из архивных материалов
(Из предисловия к работе «О сверх-сверхзадаче артиста»)
Система Станиславского это - грандиозное, стройное и величественное здание. Все части его естественно и гармонично переходят одна в другую, все прочно связаны неумолимой, железной логикой, каждая зависит от других и исключение из обедняет впечатление от целого.
Система Станиславского подобна живому организму, - его жизнь может быть нарушена расстройством в работе самого на первый взгляд незначительного органа, но функционирование любого, док самого значительного, - это далеко еще не жизнь всего организма.
Поэтому схоластичны, по существу своему, спорые том, "что важнее в системе Станиславского: та, или другой ее часть, тот или другой ее раздел. Что важнее для жизни организма: дыхание? кровообращение? питание? нервная система?.. Такой вопрос уместен только морда речь идет о больном, но и в этом случае ответ! будет каждый раз иным в зависимости от того какой болезнью поражен данный конкретный организм. Для жизни его важнее всего, очевидно, взаимосвязь всех его частей, в ней и выражается нормальное функционирование каждой части в отдельности.
Для того, чтобы знать нормальную работу всего организма необходимо, следовательно, изучать работу всех его частей, а для этого - и работу каждой части в отдельности, помня при этом, что часть есть часть целого.
Мы пока еще не имеем стройного, последовательного и полного наложения системы Станиславского, такого изложения, где все части были бы освещены одинаково полно. Где каждая часть не только была бы раскрыта, но и раскрыта во всех ее многочисленных связи с другими частями. Где место каждой не только было бы указано, но и обосновано полным изложением частей, из которых она вытекает и в какие она переходит. Мы находимся сейчас на стадии накопления материала, из которого, без сомнения, такое изложение системы будет построено в более или менее отдаленном будущем.
А материал накоплен значительный и в отдельных случаях исключительный по своим неоценимым достоинствам. Примером могут служить в первую очередь работы В. О. Топоркова и М. Н. Кедрова. Но отличительная черта даже такого безупречного материала та, что он предполагает в читателе известную степень осведомленности об учении Станиславского в целом, что он излагает отдельные части системы, подразумевая в читателе понимание места этих частей (что, кстати говоря, к сожалению, не всегда оправдывается!) Поэтому статьи и книги о которых идет речь, требуют особого способа чтения, чтения медленного, чтения с обязательным запоминанием прочитанного для понимания читаемого, чтения, если можно так сказать, "с воображением".. .
И тем не менее можно утверждать, что благодаря появлению эти работ некоторые разделы системы - причем, разделы чрезвычайно важные для понимания целого - теперь уже изложены с необходимой полнотой и ясностью. Воспоминания о работе самого Константина Сергеевича, описания фактов, изложение и сопоставление различных приемов практической работы - все это дает возможность делать общие теоретические выводы. Они не только напрашиваются из описываемого материала, но и сформулированы в названных работах. Выводы эти и являются звеньями будущей советской теории театрального искусства, звеньями полного научного изложения "Системы Станиславского".
Но все это относится пока еще далеко не ко всем разделам системы.
Чуть ли не в каждой статье о наследии Станиславского указывается на решающее значение сверх-сверхзадачи артиста в искусстве театра; во многих работах даются определения ее значения;
Все это дает основание для специального рассмотрения учений К.С.Станиславского о сверх-сверхзадаче артиста.
Рассматривая учение о сверх-сверхзадаче, как часть системы хочется сравнивать эту "часть" либо с венцом всего стройного архитектурного целого, венцом, без которого все здание осталось бы незаконченным, незавершенным, либо с его основанием, фундаментом, на котором все сооружение стоит и без которого оно теряет всякую устойчивость, теряет свое место и, вместе с ним, всякую возможность реального существования.
Но чем больше мы подчеркиваем значительность места и роли сверх-сверхзадачи, тем больше это обязывает к изучению того, что она представляет собою конкретно. что содержит в себе учение о ней, какова "механика" ее влияния на весь ход творческой работы артиста.
Пока учение о сверх-сверхзадаче представляется же частью не конкретной науки, а только лозунгом, призывом, общим требованием, до этих пор, оно - как это ни парадоксально на первый взгляд - легко превращается в ораторский прием декламации, направленной против конкретного содержания системы в целом.
Деление системы Станиславского на части, разделы представляется необходимым условием ее внимательного изучения. Так же, как роль делят на куски, чтобы лучше охватить ее в целом, так же и грандиозное здание системы невозможно охватить все разом. Всякое такое деление, конечно, относительно и схематично; единственное его назначение - усвоение целого. В наибольшей степени это относится к учению о сверх-сверхзадаче. Выделить его в системе можно только условно и со специальной целью.
Практически, не только в каждом разделе системы, но и в каждом отдельном ее положении, в каждом совете, указании, приеме, рекомендуемых системой, содержится и то, что непосредственно входит в учение о сверх-сверхзадаче. И наоборот - само учение это распространяется на все без исключения положения системы, пронизывает, пропитывает их собою.
Теория сверх-сверхзадачи это, в сущности своей, учение о том как сцементирована в одно целое система Станиславского, учение о соподчинении и связи всех ее звеньев.
Связи эти сложны и разнообразны не только в каждом случае практического применения любым творящим художником. Они сложны по необходимости, по существу своему, ибо через посредство их выявляется в повседневной творческой практике артиста самая суть его личности - весь мир его идей, интересов, мыслей, мировоззрения.
Но как бы ни были сложны эти связи, они не могут быть случайными. Попытку обнаружить среди них самые общие и представляет собой предлагаемая работа.
(1952 г.)