Комедия в двух частях

---------------------------------------------------------------
     © Copyright Юрий Дружников, 1975
     Источник: Юрий Дружников. Соб. соч. в 6 тт. VIA Press, Baltimore, т.5.
---------------------------------------------------------------



     ОЛЕГ АНДРЕИЧ, он же ОЛАН, 26
     ИРИНА, 19 с половиной
     ЛЮСЯ НЕЧАЕВА, 15
     СТЕПАН ХОБОТКОВ, 15
     ХОБОТКОВ-СТАРШИЙ, около 50-ти
     КОСТЯ СЕДЫХ, 15
     МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА, 53
     ПЕТРЯНОВ, за 40
     ДВОЕ В БЕЛЫХ ХАЛАТАХ
     НЕСКОЛЬКО  АКСЕЛЕРАТОВ -- ДОЛГОВЯЗЫХ  СТАРШЕКЛАССНИКОВ (необходимость в
них, их качества -- целиком в сфере фантазии режиссера)







     Под оглушительный звонок поднимается занавес, на котором весьма условно
изображена Москва  в  районе  Северного порта: парк с  худенькими деревцами,
шпиль  Речного  вокзала,  хаос  новостроек,  теплоходы  у  причалов,  метро,
светофор,  часы, автомобили, знаки "Осторожно, дети!", "Переход" и "Перехода
нет". И  между всем этим контуры  школы, современной, из бетона и стекла,  с
крытым переходом.
     На  сцене -- вестибюль: часть парадной лестницы, окно, диван. Входишь и
сразу  ощущаешь  биологический  уклон:  на  стене  макет сердца  в  разрезе,
коллекция бабочек и лакарственных трав. В вестибюле  две двери  с надписями:
справа  "Учительская",  слева -- "Директор школы".  Действие  переносится из
вестибюля то в кабинет, то в учительскую.
     Кончился  урок. Вываливаются на  сцену  обезумевшие  от  бремени  науки
старшеклассники.  Один  изображает бренчание на  гитаре,  другой -- ударник,
третий пляшет что-то ультрасовременное,  четвертый, не глядя на них, бежит с
мячом  и  кедами, болтающимися на  шее,  на ходу  отрабатывая  баскетбольные
броски, и т. п. Девочки с хохотом проносятся  мимо. Все исчезают в  проходах
зала.
     Впрочем, сразу выпрыгивает  СТЕПАН в куртке,  увешанной значками. КОСТЯ
выходит  на руках и падает.  Оба убегают. За ними выскакивает ЛЮСЯ, внезапно
замирает.

     ЛЮСЯ    (складывает    ладони    рупором,    кричит).   На-до-е-ло-о-о!
(Прислушивается.  Приплясывает,  поет.)   Надоело,  надоело,  надоело-о-о!..
(Останавливается, снова складывает ладони, но не успевает крикнуть.)

     Осторожно входит  ИРИНА.  Она хороша собой, броско и модно  одета, юбка
могла бы быть короче, да некуда.  На плече модный рюкзачок -- не чета мятому
школьному портфелю. ИРИНА оглядывается, будто попала сюда по недоразумению.

     ИРИНА. Надоело? Что?
     ЛЮСЯ  (с  недоверием).  Неужели  не ясно? Учиться!  Весна  ведь!  Трава
вылезла ужасно зеленая! Хочу лечь на траву и смотреть на облака...
     ИРИНА.  Лежишь  --  а они плывут, плывут,  плывут...  Ой,  как  я  тебе
сочувствую!
     ЛЮСЯ. Правда?! (Огорченно.)  Но  --  нельзя!  Некогда лежать  на траве,
категорически запрещается смотреть в небо! Только в учебник. Еще два месяца.
В  Химках  теплоходы  гудят,  а  мы...   (Широко  раскрывает  рот,  работает
челюстями.)
     ИРИНА. Не поняла.
     ЛЮСЯ. Восемь лет грызем гранит науки.
     ИРИНА (заинтересованно). Так ты -- в восьмом?
     ЛЮСЯ (оглядывая себя). В восьмом.
     ИРИНА. В "А" или "Б"?
     ЛЮСЯ. В "Б".
     ИРИНА. Интересно!
     ЛЮСЯ (подозрительно). А чего особенного?
     ИРИНА. Рослые у вас ребята. Я бы подумала -- в десятом.
     ЛЮСЯ.  Ребята у нас --  телебашни, факт!  Я-то не очень акселерованная,
средняя. Правда, мамы  на голову выше. То есть длиннее. (Неожиданно.) А тебе
восьмой "Б" зачем?
     ИРИНА. Преподавать литературу.
     ЛЮСЯ. Ты?!..  То  есть я  хотела сказать  -- вы?!.. У  нас в  классе?..
Студентка?
     ИРИНА. Угадала! На практику. На ловца и зверь бежит!
     ЛЮСЯ. Я что-то не поняла кто ловец, а кто -- зверь?
     ИРИНА. На уроках разберемся... Литературу любишь?
     ЛЮСЯ. Честно?
     ИРИНА. Разумеется!
     ЛЮСЯ. Ненавижу! А вы любите анатомию?
     ИРИНА. Откровенно говоря, все уже забыла. В школе учила...
     ЛЮСЯ. Не рассердитесь, если я  вам вопросик задам?  Почему  вы именно к
нам в школу пришли? Конечно, у нас учитель  литературы уже три  месяца как в
декрет ушел. Вернее, ушла. Но мы еще не соскучились.
     ИРИНА (недоверчиво). Как же так?..
     ЛЮСЯ. Да  вы что -- про нашу спецшколу не слышали?! Вся Москва знает: у
нас биологический уклон. То  есть антигуманитарный. У нас выращивают будущих
гениев мировой науки.
     ИРИНА. А кто не вытянет в гении?
     ЛЮСЯ.  Того отсеют  как  простой талант. Литературу  любят  стандартные
девчонки,  а у  нас  они  все...  (крутит пальцем  у  виска)  свихнулись  на
биофизике,  микробиологии  и биохимии, как  и  мальчики. Нам  нужен  учитель
биолитературы. Вы в ней сечете?
     ИРИНА (осторожно). Нет!..
     ЛЮСЯ. Мы в НИИ ходим на практику по электронной микроскопии.
     ИРИНА. А как же другие учителя?
     ЛЮСЯ.  С  ними  у  нас  договор  о  мирном  сосуществовании,  поскольку
гуманитарные предметы мы пре-зи-ра-ем. Вам не страшно?
     ИРИНА. Страшно. Но что поделаешь?
     ЛЮСЯ. Кстати, как был ранен Пушкин?
     ИРИНА. Что? Разве это так существенно? Кажется, в живот...
     ЛЮСЯ. Кажется... А если  бы он стрелялся  сейчас, с таким  ранением его
можно было бы спасти? Что должен был сделать хирург? (Выжидая.)  Может, вам,
пока  не  поздно,  отчалить в  другую школу? Более среднюю? То есть, я  хочу
сказать, обыкновенную... Вы у нас и недели не протянете. Снесут!..
     ИРИНА (испуганно). Это как -- снесут?
     ЛЮСЯ. Ногами  вперед.  Шутка такая. Ну, крылатое выражение. А уж любить
вас тут не будут. Это точно!
     ИРИНА. Даже если...
     ЛЮСЯ. Даже если! У нас все обожают  учителя биологии Олега Андреича. Он
же классный руководитель. Наш старик -- энергоемкий.
     ИРИНА. Какой?
     ЛЮСЯ. Ну,  энергичный.  КПД у  него,  как у  МГД-генератора. И  еще  --
неунывающий. С утра до вечера с нами. Души в нас не чает, а мы в нем.  Кроме
зубрил,  конечно.  С теми у него несовместимость.  Для остальных он биобог и
биодух святой. Он будет вашим врагом No 2.
     ИРИНА. Постой-ка! А кто же No 1?
     ЛЮСЯ.  No 1 --  это мы! Мы его биодети.  (Подходит к стене,  включает.
Громко слышно биение сердца.) Вот --  его работа. (Выключает.) Ваше сердце в
разрезе.
     ИРИНА. Почему -- мое?
     ЛЮСЯ.  Потому  что  вы, надо  надеяться,  не  полностью  лишены  серого
вещества и поймете, что...
     ИРИНА. А если я все-таки попробую?
     ЛЮСЯ.  Хм...  (Пристально вглядывается в Ирину.) А  у  вас рефлекс цели
развит!
     ИРИНА.  Спасибо за комплимент... Я пойду, пожалуй.  Меня директор ждет.
Боюсь, рассердится. И с вашим стариком-учителем хочу познакомиться.
     ЛЮСЯ. Еще неизвестно, захочет ли он...
     ИРИНА (изумленно). То есть?
     ЛЮСЯ.  Я хочу  сказать -- доверить  свой самый экстраординарный  в мире
класс -- в какие-то неопытные руки.
     ИРИНА. Где его взять -- опыт?
     ЛЮСЯ. А мы -- кролики?
     ИРИНА. Что ты! Я буду стараться изо всех сил. До встречи!

     ИРИНА подходит к директорской двери, останавливается, входит.

     ЛЮСЯ. Чао!..  (Передразнивая походку  Ирины.)  Бедненькая!  Наивна, как
утробный ребенок. Ну  и достанется ей! Спецдетям из восьмого "Б" палец в рот
не  клади!..  (Ставит  ладони  рупором  и   собирается  снова  крикнуть,  но
раздумывает.) Сбегаю на улицу, мороженого проглочу, чтобы  остыть.  Всю зиму
терпела,  гланды  берегла.  Пора  ангиной  обзавестись, от  школьной каторги
отдохнуть.  Но  сперва сенсацию  --  классу. (Опять  передразнивает  Ирину.)
Обалдеют! (Убегает.)

     Из директорской  двери показывается  МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА.  Она размеренна в
движениях, спокойна, пожалуй, выглядит простодушней, чем есть на самом деле,
улыбается. За ней ИРИНА.

     МАРЬЯ  СЕРГЕЕВНА. Значит, вы на Пироговке в педагогическом учитесь?.. Я
ведь тоже там физмат кончила. Работала и  училась  -- в тяжелые годы.  Долго
вам еще?
     ИРИНА. Два года с лишним...
     МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Ну что же? Практика -- дело временное, а там, как себя
зарекомендуете. Понравимся друг другу -- может, и  работать к нам придете. А
пока   знакомьтесь  со   школой,  постарайтесь  скорей  привыкнуть  к  нашим
порядкам...  (Подумав.)  И  к  беспорядкам  тоже...  Стараюсь  быть жесткой,
разумно,  конечно,  но теперь это все меньше помогает.  Класс, предупреждаю,
непростой. Самостоятельные, языкастые. Вы  еще не представляете, как с  ними
стало трудно!
     ИРИНА. Уже представила... Когда в школу вошла...
     МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Увидеть -- это  цветочки... Ухо приходится  держать на
слуху! Боитесь?
     ИРИНА. Ужасно! Сама чувствую себя школьницей.
     МАРЬЯ  СЕРГЕЕВНА. Срочно перековывайтесь  во  властителя дум. Буду  вам
помогать.  Если что, обращайтесь  безо  всякого  стеснения  прямо  ко мне...
Классный восьмого "Б" сейчас в школе.
     ИРИНА. Олег Андреич?
     МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Слышали?
     ИРИНА. Успели сообщить. Ему скоро на пенсию?
     МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Почему на пенсию?
     ИРИНА. Старик -- ребята говорят.
     МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА (смеется). Ох, эти ребята! Я же вам говорила!.. Кстати,
учтите: он совершенно не знает тонкостей нашего ремесла.
     ИРИНА. Не справляется?
     МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. В том и дело -- почему-то справляется!
     ИРИНА (иронически). Загадочная личность?
     МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА.  Зря не верите  --  сами  убедитесь. В  педагогике  ни
бум-бум. Ох и трудно  мне с ним! Не убедишь,  не прикажешь! Словам не верит,
опытные  учителя для него  не указ. Дети -- так  те от него  без ума: есть в
нем, есть что-то такое, что их привлекает. Бороду носит, как все нынешние...
Вопросы  дисциплины  его абсолютно  не  интересуют. Это,  говорит, проблема,
возникающая  от  скуки. Что ж мне  --  жонглера  на  алгебру  звать? Сам  он
объясняет,  что  учеников  просто  заражает  его   страсть  к  предмету.  Но
по-моему...
     ИРИНА. Что же?
     МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА (доверительно). Они считают его героем. Личность! Я его
фотографию у девчонок в  дневниках  видела.  А  своей  за тридцать два  года
преподавания что-то ни разу не находила. Во всех классах, да что там -- даже
в  соседних  школах,  о  нем  слух.  Он ведь  врач,  хирург,  специалист  по
сердечно-сосудистым операциям. Да еще ученый! Диссертацию чуть не защитил.
     ИРИНА. Чуть?
     МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА.  В последний момент что-то в его  диссертации научному
руководителю  не  понравилось. Дескать, недостаточно  проверено.  Потребовал
заменить, а Олег-то Андреич уперся. С характером! Поперек пути не попадайся!
Хлопнул дверью  -- и весь  разговор. Диссертация-то и  провалилась. А  я вот
рискнула, взяла его.  Но, думаю, он при первой же возможности уйдет...  Чего
вы улыбаетесь?
     ИРИНА. Еще раз хлопнет дверью?
     МАРЬЯ  СЕРГЕЕВНА. Ну, хлопнет  -- не хлопнет,  видно  будет... Ступайте
пока в учительскую, он, скорей всего, там. (Уходит.)

     ИРИНА  поспешно  прихорашивается, затем  решается войти в  учительскую.
Дверь ее резко  распахивается. Навстречу  выходит  человеческий скелет, лихо
размахивает руками и ногами.

     ИРИНА.  Здра...  О господи! Так  можно  рассудка  лишиться...  Скажите,
уважаемый скелет, живой кто-нибудь в учительской есть?
     ОЛЕГ  АНДРЕИЧ (гробовым  голосом). Я был  таким,  как вы,  а вы  будете
таким, как я... (Показывается из-за скелета.) Так у нас в институте студенты
на лбу черепа начертали. Впрочем, извините, я не хотел...
     ИРИНА. Вы кем в школе работаете? Водителем скелета?
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. По глазам узнали?
     ИРИНА. На лбу написано --  сами  сказали. Только почему вы не лысый или
хотя бы не седой?
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Скоро поседею. А лысина для чего?
     ИРИНА. Ребята сказали -- старик.
     ОЛЕГ  АНДРЕИЧ.  Так  это  же должность, а не возраст! За выслугу лет. У
меня стаж -- восемь месяцев.
     ИРИНА. Восемь! А у меня -- ноль!
     ОЛЕГ  АНДРЕИЧ.  Я  и  сам  в  педагогике  руководствуюсь   инстинктами.
Директриса, оформляя меня на работу, предупредила: "Только убедительно прошу
-- не считайте себя неудачником. Неудачников в школе и без вас пруд пруди. А
дети  ущербность  учителя сразу  чувствуют. Неважно,  что вы -- незащищенный
аспирант.  Вы  для  них  академик,  не  меньше!"  "Незащищенный"  --  так  и
сказала!.. Так что, с ее легкой руки, можете считать меня академиком.
     ИРИНА.  Насчет   неудачников,  по-моему,   директор   права,  уважаемый
незащищенный академик!
     ОЛЕГ  АНДРЕИЧ.  Зовите  меня Аликом. То  есть  в школе, для солидности,
Олегом Андреичем. Ребята зовут меня сокращенно -- Олан.
     ИРИНА.  Величественно!..  Пожалуйста, расскажите мне о вашем классе  --
какой он?
     ОЛЕГ  АНДРЕИЧ. О  классе? (Отвечает  урок.)  Класс  представляет  собой
искусственно созданный живой организм, который... который...
     ИРИНА. Который -- что?
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ.  А  вы, собственно,  кто -- Человек  со Стажем Ноль?  Для
десятиклассницы  староваты, а для родительницы слишком молоды. Значит, вы --
старшая сестра ученика.
     ИРИНА. Не угадали!
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Это становится любопытным. Тогда вы -- инспектор из роно.
     ИРИНА. Инспектор -- со стажем ноль? Я  просто  практикантка  со второго
курса педагогического. Почему вы смеетесь?
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ.  Когда я учился  в  школе,  у  нас  в классе  была  самая
некрасивая  девочка  --  она  и  пошла  в  учителя...  А вы... Наконец-то  в
спецшколе появилась красивая женщина!
     ИРИНА. И ее направили в ваш восьмой "Б"... Не боитесь?
     ОЛЕГ  АНДРЕИЧ.  Наоборот!  Проникаюсь самоуважением: я старый  учитель,
хотя и с известным вам комплексом неполноценности.
     ИРИНА. Я о вас слышала.
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. От Марьи Сергеевны?
     ИРИНА.  Представьте,  раньше... Вообразила  себе вас совсем не таким...
(Вспомнив.) А вы тоже ненавидите литературу?
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ (с хохотом). Постойте-ка! Ну, дела: вас уже подзарядили?
     ИРИНА. Ага!
     ОЛЕГ  АНДРЕИЧ. Я ведь бывший  в употреблении экспериментатор. И  теперь
учу  их  делать  открытия так, как  делал  бы  сам, если бы умел.  Наука,  о
Прекрасная Практикантка, забирает человека целиком.
     ИРИНА. Значит, будет возможность уйти -- уйдете?
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Не так-то это просто. Мой  бывший шеф -- могучий человек.
Обзвонил  все  институты  и предупредил, что  диссертация  будет  защищаться
только у него. А мне сказал: место  держу! Да шут с ней, с диссертацией!  Не
на ней свет клином!  Я из-за нее сам чуть инфаркт не  схватил. Три  недели в
клинике провалялся... Сердце, оказывается, не железное. Чего смешного?
     ИРИНА. А вы не знали?.. Но если не железное, может, уступить?  Пойти на
компромисс?
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ.  Уступить, когда я уверен,  что прав? Ну уж дудки! Это не
место в трамвае. Науку убивают компромиссы! Так я твержу своим хирургятам. И
кажется,  есть  толк.  У меня  в  классе  фанатики.  Видно,  мы  с  вами  на
противоположных полюсах.
     ИРИНА. Жалко.
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ (пристально глядя ей в глаза). Мне тоже. (Звенит звонок на
урок. ОЛЕГ  АНДРЕИЧ  растерянно  смотрит на ИРИНУ, спохватывается, глядит ни
часы.) Итак: пять, четыре, три, две, секунда -- старт!
     ИРИНА. Чей старт?
     ОЛЕГ  АНДРЕИЧ.  Ваш  старт!  Начался  отсчет  педагогического  стажа...
(Снимает с себя, надевает ИРИНЕ очки.) Так... (Делает пассы над ее головой.)
Сниб  --  снаб --  снурре --  флюрре  -- базелюрре... Вот вы седеете... Ваши
ученики обзаводятся  семьями... Вот вам и на пенсию пора... (Снимает с ИРИНЫ
очки, надевает себе.) Поговорили с вами три  минуты,  а ощущение, будто знаю
вас сто лет.
     ИРИНА (машет рукой). Но мне еще нет ста!
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Будет!  А пока  давайте дружить.  Я -- классная  дама  со
стажем и буду вашем гидом по школе.
     ИРИНА. И Виргилий ввел Данте в ад.
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ.  Не знаю,  в какой  круг, но на  мой  класс  смело можете
положиться!
     ИРИНА. Вы даже  представить  себе не  можете, как  я боялась. А  сейчас
цепляюсь за вас, как за спасительную соломинку, и проходит.
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Ни грамма сомнений! Мы с вами практику пройдем!

     ОЛЕГ  АНДРЕИЧ двигает впереди себя скелет, собираясь уйти. Возвращается
МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА.

     МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Олег Андреич, дорогой! Ирина -- новая практикантка. Да
вы, я вижу, и без меня уже познакомились? Возьмите-ка ее с собой на анатомию
-- пускай осваивается в атмосфере класса.
     ОЛЕГ  АНДРЕИЧ.  А  что,  идея!  Не  сообразил.  Заодно  познакомитесь с
устройством своего скелета. Впрочем, это мужчина...
     ИРИНА. Откуда вы знаете?
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Из учебника анатомии для восьмого класса.
     ИРИНА.  Давайте, я  вам  помогу, Олег!  В жизни не  ходила  под руку со
скелетом!

     Уходят. МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА не без любопытства провожает их взглядом.

     Затемнение.




     Тот же  школьный вестибюль.  Уроки  кончились.  Тихо.  Входит  ИРИНА  с
классным журналом. Она в новом  костюме, и, как всегда, он ей к лицу. За ней
ЛЮСЯ с портфелем и СТЕПАН с двумя -- своим и Костиным.

     ИРИНА. Братцы-кролики, мы знакомы  три недели, и я в ужасе. Не от того,
что   вы  не  знаете  элементарных  вещей.  Воинственно  не  хотите   знать.
Человечество создавало для вас стихи, музыку, живопись, балет. А вам все это
не нужно?
     СТЕПАН. Если нужно, то в пределах программы.
     ИРИНА. Придется нам с тобой, Хоботков, ссориться.

     Появляется на руках КОСТЯ.

     СТЕПАН. Тут принципиальный разговор, а ты в своем репертуаре  -- клоун!
(Швыряет ему портфель.)
     КОСТЯ  (падает).  Клоун, между прочим, -- серьезная  профессия. Требует
природных задатков и узкой специализации. А это так, хобби. Как вы считаете,
Ирина Павловна, культурный человек должен  уметь ходить на руках? Нет? А где
же гармоничность развития?
     ИРИНА.  Костя,  я сравниваю  тебя на  анатомии и на  литературе  -- два
человека.
     ЛЮСЯ. Он будет хирургом, как Олан.
     КОСТЯ. В области литературы я -- двоечник по убеждению.
     СТЕПАН. Вот я -- везде одинаковый. А мне сегодня двойку -- за что?
     ИРИНА. Есть вещи, которые надо чувствовать. Это не математика.
     ЛЮСЯ. Как  вы  не можете  понять простой вещи? Иметь  пятерочки по всем
предметам  -- еще ничего  не значит! Мне давно  ясно: талантливые  люди ради
того, что им нравится, жертвуют жизнью.
     ИРИНА. Зачем крайности?
     ЛЮСЯ. Крайности? Потому что у нас на все способностей не хватает.
     КОСТЯ. Ирина Павловна! Вы, случайно, не были во Франции?
     ИРИНА. Не успела. А что?
     КОСТЯ. У них есть школа -- Эколь Политехник. Там, если по какому-нибудь
предмету  не успеваешь, тебе сразу лепят пятерку, не спрашивая. Вот и вы  бы
так ставили...
     ИРИНА. Эколь -- не школа, а вуз, Костя. У них основа есть...
     КОСТЯ.  Основа?!  Да наука  так развилась, что люди,  вроде Ломоносова,
знающие все основы, вымирают. Надо углубляться -- жизнь коротка!
     ИРИНА. А  искусство? Еще древние  говорили: жизнь коротка  -- искусство
вечно.
     СТЕПАН. По-моему, искусство короче жизни. Взять кино: полтора часа -- и
живи себе дальше!
     КОСТЯ. Чтобы все узнать, и миллиона звездных лет не хватит. Театр  если
и нужен, так только анатомический.
     ИРИНА. Ничего себе афоризм!
     КОСТЯ. Не мой -- Олана.  Смысл: лучше то, без чего обойдешься, не знать
и не грустить.
     ИРИНА. А  по-моему, лучше  грустить,  и радоваться, и любить --  жить с
открытым сердцем!
     КОСТЯ. В открытое сердце можно занести инфекцию.
     ИРИНА. Вы юные нигилисты,  сухари! Это про вас Пушкин сказал: "Нет ни в
чем вам благодати. С счастием у вас разлад. И прекрасны вы  некстати, и умны
вы невпопад..." Должна вас огорчить: это временное, возрастное...
     КОСТЯ. А мы законсервируемся.
     ЛЮСЯ. Между прочим, Олан с нами целиком и полностью согласен.
     ИРИНА. Значит, и он не прав!
     ЛЮСЯ. Ну, это уж слишком!
     КОСТЯ. Ладно! Предположим, правы вы. Мы согласны слушать Баха. Тащите в
класс  рояль. Но время -- где взять время?  И  без  Баха перегрузка!  А нас,
детей, надо беречь! У нас психика слабая, можно... фьють... (Вращает пальцем
у виска.)
     СТЕПАН. Бах -- и на тот свет!
     КОСТЯ. Мы тут  до вас провели один  экспериментик. Нечаева подходила ко
всем учителям по очереди и спрашивала...
     ЛЮСЯ (перебивая). Сколько, по-вашему, нужно времени, чтобы  приготовить
домашнее на твердый трояк?
     КОСТЯ. Географичка сказала -- полчаса, англичанка -- полтора, математик
--  алгебру --  два  с половиной, геометрию -- полтора. На  историю -- сорок
минут.  На  анатомию  --  час надо  --  это  даже спрашивать нечего... А  на
литературу -- сколько?
     ИРИНА (осторожно). Хотя бы часик, а?
     СТЕПАН. Слыхали?
     КОСТЯ  (иронически). Какая скромность. Так вот, получилось, что простой
честный троечник, оттрубив пять  часиков в школе, должен долбить уроки  дома
восемь часов десять минут.
     СТЕПАН. А у родителей рабочий день сколько?..
     ИРИНА. Выход?
     КОСТЯ. Есть: халтурить! Гармоничность -- это перегрузка.
     СТЕПАН. В мире мудрых мыслей.
     ИРИНА. Я понимаю: сейчас модно прикидываться умственно отсталыми...
     КОСТЯ. Мы -- не дебилы!
     ИРИНА.  Тогда давайте вместе подумаем,  как выкроить  время и сходить в
консерваторию...
     КОСТЯ. Лучше  в уголок Дурова. А вы, Ирина Павловна,  тоже в своем роде
фанатик. Поймите, мы принципы оттачиваем, на ошибках учимся.
     ИРИНА. На каких?
     КОСТЯ.  Вон,  Олан, вместо  того чтобы  взять профессора за грудки и  к
стенке, -- просто  ушел. Да я  бы...  (Бьет кулаком  Хоботкова так,  что тот
отлетает.)
     СТЕПАН. Ты что?
     КОСТЯ. ...показал!.. Так что перевоспитывать нас  -- поздно. Надо  было
начать на нас практиковаться восемь лет назад!
     ИРИНА. Погодите! Еще измените вашей биологии! (Уходит в учительскую.)

     Ребята собираются разойтись, останавливаются.

     ЛЮСЯ. Изменим? Ради литературы?.. Думаете почему она такая нервная?
     КОСТЯ. Училка -- а доказать ничего не может.
     СТЕПАН. Какая она училка?! Всего-то студентка. В голове хи-хи. А  Седых
подавай эрудицию! Занервничаешь!
     ЛЮСЯ. Лопух! Это все следствие.
     СТЕПАН. А причина?
     ЛЮСЯ. Неужели не заметил? Да она того...
     СТЕПАН. Как -- того?
     ЛЮСЯ. Как, как?! Ну, Олан в нее, а она -- в него.
     СТЕПАН. Откуда ты знаешь?
     ЛЮСЯ.  Я же  девчонка,  давно  все заметила. Они  из школы  выходят  --
вдвоем!  И она! Берет! Его!  Под  руку!  Значит,  старик ее  домой провожать
ходит!.. Вчера на  скамейке сижу, а они  идут, как будто кроме них никого не
существует. Даже меня...
     КОСТЯ. "Даже меня!" Подумаешь!
     ЛЮСЯ  (Косте). Ты  в этой области еще не созрел. Да  она на него знаешь
как смотрит?!
     КОСТЯ. Как?! Как?
     ЛЮСЯ. А вот так! (Смотрит. Пауза.)
     КОСТЯ (кричит, машет руками). Ты что?! Что?..
     ЛЮСЯ. Не бойся, это тренировка.
     СТЕПАН. Смотрит -- еще ничего не доказывает.
     ЛЮСЯ. Доказательства?  Пожалуйста!.. Первое,  Олан стал рассеянным.  На
вопросы отвечает, а думает о другом. Факт! Второе.  Изменил своим принципам.
Например...
     СТЕПАН.  Например, двоек раньше никогда  не  ставил. А сейчас влепил. Я
спрашиваю: за что?!  Этого  в программе  нету.  А он: сам  не чувствуешь?  А
чувства в программе тоже нету!
     ЛЮСЯ. Откуда ты, Хобот, программу знаешь?
     СТЕПАН. Программу мне отец купил -- для проверки, чтобы лишнее случайно
не выучить.
     КОСТЯ.  Эта пара  тебе,  Хобот,  за  умственную  отсталость  --  Ирочка
сказала!
     СТЕПАН. Сколько раз говорено: я не Хобот! Зовите меня Степан Степанович
Хоботков, а то врежу!
     КОСТЯ. Сдачи получишь, Степан Степанович!
     ЛЮСЯ. Не отвлекайтесь, мальчики... Третье... Не пошел с  нами  в  музей
института Склифосовского, сказал, что  болит голова. А  Кузьмина видела  его
возле кино "Прогресс".
     СТЕПАН. С ней?
     ЛЮСЯ. Не с тобой же!.. Четвертое.  Она читала Пушкина... Как это там?..
"...Из   наслаждений  жизни  одной  любви  музыка   уступает,  но  и  любовь
мелодия..."  А  Мухин   спрашивает:  "Мелодия  --  для   кого?"  Помните  --
покраснела? Да вся школа говорит, что он в нее втюрился!
     КОСТЯ. Абстрактно говоря, она, в общем, в порядке...
     ЛЮСЯ. В порядке? Да ничего особенного. Сексопильная девица, и все...
     КОСТЯ (Степану). Чего хихикаешь, как недоразвитый? Может, Олану  у  вас
разрешения спрашивать, в кого влюбляться?
     ЛЮСЯ. Не в этом дело! Все девочки против того, чтобы он влюбился.
     КОСТЯ. А как же: вы все сами в старика влюблены!
     ЛЮСЯ. Вот еще! Все! Если и да, то некоторые...
     СТЕПАН. Ты, например...
     ЛЮСЯ. Хотя бы и я! Не в тебя же влюбляться!
     СТЕПАН. Почему?
     ЛЮСЯ. Ты посмотри ни свои уши. (Протягивает ему зеркальце.)
     СТЕПАН. И что? По-моему, уши как уши...
     ЛЮСЯ. А  по-моему, слишком торчат!.. Олан  -- необыкновенный человек. У
него  есть  цель.  Мужчина  без  цели --  ничтожество...  Нет, я  в него  не
влюблена! Просто он -- мой кумир, рыцарь в очках и без шпаги. Как артисты на
фотографиях. Но все  это -- было.  Теперь ему на нас наплевать. Все внимание
-- ей! Нас на Иру променял!
     СТЕПАН. Ревнуешь!
     ЛЮСЯ. Я?! С какой стати?!
     СТЕПАН. Женщина всегда ревнует мужчину, который ей нравится.
     ЛЮСЯ. Да он классу изменил! А ты -- нравится!
     КОСТЯ.  А мне нравится,  когда  меня не опекают с  удвоенной силой! Она
сидит на всех уроках. Анатомию вдвоем проводят -- она  плакаты  развешивает.
На собраниях не поймешь, кто классный руководитель: Олан или практикантка...
     ЛЮСЯ. Уже требует, чтобы мы толстые журналы читали.
     СТЕПАН. А тут на худые -- времени нема!
     КОСТЯ.  Ести  поженятся --  вообще  хана!  На литературе  аукнется,  на
анатомии  откликнется. Я  такое иго терпеть не намерен. Крепостное право сто
лет как отменили. С женщинами надо разговаривать сурово: нет, и все!
     ЛЮСЯ. Как же, по-вашему, быть?
     КОСТЯ. Вы  как  хотите,  а я беру личное  обязательство: литературу  не
учить. Пушкин сказал: "Спи, младенец мой прекрасный, баюшки-баю!" Вот и буду
спать на литературе по указанию Пушкина.
     ЛЮСЯ. Это, кажется, сказал Лермонтов.
     КОСТЯ. Тем более! Ее директриса за наши двойки в два счета выгонит!
     СТЕПАН. Лопухи  вы! Уши развесили. Ждите, пока выгонит. Да меня отец до
этого за двойки живьем съест -- тапочки сплюнет. Действовать надо!
     ЛЮСЯ (осторожно). Как?
     СТЕПАН.  Очень  даже  просто:  вбить  клин  между  ними  --  и  привет!
Пофлиртовали -- и хватит!
     ЛЮСЯ. Хватит... Легко сказать!
     КОСТЯ. А  чего?  Давай, Хобот, то есть  Степан Степанович,  выступи  на
собрании и заяви: "Ирина Павловна! На каком основании вы  влюбились в нашего
персонального Олана? Этого в программе нету". Ей и крыть нечем.
     СТЕПАН. Я не понял: кто выступит? Я?!
     КОСТЯ. Ты же летом на  Клязьме с камнями во рту дикцию отрабатывал, как
Цицерон, -- сам говорил.
     СТЕПАН. Как Демосфен, балда!
     КОСТЯ. Нет возражений. Выскажись, как Демосфен.
     СТЕПАН. Не...  Какой  же  дурак открыто будет выступать?  Надо тонко...
(СТЕПАН прижимает к себе  головы  ребят  и что-то шепчет. Все  смеются.) Еще
увидим, у кого умственная отсталость!
     ЛЮСЯ  (Степану).  Сам-то  трусишь?  (Косте.)  И  ты   тоже?  Эх  вы!  А
называетесь мужчинами!..
     СТЕПАН. Стоп: есть еще способ, вполне порядочный: "на морского"!
     ЛЮСЯ. Это как?
     КОСТЯ. Примитив! Бросим жребий -- "на морского". На кого падет -- тот и
скажет!
     СТЕПАН. Согласны? Моя идея -- я не участвую.

     ЛЮСЯ и КОСТЯ складывают пальцы в кулаки и размахивают ими.

     КОСТЯ. Начинаем с меня. Раз!.. Два!.. Три!..

     Разжимают пальцы -- кто сколько, КОСТЯ подсчитывает сумму,  показывает,
на кого она выпадает. ЛЮСЯ кричит.

     КОСТЯ. Прекрасный пол -- тебе!
     ЛЮСЯ. Это кто -- прекрасный пол? Я? Хотя... Вообще-то да. Только...
     СТЕПАН. Тише вы! Раскудахтались. Она!

     Ребята  прячутся  --  кто где.  Из  учительской  выходит  ИРИНА. СТЕПАН
выталкивает ЛЮСЮ. ЛЮСЯ  выскакивает из укрытия, едва удержавшись от падения,
кашляет.

     ИРИНА.  Ты  еще  не  ушла,  Нечаева?..  Пока  не  забыла.  Помнишь,  ты
спрашивала о ранении Пушкина. Я выяснила у нас  в институте у пушкинистов. В
1937 году врач Арендт, потомок Николая  Федоровича  Арендта, который пытался
лечить   раненого   поэта,   установил:    современными   методами   Пушкина
действительно можно было бы спасти.
     ЛЮСЯ  (равнодушно).  Пуля  прошла в брюшину  и задела крестцовую кость.
Начался перетонит. Из коматозного  состояния можно было вывести  при наличии
антибиотиков. Мы это давно знаем.
     ИРИНА. Зачем же тогда спрашивала?
     ЛЮСЯ. Вас уж и проверить  нельзя?.. Между прочим, Олегу Андреичу на эту
операцию потребовалось бы два часа сорок минут. (После паузы.) Погода какая!
Летом запахло.  Наверно, мы с  Оланом  снова  в  заповедник поедем  на  Оку.
Прошлым летом полтора месяца там жили. Лекарственные травы собирали. Лягушек
оперировали. Купались. Течение там быстрое  -- песок  из-под  ног уносит, не
устоишь... А вы... поедете с нами?
     ИРИНА. Я плохо плаваю.
     ЛЮСЯ. Научим!
     ИРИНА. Соблазнительно!
     ЛЮСЯ (вдруг). Вы детей любите? Маленьких?
     ИРИНА. Очень.
     ЛЮСЯ. И я -- просто страсть! У  меня  их будет... (Загибает по  очереди
все десять пальцев.) Два. Мальчик и девочка.  Когда к старику, то есть Олегу
Андреичу, приезжала жена, я целые дни возилась с ребенком.
     ИРИНА. С каким ребенком?
     ЛЮСЯ. С младшим.  Такой симпомпончик, щечки розовенькие! А старший дома
остался.
     ИРИНА. Чья жена?..
     ЛЮСЯ. Его... Ненадолго приезжала, они вроде развелись...
     ИРИНА. Чушь какая-то! Но откуда?
     ЛЮСЯ. Из Серпухова. Или нет, из  Калуги... Что  с вами, Ирина Павловна?
Побледнели... Жарко?
     ИРИНА. Нет... ничего... Глупости!
     ЛЮСЯ. Вы не расстраивайтесь! Мужчины, они такие!.. Если разобраться, он
вам не пара. Вы похожи на студентку ВГИКа, а он очкарик, сухарь!
     ИРИНА. Вот оно  как! За  меня решила? Я-то думала  -- ты просто наивная
девочка. А у тебя острые коготки! (Убегает.)
     ЛЮСЯ. Будешь без коготков -- тебя поцарапают!

     Высыпают ребята.

     СТЕПАН. Блеск! Налицо шок. Вернее -- на лице!
     КОСТЯ. А по-моему, нечисто получается. Запашок есть...
     СТЕПАН. Лопух! Нам что ли нужно? Это же в интересах класса!
     ЛЮСЯ (Косте). Чудачок!  Будет Ира уходить из школы, скажем:  разыграли.
Что  у  нее -- чувства  юмора  нету?  Как же без  чувства юмора  преподавать
русскую литературу?
     СТЕПАН. Атас! Прячьтесь скорей! Олан идет! (Косте.) Твоя очередь!..

     ЛЮСЯ и СТЕПАН снова поспешно  прячутся. КОСТЯ спотыкается о собственный
портфель, падает. Входит ОЛЕГ АНДРЕИЧ.

     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Седых, так сотрясением мозга обзавестись можно...
     КОСТЯ. Это сорок дней полного покоя. Лафа!
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Не для всех. Ты Ирину Павловну не видел?
     КОСТЯ. В буфет прошествовала.
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Старик, как протек урок литературы?
     КОСТЯ. Нормально. Полная гармония. А что?
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Я беспокоюсь за Ирину Павловну. Она молода, неопытна.
     КОСТЯ.   Неопытна?  Да   она   опытней   вас!   В   два  счета  того...
Попрактиковалась и... вас окрутила...
     ОЛЕГ  АНДРЕИЧ.  Вон ты о чем!  Тогда уж  не она меня, а я  ее. В  твоем
возрасте можно быть и погалантней.
     КОСТЯ. С какой стати? Она сама смеется, что вы науку на нее сменили.
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Как -- смеется?
     КОСТЯ. Да так! Цитирует Пушкина про любовь и  смеется, что вы за ней...
Вокруг нее... Ну, интеллигентно выражаясь, вьетесь...
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Что же смешного?
     КОСТЯ. Для меня лично -- ничего. Флирт как флирт. А она говорит, что ее
жених лучше.
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ (после паузы). Седых, у тебя температура! Какой жених!
     КОСТЯ. А  тот, который в этой...  как  ее... в армии служит, на Дальнем
Востоке.  Скоро  вернется, и  тогда  свадьба. Уже,  говорят,  назначена. Как
думаете: нас с вами позовут?
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ.  Слушай, Седых, поумней ничего не  могли сконструировать?
Это же шито белыми нитками!
     КОСТЯ. Поумней --  трудней. Я  пойду, а  то уроков!.. Одной  литературы
ваша  Ирина задала часа на два... (Идет, останавливается.)  А  температура у
меня лично из-за этого никогда не повышается! (Убегает.)

     ОЛЕГ АНДРЕИЧ стоит в задумчивости,  потирая  виски. Возвращается ИРИНА,
хочет незаметно пройти мимо, но ОЛЕГ АНДРЕИЧ оборачивается.

     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Ты когда уходишь домой? Надо поговорить...
     ИРИНА. Поговорить? (Подумав.) У меня дел много...
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Не глупи! Если на все реагировать...
     ИРИНА. Да я  и  не реагирую. Просто настроение... Я  же не кукла, чтобы
вечно быть розовощекой, смеющейся и в восторге хлопать  глазами... Не жди, я
задержусь. (Уходит.)
     ОЛЕГ  АНДРЕИЧ (обиженно).  Если дел много, конечно... Не жду. (Уходит в
другую сторону.)

     Появляются ЛЮСЯ и СТЕПАН. Переглядываются, застывают на мгновение.

     СТЕПАН (в позе профессионального чтеца). "Нет ни в чем вам благодати. С
счастием у вас разлад. И прекрасны вы некстати, и умны вы..." Как там?..
     ЛЮСЯ. "Невпопад".
     СТЕПАН.   Будет  впопад!   Они  от   нас  так  легко   не   отделаются.
(Передразнивает.) Шито белыми нитками... Ладно! Черными сошьем!

     Смеются. ЛЮСЯ убегает. СТЕПАН уходит на цыпочках.

     Затемнение.




     В  своем  кабинете  работает  МАРЬЯ  СЕРГЕЕВНА.  Оттуда  слышно  радио:
"Разведите  руки пошире. Вдохните".  Это  урок производственной  гимнастики.
Слышна бодрая мелодия из оперетты.
     В вестибюле на стене  новая доска:  "До  экзаменов  осталось ... дней".
Число еще не повесили на гвоздик.
     Появляется  ХОБОТКОВ-СТАРШИЙ.  Он тщательно одет, белоснежная  рубашка,
модный  галстук.  ХОБОТКОВ  тащит огромный  щит.  Перед  кабинетом директора
поправляет манжеты, стучит в дверь, улыбается.

     МАРЬЯ  СЕРГЕЕВНА.  А,  заходите,  товарищ  Хоботков.  Частенько  к  нам
заглядываете. Удобно работать по соседству со школой?
     ХОБОТКОВ.  Вот,  Марья  Сергеевна,  все  изготовлено  в  лучшем виде...
Попробуйте сказать, что  родительский комитет  плохо работает! Здравствуйте!
(Почтительно жмет  руку.) Глядите,  какой щит! Не подумаешь, что из отходов.
Натуральная синтетика. Лучшие бывшие дети  школы -- семь докторов и двадцать
четыре кандидата -- улыбаются все как один. А это -- для новых кадров  места
оставлены. Были бы кадры!
     МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Кадры будут, не сомневайтесь! (Рассматривает щит). Все
мои.  Смеются,  голубчики.  А  постарели-то!..  Ой, спасибо,  отец Хоботков,
спасибо! Помогите повесить. Вот молоток -- мужская работа.

     Выходят  в  вестибюль.  ХОБОТКОВ  заколачивает  гвозди.   Повесив  щит,
возвращаются.

     ХОБОТКОВ. Я для школы -- находка, Марья  Сергеевна. Таких родителей еще
поискать! Все в порядке  шефства. Как говорится, шефство заменяет  средства.
Пускай детишки смотрят, а то у них одна  сирень в  голове... (Доверительно.)
Кстати, у меня к вам разговорчик имеется. Ведь пришел я к вам не  только как
отец  своего  сына,  но  и  как  администратор  к  администратору,  с  делом
общественным, которое...
     МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Вот как? Присаживайтесь!
     ХОБОТКОВ.  Спасибо!  (Ходит  по  кабинету.)  Обиды  таить --  не в моих
правилах.   Я  стою   за   гласность.  Откровенно   говоря,  причина   моего
взволнованного состояния является следствием той информации, которая...
     МАРЬЯ    СЕРГЕЕВНА.   Случилось   что-нибудь?    Мальчик   ваш    вроде
благополучный...
     ХОБОТКОВ. С вами могу поделиться: назревает  опасность ухудшения.  Дети
стремятся в  отличники  -- в  институт, сами знаете,  как  трудно поступить!
Гуманно ли крылья подрезать? Учитель ставит по анатомии двойку, в результате
чего исказится картина успеваемости. Не о своем ребенке пекусь! Какими будут
общие показатели?
     МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Незаслуженная двойка? Вряд ли...
     ХОБОТКОВ. Зря сомневаетесь! Недавно в газете была статья, между прочим,
умная. Там  пишут: раз двойки  -- значит  педагог не в состоянии научить.  У
Олега Андреича ведь  нет  педагогического  образования. А Ирина даже вуза не
окончила. И это у нас, в спецшколе с уклоном!
     МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Ирина  Павловна у  нас на практике. Девушка  душевная,
искренняя, не без романтики -- ребятам все это на пользу. С Олегом Андреичем
полный  контраст.  Что  касается   биологии,  то   требования  действительно
завышенные, да. Плохо ли это?
     ХОБОТКОВ.  Он  таланты  ищет, а к  Степе  Хоботкову  --  одни придирки.
По-моему, талантов  слишком много стало, а  образования  прочного нету.  Все
верхушки сшибают. Сидеть  не учатся,  вот что  плохо! Мы с  женой  воспитали
Степана усидчивым. Чтобы в облаках летал, не хочу. Но перья у него из хвоста
выщипывать негоже!
     МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА (поморщившись). Педагогу, должна вам сказать, видней. В
данном случае, отец Хоботков, вам трудно быть объективным.
     ХОБОТКОВ. В данном случае, возможно. Но все дети должны быть равны!
     МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Равны. Но не одинаковы!
     ХОБОТКОВ. Ладно. Тогда копнем глубже. Истинная причина вам-то, надеюсь,
известна?
     МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Что вы имеете в виду?
     ХОБОТКОВ. То, что у учителя  мысль теперь направлена не  на учеников, а
на то, как совратить практикантку.
     МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Что?? Чепуха какая-то!
     ХОБОТКОВ.  У  меня  точная информация.  Есть  даже  русская  пословица:
"Устами младенца глаголет истина". Дети не врут!
     МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА.  Восьмиклассники -- не младенцы. В этом возрасте врать
умеют!
     ХОБОТКОВ. Нет, мой  Степан  -- ребенок незамаранный.  Все мне сообщает.
Выводы я делаю сам: учителя, понимаете, влюбляются  друг в  друга и выражают
чувства в  отметках! Мстят тем  в классе, кто за чистую нравственность.  Моя
семья все  делает, чтобы  дать  сыну  образование,  как  у  всех,  воспитать
достойно -- и вот... В газетах пишут, учителя перегружены. Раз разврат, есть
досуг!  А детей  любить  -- времени  в  обрез!  Лучше  бы,  чем  произвольно
ухаживать в рабочее время, давали глубокие и прочные знания.
     МАРЬЯ  СЕРГЕЕВНА. Мне  все-таки кажется, папаша Хоботков,  вы  чересчур
подливаете масла в огонь.
     ХОБОТКОВ. Раз уж  откровенный  разговор,  так я  еще не все  вылил!  По
моральному  облику  прогуляемся.  Какой  пример  молодому  поколению?  Детям
твердим  об ответственности  и правильно  делаем. Я бы еще дозу увеличил. Но
где же, позвольте  спросить, ответственность учителя? Ученикам специальность
нужна,  а не шашни,  извините  за  выражение.  Я  бы  народным  образованием
руководил -- ввел бы отметки по моральному облику.
     МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Интересно. Это за что же?
     ХОБОТКОВ. "Моральный троечник" или, к примеру, "моральный  двоечник" --
кому надо, сразу видно. Школа ведь  -- не кино. В нее  ходят  без  билетов и
завлекать нечего. И секс в ней детям наблюдать  незачем.  До шестнадцати лет
это делать вообще запрещается! А тут? Жениху, понимаете, изменила...
     МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. У нее -- жених?!
     ХОБОТКОВ. Вы меня удивляете... Все это знают -- военнослужащий, спецназ
Минобороны.  К  сожалению, женихов пока указывать в анкетах не требуют.  Вот
вам и положительный пример!
     МАРЬЯ  СЕРГЕЕВНА. Спасибо  за сигнал,  товарищ Хоботков. Надеюсь,  этот
разговор останется между нами?
     ХОБОТКОВ. За кого вы меня принимаете?! Само собой!
     МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Вот и хорошо. А я подумаю.
     ХОБОТКОВ.  Подумайте, не имею  ничего  против. Но без  мер,  уверен, не
обойтись. И если  любовь потребуется воспитывать на положительных примерах и
прочее, то фильмы я подберу. Милости прошу -- коллективную заявочку ко мне в
кинотеатр "Прогресс" без очереди, а вам лично -- на  любую дефицитную ленту.
(Раскланивается,   выходит   из   кабинета,   останавливается,   за   дверью
прислушивается.)

     МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА прошлась по кабинету. Она не знает, на что решиться.

     МАРЬЯ  СЕРГЕЕВНА. Только  этого не  хватало!..  Значит, и  до родителей
дошло... Учителя, так те давно потихоньку обсуждают. Кто "за", кто "против".
А  мне-то  что делать?  Притворяться,  будто  не  замечаю?  Не  дадут  ведь,
напомнят,  спросят...  и  не хочется  принимать  меры...  Надо!.. И лучше не
затягивать..  (Снимает  телефонную трубку.)  Скажите, у вас  в  кабинете нет
Ирины  Павловны? Где  видели?  На репетиции в актовом?  Попросите  ее срочно
зайти ко мне. И, если не трудно, по дороге постучите в биологический кабинет
к Олегу Андреичу. Пускай тоже зайдет.

     ХОБОТКОВ-СТАРШИЙ  удовлетворенно  кивает,  вытирает  пот  и  уходит   с
чувством выполненного долга. Кабинет затемняется.

     Пауза.

     В вестибюле стремительно появляется ИРИНА, следом за ней поспешает ОЛЕГ
АНДРЕИЧ.

     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Ирэн! Эй, мадемуазель Практикантка! Да Ирина же!..
     ИРИНА (останавливаясь, холодно). Я слушаю тебя, Алик.
     ОЛЕГ  АНДРЕИЧ. Проносишься  мимо -- не  угонишься. Что ты  делала вчера
вечером -- без меня?
     ИРИНА. Нескромный вопрос... Допустим, читала...
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Послушай! Мне необходимо с тобой поговорить!
     ИРИНА. Сейчас? Не могу: меня срочно вызывает Марья Сергеевна.
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Вот как? Зачем?
     ИРИНА. Понятия не имею.
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Странно. И меня... Не знаешь причины?
     ИРИНА. Говорю же: понятия не имею!
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Хочешь, я пойду первым?
     ИРИНА. Как Матросов? Нет уж!
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Тогда тебя подожду.

     ИРИНА пожимает плечами: дескать,  как  хочешь. Она входит к  директору.
Олег  Андреич уныло  бредет. Исчезает  в учительской. Высвечивается  кабинет
директора.

     МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА (ласково). Ириночка Павловна, деточка! Последние дни вы
что-то встревожены. Что с вами?
     ИРИНА. Трудно объяснить -- личное. Не обращайте внимания. Вы мне хотели
дать поручение?
     МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Никаких поручений! Просто собралась поговорить.
     ИРИНА. По  поводу практики? Вам ведь мне характеристику  писать. Как вы
меня оцените?
     МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА.  Я была  на вашем  уроке. У  вас  чувствуется любовь к
предмету,  кругозор, эмоциональность! Что  касается  дисциплины  -- при  мне
ребята сидят, а без меня шум. Но... то -- другой разговор.
     ИРИНА. А этот -- о чем?
     МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА.  У вас недавно мать умерла, я знаю. Могу  я поговорить
откровенно,  как  мать  с  дочерью?  Я вот  думала не  о работе  вашей, а  о
счастье...
     ИРИНА. Моем?
     МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА (подходит к Ирине, обнимает, усаживает рядом на диван).
Учителя и родители  обратили мое внимание, я сама не знала!  Дети на  уроках
шушукаются. Восьмой "Б" просто с рельсов сошел!
     ИРИНА. Из-за чего?
     МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Не понимаешь? Тогда  спрошу прямо. Что у тебя с Олегом
Андреичем?
     ИРИНА. Вот вы о чем?
     МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Да, об этом.
     ИРИНА (с печальной улыбкой). Дети решили?
     МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Дети.
     ИРИНА. Им виднее. А я не знаю!
     МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Так!  Не знаю -- и точка!  Правильно,  девочка! Я тоже
самолюбивая и все понимаю. Все-таки двух дочерей замуж выдала, а растила без
мужа. (Пауза. Доносится шум перемены.) Не для осуждения хочу с тобой с глазу
на глаз  пошептаться, а подсказать.  Я так думаю: не  все  советы  на  свете
только вредные.
     ИРИНА. Вы -- о сплетне?
     МАРЬЯ  СЕРГЕЕВНА.  Шут с ней,  со сплетней.  Поговорят, да  перестанут.
Особенно, если дело серьезное. Сама-то как думаешь? Серьезное?
     ИРИНА (глухо). Не знаю...
     МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Вот  видишь! Сейчас столько легкомыслия вокруг, что не
грех  молодой женщине  и поостеречься. Вы знакомы --  и месяца нету.  А  я с
Аликом   учебный  год   вместе.  И  по-хорошему,   и  конфликты  бывают.  Он
значительный человек, ничего не возразишь. Таким можно увлечься. Но  ведь он
одержим своей наукой. Для таких все вокруг  -- выжженная  земля. Сегодня для
него не существует, он рвется  вперед. Ты -- девушка, тонко чувствуешь, а он
сухарь. Если один из двоих должен себя приносить в жертву, разве это любовь?
Или решила, как мотылек, сгореть на огне?  Нет, он тебе не  пара!.. Молчишь?
Значит, я права!
     ИРИНА (холодно). Спасибо. Я подумаю.
     МАРЬЯ  СЕРГЕЕВНА (начиная  сердиться). Зря обижаешься.  Ты  еще слишком
молода, даже не самостоятельна -- еще учишься!
     ИРИНА.  Я  уже  давно  самостоятельна.  Мне скоро двадцать лет!  Пойдет
третий десяток! И если бы был человек, который... которого я...
     МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА.  Профессии еще нет, институт не окончен! А  он-то, он!
По-моему, стал таким же легкомысленным мальчишкой, как его ученики!
     ИРИНА.  Не волнуйтесь,  Марья  Сергеевна!  Все  не  так остро, как  вам
показалось. Мы с ним просто друзья...
     МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Так я и думала... Как говорится, каков вопрос -- таков
ответ...
     ИРИНА (вдруг). Можно вас спросить? Правда, что вы ребят стрижете?
     МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Я?!
     ИРИНА.  Мне ребята рассказывали,  что у  вас... у нас  в  школе  волосы
мальчишкам стричь обязательно до челочки.
     МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА (смеясь). Раз в  неделю я захожу  в класс и говорю:  "А
ну, мальчишки, кто не подстрижен, с  портфелем ко мне в  кабинет".  Портфель
оставляют  и  дуют  в  парикмахерскую.  У  кого   нет  денег  --  даю  свои.
Пострижешься -- бери сумку и шагай на здоровье домой. При чем тут стрижка?
     ИРИНА (испуганно). Ведь это же вмешательство в личное!
     МАРЬЯ  СЕРГЕЕВНА. Вон что! (Сердясь.) Да в их же интересах!  И в школе,
согласитесь, должен быть порядок... Эдак можно...
     ИРИНА  (встает с  дивана).  Извините,  но  если  можно это,  то можно и
другое. Можно  указывать,  кто  кому  не должен  нравиться.  Выходит, Наташе
Ростовой можно, а учительница такого права лишена?
     МАРЬЯ  СЕРГЕЕВНА  (выведена  из  равновесия, но еще  держится  в рамках
задуманного разговора). Ты  меня  не поняла, деточка. Вон как обрушилась, не
даешь сказать. Старшеклассники  у меня такие же ежистые!.. Я ведь не  ханжа.
Ты вот в  брюках  в школу  ходишь -- я  молчу. Нет, горе  и радость  мне  не
безразличны. И любовь тоже.
     ИРИНА. Любовь -- разве это не личное?
     МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Нет! Любовь -- дело общее. Потому что семья -- частица
общества.
     ИРИНА. Но  разве общество может помочь любить?  По-моему,  может только
помешать!
     МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Смотря как! Помогать с пользой -- разве плохо?
     ИРИНА. С пользой -- для кого? (Повторяет с усилием.) Для кого?
     МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Ну вот, и глаза на мокром месте. Дочки мои такие: чуть
что -- в слезы. А я за жизнь свою несладкую научилась не  плакать. Слезы  из
меня не выдавишь. Поверь,  девочка, я  людей  знаю. Ты  хороша собой, у тебя
впереди жизнь целая! И поклонников будет тыща! Не бери его близко к сердцу!
     ИРИНА. Марья Сергеевна, а... Олега вы позвали... на ту же тему?
     МАРЬЯ  СЕРГЕЕВНА  (срываясь).  И   об  этом  знаешь?  Успел   уже  тебя
предупредить?
     ИРИНА. Сама его спросила... Я могу быть свободна? Простите, я, кажется,
резко говорила...
     МАРЬЯ  СЕРГЕЕВНА  (успокаиваясь).  Да  что  уж!   Понимаю.  Разговор-то
неприятный. Но подумать есть о чем!
     ИРИНА. Спасибо за науку, Марья Сергеевна. На практике, как ни  странно,
не столько я учу, сколько меня.
     МАРЬЯ  СЕРГЕЕВНА.  Почему  же  странно?  У  нас  полнокровный  здоровый
коллектив. Не я даю советы -- он. Так что его и благодари. Идите, деточка!

     ИРИНА  устало выходит из кабинета в вестибюль. ОЛЕГ АНДРЕИЧ  вернулся и
ее поджидает. ИРИНА шарахается от него в сторону. Он пытается остановить ее.
ИРИНА  убегает.  ОЛЕГ   АНДРЕИЧ  стремительно  направляется  в  кабинет.  Он
возбужден. МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА тоже не столь спокойна, как в разговоре с ИРИНОЙ.

     ОЛЕГ  АНДРЕИЧ   (опершись  кулаками  о  стол,  с  вызовом).  Что  здесь
произошло, Марья  Сергеевна? Ирина вышла -- комок нервов. Я хотел сказать --
Ирина Павловна. В чем дело?
     МАРЬЯ  СЕРГЕЕВНА. Успокойтесь, Олег Андреич. И спрячьте ваши  кулаки --
они  меня  не  вдохновляют...  Женщины  посекретничали --  неужели  это  вам
интересно?
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Я закурю, разрешите?
     МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. И дайте  мне сигаретку!.. Говорят, вдвоем покурить  --
разговор заменяет...
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Ненужный разговор -- заменяет... А у вас какой?
     МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Что  с вашим классом, Олег Андреич? Будто подменили...
Весна?
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Не замечаю. Работают! Если  кто-то может больше, я требую
еще больше, так что  меру между хорошо и  плохо установить трудно. Отметки я
бы вообще не ставил -- я и без них знаю, кто есть кто.
     МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. А двойка Хоботкову?
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Так это -- за тупость!
     МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА (саркастически). За это,  конечно,  можно.  А чем бы вы
заменили оценки остальным -- пряниками?
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Оставил бы одну чистую радость познания.
     МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. А если у детей не будет радости познания?
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Учителя надо гнать в три шеи! Дети ни при чем!
     МАРЬЯ  СЕРГЕЕВНА. Ладно, тогда  конкретный пример. Вот на литературе  у
них нет радости. Значит?..
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ.  Знаете -- сдвиг есть. Что-то в них зашевелилось. Честное
слово! Сам сидел у Ирины на уроках...
     МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Вы? А говорили, литературу не любите...
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Говорил! А теперь  засомневался. Я ведь на  французский с
десятым классом "А" весь год ходил. Мне второй язык во как  нужен! (Проводит
пальцем поперек горла.)
     МАРЬЯ   СЕРГЕЕВНА.   Директор   узнает  последним.  Почему  это  Тамара
Генриховна мне не рассказала? (Решившись.) Олег Андреич, я хочу вас спросить
не о французском. Вы мужчина,  с вами я могу  говорить прямее, чем с  Ириной
Павловной.  Она --  девушка  юная,  студентка,  и ваши  отношения на  глазах
школы... Вы считаете, в порядке вещей?
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ (с улыбкой). А вы что -- против?
     МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Видите ли... Так не скажу. Это,  как  мы,  математики,
говорим, некорректно.
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Согласен!
     МАРЬЯ  СЕРГЕЕВНА. Но на ребятах отражается. Не рано  ли  им  вникать  в
подробности отношений взрослых?
     ОЛЕГ  АНДРЕИЧ. Разве дома и на улице они изолированы от этих отношений?
Скрывать? До  какого  возраста?  Они все равно видят больше,  чем  мы.  Так,
может, наоборот? Показывать, что хорошо и что плохо?
     МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Показывать?!  Вы уверены, что  ваш пример положителен?
За знания роно с нас строго спросит. А любить... любить жизнь научит получше
нас.  Правда  ли, что на  уроке анатомии у  вас был спор с ребятами: сколько
процентов физиологии в любви?
     ОЛЕГ  АНДРЕИЧ.  Правда.  Мне  кажется,  пятнадцатилетние, которые скоро
получат паспорта, о некоторых вещах обязаны говорить с врачом...
     МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Вы -- прежде всего педагог!
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Пусть так! Не  для того я пришел в школу, чтобы объяснять
старшеклассникам, что детей приносят аисты и подкладывают в капусту!
     МАРЬЯ  СЕРГЕЕВНА. Согласна!  Но отношения ваши  в школе...  Это... тоже
наука?
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ (нахмурившись). Неужели вы  серьезно просили Ирину и  меня
прийти из-за этого?
     МАРЬЯ  СЕРГЕЕВНА.  Сперва думала  с  классом  переговорить.  Объяснить,
успокоить. Но что -- объяснить? Да и нетактично, минуя вас...
     ОЛЕГ  АНДРЕИЧ (с остервенением  гасит  сигарету,  отчеканивает  слова).
Марья Сергеевна! Я с уважением  отношусь к вашему опыту, умению справиться с
семьюстами ребятами и сорока учителями, включая меня самого. Я в школе почти
что год, многому уже не удивляюсь. Но кое-что... Вы позволите?..
     МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Разумеется!
     ОЛЕГ  АНДРЕИЧ. В школе кое-что удивляет. Например, учителя, преподающие
по-старинке.  Истины,  подающиеся в разжеванном  виде, бесспорно. Так  учили
меня десять лет назад, но в спецшколе в  наше напряженное время так  нельзя.
Ребята не умеют использовать знания на смежных предметах, не умеют читать ни
по-французски,   ни  по-английски.   Проходят  сказочки   для  пятилетних  в
адаптированном переводе.  Назовите  мне  школу,  в  которой  учат латынь?  В
медицине без нее пропадешь!
     МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Разговор-то -- о личном, о вас, а вы вон куда!
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Если бы ваша позиция отражалась только на мне  и Ирине, я
бы стерпел. Но косность отражается на детях!
     МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА.  У  меня косность? То, о чем  вы говорили,  --  трудно
осуществить. Перегрузка! Разве я ее ввела? А что вы предлагаете?
     ОЛЕГ  АНДРЕИЧ. Думать! Творить!  В  журналах, по телевизору,  по  радио
ребята узнают больше, чем на уроках. А на уроках скука! Вот и...
     МАРЬЯ   СЕРГЕЕВНА   (перебивая).  Это  трудные   проблемы.  Можете   не
сомневаться:  я за новое, за молодежь, учителям старой закваски справиться с
новым  поколением  все  тяжелей.  Вы  недовольны  вмешательством  в  личное.
Допустим... А девочки восьмого "Б" сегодня  в брюках в школу идут -- видели?
А завтра что же, в трико?
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Занимайтесь, Марья Сергеевна, главным делом!
     МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. У директора, милый Алик, нет главных  и второстепенных
дел: все важно. Только на все времени не хватает.
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Почему же тогда хватает на сплетни?
     МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА (кричит).  Я запрещаю... (Продолжает,  сдержавшись.)  Я
прошу вас  не  говорить  со  мной в таком  тоне... Вдруг оказалось, что  нам
трудно понять друг друга. Теперь вам  ясно, почему  я  против  того, чтобы в
школе работали "не педагоги"?
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Вы  сами однажды сказали: воспитатель -- не профессия  --
призвание.
     МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Поймали меня на слове? Чего это меня сегодня все учат?
Считайте  это  косностью,  но  вот что  я  вам скажу.  Пока я директор,  моя
обязанность предупредить: если  ваши с Ириной Павловной  "дела" будут влиять
на детей, я буду вынуждена вынести вопрос на педсовет. Что же мне остается?
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Вам остается -- поумнеть!
     МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Чт-о-о?! (ОЛЕГ АНДРЕИЧ резко  поворачивается и выходит
из  кабинета.) Ну, знаете ли... (Вдруг обиженно.) Хочешь  сделать как лучше,
тактичнее,  хочешь  помочь,--  и ты  же  виновата!  Моя  бы воля,  неженатых
учителей в школу не брала!

     Теперь высвечивается вестибюль. У окна тихо плачет ИРИНА. ОЛЕГ  АНДРЕИЧ
подходит к ней.

     ОЛЕГ  АНДРЕИЧ.  Эй! Разве вам  не  говорили  в институте,  что  учителя
плакать не должны!
     ИРИНА. Сейчас перестану. (Вытирает глаза.) Я не понимаю что происходит.
В чем я виновата?
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Ты? Ни в чем!
     ИРИНА. Сперва класс был против, а  теперь и учителя, и родители, и даже
Марья Сергеевна! Школа сошла с ума, а причина -- я!
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Не ты, а я! Это ведь я... Я хочу сказать, ты мне...
     ИРИНА   (вдруг  найдясь).  Нет,  нет!   Прошу  тебя!  Это  тебе  просто
показалось. Я должна тебе признаться, что ничего нет. Просто я поиграла...
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Как поиграла?
     ИРИНА. Ну, как кошка с мышкой. Имеет право девушка пококетничать? Или в
спецшколе это запрещено? Тогда прости, я больше не буду...  Человек, который
всем мешает, должен...
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Глупости!
     ИРИНА. Нет, не глупости, уважаемый Олег Андреич, это жизнь!

     Незаметно появляется СТЕПАН, прячется.

     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Что ты надумала?
     ИРИНА. Простая логика:  осталось заполнить  классный журнал, и я ухожу.
Попрошусь на практику в более среднюю школу. То есть в более нормальную...
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Уходишь?! А я?
     ИРИНА  (улыбаясь).  И  тебе   будет   лучше.   А  знаешь,  я  научилась
решительности у тебя!

     ИРИНА выходит в учительскую. ОЛЕГ АНДРЕИЧ растерян. Шел, было,  за ней,
но резко  поворачивается, исчезает. СТЕПАН вылезает  из  укрытия. Появляются
ЛЮСЯ и КОСТЯ. За ними вываливается ватага одноклассников.

     СТЕПАН. Поняли?
     ЛЮСЯ. Чего?
     СТЕПАН. Здорово я отцу  хвост накрутил. Немного фантазии --  и порядок!
Победа! Полная и безоговорочная! Ирочка уходит из школы -- это раз!
     КОСТЯ. Не уходит, а удирает. Позорно провалилась.
     ЛЮСЯ. И старик свободен. Он остался один -- это два!
     КОСТЯ. Не один, а с нами -- принципиальная разница.
     СТЕПАН. Придет Клавдия Игнатьевна -- на литературе устроим мертвый час!
     ВСЕ. Ура!

     Бесшумно пляшут победный танец дикарей.

     СТЕПАН. Вот так-то. А вы боялись!
     ЛЮСЯ (оглядывается). Тс-с-с...  Между прочим, она девчонкам разрешила в
школу в  брюках ходить. Ей за это наверняка  от директрисы  влетело!  (Вдруг
тихо.) Я подумала, что если она его все-таки?.. Тогда ее жаль...
     КОСТЯ. Почему жаль?
     ЛЮСЯ. Потому что ты -- дурак!

     Хохочут.

     СТЕПАН. Тс-с! Атас! Сматываем удочки!

     Все убегают.

     Медленно входит  ОЛЕГ АНДРЕИЧ.  Снова подходит  к  дверям  учительской,
колеблется, войти  ли.  В  вестибюль энергично  врывается  ПЕТРЯНОВ. Заметив
ОЛЕГА,  замирает,   крадется   вдоль  стены.  Вынув  из   кармана  пистолет,
подкрадывается к учителю сзади.

     ПЕТРЯНОВ.   Ни  с  места!   Поднимите  руки  вверх.   Не  оглядываться!
Предупреждаю: одно лишнее движение -- и я стреляю!

     ОЛЕГ АНДРЕИЧ подчиняется.  Откуда-то возникает  звук  -- биение сердца.
Ритм убыстряется, будто человек бежит. Звук становится все громче, нарастает
и вдруг резко обрывается.

     Занавес.






     В  школьном вестибюле  с  поднятыми вверх  руками  стоит ОЛЕГ  АНДРЕИЧ.
Позади него продолжает стоять ПЕТРЯНОВ, нацелив ему в спину пистолет.

     ПЕТРЯНОВ. Подойдите к  стене и не  оглядывайтесь!  Повторяю: иначе буду
стрелять!
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Стреляй, мне теперь все равно!
     ПЕТРЯНОВ. Захотел скрыться, замел  следы! Но от  меня не уйдешь! У меня
нюх, как у немецкой овчарки...
     ОЛЕГ  АНДРЕИЧ (договаривая)  ...с профессорским дипломом. Я тебя  сразу
узнал, Петрянов. От тебя действительно не скроешься!
     ПЕТРЯНОВ. То-то же! Так и быть,  можешь  повернуться.  Еле нашел вход в
эту кретинскую школу. Дверей много, а какая открыта, не поймешь...
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Открыто всегда со двора.
     ПЕТРЯНОВ. А парадное?
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Парадное для почетных  гостей.  За год парадный вход  два
раза открывался: для африканского принца и для делегации из Польши.
     ПЕТРЯНОВ. Ясно... (Возмущенно.) Ты  что --  днем и ночью в  этой школе?
Сколько  ни  звонил  -- дома тебя  нет.  Когда будет, родная мать  не знает.
Почему я вынужден гоняться за собственным аспирантом  по всей Москве? Почему
вместо  того, чтобы ехать на банкет с французскими  врачами,  я ищу какую-то
спецшколу  с уклоном  неизвестно в какую сторону...  Не перебивай меня, а то
буду выражаться более энергично!
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ (посмотрев в  сторону учительской). Более энергично  -- не
надо, прошу тебя!
     ПЕТРЯНОВ (вздохнув). Ладно, благодари бога, что мне некогда.  Приступим
к делу. Ты все еще на меня дуешься?
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ (принужденно смеясь). Нисколько! А что?
     ПЕТРЯНОВ.  Нисколько! Я же вижу. Так  вот,  я приехал извиниться, Алик.
Простишь?
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Разумеется, прощу. Но разве это что-то меняет?
     ПЕТРЯНОВ. Очень многое  --  и  кардинально! В  тогдашнем нашем  споре я
оказался слишком осторожным, а твой метод подтвердился.
     ОЛЕГ  АНДРЕИЧ.  Постой,  Петрянов!  Неужели?..  Я  победил! И  можно...
(Сникнув.) Я подумал, что ты  заехал просто по-приятельски... Оказывается, я
тебе понадобился.
     ПЕТРЯНОВ.  Наконец-то до него дошло! Остальное --  лирика. Защита твоей
диссертации  уже  назначена. Забираю тебя обратно в клинику и даю на доделки
ровно месяц.  Еще  чуть-чуть  --  и  можно  твой метод внедрять в клиники! Я
приглашен на конгресс в Лондон -- там сделаю сообщение о твоей работе.
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Вот что!.. За меня меня женили?
     ПЕТРЯНОВ.  Твоя  женитьба  меня  не касается... А это --  наука! Что --
силенок не хватит?
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ (уязвленно). У меня?!
     ПЕТРЯНОВ. В таком случае -- поехали!
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. А школа?
     ПЕТРЯНОВ. Чепуха! Не намерен даже вникать в эту детскую проблему.
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Извини, но я учитель... За это получаю зарплату.
     ПЕТРЯНОВ  (с  иронией).  Нашел  себя?..  Тебя,  конечно,  здесь  ценят,
уважают, любят?
     ОЛЕГ  АНДРЕИЧ.  Я в школе белая ворона, экзотика. Им со мной интересно.
Ввожу  их не  в учебник, а в живую  науку, понимаешь? (Вдруг спустившись  на
землю.) Так мне, по крайней мере, казалось.
     ПЕТРЯНОВ. Протрезвел?
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ (сухо). Поубавилось розового тумана...
     ПЕТРЯНОВ. То-то же! А меня даже испугало твое  равнодушие. Чего это он,
думаю, эгоистично твердит  о себе и даже не  спросит о новых данных, которые
непосредственно касаются его работы? Поспешил записаться в  неудачники... Ты
ученый!  Между  прочим,  у  нас  новое электронное оборудование.  Увидишь --
пальчики оближешь! Остальное --  глупости, поверь! Тебе не до школы --  надо
закончить диссертацию, и я гарантирую...
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ (нетвердо). Понимаешь, скоро экзамены... Давай, после них,
а?
     ПЕТРЯНОВ. Ждать  месяц?!. (После паузы, неожиданно.) Да, кстати! Что  с
твоим собственным сердцем? Забыл, как напугал меня?
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Сейчас вроде все нормально. По-моему, я абсолютно здоров.
     ПЕТРЯНОВ.  Коллега!  Это школа  научила тебя измерять  состояние такими
обывательскими    формулами:    "вроде",    "по-моему",    "абсолютно"?   Да
студенты-медики на первом курсе  знают, что абсолютно  здоровых людей вообще
не бывает. Если надо -- всегда можно что-нибудь найти и лечить.
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Надо -- кому?
     ПЕТРЯНОВ  (со  значением).   Тому  --  кому   надо!  (Возбуждается.)  Я
кардиолог, черт возьми, и твой лечащий врач.  Ты обещал явиться  на проверку
через  полгода? Ждешь,  пока  шкрабы  доведут тебя до инфаркта?  (Раскрывает
футляр, которым изображал пистолет.)
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Что я вижу?
     ПЕТРЯНОВ. Фонендоскоп, невежа!.. Раздевайся!
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Здесь?.. Неудобно!
     ПЕТРЯНОВ. Предрассудки!  Немедленно!  И учти, студентом я был чемпионом
Москвы по классической борьбе. В полутяжелом весе.
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Ты хорошо сохранился!
     ПЕТРЯНОВ (откланивается,  энергично кладет  руки на  шею Олегу). Сейчас
проверим...  (Из  учительской  выходит  ИРИНА.  ПЕТРЯНОВ  ее  не  замечает.)
Раздевайся!..
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ (снимая пиджак). Послушай, здесь...
     ПЕТРЯНОВ (оглядывается, удивлен). Пардон! Бонжур, мадемуазель!..
     ИРИНА. Здравствуйте! Я думала -- это кричат дети...
     ПЕТРЯНОВ. Почти...  Ради  бога, извините. Не могу  ли  я попросить  вас
ненадолго  исчезнуть  туда,  откуда  вы   появились?  Молодой   человек  вас
стесняется. Ему необходимо обнажить  свой могучий торс. (Указывает Ирине  на
дверь.)
     ИРИНА. Вот как! Извините, что помешала. (Снова уходит в учительскую.)
     ОЛЕГ  АНДРЕИЧ.  Профессор, хотя  ты и  чемпион по борьбе, почему ты так
груб? Учительницу  выгнал.  Она  обиделась, только  виду не  подала. Я...  я
вызову тебя на дуэль!
     ПЕТРЯНОВ (смеясь). В  самом  деле,  старина?  (Хлопает  его  по  плечу.
Смеется.) Как ее зовут?
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Ирина... Павловна...
     ПЕТРЯНОВ. Намек понял. У  тебя есть вкус! Я бы и сам... Но...  Она тебе
нравится? Молчишь? Значит, дело еще серьезней, да?.. Я не сомневался, что ты
джентльмен. Но дело есть дело! Я жду!..
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ (снимая галстук, рубашку). Тогда быстрее действуй!
     ПЕТРЯНОВ   (вставляет   в   уши   фонендоскоп).   Ах,   Алик,   Алик!..
(Прослушивает.) Так...  Так... Да!.. А теперь... Дыши. Так... Еще... (Качает
головой.) Все это мне не нравится...
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Дай, я послушаю!
     ПЕТРЯНОВ.  Ты что -- мне не доверяешь?  Повернись спиной!..  Не дыши...
Еще...
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Сейчас войдет директор -- вот будет картина!
     ПЕТРЯНОВ.  Директор школы?  Ты  что  -- девушка? Дело  есть  дело!  (Из
учительской  доносится  тихая  грустная  музыка.)  Итак, я  забираю  тебя  в
клинику. Без разговоров!
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Шутка?
     ПЕТРЯНОВ. Я абсолютно серьезен. Поехали!
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Зачем?
     ПЕТРЯНОВ. Обследуем, тогда решим.
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Сразу?.. Веселенькая музыка!..
     ПЕТРЯНОВ   (прислушиваясь).  Индивидуальное   восприятие.   (Складывает
фонендоскоп. Подходит  к  учительской, открывает дверь. Музыка  обрывается.)
Ирина...  э...  Павловна!  Разрешите откланяться?  Будьте  любезны  передать
директору, что я на некоторое время посажу этого приятного молодого человека
в клинику под замок. Школа плохо заботится о его сердце. Учениками  он будет
руководить на расстоянии.  Телепатически. Примите уверения  в совершенном  к
вам почтении. Оревуар! (Подхватывает пиджак и рубашку Олега.)
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Петрянов! Отдай одежду!
     ПЕТРЯНОВ. Получишь ее в машине.  (Стремительно уходит, по дороге роняет
галстук.)

     ИРИНА встает в учительской из-за пианино, выходит в вестибюль.

     ИРИНА (поднимая, холодно). Твой галстук...
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ (берет ее за руки). Умоляю, сходи забери мою одежду! Вечно
у этого Петрянова нелепые шутки!
     ИРИНА. Он тебя уговорил? Уходишь?
     ОЛЕГ  АНДРЕИЧ.  Да  он   террорист,  насильник.  Вот  ведь  приспичило:
немедленно, сейчас, здесь!

     Из  кабинета  вышла  МАРЬЯ  СЕРГЕЕВНА.  Увидела   полураздетого   ОЛЕГА
АНДРЕИЧА,  держащего за руки ИРИНУ.  МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА  пятится.  ОЛЕГ АНДРЕИЧ
поспешно надевает галстук на голое тело.

     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Видите ли...
     МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Что ж у меня -- глаз нет?
     ИРИНА. Марья Сергеевна, я вам все расскажу.
     МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Ах, еще и расскажете!

     ОЛЕГ АНДРЕИЧ убегает за ПЕТРЯНОВЫМ. Женщины смотрят ему вслед.

     ИРИНА.  Вы были правы: он  --  одержимый!  Таким, как  я,  здесь делать
нечего! (Убегает.)
     МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Погоди! Куда же ты?! (ИРИНА  замедляет  шаги.)  Одного
уводят, другая убегает... Куда? Зайди ко мне!

     Обе женщины входят в кабинет.

     ИРИНА. Я решила уйти, Марья Сергеевна.
     МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА.  Вот  так  -- бросив  все?  Тебе  ведь  для  института
характеристика нужна... Молчишь?..  Да  ты  не обижайся, деточка!  Может,  я
тогда  перехлестнула, сказала лишнее, отрицать не стану. Но согласись --  не
для себя. Сейчас, видишь -- оказалась права!.. Куда он?
     ИРИНА. В клинику...
     МАРЬЯ  СЕРГЕЕВНА.  Как  думаешь,  надолго?  (ИРИНА  пожимает  плечами.)
Понятно! Поманили, пообещали диссертацию -- и  класс бросил... А мы? А дети?
Я вот думаю:  что делать? Видишь ли, у Клавдии Игнатьевны маленький ребенок.
Она просит еще  месяц -- за свой счет.  Как не дать? А тут еще Олег! Класс и
так с  ума сходит,  теперь вообще остается без руля и без ветрил. Боюсь, как
бы пуще того не распустились.  Не согласишься  выручить школу? Я имею в виду
классное руководство...
     ИРИНА  (недоверчиво).  Я  --   после  всего,  что  было,  --   классным
руководителем?
     МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Что же тут особенного? Ребят знаешь!..
     ИРИНА. Знаю... (В ужасе.) Один на один с классом?! Нет! Ни за что!..
     МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. В нашем педагогическом  ремесле и не  то бывает! Твой,
можно сказать, родной класс! И нам помощь, и тебе для окончания практики.
     ИРИНА (после паузы, колеблясь). Я в затруднении: что ответить?
     МАРЬЯ  СЕРГЕЕВНА.  Понимаю  --  смущает. Недолюбливали  тебя.  Но  дети
отходчивы. Успокоились. Иди в класс!..
     ИРИНА. В классе так силен авторитет Олега Андреича, что...
     МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Думаю, без  Олега тебе даже легче будет найти  с  ними
контакт: конкуренции-то нет! Смелей! Тем более, что ненадолго!
     ИРИНА. Видите ли, я сказала Олегу Андреичу, что ухожу из школы...
     МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА (пристально смотрит на Ирину). Вот  как? Понимаю и это!
Гордость  в  нашем  женском деле --  не  на  последнем  месте.  Ну,  увлекся
симпатичной  девушкой. Поухаживал  и прошло.  Для него диссертация важнее  и
тебя, и детей.  О себе  уж не  говорю... Все же я  не  поверю, что ты  нас в
трудную  минуту  бросишь.  Грех на учениках вымещать свои  невзгоды! В конце
концов, личное -- личным, а работа  -- работой,  так ведь?  (ИРИНА  кивает.)
Мы-то  с тобой без него обойдемся,  а вот школа?.. Экзамены без него --  как
же?.. (С едва заметной хитрецой.) Я бы тебя еще попросила съездить с  утра к
Олегу Андреичу...
     ИРИНА. Меня?!.
     МАРЬЯ  СЕРГЕЕВНА.  А  что  такого? Ты его  замещаешь.  Ты  --  классный
руководитель. Должна ты знать, когда учитель вернется?
     ИРИНА. Но я...
     МАРЬЯ  СЕРГЕЕВНА  (гладит  ИРИНУ  по  голове,  как  маленькую).  Мы  же
договорились: школьные дела выше личных, так? Поговори с  ним, выясни планы.
Чисто официально, конечно! Не от себя -- от моего имени! Договорились? Вот и
чудненько! Держи нос сарделькой!

     Похлопав ИРИНУ по плечу, МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА уходит. Оставшись одна,  ИРИНА
готова одуматься, взять свое согласие назад.

     ИРИНА  (идет,  останавливается,  говорит,  ни  к  кому  не  обращаясь).
Господи,  ну  почему  ты  не  сделал  меня  сильным  мужчиной,  решительным,
уверенным в себе? Или ладно, пусть женщиной, но на полметра выше и с грозным
басом? Почему?

     Затемнение




     Палата  в клинике, которой командует Петрянов. Утро.  Стены,  увешанные
диаграммами, залиты солнцем. Большое  окно  со шторами,  кровать, ширма.  На
тумбочке  транзистор  --  звучит  нечто  джазовое.  ОЛЕГ  АНДРЕИЧ  в  пижаме
самозабвенно работает на пишущей машинке.
     Осторожно входят ДВОЕ В БЕЛЫХ ХАЛАТАХ -- санитары. Один из них высокий,
второй маленький, оба  крепыши.  Несут чай, бутерброды, ставят перед ОЛЕГОМ.
Большой проводит носовым платком  по плинтусу, качает головой. Второй вносит
пылесос, включает, тщательно вылизывает пыль. Уходят.

     ОЛЕГ  АНДРЕИЧ (потягиваясь,  идет вслед  за ними). Эй,  ребята! Скажите
Петрянову, что я не верблюд! Сам же говорит, что я болен!  А развлечения для
больного! (Машет рукой, возвращается.)

     Пауза. В дверь неуверенно входит ИРИНА.  Она  взволнована. Чувствуется,
ей стоило большого напряжения прийти.

     ИРИНА. Олег  Андреич,  вот  вы где?! Еле уговорила, чтобы  меня  к  вам
пропустили. У входа церберы...
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Здравствуйте, Ирина Павловна! Вы меня не забыли?
     ИРИНА (удивленно). Простите, что помешала... Как здоровье?
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Спасибо... Обследуют  вот. Но времени  даром  я не теряю.
Работать в таких условиях -- чистое наслаждение!
     ИРИНА. Я, собственно, по поручению...
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Ах вот что! Ну, конечно, не от себя, а от общественности.
     ИРИНА. Марья  Сергеевна  послала,  Олег  Андреич. Дело в  том, что  она
попросила меня поработать в вашем классе до конца года, если...
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ (включает музыку). Что -- если?
     ИРИНА. Если вы не вернетесь...
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. А вы, Ирина Павловна, хотите, чтобы я вернулся?..
     ИРИНА. Марья Сергеевна очень хочет!
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. А вы?
     ИРИНА  (подумав). И  я  тоже!  (ОЛЕГ АНДРЕИЧ  идет  к ней,  намереваясь
обнять. ИРИНА, отстраняя  его,  холодно.)  Ты меня  не понял, Олег. Я имею в
виду школу. Вернешься -- я смогу уйти.
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Что с тобой?
     ИРИНА (уклоняясь от ответа). Так... Ничего особенного.
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Ах да, я забыл: как кошка с мышкой...
     ИРИНА. Да при чем тут кошка... Ну, сказала глупость!
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Твой голос доносится из другой галактики.
     ИРИНА. Другой галактики?.. А ты -- на земле?
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Ты о детях? Неужели обиделась? (ИРИНА отрицательно качает
головой.) Тогда о Марье Сергеевне?
     ИРИНА. Нет, Алик, и не о Марье Сергеевне. О тебе!
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ (после паузы). Обо мне?.. (Закуривает.)
     ИРИНА. Ты куришь? Не знала...
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ (с улыбкой). Когда говорят обо мне  -- курю... Слушаю -- о
себе. Это так расширяет кругозор!
     ИРИНА. Я не  хотела говорить,  но ты  сам  напросился! Только, чур,  не
обижаться!  В  твоем  классе  практики!  Надо  дело  делать,  некогда  слюни
размазывать. Один хороший  естественник  стоит легиона гуманитариев. Но  это
уже было! Было сто лет назад. А у них-то откуда?
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. И поняла?
     ИРИНА. Поняла! Это -- ты!
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Я?
     ИРИНА. В каждом из них сидишь ты. Они -- твои тени. Костя Седых -- юный
циник.  Надо  всем  готов издеваться. Он  --  твое второе "я"! Бесцеремонный
Степа  Хоботков  --  тоже ты.  Я объясняю  самое  несложное,  поверхностное,
поскольку  глубина  им  пока  что  вообще недоступна.  Да  они  читают,  что
написано, и ничего  не видят между строк!  Вся поэзия мира делится  у них на
"задано" и  "не задано". А у  тебя  -- надо  для  диссертации или не надо! А
самоуверенность? Что за люди -- эти твои таланты и гении, если даже не хотят
понять чувств незнакомого человека? Где уж уважать мысли!
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Нам просто некогда, Ира!
     ИРИНА. Горите и сжигаете других? Эффектно. Но хотят ли другие, чтобы их
сжигали? Ведь рационалы личностями считают только себе подобных. Если кто-то
думает иначе  -- значит, он уже неполноценный! И  твой Петрянов -- это  тоже
ты!  Решил -- делай и мнения другого не выясняй. Я  прав потому, что я  прав
всегда! Вот какая логика!  Но ведь раз так, можно  и  сплетню, и примитивную
подлость "с пользой для дела". Да, самую настоящую подлость!
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Неужели ты этому веришь? А говорила...
     ИРИНА (перебивает).  Представь себе, верю. Не словам,  нет!  Поступкам!
Принципам таким!
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Ну, повторили чью-то глупость. Пошутили...
     ИРИНА. В шутку влезть в чужую  душу,  наследить! За такую шутку люди на
дуэли  стрелялись.  Сегодня  --   маленькое  свинство.   А  если  завтра  им
понадобится для самоутверждения большее -- и на него пойдут!
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Что ты! Они еще дети!
     ИРИНА. Биодети! Думаешь, дашь им биологию,  а людьми станут сами собой?
Биолюдьми!  Все  подонки тоже  вышли  из  детей. Их научили  ненавидеть,  им
объяснили физиологию любви. Но не научили любить!
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ (машет руками). Это все художественная литература!
     ИРИНА. Это  жизнь! Помнишь, ты сказал: в  современной  науке  результат
ученому  часто  не виден? Умей делать свое  дело,  иди  к цели, хотя  ее  не
увидишь.
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Допустим, я это говорил...
     ИРИНА. Так вот: если  не  понимаешь, если руки холодные, -- страшно!  Я
так не могу.
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Ирина  Павловна...  Мадемуазель  Практикантка!  Я  же  не
хотел...
     ИРИНА  (вдруг  абсолютно спокойно). И при всем  при  том, знаешь,  я им
благодарна.
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Да?
     ИРИНА.  Они  помогли мне  понять тебя.  Да,  да!  Если  бы  я  была  их
учительницей, а не временно исполняющей  обязанности!.. Я пытаюсь открыть им
глаза. Им! Но  тебе? Нет на свете глупее той женщины, которая всерьез  хочет
образумить мужчину...

     ИРИНА не оглядываясь идет к выходу.

     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Ира!
     ИРИНА.  Что мне  сказать  Марье Сергеевне, Олег Андреич? Вы вернетесь в
школу?
     ОЛЕГ  АНДРЕИЧ.  После  всего,  что  услышал?!  Нет  уж!  Завтра   начну
оперировать морских свинок. Они, по крайней мере, не подложат свиньи.
     ИРИНА. Тогда прощайте, Олег Андреич...
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Ира, погоди!

     ИРИНА не оглядываясь уходит. ОЛЕГ АНДРЕИЧ садится за  стол, вскакивает,
в остервенении захлопывает книгу,  включает и выключает транзистор. Не найдя
себе места, выходит из палаты, хлопнув дверью.  В окне появляется  ЛЮСЯ. Она
прыгает внутрь.

     ЛЮСЯ. Здрасте! (Растерянно оглядывается.)

     Из  окна  высовываются  головы  КОСТИ  и  СТЕПАНА.  Ребята  влезают  на
подоконник, прыгают в палату.

     КОСТЯ. Где Олан?
     ЛЮСЯ. Да тише вы, слоны! Услышат -- в два счета выгонят!
     СТЕПАН. Ну и день сегодня.  Стоило сматываться с урока,  чтобы его даже
не увидеть!
     КОСТЯ. Стоило!
     СТЕПАН. Что делать-то будем?
     ЛЮСЯ. Ждать. Чего же еще!
     КОСТЯ.  Да я не об  этом! Радовались: она уходит. Олег снова наш.  А  в
результате  -- наоборот.  Олега  нет,  а  Ирина  --  классный  руководитель.
Допрыгались!
     СТЕПАН (Люсе). О чем она с тобой вчера говорила?
     ЛЮСЯ. Спрашивала, понимаю ли я,  почему ушел Олан. Само собой,  говорю.
Чего ж тут не понять? Клиническое обследование. Сделают кардиограмму, может,
зонд введут в вену по блату...
     КОСТЯ. А Ирина -- что?
     ЛЮСЯ. Она на меня посмотрела  внимательно и вздохнула.  Думаю, говорит,
что  это только повод. Он  ушел из школы потому, что вашу  позицию понял как
предательство.
     КОСТЯ. Брешешь!..
     ЛЮСЯ. Крест на пузо! Могу вас еще обрадовать, говорит. Как только Марья
Сергеевна  найдет вам  нового учителя  биологии и классного  руководителя, я
тоже сразу уйду.
     СТЕПАН. Скатертью дорожка! А то гайки затягивает. Хоботков, спрашивает,
когда твой отец дома бывает? Хочу зайти, познакомиться. А может, я не хочу?!
     КОСТЯ.   Погоди!   Придет   на   место   Олана   какая-нибудь  мымра...
(Изображает.)  Дети! Дисциплина -- залог всех  ваших  успехов!..  Запоете!..
Олан -- человек!
     СТЕПАН. Незаменимых людей нет!
     КОСТЯ. Эта формула для таких роботов, как ты, Хобот. Олан -- незаменим!
Уж лучше пускай  влюбляется. Недостатки гения  масса обязана терпеть,  а  то
гений обидится и уйдет.
     ЛЮСЯ. Что и произошло! А выход?
     КОСТЯ. Может, вернуть его?
     ЛЮСЯ.  Вернуть?  Легко  сказать!..  А  приктически?  Степочка,  у  тебя
природный дар к махинациям. Чего молчишь?
     СТЕПАН. Я не трясогузка, как некоторые. У меня принципы.

     За дверью слышен шум передвигаемой мебели.

     ЛЮСЯ (выглядывая в дверь). Тревога!..
     КОСТЯ. Олег?
     ЛЮСЯ. Делегация из мебельного магазина.

     Ребята мечутся по палате. КОСТЯ забирается под кровать. СТЕПАН прячется
за штору.  ЛЮСЯ,  опоздав, укрывается за дверь. Входят ДВОЕ В БЕЛЫХ ХАЛАТАХ.
Вносят оборудование, приборы, рулоны бумаги. За ними появляется ПЕТРЯНОВ. Он
в белоснежном халате и шапочке.

     ПЕТРЯНОВ.  Ставьте  к  окну,  боком,  вот  так.  Это  слева,  чтобы  не
загораживало  свет.  Кровать  передвинем,  чтобы не мешала. Пусть  работает!
(ДВОЕ  В  БЕЛЫХ ХАЛАТАХ  берутся  за  спинку  кровати,  приподнимают.  Виден
распластавшийся на  полу КОСТЯ.) Впрочем,  нет, кровать пускай  остается  на
месте... Диаграммы повесьте на стены: сюда и вот... (Наталкивается на ЛЮСЮ.)
Простите... (Спохватывается.) Это что за банда?
     ЛЮСЯ. А вы кто, завхоз?

     ДВОЕ В БЕЛЫХ ХАЛАТАХ беззвучно смеются.

     ПЕТРЯНОВ.  Завхоз?!  (Двоим  в белых  халатах.)  Не тратьте времени  --
несите остальное!  Ах да, простите, я не представился: профессор Петрянов. А
вы -- из какого детского сада?
     ЛЮСЯ. Мы? То есть я... Я не из сада -- из школы...
     ПЕТРЯНОВ.  Здесь  клиника! Понимаете?  Кли-ни-ка!..  Почему тут  гуляют
дети, как на Бродвее?
     ЛЮСЯ. Между прочим,  на Бродвее дети не гуляют. Там взрослые. И я -- не
дети.
     ПЕТРЯНОВ. Что?! Мне делают  замечания, я не ослышался? Кто тут  хозяин,
позвольте выяснить: я или эта тростиночка?
     ЛЮСЯ. Я не тростиночка. Я Людмила Нечаева.
     ПЕТРЯНОВ. Как вы сюда проникли? Через трубу?
     ЛЮСЯ. Что вы! Через окно.
     ПЕТРЯНОВ. Ах, через окно!  Завтра  же  прикажу все  окна первого  этажа
закрыть решетками. Надеюсь, вы не будете лазить через второй этаж?
     ЛЮСЯ. А мы и лазим через второй -- по пожарной лестнице.
     ПЕТРЯНОВ. Так... Кто вам работающий здесь человек? Брат? Дядя? Тетя?
     ЛЮСЯ. Наш учитель!
     ПЕТРЯНОВ. Вот что,  Людмила Нечаева.  Если бы вы  были  одна, это я  бы
пережил. Но завтра в палату ворвутся таких, как вы, человек тридцать...
     ЛЮСЯ. Тридцать два...
     ПЕТРЯНОВ. Счастье, что у него было тридцать два  ученика,  а не  триста
два! Разнесли бы клинику. Марш отсюда, чтобы я вас  больше никогда не видел!
И весь ваш класс тоже...
     ЛЮСЯ.  Хорошо.  (Идет к выходу.  Оборачивается.) Вы сказали,  "было"...
Он... не вернется?
     ПЕТРЯНОВ (кричит). Во-первых, он больной. Мы его обследуем.  Во-вторых,
для вашей школы он не только больной, -- его просто не существует. Летальный
исход!
     ЛЮСЯ. Летальный -- это не страшно. Нельзя летать, будет ездить поездом!
     ПЕТРЯНОВ. У вас там в спецшколе все такие эрудиты? Летальный  -- значит
смерть! Он испарился! Улетел на Марс! Ясно?! (Успокоившись.) Пускай школа на
него не рассчитывает! Так и передайте! Проживете!..
     ЛЮСЯ. Можно мне дождаться Олега Андреича? Я только попрощаться...
     ПЕТРЯНОВ (подумав,  махнул рукой).  Так  и  быть. С условием больше  не
появляться никогда! (Уходит.)

     КОСТЯ  начинает  выползать из-под  кровати.  ЛЮСЯ  отчаянно  машет  ему
руками,  и  он  прячется снова.  Входят  ДВОЕ  В  БЕЛЫХ ХАЛАТАХ,  вносят две
гигантские стопы книг. ДВОЕ В БЕЛЫХ ХАЛАТАХ выходят. Из-за  шторы появляется
СТЕПАН. КОСТЯ выбирается из-под кровати, разминается.

     КОСТЯ. Хорошая клиника:  под кроватью ни пылинки.  А то  бы расчихался,
как пить дать!

     Энергичной походкой в палату входит ОЛЕГ АНДРЕИЧ.

     ОЛЕГ АНДРЕИЧ (сдержанно). А,  это вы?  (Пожимает всем руки. СТЕПАН сует
первым, но ОЛЕГ  АНДРЕИЧ сперва здоровается с ЛЮСЕЙ. ЛЮСЯ показывает СТЕПАНУ
язык.) Как там в школе?
     КОСТЯ.  Да  как  вам сказать? С одной стороны, конечно,  в целом, можно
считать, в некотором роде... Однако имеются, в частности, кое-какие...
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ (перебивая). Умение, не краснея, нести вздор -- негативная
сторона образования. Этому все научились.
     ЛЮСЯ. В школе все нормально! (Спохватившись.) То есть просто ужасно, из
рук вон!
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Вы почему не на уроке?
     КОСТЯ. Смылись. Ради вас.
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Ну, это вы бросьте!
     ЛЮСЯ. Распустились цветочки. А впереди ягодки.
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Что скажете, цветочки? Какие ко мне претензии?
     ЛЮСЯ. Как всегда: где мы, там и претензии... Без вас скучно...
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ (сердясь).  Чего это вас вдруг  сентиментальность одолела?
За что боролись -- то и получили.
     ЛЮСЯ. Глупо все! Олег Андреич! Ирине без вас очень трудно.
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ (иронически). И вы о ней -- в заботе? Скажите пожалуйста!
     ЛЮСЯ. Возвращайтесь, а?..
     СТЕПАН (мрачно). Не вернетесь, ей ребята урок сорвут...
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Что?!
     СТЕПАН. Точно! Погорит ее практика!
     КОСТЯ. Вы же нас знаете! Мы -- не сахар.
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Я-то вас знаю!
     ЛЮСЯ. Без вас мы еще хуже. Совсем распустились...
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ (смотрит на часы, нервно ходит по палате). А расписание  у
вас сегодня какое?
     СТЕПАН. Сейчас география, потом литература...
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ (вспомнив). Проклятое обследование! Сидишь, как в тюрьме!
     КОСТЯ. По-моему, этот ваш Петрянов что-то темнит!..
     ОЛЕГ  АНДРЕИЧ.  Уже  познакомились? Петрянов -- деловой  человек.  Если
задумал -- сделает. Говорю: "Покажи мою историю болезни!" Отвечает: "Больным
читать  не полагается".  Все равно,  говорю,  выпрошу!  У меня полклиники --
друзья.
     ЛЮСЯ. А он?
     ОЛЕГ  АНДРЕИЧ. Попробуй,  говорит.  Каждого, кто нарушит  дисциплину  в
клинике, немедленно уволю.
     ЛЮСЯ. Он -- говорит об этике. А сам! Скажите, где... история болезни?
     ОЛЕГ  АНДРЕИЧ.  Через  дверь отсюда,  в  шкафу.  Но там  всегда дежурят
санитары. Так что...
     ЛЮСЯ. Так что... Халат у вас есть?
     ОЛЕГ   АНДРЕИЧ.   Халат?  Конечно!  (Вынимает   из   тумбочки.)  Однако
нормальному человеку это не...
     ЛЮСЯ  (надевает  халат).  А  я  не  нормальный человек.  (Гордо.)  Я --
девчонка! (Исчезает.)
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Что сейчас будет!..
     КОСТЯ. Ну чо! Профессор будет метать икру. Икры будет больше.

     Вбегает ЛЮСЯ с историей болезни.

     ЛЮСЯ (сияя). Вот!..
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Неужели достала! Ай да Нечаева!
     ЛЮСЯ.  Очень просто: сказала  дежурному, что  его  в  вестибюле девушка
спрашивает.  Между прочим,  симпатичная... (Смотрит  в  тетрадь.)  Ой! Здесь
написано что-то страшное. Что это за болезнь такая?  (Пауза. Читает.)  Sanus
magna...
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ (вырывая у нее историю болезни). Так я и знал! Sanus magna
-- значит  "Здоровье хорошее". Сейчас  я закачу шефу небольшой  скандальчик!
(Идет к двери.)
     СТЕПАН  (бросается  к  Олегу  Андреичу).  Скандальчик?..  Разве  не  вы
говорили, что надо быть умней других? Умственное соревнование? А сами?
     КОСТЯ (поняв). Ай да Хобот! В обезьяне пробудилось сознание, и она...
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ (перебивая). Допустим. И что же?
     КОСТЯ. А то, что пока  вы  будете ходить и клянчить  одежду, урок вашей
Ирине сорвут, это как пить дать!
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. В таком виде? Неудобно.
     СТЕПАН. Дело поправимое!

     ЛЮСЯ   подходит  к  тумбочке,  включает  транзистор.  Музыка  заглушает
разговор.

     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. А ну, Хобот, быстрей!
     ЛЮСЯ (взбираясь на подоконник). Я пошла, догоняйте!

     Затемнение.

     У  окна  в  палате  стоит СТЕПАН,  одетый  в  больничную  пижаму  Олега
Андреича.

     СТЕПАН. Порядок! Как пишут в газетах, меры приняты!

     Входит   в   палату  ПЕТРЯНОВ.  СТЕПАН  поспешно   задергивает   шторы,
поворачивается к окну, в щель глядит на улицу.

     ПЕТРЯНОВ.  Алик, я принес тебе еще немного статистики  -- пригодится...
Послушай, от  кого  ты прячешься?  Раздвинь шторы! (Подходит  к окну. СТЕПАН
шарахается в сторону. Палату заливает  солнце.  ПЕТРЯНОВ,  жмурясь от света,
протягивает  папку.) Постойте, молодой человек!  А  где... где Алик? (СТЕПАН
мечется по комнате, лезет под кровать. ПЕТРЯНОВ устремляется было за ним, на
тумбочке, возле кровати, замечает историю болезни.) Так!.. Значит, выкрали?
     СТЕПАН (из-под кровати). Не выкрали! А выяснили истину!
     ПЕТРЯНОВ.  Где  мой аспирант?  (Подходит к двери, распахивает, кричит.)
Дежурные!.. Есть здесь кто-нибудь живой, мать вашу за ногу?!

     В холле появляются ДВОЕ В БЕЛЫХ ХАЛАТАХ. Они вбегают в палату, пытаются
поймать СТЕПАНА. Он прыгает на подоконник.

     СТЕПАН. Не подходите! А то сейчас прыгну  со второго этажа и сломаю все
ноги! Sanus magna! (Последние слова произносит как ругательство.)

     Затемнение




     Снова  знакомый  школьный  вестибюль.  Тихо.  Идут  уроки.  В  кабинете
директора за столом МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА.

     МАРЬЯ  СЕРГЕЕВНА (заканчивая разговор по  телефону). Поняла,  поняла...
Отчетность представим... Процент общей успеваемости, ясно!

     Появляется  ХОБОТКОВ-СТАРШИЙ.  Он  в резиновых  сапогах, с  рюкзаком  и
удочками.  ХОБОТКОВ  глядит на доску,  предупреждающую об экзаменах,  качает
головой, решительно входит в кабинет директора.

     ХОБОТКОВ. Приветствую вас,  Марья Сергеевна. Извините за  беспокойство,
но кого ни спроси -- никто в школе ничего не знает. Может, вы?
     МАРЬЯ  СЕРГЕЕВНА. А,  это ваш бас, папаша  Хоботков?  Опять  что-нибудь
случилось?
     ХОБОТКОВ. Сами решите, случилось или нет. Дети пропадают!
     МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Всегда вы преувеличиваете! Ну, какие дети?
     ХОБОТКОВ. Да Степан мой! Дома нет, в школе отсутствует. Я себе выходной
взял, на  рыбалку собрался,  с сыном  культурно  время  провести.  И  вот...
Спрашиваю: где его класс? Исчез. Что в школе творится в отчетный период?!
     МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. В школе нормально! Только в одном классе действительно
сложности в  этом  году.  И моя тут вина!  Ох,  моя!.. Прямо  не знаю что  и
делать...  Но  погодите   волноваться,  товарищ  Хоботков,  посидите.  Пойду
узнать... (Выходит в вестибюль,  на  доску "До экзаменов осталось..." вешает
число "22". Уходит.)

     ХОБОТКОВ  ходит  по  кабинету,  с  любопытством  разглядывает лежащее и
вывешенное. В вестибюле появляется ОЛЕГ АНДРЕИЧ в джинсах  и куртке СТЕПАНА,
со значками на груди и воротнике.

     ОЛЕГ  АНДРЕИЧ.  Где  она может  быть?  (Открывает дверь, заглядывает  в
учительскую.)  Никого!  (Пожимает  руку  скелету.)  Здорово, брат! Что-то ты
похудел,  а?  В одиночестве  стоишь?  Ты Ирину не видел?  (Входит в  кабинет
директора.)
     ОЛЕГ  АНДРЕИЧ (кивая  Хоботкову). Простите,  вы  не видели  здесь Ирину
Павловну?
     ХОБОТКОВ (мрачно). Не встречал...
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. А Марья Сергеевна далеко?
     ХОБОТКОВ. Директор школы не пропадет! А вот дети...
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Какие дети?
     ХОБОТКОВ. Ваши! Куда вы их спрятали?
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Мы в  биологическом  кабинете  заперлись.  Поговорили  по
душам.
     ХОБОТКОВ. Прорабатывали их, значит?
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Скорей, отношения выясняли...
     ХОБОТКОВ. Выяснили?.. (Вдруг обратив внимание на одежду Олега Андреича,
обходит его вокруг, разглядывает значки на груди.) А это что? Что?!

     В кабинет возвращается МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА.

     МАРЬЯ  СЕРГЕЕВНА.  Олег   Андреич!  Вернулся!  Живой  и  здоровый.  Вот
радость-то! (Жмет ему  руку.)  Нашла  детей,  товарищ Хоботков!  Нашла!  Уже
расходятся.
     ХОБОТКОВ (все еще осматривая Олега Андреича). Как расходятся?
     МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Обыкновенно -- по коридору...
     ХОБОТКОВ (кричит).  Да  в  одежде,  спрашиваю,  какой?!  Ребенка  моего
раздели!..  Что с ним?!  Анатомию на нем  изучали? Или, может,  скелет хотят
сделать?
     МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Погодите, папаша Хоботков! Не могу в толк взять, в чем
дело. Олег Андреич, объясните, пожалуйста!
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Очень просто: я удрал из клиники.
     ХОБОТКОВ. А сына моего, выходит, под залог оставили?
     МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА (обходит Олега вокруг). Олег Андреич, что за клоунада?
     ОЛЕГ  АНДРЕИЧ.  Пьер Оже,  Марья Сергеевна,  заметил,  что раньше  была
большая дистанция между учеником и учителем и маленькая --  между учителем и
ученым. Теперь учитель становится ближе к ученику, но дальше -- от науки. Мы
с вами пытаемся сократить ту и другую дистанции!
     МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Не мы  с  вами, а  вы! Ночью  не  сплю --  думаю.  Еще
неизвестно, во что  это выльется.  Сегодня зовут  "старик",  завтра по плечу
похлопают, а послезавтра?..
     ОЛЕГ  АНДРЕИЧ.  А  послезавтра  сами  будут  думать!  Я  против  дутого
авторитета.
     МАРЬЯ  СЕРГЕЕВНА.  Учитель  должен быть высок перед детьми.  И в личной
жизни, само собой! Учитель, как актер на сцене, всегда на виду, так, товариц
Хоботков?
     ХОБОТКОВ. Точно!
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Разве учитель -- не простой человек?
     МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Нет, особый. Он на пьедестале. Учитель -- Бог.
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ.  А  дети -- ангелы! Я не хочу  быть Богом.  Я  человек, и
ничто человеческое...
     МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА (задумчиво). Дети -- ангелы...

     Слышится шум и топот  ног. В вестибюле появляется, как всегда на руках,
КОСТЯ. За ним выскакивает, пританцовывая, ЛЮСЯ.

     КОСТЯ.  Доказали, что мы все  можем? Доказали! Олана  вернули. Ирина на
урок не пришла!
     ЛЮСЯ. И не придет. А Олан какой-то растерянный. Похож на мальчишку.
     КОСТЯ. Тебя переодеть и ты будешь похожа... на...
     ЛЮСЯ. На кого -- скажи!
     КОСТЯ. На папу римского!
     ЛЮСЯ. Сейчас ты  у меня за это получишь! (КОСТЯ  отпрыгивает в сторону.
Люся  гонится  за  ним.  Вбегает  ПЕТРЯНОВ,   останавливается  незамеченным,
наблюдает. Внезапно КОСТЯ  поворачивается и, поймав ЛЮСЮ, целует ее.) Пусти,
слышишь? Пусти же, а то...
     КОСТЯ. Что ты, старуха! Что ты?
     ЛЮСЯ. Какое  ты имеешь право? Этого я  тебе никогда  не прощу! Ненавижу
тебя, так и знай.
     КОСТЯ. Ну, хочешь, прощения попрошу?
     ЛЮСЯ. Отойди от меня на пять шагов и в жизни не подходи ближе!

     КОСТЯ отмеряет пять шагов. ЛЮСЯ замечает ПЕТРЯНОВА, смущена.

     ПЕТРЯНОВ. Простите, я, кажется, помешал. Вы -- Людмила Нечаева?.. А где
Алик? Что за поколение растет? Подумать только: воруют учителей!
     ЛЮСЯ. Мы? А вы? Это вы у нас его украли!
     ПЕТРЯНОВ. Я? Забрать его из  школы необходимо. Поймите: высокие научные
цели. И это в его же интересах! Куда вы его дели?

     Из  кабинета  директора   появляется   МАРЬЯ   СЕРГЕЕВНА.  За  ней   --
ХОБОТКОВ-СТАРШИЙ и ОЛЕГ АНДРЕИЧ.

     МАРЬЯ  СЕРГЕЕВНА.  Что  за  шум? Не  школа  -- базар! И  опять  в школе
посторонние!
     ПЕТРЯНОВ (победно). Вот он!
     МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Кто -- он?

     ПЕТРЯНОВ три раза хлопает в  ладоши, направляется  к ОЛЕГУ.  Появляются
ДВОЕ В БЕЛЫХ ХАЛАТАХ. Подходят к ОЛЕГУ АНДРЕИЧУ с двух сторон.

     ПЕТРЯНОВ  (Олегу).  Конечно,  ты  имеешь право передумать,  но бежать?!
Возмутительно! А я-то с ним нянчусь, верю в него!..
     МАРЬЯ  СЕРГЕЕВНА  (Петрянову). Простите,  гражданин Нянькин!  Почему вы
командуете в нашей школе? Олег Андреич, кто этот полковник в штатском?
     ОЛЕГ  АНДРЕИЧ.   Извините,   я  забыл  вам  представить.   Мой  научный
руководитель, профессор...
     ПЕТРЯНОВ (с достоинством). Я -- Петрянов.
     МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Вы в школе учились когда-нибудь?
     ПЕТРЯНОВ.  Я?  Я --  доктор наук, профессор,  главный  врач, заведующий
кафедрой, почетный член...
     МАРЬЯ  СЕРГЕЕВНА  (перебивая).  Понятно!  Высшее  образование  залепило
среднее.
     ПЕТРЯНОВ. То есть?!
     МАРЬЯ  СЕРГЕЕВНА.  То есть: школы у вас нет!..  Хорошего  воспитания!..
(Указывая на санитаров.) А эти? Они вооружены?
     ПЕТРЯНОВ. Наше оружие -- медицина!
     МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Простите, по-моему,  ваше оружие -- самоуверенность. У
нас -- школа. И здесь ваши методы...
     ПЕТРЯНОВ. Скажите мне, уважаемые педагоги! Разве этично бросить научную
работу, подвести коллег?
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ (возмущенно). Ты говоришь об этике?! Запер меня в клинике,
приставил, извините за выражение, санитаров...
     ПЕТРЯНОВ (смеясь). Голуба, в твоих же интересах!
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. А мои вундеркинды?
     ПЕТРЯНОВ.  С  твоими  вундеркиндами  можно  стать  умственно  отсталым!
(Вбегает СТЕПАН. Он в  больничной  пижаме, тяжело дышит. Обнаружив скопление
людей, хочет смыться.) Вот он, кстати, твой вундеркинд!
     СТЕПАН (растерянно). Чего?.. Здрасте! Я... в общем...
     ХОБОТКОВ (устремляясь к нему). Сын, ты где был? Я тут, понимаешь...
     ПЕТРЯНОВ. Держите его!

     Санитары бросаются к СТЕПАНУ.

     ХОБОТКОВ. Не сметь! Милицию вызову. (Бросается к телефону).
     МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Прекратите немедленно!

     Никто  не  замечает, как  тихо вошла ИРИНА. Некоторое время  она  стоит
возле парадной лестницы,  по которой никто не ходит. Первым замечает ее ОЛЕГ
АНДРЕИЧ, бросается к ней. Все молча наблюдают за ним.

     ОЛЕГ АНДРЕИЧ (Ирине). Я тебя по всей школе ищу!
     ИРИНА  (улыбаясь).  Школа  -- это  еще  не  вся  вселенная.  Что-нибудь
случилось?
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. У тебя урок в моем классе!
     ИРИНА. Первый раз слышу.  Пришла просто так. А раз ты в школе, я вообще
не нужна.
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Разве сегодня по расписанию  нет  литературы? (Смотрит на
ребят.)  Все  ясно!  Опять  махинации...  (Тихо.)  Ира!  Мне  надо  с  тобой
поговорить!
     ИРИНА.  Разве  мы  не  все  выяснили?  Ведь ты  оказался  прав:  мы  --
противоположные полюса!
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Но противоположные -- притягиваются. Закон!
     ИРИНА. Притягиваются?  Спроси у своего эрудированного класса -- так  ли
это?
     СТЕПАН (прислушался к  разговору  и  теперь вдруг  вмешивается). Ладно,
чего там! Валяйте!.. Да хоть трахайтесь на уроках!

     Пауза. ИРИНА, вздрогнув, направляется к СТЕПАНУ.

     ИРИНА. Ну-ка, Хоботков, повтори, что ты сказал?
     СТЕПАН. А что? Я ничего! Могу и повторить!

     ИРИНА останавливается,  мгновение  колеблется  и,  размахнувшись,  бьет
СТЕПАНА по щеке. Немая сцена.

     СТЕПАН. За что? Подумаешь!
     ЛЮСЯ. Подумаешь -- поймешь! Я бы добавила.
     СТЕПАН  (замахивается на  Люсю).  А ты,  Нечаева, молчи,  пока тебе  не
досталось!

     КОСТЯ бросается на защиту ЛЮСИ. Драка. В  нее ввязывается еще несколько
парней. СТЕПАН оказывается на полу. ИРИНА в растерянности стоит, не зная что
делать. МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА устремляется разнимать.

     МАРЬЯ  СЕРГЕЕВНА. Нечаева! Седых! Хоботков!  Да что же  это? Прекратите
немедленно!
     ЛЮСЯ  (выбираясь  и  поправляя  платье).  Пускай  дерутся   --  мужской
разговор!
     МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Хорош разговор! Кулаками!
     СТЕПАН (Косте). Убери руки, чего пристаешь?
     КОСТЯ. Топай отсюда!
     СТЕПАН (пятясь). И уйду! Вы еще за все ответите!
     КОСТЯ. Катись колбаской по Малой Спасской!
     СТЕПАН (отбегая). Думаете, не знаю, почему на их сторону переметнулись?
Да у вас самих, извиняюсь за выражение, любовь!

     КОСТЯ бросается за СТЕПАНОМ.

     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Степан, подойди ко мне!
     СТЕПАН. А я что? Я ничего!..
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Дитя  грудное! Выплевывает сосочку на пол и не знает, что
с пола  брать в рот  нельзя.  (В  ярости.) Да я  бы  на  месте Ирины  не так
влепил!..
     ХОБОТКОВ-СТАРШИЙ (выходя вперед). Все  слышали?.. Сейчас всех запишу --
будете  свидетелями.  Ребенка   моего  избивают   агрессоры-одноклассники...
Учительница  наносит телесное  повреждение!  А классный руководитель  грозит
добавить!.. Это что же творится? Я вас спрашиваю, Марья Сергеевна?!
     МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА (колеблется, не зная что  предпринять, потом решительно
подходит к Ирине). Ирина Павловна! Если бы такое произошло  в  другой школе,
не поверила бы... Учительница ударила ученика!..
     ХОБОТКОВ. А я про что!
     МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Помолчите, папаша Хоботков!.. Степа, эти хамские слова
сказал  ты -- без  пяти минут взрослый?!  Что  же оставалось  сделать  Ирине
Павловне?!. Гордись теперь!  Она отнеслась к тебе, как к мужчине... Пощечина
за грубость -- святое право женщины!
     ХОБОТКОВ. Ах, так! Значит, вы учительницу еще и выгораживаете?.. Нет, я
вижу,  дело   это   только  с   одной  стороны  моральное,  а  с   другой...
(Оглядывается.)  Почему  общественность  не   вмешивается?   После   скажут:
Хоботков, ты  где  был? Я своевременно предупреждал:  начинается с  любви, а
кончается Уголовным кодексом! Я к юристу пойду, в суд, сообщу в инстанции...
     СТЕПАН (отцу). Замолчи ты! Без тебя тошно!
     МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Можете жаловаться куда пожелаете, Хоботков!
     СТЕПАН. Ну  что  ты  вечно лезешь  не в  свое дело?  Вот опять в  школу
приперся... Я же просил!
     ХОБОТКОВ. Ты, сынок, меня  не  одергивай!  Не  для  себя  стараюсь... Я
полжизни  прошел,  а  ты  четверти не  справил.  У  меня, между прочим,  два
аттестата зрелости: один утерян, я дубликат  получил и  старый нашел. А тебе
до  одного  еще  трубить да трубить.  Если за  себя не  постоишь,  никто  не
поможет. Останешься без образования, в институт не попадешь,  первый к  отцу
прибежишь.

     КОСТЯ подбегает к ИРИНЕ.

     ИРИНА. Что ты, Седых?
     КОСТЯ.  Раз  так  --  тогда и мне  валяйте! (Изображает пощечину). Или,
может, у нас в классе один Хобот -- мужчина? Что же вы? Испугались? Ну!
     ИРИНА (отстраняясь). Нет, Костя, нет! Что ты?..
     ЛЮСЯ. Хочешь, я тебя ударю?
     КОСТЯ.  А  ты  молчи,  тебя  не  спрашивают!  Без  жалостей  обойдемся!
(Убегает.)
     ПЕТРЯНОВ  (выходя  на  середину). Ну, вот что, друзья!  С вами  безумно
весело,  но  нам  с  Олегом  пора.  Все  остальное  -- извините,  Ирина,  --
подождет... Поехали, Алик!
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ. А мои биодети?
     ПЕТРЯНОВ. Ты в своем уме? Да этих недорослей и без тебя научат считать,
сколько рук и ног у человека!
     МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА.  Нет  уж, уважаемый профессор! Ваш аспирант тут  такую
кашу  в школе заварил,  что пусть теперь  сперва  ее сам расхлебывает! А  то
говорить все мастера!..
     ОЛЕГ АНДРЕИЧ (Петрянову). Вот видишь?.. Что же мне -- раздвоиться?
     ЛЮСЯ (подходит к Петрянову). Можно вам задать один вопрос?
     ПЕТРЯНОВ. Разумеется!
     ЛЮСЯ. Как вы думаете, что главное -- любовь или наука?
     ПЕТРЯНОВ. Конечно, наука! Ведь наука -- это все, в том числе и любовь.
     ЛЮСЯ.  Я раньше  тоже  так  думала.  А  теперь  думаю наоборот:  любовь
все-таки главнее! Какая же наука -- без любви?

     Снова,   как   лейтмотив,  возникает,  становясь  все   громче,  биение
человеческого сердца. Оно ускоряет бег. Этот звук заполняет зал.

     Занавес.

     Конец.

     1975, Москва