Сергей Эйзенштейн
"Моя первая фильма"
Изд: "Сергей Эйзенштейн" (избр. произв. в 6 тт) "Искусство", М., 1968
OCR: Владимир Янин
В пьесе Островского "На всякого мудреца довольно простоты"одним из двигателей интриги является дневник, в котором Глумов
записывает все свои похождения.
Занявшись в Пролеткульте революционной "модернизацией" Островского, то
есть социальной перелицовкой его персонажей на такие, какими они могли бы
быть сегодня (Крутицкий -- Жоффр, Мамаев -- Милюков и т. д., вплоть до
Голутвина, который бы сейчас был нэпачом),-- мы модернизовали и дневник.
Дневник был заменен "Киноправдой", как раз завоевывавшей тогда
популярность.
Сложную тему психологического подыгрывания авантюриста Глумова под всех
совершенно по-разному мыслящих персонажей, с которыми он сталкивается, мы
передавали эксцентрически его условным переодеванием на сцене. В
фильме-дневнике это шло дальше. Глумов через кульбит наплывом переходил в
тот или иной предмет, желательный для того или иного действующего лица.
Так, он наплывом переходил в митральезу перед Жоффром -- Крутицким,
восседавшим в клоунском костюме на танке во дворе Военной академии РККА.
Жоффра играл Антонов, в дальнейшем в качестве Вакулинчука поднимавший бунт
на "Потемкине".
Перед другим клоуном Милюковым, помешанным на поучениях, Глумов
превращался в осла на дворе Зоологического сада. И, наконец, перед теткой,
пылавшей страстью к молодым племянникам, он наплывом переходил в младенца
Инкижинова, на пять лет опередившего на экране своего отца -- героя
"Чин-гис-хана". "
Теперь нам кажется это диким, но в 1923 году большую панику вызвало мое
требование снимать подобные наплывы на натуре. Почему-то это казалось очень
сложным. Усиленно говорили о необходимости черного бархата и т. п., и даже
оператор Лемберг младший , не желая ввязаться в авантюру, отказался снимать.
Снимал со мной Франписсон. Ввиду же того, что в Госкино создалось
впечатление, что я могу намудрить, ко мне был приставлен... Д. Вертов в
качестве инструктора по съемке театральных персонажей в белом атласе и с
клоунскими ногами.
Впрочем, Дзига Вертов после двух-трех первых кусков бросил нас на
произвол судьбы.
Сняли мы всего метров 120 за один день. Как сейчас помню, это было в
четверг, а в субботу была премьера "Мудреца". Госкино сработало дело
блестяще. Это было одним из первых соединений театра с кино, наравне с
"Женитьбой" Фэксов и "Железной пятой" Гардина, то есть проба того, на чем
потом сделал блестящий и недолговечный эпатаж Эрвин Пискатор в Германии.
С кинематографом как таковым эти съемки ничего общего не имели, хотя
содержали крупные планы наравне с общими и даже кусок авантюрной фильмы, в
которой Александровв черной маске, в цилиндре и фраке лазал по
крышам морозовского особняка и даже с "аэроплана" прыгал в мчащийся
автомобиль, подъезжал к театру Пролеткульта и в тот момент, когда погасал
экран, с криком влетал в зрительный зал, держа ролик пленки в руках.
Вся эта маленькая фильма -- под лирическим названием "Весенние улыбки
Пролеткульта" -- затем была включена в "Весеннюю киноправду",
демонстрировавшуюся 21 мая 1923 года в годовщину "Киноправды".
Любопытно, что уже тогда, рассчитав картину по секундомеру на 8 метров,
мы несколько отклонились от заранее намеченного метража и сняли... 120
метров.
Некоторые, стало быть, характерные черты нашего дальнейшего творчества
обнаружились уже с первых "улыбок".
