У тела есть свой разум" Рут Запора

Я танцую в театре импровизации. Будучи и актрисой и танцовщицей, я создаю свои образы через движение, голос и язык тела. Я выхожу на танцевальную сцену без каких-либо заранее подготовленных идей. Начинаю спонтанно двигаться, и затем шаг за шагом выстраиваю сценарий своего спектакля до тех пор, пока произведение не приобретает законченную форму и содержание его проявится. В рамках перформанса я представляю характеры, события, ситуации, которые отражают мои внутренние переживания, образы, возникающие в памяти. Часто, в зависимости от моего настроения, мне кажется, что я танцую на природе, и вокруг меня красивый пейзаж. Я бесконечно удивляюсь тому, что происходит на сцене.

Это было в 1976 году. Я танцевала в Энн Арбор. Я попросила присутствующих зрителей создать для меня обстановку, в которой я смогу импровизировать. В тот вечер на полу в центре сцены оказалась кукла, напоминающая "Бродяжку Энн". Почти сразу кукла привлекла моё внимание. Я назвала её Элис. В течении первых 15-ти минут представления Элис умирала. Остаток спектакля был связан с тем, как близкие ей люди восприняли эту смерть.
Заканчивая свой спектакль, я заметила 3-х женщин, сидящих на полу, недалеко от того места, где находилась Элис. Когда все хлопали, они оставались неподвижны. Позже они пришли ко мне в гримерную и, плача, рассказали, что год назад, в тот же вечер их общая близкая подруга Элис умерла. До моего спектакля они вместе обедали и поминали её. От этого рассказа я испытала шок, дрожь прошла по моему телу. Мир импровизации, в который я была вовлечена, стал выше моего понимания. И я решила, что если я буду продолжать импровизировать, то для своей безопасности я должна быть более внимательной.
Когда моё тело начинает движение, к нему подключается и разум, они проникают друг в друга и становятся неразделимы. Тело познает себя через разум, а разум - через тело. Иногда подчёркивают, что тело и разум - это две отдельные субстанции. Мы можем говорить о покорности тела, о тайных глубинах ума, о расслаблении тела и усилении внимания. Но можно ли представить, что мы делаем что-либо без использования одновременно и тела и разума?
Я занимаюсь импровизацией в течение 30 лет. Единство разума и тела является инструментом моего творчества. Иногда мне кажется, что у тела есть свой собственный разум. Оно испытывает беспокойство, усталость, находится на грани нервного срыва, в то время как моё умственное внимание находится где-нибудь в другом месте. И с другой стороны мой разум, как мы часто испытываем в медитативных практиках, беспокоится, испытывает нервозность, усталость, в то время как моё тело находится в спокойствии и неподвижности. Мы говорим о нашем теле и разуме как об отдельных субстанциях, но на самом деле их разделяет наше внимание. Через практики импровизации осознание расширяется и охватывает все наше существо.
"Рут, станцуй для нас" - мне 4 года. Каждый семейный праздник сопровождался тем, что меня просили станцевать. Я никогда не отказывалась. Я робела, но когда начинала танцевать, то обретала голос. Меня замечали. В семье я была Танцовщицей.
Одновременно я моей жизни происходили и другие события. 6 лет спустя, в 1942 году я начала брать уроки классического танца. Каждую неделю 3 раза днём и почти каждую субботу я проводила в балетном классе. Такой режим продолжался всё время, пока я училась в колледже. Балетный экзерсис в то время был совершенно обезличен. Считалось, что у учеников есть только тело и работают только с ним. Ученики приходили, молча переодевались, вешая свою одежду в серые металлические шкафчики, не обращая внимания на то, что их пристально разглядывают другие студенты, заходили в сверкающий, белый балетный класс и внутри этого ограниченного пространства оттачивали своё мастерство. В конце урока ученики хлопали в ладоши, покидали класс, также молча, как и входили в него, одевали на свои молодые, разгорячённые тела одежду, покидая школу.
Честно скажу, что те часы в балетном классе были часами чисто телесной работы. Да конечно, бывали моменты, когда возникало осуждение, смущение, недовольство собой или гордость. Но было еще что-то, за пределами мыслей, что заставляло меня возвращаться туда снова и снова. Это состояние вне мыслей было состоянием полного расслабления и спокойствия. Я уходила в себя, движение шло изнутри, я теряла чувство реальности, ощущение того, что я это я - Рут.
Танец - безмолвен. Губы тесно сжаты. Движение может быть либо спокойным и ясным, либо напряжённым и резким. Ни одна из этих возможностей не может гарантировать, что ты чувствуешь тело в каждый момент движения, также как и разум может оценивать происходящее неравнозначно, мысли могут быть расшатанными и разобщенными. Мой разум часто анализировал мои действия: судил, оценивал или направлял.
Можно ли остановить мысли, чтобы наши тело и разум соединились воедино в каком-либо движении? Не уверена, что мы сможем их остановить это. Ноя помню тайное место тишины, куда я неоднократно возвращалась. Ни мои родители, ни друзья, ни учителя не руководили мной и не готовили меня к нему. В этом состоянии я не могла разговаривать о чём-либо, то, что происходило, было правдой. Я продолжала возвращаться в это состояние, и оно стало приобретать очертания пространства, где я чувствовала себя как дома.
Танец само по себе явление вне мыслей. Он существуетсам по себе. Танец не следует за чем-либо и не ведёт куда-либо. Он не показывает достижений или идеалов. Танец танцуется сам по себе, и вообще не связан с миром идей, даже идей танца.
До своего 30-летия я танцевала, танцевала и танцевала. Я брала уроки, ставила номера и осваивала как технику танца, так и импровизационный спонтанный танец. Только когда я танцевала, я чувствовала настоящий, честный мир. Я знала своё тело, его возможности и танцевала, учитывая его ограничения. Я продолжала фокусироваться на самих движениях, и они всегда давало материал для дальнейшего исследования. Моё тело могло быть расслаблено, но моё воображение работало очень плодотворно. Я чувствовала, что, когда танец очаровывал меня, это действовало соответственно и на публику. Всё эти знания интегрировались в мое осознание. И эта осознанность танцевала.
Потом, в начале 70-х годов, я устала от молчания на сцене. Я чувствовала, что молчание мне мешает. Я хотела разговаривать, быть услышанной, понять и изучить настоящую, "реальную" жизнь, встретиться с ее трудностями. Я стала экспериментировать с речью, характерами и голосом, меняя его тембры и регистры. Работая с этими формами долгое время, я как бы путешествовала вокруг себя, погружаясь, анализируя и создавая что-то новое. Я постоянно была в поиске главного решающего фактора, который поставил бы всё на свои места. Все предпринимаемые мною шаги и действия еще больше разделяли меня, отделяли меня от себя. Однако, постепенно, я все-таки нашла ключ к разгадке. Я почувствовала, как двигается мой рот. Мой разум расслабился по поводу содержания. Я экспериментировала с речью и почувствовала её собственный танец, движения возникали и вырывались наружу, рот двигался, разум двигался, мысли, чувства всё двигалось.
Я почувствовала, что моё тело неотделимо от пространства, оно двигалось в нём, а звук двигался из тела в пространство. Если я импровизировала с партнером, наши тела как бы сливались, проникая одно в другое. Я воспринимала её тело неотделимым от моего, её голос был моим голосом, её история моей историей. Танцую ли я на открытой площадке, или на закрытой вечеринке, моё тело наполняется и сливается со звуками, цветами, жаром. потом, движением. И так происходит не только со мной. Танец во все времена и во всех культурах был соединяющей силой, размывал и смягчал границы, которые отделяют одного человека от другого, танец всегда был деяйствием соединения.
Боб и я импровизируем вместе на сцене. Спектакль начинается с того, что мы оба стоим, играя на барабанах. Мы поём. Мой голос переплетается с его голосом, а его - с моим. Мы воем, оплакиваем кого-то. Я начинаю рассказывать историю громким крикливым голосом. Мой голос и удары в барабан вместе усиливаются и вместе отступают, становясь тише. Я рассказываю о женщине, которая сидит у камина в гостиной. Она чувствует, как холодный ветер проскальзывает в комнату через щель под дверью. Она плачет, потому что много раз пыталась заделать эту щель под дверью, но безрезультатно. Ветер продолжает мучить её, будто направил все силы против её хрупкого тела.
Как только эти слова начали слетать с моих губ, я стала чувствовать, что следую сценарию, который пишется сам собой. Каждое слово приходило само по себе. Я только озвучивала их, я слышала и чувствовала, как они формируются. Барабанные удары Боба и ритм моих слов следуют одной линии. Одной энергии. Хотя мы делаем разные вещи, мы - одно целое.
Внезапно, как если бы нас направлял кто-то, мы останавливаемся. Боб опускается на пол. Он видит реку, которая нас разделяет и ему нужно переплыть разбушевавшиеся волны, что может быть опасным для жизни. Я тоже вижу реку и разделяю его опасения. Я нахожусь вне пределов досягаемости от него, и бросаю ему песню, которую он повторяет. Я пою, он поёт снова и снова, до тех пор, пока мы не оказываемся на одном берегу реки.
В измененном состоянии и особом пространстве перформанса Боб был мной, а я была Бобом. Между нашими жизнями стерлись какие-либо границы. Его река - была настоящей, реальной рекой, которую мы переплыли, его опасения были моими опасениями, его безопасность была также и моей безопасностью.
На протяжении многих лет, я боролась с неудобными ситуациями после спектакля. Зрители приходили ко мне за сцену, высказывали своё уважение и высокие оценки моему творчеству, говорили, как им понравилось представление или я сама. Если у меня в спектакле возникали проблемы, если я травила себя ядом осуждения, а зрители давали мне высокие оценки, то мне становилось стыдно, будто я обманываю их. Либо наоборот, я становилась беззащитной, и мягкий животик моей души повисал на веревке спектакля.
Если же во время выступления я ни разу не потерялась в мыслях, мне ещё более неудобно принимать похвалы от зрителей. Они хвалят Рут, которая танцевала на сцене, но они и не подозревают, что это была не я и что сейчас они хвалят не ту Рут, которая была там, потому что Рут там не было. Вместо этого танец танцевался сам собой.
После многих лет работы с техниками импровизации в танце, я перестала считать, что это я придумываю все, что происходит на сцене. Я не знаю, откуда приходит импровизация, но точно не всегда из личного опыта. Эпизод с "Бродяжкой Энн", куклой Эллис, подтверждает это. Если перформер действительно действует в энергии момента, без вмешательства "эго", зритель распознает это состояние и погружается в него. Представление становится коллективным переживанием, зрители и перформер встречают друг друга в пространстве ясности.
Я проводила тренинг во Фрейбурге в Германии в июле 1995 г. Это был 4 день 10-дневного тренинга. Студенты пытались справиться с трудностями, которые возникали у них в импровизации, ориентированной на взаимодействие. Если партнер выражал себя в импровизации через движение, вокал или речь, то задача другого была выразить себя через противоположную форму. Например, если один говорил, то другой должен был двигаться или издавать какие-то звуки. После нескольких, достаточно робких и неудачных попыток в этой технике, я предложила студентам изменить своё восприятие и принимать действия партнера как свои собственные, видеть тело партнера и все его действия как расширение их тела, ощутить отсутствие какого-либо разделения., как одно тело, а не два выражает себя. Они должны были прожить импровизацию как непрерывный поток действий.
После этого я почувствовала, как энергия пошла в зале, потекла в пространстве. Студенты расслабились и быстрее реагировали на происходящее.
Потом они рассказали мне, что идея отсутствия границ помогла им воспринять все действия как равные, равнозначные.
"Рут, танцуй для нас". Танец начался с потребности ребенка во внимании, с потребности быть замеченной и, с годами стал освобождением от отдельного "я".
Движения, речь, действия. Это всё танец, начинающийся внутри и выходящий наружу, один момент питает следующий, помогает развитию танца. Ты создаёшь его своими руками. Или не руками. Или не только ими.

Перевод Е.Бизяевой