Месье Жан (НИНА ДУБОВИЧ)
|
Пьеса в одном действии ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА: Мадам Полина Виардо-Гарсия Луи Виардо Иван Тургенев В глубине сцены антресоль, раздел╦нная невысокой, в шесть-семь ступенек, лестницей. Перила у антресоли разнятся: слева ажур, справа штакетник, тем самым отчетливо видно - где сторона ╚французская╩, а где ╚русская╩. Мебель так же не одинакова. Слева: изыск - диван, бюро, кресло, больше похожее на трон, изящный пуфик, манекен женской фигуры, обтянутый в черный, с искрой, бархат; справа - садовая скамья, старое вольтеровское кресло, в кадке цветок, - то ли фикус, то ли монстера, то ли циперус. На диване сидит ЛУИ в руках газета, МАДАМ спускается по лестнице, подходит к бюро, просматривает бумаги, какие-то безжалостно мн╦т, какие-то в сердцах швыряет, что-то записывает, черкает, чертыхается, заламывает руки, короче, вед╦т себя как акт╦рка плохого провинциального театра. ЛУИ делает вид, что занят газетой, но сам не спускает косого взгляда с МАДАМ. Мадам (очередной раз чертыхнувшись) Эта Полин Тургенева - несносная девчонка! Она украла, именно украла, с кухни тесто для круасанов, смешала с земл╦й и собиралась печь это месиво. Когда же е╦ спросили, зачем она так поступила, представьте, что ответила эта дикарка. ╚Я хотела порадовать вас краюхой ч╦рного хлеба!╩ И вы бы слышали, каким тоном это было сказано. Вы бы только слышали! (Пауза) И откуда можно услышать такое √ ╚краюха╩? Луи. Она же русская. В е╦ венах - кровь бескрайних полей и лесов. Мадам. Она и шепелявит как отец, по-русски, чуть ли слюной не брызжет! А ведь забыла родной язык! Забыла напрочь! Навсегда! (Пауза) Нет, она ужасный реб╦нок! Луи. Она - русский реб╦нок. И этим сказано вс╦. Мадам. У не╦ животные повадки. И потом, эти большие толстые руки никогда чисто не вымыты, эти висячие щ╦ки и толстый подбородок, словно топором рубленый. Да она ещ╦ и уродец!? (Пауза) Ужасно-ужасно! Представьте, о ч╦м она спросила у Вероники сегодня утром: как е╦ русское имя? Служанка была в шоке! Луи. Прасковья. Мадам. Что!? Как!? Луи. Е╦ русское имя √ Прасковья. Мадам. Прасковья!? Полный ужас! Вы слышите? Пол-ный у-жас! (Луи молчит, как бы занят газетой) Вы, кажется, оглохли? (Тычет на Луи) Это Франция? Это весь мирок Франции! (Пауза) Какая Франция? Где Франция? К черту Францию! Луи. Если сказанное вами относится к субботнему ╚немецкому╩ при╦му, то - я слышу. (Вста╦т) И ваше поведение... Ваше поведение с некой особой... Мадам. Как вы сказали? Луи. Существуют общеизвестные правила, соблюдение которых... Мадам. Вам ли говорить о манерах и приличиях? Вы слышите? Вы ничего не слышите. Вы не способны ничего слышать! И видеть! Человек, не умеющий видеть, вдруг заговорил об этике! Как это понимать? Луи (тушуясь) Я очень вас прошу... При... при... при сегодняшнем положении, вам не следует волноваться. Мадам. Ах, вот вам что угодно видеть и слышать! Луи. Это угодно... Это видят все. Мадам. Мне плевать на всех! Я - не все! И вы это знаете, а так же знаете и то, что женщина, которой за тридцать - свободная женщина! Луи. Вы замужняя женщина. Ваши дети... наши дети┘ носят фамилию Виардо. Мадам. Ах, вот вы... (Пауза) Вы только на это способны. Вы способны... Вас хватает на... на... на газетные биржевые колонки, мерный стук вашего... пульса, ист╦ртый до дыр домашний халат и заячьи тапки. Вы - заячий хвостик и больше ничто! (Показывает на свой живот) Но это вы слышите. (Пауза) Вы сплетник. Вы и Жан - оба сплетники. Я в окружении сплетников. Меня окружают люди, пребывающие в позорном состоянии похожести. И только лишь стоит среди этой серости появится оригинальной личности, как тут же е╦ покрывают пылью, красят в серый цвет подобно мышеловке. Луи. Века похожи друг на друга... та же участь и у нас, людей. Мадам. Цитаты. Пустые цитаты. Луи. Это не цитаты. Это правда. Мадам. Вы сказали: правда? Впрочем, как хотите... Как бы случайно увидев конверт, бер╦т его. Смотрит на Луи. Луи. Да, да, Я забыл вам сказать. Письмо от Авроры. (Пауза) Мадам (делая вид, что дочитывает письмо) Мадам Дюдеван сама в себе: кивает на погоду, хандрит, жалуется о здоровье, ненавидит Гуно, - бедняжка Шарль! (Пауза) А в обществе весела и обаятельна, даже обольстительна и до дерзости... Ах, чудно! Она бь╦т поклоны Жану, совсем как русская мещанка. А это шедевр! Послушайте. Я поняла: эмансипация - есть не что иное, как ветер и сквозняк парижских панелей! Как вам такое? Ветер и сквозняк. Впрочем, это и есть Франция - ветер и сквозняк. Луи (как бы дремлет. Очнувшись) Для середины июля... Мадам (с вызовом) Довольно! Мы едем в Германию. Немедленно! Да, месье Виардо! Мы едем в Германию. В Баден! Луи. Я сожалею, но это невозможно, во всяком случае, в ближайшие два-три месяца. Решительно невозможно. И потом, Жан... Мадам. Прич╦м здесь Жан? Он - заболел... Луи. Вот как? Мадам. Да. И чему так удивляться. Месье Тургенев лежит в постели, укрывшись до подбородка одеялом, ль╦т сл╦зы с горошину и считает себя отравленным и укушенным бешеной собакой одновременно. Луи. Бедный Жан... Мадам. Бедный? Вы сказали √ бедный? Он бедный?! Не шутите так. В его бумажнике тысячи луидоров, а в голове миллионы. Миллионы... (Пауза) Будьте добры, Луи, поднимитесь к нему, скажите, что припадок его прош╦л и, что госпожа Лопатина прислала ему крыжовенного варенья. Кстати, и отнесите ему эти мерзкие русские банки с тряпками. Они в кухне. Луи (поднимаясь по лестнице) Надеюсь, вы передумали с переездом. Мадам Я этого не говорила. Луи. Как вам будет угодно. Мадам. Из чего следует: вы отказываете мне в деньгах. Я правильно вас поняла? Луи. Совершенно правильно. Мадам. Но, это бездарно. Луи. Кому-то на этом свете надо именно таким и казаться. (Уходит) Оставшись одна, МАДАМ по привычке изображает ту самую акт╦рку, которой была в начале действия. Она ходит, если не мечется по сцене и, заходя на ╚русскую╩ половину, то и дело вспл╦скивает руками, восклицая: ╚Это ужасно! Ужасно!╩ Вдруг, словно вспомнив что-то очень важное, она садится к бюро и пишет, то вскакивая, чертыхаясь, то снова приступая к письму. Мадам (пишет) Мои страдания безграничны, а мои возможности ничтожны, что бы указать вам на день нашей встречи, ибо только небесам известно будущее, только небо способно... (Пауза.) Нет, нет. Сухо и безнадежно. (Пишет) Милый Анри! Вы не можете представить моих страданий, когда я думаю, как вы, именно вы, томитесь в горестном ожидании нашей встречи. Но так видно угодно небу, ибо оно одно определило дни нашей разлуки. И пусть так не должно быть, но, любезный друг, томления к обладанию той, кого любишь, лишь усиливают жар и страсть уединенных часов, когда рушится земля и останавливается время. (Пауза) Все не так... Вс╦ не то! (Пишет) Милый Анри! Вы и на йоту не можете представить, какие страдания приходится терпеть в ожидании того, что вы называете лукавым взглядом прекраснейших очей Европы. Как передать те мучения, терзающие мою душу, тот страх, тот трепет, похожий на трепет вампира, и вместе с тем, ту боль, ибо посланцы ада рвут на куски мо╦ сердце, подобно стае оголтелого воронья. Но, еще более, как сказать, что это вас, моего единственного и верного слугу, они тиранят и мучают, поскольку в мо╦м сердце - только милый Анри. Ах, как мне хочется верить в блаженство, с которым вы принимаете эти раскаты небес и удары подземелья. Я пытаюсь ежедневно молится за вас. Слышите ли вы мои стоны, видите ли меня - на коленях, с вознес╦нными к небу руками? Почему, почему все против нас? Единственно, мадам Санд своим милосердным участием приходит помощью, и не только потому, что истории подобно нашей знакомы е╦ перу, они знакомы и е╦ чувствам. Вы и далее пользуйтесь рукой мадам Санд, подписывая свои письма. Я надеюсь, бумаги с моим адресом, которую она любезно прислала вам, будет достаточно. Такая шалость и безобидна и безопасна. (Вста╦т, ходит) Как это пошло... Как это пошло! Смеяться над Руссо, хохотать над ним до ч╦ртиков в глазах и тут же... тут же излагать сантименты Юлии к плебею Сен-Пре, словно век жабо и меловых башен на голове продолжается! Мамзель из прачечной... Мамзель из прачечной. (Черкает написанное) Анри! Мои мысли путаются, и рука не в силах стройно изложить их. Третьего дня примчался из России месье Тургенев, и сразу же все ощутили усталость от этого визита, поскольку варварская кровь его страны сказывается и на его поступках. Как же я была невоздержанна, что написала и вызвала его. Впрочем, не в моих правилах поступать иначе. Роман месье Тургенева с одной русской особой, к слову сказать, княжной, мог завершиться естественным финалом, то есть финалом, после которого мне предстояло бы знакомство с мадам Тургеневой, - а это хуже смерти! Зачем я так поступаю? Вы не раз задавали мне этот вопрос, и всякий раз я вам отвечала одно, как отвечаю и ныне: я так желаю, я так хочу, и так будет всегда! (Пауза) Боже, да что же такое со мной? (Пауза) Это... это ни в коем случае нельзя, нельзя... нельзя... (Слышны шаги) Он... МАДАМ прячет письмо, пытается привести себя в порядок, и это ей удается. С ╚русской╩ стороны входит ИВАН. Иван (спускаясь по лестнице) Вообразите, что вчера со мной случилось. Мадам. Как вы себя чувствуете? Иван. Простите? Мадам. Я спрашиваю: как вы себя чувствуете? Иван. Спасибо. Ничего. Мадам. Ничего? Иван. Ничего, то есть более-менее. Мадам. Ничего, оно же, более-менее - это забавно. А вы пробовали варенье? Луи прин╦с вам варенье? (Пауза) Иван (грустно) Что-то произошло пока я там... там┘ Мадам. Произошло. Месье Тургенев был болен, а теперь он здоров и потому только что съел несколько ложек русского варенья. (Сме╦тся) Это же смешно и забавно, наш славный и добрый Тургель. Скажите, что это забавно. Иван. Да, да. У крыжовника есть такое свойство, как... Мадам (перебивая) Ну, это случилось с вами сегодня, а что случилось вчера? Иван. Да┘ Вчера... Вообразите, на Фобур Сент-Оноре я купил эту вещицу. (Показывает кусочек янтаря, внутри которого застыла муха) И знаете, о ч╦м я подумал? Что когда-нибудь превращусь в скрягу и буду шататься по парижским улочкам всего лишь затем, что бы купить подобную безделушку. Мадам (рассматривая янтарь) Значит, вы были у месье Мериме? Иван. Я заходил к нему, но не застал дома и оставил письмо. Мадам. Воображаю, если бы вы его застали, аббат Рабле. Иван (выдыхая) Да-а... Мадам. Да! Да, месье Тургенев! (Сме╦тся) Гус╦нок - это лучшая подтирка, лучше любой туалетной салфетки. Высиживайте гусят! Это ведь ваши пикантности в мужском обществе. Вы наизусть заучили Гаргантюа? Иван (без дыхания) Да┘ Мадам. Вы дикарь, Тургель! Дикарь эпохи средневековья! (О янтаре после долгой паузы) Очень странная вещица. Это не гус╦нок┘ Это┘ Этот комочек смолы пережив╦т века, подумать только! Иван. И муха вместе с ним. Мадам. Муха? Да. И муха заодно с ним. (Отдавая камень) Возьмите. Он мне не приятен. И не говорите, пожалуйста, будто купили его для меня. Кстати, мы переезжаем в Германию. Отъезд - завтра. Вы присоединитесь к нам позже, через месяц. В Бадене ещ╦ бродит холера. Вы же не поедите навстречу этой ╚ж╦лтой бабе╩. Иван. Как завтра? Мадам. Я уже вс╦ решила. Иван. А восемнадцатое июля? Мадам (лукаво) И что же восемнадцатого июля? Иван. Ваши именины. Мадам (смеясь) О, это сущие пустяки! Иван (в порыве) Сударыня! Мадам. Я прошу вас, Жан. У меня страшная мигрень┘Я дурно провела ночь, а ещ╦ надо сделать столько распоряжений к отъезду. Ах, этот отъезд! Я вас покину! Кстати, что с вашим новым романом о русских дворянках? Иван. Ничего. Мадам. Неужели? Зачем вы скрытничаете? При этом вы теряете оставшуюся в вас привлекательность. (Пауза) Она блондинка, ваша княжна? Иван. Мне очень трудно понять вас┘ Мадам. Княжна, героиня вашего романа. Иван. Нет, она несчастная молодая девушка. Мадам. Будто бы несчастная молодая девушка не может быть блондинкой! Иван. Ну, прич╦м здесь это? Мадам. Она √ русская Кларисса? Иван. Возможно. Мадам. Вы опять скрытничаете, Тургель. (С неприязнью) Ах, эти добродетельные русские барышни! Не чета француженкам! Они жаждут искренней любви, и их оберегают многочисленные т╦тушки и маменьки. Они жаждут любви, но их преследуют ловеласы и, о ужас(!), соблазняют. Они жаждут любви, но их топят литераторы или набрасывают на их лебяжьи шеи пеньковые вер╦вки. (ИВАН недовольно морщится) Вы свою Клариссу утопите или повесите? Или нет, вы е╦ упрячете в монастырь! Иван. В монастырь? Мадам. Конечно же, в монастырь. Может быть, вы предпочитаете сделать е╦ русской Нинон де Ланкло? Имейте в виду, любви этой куртизанки добивались мужи голубой королевской крови. Мадмуазель Нинон была коварной особой, а коварство русская публика не простит вам никогда. Бойтесь быть растерзанным толпой. ИВАН стоит бледный, как полотно Он вот-вот упад╦т. Мадам. Кажется, вы ещ╦ не совсем оправились. Иван (сжимаясь подобно пружине) Вам показалось. Мадам. Так это же прекрасно! (Пауза) Жан, а вы знаете, как меня называют в России ваши друзья и знакомые? Это чудно звучит. Я попытаюсь сказать по-русски. Иван (тихо) Я не хочу этого слышать. Мадам. Нет уж, сделайте милость, послушайте. Иван. Я прошу вас. Мадам (кричит) Нет! (Тише, с паузой) Бойкая баба Виардиха, - вот так величают меня ваши друзья, и думаю слово ╚баба╩ они заменяют иным. (Другим тоном) Я знаю вс╦, большой и добрый, Тургель. (Пауза) Мне надо идти. Иван. Постойте! Умоляю вас... Мадам. Мне должно идти. (Уходит) ИВАН опускается на скамью и плачет навзрыд, причитая в голос. Проходит довольно времени, прежде чем он начинает говорить. Говорит сам с собой двумя разными голосами. Иван. ...И падаю, падаю. Где дно склизкое и каменистое, на котором найдут меня т╦плым мешком, с плетьми рук и ног, с горшком каши вместо головы? И блаженно не видеть и понимать этого кошмара, который твориться вокруг. ╚Иван, а ведь ты страшишься смерти?╩ - Да. Но скажи, скажи мне... покажи того, кому она родная сестра! ╚Это страшное оправдание, Иван, - и унизительное. Ты никогда не причислял себя к человеческому стаду. Ты всегда говорил себе, что единица выше тысячи, один выше толпы. Выше, Иван╩ - Выше? Я - овца в этой толпе. Овца? Я - овечья шкура! (Пауза) Как несправедлив мир! Как он жаждет смерти, когда, наоборот, так хочется жить. А жить страшно... Дышать страшно? Страшно открыть глаза, выпрямить плечи, ступить твердым достойным шагом. Страшно сказать подлецу, что он подлец... страшно крикнуть себе, что ты подлец, прячущийся за бабью юбку... Ах, если бы знать наверняка! Знать, что она ответит ╚да╩... Взять е╦ на руки и унести, унести, унести... (Внезапно) Надо уехать! Надо уехать! Надо ехать!!! Куда? Я врос в злую поверхность, в злую почву и мне больно стоять на ней. Кто-то колдует на меня, кто-то черпает из меня силы. Пропал мой гребень... кто-то ворожит на мо╦м гребне. ╚О ч╦м ты, Иван? Ты превратился в глупого мистика?╩ - Нет, нет, нет... Я вижу, вижу. (Ходит, трогает предметы) Это... Это... Это... Это... (Пауза) В мо╦м затылке что-то сдирается... Я чувствую, словно старую шпалеру сдирают, и засохший клейстер лопается шариками конфетти, лопается с хрустом... так хрустит снег... Во мне пустота. Сердце плавится в раскал╦нном озере металла, и точно какие-то вилки выталкивают глаза, а перед ними огненно-сизое марево поднимающегося к верху жара. Я не хочу жить... ╚Что же ты, жалкое создание Иван, нес╦шь? Не гневи Господа. Не гневи! Тебе едва сорок лет, ты богат, и ты - свободный человек, Иван. Свободный! Ты должен работать! Ты обязан писать!╩ - Я обязан писать... Это мой крест? Где взять силы? Где? Как же я запутался... В самом себе запутался. Я - не я. √ ╚Не лукавь. Ты же знаешь, что это не так. Как знаешь и то, что есть люди много и много несчастнее тебя, Иван╩. - Да, да, да. Я обхожу Ля Рокет, эту страшную тюрьму... (Пауза) Я обхожу тюрьму... Неужели мне предстоит побывать там? Неужели? Но я буду там. Я знаю. Откуда, откуда всплывает грязная солома и плачущие стены? Откуда доносятся звуки лязгающих засовов и гробовое буханье кованых дверей? Ведь я не видел ничего подобного! Мои мысли... Мои дикие мысли... Они о тех, кто метается в агонии на той ч╦рной соломе и лижет языком уродливые стены в поисках воды. Кто спрашивает меня: спят ли покойно упрятавшие нас сюда, читающие каменным кл╦ком приговоры и пухлыми пальцами бряцающие ключами? Спят ли покойно отвергнутые и молчаливые, прячущие глаза и ходящие полубоком, подобно горбунам и сифилисным шлюхам? Спят ли покойно не желавшие знать, не видевшие, не посчитавшие нужным, не вмешавшиеся, не заговорившие в лад со своей совестью и на ком витые клейма, как награда подаренные властью за услуги лизоблюдства и изворотливости? Сплю ли покойно я? ╚Иван Тургенев, ты счастливый человек. Ты плачешь, но ты думаешь о них. Чаще думай об этом, Иван. Чаще думай о своем отце! Он был великим человеком на этом свете! Он любил этот мир. Он любил жизнь. Он жил!╩ - Боже, как просто... ИВАН сидит на скамье, свесив голову, готовый вновь разрыдаться. Входит ЛУИ. Луи. Как видите, ваша липа жива. Иван. Да, жива. Луи. А полгода назад, смею напомнить, вы уверяли, что она засохнет. А - нет, жива. Е╦ каждое утро поливает Вероника, и, представьте себе, она делает это с неописуемым наслаждением Иван. Как называется этот цветок? Луи. Не знаю. Все в доме говорят так же, как и вы - липа. Не поверите, но прислуга устраивает здесь рандеву. Слова ╚вечером под липой╩ гуляют по дому. Иван. Надо же? (Пауза) Как это замечательно! Пробираться украдкой по спящему дому на свидание под липой. Что может быть прекрасней? Луи. Что может быть прекрасней┘ Чему вы так мечтательно улыбаетесь? Иван. Вдруг вспомнился один случай. (Воодушевляясь) Вообразите, Луи. У одного моего русского приятеля была любовница - мельничиха. Представьте, - простолюдинка, но в ней чувствовалась порода, та порода, которую не скрыть, которая отличает дам от женщин, а женщин от баб. Вы меня понимаете, Луи? Она была невысокого роста, но поразительно сложена, я бы сказал, скроена. Сам Аполлон принимал участие в создании этого чуда. Ч╦рные смоляные волосы, маленькие ушки, чуть-чуть, на самую необходимость вздернутый носик, идеальный подбородок, - а какая шея! Длинная шейка гордой, величественной птицы... Покаты плеч, переплывающие в точ╦ные руки с пульсирующей жилкой на сгибе, цветоложе талии и бутон юбок... А как она сидела, опершись на полукружье ладони, и кончики ее длинных пальчиков подрагивали, словно капли на пушистой, только-только омытой солнечным майским ливнем листве. Пелерины, кружева, рюшки и сумасшедший, переполненный любовью и обожанием взгляд. Бархатный, едва-едва тронутый капризом голосок звучал упоительным слогом: я люблю тебя┘я люблю тебя┘ я твоя┘ твоя... (Пауза) Простите, простите, Луи. Моя мельничиха жила под Петербургом, и┘ (Замешкавшись на мгновение) мой приятель частенько наезжал к ней. Вообразите, она ничего не хотела принимать от него. Но вот однажды е╦ капризный голосок, дрогнув на полуслове, сказал: ╚Вы должны сделать мне подарок!╩ - ╚Чего же ты хочешь?╩ - ╚Привезите мне мыла, душистого мыла╩. Приятель мой, недоумевая, исполнил эту странную просьбу. Она исчезла на минуту, потом вернулась. Протягивая благоухающие руки, она прошептала: ╚Сударь, поцелуйте мне руки, как вы целуете их дамам в петербургских гостиных╩. И закрыла глаза┘ Пауза. Луи. И что же вы? Простите, что же ваш приятель? Иван. Он рухнул на колени и целовал е╦ руки как шальной! И поверьте, чувство счастья √ полного и вечного счастья √ жило в н╦м в ту минуту. Он шептал сам себе: ╚Это навсегда┘ навсегда┘╩ Луи. И что же сталось потом? Иван. Потом? (Пауза) Впрочем вы правы┘ А что могло быть потом? Ровным сч╦том √ ничего. Луи. А ваш приятель √ несчастный человек. Иван. Вы так думаете? Луи. Я это знаю. Согласитесь со мной, он √ однолюб. Он будет всю жизнь таскаться┘ или уже таскается за одной единственной юбкой. Иван. Луи! Луи. Простите, Жан┘ За одной женщиной, пусть даже та будет наступать ему каблуком на горло, втаптывать в грязь, и плевать в лицо. Но это полбеды. Ваш приятель вообразит себе такое положение - как ожидание счастья, как жертву в предвкушении великого и вечного, как священное таинство очищения перед мерцающим на горизонте и готовым принять его в свои объятья блаженством. Надо только дойти до него! И он побред╦т, Жан! А сами минуты, миги счастья, будет собирать по пути, даже не осознавая того, с мельничихами, кухарками, прачками и служанками. Вы знаете, мне по-мужски жаль его! Но я ничем не могу помочь вашему приятелю, Жан, разве буду сообщать ему салонные сплетни Старого Света. Впрочем, думаю, он и сам их знает не хуже меня. Иван. Как вы правы, Луи! Как вы правы! Но что делать? Долгая пауза. Луи. Правда ли, что в России царь Александр готовит большие перемены? Иван. Что? Ах, да┘ Государственный Совет вот-вот подаст бумаги. Манифест пишет митрополит Филарет. Правда, об этом у нас не принято говорить вслух, но дело обстоит именно так. Не сегодня-завтра Россия станет частью Европы. Россия √ свободная страна! Кто бы мог подумать! Луи. Империя никогда не может стать полностью свободной страной. Но вы, русские, верите в любые чудеса. Ваши попы пишут для вас это чудо на бумаге. Попы пишут, царь поправляет, народ √ верит. Иван. В России нельзя не верить. Безверье как безвременье √ не пойм╦шь ни дня, ни ночи, ни зимы, ни лета. И себя перестанешь понимать. Колдовство ч╦рным горохом завалит. Луи. Мой дорогой, Жан! И это говорите вы? Великий писатель, который останавливает время и расчленяет его, выискивая составляющие, подобно тому, как естествоиспытатель расчленяет лягушку, чтобы понять, как работают е╦ мышцы┘ Иван. Расчленяет лягушку? Режет е╦? Луи. Да, режет! И это его работа. По крайней мере, она приносит пользу обществу, в отличии от попов┘ Впрочем, знаете. Жан, наступят времена, когда Россия избавится от попов и царей-чудотворцев. Иван. (С ужасом) Россия без веры? Без царя? Да вы в сво╦м ли уме, Луи? Что вы говорите такое? Ведь это же √ крах! Луи. Да, в определ╦нном смысле √ крах. Рано или поздно вс╦ терпит крах на Земле. Вспомните Рим или испанское галионное королевство от Нового Света. Да, что там! Вспомните императора Наполеона! Пауза. Иван. Я вчера заш╦л в русскую церковь. Зашел от нечего делать, без души, понимаете. Стал в сторонке, прислонившись к стеке, по-моему, так ни разу и не перекрестившись. Стоял и думал┘ и думал вовсе не о Боге┘ Сиял иконостас, только я не видел икон. Ни ангельский взор их, ни золотой перелив окладов не трогал меня. М╦ртвый я стоял, вы понимаете ль? И вдруг, одна мысль пронзила меня! (Пауза) Нет ничего страшнее ежедневного и обыденного, череды восходов и закатов, дождей, листопадов, снегов, череды зим и лет. Нет ничего страшнее непреложности законов природы, которым подчиняется и жизнь человеческая. Но самое ужасное, что в этой жизни нет никакой цели √ ни благой, ни злой, нет никакого умысла √ ни доброго, ни порочного┘ Из праха вышел, в прах и вернулся┘ (внезапно возбуждаясь) И только любовь! Да, да. Любовь молнией озаряет окрест, озаряет тебя изнутри, преображает... Открываются глаза и ты видишь красоту и говоришь... (споткнувшись) как ты одинок, братец. Пожито, попито - пора и честь знать. Луи. За что вы себя так мучаете. Жан? Иван. Право, и сам не знаю┘ Луи. Хотите хорошую новость? Я закончил перевод Гоголя, его ╚Ночи перед Рождеством╩. Было бы прекрасно, коли Вы, взглянули бы. Иван. Простите великодушно. Луи. Жан, право же... Иван. Почему вы молчите о переезде в Германию? Луи. (смеясь) Вот что┘ Смею вас уверить, месье Жан, никто никуда не едет! И пусть меня считают в этом доме ╚ночным колпаком╩, но распоряжаюсь деньгами, прошу понять правильно, пока что я! У мадам Виардо, в данный момент, нет ни су. К тому же, кажется, е╦ преследуют кредиторы┘ Вот если она попробует одолжить у вас, что было и не однажды... а вы найд╦те силы ей отказать, тогда┘ тогда я открою бутылку шампанского за вашего приятеля. Иван (оживая) Я очень вам признателен, Луи. Готов взглянуть на ваш перевод Гоголя. Сейчас же. Луи (устало) Рукопись в мо╦м кабинете. Если вас не затруднит, просмотрите е╦ один. Мне пора принимать порошки. ИВАН уходит, насвистывая модный мотивчик. ЛУИ остается один. Луи. Только любовь озаряет окрест... А ведь я никогда не любил. Никогда. Меня любили и не раз... И какие женщины меня любили! Как трепетали их ресницы, как вздымалась порывами грудь и, накатывающей волной прибоя, пробегала дрожь по их гибким членам. Как щебетали они и вдруг терялись в ответах, как не знали, куда деть руки, и веер не спасал их, - это щекотливое положение простушки, на которой куча драгоценностей висит гирями, - и ей хочется бежать, хочется превратиться в маленькую мышку и скорее юркнуть в щель и затаиться там, переждать пока все разъедутся, пока вс╦ успокоится, и о ней забудут. Меня восхищали подобные картины. Как я был горд! Как я был глуп... (Пауза) Вот он, влюбл╦нный человек, нес╦тся к пропасти и как прекрасен, как упоителен он в сво╦м порыве. И нет этому ни понимания, ни объяснения. А лживое людское сердоболие будет судачить, коверкать, переламывать, перемалывать, брать за ворот, полоскать в океане и сушить над огнем, и окажется до омерзения гадким и правильным. Каждый служит толпе! Каждый подчиняется людской молве, принимая клевету, как признание. Эх, Жан, Жан! Ты позируешь и играешь, но будешь лить сл╦зы, ибо любая, пусть даже самая дорогая безделушка коллекции, рано или поздно оста╦тся забытой своей хозяйкой. И предстоит ей пылиться где-то на дне комода, в слабой надежде, что когда-нибудь о ней вспомнят и отыщут е╦. Жан, ты всего лишь безделушка! √ так скажет толпа. Так говорю я. Но он любит и это единственное утешение его сердцу. Только любовь озаряет окрест... (Пауза) Как мне хочется крикнуть ослепленному любовью мужчине: месье, что вы делаете? Остановитесь! Стойте! Выслушайте! Вы строите женщине дворец, в надежде, что она отверн╦т прелестную головку от зеркала и увидит ваше творение. Вы мостите улицы и освещаете их дневным светом, дабы е╦ ножкам было удобней ходить, а е╦ юбки не цепляли грязь. Вы мчитесь в Африку, чтобы она знала какой вы сильный и храбрый. Вы усмиряете корабл╦м четыре океана и покоряете самые высокие вершины и вс╦ это за один-единственный взгляд любимых глаз. Вы сочиняете божественную музыку, пишите романы и поэмы, в которых возносите до небес предмет вашего обожания. Вы творите невозможное и думаете, что этим невозможным покоряете женское сердце? Ах, как вы ошибаетесь, господа! Как вы ошибаетесь. Вы можете добиться признания всего мира, который найдет в вас великого архитектора или мореплавателя, великого композитора пли поэта, великого полководца, даже великого императора! Весь мир признает вас, но только не та, в честь которой вы вершили свои подвиги. (Пауза) Господа, любимую женщину надо брать и валить на сипну, жадно впиваясь в е╦ губы и разрывая шнуровку корсажа, видя в ней лишь разъяр╦нную тигрицу, коей она и будет в то мгновение. И как только вы ощутите на своей спине кровавые уколы е╦ коготков, знайте: она ваша, она вас любит, она пойд╦т за вами, куда бы вы е╦ не повели. И пусть в е╦ глазах ещ╦ не просохли сл╦зы - это сл╦зы первого из смертных грехов - греха гордыни, и это сл╦зы благодарности вам, е╦ единственному любимому человеку. Пауза. Входит МАДАМ. Она нервничает, не решаясь заговорить с ЛУИ. Мадам. Вы не переменили своего решения, и по-прежнему отказываете мне в средствах? Луи. Вы прекрасно знаете, что свои решения, как и свои убеждения, я не меняю. Мадам (с паузой) Луи, вы┘ вы не дорожите мной! Кто я вам? Луи. Вы - замужняя женщина, и я считаю этого вполне достаточно. (Уходит) Мадам. Ну и ч╦рт с тобой! Пауза. Мадам. Почему Бог не внял молитвам моей матери? Как она хотела сына! Но родилась девочка┘ ╚Мой муравушек на ш╦лковой ниточке╩ - говорил мне отец. Я тихий муравушек... (Пауза) А как мне хотелось быть звер╦нышем, который с дикими воплями рв╦т чулки, подвязки и панталоны, откручивает куклам головы и стриж╦т себе букли! (Пауза) Как я ненавидела эти крикливые банты, и рюшки, эти розовые тона платьев, эти дутые пряжки на ботинках, эти вечно стянутые щиколотки и лиф! Вот откуда начинается женское рабство! И ничего никогда не изменится... И коль суждено тебе родиться женщиной, то - не жизнь для тебя, а ты для жизни... Пауза. Входит ИВАН. На н╦м платье французского щ╦голя. Увидев МАДАМ, останавливается в нерешительности. Та стоит к нему спиной. Мадам. Я слышала, как вы вошли. (Пауза) Отчего вы не на прогулке? Или вы снова больны? Иван. Совсем наоборот. Я совершенно здоров. Даже более того... Мадам (оборачиваясь) О! Да вы - светский лев! Однако... Однако... Я таким вас помню... много-много лет назад. Иван. Вы помните? Мадам. Я помню, как вы впервые появились в моей гримуборной в таком же фраке, в белом жилете и цветном галстуке... Иван. А вы сидели, небрежно откинувшись в кресле в черном атласном платье┘ Мадам. И мне вас представили: это - молодой русский помещик, славный охотник и плохой поэт. Иван. Неужто вы это помните? Мадам. Совсем не на столько, чтобы забыть. Иван. Полин! Мадам, Тише, тише, мой славный Жан. Иван. Я не могу тише. Я не хочу тише! Мадам. Жан... Добрый Жан... Иван. Полин! А помните Бретань? Как мы удрали туда тайком. Помните дивную луну, восходящую над земл╦й, а на рассвете погружающуюся в море? Помните кривые, изогнутые сосны на побережье? Сколько их было там? Они стояли, почти голые, стояли вопреки бешеному ветру и прибою, вопреки всему-всему... Мадам. ┘ Из-под их ободранной коры проступала янтарная сердцевина, и ты заставлял меня прислоняться к ней. Я хохотала, как сумасшедшая и прикладывала ухо. ╚Послушай, - говорил ты, - так страдает без тебя мо╦ сердце╩. А ветер трепал крону несчастного дерева, и я слышала рвущиеся наружу стоны. Потом ты брал меня на руки и кружил, кружил, кружил┘ А я шептала, шептала... шептала тебе слова, и умирала, умирала, умирала... от любви... Иван. Полин! Моя Полин! Мадам. Жан! Объятья. Поцелуи. Ш╦пот. Иван. Помнишь тот старый замок? Мадам. Где ты бессовестно лгал, что видел приведений! Иван. А угловую башню помнишь? Мадам. Там ты впервые поцеловал меня! Иван. (Радостно) Полин! Мадам. Поцеловал, а потом бросился в т╦мный угол, словно зме╦й укушенный┘ Иван. Я испугался. Мадам (отстраняясь) Меня? Иван. Себя! Я испугался себя, своей несбывшейся мечты, вернее сбывшейся┘ Я испугался, что это сон, что ты вдруг исчезнешь, растаешь, подобно доброй сказочной фее. Мадам. Поч╦м знать┘ Может то и был сон┘ Иван. Нет┘ нет┘ Мадам (отходит) Ну, посмотри, посмотри! Разве я похожа на ту Полин, которая пела цыганские песни и плясала для тебя на восходе солнца, веером разбрасывая юбки? Посмотри! Разве перед тобой та Полин, которая дарила любовь безоглядно, не сдерживая себя, не утаивая ни капельки нежности, не испрашивая взамен ничего, не думая о будущем? Разве я √ та самая? Иван. Да, Полин! Мадам (со злостью) Ты обманываешь себя, Жан! Ты жив╦шь в мираже. В том самом сне! Иван. Ну и пусть! Мадам. Разве так возможно жить? Иван. А как возможно жить иначе? Мадам (тихо, с паузой) Обманывая других. Иван. Что ты такое говоришь? Мадам. Вот видишь, я - другая. (Пауза) И вы, месье Тургенев, как бы не хотели остаться тем жаждущим любви юношей, а уже муж. Ведь вы, вот-вот станете мужем, не правда ли? Иван. Полин! Мадам. Я была на русском венчании. (По╦т) Многое лета... Многое лета... Иван. Полин! Мадам. Разве будущую мадам Тургеневу зовут Полин? Вы снова пытаетесь обмануть себя. Пауза. Иван. Если бы... Ах, если бы сказать времени: подожди... подожди┘ ведь люди ещ╦ так много не успели сделать┘ Мадам. Что вы бормочите? Смелее, смелее! Я жду. Иван (обреч╦нно) Чего же вы жд╦те? Мадам. Вы удивляете меня. Иван. Да! То есть, нет... То есть, да... Я жалкий, низкий человек. Я дал вам повод усомниться в моих чувствах. Я виноват перед вами. Мадам. Передо мной? Нет, месье Тургенев! Вы виноваты... {Пауза) А если я скажу вам: вон! Иван. Как? Мадам. Да! Вон и навсегда! Ведь ваш поступок - это предательство. Иван. Предательство? Мадам. Да, предательство! Вы предали меня. Вы предали е╦... Ради своих эгоистических амбиций вы готовы предать посрамлению весь мир! Иван (растерянно) Как же так?.. (Пауза) Вы обвиняете меня... Вы, самый близкий мне человек, обвиняете меня в пороке, против которого... Как же такое возможно? Как возможно поверить в это? Мадам. Избавьте меня от вашего бреда. Я не желаю это слушать! Иван. А каково мне слушать такое от вас? (Пауза) Вы... Вы - та, ради которой брошено и забыто вс╦: родина, любовь, друзья, родные... Вы же отняли их у меня! Вы же лишили меня всего! Мадам. Замолчите! Иван. Нет! Мадам (кричит) Луи! Иван. А если, не дай Бог, я заболею... заболею или, того хуже, помру? В Париже ли, в Лондоне или Петербурге?.. Ведь никто не прид╦т ко мне! Никто! Ни вы, ни ваши дети, ни ваш муж... Никто из этих европейских фланелевых людей с их суконными лицами, которыми кишит ваш салон... Вы слышите меня? Ни один гальский петух не прилетит, не помашет крылом, не прогорланит последнее ╚адью╩┘ Входит ЛУИ. Мадам. Довольно! Луи, у месье Тургенева бред. Пошлите за доктором. Иван. Нет! Это не бред. Луи. Успокойтесь, Жан. Присядьте┘ Где-то у меня были успокоительные капли... Мадам. Увольте меня от такого зрелища. Я ухожу. Иван. Вон!!! Мадам. Что?! Иван. Я сказал: вон!!! Мадам. Как вы посмели? В мо╦м доме? Иван. В вашем доме? Ха-Ха! Луи. Жан! Иван. Ноги моей больше не будет в этом доме! Вс╦! С меня хватит! Я уезжаю в Россию! Навсегда, господа! Мадам. Вы этим меня очень обяжите, месье Жан! Удерживать вас здесь никто не станет! Луи. Полин! МАДАМ резко взмахивает рукой и быстро уходит. ЛУИ бросается ей вслед. Пауза. Иван. Вот так появляются лишние люди. Боже праведный! Всю жизнь лезть из кожи вон. Всю жизнь писать о них, рассматривать под микроскопом, увеличивая тысячекратно иx чувства и мысли, и вс╦ это для того, чтобы в мгновенье оказаться одним из них. Вдруг самому попасть под микроскоп! Как же случилось такое? Вот так и случилось - легко и просто. Великий взл╦т и великое падение на то самое дно, каменистое и сырое, где никого нет рядом, и вряд ли кто-нибудь будет. Пауза. Я один. Да, один. И моя вотчина далеко, но как сталось, что я от не╦ ещ╦ дальше? Мне ли прятаться от судьбы, не идти ей навстречу, пусть даже и гнуться под ударами е╦ кнута? Мне жаль себя? Нет, не себя┘ Мне жаль ушедшее время, жаль половину прожитой жизни, на поверку оказавшейся пустой, глупой, можно сказать √ дурацкой! И - это так. Только как жить дальше? Как жить не оборачиваясь. Не таская за собой рухлядь когда-то желаемого, казавшегося таким важным, таким необходимым┘ и оставленного в круговерти обыденности. Вечность, пугающая вечность, и к ней необходимо идти. Только бы не забыться! Не сбиться на мелочи, не разменяться на мелкие шажки, на позы, на крючкотворство рук, на гримаски и ужимки. Неужели это всего лишь слова? Надо заново научиться мечтать. Надо влюбиться... (Хватается за голову) У-у-у... Княжна... Милая, добрая, юная Лиза, - разве я люблю вас? Нет. Но я дал ей надежду. Что же я натворил?.. Что же я натворил?.. Впрочем, теперь уже все равно┘ Входит ЛУИ. Луи. Жан, дело в том... Иван. Не утруждайте себя объяснениями, прошу вас. Рано или поздно это должно было случиться. Луи. Но, что случилось? Что произошло? Иван. Разве имеет это теперь значение? Никакого. (Пауза) Я сказал мадам Виардо, что у меня в России есть невеста. Луи. Кто же говорит такое женщине, которую... которой оказываешь знаки внимания? Вы уже столько лет мечетесь между Россией и Францией... Ведь она - ваше вдохновение! Иван. Луи, не напоминайте мне... ради всего святого┘ Мечетесь? Как хорошо вы сказали: мечетесь. Луи. Разве женщина способна простить подобные откровения? Жан, согласитесь... Иван. Вы знаете, Луи. Незадолго до смерти мой отец написал мне: ╚Сын мой, бойся женской любви, бойся этого счастья...╩ Как можно бояться счастья? - думал я до сего дня. Оказалось - можно. (Пауза) Я сожалею о случившемся. Окажите мне последнюю услугу: передайте мои слова мадам Полине. Луи. Полин сейчас выйдет┘ Она только что просила меня о том же самом, что просите вы. Иван. О том же самом? Луи. Она - женщина, е╦ можно понять. Она - слабая женщина. Как говорят у вас, в России: она - баба. Ба-ба! Иван (вдруг взрываясь) А-а, баба? Тогда пусть и держит себя бабой с растр╦панными волосами, босой, вечно беременной и на кухне! В людской е╦ место! Луи (с улыбкой) Как вы похожи, однако, сами того не ведая. Она - испанка, вы - русский... Иван. Испанка... Цыганка... Поганка... К ч╦рту! Попугаю не понять, потому что она √ блядь! Луи (смеясь) О, если бы вы слышали какими словами она крыла вас десять минут назад? Как вы похожи... Иван (остыв) Это было бы смешно, если б не было так грустно. Луи. Вы знаете? Полин - беременна. Иван. Что?! Беременна?! Луи. Об этом говорит весь Париж. Странно, что вы не узнали такую новость ещ╦ на вокзале. Иван. Вокзал... Вот почему вы переезжаете в Германию! Луи, ради Бога, не взыщите, но позвольте предложить вам в долг? Луи. Какой вы, право? - Я никуда не еду. Я уже говорил вам, это во-первых, а во-вторых... Жан, мне за шестьдесят... Когда-то я сказал себе: Луи, тебе вс╦ равно и все едино, и сейчас я готов повторить то же самое: мне вс╦ равно и вс╦ едино! Иван. Я еду в Германию! Прошу вас, не возражайте мне. Пусть там холера, наплевать! Я еду в Германию! Луи. А как же Россия? Иван. К ч╦рту Россию! Я еду в Германию! Луи. Это ваше право. Иван. Да. Это мо╦ право. (Уходит) Входит МАДАМ. ЛУИ глотает порошки. Мадам. Что ответил наш месье Тургенев? Луи (с паузой) Вы как всегда оказались правы. Мне даже не пришлось его просить. Он едет с вами в Германию и да╦т вам деньги. Мадам (тихо) Он - мой... Мой! (Пауза) Луи, я вам не говорила? В этом сезоне в Германии на русских большая мода. (Уходит) Пауза. Луи. Сколько русских шатается по Европе? Зачем? Спросите иx об этом. Они в ответ кивнут головой, пожмут плечами, потрут руки и думай что означает такой набор жестов, -то ли ╚да╩, то ли ╚нет╩, то ли, и то и другое. Заче-е-ем? (Пауза) Что притягивает их сюда? Вылизанные юбками шлюх панели, зел╦ное сукно рулетки, до безобразности правильные квадраты садов и парков, венецианские окна или растянутые в резиновой улыбке лица, и дн╦м и ночью бегущей от скуки толпы? Русские и сами не знают. (Пауза) С каким трудом, с какой болью они покидают свою страну, а, попадая сюда, легко е╦ забывают... Здесь они пьют, бранятся и плачут... Здесь их доброта оборачивается ненавистью, а их любовь дышит убийством... И как же тяжело они возвращаются, словно едут на свои похороны┘ Звучит музыка. ЛУИ танцует с манекеном; он в халате и тапках, манекен в ч╦рном с искрой бархате. Занавес. Примечание автора: Полин Тургенева - дочь Ивана Тургенева и прачки, крепостной его матери. С восьми лет Полин воспитывалась в доме мадам Виардо. Аврора Дюдеван (до замужества Дюпен) - французская писательница Жорж Санд. Именно Санд устроила брак Полины Гарсия и Луи Виардо. Ля Рокет - парижская тюрьма. В начале 60-х годов Максим Дюкан, известный французский литератор, уговорил Тургенева посмотреть казнь преступника в этой тюрьме. Когда нож гильотины поехал вниз, Тургенев отвернул голову. |