РУССКАЯ ВОКАЛЬНАЯ ШКОЛА КАК ФЕНОМЕН КУЛЬТУРНОГО СИНТЕЗА. (XVI – ПЕРВАЯ ПОЛОВИНА XIX ВЕКА)" М.А. РОГАЧЕВА

РОГАЧЕВА Маргарита Анатольевна
аспирантка Ростовской государственной
консерватории (академии) им. С. В. Рахманинова.
Научный руководитель –
кандидат искусствоведения,
и. о. профессора БЕКЕТОВА Н. В.

Достижения русской вокальной школы впечатляющи, способности ее воспитанников успешно адаптироваться в музыкально-театральной среде Европы и Америки признаны во всем мире. Все это вызывает исследовательский интерес к проблеме формирования национальной школы пения, и становления ее на разных исторических этапах развития, которые являли неповторимые варианты синтеза отечественной и мировой традиции.

Возникновение профессионального певческого искусства на Руси связано с принятием христианства; из Византии была заимствована и вся система богослужения. Первоначально ввиду отсутствия специально обученных певчих в богослужении участвовали греческие и болгарские певцы.

Древние песнопения записывались идеографической невменной нотацией. Невма (в русской традиции – знамя), не имея строго определенного звуковысотного и ритмического значения (оно вытекало из контекста), содержала информацию о способе исполнения. Толкования исполнения знаков и попевок («како поется») сохранили для нас певческие азбуки Древней Руси. Древнерусское пение, как известно, было унисонным, что позволяло достигать наибольшего звуковысотного и тембрового консонанса и ансамбля.

Личностное (сольное) начало усиливается лишь в поздний период развития древнерусского пения. В XVI–XVII веках значительно возрастает роль мастеров певцов, выдающихся деятелей церковно-певческого искусства, создавших индивидуализированные гласовые и внегласовые распевы (Федор Крестьянин, Савва и Василий Роговы, Стефан Голыш, Маркел Безбородый, Жуков, Евстафий, Харитон и др.). В это же время складывались местные профессиональные певческие школы. Это Новгородская, Московская и Усольская [10, 11–12].

Деятельность профессиональных певцов протекала преимущественно в рамках богослужения. Московская школа была представлена двумя ведущими коллективами: государевым и митрополичьим (позднее патриаршим) хорами. К концу XVII века оформилась организация певчих дьяков и поддьяков, которые обучались у старших лиц церковной иерархии.

Именно в признанных певческих центрах складывается тип украшенного пения, с широкими распевами-вставками – фитами и лицами. Они представляли собой вокализы, ограниченные рамками не превышающего квинты диапазона. Однако разнообразие используемых форм движения, ритмическая прихотливость, длительное распевание гласных, требовали от певца полноты дыхания, устойчивой ясной интонации, тонкого чувства ритма.

Известный параллелизм развития церковной и народной ветвей русского певческого искусства в XV–XVI веках отмечается рядом исследователей [8;12]. Именно к этому времени относится, как полагают ученые, формирование шедевра русского певческого искусства – протяжной песни: «Действительно, протяжная песня, уже в своей мелодической фактуре, заключающая элементы вокализации, является высоким достижением национального искусства. Она дала отличный материал для формирования своеобразного русского бельканто, характеризующегося мелодией широкого дыхания, ведущего к напевности. В ней заключен источник кантилены – основы вокального искусства. Особенностями народной песни является психологизм и неразрывная связь слова и музыки. Особо следует коснуться удивительного своеобразия украшений и подголосков русской народной песни. Это не фиоритуры, а составная часть мелодики, ее существо. Украшения в песне отражали истинно русский характер. В них распеваются не просто отдельные гласные, а показывается смысл слов, эмоция, содержание, чтобы еще рельефнее оттенить их психологическую весомость» [21, 5].

Исполнению пространных вокализаций способствовала система особого фонетического оформления распева. В азбуке инока Христофора, опубликованной Г. А. Никишовым [16], встречаются распевы на тексты «хебуве», «аненаинеине», характерные для периода расцвета русского знаменного пения [16, 230]. Вполне вероятно, что принцип распева с повторением слоговых гласных звуков и прибавления к ним (вставки) различных согласных является продолжением древней византийской традиции.

Относительно музыкального значения хабув Н. Д. Успенский замечает, что, как явствует из греческих церковных уставов, относящихся к XII веку, они представляли собой «своеобразный прием подачи певческого звука закрытым и открытым ртом, связанный с использованием гортанной буквы х и губных» [18, 52–53].

Г. А. Никишов предпринял опыт исполнительского толкования «аненаек». По его мнению, согласная н «помогала оптимальному использованию головного резонатора … и играла роль своеобразной настройки на резонатор» [16, 231].

Владышевская указывает: «Длинные мелодические построения типа фитных разводов учили распевать с акцентированием каждого звука при помощи слога „га“ (в быту этот прием называли „гагаканьем“) или йотированной гласной е, выделяя йот в начале каждого звука („ееканье“). После многократного исполнения песнопения с утрированно подчеркнутым ритмом, жестким темпом, достигнув четкости, певцы добивались „гладкости“ при помощи легатного, связного пения» [7, 48].

Эти же приемы в поздних певческих азбуках (в основном, с начала XVIII в.) используются как упражнения при обучении пению. В заголовках музыкально-теоретических руководств они носят название «проука». В азбуках они представляют собой примеры для „проучивания“, „уроки“, точнее – упражнения для пения. Это назначение и определяет особенности их строения и отношения к традициям знаменного распева, а также и к западноевропейской музыке» [5, 285]. «Проуки» поздних азбук XVIII века представляли собой «элементарные образцы „вокализов“ для развития голосовой техники» [5,291]. Вместо интонирования погласиц и важнейших мелодических оборотов (попевок, лиц, фит), учащийся должен пропевать неполный обиходный звукоряд (без простого согласия), либо гексахорд (без менее употребительных согласий – простого и тресветлого). Новшеством были и «проучки» разбитого звукоряда в объеме кварты (восходящие тетрахорды) с восходящей же секундовой транспозицией.Другое новшество – освоение неслитных форм движения (восходяших и нисходящих скачков на кварту и квинту, ходов по трезвучию).

XVI–XVII века отмечены развитием самобытных форм строчного и демественного многоголосия. В их основе лежали канонические гласовые напевы. Линеарный принцип развития разновысотных голосов не давал столь же устойчивого принципа вертикальной координации.

Внедрение в богослужебную практику «партеса» стало толчком к дальнейшему развитию отечественного певческого искусства. Его новизна состояла не только в самом феномене многоголосного звучания, но и в принципиально иной основе мелодики и ритмики голосовых партий, опиравшихся на фигурации инструментального характера и гармонический обертонный принцип отношений тонов, и их ритмическую координацию.

Впервые обоснование практики сочинения партесных композиций и певческие аспекты стиля изложены в трактате Н. Дилецкого «Идея грамматики мусикийской» (1679) [11].

Сформировавшиеся в церкви методики, как отмечают многие исследователи, имеют сходство с методикой обучения оперному пению: «Медленность темпов, плавность и длительность музыкальных фраз, построенных главным образом, на средних тонах диапазона, пение преимущественно тихогласное редко возвышающееся до велегласного и пения высочайшим голосом, вырабатывало длительное спокойное дыхание. А также умение выдерживать звук в определенном тембре, владеть динамикой звука, не допуская крика и выработать у певца волей и неволей опору голоса на дыхание. Пение в унисон одного и того же настраивало на правильное и свободное звучание. Действие такого пения аналогично действию современного аппарата – гармонического вибратора, возбуждающего в гортани содружество колебаний. В церковном пении певец приобретал все важнейшие вокальные навыки, поэтому многие из них могли с успехом исполнять итальянские оперы и соперничать с итальянскими певцами» [2,12–21]. Не случайно поэтому и сходство требований к голосу и упражнений первых русских вокальных школ Г. Я. Ломакина, Ф. Евсеева М. И. Глинки и А. Е. Варламова с рассмотренными в связи с азбуками и трактатом Н. Дилецкого.

С. В. Смоленский, проанализировавший значительный пласт сочинений XVII века отмечал, что для них характерно как использование «ритмических моделей» народных песен (что особенно заметно в творчестве В. Титова), так включение в ткань народно-песенных оборотов [17, 71, 73–74]. Результатом этого процесса стало известное сближение лексики церковной и светской музыки. В этот процесс была включена и народная песня.

Расцветом русской вокальной школы принято считать вокальную школу М. И. Глинки. О том, что композитор во всех жанрах стремился создать произведения русские, он неоднократно говорил. Но идея создания национальной оперы потребовала от него целенаправленной работы по многостороннему изучению феномена оперы и оперного искусства, накопления впечатлений, выработки выношенных собственных представлений обо всех сторонах оперного спектакля.

М. И. Глинка свидетельствует, что самое главное впечатление получил от народного пения и русских певцов в оперном театре: «Русский театр в то время не был в таком бедственном состоянии как ныне от постоянных набегов итальянцев. Несведущие, но напыщенные своим мнимым достоинством, итальянские певцы не наводняли тогда, подобно корсарам, столиц Европы. К моему счастью, их тогда не было в Петербурге, почему репертуар был разнообразный…» [9, 76]. В то время русские оперные певцы, такие как Климовский, Самойлов, Злов, Сандунова, были не менее замечательными актерами-профессионалами.

Глинка не только проявлял искренний интерес к вокальному искусству, но и сам стремился к его освоению. Еще до поездки в Италию он брал уроки у итальянского педагога Беллоли (1824). До этого сиплый и неопределенный голос, с носовым призвуком и неверная интонация (а пел он, по собственному признанию, несмотря на превосходный слух, фальшиво), приобрел звучность, гибкость и драматическую выразительность [13, 34]. Глинка уже был подготовлен к тому, чтобы исполнять отрывки из опер буффа в кругу знакомых и друзей на светских приемах у князя Хованского, графа Кочубея, князя Голицына.

Впервые Глинка взялся за преподавание в 1824 году. В 1828 он дает уроки пения А. Олениной, в Италии (1830) он занимается со своим компаньоном Н. Ивановым – певцом Придворной капеллы, прибывшим вместе с Глинкой в страну для совершенствования мастерства. В Италии он осваивает бельканто, не столько беря уроки у итальянских педагогов, сколько постоянно посещая спектакли оперных театров и слушая в разных партиях белькантного репертуара лучших певцов того времени, а также пропевая с Ивановым и итальянскими друзьями прослушанные оперы. В то же время он впитывает впечатления от пения выдающихся певцов того времени. На открытии сезона в театре Каркано (Милан) восторгается Рубини, Паста, Галли, Орланди [13, 55–56].

В период с 1830 по 1833 г. Глинка познакомился с методами преподавания Бианки и Нодзари, в Парижской консерватории – с методикой Бандералли. Позднее он учился у Жозефины Фодор, получившей вокально-сценическую подготовку в России.

Одной из самобытных традиций итальянской школы был инструментальный метод развития голоса, сводившийся к объемности и ровности голоса по всему диапазону, т. е. от самого низкого до самого высокого звука, в особой «инструментальной» тембровой окраске. Этот метод рассчитан на идеальную природу и полный природный диапазон голоса, природную ровность регистровых порогов голоса. Глинка же полагал, что все голоса не идеальны и требуют развития и усовершенствования. Он считал важным не только выявить и «огранить» природу певца, но и приумножить.

Для итальянского солиста (того времени) музыка – повод для демонстрации вокальных данных, каскадов гамм, головокружительных пассажей, высоких нот. Русской вокальной школе чужды всевозможные эффекты, неоправданные содержанием исполняемого произведения, логикой сценической ситуации. Глинка говорил: «Итальянская певица смотрит на музыку только как на средство самопоказа» [Цит. по: 3, 8–9]. Это наглядно проявляется также в пристрастии итальянских певцов к высоким нотам.

Отдельного внимания заслуживает вопрос об оперном бельканто, которое по праву считается эталонным явлением мирового певческого искусства. Его формирование связывают с искусством певцов кастратов. Это период старой итальянской школы, представителями которой были педагоги Дж. Каччини, Фр. Този, Дж. Манчини, Маннштейн. Рекомендации данных педагогов имеют общеметодический характер. Но можно выявить принципы, которые лежали в основе обучения белькантному пению.

Из анализа школ XVIII века выясняем, что естественным дыханием в «прекрасном пении» было грудное дыхание. Опора звука применялась в виде задержки дыхания. Прямых указаний на род атаки звука нет, однако имеются указания о применении твердой и мягкой атаки звука в зависимости от характера исполняемого произведения. Придыхательная атака звука не применялась, не допускалось глиссандирование на подъеме к звуку. Важной составляющей вокального искусства этой эпохи была филировка звука.

Результатом обучения должно было стать:

• умение при самом малом дыхании достигать величайшей силы звука (того же мнения придерживались итальянские педагоги Манчини и Маннштейн);

• освоение основного приема исполнения легато;

• обязательное владение колоратурой;

• обладание ясной и отчетливой дикцией.

Другой школой пения, с которой были знакомы благодаря опере, слушатели и музыканты, была французская школа, пропагандистом которой в России был А. А. Варламов.

В XVIII в. французское искусство пения переживало кризис, поэтому в 1803 году был разработан «Метод парижской консерватории», который опирался на итальянское бельканто. В. А. Багадуров указывает на то, что в этом отношении до середины XIX века не было различия между французской и итальянской школой пения [2, 173].В создании метода обучения пению приняли участие педагоги Менгоцци (представитель болонской школы), Гара, Керубини Мегюль, Госсек.

Этот метод сыграл важную роль в развитии русской вокальной школы, так как на него опирался в своей школе пения Варламов. Нет сомнений, что Глинка был знаком и с этим методом.

Изложение метода начинается с краткого описания механизма голосообразования, в котором указывается на участие в процессе работы лобных и челюстных пазух и носовых пазух в качестве резонаторных полостей главным образом, для верхних нот. Разнообразие звуков человеческого голоса приписывается большему или меньшему расширению или сужению голосовой щели. Требования к дыханию и атаке звука были аналогичны итальянским.

Классификация голосов сходна с современной. Только контральто в итальянской школе считалось низким женским голосом, а во французской школе его относили к тенору. В певческом голосе выделялось преимущественно два регистра: грудной и головной. Исключение делалось для сопрано, у которых диапазон разделялся на три регистра: грудной, средний (медиум), головной.

Обучение начинали с пения гаммы на гласную а потом на е, при этом выполняя филировку каждого звука. Для низких голосов это упражнение не рекомендовалось из-за сложности соединения регистров. Диатонические и хроматические гаммы следовало исполнять частями в медленном темпе, легато и стаккато.

Целями обучения являлась выработка:

• твердой атаки звука;

• сглаженных переходов из одного регистра в другой;

• умения владеть портаменто;

• легкого и грациозного исполнения украшений;

• музыкально верной фразировки.

В упражнениях на портаменто добавлялась трель, что значительно усложняло упражнение. В данной школе нет точного определения трели. Педагоги давали два определения трели:

1) равномерное колебание гортани;

2) обычный колоратурный пассаж.

В речитативах, в отличие от итальянской школы, запрещалось применение пассажей. В речитативах французской школы применялись вспомогательные и проходящие звуки на сильном времени. Это являлось характерной чертой французской школы, и придавало речитативу большую выразительность.

Существовали два типа каденции:

• Point d’orgue – органный пункт. Выдержанная нота в каденции должна была начинаться messa divoce, кончаться, продолжительной трелью и исполняться на одном дыхании, как в итальянском bel canto.

• Point de suspension – остановка, фермата в середине арии на доминанте или медианте тоже начинается с messa divoce, и исполнялась на одном дыхании.

Пение Глинка понимал как сложный психофизический процесс, требующий полной мобилизации творческих сил поющего. Для него оперный певец – это певец-актер, поэтому, в частности, сочинения Глинки требовали иного подхода к исполнению. В связи с этим он занялся поиском нового для его времени метода воспитания певца. Глинка хорошо знал традицию русского церковного пения, в которой, также сложились принципы развития голоса. Глинка работал в придворной певческой капелле, где русский духовный репертуар был ведущим.

Благодаря духовному отцу архимандриту Игнатию Брянчанинову мы знаем об остром интересе М. И. Глинки к церковнославянским основам пения и его желании сообразовать с этой традицией светский стиль русского вокального исполнительства. Об этом свидетельствует письмо Глинки отцу Игнатию от 27 августа 1855 года.

Из жизнеописания Игнатия Брянчанинова узнаем также, что в продолжительных собеседованиях о духе и характере православно-церковного русского пения. Отец Игнатий передал Глинке свои духовно-опытные воззрения на этот предмет. М. И. Глинка, сознавая истинность наблюдений и замечаний духовного отца, просил его изложить эти мысли на бумаге, что архимандрит и исполнил, написав статью, озаглавленную им «Христианский пастырь и христианин-художник». В ней отец Игнатий изложил суть бесед с композитором М. И. Глинкой, а также свои соображения об идеальном подходе к композиторскому творчеству, вдохновляемому высшими божественными интуициями (см. об этом [14, 224; 4, 30]).

В своей музыкальной практике Глинка попытался объединить основы музыкального воспитания церковных певчих и светскую школу пения. «По моей методе надобно сперва усовершенствовать натуральные тоны без всякого усилия берущиеся, ибо, усовершенствовав их, мало помалу, потом можно обработать и довести до возможного совершенства и остальные звуки» [9, 245].

Глинка несколько раз возвращался к составлению вокальных упражнений, так как этого требовали индивидуальные особенности певца. В 1830 году написаны вокализы для сестры композитора Натальи Ивановны (Семь этюдов для контральто), Шесть этюдов для знаменитого исполнителя глинкинских басовых партий О. И. Петрова. (1833), Упражнения (1835–1836), 4 экзерсиса для Александровой в 1840–1841 гг.; в 1856 г. написана вокальная школа для Кашперовой.

Этюды Глинки состоят из 2-х частей. 1-я часть – изучение движений голоса по смежным ступеням и в интервале в пределе октавы. Она состоит из 18 упражнений, фигуры которых выходят, постепенно одна из другой концентрически расширяя диапазон голоса. Вторая часть состоит из мордентов и трелей, чистота и определенность которых достигается постепенным увеличением скорости. Особенность этих этюдов – отсутствие аккомпанемента.

Во вступительной статье к глинкинским упражнениям для О. А. Петрова И. К. Назаренко пишет: «Глинка сознавал, что во время упражнения аппарат голоса и слуха должны координироваться, взаимно направляться к искомым тонам. Аккомпанемент мешает этой естественной координации, подсказывает темперационные тоны, или того хуже – модуляционные, мешает развитию верного вокального слуха и замедляет атаку звука» [15, 156].

М.И. Глинка в своих упражнениях «рекомендует тянуть гаммы на литеру а итальянское, т. е. более закрытое, округленное, нежели русское» [21, 170]. Глинка советует «прямо попадать в ноту, обращать большое внимание на верность, а потом на непринужденность голоса, петь не громко и не тихо, но вольно, не делать крещендо, как тому учат старинные учителя, но напротив, взяв ноту, держать ее в ровной силе (что гораздо труднее и полезнее). Стараться уравнять все ноты…» [9, 8].

Глинка дал путевку в жизнь целой плеяде замечательных певцов, таких как О. Петров, С. Артемовский, А. Степанова, А. П. Лоди, Д. Леонова, А. Кашперова. Успешно применяли метод Глинки в педагогической работе А. П. Лоди, Д. Леонова, О. Петров. Как известно, последний с успехом исполнял не только партии Сусанина и Руслана, но и Мельника в «Русалке» Даргомыжского, басовые партии в «Борисе Годунове» М. П. Мусоргского, Лепорелло в «Дон Жуане» Моцарта, Бертрана в «Роберте-дьяволе» Мейербера. В вокально-методической работе традиций Глинки придерживался Даргомыжский.

«Школа пения» Варламова – объемный труд, состоящий из семи глав, имеющий вполне завершенный характер, так как охватывает основные направления работы по воспитанию певческого голоса. Он может быть условно подразделен на два тематических блока: первый – исторический, второй – методический.

Как и в европейских школах, голоса подразделяются им на два класса – резкие и густые. Он отмечал при этом значительные различия в звучании голосов, зависящие от возраста и пола, от развития органов и свойства груди и выделял в них окраску, гибкость, способность преодолевать регистровые пороги, способность заполнять пространство, особенности восприятия слушателем, объем диапазона, перспективные и неперспективные для развития.

Во многих вопросах вокальной педагогики школа Варламова совпадает с педагогическими принципами Глинки. В его упражнениях, как и у Глинки, присутствует концентричность, но только касательно больших интервалов. При этом вопрос свободы в пении выдвигается первое место.

В первую очередь, Варламов обращает внимание на точность интонации, которая достигается запоминанием искомых тонов даваемых фортепиано. Автор начинает обучение с гаммы, которая сразу требует владения филировкой звука (в отличие от Глинки, который отнес данное упражнение на конец курса). Более того, автор рекомендует тянуть гаммы на а итальянское, не филируя звук. После гаммы рекомендуется упражнение на большие и малые секунды, у Глинки терция – самый гармоничный интервал.

Любопытна тембровая классификация автором певческих голосов на «резкие» и «густые», в отличие от деления голосов по диапазону, как это делали итальянские и французские педагоги.

Краткий экскурс в область истории русской певческой школы показал, что ее становление началось не в XIX веке. На начальном этапе (XVI – первая половина XVII столетия) арсенал определенных вокальных приемов певцов-профессионалов получает образно-поэтическое описание и такое же разъяснение (толкование), родственное народной певческой практике (устная теория). Отмечается параллелизм в направленности развития форм распева.

Второй этап охватывает период со второй половины XVII – до конца 30-х гг. XVIII столетия. Он является переходным и характеризуется переориентацией русской церкви на западные формы богослужебного пения (в сущности уже культовой музыки) и усвоение при этом не канона, а концертирующего многоголосного стиля новой инструментальной природы, охватывавшего также и сферу внебогослужебного пения и стремительно развивавшейся инструментальной музыки.

Под влиянием первого музыкально-теоретического руководства, имевшего уже научно обоснованный инструктивный характер, изменяются традиционные русские невменные и двузнаменные азбуки, приобретая вид пособий, направленных на развитие практики, а не на ее обобщение и описание.

К третьему периоду (с 40-х гг. XVIII – первая четверть XIX века), выделяемому по таким признакам как бурный рост светской музыкальной культуры европейского типа, осваивающей практически все актуальные для западной традиции жанры; изменение методов подготовки музыкантов, базирующихся на непосредственной коммуникации учителя и ученика, хотя и не охватывающих всей музыкальной культуры.

Конец XVIII – первая четверть XIX века ознаменовались качественно новым этапом синтеза русской и западной культуры, когда в различных областях художественного творчества уже имеются убедительные опыты создания оригинальных произведений вполне определенно указывающих на их национальную почву.

Русская вокальная школа складывалась постепенно, найдя полное выражение в вокальном методе М. И. Глинки. Осуществленный в его творчестве синтез православного певческого искусства, народной песенности и мелоса бельканто дал жизнь явлению русской музыки, которое можно образно назвать русским бельканто.

Постепенно русская вокальная школа становится видным самостоятельным направлением в искусстве. По замечанию Б. В. Асафьева «традиции этой школы, пройдя сквозь XIX век, через плеяду композиторов и исполнителей, превратились в мастерстве Шаляпина в мировое явление. Величайший оперный певец Шаляпин стал выразителем вокально-эстетических идеалов, заветов Глинки» [1, 21].

Проблемы вокального исполнительства, поднимаемые и решаемые Глинкой, до сих пор актуальны.

ЛИТЕРАТУРА:

• Асафьев Б. М. И. Глинка. Л., 1978.

• Багадуров В. Очерки по истории вокальной методологии. Ч. 2. М., 1932; Ч. 3. Вып. 1. М., 1937.

• Барсов Ю. Вокально-исполнительские и педагогические принципы М. И. Глинки. Л.,1968.

• Бекетова Н. Праздник русской музыки. Жизнь за Царя Глинки как национальный миф // Южно-Российский музыкальный альманах 2004. Ростов н/Д, 2005.

• Бражников М. Древнерусская теория музыки по рукописным материалам XV–XVIII вв. Л., 1972.

• Варламов А. Полная школа пения / Под ред. В. Багадурова. М., 1953.

• Владышевская Т. К вопросу об изучении традиций древнерусского певческого искусства // Из истории русской и советской музыки: Вып. 2. / Сост. А. Кандинский; Ред. Ю. Розанова. М., 1976.

• Гиппиус Е. Культура протяжной песни на р. Пинеге // Крестьянское искусство СССР. Вып. 2. Л., 1928.

• Глинка М. Литературное наследие. Т. 1. Автобиографические и творческие материалы. М., 1957.

• Денисова Г. Очерки по истории вокальной педагогики в России. Челябинск, 2003.

• Дилецкий Н. Идеа грамматики мусикийской / Публ., перевод, исследование и комментарий В. Протопопова. М., 1979. (Памятники русского музыкального искусства. – Т. 7).

• Земцовский И. Русские народные протяжные песни. Антология. М.; Л., 1966.

• Летопись жизни и творчества М. И. Глинки: В 2 ч. / Сост. А. Орлова. Ч. 1. Л., 1978

• Медушевский В. Внемлите ангельскому пению. Минск, 2000.

• Назаренко И. Искусство пения. 3-е изд., доп. М., 1963.

• Никишов Г. Инок Кирилло-Белозерского монастыря Христофор и его «Ключ знаменной» (1604) // Памятники русского музыкального искусства. Вып. 9. М., 1983.

• Смоленский С. Значение XVII века и его «кантов» и «псальмов» в области современного церковного пения так называемого «простого напева» // Музыкальная старина. Вып. V. 1911.

• Успенский Н. Древнерусское певческое искусство. М., 1971.

• Христофор. Ключ знаменной. 1604 / Публ., перев. М. Бражникова и Г. Никишова. Предисл., коммент., иссл. Г. Никишова. М.,

• Яковенко С. М. И. Глинка и отечественная вокально-исполнительская культура // Муз. академия. 2004. № 3. То же // Южно-Российский музыкальный альманах 2004. Ростов н/Д, 2005.

• Яковлева А. Русская вокальная школа. Исторический очерк развития от истоков до середины XIX столетия: Учебное пособие к лекционному курсу «История вокального искусства». М., 1999.