Да, это полковник Роуленд, мэм.

Входит полковник Роуленд, горничная уходит. Роуленд высокий, седой, слегка сутулый ирландец, с красновато-смуглым цветом лица; несколько напоминает мирно настроенного величественного бенгальского тигра. Он быстро подходит к

   дочери и кладет руки ей на плечи.

   Полковник Роуленд. Бедная моя девочка! Какое ужасное несчастье!
   Энн (в отупении). Да, папа.
   Полковник Роуленд. Но из-за чего, господи боже!
   Энн. Понятия не имею,
   Полковник Роуленд. Но все-таки, дитя мое, ты, наверно...
   Энн. Я не знаю, папа,
   Полковник Роуленд. Лишить себя жизни, и это с сго-то заслугами! (Смотрит на нее испытующе, в явном недоумении.)
   Энн (после минутного молчания). Я не хотела огорчать тебя, папа, нашими делами, но мы с Колэном уже давно чужие друг другу.
   Полковник Роуленд. Чужие! Как это так, Энн?.
   Энн. Боюсь, все это с самого начала было ошибкой.
   Полковник Роуленд (расстроенный). Ну хорошо, хорошо, я сейчас тебя ни о чем не спрашиваю. Я знаю, не ты этому виной.
   Энн. И не он.
   Полковник Роуленд. Рад это слышать. Я любил Колэна, да, я его любил. Прекрасный был человек и какой пилот! Полиция уже была?
   Энн. Да, и репортеры тоже.
   Полковник Роуленд. А ну их, им бы только поднять шумиху, сенсацию устроить. Что говорит по-лиция?
   Энн. Только то, что им нужно выяснить все для следствия. Взяли все его бумаги.
   Полковник Роуленд. А что в них может быть, Энн?
   Энн. Я тебе говорю, папа, я ничего не знаю о Колэне, так же как и он обо мне.
   Полковник Роуленд. О тебе? А что бы он о тебе мог знать, дитя мое?
   Энн (опускает голову, потом вдруг порывисто). Папа, я не знаю, что из всего этого выйдет. Но ты должен мне верить. Мы с Колэном давно согласились жить каждый своей жизнью. Если бы не ты, мы бы, вероятно, развелись: но я не хотела тебя огорчать, я знаю твое отношение к разводу.
   Полковник Роуленд. Развод! Да, действительно! Ну, оставим это! Бедняга Колэн умер! В цвете лет! Подумать! Подумать только!

   Входит горничная.

   Горничная. Простите, мэм. Опять этот молодой человек из газеты.
   Полковник Роуленд. Скажите ему, чтобы он убирался... Впрочем, я сам с ним поговорю. (Идет за горничной к двери и сталкивается с входящим репортером.) А, это вы, сэр, что вам угодно?
   Репортер (к Энн). Миссис Моркомб?
   Полковник Роуленд. Будьте любезны, потрудитесь принять к сведению, молодой человек, моя дочь только что понесла тяжелую утрату. Мы не желаем, чтобы к нам сюда вторгались.
   Репортер. Полковник Роуленд, если не ошибаюсь? Я глубоко сочувствую, прошу извинить меня, сэр. Мне самому это чрезвычайно неприятно. Но вы понимаете, публика...
   Полковник Роуленд. К черту публику!
   Энн. Что вы хотите узнать?
   Репортер. Если бы вы могли сказать мне хоть что-нибудь, ну, например, о состоянии здоровья майора; или, может быть, у него отклонили проект новой конструкции аэроплана... Ведь это был такой выдающийся человек. Любое сообщение прессы...
   Энн. Мой муж был совершенно здоров, и, насколько я знаю, последнее время он никаких проектов не подавал.
   Репортер (нервничая). Да, ну что ж, я вам чрезвычайно признателен. Конечно, это не проливает света, наоборот, делает все еще более загадочным. Не правда ли?
   Полковник Роуленд. Я буду вам очень признателен, сэр, если вы передадите вашей газете, чтобы она не совала нос в чужую личную жизнь.
   Репортер (любезно). Вы говорите личная, вы забываете, что будет публичное следствие.
   Полковник Роуленд. Я полагаю, что это будет чисто формальная процедура.
   Репортер. Вы так думаете? Н-не знаю...
   Энн. Вы женатый человек?
   Репортер. Да.
   Энн. Каково бы вам было, если бы ваша жена покончила с собой и к вам без конца приставали с расспросами о ней?
   Репортер, О! Но ведь пресса - это не просто любопытство...
   Полковник Роуленд. Нет! Это в тысячу раз хуже!
   Репортер (в грустном раздумье). Но, видите ли, сэр, в конце концов это наша обязанность привлекать внимание к такого рода случаям. Для чего же иначе мы существуем?
   Полковник Роуленд. Позвольте пожелать вам всего лучшего, сэр.

Репортер мнется, бормочет нерешительно: "До свидания, прошу извинить меня".

   Уходит.

   Энн (не в силах больше сдерживаться, бросается к отцу, прячет лицо у него на груди). Ах, папа, как это все ужасно!
   Полковник Роуленд. Успокойся, успокойся, дорогая! Не думай об этом. Поди ляг. Ты, наверно, еле жива. Я приду попозже, после завтрака.
   Энн. Да, я лягу. До свидания, папа.
   Полковник Роуленд (целует ее в лоб). До свидания, дитя мое, храни тебя бог. Поспи хорошенько.

   Уходит.

   Энн (стоит задумавшись, потом подходит к телефону). Дайте Челси 0012... (Пауза.) Вы соединили меня? (Пауза.) Позвоните еще раз, пожалуйста... (Пауза.) Не отвечают?
   Горничная (входя). Вы сказали, мэм, никого не принимать. Но...
   Энн. Кто это?
   Горничная. Мистер Дарелл, мэм.
   Энн. Ах! (Кладет трубку, смотрит в упор на горничную, та явно смущается.) Я приму его.

Стискивает руки. Горничная уходит, возвращается, открывает дверь, в комнату входит Джеффри Дарелл, высокий молодой человек; он сильно взволнован, но старается не подавать виду; как только горничная уходит, бросается к Энн,

   целует ее.

   Дарелл. Дорогая!
   Энн. Джефф! Как ты решился прийти? Ты не должен был этого делать. Я бы тебе позвонила. Нам с тобой просто нельзя видеться сейчас, пока все это не кон-: чится.
   Дарелл. Как это все ужасно - для тебя! Я не мог не прийти. Просто не в силах был.
   Энн. Ты не встретился с отцом, он только что ушел.
   Дарелл. Нет. Я никого не видел.
   Энн. Тебе нельзя оставаться. Полиция, пресса пытаются докопаться до причины. Они теперь постараются все вытащить на свет для коронера.
   Дарелл. Про нас с тобой им ничего не известно?
   Энн. Какие-то подозрения у них есть... Я просто в ужасе - из-за отца.
   Дарелл. Это - возмездие, дорогая. Нам надо было давным-давно уехать!
   Энн. Ах, Джефф! Я знаю. Это моя вина. Я была неправа. Почему я не решилась открыться отцу? Но у него на все такие допотопные взгляды, и потом ведь католик никогда не...
   Дарелл. Слава богу, ты теперь свободна!
   Энн. Вчера вечером. (Содрогаясь, показывает на кресло.) Мы виделись с ним за чаем, он был, как всегда. А ведь, наверно, уже знал, что он это сделает. Он смотрел на меня... Сейчас все это так вспоминается.
   Дарелл (ревниво). Энн!
   Энн. Нет, нет. Только все это ужасно жестоко. У меня было так тепло на душе, когда я вернулась от тебя. А он сидел такой белый, застывший. Помнишь, когда мы прощались, я сказала тебе - а он уже был мертв, когда я это говорила. (Губы у нее дрожат.)
   Дарелл. Не надо, дорогая, не надо.
   Энн. Но из-за чего, из-за чего? Это совершенная загадка! Если бы я думала, что это из-за нас, но я уверена, уверена, что нет. Я уверена, что он ничего не знал, И, кроме того, мне кажется... Я почти не сомневаюсь, у него была какая-то привязанность. Джефф, тебе нельзя здесь оставаться! Скорей! Думай! Как лучше поступить?}
   Дарелл. Уехать за границу. Почему бы нам не уехать сейчас же. Разве ты непременно должна присутствовать на следствии?
   Энн. Конечно. Я же первая его увидела, Джефф; а что, если им станет известно про нас с тобой?
   Дарелл (внезапно шепотом). Шшш... Слышишь? Звонят.
   Энн (едва дыша). Ох! (Идет к двери.)
   Входит горничная, останавливается, глядит на Дарелла.
   Горничная (тихо). Это опять тот же из сыскной полиции, мэм.
   Энн. Я никого сейчас не могу видеть.
   Горничная. Сказать, что вы спите, мэм? Боюсь, что, кроме этого, его сейчас ничем не выпроводишь.
   Энн. Скажите ему, чтобы он пришел в двенадцать.

Но едва горничная открывает дверь, входит инспектор и, оттеснив ее,

   захлопывает за ней дверь.

   Инспектор. Простите, мэм. Мистер Джеффри Дарелл, если не ошибаюсь?
   Дарелл (ошеломленный). Да,
   Инспектор (показывает Дареллу свое удостоверение). Я был у вас, сэр, в связи со смертью майора Моркомба. Будьте любезны, не откажите ответить на два-три вопроса.
   Дарелл. Я?
   Инспектор. Где вы были вчера вечером?
   Дарелл. У себя дома. Ну и что из этого следует?
   Инспектор. Вы не выходили из дому?
   Дарелл. Выходил ненадолго после десяти.
   Инспектор. Совершенно верно. Вы расстались с миссис Моркомб поблизости от этого дома, так примерно в четверть одиннадцатого.
   Дарелл. Что? Как это надо понимать?
   Инспектор. Не уклоняйтесь от ответа, сэр. Дежурный полицейский видел вас, когда вы расстались с миссис Моркомб. Она была у вас?
   Дарелл. По какому праву вы задаете мне подобные вопросы?
   Инспектор. Мне поручено расследовать это дело.
   Дарелл. Я не имею никакого отношения к этому самоубийству и не могу отвечать на ваши вопросы.
   Инспектор. Нам известно, что вы часто расставались с этой дамой поздно вечером около ее дома. Вы были с ней вчера вечером, и сегодня утром она звонила вам. Нам известно также, что вы раньше бывали в этом доме и примерно с год тому назад перестали бывать. Сегодня утром вы получили от мистера Моркомба письмо...
   Дарелл. Не получал.
   Инспектор. Простите, сэр?
   Дарелл. Я вам говорю, что не получал.
   Инспектор. Он написал и отправил его перед тем, как лишил себя жизни; мы требуем, чтобы вы вручили нам это письмо.
   Дарелл. Даю вам слово, что я не получал от него никакого письма.
   Инспектор. Если вы не получили этого письма, вам придется представить доказательства, что ваша дружба с миссис Моркомб не явилась причиной самоубийства майора. Будьте любезны, ваши карманы... Спокойно, сэр. Если при вас нет этого письма, у вас нет оснований опасаться. (Дарелл выворачивает свои карманы. Инспектор бросает взгляд на вынутые из кармана письма). Простая формальность, сэр. (Привычным жестом быстро ощупывает Дарелла.) Очень хорошо. Я был у вас с дежурным полицейским, и он узнал вас по фотографии.
   Дарелл. Как? Вы позволили себе вломиться...
   Инспектор (улыбаясь). Видите ли, сэр, я не знал, когда мне посчастливится вас найти, а времени у меня в обрез.
   Дарелл. Это - насилие!
   Инспектор. Да нет, сэр, не совсем так. Я позволил себе забрать у вас только одну вещь, и я попрошу вас ее открыть. (Идет к двери.) Симпсон!

   Входит полицейский, в руках у него закрытая лакированная шкатулка.

   Дарелл. Это чудовищно!
   Инспектор (берет шкатулку и обращается к полицейскому). Это тот самый джентльмен?
   Полицейский. Да, сэр.
   Инспектор. Хорошо, все! (Полицейский уходит.)
   Дарелл. Отдайте мне эту шкатулку.
   Инспектор. Пожалуйста, сэр; я попрошу вас открыть ее.
   Дарелл. Не подумаю.
   Инспектор. Тогда придется взломать замок.
   Дарелл (вне себя). Послушайте, ведь все это и так ужасно для всех. Неужели вы хотите сделать еще хуже? Я дал вам честное слово джентльмена.
   Инспектор. Джентльмен всегда даст слово, чтобы выгородить даму. Будьте добры, отоприте. (Протягивает ему шкатулку.)
   Дарелл. Мои отношения с миссис Моркомб не имеют никакого касательства к самоубийству майора. Майор Моркомб не знал о них, а если бы и знал, ему было все равно - они давно разошлись.
   Инспектор. Совершенно верно, и, простите, если я позволю себе добавить, причина этому вы.
   Дарелл. Нет.
   Инспектор. А что же тогда?
   Дарелл. Понятия не имею.
   Инспектор. А я так полагаю, что письмо поможет нам это выяснить.
   Дарелл (негодующе). Я не получал от него письма.
   Инспектор. Сейчас мы это увидим.
   Дарелл (хватает шкатулку). Вы думаете?

В ту же минуту Энн, стоявшая до сих пор словно в оцепенении, подходит к ним.

   Энн (очень спокойно, инспектору). Довольно. Вы совершенно правы. Мы любим друг друга,

   Инспектор чуть заметно отвешивает поклон.

Но вы ничего не достигнете, предав это гласности. Ничего, только нанесете удар моему отцу.

   Инспектор (замявшись). Возможно, мэм. Но такого рода дело требует выяснения.
   Энн. Зачем?
   Инспектор. Закон не входит в интересы частных лиц, когда случаются такие вещи.
   Дарелл. Закон! Закон ни во что не входит!
   Инспектор. Вот именно, сэр, совершенно верно изволили заметить. Будьте так добры, отоприте.
   Дарелл. Здесь нет ничего, кроме писем этой дамы ко мне.
   Инспектор. Вот мы это и установим.
   Энн. Откройте, Джефф!
   Инспектор. Правильно, мэм, и тем более, учитывая ваше признание, можно вполне предположить, что они нам и не понадобятся. Они будут у нас в сохранности, опечатаны, а потом их вам возвратят.

Дарелл снимает ключ с цепочки для часов и отпирает шкатулку. Инспектор вынимает оттуда пачку писем. Из первого письма берет осторожно засушенный цветок и бережно кладет его обратно в шкатулку. Дарелл и Энн, невольно схватившись за руки, следят за ним, не отрываясь, в то время как он откладывает одно письмо за другим, после того как с одного взгляда

   убеждается, что они написаны одним и тем же почерком.

   Инспектор. Все в порядке, сэр. Желаете опечатать собственноручно?

Дарелл, вырвав руку из руки Энн, стоит закрыв лицо. Она подходит к письменному столу, достает конверт и протягивает инспектору. Тот вкладывает

   письма и заклеивает его.

   Дарелл. Зачем вы их забираете, если у вас нет намерения воспользоваться ими?
   Инспектор. Мы не воспользуемся ими, если миссис Моркомб не откажется от того, что она сейчас сказала. Мы будем их хранить у себя, чтобы удержать ее от соблазна. Приложите вашу печать, и вы получите их в том же виде, в каком они сейчас.

   Кладет конверт на стол. Дарелл прикладывает печать.

   Дарелл. Не могу ли я быть свидетелем на следствии вместо нее?
   Инспектор (пряча конверт в карман пиджака). Об этом не может быть и речи, сэр. (Показывает на кресло.) Она нашла труп.
   Дарелл. Все это просто бесчеловечно.
   Инспектор. Да-да, так вот оно и бывает, сэр... С, женатым человеком никогда не знаешь, к чему это может привести. Но... вы можете на меня положиться.
   Дарелл. Будьте добры вашу визитную карточку. (Инспектор дает ему свою визитную карточку и шкатулку с засушенным цветком.)
   Инспектор. Вы по-прежнему утверждаете, что не получади письма от майора Моркомба сегодня утром?
   Дарелл. Да, утверждаю.
   Инспектор. Ну, я полагаю, что оно в конце концов попадет к нам. (Сверлит его взглядом.) И я очень надеюсь, сэр, что нам не придется... (Энн, глядя на него в упор, подходит к ним. Инспектор с извиняющимся жестом.) Мой долг, мэм. Уходит. Дверь захлопнулась. Дарелл и Энн молча стоят рядом.
   Дарелл (в смятении). Ну что я мог сделать?
   Энн. Ничего, Джефф. Не смотри так. От судьбы не уйдешь. Теперь я должна все сказать отцу. Как это ужасно для него, ужасно. Он не способен понять.
   Дарелл. Подожди, дорогая. Еще не все потеряно. Это письмо...
   Энн. Он дал Эллен опустить письмо, по-видимому, перед самой...
   Дарелл. Ты говоришь, у него была какая-то привязанность?
   Энн. Но кто она? Мы никогда друг друга ни о чем не спрашивали. Такой у нас был уговор. Конечно, это могло быть просто письмо к матери.

   Стук. Дверь открывается, и входит репортер.

   Репортер. Могу я поговорить с вами еще одну минутку, миссис Моркомб? Боюсь, что вы считаете меня очень навязчивым...
   Энн. Да. (Репортер умолкает со смущенным видом, переводя взгляд с одного на другого.)
   Репортер. Дело вот в чем. Известно ли вам, что утром сюда приходила молодая женщина, вне себя от горя?
   Энн. Молодая женщина? (Она и Дарелл мгновенно обмениваются взглядом.) Нет, я об этом не знала.
   Репортер. Может быть, это как-то позволит выяснить... (Он видел, как они переглянулись, и смотрит то на нее, то на Дарелла.) К счастью, один мой приятель пошел за ней следом.
   Энн (не выдержав). Неужели вы хотите вовлечь в это еще одну несчастную женщину?
   Репортер (не смущаясь). Ну, видите ли, она была в таком состоянии!
   Энн. А вы хотите воспользоваться этим, чтобы ей стало еще хуже?
   Репортер. Да нет, что вы! Только, разумеется... Так вы ничего не можете сказать мне о ней?..
   Энн. Я ничего не знаю.
   Репортер. Благодарю вас. В таком случае все гораздо проще. Я только хотел в этом убедиться... Весьма вам обязан. До свидания.
   Энн. У моего мужа есть мать, и он в ее глазах герой.
   Репортер. О! Не можете ли вы дать мне ее адрес?
   Энн. Она живет у себя в поместье. Для нее это ужасный удар. Она боготворила его. Вы понимаете это?
   Репортер. Да, конечно. Такая ужасная трагедия!
   Дарелл (мрачно). Вам, вероятно, не терпится спросить, почему я здесь?
   Репортер. Да нет... Благодарю вас. Я вполне представляю себе.

   Уходит.

   Дарелл. Господи боже!

   Энн стоит не двигаясь.

   Занавес

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

КАРТИНА ПЕРВАЯ

Утро следующего дня. Кабинет редактора в редакции "Ивнинг Сан". Довольно удобно обставленная комната, длинная, узкая, на заднем плане окна, выходящие на Флит стрит. Налево, ближе к рампе, дверь. Между окнами большой

   письменный стол. Направо камин. Редактор сидит за столом, спиной к камину; это невысокого роста человек, лет под пятьдесят, себе на уме, с ироническим лицом и живыми глазами. Он диктует
   секретарше молоденькой, свеженькой девушке.

   Редактор. Дело, несомненно, хорошее; но для того, чтобы заинтересовать им широкую общественность, требуется значительно более крупное имя. Гм... досадно... самые подходящие имена все сейчас в тюрьме. А кого бы вы посоветовали, мисс Прайс? (Перебивает ее прежде, чем она успела открыть рот.) Нет, нет. Не писателя - писателями читатель сыт по горло. Кого-нибудь из столпов церкви...
   Секретарша. Ну тогда, конечно...
   Редактор. Нет, только не его! Такие филантропические затеи могут привлечь только чем-нибудь новеньким. А что если какой-нибудь судья... Ну, да, впрочем, это не к спеху. Позовите мне редактора отдела происшествий.
   Секретарша. Да, мистер Иглис; он уже здесь. (Идет к двери и говорит.) Войдите, мистер Кентин.

Входит редактор отдела происшествий, проворный рыжеватый человек, с коротко

   подстриженными усами, в руке трубка.

   Редактор. Здрасте, Кентин. (Берет вчерашний выпуск газеты.) Пока все, мисс Прайс.

   Секретарша уходит с пачкой напечатанных писем.

Вот, взгляните-ка. Кто вставил в сообщении о самоубийстве Моркомба этот абзац насчет молодой женщины, которая пришла в его дом, не помня себя от горя?

   Редактор отдела происшествий. Я.
   Редактор. Зря, не нравится мне это.
   Редактор отдела происшествий. А что тут такого?
   Редактор. Явный намек.
   Редактор отдела происшествий. Ну, он-то уж не привлечет нас за клевету, бедняга.
   Редактор. Он - нет. Но с полицией насчет этого не миновать объяснений.
   Редактор отдела происшествий. А мы от этого только выиграем: без нас они так и не напали бы на след.
   Редактор. Да, но ведь дело передано в судебную инстанцию.
   Редактор отдела происшествий. Пока еще нет.
   Редактор. Хорошо, Кентин, но тут надо действовать как можно осторожнее. Кто ведет репортаж?
   Редактор отдела происшествий. Молодой Форман. Очень приличный малый - имен он, как видите, не называет. Но надо же нам было хоть что-то дать. Самоубийство Моркомба не может не наделать шуму. Ведь он бомбил немцев в Германии и залетал в глубь страны, куда никто другой не осмеливался сунуться.
   Редактор. Вот именно! И эта заметка вряд ли понравится родным.
   Редактор отдела происшествий. Ну, не знаю. Форман говорит, что полиция, не стесняясь, копается в личной жизни миссис Моркомб.
   Редактор. Ого! А следствие с присяжными когда будет?
   Редактор отдела происшествий. Завтра.

   Входит секретарша с визитной карточкой.

   Редактор (взглянув на карточку, корчит гримасу и протягивает карточку Кентину). Вот вам, полюбуйтесь.
   Редактор отдела происшествий (читает). Леди Моркомб. Кто это - мать?
   Редактор. Просите, мисс Прайс. Объясняться будете вы, Кентин.

Почтительно поднимается навстречу леди Моркомб, маленькой, сухощавой, седой старушке шотландского типа в трауре; ее сопровождает полковник Роуленд. Невольно бросается в глаза контраст между этой маленькой фигуркой и рослым

   полковником.

   Леди Моркомб. Дайте мне эту газету, полковник. (Берет из рук полковника Роуленда газету.) Вы редактор газеты?
   Редактор. Да.
   Леди Моркомб (с трудом сдерживая негодование). Зачем вы печатаете такие вещи о моем сыне?
   Редактор. Мы как раз беседовали на эту тему, леди Моркомб. Вот наш редактор отдела происшествий, мистер Кентин.
   Леди Моркомб. Вы ответственны за это?
   Редактор отдела происшествий. Да, я пропустил заметку. А почему, собственно, вы возражаете, сударыня? Это факт.
   Леди Моркомб. "Молодая женщина, вне себя от горя"... Это же намек, намек на... Я была у себя в усадьбе, когда мне сообщили это ужасное известие. Приезжаю сюда, и вот первое, что мне преподносят.
   Редактор отдела происшествий. Но в этом нет ничего определенного, никаких имен - это может быть кто угодно.
   Леди Моркомб. Вам ли не знать людей? Конечно, это перетолкуют самым гнусным образом.
   Редактор отдела происшествий. Я очень огорчен, если это как-то задевает вас, леди Моркомб, но я боюсь, вы не даете себе отчета, что дело, подлежащее следствию, всегда приобретает характер широкой гласности. Мы просто стараемся помочь поскорее установить истину.
   Леди Моркомб. Истину! Какое вам до нее дело?
   Редактор. Огромное дело, леди Моркомб. Печать - это главный оплот против всякого рода несправедливости. Расследование, если оно ведется втайне, в конце концов никому не внушает доверия.
   Леди Моркомб (возмущенно). Это - ханжество. Вы гонитесь только за тем, чтобы раскупали вашу газету. И ради этого вы порочите моего сына, который не может защитить себя, торгуете его личной жизнью.
   Редактор (стараясь сохранить достоинство). Вряд ли все это так просто, как кажется. Мы, конечно, стремимся сбыть нашу газету. Газета, если она не окупает себя, не может существовать. Но уж если тут можно кого-то винить, так это не нас, а читателя, леди Моркомб.
   Леди Моркомб. Вы опровергнете эту заметку?
   Редактор. Я уважаю ваши чувства, леди Моркомб, но, уверяю вас, это ничему не поможет. Коронер в присутствии присяжных будет подробно разбирать все обстоятельства, связанные со смертью вашего сына, он не упустит ни одной мелочи.
   Леди Моркомб. Но если бы вы не раззвонили, об этом никому не было бы известно.
   Редактор (вкрадчиво). Следовательно, вы признаете, что это было.
   Леди Моркомб. Я не признаю ничего, что порочит моего сына, он был настоящим героем.
   Редактор. Совершенно верно! Но разве вы не хотели бы узнать, из-за чего он покончил с собой?
   Леди Моркомб. Про то знает господь бог.
   Редактор. Д-да, боюсь только, он этого никому не откроет. И если никто, кроме него, не будет знать, может статься, кого-то несправедливо обвинят. До нас, например, дошли слухи, что полиция считает причиной самоубийства поведение миссис Моркомб.
   Полковник Роуленд. Что?
   Редактор. Прошу извинить меня, сэр.
   Полковник Роуленд. Миссис Моркомб моя дочь. Потрудитесь объясниться, сэр.

   Редактор переглядывается с редактором отдела происшествий.

   Редактор отдела происшествий. Вы можете удостовериться, что полиция ведет розыск именно в этом направлении, сэр.
   Полковник Роуленд. Что за мерзкие сплетни, откуда это идет? Говорите все.
   Редактор отдела происшествий. Строго конфиденциально, сэр, это след, по которому идет полиция. Наш репортер...
   Полковник Роуленд. Ах вот оно что! Так это вы подсылаете людей копаться в чужих делах?
   Редактор отдела происшествий (вспылив). Ну, знаете, сэр, вести разговор в таком тоне...
   Редактор. Минуточку, Кентин. (Звонит.) Форман, вы говорите? (Кентин угрюмо кивает.)

   Входит секретарша.

   Редактор. Мисс Прайс, если Форман здесь, попросите его ко мне.

   Секретарша уходит.

   Редактор. Так вот, вы меня простите, как человек я все это очень хорошо понимаю, но все-таки нам было бы желательно не выходить из рамок учтивости. В таких случаях очень трудно бывает решить, как поступить правильно. Всегда рискуешь задеть чьи-то чувства, когда стоишь перед необходимостью выполнить свой долг перед обществом.
   Полковник Роуленд. Общество, какое ему до этого дело? И чего ради вы разжигаете его дурацкое любопытство? Ну, слава богу, у нас есть закон о клевете!
   Редактор отдела происшествий. Да, но он не касается полиции. Mы ничего не говорили о вашей дочери.
   Редактор. И это доказывает вам, леди Моркомб, как важно быть полностью осведомленным обо всем для того, чтобы действительно установить правду.

   Прежде чем леди Моркомб успевает ответить, входит репортер.

   Редактор. Мистер Форман, насколько я понимаю, вы даете репортаж по делу Моркомб. Вот у нас здесь мать майора Моркомба и отец миссис Моркомб.
   Репортер. Да, сэр (кланяется).
   Полковник Роуленд. Что вы говорили о моей дочери?
   Репортер (смущенно). Мне, сэр, после того как мы виделись с вами, осталось задать только один вопрос миссис Моркомб по поводу молодой женщины, которая вчера утром...
   Леди Моркомб (прерывая его). Так это вы отвечаете за клевету на моего сына?
   Репортер (косится на Кентина). Я, собственно, только выполнял данное мне поручение.
   Полковник Роуленд. Что вы сказали вашему начальству о моей дочери?
   Репортер. Только то, что я вынес из собственных наблюдений. В газете ничего этого нет.
   Леди Моркомб. Зачем вам понадобилось придумывать такую ложь про моего сына?
   Репортер (с возмущением). Ложь! Да она же сама призналась, что была любовницей майора Моркомба.
   Леди Моркомб (снова сдерживая себя). Если даже и так, какое это имеет отношение к его смерти?
   Редактор отдела происшествий. Ну, это, я полагаю, решать будут присяжные.
   Леди Моркомб. Дайте мне ее адрес, пожалуйста.
   Репортер (редактору). Вы разрешаете, сэр?
   Редактор. Да.
   Репортер. Мисс Одихем, дом 48, Бердэллс, Фулхем.
   Леди Моркомб (записывает). Вы идете, полковник?
   Полковник Роуленд. Сию минуту. (Редактору.) Я полагаю, сэр, что ваша газета воздержится от каких-либо сообщений по поводу этого события и огласит только результаты следствия?
   Редактор (после минутного колебания). Поручиться за это - значило бы признать, что моя газета неправа, а я этого отнюдь не считаю. Я должен руководствоваться фактами.
   Леди Моркомб. Боже, какое варварство!

   Поворачивается, идет к выходу.

   Полковник Роуленд. Мой вам совет - поручиться, в ваших же интересах.
   Редактор. Нет, сэр. Прессу нельзя запугать, и командовать ею не годится.
   Полковник Роуленд. Хорошо. В таком случае я сейчас же еду к моему адвокату.

   Догоняет леди Моркомб и выходит вместе с ней.

   Редактор. Нет, так у нас ничего не получится. Если они доберутся до этой девчонки и увезут ее, чем мы сможем подтвердить нашу заметку? Это наш козырь, и мы не должны выпускать его из рук. Мистер Форман, оставьте все дела и немедленно увезите ее куда-нибудь сами.
   Репортер. Если удастся, сэр. (Уходит.)
   Редактор. Вот тигрица! А этот старый набоб, ирландец!
   Редактор отдела происшествий. Сущий дьявол!
   Редактор. Они, по-видимому, воображают, что мы только и думаем, как бы уязвить их чувства.

   Входит секретарша.

   Секретарша. Мистер Иглис, вас хочет видеть инспектор сыскной службы Флайн из Скотлэнд-Ярда.
   Редактор (со стоном). Что я вам говорил, Кентин! Просите.

   Входит инспектор, окидывает взглядом того и другого.

   Инспектор. Я по поводу вашей заметки в связи о самоубийством Моркомба, сэр.
   Редактор. Да?
   Инспектор. Что это такое насчет какой-то девушки?
   Редактор. Так вот, инспектор, у нас оказались сведения, которых у вас еще нет.
   Инспектор. Простите, что я так напрямик, но дело пока что находится непосредственно в ведении полиции. Мы не допустим никакого вмешательства. Если вам угодно сообщить мне эти сведения, пожалуйста, в противном случае, я боюсь, нам придется наложить на вас арест за неуважение к суду.
   Редактор. Вряд ли это у вас выйдет. Ведь дело-то еще не перешло в судебные инстанции.
   Инспектор (сухо). Посмотрим.
   Редактор. Видите ли, инспектор, мы как никак несем ответственность и перед обществом, не только перед вами. Дело действительно загадочное, ведь Моркомба все знают, ни один пилот не пользовался такой широкой известностью, как он.
   Инспектор. Мне нужно имя и адрес этой молодой женщины.
   Редактор. Хорошо, хорошо, инспектор, мы рады оказать вам всяческое содействие. Но, мне кажется, газета вправе рассчитывать, чтобы и ей кое-что перепало.
   Инспектор. Ну, знаете, сэр, любая попытка препятствовать закону...
   Редактор. Содействовать, инспектор, содействовать. Мы вам дадим эти сведения, а от вас взамен - все, что вы сообщите в печать, получаем в первую очередь. Идет?
   Инспектор. Ну что ж, это можно.
   Редактор. Дайте ему адрес, Кентин.
   Редактор отдела происшествий. Дэзи Одихем, дом 48, Бердэллс, Фулхем.
   Инспектор (записывает в записную книжку). Благодарю вас. До свидания.

   Уходит.

   Редактор отдела происшествий (уже не первый раз смотрит на свои часы). Если у Формана все сошло гладко, птичка уже упорхнула, наши друзья останутся ни с чем. А дальше что?
   Редактор. Посмотрим. Признаться, Кентин, мне все это надоело. Естественные человеческие инстинкты, а за все отдувается пресса. Все равно, что бы там ни говорили, а на свете нет ничего сильнее любопытства; мне вот и самому очень интересно, почему Моркомб покончил с собой. Ведь уж, кажется, сомневаться не приходится, он действительно застрелился сам?
   Редактор отдела происшествий. Да. Тут уж ничего не изменишь.
   Редактор (рассуждая сам с собой вслух). Ну должен же кто-нибудь входить в интересы обыкновенного, рядового человека, прохожего с улицы! Почему, ему ведь тоже хочется знать? Давайте ему все новости - лишь бы это была правда. Нет, я не позволю этим людям командовать собой! Будем действовать так, как если бы их вовсе не было. Конечно, соблюдая осторожность, благопристойность, это уж само собой разумеется. Ну, если полиция потребует, мы выдадим им эту девчонку. А все-таки мы им дадим почувствовать, что им за нами не угнаться. Вот так, Кентин, все. Пошлите-ка мне сюда мисс Прайс.

Редактор отдела происшествий уходит, а он усаживается за стол и погружается

   в свои бумаги.

КАРТИНА ВТОРАЯ

   В то же утро, несколько позже. Кабинет Моркомба, по-прежнему с занавешенными окнами, узкие полоски света
   пробиваются сквозь шторы. Занавес поднимается, входит горничная, включает свет я пропускает мистера Одихема и его дочь. Девушка едва держится на ногах, видно, что она только что плакала. Отец, человек невысокого роста, рабочий, типа маляра или штукатура, со всеми характерными особенностями и трезвой рассудительностью
   кокни.

   Горничная. Миссис Моркомб завтракает. Как о вас доложить?
   Одихем. Оддиум (так он произносит). И не откажите сказать: по важному делу.

   Горничная уходит. Отец с дочерью стоят с безнадежный видом.

   Дэзи (внезапно). Ах, папа, я не выдержу, я не могу ее увидеть.
   Одихем. Ну полно, Дэзи; ведь не съест же она тебя, если они давно разошлись, как ты говоришь...
   Дэзи. Да! Разошлись, разошлись...
   Одихем. Ну приободрись же! Скажи себе: с этим все кончено. Это единственный способ отвязаться от этих проныр. (Достает из кармана сложенную газету.)

   Входит Энн.

   Энн. Вы хотели меня видеть?

   Девушка судорожно переводит дыхание.

   Одихем. Так точно, мэм. Надеюсь, вы в добром здравии. (В смущении поглаживает себя по брюкам.) Может, оно и не следовало бы приводить к вам сюда дочку, да ведь вот оно какое дело-то, ежели с ним не разделаешься, того и гляди увязнешь.
   Энн (пристально глядя на девушку). Да, я понимаю.
   Одихем. Видели вы это во вчерашней "Ивнинг Сан", мэм?
   Энн (берет у него из рук газету). Да.
   Одихем. Я ее обыкновенно за ужином почитывай. Но, конечно, когда я ее вчера вечером читал, я понятия не имел, что это про мою дочку. Просто показал ей - и вот тут-то она мне все и выложила, что она с вашим мужем... Вот когда я только все и узнал, правду вам говорю, можете мне поверить, мэм. Ну, а что вам насчет этого известно, я, конечно, не могу знать.
   Энн. Я ничего не знала.
   Одихем. Так, так! Вот то-то я всегда говорю, только признаешься в чем, скажешь правду, так она за собой одно за другим и потянет. Ну, было у них такое дело, что уж там скрывать. Мать-то у нее была ирландка, в строгости ее держала, а вот поступила она в ресторан, там ее, конечно, разбаловали. Только мне, правду сказать, в голову не приходило, что у нее вдруг какая-то своя жизнь пошла, так вот, стало быть, я и пришел вас просить, чтоб вы на нас не гневались, простили ей.
   Энн (холодно). Мне нечего прощать.
   Одихем. Да, вот видите, они в этой газете намекают, будто "эта девушка, вне себя от горя" - так они называют ее, - из-за нее-то и произошло такое несчастье. А она, конечно, уверяет, что нет. Ну-ка, Дэзи, расскажи леди то, что ты мне говорила о том, как вы последний раз виделись с майором.
   Энн. Да, расскажите мне.
   Дэзи (срывающимся голосом, задыхаясь, но постепенно овладевая собой). О; мэм, мы виделись с ним накануне того вечера, когда он... он... мы были с ним в Ричмонде. Я уверена, мэм, что он... что это случилось не из-за меня. Он был такой же, как всегда, ласковый, и я никогда не доставляла ему неприятностей, никогда. Мы никогда не ссорились. (Закрывает лицо руками, потом внезапно откидывает голову.) Уж как я его любила; обожала его. Я бы никогда не позволила себе чем-нибудь его огорчить.
   Энн (тихо). Вы приходили сюда вчера утром?
   Дэзи. Я просто себя не помнила. А когда я отсюда вышла, меня нагнал какой-то человек. Он сказал, что ему придется заявить в полицию, если я не скажу ему всю правду. Тут уж я совсем потеряла голову и не помню, что я ему говорила. А они потом все напечатали в газете. А зачем им понадобилось вытаскивать это на свет! Это про меня-то, будто я могла причинить ему зло! Огорчить его, да ни за что на свете! (С трудом овладевает собой.)
   Од их ем (горячась). Да от этих проныр-газетчиков не знаешь куда деться! Шагу ступить нельзя. Вот теперь к ней еще один привязался, предлагает увезти куда-то, говорит, надо ей скрыться покуда. Я ему говорю: это еще что за фокусы? Она к этой истории не имеет никакого касательства. А он не отстает. Ну тут я и подумал, надо положить этому конец. Ну что делать, прямо хоть в полицию иди! Не хотелось мне приводить ее к вам, а пришлось. И боюсь я, не хуже бы вышло: мне сдается, он за нами и сюда увязался.
   Энн. Наверное.
   Одихем. Ну так пусть поостережется. Может, моя дочь и дурно поступила, но она честная девушка, и я ее в обиду не дам. По тому, как она мне все рассказала, видно, что она к делу непричастна. Так вот, мэм, если бы вы сказали этому газетному прихвостню, почему ваш супруг учинил это над собой, они бы перестали совать нос, куда не след.
   Энн. Я не знаю, почему он это сделал.
   Одихем (ошарашен). Гм... Значит, "окутано тайной"... Я думал, так только в газете болтают, а уж вы-то наверняка знаете. (Почесывает затылок.) Ну, как бы там ни было, а надо это прекратить. Пока еще ее имя не названо.
   Энн. Мой отец и мать моего мужа были сегодня в редакции газеты; боюсь только, что это уже поздно. Полиция, конечно, видела заметку и не оставит такую вещь без расследования.
   Одихем (в негодовании). Вот вам англичане! Ведь это ужасно для моей дочери, ославят на весь свет в газетах!
   Энн. Это ужасно для всех нас, мистер...
   Одихем. Оддиум.
   Энн (девушке). Вы получили сегодня утром письмо от майора Моркомба?
   Дэзи. Нет. И он даже ничего не сказал мне на прощание, когда мы с ним расставались в воскресенье вечером. Я просто не могу поверить, что его нет.
   Энн. Вам не приходит в голову, что могло его заставить?
   Дэзи (качает головой). Нет! Только иногда с ним случалось, он вдруг замолчит и смотрит так...
   Энн. Да, да.
   Одихем. Простите, что я так при вас говорю, мэм, но мне думается: человек не имеет права лишить себя жизни вот так и оставить своих близких гадать, отчего да почему; по совести сказать, не годится это.
   Энн. Он, по-видимому, написал письмо, но кому, мы не знаем; если бы это письмо нашлось, может быть, из него что-то выяснилось.
   Одихем. Да... вот, стало быть, так оно и выходит, нельзя свою жизнь тайком строить, нельзя прятаться.

   Входит горничная.

   Горничная. Опять тот же молодой человек из газеты спрашивает этого мистера...
   Одихем. Так я и знал, что он здесь объявится.
   Энн. Вы хотите его видеть, мистер Одихем?
   Одихем (переминается с ноги на ногу). Право, мэм, для меня это все так непривычно. Как вы мне посоветуете?
   Энн. Пожалуй, вам лучше повидаться с ним. Просите его, Эллен.

   Эллен открывает дверь, входит репортер.

   Репортер (к Энн). Доброе утро, мэм. Пожалуйста, простите меня, но моя газета старается принять все меры, чтобы эта заметка не повлекла за собой никаких неприятных последствий...
   Одихем (угрюмо). Об этом надо было думать раньше. Кто вас тянул за язык? А мне-то всегда так нравилась ваша газета.
   Репортер. Вот именно, мистер Одихем.
   Одихем (в недоумении). Как это надо понимать?
   Репортер. Да видите ли, если бы вам не нравилось читать про такие происшествия, мы бы их и не печатали.
   Одихем. Хм...
   Репортер. Я надеюсь, вы все-таки передумали. Пожалуйста, позвольте мне вывезти мисс Одихем за город, и пусть она поживет там спокойно, пока не кончится следствие. Это единственный способ оградить ее от всего и помешать припутать ее к этому делу.
   Одихем. А как же с ее работой?
   Репортер. Она может сказаться больной. Мы оплатим все расходы.
   Одихем. Ну, что ты скажешь на это, Дэзи?
   Дэзи. О да, да!
   Репортер. Тогда идемте сейчас же. Мы пошлем потом за вашими вещами, попозднее.
   Одихем (внезапно с опасением). А откуда мне знать, для чего это вы так стараетесь, нет ли тут какого обмана?
   Репортер (с подкупающим жестом, просто и чистосердечно). Мистер Одихем, ведь всякому видно, что ваша дочь очень расстроена. А я как-никак порядочный человек.
   Энн. Вы можете ему довериться.
   Репортер. Благодарю вас.

В то время, как он это произносит, дверь слева открывается, входят леди Моркомб и полковник Роуленд; оба останавливаются и окидывают взглядом всех

   присутствующих.

   Леди Моркомб. Это та самая молодая женщина?
   Энн. Да.
   Леди Моркомб (девушке). Мы были у вас дома.
   Энн. Они пришли узнать, нельзя ли что-нибудь сделать.
   Леди Моркомб (репортеру). А вы?
   Репортер. Мне поручено постараться пресечь последствия нашей заметки, леди Моркомб.
   Леди Моркомб (подходит к девушке). Так это правда, что говорит этот человек... У вас была... связь с моим сыном?
   Дэзи (очень тихо). Да,
   Леди Моркомб. Это правда, что он совершил это из-за вас?
   Дэзи (горячо). Нет.
   Леди Моркомб (репортеру, который пытается что-то сказать). Вы слышали? Оставьте нас, пожалуйста.
   Репортер. Я очень сожалею...
   Леди Моркомб. Вы! Сожалеете о том, что увеличивает сбыт вашей газеты? Не может быть.
   Репортер. Простите меня, но это несправедливо! Я ненавижу все это так же, как и вы, но мы не в силах изменить вкусы читателей. Спросите мистера Одихсма, спросите кого угодно. (Уходит в дверь направо.)
   Полковник Роуленд (идет через комнату). Энн, мне надо поговорить с тобой.

   Берет ее под руку и уходит с ней в дверь налево.

   Леди Моркомб. Вы отняли моего сына у его жены?
   Дэзи. Нет! О нет!
   Леди Моркомб. Что вы собой представляете?
   Одихем. Уж вы сделайте такое одолжение, мам, не пытайте ее. Как-никак для нее это тяжелый удар.
   Леди Моркомб. Для меня тоже.
   Одихем. Тогда, простите, мэм, вы должны бы ей посочувствовать.
   Дэзи. Я для него на все была готова.
   Леди Моркомб (смягчаясь). Я старая женщина, и на меня свалилось такое горе. Я только хочу знать правду, чтобы не дать опорочить память моего сына.
   Дэзи. Скажите мне, что я должна сделать, я сделаю все, что в моих силах.
   Одихем. Похоже, нас с вами одной веревочкой скрутили, вот теперь и распутывайся.
   Леди Моркомб. Вы правы. Вы можете скисать, что у вас не было никаких отношений с моим сыном?
   Одихем (почесывая голову). Под присягой солгать? Не годится!
   Леди Моркомб. Кроме этого журналиста, никто об этом не знает?
   Дэзи. Я никому не говорила.
   Одихем. Да разве такую вещь скроешь, если полиция копаться начнет! Сбиться с пути - это одно, а присягу нарушить, сказать "не было" про то, что было, - это дело серьезное, может к большим неприятностям повести.
   Леди Моркомб. Как давно вы знакомы с моим сыном?
   Дэзи. Почти год.
   Леди Моркомб. Вы были у него на содержании?
   Дэзи. Нет. Я по любви с ним сошлась.
   Леди Моркомб. Вы согласны уехать куда-нибудь сейчас же, не откладывая?
   Дэзи. О да!

В эту минуту открывается дверь слева, и входит полковник Роуленд с

   чрезвычайно озабоченным видом.

   Леди Моркомб (обращаясь к нему). Она уедет сама, немедленно.
   Полковник Роуленд. Невозможно.
   Леди Моркомб. Почему?

Он качает головой. Леди Моркомб глядит на него с изумлением, потом

   обращается к Одихему и его дочери.

Будьте добры, подождите минутку в столовой, здесь напротив.

   Одихем с дочерью уходят в дверь направо,.

Почему невозможно, полковник?

   Полковник Роуленд. Энн.
   Леди Моркомб. Она изменяла ему?
   Полковник Роуленд. Они с Колэном жили каждый своей жизнью. Но у Колэна была эта девушка, и, во всяком случае, поведение Энн не могло быть причиной его смерти. Если полиция будет осведомлена обо всем, она сама в этом убедится.
   Леди Моркомб. Вы намерены выдать им девушку, сообщить ее имя? (Полковник Роуленд кивает.) Это - предательство по отношению к покойнику.
   Полковник Роуленд. Я не могу допустить, чтобы позорили Энн.
   Леди Моркомб. Она предпочитает обесчестить имя Колэна?
   Полковник Роуленд. Нет. Но Энн для меня все. Как я могу допустить, чтобы ее обливали грязью у меня на глазах!
   Леди Моркомб. А я? (С горечью.) Разве не довольно того, что мой сын умер! (Берется за ручку двери, и в этот момент входит горничная.)
   Горничная. Инспектор из сыска, миледи. Пойти доложить миссис Моркомб?
   Леди Моркомб (в смятении). Где он?
   Горничная. В передней, миледи.
   Леди Моркомб. А те двое?
   Горничная. В столовой.
   Леди Моркомб. Он их не видел?
   Горничная. Кажется, нет.
   Леди Моркомб. Проводите его сейчас же сюда.

   Горничная уходит.

   Полковник Роуленд! Вы не скажете ему. Вы этого не сделаете.

Полковник Роуленд откидывает назад голову и застывает на месте. В

   комнату быстро входит инспектор.

   Инспектор. Леди Моркомб, честь имею. Полковник Роуленд, если не ошибаюсь, Я пришел побеседовать с вашей дочерью, сэр.
   Полковник Роуленд. Я позову ее. (Уходит в дверь направо.)
   Инспектор. Прискорбное событие, миледи. Вы ничего не можете нам сказать, у вас нет никаких предположений?
   Леди Моркомб. Нет.
   Инспектор. Вы не получали письма от вашего сына?
   Леди Моркомб. Нет.
   Инспектор. Вы хотите остаться здесь?
   Леди Моркомб. Да.
   Инспектор. Может быть, для вас лучше было бы удалиться, не подвергать себя такому испытанию.
   Леди Моркомб. Нет, благодарю вас. Я останусь.
   Инспектор. Как вам угодно, миледи. Но только это может оказаться довольно огорчительно для вас.
   Леди Моркомб. Мне ли теперь бояться огорчений!
   Инспектор (в то время как Энн с отцом входят в двери справа). Простите, а майор Моркомб не был... никогда контужен?
   Леди Моркомб. Нет; но он прошел через все ужасы войны.
   Инспектор (трезво). Да, все мы через это прошли. (Поворачивается к Энн.) Я получил сведения, миссис Моркомб, что на следующий день после этого несчастья сюда утром приходила молодая женщина, вне себя от горя. У меня есть ее адрес, но, прежде чем пойти к ней, я хотел спросить вас, что вы об этом знаете. (Стоя посреди комнаты, он не упускает из виду никого из присутствующих; он видит, как полковник Роуленд одобрительно кивает, леди Моркомб застыла в напряженном ожидании, Энн стоит, стиснув губы.)
   Энн. Ничего.
   Инспектор. Вы не представляете себе, что могло заставить ее сюда прийти?
   Энн. Нет.
   Инспектор. Вы ее никогда не видали? (И опять его зоркий глаз успевает уловить и невольное движение руки полковника Роуленда и то, как леди Моркомб, вдруг повернувшись, пристально смотрит на Энн, а Энн стоит, опустив глаза, потом медленно поднимает на него взгляд и отвечает.)
   Энн. Нет.
   Инспектор. Вы меня простите, я понимаю, это, конечно, очень щекотливое дело, но я бы хотел от кого-нибудь узнать правду. Кому из вас было известно об отношениях майора с этой молодой женщиной? (К Энн.) Вы знали об этом, мэм?
   Энн. Нет, не знала.
   Инспектор (к леди Моркомб). Вы, миледи?
   Леди Моркомб. Нет.
   Инспектор (полковнику Роуленду). А вы, сэр?

Все застыли в ожидании, Энн чуть заметно качает головой, леди Моркомб

   судорожно сжала руки.

   Полковник Роуленд (почти закрыв глаза). Нет.

   Минутное молчание.

   Инспектор. В таком случае, поскольку они сейчас здесь, в столовой, я попрошу позвать ее с отцом сюда. (Наблюдает, какое это на всех произвело впечатление.) Не откажите послать за ней, мэм.

   Энн подходит к камину, звонит.
   Полковник Роуленд облегченно вздыхает.

   Леди Моркомб. Оставьте в покое моего сына.
   Инспектор (невозмутимо). Миледи!

Леди Моркомб пошатывается, стискивает свои маленькие сухие ручки, затем

   опускается в кресло у письменного стола. В дверь справа входит горничная.

   Энн. Попросите сюда мистера и мисс Одихем.
   Инспектор. Я вполне понимаю, как это для вас неприятно, но простите меня: мы должны выяснить правду.

Одихем с дочерью входят в дверь справа. Инспектор, пронизывая взглядом

   девушку, жестом подзывает ее к себе.

   Инспектор. Я инспектор, которому поручено расследовать это дело. Вы Дэзи Одихем, проживающая в доме Бердэллс, 48?
   Дэзи. Да.

Отец подходит вместе с Дэзи; полковник Роуленд стоит у камина, Энн у кресла.

   Инспектор. Вы приходили сюда вчера утром?

   Дэзи в смятении переводит глаза с одного на другого,

Отвечайте, пожалуйста.

   Дэзи. Да.
   Инспектор. Зачем?
   Дэзи. Себя не помнила.
   Инспектор. Почему?
   Одихем (делает шаг вперед). Что вы из нее душу тянете? Ничего она про это не знает.
   Инспектор. А вот увидим. Вы услышали, что майор застрелился. А какое вам до этого дело?
   Дэзи. Как можно быть таким бессердечным! (Внезапно закрывает руками лицо.)
   Одихем. Ну как это, по-вашему, хорошо? Я же вам говорю, ничего она не знает, откуда ей знать, почему майор застрелился.
   Инспектор. Если она не ответит мне сейчас, ей придется завтра давать показания под присягой. (К Дэзи.) Ну, отвечайте, что вам до того, что майор умер?
   Дэзи (отнимает руки от лица и выкрикивает). Все на свете!
   Инспектор. Вы хотите сказать, что он был для вас всем на свете?
   Дэзи. Да.
   Инспектор. А вы для него?
   Леди Моркомб (резко). Только мой сын мог бы вам ответить на это.
   Инспектор (сверля Дэзи взглядом). Она понимает, о чем ее спрашивают. Так как же?
   Дэзи (вдруг словно окаменев). Нет. (Изумленные лица Энн и полковника Роуленда, явное облегчение, которого не скрывает леди Моркомб, смущение и замешательство Одихема - все это прекрасно видит инспектор.)
   Инспектор. Когда вы последний раз виделись с майором?
   Дэзи. За день до того, как он...
   Инспектор. Где?
   Дэзи. В Ричмонде.
   Испектор. Так, говорите правду: у вас были с ним близкие отношения?
   Дэзи. Нет.
   Инспектор (с легкой усмешкой). И тем не менее он был для вас всем на свете. Чем вы занимаетесь?
   Дэзи (угрюмо). Официантка.
   Инспектор. Почтенная профессия. Так вы что же, преследовали этого джентльмена?
   Дэзи. Я любила его.
   Инспектор. И между вами ничего не было.
   Дэзи. Я не буду больше ничего отвечать.
   Инспектор (успокаивающе). Ну полно, полно!

   Одихем подвигается поближе к дочери и дергает ее за рукав.

Вот вы понимаете, что закону не годится лгать. Ваша дочь была с майором... Ну, признайтесь же, и все будут удовлетворены, я спрашиваю вас, отвечайте.

   Одихем. Вы что, не видите, она сейчас разревется!
   Инспектор (Дэзи). Дайте мне письмо, которое вы получили от майора вчера утром.
   Дэзи. Ничего я не получала.
   Инспектор. Что? Вы же из этого письма и узнали о том, что заставило вас прибежать сюда.
   Дэзи. Неправда! Я прочла об этом в газете.
   Инспектор (впервые суровым тоном). Вы со мной так не разговаривайте. Отвечайте только на вопросы и отдайте мне это письмо.
   Дэзи. О! Хоть бы кто-нибудь за меня заступился!
   Полковник Роуленд (делает шаг к инспектору). Оставьте в покое эту несчастную девушку. (Властным тоном, каким он, бывало, командовал в прежние дни.) Вы слышите меня, инспектор?
   Инспектор. Да, сэр, но мы с вами сейчас не в армии. И вы простите меня, это совсем не в ваших интересах и не в интересах вашей дочери, то, что она отказывается отвечать.
   Леди Моркомб (вставая). Она ответила вам. И то, что она сказала, она может повторить под присягой. Она восхищалась моим сыном - и не она одна, - если хотите, можно сказать - она любила его. И это все. (Она произносит это, отчеканивая каждое слово и с такой решительностью, что инспектор не сразу находится, что возразить.)
   Инспектор. Скажите мне, почему ваш сын покончил с собой, миледи, и я этим удовлетворюсь.
   Леди Моркомб. Я ничего не могу вам сказать; но что бы там ни было, вы должны этим удовлетвориться.
   Инспектор (овладевая собой). Конечно, я понимаю, все это совершенно естественно, но только ведь мы так с места не сдвинемся. (К девушке.) Подумайте, я вас последний раз спрашиваю; если вы сейчас не сознаетесь во всем, подвергнем вас перекрестному допросу; не знаю, как вам это понравится.
   Дэзи (исступленно). Ничего я вам не скажу - ничего, что бы со мной ни делали. Ни слова не скажу ему во вред.
   Од их ем (предостерегающе). Дэзи!
   Дэзи. Не скажу, все равно. Он умер. Леди Моркомб кладет на руку Дэзи свою маленькую, сухую ручку и пожимает ее.

   Инспектор (невозмутимо). Это, чтобы не сказать больше, неповиновение закону.
   Полковник Роуленд. De mortuis nil nisi bonum {О мертвых ничего или хорошо (лат.).}, сержант.
   Инспектор. Так точно, полковник! Мне эта пословица известна. Но я выполняю свои обязанности, я должен представить это дело коронеру, изложить все обстоятельства, не упуская ничего, что может способствовать выяснению этого самоубийства. (Идет к двери, открывает ее и говорит.) Симпсон, позовите сюда этого репортера.
   Одихем. Да что же это, сущая инквизиция! Идем, Дэзи!
   Инспектор (спокойно). Вы можете идти, а ваша дочь останется.

   Входит репортер. Инспектор становится спиной к двери.

   Инспектор. Повторите, пожалуйста, что вы мне сказали, вот только что, когда я говорил с вами на улице.

Репортер оглядывается по сторонам, стараясь уяснить ситуацию, и

   поворачивается к инспектору.

   Репортер. Ну зачем это, инспектор? Только зря мучить людей, и ведь всем это уже известно.
   Леди Моркомб. А вы все еще продолжаете пакостить?
   Инспектор. Повторите просто то, что вы сказали. Эта девушка была любовницей майора Моркомба?
   Репортер (уязвленный словами леди Моркомб). Так она сказала вчера нашему сотруднику.
   Инспектор (девушке). И вы по-прежнему отрицаете это?

   Дэзи стоит, закрыв глаза, и вдруг пошатывается.

   Энн (бросается к ней). Ей дурно, - она сейчас упадет.
   Леди Моркомб (строго). Не падай, девочка!

   Дэзи открывает глаза.

   Инспектор. И вы по-прежнему утверждаете, что не получали письма?
   Дэзи (безжизненным голосом). Не получала я никакого письма.
   Инспектор (Одихему). Можете увести ее. (Репортеру.) Вы тоже можете идти. Но имейте в виду: всякая попытка подговорить ее на что-нибудь до следствия будет рассматриваться как противодействие закону. Если мне не вручат этого письма, ей придется давать показания на следствии.
   Одихем. Вот прилипала!
   Инспектор. Благодарю.

Одихем уходит, поддерживая дочь, которая почти без чувств повисла у него на руках, репортер нерешительно мнется, но инспектор, мотнув головой, грозно

   указывает ему на дверь, и он тоже уходит.

   Инспектор. Письмо было ей, это совершенно ясно. (Круто поворачивается к Энн.) А может быть, вы теперь скажете, мэм, кому было это письмо? У вас было время подумать.
   Энн. Мистер Дарелл не получал письма.
   Инспектор. Так, так. Все дела майора я тщательно расследовал. Все в полном порядке; лицевой счет в банке, никаких долгов, за последнее время ничего срочно не ликвидировал: ни акций, ни ценных бумаг; никаких денежных затруднений; ничем не хворал; война, - ну с тех пор уже пять лет прошло. (К леди Моркомб.) Как в вашей семье, миледи, ничего такого не было?
   Леди Моркомб. Нет.
   Инспектор. Да, вот и я так думал. Ведь его отец, кажется, был стальной магнат?
   Леди Моркомб. Да.
   Инспектор. И с его стороны ничего, что могло бы сказаться...
   Леди Моркомб. Насколько мне известно, нет.
   Инспектор. Так вот, значит, никуда не денешься. Приходится искать причину в личной жизни. (К Энн.) В вашей, мэм, или в его. Я не знаю, насколько вы посвятили в свои дела вашего родителя?
   Энн. Он знает все.
   Инспектор. Рад слышать. Так вот, за день до своей смерти майор был с этой девушкой в Ричмонде. А в тот вечер, когда он лишил себя жизни, вы в это самое время были с другим джентльменом. Вот каковы обстоятельства (внимательно наблюдает за леди Моркомб и Энн), если не считать письма.
   Энн. А вы справлялись на почте?
   Инспектор (язвительно). Еще бы! Опущено в ящик, изъято и отправлено в одиннадцать вечера заспанным почтовым чиновником! Такое письмо, мэм, удается разыскать разве что на экране кинематографа.
   Полковник Роуленд. Ступай, Энн.

Энн смотрит на него и уходит в дверь направо. Взгляд инспектора перебегает с рослой фигуры полковника, который стоит справа от него, на маленькую,

   сухонькую фигурку, стоящую слева.

   Полковник Роуленд. Послушайте, инспектор, вы ведь служили в армии, были когда-то солдатом, ну подумайте сами...
   Инспектор. Вот уж этого нам в армии не разрешалось, сэр.
   Полковник Роуленд. Ну попробуйте все-таки... Мой зять был в связи с этой девушкой, и, как бы ни поступила моя дочь, это не имело никакого отношения к его смерти.
   Леди Моркомб. Эта бедная глупенькая девочка просто преклонялась перед ним. Уж она-то никак не может быть причиной.
   Полковник Роуленд. Никто из них, согласитесь, инспектор.
   Инспектор. Вы хотите, чтобы я после двухдневного розыска представил донесение об этом деле, не приведя ни единого факта, который позволил бы установить причину самоубийства человека, известного всей стране? Ну, я вам только одно могу сказать: будь я на месте коронера и публики, я бы таким донесением не удовлетворился.
   Полковник Роуленд. Но зачем же припутывать к делу то, что не имеет к нему никакого касательства?
   Инспектор. Не мне судить о том, что к чему имеет касательство, а что нет. Вы, верно, плохо представляете себе, что такое публичное следствие. Коронер спросит: когда, где имел место случай насильственной смерти, от чего наступила смерть и если установлено самоубийство, в каком состоянии оно было совершено. Вот это мне и надлежит выявить, его состояние, да так, чтоб все было ясно, а то, о чем мы говорим, это единственные факты, которые могли его на это толкнуть.
   Леди Моркомб. Аменя разве утешит то, что вы выясните его состояние? Для меня, инспектор, единственное облегчение в том, что никто не посмеет отозваться небрежительно о моем сыне после его смерти.
   Инспектор (пожимая плечами). Обычное дело, миледи, так уж у нас заведено. Считается, что человеку, если он в здравом уме, не пристало лишать себя жизни.
   Леди Моркомб. А что же, эти факты свидетельствуют о здравом уме или о невменяемости?
   Инспектор. Каверзный вопрос, миледи.
   Леди Моркомб. Каверзный! Лишиться единственного сына! Ведь это все равно, что света божьего лишиться. Каверзный!
   Инспектор (упрямо). Я очень сожалею... Но...
   Полковник Роуленд. Право, инспектор, я считал вас более здравомыслящим человеком!
   Инспектор (сухо). У меня достаточно здравомыслия, чтобы выполнить свой долг, полковник.
   Полковник Роуленд. Долг! Без всякой надобности устраивать такую сенсацию! Вы же видите, каково это для леди Моркомб! А для меня - что мне вам говорить, моя дочь для меня все, - каково мне смотреть, как ее будут позорить у меня на глазах. Единственная дочь, и ее будут обливать грязью в газетах. И это следствие, где все на нее будут глазеть, - толпы женщин, которые упиваются этим зрелищем. Мне говорили, что на всех судебных процессах, будь то убийство или развод, зал ломится от публики, масса разряженных женщин в шелках и мехах! А ведь это еще хуже, чем развод. Он, бедный, уже лежал мертвый, когда она пришла от...
   Леди Моркомб. Полковник Роуленд всю свою жизнь отдал на службу родине: он был трижды ранен. А мой сын - это был человек самоотверженной храбрости! И вы хотите перед всеми очернить его имя?
   Инспектор (прочувствованно). Можете мне поверить, миледи, я глубоко сочувствую вам обоим. Конечно, это всегда очень тяжело для семьи. Но не кажется ли вам, что вы несколько преувеличиваете. Ну, задели немножко личную жизнь, - в наше время какое это имеет значение?
   Леди Моркомб (с непередаваемым достоинством). Мы наше время пережили, а это - лучше бы нам умереть, чем дожить до него. Оставим, полковник; его все равно не переубедишь. Что бы мы с вами ни говорили, он будет стоять на своем.
   Инспектор (живо). Не я, миледи, закон! Вот будь у меня это письмо, все могло бы обернуться по-другому.
   Леди Моркомб. Мне кажется, никто из них не получал этого письма.
   Инспектор (пожимая плечами). Будьте покойны, кто-то из них получил. Ну, у нас еще полдня впереди, до свидания.

Кланяется, сначала леди Моркомб, затем полковнику; никто из них не отвечает.

   Он огорченно покачивает головой и уходит. Наступает молчание.

   Полковник Роуленд. Может быть, эта девица получила письмо?
   Леди Моркомб. Нет, я уверена, что она говорила правду.
   Полковник Роуленд. И Энн тоже ручается.
   Леди Моркомб. Мы как в тенетах. Полковник Роуленд, неужели вы, с вашим влиянием, не можете прекратить это?
   Полковник Роуленд. Я? Я никто. В архив сдан. Попробую поговорить с моими поверенными, но, честное слово, я не представляю себе, что они теперь могут сделать.
   Леди Моркомб. Попробуйте. Попытайтесь. Простите меня за то, что я вам наговорила.
   Полковник Роуленд. Я понимаю, я все понимаю. Мой бедный друг!

Берет ее руку, подносит к губам, идет через комнату к двери направо и уходит. Леди Моркомб, оставшись одна, в смятении бродит по комнате. Она слышит, как захлопнулась входная дверь, подходит к окну, чуть-чуть откидывает штору и провожает взглядом уходящего полковника, потом

   поворачивается и стоит, глядя на кресло и схватившись рукой за лоб. В дверь слева входит Энн. Она в шляпе, в руках небольшой чемодан. Увидев ее,
   леди Моркомб опускает руку и отходит от кресла.

   Энн. Я ухожу к отцу. Вам здесь одной будет спокойнее.
   Леди Моркомб. Я могу уйти, вы останетесь.
   Энн. Нет. Это дом Колэна. (Идет к двери.)
   Леди Моркомб. Постойте! Этот разрыв с Колэном произошел из-за вас?
   Энн. Нет.
   Леди Моркомб. Вы же любили друг друга, когда поженились.
   Энн. Нам казалось, что да.
   Леди Моркомб. Вы первая изменили ему?
   Энн. Не я разрушила нашу совместную жизнь.
   Леди Моркомб. У вас были ссоры?
   Энн. Никогда.
   Леди Моркомб. Энн! Вы что-то скрываете?
   Энн. Ничего не скрываю.
   Леди Моркомб. Вы любите этого человека?
   Энн. Всем сердцем.
   Леди Моркомб. А Колэн любил эту девушку?
   Энн. Не могу сказать, не знаю.
   Леди Моркомб. Никто ничего не может мне сказать. О боже! (С внезапной горечью.) Я думаю, вы рады, что он умер?
   Энн (вздрагивая). Вы несправедливы, и вы знаете это.
   Леди Моркомб. Сердце не разбирает, что справедливо. Но у вас его, может быть, и нет.
   Энн. На это я вам уже ответила.

Смотрят друг на друга молча, затем Энн поворачивается и выходит в дверь направо. Выждав, когда за ней закроется дверь, леди Моркомб идет к

   выключателю, гасит свет. Длинная полоса солнечного света, льющегося из-за полуотдернутой шторы, падает на кресло. Леди Моркомб подходит к креслу и, наклонившись через спинку, смотрит как бы на того, кто в нем сидит. Потом медленно протягивает руки и словно обнимает голову сидящего, наклоняется и прижимает к себе эту
   голову, которой нет. Целует ее и еле слышно шепчет: "Колэн!".

   Занавес

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Около одиннадцати часов утра на следующий день. Приемная в следственном суде, небольшая комната, похожая на зал ожидания маленькой железнодорожной станции, но несколько более опрятная; стены с широким выступом внизу выкрашены зеленой клеевой краской. Длинный четырехугольный стол стоит посреди комнаты; напротив него, вдоль правой стены - длинная скамья. Несколько стульев в ряд у левой стены, которая, заворачивая под прямым углом, образует проход, где прямо напротив зрительного зала видны широко

   раскрытые двери, ведущие в переднюю и вестибюль зала суда. На скамье сидят Одихем, его дочь и немного поодаль горничная Эллен. На стуле, в дальнем конце стола, - неподвижная фигура леди Моркомб. В проходе и в вестибюле толчется народ: все обступили помощника коронера, усатого
   человека в мантии.

   Помощник коронера. Только лица, непосредственно заинтересованные в деле!
   Дама с эгреткой. Ах, мы страшно заинтересованы! Пожалуйста, помогите нам найти места.
   Помощник коронера. Свидетели?
   Дама с эгреткой (подталкивая другую, помоложе). Не совсем, но вот моя приятельница, близкий друг миссис Моркомб.
   Помощник коронера. Попытайтесь пройти, только там битком набито.
   Дама с эгреткой. Какая досада. Идем, Урсула, мы должны попасть.
   Репортер Форман (показывая свое удостоверение). Пресса.
   Помощник коронера. Хорошо, проходите, там, кажется, для вас места за столом.

Репортер на минуту останавливается и смотрит на Одихема с дочерью: внезапно он видит, как леди Моркомб манит его рукой, затянутой в черную перчатку. Он

   подходит к ней и останавливается справа от стола.

   Леди Моркомб (показывает на газету, которая лежит перед ней на столе). Это вы придумали такой заголовок?
   Репортер. Я к заголовкам не имею никакого отношения. Простите, я должен пойти занять место.

Быстро идет обратно к проходу и сталкивается с входящими полковником

   Рэулендом и Энн.

   Полковник Роуленд (понизив голос). Черт бы побрал вашу газету, сэр!
   Репортер (невольно отшатываясь). Вполне с вами согласен, вполне!

Пробирается через толпу. Полковник Роуленд и Энн останавливаются у конца стола, ближе к рампе. Полковник машет рукой Одихему и кланяется леди

   Моркомб.

   Мужчина с тремя дамами (в дверях). Я из министерства воздушного флота - вы можете нас провести?
   Помощник коронера (взглянув на его визитную карточку). Попробую, сэр... Пожалуйста, не толпитесь, сюда нельзя - здесь только свидетели. (Пропускает тех троих к двери и поворачивается к собравшимся в приемной.) Все свидетели?
   Полковник Роуленд. Я с дочерью - миссис Моркомб.
   Помощник коронера. А, очень хорошо. (К леди Моркомб.) А вы, мэм?
   Леди Моркомб. Мой сын.
   Помощник коронера. Ах вот что. (Почтительно.) Гм... Я не знаю, хотите ли вы присутствовать на следствии, миледи. Если да, я буду рад услужить вам и распоряжусь поставить для вас стул.
   Леди Моркомб (вставая). Да. Я пойду.
   Помощник коронера (идет впереди). Тогда пожалуйте сюда, миледи.
   Леди Моркомб (не глядя на Энн, устремляет взор на полковника Роуленда). Ничего не вышло, конечно? (Он качает головой.) Бодритесь!

   Полковник Роуленд кивает, она уходит вслед за помощником коронера. Комната опустела, остались только Одихемы, горничная, Энн, полковник Роуленд и констебль в дверях. В открытые двери видно, как в вестибюле и у входа
   толпится народ.

   Полковник Роуленд. Садись, дорогая.

Энн садится справа у стола, машинально берет газету и рассеянно перелистывает ее. У нее вид человека, который пришел вырвать зуб к дантисту и дожидается своей очереди в приемной. Полковник Роуленд стоит за ее стулом, опершись руками на спинку и покусывая ус. В дверях появляется инспектор с какой-то бумажкой в руке. Он поспешно заглядывает в комнату, быстро обводит взглядом пятерых присутствующих, из которых только один Одихем, заметив его, бормочет себе под нос "Прилипала"; затем он сейчас же идет обратно к дверям

   и что-то говорит констеблю.

   Инспектор (понизив голос). Вот эти три женщины, смотрите, чтобы они были здесь. Полицейский Симпсон там, и оба врача: все на месте. (Констебль кивает.) Так вот, значит, поглядывайте. Я за ними приду.

   Уходит.

   Энн (вдруг поворачивается). Не ходи со мной, папа, прошу тебя.
   Полковник Роуленд. Пустить тебя одну, дитя. Немыслимо!
   Энн. Прошу тебя, папа, пожалуйста! Я просто не выдержу, если ты будешь там.
   Полковник Роуленд. Дорогая моя, я хочу оградить тебя, чтобы они не посмели...
   Энн. Я буду держаться спокойно, папа, уверяю тебя... я могу... Мне будет в тысячу раз хуже, если ты будешь там. Ну прошу тебя.

   Берет его за пуговицу и крутит ее.

   Полковник Роуленд (бормочет). Все эти разряженные мегеры, любопытные, как сороки, и эти шимпанзе с блокнотами будут упиваться...
   Энн. Мне все равно, только чтобы ты этого не видел.
   Полковник Роуленд. Ты думаешь, если я останусь здесь, я не буду этого видеть? Все будет у меня перед глазами, все до последней мелочи, так вот, как ты сейчас.
   Энн. Наверно, все это не так страшно, как мы себе представляем? (Улыбаясь.) Правда, папа, мне будет спокойнее.

Полковник Роуленд резко поворачивается, делает несколько шагов, возвращается

   обратно, кладет руку ей на плечо.

   Полковник Роуленд. Ну хорошо. Я останусь здесь. Помоги мне, боже...
   Констебль (делает несколько шагов от двери, заглядывает к ним). Коронер уже на месте, скоро начнут. Они молча смотрят на него. Он возвращается к двери.
   Одихем. Пора ему быть на месте. Болтается где-то! Точно спектакль готовят, первое представление. (Горничной.) Придвигайтесь к нам, сюда.

Горничная подвигается и садится рядом с девушкой. Энн и полковник молча

   смотрят.

   Одихем. Она сегодня с утра губ не разжимает, молчит. Как она там выдержит? У вас с собой нет нюхательной соли?

   Горничная качает головой.

   Энн (встает и подходит к ним). Возьмите вот это. Одихем. Спасибо, мэм. Вовремя нюхнешь, сил наберешь.

   Энн надламывает ампулу с нашатырным спиртом и машет ею перед лицом Дэзи.

   Одихем. Очнись, Дэзи. Нюхни.

   Девушка безучастно нюхает. Энн возвращается на свое место.

   Одихем (горничной). Никогда в жизни я ее такой еще не видел. Знаете, я вас попрошу, вы там за ней не присмотрите? Сам-то я боюсь за себя поручиться. Как бы чего не наговорить... А вот когда она вернется, тут уж я от нее не отойду.
   Констебль (заглядывает к ним). Ну, теперь недолго ждать, минутки две-три. Присяжные ушли осматривать труп.
   Дэзи (вскакивает). О боже!

Мертвая тишина. Констебль, степенный, пожилой человек, молча уставился на нее, остальные застыли на месте и тоже не сводят с нее глаз. Дэзи опускается на скамью, сидит в оцепенении, как прежде. Одихем машет на нее шляпой. В дверях появляется инспектор; он делает знак констеблю, явно

   стараясь не попадаться на глаза своим жертвам.

   Констебль. Пожалуйста, проходите, леди.
   Энн (подходит к Дээи). Эллен! (Горничная берет девушку под руку; Энн Одихему.) Мы за ней посмотрим, мистер Одихем. (Крепко сжимает руку девушки.) Идемте! Все равно надо претерпеть!

Девушка поднялась и идет между ними, как лунатик. Констебль сзади загораживает их, когда они проходят в дверь. Одихем и полковник, оба стоят

   как вкопанные.

   Полковник Роуленд (сам с собой). Я видел, как расстреливают людей, но им хоть глаза завязывают. (Продолжает стоять, не двигаясь.)

Одихем медленно подходит к столу, берет газету, идет обратно к скамье, усаживается, кладет газету себе на колени, проводит рукой по глазам и,

   судорожно глотнув, говорит.

   Одихем. А эти парни из Чэлси здорово бьют. Уж не знаю, на сколько очков, но сегодня они, видать, выиграют.

Полковник вздрагивает, потом идет к Одихему и присаживается против него на

   край стола.

   Полковник Роуленд. Да! Сильная, кажется, команда.

   Молчание. Оба прислушиваются. Одихем достает из кармана трубку.

   Одихем. Вы как думаете, полковник, можно мне здесь покурить?
   Полковник Роуленд. Вряд ли,
   Одихем. Рискну все-таки. Без этого тут просто не высидишь. (Набивает трубку.) У вас, полковник, простите за прямоту, дочка на редкость мужественная.
   Полковник Роуленд. Женщины храбрее мужчин, - да, безусловно.
   Одихем. А от мыши сломя голову бегут. Посмотрели бы вы, как моя дочка от таракана спасается. Никакому бегуну за ней не угнаться. (Умолкает. Вздрагивает.) Похоже, лейбористы у нас все-таки удержатся, вы как думаете, полковник, или вы в политику не входите?
   Полковник Роуленд. Нет, с тех пор, как у меня зубы мудрости прорезались, избегаю.
   Одихем. Д-да! Общественная деятельность - это у нас так, для показу.

Полковник резко оборачивается, как если бы он вдруг что-то услышал. Одихем

   тоже замолкает и прислушивается с трубкой в руке. Затем оба успокаиваются.

   Одихем (раскрывая газету). Видели вы эти заголовки? "Загадочное самоубийство", "Лучший пилот Англии", "Ожидаются сенсационные разоблачения". Вот из-за этого-то здесь сегодня такая толкучка. А газетчики денежки загребают!
   Полковник Роуленд. Черт бы их побрал!
   Одихем. А у нас теперь из всего зрелище! Затеяли два воробья драку, гляди - тут же кругом толпа вырастет. Я вот как-то на днях читал про одного американского журналиста, как он эту катастрофу на Ниагаре пропустил; помните, мужчина с женщиной на льдине в водопад попали, полтора часа их крутило, пока не засосало; народу собралось тысячи, и никто ничего сделать не мог. Один какой-то предложил спустить им веревки с моста; мужчина поймал, зацепился, а женщина нет, так он свою тоже выпустил, и так они оба вместе и погибли. Так вот этот журналист говорит, что для него это величайшая трагедия, что он такую вещь пропустил!
   Полковник Роуленд. Бесподобно!
   Одихем. А кто знает, может, и нам тоже любопытно было бы посмотреть, если бы с кем другим такое несчастье случилось. Что бы вы сделали, полковник, если бы вам своими глазами привелось такое увидеть?
   Полковник Роуленд. Бежал бы опрометью.
   Одихем (мотает головой). Э, нет! Случись эдакое у вас на глазах, вы, как и всякий другой, стояли бы и смотрели, не отрываясь. Такая уж, видно, природа у человека, на все-то ему поглядеть хочется.
   Полковник Роуленд. Я вот ни за что не пойду смотреть на бой быков.
   Одихем (задумчиво). А ведь верно, вы на своем веку немало крови видели. (Умолкают, прислушиваются.) Простите, нет ли у вас спичек? (Полковник достает коробку спичек.) Спасибо. (Одихем зажигает трубку и раскуривает.)
   Полковник Роуленд. Что это такое? (Оба слушают.)
   Одихем. Автомобиль, похоже. Иной раз бывает услышишь это вытье, ну прямо человек вопит!
   Полковник Роуленд. Истязать женщин!
   Одихем (попыхивая трубкой). А как, по-вашему, полковник, что заставило майора наложить на себя руки? Вы не думаете, что тут еще какая-нибудь женщина замешана?
   Полковник Роуленд (раздраженно отмахивается). Вы что же, его за мормона принимаете?
   Одихем. Но что-то его все-таки доняло, отчего ему так туго пришлось, что он в себя пулю всадил.
   Полковник Роуленд. Одному богу известно, отчего человек сам себя жизни лишает.
   Одихем. Д-да! Ему много чего известно.
   Констебль (отходит от двери и заглядывает к ним). Здесь курить не разрешается.

   Одихем вытряхивает трубку и кладет ее на скамью. Констебль уходит.

   Одихем. А закон у нас все-таки обновить не мешало бы. Варварства много! (Прислушиваются оба. Одихем, не выдержав.) Нет, разве тут усидишь без трубки. (Встает.) Я, пожалуй, выйду, полковник, попробую походить там.

Полковник Роуленд кивает. Одихем проходит мимо него, идет в переднюю, видно, как он в дверях разговаривает с констеблем. Полковник садится за стол спиной

   к проходу, облокачивается, опускает голову на руки.

   Констебль (в дверях, какому-то, только что пришедшему человеку). Кого вам нужно, сэр?

   Новоприбывший входит в переднюю - это Дарелл.

   Дарелл. Миссис Моркомб.
   Констебль. Вдову? Она сейчас там, у коронера, но, надо полагать, скоро выйдет. Хотите, подождите здесь. Могу попытаться узнать, вызывали ее уже или нет. (Зажимает в руке полученную монету.) Сейчас узнаю, сэр.
   Дарелл. Спасибо.

Он проходит в приемную; в страшном нервном напряжении, взвинченный до последних пределов, он идет, уставившись прямо перед собой невидящим взглядом, подходит к скамье, берет газету, тут же выпускает ее из рук, идет дальше, поворачивает, останавливается у конца стола лицом к проходу. Полковник Роуленд сидит все так же, не двигаясь, опустив голову на руки. Дарелл, вдруг очнувшись, узнает его и невольно прикрывает рукой нижнюю часть

   лица.

   Констебль (появляясь в проходе). Ее только что допросили, сэр.
   Полковник Роуленд (выходя из оцепенения). Кого?
   Констебль. Вдову, сэр. Она ведь обнаружила труп, с нее первой и снимали показания. (Дареллу.) Свидетелей иногда тут же отпускают, но бывает, что и задерживают, - это уж как когда, сказать трудно.

Полковник смотрит на него и ничего не отвечает. Констебль уходит к дверям. Полковник, повернувшись, глядит на Даррела и, смутно догадываясь, кто он,

   встает и делает шаг в его сторону.

   Дарелл (отвечая на его взгляд). Да, это я. Полковник Роуленд, я полагаю?
   Полковник Роуленд (выпрямляясь). Вы за все это ответственны.
   Дарелл. Если бы мы не думали о вас, сэр, мы давным-давно поженились бы.
   Полковник Роуленд. Вы что же, решили, что я скорей поощрю тайную связь?
   Дарелл. Нет, но Энн...
   Полковник Роуленд. Почему же у вас не хватило мужества настоять на своем?
   Дарелл (вспылив). Я не вижу никакого мужества в том, чтобы насиловать волю любимой женщины. Она боялась огорчить вас.
   Полковник Роуленд. Тогда надо было подождать, пока меня не будет.
   Дарелл. Да сэр, но мы любим друг друга.
   Полковник Роуленд. Это не оправдание для бесчестного поступка.
   Дарелл. У нее все уже было порвано с Моркомбом, еще до того, как я познакомился с ней.
   Полковник Роуленд. Это правда?
   Дарелл. Безусловно.
   Полковник Роуленд. Гм... что же вы теперь собираетесь делать?
   Дарелл. Мы поженимся, и я сразу увезу ее за гра* ницу. Я бы вот сейчас руку дал себе отрезать, только бы избавить ее от этого. (Кивает на дверь.) Давно она там?
   Полковник Роуленд. Можно тысячу раз умереть и за десять минут.
   Констебль (в передней). Тут вас один джентльмен дожидается, мэм.
   Дарелл. Энн!

Входит Энн. На щеках у нее красные пятна. Она подходит к концу стола и садится лицом к публике, спиной к обоим мужчинам: Дарелл бросается к ней.

   Полковник Роуленд подходит сзади, становится за спинкой ее стула.

   Дарелл. Энн! Ангел мой!

Энн качает головой и ничего не отвечает, губы у нее дрожат, по выражению лица видно, что она перенесла и выдержала что-то такое, что свыше ее сил;

   теперь нервы ее сдали, она сидит неподвижно, уставившись в одну точку.

   Полковник Роуленд. Идем, дорогая! Ответа нет.
   Дарелл. Энн! Скажи что-нибудь! Энн (качает головой). Меня могут еще... вызвать. (Вздрагивает, с усилием овладевает собой.)
   Полковник Роуленд. Черт возьми, это уже слишком!

Дарелл опускается на колено, целует ее руку. Она все так же неподвижна. Он

   вскакивает и растерянно смотрит на полковника.

   Полковник Роуленд. Может быть, тебе дать воды, Энн?
   Энн. Ничего не надо.

Дарелл порывается к ней, но полковник подзывает его жестом, и они отходят к

   другому концу стола.

   Полковник Роуленд (тихо). Пусть побудет одна. Я видел однажды на северо-западной границе, как женщину... Ах! По-разному можно надругаться над человеком... Нервам успокоиться - время надо.
   Голос констебля (в дверях). Нельзя туда, нету мест, сэр!
   Голос лейтенанта Освальда (снаружи). Но я же говорю вам, мне нужно к коронеру.
   Констебль. Пройдите сюда. (В приемную в сопровождении констебля входит человек лет тридцати, с выправкой моряка.) В чем дело, сэр? Может быть, я могу что-нибудь сделать?

Вошедший протягивает ему визитную карточку. Дарелл и полковник из глубины

   комнаты наблюдают за Энн.

   Констебль (читает карточку). Лейтенант Освальд судна королевского флота Зевс (прикладывает руку к козырьку).
   Освальд. Я получил это письмо в Портсмуте сегодня утром. Его нужно сейчас же вручить коронеру. У нас были маневры, и я только сегодня узнал об этом несчастье. Бедняга! Он был моим другом! (Протягивает конверт.)
   Констебль (разглядывая конверт). Это от покойного?
   Освальд. Да.
   Констебль. Пойду позову инспектора, который ведет дело.
   Освальд (внезапно видит Энн, которая повернулась и смотрит на него). Миссис Моркомб! Позвольте мне... (Умолкает, увидав ее лицо.) Ах, как все это нелепо получилось!
   Энн (с горечью). Письмо?
   Освальд. Только что дошло до меня.
   Энн. Слишком поздно.
   Освальд. Что...

   Входит инспектор в сопровождении констебля.

   Инспектор (отрывисто). Что такое, сэр? Вы получили письмо?

Освальд протягивает письмо. Инспектор сличает почерк на конверте с почерком другого письма, затем поспешно извлекает письмо и быстро пробегает

   глазами.

   Инспектор. Господи боже! Идемте со мной, сэр!

Уходят, он впереди, за ним Освальд. Констебль возвращается на свое место у

   двери.

   Дарелл. Кто это такой?
   Полковник Роуленд. Друг Моркомба, был у него шафером на свадьбе.

   Энн повернулась лицом к столу и сидит, опустив голову на руки.

Подите к ней сейчас.

Идет в другой конец комнаты и стоит там, повернувшись к ним спиной. Дарелл

   подходит к столу и наклоняется к Энн.

   Дарелл. Энн!
   Энн. Что ж, что с тебя сдирают кожу? Разве по мне это видно? Им нужно, чтобы кровоточило... Боже, эти глаза!
   Какое-то движение в передней.
   Констебль (входя в приемную). Инспектор велел передать, вас больше не потребуют, мэм. (Уходит.)
   Дарелл. Идем Энн, идем, подальше от всего этого.
   Энн (поворачивает к нему лицо с закрытыми глазами). Поправь мою маску, Джефф, она соскользнула.
   Дарелл (гладит ее по лииу). Сокровище мое! (Берет ее под руку, ведет к выходу.)
   Полковник Роуленд (круто поворачивается и быстро направляется к выходу). Нет, это черт знает что, так бы, кажется, и взял их всех на мушку!

   Вытягивает руку, словно прицеливаясь из ружья.

   Констебль. Простите, сэр?
   Полковник Роуленд (сознавая, что получилось смешно). Не вас, милейший...
   Констебль. Вам что-нибудь требуется, сэр?
   Полковник Роуленд. Да, вот эту ораву с разинутым ртом.

   Выходит. Констебль стоит, разинув рот, выпучив глаза, потом обводит взглядом пустую комнату, словно выискивая следы повреждения, подвигает на место стул, поднимает газету, складывает ее; идет в дальний конец комнаты и обнаруживает на скамье трубку Одихема; хватает ее с таким видом, точно арестует преступника, держит перед собой в вытянутой руке, разглядывает со всех сторон, словно вещественное доказательство преступления, затем прячет в боковой карман и застегивает его. Наконец, окинув последний раз внимательным
   взглядом всю комнату, берет газету и идет к двери.

   Голос Одихема (снаружи). Выйдите с ней на воздух, на улицу. Я сию минуту; трубка моя там осталась.

Входит в приемную, идет к скамье. Констебль наблюдает за ним с невозмутимым

   видом.

   Одихем (в недоумении). Вот тут я ее оставил. (Констеблю.) Трубки не видели?
   Констебль. Какая трубка? Из чего?
   Одихем. Можжевеловая, мундштук малость пообтерся.
   Констебль. Особые приметы есть?
   Одихем. Приметы? Тоже выдумал! Татуировка что ли, на левом предплечье? Трубка, и все.
   Констебль (достает из кармана трубку). Ваша вещь?
   Одихем. Она самая!
   Констебль. По правилам, мне следовало бы передать ее в Скотлэнд-Ярд. (Подбрасывает в руке.)
   Одихем. Ого! Ну стоит ли вам из-за меня время терять? (Сует ему шиллинг.) Чего уж там...
   Констебль (берет шиллинг). Трубка - друг человека.
   Одихем (берет трубку). Д-да! И, пожалуй, единственный, другого такого и нет. Огоньку у вас не найдется?

   Констебль протягивает ему коробку спичек, Одихем зажигает трубку.

Невеселая у вас служба здесь, с этими трупами-то. Будьте здоровы!

Констебль только успел открыть рот, собираясь что-то сказать, но Одихем уже исчез. Констебль прячет шиллинг, идет в переднюю. Оттуда доносится его

   голос.

   Констебль. Расступитесь, не загромождайте проход. Дорогу присяжным. Сюда, господа. Здесь для вас все приготовлено, чтобы вы могли обсудить ваше решение. Сюда, пожалуйста.

Стоит в дверях и пропускает мимо себя присяжных. Они проходят один за другим; восемь человек, приличные люди, все под впечатлением тяжелого зрелища; на их лицах написано чувство облегчения и вместе с тем сознание своей ответственности. Старшина, ветеринарный фельдшер, держит в руке

   письмо.

   Констебль (входит за ними следом). Все у вас здесь, что вам требуется, господа?
   Старшина. Да, спасибо.

   Констебль уходит и закрывает за собой двери.

Так вот, значит, мы можем здесь расположиться и подумать.

Четверо присяжных усаживаются на скамью справа, трое - на стулья с левой

   стороны стола. Старшина садится за стол в дальнем его конце.

   Старшина. Ну что ж, господа, я думаю, для вас очевидно, что смерть настигла покойного в понедельник вечером, между восемью и девятью часами, у него дома, в Кенсингтоне?

   Все кивают.

Значит, вы согласны. Теперь, сам ли он лишил себя жизни? Это второй вопрос, на который мы должны ответить.

   Второй присяжный (справа от старшины, седой человек из небольших коммерсантов). Что ж, тут никаких сомнений быть не может после этого письма, и того, что показывали оба доктора.

   Молчание.

   Старшина. У кого есть какие-нибудь сомнения, высказывайтесь.

   Все молчат.

Значит, все согласны. Он лишил себя жизни. Теперь, в каком состоянии он это совершил? Это третий вопрос.

   Третий присяжный (второй слева от старшины, коммивояжер, в темных очках). А вот на это не так-то просто ответить. Я бы попросил старшину прочесть еще раз это письмо. Слушаешь, душа надрывается, прочтите-ка его еще раз.
   Старшина. Хорошо. Оно адресовано лейтенанту Освальду судна королевского флота Зевс.
   Пятый присяжный (на крайнем стуле слева, ювелирных дел мастер, не без эстетической жилки). "Зевс" - это по-древнегречески.
   Шестой присяжный (крайний справа на скамье, парикмахер, имеет собственное заведение, упрямый, несговорчивый). Давайте-ка попросту, по-английски.
   Старшина. Зевс. Портсмут. Написано из собственного дома: "17, Южная площадь, Кенсингтон, 23 марта" - тот самый роковой понедельник - "8.15 вечера". Как видите, и время точно записывает. А вот письмо: "Дорогой дружище. Пишу тебе, как самому моему близкому старому другу. Через несколько минут я отдаю концы..."
   Четвертый присяжный (справа от старшины, аптекарь). Господин старшина, позвольте, я насчет этого выражения "отдаю концы", мне его не раз приходилось слышать, только не в таком смысле.
   Шестой присяжный. В нашем парикмахерском деле "снять концы" значит подстричь покороче.
   Старшина. Ну, здесь это не может означать ничего другого, кроме того, что он собирался сделать.
   Третий присяжный. Ясно. Читайте дальше.
   Старшина (возвращаясь к прочитанному), "...через несколько минут я отдаю концы. Ни ты, никто другой, ни даже моя мать, ни Энн, когда еще у нас не все было порвано, никто из вас не знает, что мой котелок дважды выходил из строя. Из-за этого, как ты понимаешь, и развалилась моя жизнь с Энн. Ей хотелось ребенка, - а я не мог на это решиться и не мог ей сказать, почему. Ну, просто я никому не мог об этом сказать. Первый раз это со мной случилось вскоре после войны. Я был в Шотландии, в очень уединенном месте: удил рыбу - и вот три дня полный провал памяти, полная тьма. Со мной был один парнишка-рыбак; я с него клятву взял, что будет молчать. Второй раз это было незадолго до нашего разрыва с Энн: я поехал в Бельгию с этим своим проектом парашюта "РВ7". И вот там на меня опять нашло, и я целых двое суток блуждал где-то, очнулся в лесу. Ты, старина, даже не представляешь себе, какая это пытка - быть постоянно под угрозой такого помрачения, чувствовать, как оно надвигается на тебя, медленно, и вот-вот прихлопнет опять. И не знать, выскочишь ли ты из этого в следующий раз, или это уже конец. (Старшина откашливается.) Вот так и живешь в вечном", - тут что-то не разберу дальше, - "мра"..., - ах нет, "стра... страхе"... да, в страхе. "Вот уже несколько дней я чувствую, на меня опять находит. Нет у меня сил терпеть это, дружище. Вот я и решил убраться. Так будет лучше и для меня и для всех. Прощай, и да хранит тебя бог. Утешь мою дорогую матушку. Твой старый друг Колэн Моркомб".

Последние слова старшина читает прерывающимся хриплым голосом, а третий присяжный как-то подозрительно сопит. Да и все остальные явно удручены и подавлены, за исключением самого молодого, совсем юноши, и шестого

   присяжного; эти двое слушают с невозмутимым видом.

   Пятый присяжный. Ужасно! Какое грустное письмо!
   Шестой присяжный. Вопрос в том, писал его человек в здравом уме или нет? Коронер на этом особенно останавливался. Только мне показалось, что он больше о себе думает, чем о покойном.
   Седьмой присяжный (второй с краю на скамье, белобрысый торговец овощами). Сказать по совести, в этом письме нет ничего такого, чего мы с вами не могли бы написать, ни единого слова. Все как есть в точности, даже и про то, как с женой разошлись.
   Шестой присяжный. Ну, об этой дамочке нам нечего думать.
   Третий присяжный. А чем она хуже других?
   Пятый присяжный. Да ведь он и сам спутался с этой девчонкой.
   Второй присяжный. По-моему, зря они все это сюда приплели, и коронер правильно сделал, что прекратил допрос, как прочел письмо. Чего там копаться, когда бедняги уже в живых нет.
   Шестой присяжный. А я так думаю, только этот инспектор его и осадил.
   Четвертый присяжный. Во всяком случае, коронера вовремя прервали, а то хлопнулась бы в обморок девчонка, вся побелела, смотреть на нее страшно было, а уж в аптеке чего не наглядишься.
   Старшина. Давайте не отвлекаться - наше дело решить, в здравом уме он был или нет.
   Шестой присяжный. Еще бы не в здравом - с девочкой в Ричмонд покатил!
   Пятый присяжный. Это было за день до того, к делу не относится.
   Седьмой присяжный. Последнее, что он сделал, - это написал письмо, а что там раньше было, нас не касается.
   Старшина. По моему мнению, господа, для нас самое важное - эти его слова: "Надвигается на тебя медленно". Я как ветеринар могу вам точно сказать, собака еще до того, как взбесилась, чувствует это. И как только вы заметите, что она это чувствует, ее надо немедленно убить: она уже все равно что бешеная. А вот как человек, здоров ли, когда чувствует, как на него помрачение находит, - вот это нам и надо решить!
   Шестой присяжный. Если он был не в своем уме, когда писал это письмо, тогда, значит, мы все тронутые.
   Седьмой присяжный. Вот в этом-то все и дело! Коронер нас предостерегал, чтобы не объявлять невменяемым, если у нас насчет этого сомнения будут.
   Шестой присяжный. А, этот коронер! Он только о себе и печется! Даже не счел нужным ответить, когда я ему задал вопрос.
   Третий присяжный (неожиданно). Надо же, такой герой! Как сейчас помню, этот его полет! И вот теперь лежит бедняга!
   Пятый присяжный. А семье каково! Вот о ком надо подумать.
   Шестой присяжный. Ну, о вдове нам нечего думать. Она себе нашла утешение.
   Пятый присяжный. А мать?
   Шестой присяжный. Это та маленькая старушка в черном?
   Старшина. Да уж тут, как ни поверни, всегда кого-нибудь заденешь. Так вот, господа, давайте решать, то или иное.
   Седьмой присяжный. Ну как это сумасшедший человек вдруг скажет про себя, что у него котел вышел из строя.
   Третий присяжный. Почему же нет? Самое ходовое выражение.
   Седьмой присяжный. Вряд ли сумасшедшему придет в голову так выражаться.
   Второй присяжный. Ну, если человек привык выражаться, уже он от этого не отстанет, так с этим и в могилу сойдет. (Обращается к своему соседу, восьмому присяжному, юноше.) Как по-вашему?
   Восьмой присяжный (вздрагивая от неожиданности). По-моему? Конечно, сумасшедший!
   Четвертый присяжный. Мне кажется, господин старшина, мы все-таки должны считаться с коронером, по-моему, он очень справедливо говорил и, в общем, дал понять, что он против решения о невменяемости.
   Шестой присяжный. Слишком много у него за последнее время таких решений было, вот он теперь и вывертывается. Но нас это не должно касаться.
   Старшина. Хорошо, господа! Так, значит, голосуем. Кто за то, что самоубийца был в невменяемом состоянии, поднимите руки.

   Он сам, 2-й, 3-й, 5-й и 8-й присяжные поднимают руки.

Кто против?

   4-й и 7-й присяжные поднимают руки, 6-й и на этот раз воздерживается.

   Шестой присяжный. Я так думаю: раз мы не все согласны, надо еще поговорить. Они нас оторвали от дела, - пускай подождут.
   Седьмой присяжный. Ну как он мог написать такое письмо в помрачении рассудка, ей-богу не верю! По-моему, господа, мы все-таки должны прислушаться к мнению коронера, как-никак опыт...
   Шестой присяжный. Я с этим не согласен!
   Пятый присяжный (возмущенно). Так почему же вы в таком случае руку не подняли?
   Шестой присяжный. А что торопиться?
   Старшина (успокаивая их). Ну, будет вам, господа. Позвольте мне высказать мое мнение. Я уже не первый раз заседаю на таких следствиях, и я вам скажу, что в таких случаях всегда бывает сомнение, но при всем том никому не повредит, если вы, даже и сомневаясь, все-таки примете решение в пользу покойного. Так оно просто по совести, по-человечески выходит, а человеческая совесть всегда правильно подскажет. Ну кто, в самом деле, может точно сказать, где тут черту провести? Не понимаю даже: зачем надо и задавать такой вопрос? Когда, где человек умер, сам ли он себя жизни лишил? Это да. А в каком состоянии он это сделал - нет. В здравом уме или в помрачении - все равно его уже нет в живых. А тут тем более он же сам говорит, что он сумасшедший и на него вот-вот опять найдет. Как бы мы ни сомневались, господа, я предлагаю решить в его пользу.
   Четвертый присяжный. Я думаю, если так рассудить, наш старшина прав.
   Второй присяжный. Конечно. По здравому смыслу только так и надо судить. Вот я, например, если по-деловому подойти, - заключил бы я сделку с человеком, который такое письмо написал? Разумеется, нет! Вот вам и проверка. Чего проще!
   Седьмой присяжный. Ну, если так, я, конечно, спорить не стану; у меня тоже ведь совесть есть.
   Шестой присяжный. Он не был сумасшедшим, когда писал это письмо, во всяком случае, не больше, чем мы с вами.
   Старшина. Так вы, значит, решили следовать указаниям коронера? Так я вас понимаю?
   Шестой присяжный. Да нет, пусть будет невменяемый!
   Старшина. Итак, значит, принято всеми. Покончил с собой у себя дома, в понедельник между восемью и девятью вечера в состоянии невменяемости. Будем выражать соболезнование семье?
   Шестой присяжный. Только не вдове - выразим соболезнование матери.
   Старшина. Хорошо, так оно, пожалуй, даже и лучше будет.

   Все единодушно одобряют.

Идемте. Пора уж объявить решение.

   Уходят гуськом. Входит констебль, оглядывается по сторонам, словно выискивая, не попадется
   ли ему еще трубка. Появляется леди Mоркомб.

   Леди Моркомб. Констебль? Констебль. Что угодно, мэм? Леди Моркомб. Могу я повидать кого-нибудь из репортеров, прежде чем они разойдутся?
   Констебль. Боюсь, что это не по правилам, мэм, свидетелям не...
   Леди Моркомб. Я не свидетель.
   Полицейский. А! Как же, помню, вы мать покойного? Право, не знаю, миледи. Они, видите ли, ко мне не касаются.

   Стоит столбом, не двигаясь с места.

   Леди Моркомб. Я знаю. (Сует ему в руки деньги.) Мне нужно только, если кто-нибудь из них сойдет вниз, чтобы вы послали его ко мне, сюда.
   Констебль. Что ж, это можно, миледи, почему не послать. Как частное лицо, вы имеете право сноситься с любым другим частным лицом, хотя бы и с журналистом.
   Леди Моркомб. Тогда, пожалуйста.
   Констебль. Будет сделано, не беспокойтесь. Рад услужить, миледи.

Леди Моркомб подходит к столу, стоит вздрагивая и кусает губы. Констебль

   возвращается с репортером Форманом.

   Констебль. Вот он первый сошел вниз. Вас тут леди желает видеть, сэр.

   Уходит. Репортер подходит к леди Моркомб.

   Репортер. Вы хотели меня видеть, леди Моркомб? Простите, но я очень тороплюсь.
   Леди Моркомб. Боюсь, что я была с вами несколько резка. Пожалуйста, извините меня.
   Репортер. О, что вы, леди Моркомб, мы народ толстокожий.
   Леди Моркомб. Мне очень тяжело, и я прошу вас, как человек, которому вы должны посочувствовать, - не называйте в вашем репортаже имени этой девушки.
   Репортер (прочувствованно). Леди Моркомб, я должен написать все, как было, но обещаю вам попросить редактора не упоминать о ней в печати. И я думаю, что так оно и будет; ведь ее показания теперь уже не имеют значения. Вы ушли до того, как огласили заключение присяжных; они признали состояние невменяемости; может быть, это вас несколько утешит.
   Констебль (появляясь). Вот тут еще один, миледи, из союза журналистов.
   Второй репортер (заглядывая в приемную). В чем дело?
   Леди Моркомб. В чести моего сына, сэр. Девушка, которая...
   Второй репортер. А, все в порядке, миледи. Коронер сказал, что о ней незачем и упоминать.
   Репортер. Слава тебе господи! Я так рад, леди Моркомб!

Леди Моркомб закрывает лицо и впервые дает волю слезам. Второй репортере сочувственным вздохом уходит вместе с первым. Леди Моркомб, повернувшись к

   стене и уткнувшись лицом в носовой платок, тихо плачет.
   Три дамы и мужчина из министерства воздушного флота появляются в проходе.

   Мужчина. Ну вот, представление окончено. Я послал за машиной.
   Первая дама. Я никогда не думала, что это так интересно, Джон!
   Вторая дама. А мне всегда так хотелось попасть на какое-нибудь судебное дело.
   Третья дама. Никогда в жизни я так не волновалась, как сегодня, когда эта девушка...
   Вторая дама. Ну что вы! Самое захватывающее было, это когда допрашивали жену.
   Первая дама. По-моему, она замечательно держалась. А ведь какой для нее был, наверно, ужасный удар, когда она...
   Третья дама. Да, жизнь - это все-таки всегда самое интересное! Ну разве сравнишь с театром! Жаль только, что так скоро кончилось.
   Мужчина. Конечно, заключение присяжных не соответствует истине. Какой же это сумасшедший отдает себе отчет в том, что собирается сделать?
   Первая дама. А я думала, присяжные всегда в таких случаях дают заключение о невменяемости.
   Третья дама. А какой забавный коронер! Такой типичный судейский!
   Вторая дама. Ну он, бедняжка, и не может быть другим.
   Мужчина. А Моркомба жаль, это для нас большая утрата.
   Третья дама. Как нам повезло, что так получилось с письмом, что его только под конец принесли: ведь самое интересное - это допрос свидетелей.
   Мужчина. Но для жены и для этой девушки тяжкое испытание!
   Вторая дама. Да, им, конечно, не повезло. Но ведь это-то и было самое захватывающее зрелище!
   Первая дама. Мы ужасно вам благодарны, Джон, что вы нас сюда провели. Это было так интересно!
   Мужчина. Шшшш...

Они вдруг умолкают, увидав внезапно маленькую черную фигурку леди Моркомб,

   которая стоит почти рядом с ними и смотрит на них.

   Третья дама. Нн-у как, таксомотор, наверно, уже здесь?

   Словно всполошившиеся куры, они бросаются к выходу и теряются в толпе.

   Леди Моркомб (сама с собой, очень тихо). Представление окончено.

   Занавес

1925 г.