РЕПЕРТУАР ПАНТОМИМИСТОВ ИНДИЙСКОГ, КИТАЙСКОГО ТЕАТРА МАРСЕЛЯ МАРСО, ЛЕОНИДА ЕНГИБАРОВА, ЧАРЛИ ЧАПЛИНА

Рудольф Евгеньевич Славский

"ИСКУССТВО ПАНТОМИМЫ"

 

 

РЕПЕРТУАР ПАНТОМИМИСТОВ ИНДИЙСКОГО,

КИТАЙСКОГО ТЕАТРА, МАРСЕЛЯ МАРСО,

ЛЕОНИДА ЕНГИБАРОВА, ЧАРЛИ ЧАПЛИНА

 

 

БЛОХА

 
Объявлено выступление певца. Названо произведение, кото­рое он будет исполнять: «Блоха» Мусоргского. Певец подходит к роялю. Встает в позу. Подает знак аккомпаниатору - «на­чинайте». И вдруг чувствует, что у него пропал голос...
Смятение охватывает артиста. Он старается скрыть это от зрителей. Знаком просит аккомпаниатора проиграть вступление еще раз, рассчитывая, что голос вернется. Однако вступление подходит к концу, а голос не звучит. И тогда певца «осеня­ет»: он принимается исполнять «Блоху» молча, передавая зна­комый всем сюжет с помощью жестов и мимики.
 

 

КАФЕ «УЮТ»

 
Кокетливая девушка, встретив знакомого, принялась жеман­но откусывать пирожное крошечными кусочками. Но вот он ушел. Куда делись ее «хорошие манеры»! Остатки пирожного запихнуты в рот и с чавканьем дожеваны...
 

 

ОБЬЕЗДЧИК ЛОШАДЕЙ

 
Человек, набросив лассо, с трудом удерживает дикую, необъезженную лошадь, стремительно бегущую по кругу. /Кру­говое движение отрабатывают так: двое помощников бегут по кругу, сильно натянув настоящую веревку, конец которой уде­рживает мим - «объездчик». Обратите внимание на то, как само собой ваше тело разворачивается на месте; отклоняется наз­ад для противовеса./
Лошадь внезапно взвилась на дыбы, потянув объездчика за собой. /Это эффектное движение тренируется следующим обра­зом: двое сильных помощников встают на стол и резким рыв­ком тянут вашу руку вверх. Многократно повторяя упражнение, запомните мышечную нагрузку и точно воспроизведите ее, ко­гда приступите к действиям с воображаемой лошадью./
 

 

ПИСЬМО

 
Молодой человек вздумал написать письмо. Кому - неизве­стно, но в том, что он хочет написать письмо, не было ника­ких сомнений. Он об этом не объявлял, он вообще ни разу не разжал губ и не произнес ни слова. Но он таким точным движением взял с воображаемого стола несуществующий лист бума­ги, так аккуратно сложил его вдвое и так при этом задумал­ся, стараясь сочинить первую фразу, что всем стало ясно: он хочет написать письмо. Положив несуществующий лист на вооб­ражаемый стол, он привычным движением пальцев вытащил из верхнего кармана пиджака невидимую самопишущую ручку. С не­видимой ручки он снял невидимый колпачок и стал писать по несуществующему листу бумаги. Но, увы, ручка почему-то не пишет. Взяв ее двумя пальцами за невидимый кончик и подняв перед лицом, он стал внимательно ее рассматривать, чтобы понять причину. Ну конечно, в ней нет чернил, только и все­го! Он выдвинул ящик воображаемого стола и извлек из него вымышленную склянку с чернилами. Как осторожно вынимал он пробку, стараясь не сломать ногтей и не запачкать пальцев! Вот невидимая ручка погружается в вымышленную склянку, сто­ящую на воображаемом столе, и наполняется чернилами, теперь ее нужно обтереть специальной тряпочкой, конечно, тоже во­ображаемой. Готово! Можно начать писать письмо... Но что это? Невидимая ручка неисправна, и вымышленные чернила те­кут из нее. Они текут по рукам, по рукавам, они крупными каплями падают на полы пиджака. Иллюзия была так сильна, что женщины в разных концах зала вскрикнули, предупреждая артиста, что он губит свой костюм...
Невидимая ручка брезгливо отброшена, пальцы вытерты воображаемой тряпочкой, но письмо написать необходимо. Артист шарит в карманах и находит несуществующий карандаш. Огрызок карандаша маленький и, к сожалению, неочиненный. Но эта бе­да поправимая. Осмотрев воображаемый стол, он осторожно снял с него двумя пальцами воображаемое лезвие безопасной бритвы. Держа в левой руке несуществующий огрызок каранда­ша, он стал чинить его воображаемым лезвием. Но, увы, в несуществующем карандаше сломан весь грифель и только кро­шится, падая кусочками на пол. Карандаш тоже приходится бросить.
Что же делать? Человек, который хочет написать письмо, растерянно смотрит вокруг себя. И вдруг на полу в углу он что-то замечает. Обрадованный, он идет в угол, нагибается, берет в руки что-то невидимое, но, несомненно, довольно громоздкое и изрядно тяжелое; напрягаясь всем телом, подни­мает с пола и несет на вытянутых руках. И мгновенно всем становится ясно, что невидимая эта вещь - пишущая машинка, причем не маленькая, портативная, а большая, канцелярская, на развернутый лист. Он ставит ее на воображаемый стол, сн­имает с нее невидимый металлический футляр, движет невиди­мую каретку, нажимает клавиши, проверяет ленту... Машинка исправна! Тогда он садится на незримый стул, вставляет несуществующий лист и пишет письмо. Потом вынимает лист из машинки, складывает и сует в невидимый конверт. Высунув кончик языка, заклеивает конверт...
/I/: /2/: /3/ - Славский Р.Е. Искусство пантомимы. С.20;
С.34; 40. /4/ Чуковский Н. Последняя командировка.
/текст использовал Славский в книге «Искусство панто­мимы». С.128-129./
 
 
ИЗ РЕПЕРТУАРА КИТАЙСКОГО ТЕАТРА
 
ОСЕННЯЯ РЕКА  
 
Девушке необходимо переехать реку, чтобы встретиться со свои возлюбленным, а старый лодочник-перевозчик, хоть и со­чувствует девушке, но, подсмеиваясь про себя над ее тороп­ливостью, нарочно задерживает переезд. Долго торгуется о цене, отказывается и уезжает, потом вновь возвращается и берет цену меньшую, чем та, на которую соглашалась девушка. Лодки, конечно, нет, есть только весло, но, причалив к бе­регу, старик тем не менее привязывает эту несуществующую лодку несуществующей веревкой к несуществующему колышку.
Осторожно переводит девушку в лодку по несуществующей доске. Пробует оттолкнуться веслом. Лодка ни с места. По-видимому, села на мель. Старик старательно разувается, хотя его обувь продолжает оставаться на ногах. Лезет в воду. Якобы подымает нос лодки. Девушка приседает, так как опус­тилась корма. Никакой мели не обнаружено. Тут только старик замечает, что забыл отвязать веревку от колышка. Он идет к тому месту, куда втыкал колышек, отвязывает веревку, возв­ращается и ногой отпихивает лодку от берега. Девушка быст­рыми и мелкими шагами бежит спиной по диагонали в глубь сцены. На ее лице ужас. Что она будет делать, оказавшись одна в лодке, среди реки, в то время как перевозчик с вес­лом остался на берегу.
Но перевозчик делает движение руками, как будто дергая веревку. Девушка, качнувшись как бы от толчка, останавлива­ется. Оказывается, конец веревки оставался в руках у пере­возчика. Он опять пошутил над влюбленной, спешащей к своему милому, и теперь, весело сматывая веревку, притягивает лод­ку обратно.
Девушка такими же быстрыми и мелкими шажками возвращает­ся. Взяв весло, перевозчик прыгает в лодку. Она закачалась. И девушка и старик попеременно приседают и выпрямляются. Он на носу, она - на корме. Затем перевозчик отталкивается от берега, и на некотором расстоянии друг от друга оба де­лают несколько широких кругов по сцене. Это они плывут че­рез очень широкую реку. Старик гребет веслом то с левой, то с правой стороны, а девушка помахивает шелковым шарфом, изо­бражая ветер. Наконец лодка делает последний круг, исчезая за кулисой.
/I/ Образцов С. Театр китайского народа. -
/текст использовал Р.Славский в книге «Искусство пантомимы». С.132-133./
 

 

ДУЭЛЬ В ТЕМНОТЕ

 
На постоялом дворе, на перепутье трех дорог, остановился телохранитель опального генерала. Он следует за своим нача­льником, опасаясь за его жизнь. Хозяин гостиницы укладывает его спать. Уходя, тушит свечу.Это означает, что в помеще­нии, где заснул постоялец, стало совершенно темно.
Но хозяину гостиницы постоялец внушает подозрение, так как ему кажется, что тот имеет дурные намерения в отношении генерала, которому хозяин сочувствует и который находится в той же гостинице, но в другой комнате. Хозяин решает уби­ть подозрительного постояльца. Он должен проникнуть в его помещение.
Под музыку, в воображаемой темноте, осторожно крадучись, начинает актер эту сцену. Тщательно нащупывает дверь, пыта­ется ее приоткрыть. Убедившись, что скрип может его выдать, он смазывает маслом петли и входит в комнату, как осторожное и умное животное. «В темноте» он приближается к ложу, где спит телохранитель генерала. Тот, услышав какой то шорох, бе­сшумно вскочил. Ни тот, ни другой из-за темноты не видят друг друга, но оба чувствуют в темноте присутствие смертель­ного врага. Ни звуком, ни шумом, ни шорохом не должны они выдать себя - и тем самым указать противнику свое местона­хождение. В абсолютной темноте и в абсолютной тишине, с об­наженным оружием нащупывают они друг друга, чтобы уничто­жить. Один угадывает намерения другого. Они состязаются в ловкости, хитрости и выносливости. Это поединок не только физический, но и психологический. Это «война нервов»,  причем курьезно то, что в самом напряженном состоянии находятся не­рвы зрителя, следящего с затаенным дыханием за действиями двух вооруженных людей, преследующих друг друга в абсолютной темноте. О том, что сцена освещена, зритель давно забьл. Де­ло кончается тем, что шум, производимый противниками, поднял опального генерала, спавшего по соседству. Он появляется и, в свою очередь, обнажив шпагу, принимается в «темноте» искать злодеев. Свеча, принесенная хозяином, разъясняет недоразуме­ние.
/I/ Образцов С. Театр китайского народа. С.244. /текст ис­пользовал А.А.Румнев в книге «О пантомиме». М.:Искусство, 1964. - С.49-50.
 

 

 

ИЗ РЕПЕРТУАРА ИНДИЙСКОГО ТЕАТРА

ИГРА В МЯЧ  
Во время гастролей в Советском Союзе индийский ансамбль «Дарпан» показал великолепную пантомимическую сюиту - «Приключения принца Ясовармана». История трогательной люб­ви юноши и его благородных деяний передана с волнующим оча­рованием. Как необычно и одухотворенно раскрыто зарождение любви героев с помощью, казалось бы, простого приема: герои перебрасываются мячом./
Доведенная до технического совершенства, полная плени­тельной грации, игра воображаемым мячом покоряет зрителей. Мяч как бы обретает одушевленность. Словно живой, «перепар­хивает» он от юноши к девушке, от нее - снова к юноше.
Сначала мяч совершает длинные перелеты из края в край сцены то будто радугой, то по прямой. Потом радуга все больше сокращается, словно ее укорачивает какая-то неведомая сила. Все движения влюбленных строжайше подчинены четкому ритму: удары барабанов оттеняют каждый бросок и каждое дви­жение-касание мяча руками. Все ближе и ближе молодые люди. Уже не двумя руками, а из ладони в ладонь, с трепетной неж­ностью, передают мяч - покровитель влюбленных...
/I/ Славский Р.Е. Искусство пантомимы. - С.121.
 

 

 

ИЗ РЕПЕРТУАРА MAPCEЛЯ MAPCO

ВАЯТЕЛЬ МАСОК
 
Мим изображает мастера, который увлеченно лепит различ­ные маски; каждую он примеряет перед воображаемым зеркалом - хороша ли?
Вот Бип смастерил новую маску. Натянул ее на свое лицо словно противогаз. Зрители увидели маску глупца - улыбка до ушей, две щелки сонных глаз, предельное выражение тупос­ти. При этом традиционно набеленное лицо артиста удивитель­но помогло создать иллюзию застывшей фактуры маски.
Ваятель на минутку вообразил себя разгулявшимся на кар­навале в новой маске. Расхлябанные движения артиста - под стать облику глупца. И позабавит же такая маска веселящих­ся людей!
Но хватит, пора ее снимать. Однако не тут-то было: мас­ка словно издеваясь над своим творцом, не желает сниматься. И здесь происходит чудо, чудо актерского мастерства. На лице Марсо застыла идиотская улыбка глупца, а его мятущие­ся движения трагичны, полны отчаянных попыток избавиться от обличья, будто намертво приставшего к лицу...
...контраст между исступленными жестам ваятеля и засты­вшей, хохочущей маской, созданной мимикой актера, так же поразителен... Отчаянная борьба Бипа с маской глупца, приб­лижающая Марсо к философскому обобщению, оканчивается побе­дой человека: он сорвал с себя ненавистную маску.
 
ЛОМБАРД
 
Ломбард. Казалось, нет более прозаического заведения, бо­лее невыразительного места действия, более незавидного пред­лога для создания увлекательного сценического зрелища. А если прибавить, что в этом ломбарде не произносят ни единого слова, то трудно себе вообразить, что здесь можно испытать одно из наиболее сильных эстетических переживаний...
Вообразите себе пустую полутемную сцену с одной длинной и унылой скамьей, вроде тех, что встречаются на заброшенных провинциальных станциях или на окраинных бульварах большого города.
Слева стойка, за которой восседают два манекенообразных персонажа с равнодушными, неподвижными лицами - это оценщик и скупщик ломбарда, чьи силуэты, напоминающие хищных птиц, словно сошли с литографий Домье.
Один за другим появляются клиенты. За их внешним обличь­ем, по их повадкам и походкам, мы уже угадываем удары судь­бы, которая загнала их сюда, в этот пустой, холодный зал, в это последнее прибежище для всех путешествующих на край ночи.
Одни скрывают трагедию нищеты за внешней бравадой. Дру­гие стараются прошмыгнуть как бы незамеченными. Третьи пря­чутся за маской равнодушия, как вот этот посетитель в пот­репанном пальто с поднятым воротником, уткнувшись в книгу, - он читает ее не отрываясь, примостившись на краю скамьи.
В томительном молчании образуется очередь - в ней мы мо­жем разглядеть робкую, кутающуюся в рваный платок молодую женщину со скорбным выражением лица, босяка со следами бы­лой элегантности, напоминающего барона из горьковского «На дне», мужчину атлетического телосложения с перебитым носом, что явно свидетельствует о его боксерсокм прошлом, тощую долговязую фигуру музыканта с футляром скрипки; на его набеленном лице лунатика и визионера рельефно выделяется тра­гический излом черных бровей, напоминающий какую-то давно знакомую гримассу не то поломанной детской игрушки, не то паяца из ярмарочных балаганов.
Все посетители застыли в ожидании, пока не опустится со стуком деревянный молоток в руках оценщика, чей высокий че­рный цилиндр пародирует то ли униформу факельщика, то ли головной убор одного из бессмертных скряг Диккенса.
Первой подходит, приниженно и боязливо, молодая женщина. Она стягивает с пальца обручальное кольцо - это, очевидно, ее последняя драгоценность. Оценщик протягивает за кольцом свою костлявую длинную руку, но вдруг все замирает в паузе - и начинается волшебное превращение...
Музыка резко меняет мелодию и ритм.
Женщина выбегает на середину сцены. Она выпрямляется, как бы молодеет...
Все персонажи молниеносно путем нехитрых изменений аксе­ссуаров и деталей костюмов трансформируются...
И вот перед нами уже не пустынный зал ломбарда, а ожив­ленная аллея городского парка, где прогуливаются влюбленные пары. Наша героиня, сбросившая с себя поношенный платок, застыла в объятиях молодого парня в полосатой фуфайке. Это весна любви, это счастье. Он нежно надевает ей кольцо на палец.
Но что это? Издали доносится тревожный сигнал трубы, глу­хая дробь барабанов...
Это приближается война.
И вот уже беспечные фланеры превратились в марширующих солдат, уходящих на фронт по бесконечной пыльной дороге...
И бежит вслед за своим возлюбленным молодая женщина, бе­жит, спотыкаясь и простирая руки вслед отряду, исчезающему в темноте.
Мечутся лучи прожекторов... силуэты солдат в бою... сме­ртельная схватка в окопе... труп молодого парня на опустев­шем поле боя... крик отчаяния молодой вдовы... и проклятие войне в этих вздымающихся к небу сжатых кулаках, как гравю­ра Кете Кольвиц…
И снова все возвращается в холодный ломбард...
Закутавшаяся в рваный платок, смиренно протягивает женщи­на кольцо - последнее воспоминание о счастье, о жизни, о любви.
Так же неподвижно застыли фигуры на скамье.
Со звоном падает кольцо на чашку весов, и жалкие гроши выдает женщине бесстрастный, истуканообразный оценщик.
Очередь за парнем атлетического сложения. Он также про­тягивает последнее, что у него осталось, - пару боксерских перчаток.
Гонг - и мы переносимся на ринг, в атмосферу, накален­ную до предела азартом.
Опять путем несложной метаморфозы все персонажи превра­щаются в зрителей этого состязания.
На ринге - он, молодой, преуспевающий боксер... Раунд за раундом идет он к победе.
Но сговор менеджеров приводит к трагической развязке. В перерывах между схватками мы замечаем темные махинации де­льцов, и вот уже противник запрещенным ударом выводит бойца из строя, делает его калекой. Окончилась спортивная карьера. Ушла слава... Наступила нищета...
И ничего не осталось, кроме пары перчаток, которую даже не хотят брать в заклад хищники из ломбарда.
Так жизнь за жизнью, биография за биографией, обрисован­ные мимолетными штрихами, одна за одной проходят перед нами...
И вот изможденный скрипач, перед тем как отдать свою ск­рипку оценщику, играет на ней последний волшебный вальс...
И кружатся, кружатся пары в прощальном танце, переживая еще раз мимолетные радости жизни...
Но захлопнулся черный футляр, как крышка гроба, и скрип­ка ушла в тайники ломбарда. Опустел зал. И только тогда медленно поднимается со скамьи единственный оставшийся посе­титель, уткнувшийся в книгу и не принимавший участия во всей этой фантасмагории. Дочитав последнюю страницу, отдает он свое единственное сокровище - книгу бесстрастным чинов­никам ломбарда, равнодушным, как смерть, как судьба.
/I/ Славский Р.Е. Искусство пантомимы. С.89-90.
/2/ Юткевич С. Искусство кино. I960. Р5. /текст использовал Славский Р. в книге «Искусство пантомимы». С.129-132./
 
БРОДЯЧИЙ АКРОБАТ
 
Он умеет делать все, что требуется от циркача: и выжима­ть тяжелую штангу, и глотать шпагу, и ходить по проволоке. Все это дается ему нелегко: штанга вот-вот придавит его своей тяжестью, шпага, чего доброго, пронзит ему пищевод. Но самое страшное впереди. Вот он натягивает проволоку, пр­икрепляет ее к двум шестам, проверяет, крепко ли она натянута. Затем поднимается на руках по шесту вверх. И вот он наверху. Он победоносно салютует зрителям, сидящим внизу. И начинает свой рискованный номер. Ему боязно, но он стара­ется скрыть свой страх под маской бравады. Вот он ставит ногу на проволоку, нога дрожит мелкой дрожью, лицо еще сох­раняет улыбку. Но нога дрожит все больше, и самоуверенная улыбка все чаще сменяется выражением ужаса. Он отдергивает ногу обратно, чтобы отдышаться и набраться храбрости. Однако надо работать, публика в нетерпении. Каждый шаг стоит ему невероятных усилий воли. Вот-вот он сорвется, потеряв равновесие. Где-то посредине проволоки он едва удержал баланс, к ужасу зрителей, на этот раз не воображаемых, а тех, что сидят и смотрят на Марсо из темноты зрительного зала, - так сильна иллюзия. Но вот опасность преодолена. Акробат осмелел. Несколько раз он смело подпрыгивает обеими ногами на прогибающейся проволоке, соскакивает на шест и на руках соскальзывает по нему вниз. Номер окончен. Зрители, смот­ревшие на Марсо, облегченно вздыхают, как будто он действи­тельно работал под куполом, а не на дощатом полу эстрадно­го театра.
/I/ Румнев А. О пантомиме. C.II6-II7.
 
БИП - УКРОТИТЕЛЬ
 
Бип появляется с обручем, сквозь который предстоит пры­гать дрессированному льву. Удар воображаемого хлыста зас­тавляет воображаемого льва усесться в нужную позицию. Бип приказывает ему прыгнуть сквозь обруч. Приказывает раз, другой, третий. Но льву надоел этот номер, так как это, очевидно, старый, больной лев и ему лень двигаться. Бип продолжает настаивать на своем. К его смущению лев неожида­нно проходит под обручем, а не сквозь обруч, как это пола­гается. Укротитель водворяет его на прежнее место. Снова подставляет обруч. На этот раз лев прыгает, но опять не сквозь обруч, а поверх него. Бип в отчаянии показывает ль­ву, как надо прыгать сквозь обруч. Но лев, как видно, еще и упрям. Бип приступает к новому аттракциону: он раскрыва­ет льву огромную пасть и всовывает в нее свою голову. При этом показная самоуверенность чередуется у Бипа с неволь­ным ужасом. После этого Бип не сразу приходит в себя; с перепугу он хватается за сердце с правой стороны, не сразу сообразив, что оно находится слева.
 
 
БИП НА СВЕТСКОМ ПРИЕМЕ
 
Бип одевается на бал. С фатоватой грацией он завязыва­ет перед зеркалом галстук, надевает фрак и цилиндр, натя­гивает тугие перчатки, едва налезающие на руку, и опрыс­кивает себя духами. Вот он готов и отправляется, поигры­вая палочкой, в гости. Он звонит, вытирает в передней ноги о коврик, раздевается, с трудом стягивает неподдающиеся перчатки. По тому, как он входит в гостиную, кланяется, здоровается, шутит и сплетничает, вы видите пестрое общество, которое его окружает. Он в кругу буржуа, играющих в светскость, и Бип их любимчик. Он целует ручки дамам, об­менивается дружескими рукопожатиями с мужчинами. Он рассыпает любезности, комплименты и остроты. Его манеры изящ­ны и непринужденны. Он беседует с двумя гостями, стоящими по обе стороны от него. От одного из них он слышит что-то очень смешное, от другого - что-то очень грустное. Бип, поддерживая разговор с обоими, то хохочет до упаду с од­ним, то с постной физиономией понимающе кивает головой другому. Все веселее реплики одного собеседника, все пе­чальнее реплики другого, и, в соответствии с этим, все больше хохочет Бип с левым соседом и все больше огорчается, сочувствуя правому. Он едва успевает в промежутках гло­тнуть вина. Но вот начинается танцы. Бип так увлечен, что нечаянно роняет даму. В другом танце опять неудача: он за­девает кого-то, и ему угрожают побои. Но все улаживается, и вот он уже за столом поедает какой-то рассыпчатый торт с кремом, который прилипает то к пальцам, то к губам. Беспре­рывно болтая, Бип запивает его вином и чуть не проглатывает какую-то дрянь, которая оказалась запеченной в торте. Быст­ро вскакивает он и спешит избавиться от недоброкачественной пищи. Затем, пошатываясь, закуривает сигаретку. Опираюсь локтем на несуществующую колонну, он опустошает один бокал за другим и одновременно беседует с сидящей дамой. Он все более оживлен, все более развязен. Вино дает себя знать. Колонна, на которую он опирается, ускользает из-под его ло­ктя, и ему стоит труда восстановить прежнее положение. Он пьет и курит одновременно и, стряхнув пепел вместо пепель­ницы в бокал с вином, опорожняет его как ни в чем не бывало. Но все труднее ему удерживать равновесие, и все искусствен­нее выглядит светская улыбка, сбиваемая икотой. Однако по­ра уходить. Вновь, как вначале, Бип перед зеркалом надевает цилиндр. Но сейчас это ему не так то просто: не удается ни надеть цилиндр на голову, ни всунуть голову в цилиндр. И когда это наконец удалось, Бип, прощаясь с гостями и хозяевами завершает вечер хулиганской выходкой: ударяет кого-то ногой в живот. После этого, конечно, спешит поскорей удрать.
/I/; /2/ Румнев А. О пантомиме. С.118; II8-II9.
 
ЕИП ИЗОБРАЖАЕТ ДАВИДА И ГОЛИАФА
 
Из-за ширмы, стоящей в центре сцены, показывается малень­кий тщедушный Давид. У него очень наивные глазенки, впрочем, не без лукавства. Играя на свирели, он проходит слева и ск­рывается за ширмой, тогда слева показывается огромный, мор­дастый верзила Голиаф, олицетворение тупости, самоувереннос­ти и наглости. Не успел он скрыться за ширмой, как из-за нее вновь вынырнул Давид, на этот раз несколько обеспокоенный появлением Голиафа, которого он, очевидно, увидал за ширмой. 0н, как видно, трусишка, да и как тут не струсишь! Только он успел скрыться, как вновь появился гориллоподобный великан. Он преследует малыша, очевидно, с недобрыми намерениями. То справа, то слева высовывает свою страшную рожу преследовате­ль. Давид улепетывает от него со всех ног. Голиаф гонится за ним, вот-вот нагонит. Но не так-то просто нагнать ловкого мальчугана. Однако преследование приобретает все более угро­жающий характер. Вот Голиаф резко повернул назад и бросился навстречу Давиду, только что скрывшемуся за ширмой. Но увер­тливый малыш улепетывает в обратную сторону, и Голиафу снова приходится бежать за ним следом. Давиду надо подумать о защите. Он приготовляет пращу и, изловчившись, запускает камнем в агрессора. Голиаф падает сраженный. Осмелевший Да­вид вынимает у него меч из ножен, отрубает ему голову и, вы­соко подняв за волосы, показывает народу. Затем триумфатором становится ногой на грудь поверженного врага.
Очень изобретательно придуман триумф Давида, когда отру­бив несуществующим мечом голову несуществующего Голиафа, Марсо себя рукой за собственные волосы, лицом же изображает Голиафа, а зрителям совершенно ясно, что малыш Давид держит за волосы огромную голову своего поверженного противника.
/I/ Румнев А. 0 пантомиме. С.119-120
 

 

 

ИЗ РЕПЕРТУАРА ПАНТОМИМ ЧАРЛИ ЧАПЛИНА

ЗАКАЗ
 
В фильме «Король в Нью-Йорке»Чарли Чаплин, находясь в ресторане, пытается заказать официанту ужин, но из-за не­вероятного грохота джаз-оркестра официант никак не может расслышать слов своего клиента; это вынуждает героя прибегнуть к языку жестов и мимики, при помощи которых ему и удается с блеском и остроумием заказать икру, черепаховый суп и другие деликатесы.
 

 

 

ИЗ РЕПЕРТУАРА ЛЕОНИДА ЕНГИБАРОВА

КРАСНЬЙ ШАР 
 
…Чуточку грустный, увешанный обрывками цветного сер­пантина, обсыпанный конфетти, в маске, съехавшей на ухо, герой возвращается с карнавала, по-видимому, не слишком-то веселого для него. …И вдруг легкий и нежный шарик возник на уровне его плеча. Сначала он не давался в руки, подразнил, покружил над ним. Но вот они уже друзья. Что ж, она отвергла, зато теперь у него есть верный друг - шарик, такой чуткий и добрый.
Однако развязка у этой трогательно-забавной истории печальная. Проходящий мимо дворник грубо метлой прервал так счастливо сложившуюся дружбу. Шаловливый шарик шлеп­нулся на ковер безжизненно багровой кляксой... Опустились плечи, сникла голова - герой одиноко уходит с манежа.
 
МОЛИТВА
 
...человек приходит в костел. Вначале он робко просит о помощи, бросает деныги в церковные кружки. Но постепен­но обида и темперамент все больше захватывают его, он ка­тегорически требует от бога помощи, он возмущен тем, что бог не внемлет его мольбам. /.../ Он показывает своих де­тей - они мал мала меньше, /.../ передразнивает спасителя, распятого на кресте. И мы видим, что человек болен, что жизнь его полна тягот...
 
ПЕРСИК
 
...Мальчик ест персик, спасая свой костюм от сока. Но вот фрукт съеден, остается только косточка, она катается с одной челюсти на другую, разгрызть ее невозможно. Маль­чишка косточку выплевывает. И тут же ему становится жал­ко косточку, он ее поднимает, вытирает о штаны и снова от­правляет в рот.
 
/I/ Славский Р. Рыжий + Белый = ? // Искусство клоунады. -
М., 1969. - С.86.
/2/; /3/ Дмитриев Ю. Да, это большой артист // Советская
эстрада и цирк. 1971. №1. С.23.

 

 

 

Автор пьесы

А Б В Г Д Е Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я

Произведения

0 1 3 5 A C D E F H M N P R S T X А Б В Г Д Е Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я